Глава 12
В плену дворцовых интриг

Меншиков в изнеможении откинулся на подушку. Грудь вздымается высоко, но воздуха все одно не хватает. Даже после длительного спешного перехода и жаркой схватки не было ничего подобного. Все же любовные утехи – это нечто. С одной стороны, они возносят на вершину блаженства, с другой – выпивают все силы без остатка.

Конечно, на это можно возразить. Но тут ведь все зависит от того, с кем ты предаешься тем утехам. Сержанту гвардейского Преображенского полка доводилось быть с разными женщинами, как с многоопытными, так и с невинными. Вот только ничего подобного он с ними не испытывал. Возможно, именно поэтому он и лежит рядом с бабенкой, которой уж под тридцать годочков. И пусть она выглядит все еще гладкой и статной, с молоденькими девами ей не сравниться.

Но то телом. А вот страстью к любовным утехам… Глашка точно знала, чего хочет. Она отдавалась со всем пылом и жаждой, на какую только была способна. А потому и мужчина с ней получал несравненное удовольствие, выкладываясь до самого конца.

– У-ух! – встряхнула головой бабенка, приходя в себя после столь бурного завершения. – Ох, Сашка, ну силен, – скорее выдохнула, чем произнесла она.

Потом повернулась на бок и положила голову ему на грудь, обдавая ее горячим дыханием. Распущенные волосы разметались по подушке и пребывающему в истоме Меншикову, легонько так и приятно щекоча. Хм. И, как бы это ни было невероятно, пробуждая для новых подвигов.

– Ох, Глашенька, и чертовка же ты, – осознав реакцию своего тела, не без восхищения произнес Меншиков.

– Я такая, – не без удовольствия подтвердила она. – Погоди, еще отобью тебя у твоих знатных фифочек.

– Ну, это вряд ли, – хохотнув, возразил он. – Уж поверь, женюсь я если не на княгине, то уж точно на девице из древнего и славного рода.

– А кто спорит? Женишься, конечно. Да только все одно мой будешь. Станешь убегать от благоверной, чтобы забыться со мной.

– Ох и много же ты о себе мнишь, красавица.

– Не веришь? – вскинулась бабенка.

– Я себе верю. И себя знаю.

– Знает он. Да я, к твоему сведению, у самой царевны ухажера увела. Вот!

– У какой царевны? – с ленцой даже не поинтересовался, а отмахнулся Меншиков.

– Знамо дело, у какой. Одна она у нас была. Лизавета Дмитриевна.

– Брешешь, – все так же изображая ленцу, но внутренне напрягшись, подначил денщик.

– Собаки брешут. А я правду говорю. Еще годочка три назад ее к нам на гулянье в Стрелецкую слободу привела Анюта. Оглобля стоеросовая из Огородной слободы. Там-то царевна сразу и положила глаз на Ваньку Карпова. Да только я его у нее из-под носу и увела.

– Да он к тому времени уж с великой княгиней кувыркался, – усомнился Алексашка.

– Нет, со мной он был. Та потом появилась и взяла Ваню в оборот.

– А царевна-то что же?

– А что царевна? Она к нам еще цельный год ходила, пока ее Гришка Рыбин не раскусил. Да кого хочешь спроси. Любой из слободской молодежи подтвердит.

– Так-таки и любой?

– Ну да. А стрельцы из первого Ванькиного десятка так и того больше. Царевна их все о ладушке своем пытала. Ну, они-то не знали, кто она. А то, что сохнет по нему, все видели.

Меншиков слушал Глашу и боялся поверить в происходящее. Ну не мог он простить Карпову испытанного унижения. Как не мог ничего поделать и со своей ревностью к молодому сотнику. Пусть тот сейчас сидел в каком-то крымском захолустье, а Алексашка при царе, только на днях вернувшемся из удачного похода, это ни о чем не говорило.

Подумаешь, Ванька в опале. Так и что с того? Царь-то вроде им и недоволен, а все же наградил щедро. Эвон дворянином сделал и в сотниках оставил, хотя тот уж и не полюбовник теткин. Алексашка же и любимец Николая, и уж не раз отличился, как при взятии Азова, так и в этом году, когда бились в Запорожье.

Да только особых наград не имеет. Ну получил он дворянство и стал сержантом гвардии. И что с того? Подумаешь, звание гвардейское на две ступени выше, чем в обычных полках, и он выходит вровень с Карповым. Тот-то в опале, Меншиков же обласкан, а положение одинаковое.

Алексашку даже затрясло от охватившего его возбуждения. Теперь-то он с этим выскочкой посчитается. Тут уж не его слово против слова царевны. Тут все иначе выходит, потому как за ним видоки. И даже те, кто верой и правдой служит Лизавете, теперь будут свидетельствовать против нее.

Имея на руках показания слободчан, Николай непременно прикажет провести дознание с пристрастием. Тут много чего сойдется. Царь любит и тетку, и сестру, а потому тот факт, что кто-то вертел ими как хотел, а заодно влиял и на него самого, государя сильно разозлит. И то, что Николай также завидовал успехам Ивана, послужит лишней гирькой, что потянет Карпова на дно. Нет, не выплыть ему. Нипочем не выплыть.

По телу пробежала волна возбуждения, и Меншиковым овладел такой азарт, что энергия в нем буквально вскипела. Вот только спешить не стоит. Нужно все хорошенько обдумать, чтобы не наломать дров. Опять же, на дворе стоит декабрьская ночь, и государь сейчас под бочком у любимой супруги.

А энергия и жажда действий…

Алексашка взял в ладони голову Глаши и, оторвав от своей груди, заглянул в глаза. Потом жадно впился в губы жарким поцелуем и под игривый смех в очередной раз опрокинул ее на спину.

Зима выдалась не такой уж холодной. Или все дело в южных широтах? Очень даже может быть. Иван родом с Северного Кавказа, в Крыму же бывал только летом. А потому и судить не мог. Но если сравнивать с прошлым годом, когда в декабре на пару недель замерз пролив, то эта зима куда теплее. Море-то оно вроде как и студеное, но в то же время, несмотря на январь, никакого ледового панциря.

С другой стороны, все в этом мире относительно. Оно, может, на улице и не лютый мороз, а так, морозец, да только ветер сырой и промозглый. А уж если возвращаешься из похода, где под открытым небом провел, почитай, две недели, так и подавно оценишь все прелести южной зимы. Это еще хорошо, что дождь не случился. А то и вовсе было бы весело.

Что за поход? А не получается с крымцами сидеть тихо. Одних казачьих рейдов явно недостаточно. Тех на суше осталось не так чтобы и много. Основная масса ушла с государем отстаивать Запорожье. Другая подалась в каперы. И только незначительные остатки вошли в состав гарнизонов Таганрога, Азова и Керчи.

Умывшись под Перекопом, татары решили отыграться на Керчи. Тем более что неприятностей от морских разбоев они хлебнули полной мерой. Вот и подступили к городу. Несколько дней гарнизон стойко держал оборону, нанеся татарам серьезные потери.

Признаться, Ивана посетила мысль о том, чтобы напустить на осаждающих оружие массового поражения. Имелось у него несколько колб с запертым в ней вирусом черной оспы. Да только вовремя одумался. Оружие-то обоюдоострое. Ударит как по татарам, так и по русским. Потому как вопрос с прививками не решен. Привита только его сотня, ну и еще, может, десятка два человек.

Впрочем, с татарами разобрались, когда, несмотря на зимнюю пору, из Азова и Таганрога подошла подмога. Наподдали по сусалам под стенами города. А потом еще и прогулялись до Кафы, главного невольничьего рынка чуть не во всем мире.

Город взяли с ходу. Освободили более пяти тысяч невольников, которых увели в Керчь, и далее переправили в Азов и Таганрог для пополнения тамошнего населения. Ивана удивил тот факт, что людей могло быть вдвое больше, но крестьяне не захотели уходить с единоверцами, предпочтя остаться с крымцами.

Оказывается, с крымскими татарами не все так просто. Были пленники, которые поступали прямиком на невольничий рынок, откуда переправлялись в разные провинции Турции. Но была и другая категория, остававшаяся в Крыму. Эти пребывали в рабстве пять лет, после чего их отпускали и сажали на землю.

Благодаря этой политике татары, в основном ведущие кочевой образ жизни, к настоящему моменту не знали проблем с обеспечением ханства зерном. Более того, они его экспортировали. Так что разговоры о голоде у татар не имели под собой никаких оснований. Хотя да, финансовые потери от разбойного промысла казаков и фактического прекращения внешней торговли для ханства были катастрофическими.

Так вот. Эти самые вольноотпущенные в большинстве своем и не думали покидать уже насиженные места. Жилось им тут где-то и получше, чем на Руси. И даже православные храмы стояли. Мало того, в Крыму существовала Готская митрополия, находящаяся в подчинении у константинопольского патриарха. Нет, Иван не собирался обелять татар и их кровавые набеги на Русь. Но, как говорится, из песни слов не выкинешь.

Кстати, Николай строго-настрого запретил уводить таких крестьян силой. Пусть живут где хотят. Более того, имелся приказ их хозяйства не трогать, ничего не рушить, посевам не вредить, а по возможности так и оказывать помощь. И Иван полностью одобрял этот шаг. Потому как русская земля не там, где стоит сапог русского солдата, а там, где землю пашет русский крестьянин.

Конечно, процесс присоединения Крыма будет долог, но зато неизбежен. А главное, после присоединения в эту землю не нужно будет вкладываться, она сама себя прокормит, да еще и прибыль принесет. Как результат – подобный подход себя полностью окупит. А потом процесс ведь можно и ускорить.

К примеру, после подписания мира обеспечить православным вполне приемлемую медицину. Глядишь, лет через двадцать христиан на полуострове станет куда как больше в результате естественного прироста. К тому же купцы, пожелавшие вести торговлю с Крымом, освобождались от податей. Николай вовсе не желал упадка хозяйств ханства. Ему достаточно было его запереть и замкнуть на Руси.

Правда, с этой торговлей пока все было глухо. Старые связи рушились, и нужно было время, чтобы создались новые. А тут еще и война. Как ни крути, а она не способствует торговле. Скорее уж грабежу. Словом, далекие перспективы имелись. Вот только выглядели они совсем уж далекими.

– Ну что, Иван, в трактир? – зябко поведя плечами, предложил Фрол, наблюдая за расходящимися по казармам стрельцами.

– Можно. Артем, остаешься на хозяйстве. Разрешаю отправить в увольнение две трети стрельцов. Детали уточнишь с сержантами.

– Слушаюсь, – разочарованно протянул Жабин.

– Не вешать нос, господин полусотенный, будет и на твоей улице праздник, – подбодрил Иван, потом обернулся к остальным офицерам.

Фрол, его заместитель, второй полусотник Кузнецов и подлекарь Любимов. Этот сменил Рудакова, отбывшего по распоряжению Ирины Васильевны. Жаль было Ивану с ним расставаться, да ничего не поделаешь. Как следовало из его письма, тот женился на Рощиной и отправился в Псков вместе с царевной. Поправочка – теперь уже великой княгиней Трубецкой. Впрочем, Любимов показал себя как вполне знающий лекарь. Как ни крути, а в его лице Павел нашел настоящего единомышленника.

– Господа офицеры, предлагаю отметить удачное возвращение и испить по кружечке винца, – предложил Иван.

– А почему только по кружечке и почему только вина? – с деланым возмущением произнес Фрол. – Я так и от водочки не отказался бы.

– Как лекарь поддерживаю предложение Фрола Емельяновича, водка в данных обстоятельствах куда как предпочтительнее, – авторитетно заявил Любимов.

– Вот за что я тебя уважаю, Сергей Пантелеевич, так это за понятливость и догадливость, – хлопнув его по спине, довольно заметил Фрол.

Впрочем, осуществиться их планам было не суждено. Именно в этот момент на территории городка сотни появился взвод солдат. Причем ни Иван, ни кто другой их тут увидеть не ожидали. А что тут делать целому взводу преображенцев при полном вооружении, да еще и во главе с полковником де Вержи?

– Господа, – остановившись перед офицерами и изобразив легкий поклон, поприветствовал их француз. Потом перевел взгляд на Ивана: – Сотник Карпов, полусотенный Жабин, именем государя нашего Николая Дмитриевича вы оба арестованы. Сдайте ваши сабли.

– Интересно девки пляшут… – в сердцах выдал Фрол, не зная, как реагировать на происходящее.

Иван отступил на шаг, положив руку на рукоять тесака. Ему, конечно, была положена сабля. Как же иначе-то. Офицер. Вот только с ножичком он обращался куда как ловчее. Опять же, в походе всегда с карабином, к которому штык вовсе даже не лишний. Сабля же пока все еще не давалась в руки и для него являлась скорее церемониальным оружием. И к чему тогда таскать тяжесть, чай, не Москва – Керчь. Фраза де Вержи скорее была ритуалом. Впрочем, Артем-то как раз сабельку и носил.

Карпов встретился взглядом с полковником, и тот едва заметно качнул головой. Мол, не стоит. Ситуацию не переломить. К тому же преображенцы уже обступили стрельцов, лишая возможности что-либо предпринять. О помощи сотни нечего и мечтать. Да, они его боевые соратники, но не бунтовщики, а воины, дававшие присягу на верность государю.

– В чем нас обвиняют? – все же снимая с себя оружие, поинтересовался Иван.

Сейчас у него нет иного выхода. Но… Человек, пока живет, надеется. Вот и он надеялся. А что еще остается? Перспектива идти на дыбу не вдохновляла, но кто знает, может, и удастся еще вывернуться. А порешить себя всегда можно. Было бы желание. Он пусть и верующий, но не настолько, чтобы полностью отринуть самоубийство. К тому же можно ведь и вынудить себя убить. Словом, сейчас стоит принять ситуацию как она есть.

– В чем ваша вина и есть ли она, мне неведомо. Знаю только, что в отношении тебя и некоторых твоих подчиненных приказано учинить дознание.

– И чтобы нас арестовать, отправляют гвардейцев? Уж не государственную ли измену нам вменяют? И что значит некоторых моих подчиненных?

– Я только выполняю приказ государя. Сотник Копытов, вот приказ великой княгини де Вержи о твоем назначении. Прикажи вызвать стрельцов вот по этому списку, – не ответив Ивану, обратился Гастон к Фролу.

– Эка. Все из десятка, что ходил на Урал, – удивился казак. – А меня тогда чего ж не берете?

– То не нашего ума дело, сотник. Поспеши.

– Слушаюсь, господин полковник, – нехотя ответил Фрол и направился к казарме.

Хм. Не один направился, а в сопровождении пары десятков гвардейцев. Начнется ли там бойня? Нет. Не вариант. Не станут стрельцы противиться. Вот если бы это коснулось казаков, то дело иное. Эти своих могли и не выдать. Стрельцы же… Нечего о том и думать.

Сложностей с арестом никаких не возникло. Единственная заминка вышла с Григорием. Ему со своими штурмовиками пришлось пройти через многое, а потому парни попытались было воспротивиться. Но тот факт, что Иван сдался без сопротивления, послужил Рыбину руководством к действию, и он поспешил урезонить парней. А ведь возжелай они того, и сомнительно, чтобы их сумели удержать в стенах крепости. Да и преображенцев они раскатали бы под орех. Заматерели парни. Не смотри, что молодые. Им теперь и бывалые ветераны на один зуб.

Не откладывая дело в долгий ящик, стрельцов поспешили погрузить на стоящий в гавани фрегат. А Иван еще удивлялся, чего это корабль притащился в Керчь в зимнюю пору. Как оказалось, по их душу.

– Гастон, может, все же объяснишь, что все это значит? Какой-то донос относительно Урала? Что вообще происходит?

Иван требовательно смотрел на де Вержи, спустившегося к нему в трюм. И если судить по усилившейся качке, только после того, как корабль вышел из гавани. При этом Карпов еще и потряс кандалами, в которые его заковали, едва они оказались на борту. Кстати, на ребят цепи не надели, что обнадеживало.

– Не кричи, Иван. Переборки здесь толстые, но не настолько, – тихо произнес француз с характерным акцентом и повесил фонарь со свечой на крючок. – Государем приказано произвести дознание относительно любовной связи между тобой и Елизаветой Дмитриевной.

– Чего-о?!

– Того.

– Да не было этого.

– Я знаю. Ирина мне все доподлинно рассказала. Именно поэтому я и уговорил Николая отправить за тобой меня. Иначе одному богу известно, что тебе и твоим стрельцам пришлось бы пережить в дороге. С собой я взял исключительно надежных людей, так что как только останемся одни, кандалы с вас снимем. Уверен, к тому моменту, когда доберемся до Москвы, с этим делом уже разберутся и все обвинения снимут. Во всяком случае, Ирина собирается употребить для этого все свое влияние на Николая.

– Я так понимаю, говорить о том ни с кем нельзя?

– Ты правильно понимаешь. Даже в Москве в курсе лишь единицы.

– И с чьей легкой руки заварилась эта каша?

– Судя по всему, Меншиков. Но точно не знаю. Все распоряжения исходили непосредственно от Николая. Он же подал списки, в отношении кого нужно произвести дознание.

– А кроме нас, есть еще кто-то?

– Есть. Елизавета Дмитриевна ведь тайком бегала на гулянья в Стрелецкую слободу. Так что аресту подвергли с десяток парней и девчат оттуда.

– Вот же гаденыш. Попадись только Алексашка, пришибу.

– Я же тебе говорю, уверенности в том, что это его рук дело, у меня нет.

– А у меня есть. Он, паскуда, – уверенно произнес Иван.

Откуда такая убежденность? Отчего не иезуиты? Да оттого, что им он нужен живым и непотрескавшимся. Может, и без ног, но точно с руками и обязательно с головой. А по обвинению в посягательстве на честь царской семьи очень даже можно оказаться четвертованным. А тут уж, после четвертования, не останется ни ног, ни рук, ни головы.

Лиза отложила рукоделие, поднялась со скамьи и, подойдя к окну, приникла лбом к стеклу, покрытому кружевным морозным узором. Ага. Так вроде бы полегче. Ох! И что там тетка говорила насчет иноземного семени? Да свое русское ничуть не отличается. Мутит ее знатно и с завидным постоянством.

Правда, не сказать, что она столь уж недовольна. До появления малыша еще далеко, а она его уже любит и ждет с нетерпением. Ничего не поделаешь, женская суть берет свое. Ей ведь Господом заповедано дарить жизнь.

Псков встретил царевну с неподдельным ликованием. В город потянулись люди из пригородов, сел и деревень. Гулянья начались еще до свадьбы. С которой, впрочем, не стали затягивать. Тут уж расстарались бояре из московской партии.

Счастлива ли была Лиза? По-своему да. Ей достался любящий муж. Как оказалось, он давно положил на нее глаз, но не смел и думать о ней, что в общем-то и понятно. Царевен вот так просто замуж не отдают. А при любящем муже да, следуя советам тетки, выискивая в нем все больше хорошее, и ей было куда как легче. И ночи вовсе не были пыткой. И…

Иван как-то понемногу стал отступать, образ его – блекнуть. А уж когда понесла, так и вовсе думать позабыла о стрельце. Когда-никогда промелькнет отстраненная мысль. Возможно, оттого, что тот был очень далеко на юге, и вестей у нее о нем не было никаких.

Ага. Ну вроде полегчало. Теперь можно вернуться к рукоделию. Лиза вышивала ворот рубахи для мужа. Эвон он у нее какой статный, вот так взглянешь на рубаху и подивишься, что она с ним… Н-да. Как оказалось, рост тут и не важен вовсе. А еще этот огромный медведь был невероятно нежен, терпелив и внимателен.

От мыслей об этом княгиню охватила сладкая истома, по телу прокатилась дрожь, а в животе разлилось тепло. Она даже непроизвольно зарделась. Хотя была в светелке одна, и того, что с ней творилось, видеть никто не мог, как и догадываться о происходящем в ее душе.

– Дозволь, княгиня? – постучавшись, в приоткрытую дверь заглянула Дарья.

– Входи, конечно, – не в состоянии с собой совладать и краснея еще гуще, произнесла Лиза.

– Гонец из Москвы прибыл, – входя в светелку, известила Рудакова, протягивая пару писем.

Однако княгиня поймала себя на мысли, что не смотрит на запечатанные послания, а не сводит взгляда с Дарьи. Та за прошедшие месяцы успела прибавить в весе да несколько округлиться. И пусть под просторным сарафаном ее тяжесть не больно-то и заметна, однако походка ее изменилась, приобретя некоторую скованность. Интересно, каково оно будет у нее самой, когда живот на нос полезет?

– Ты письма-то возьмешь, Лизавета Дмитриевна?

– А? Да-да, конечно. Давай сюда. Ага. Это от братца. И от тетки.

– А от кого ты еще ждала послания?

– Да ни от кого не ждала, – ломая воск печати, несколько резко огрызнулась княгиня.

Брат не сообщал ничего особенного. О походе он уже ей давно все отписал, поэтому просто изливал на бумагу свою любовь, указывая на то, что сильно скучает по сестренке. Вот пока не видел, но знал, что она в Кремле, то и ничего. И только когда она оказалась вдалеке, начал скучать по-настоящему. Поздравил ее с тем, что она так быстро понесла. Обрадовал вестью об очередной тяжести Ксении, выражая надежду, что на этот раз Господь одарит его дочкой. Пусть и неподобающи подобные мысли для государя, которому должно заботиться о престолонаследии. Вот, пожалуй, и все содержание письма.

Тетка писала примерно об этом же. Разве что помянула еще и о своем малыше. Сетовала на то, что из русской и французской крови получилась адова смесь, потому как сыночек не дает покоя никому и сладу с ним нет никакого. Скандалы закатывает такие, что впору бежать от него без оглядки.

Самое интересное она приберегла напоследок. Ирина Васильевна сообщала, что Николаю стало известно о ее любовной связи с Карповым. Никакие доводы в пользу того, что это клевета, пока не возымели действия. Они с мужем пытаются уладить эту проблему, но безрезультатно. Молодой государь просто в бешенстве. Открыто дознание по факту посягательства на честь царской семьи.

Гастон отправился в Керчь для ареста Ивана. Единственное, что им сейчас по силам, – это оградить Карпова от увечий и телесных страданий. Приказано де Вержи доставить и стрельцов из первого десятка сотника. Эти будут допрошены как видоки, но очень даже возможно, что с пристрастием.

Впрочем, тетка Ирина просила не волноваться понапрасну. Время есть, и она делает все возможное, чтобы предотвратить грозу, которая так еще и не разверзлась. Огласке это дело Николай предавать не стал. А значит, ничего еще не потеряно. Лизу же Ирина извещает только ради того, чтобы это не стало для нее неожиданностью.

– Ну, Алексашка. Ну, с-собака.

– Алексашка? – удивилась Даша. – Меншиков?

– Он, – зло бросила Лиза. А потом спохватилась: – Господи, Ваня, что же теперь будет-то?

– Да что случилось-то?

– Вот отсюда прочти, – передавая письмо тетки, попросила Лиза.

– Во-от оно как, – задумчиво протянула Даша. – Так а Меншиков-то тут при чем?

– При том, что он однажды нас с Иваном застал и порывался сообщить братцу об увиденном. Но я успела его перехватить и пригрозила, коли расскажет, обвинить его в том, что он меня домогался, – густо покраснев и потупив взор, пояснила Лиза.

– Погоди. Но Иван, Ирина Васильевна, да и ты сама твердили в один голос, что промеж вами ничего не было.

– Не было. – Лиза секунду-другую помялась. – Почти. Мне тогда казалось… Но на деле вышло так, что я сама поцеловала Ивана, пока он стоял истуканом. И было это лишь однажды.

– И именно это увидел Меншиков, – покачав головой, поняла Даша. – Выходит, с той поры он сумел найти видоков. Иначе бы не решился. Ты точно все рассказала, Елизавета Дмитриевна?

– П-почти. Я год тайком ходила на гулянья в Стрелецкую слободу, где и приметила Ивана. Была дружна со многими, пока меня один из Ваниных стрельцов не распознал.

– А вот теперь все понятно. Стрельцов тех в столицу под караулом везут, чтобы также сделать видоками. Не гляди так, Елизавета Дмитриевна. Коли пытать станут с пристрастием да подскажут, в чем нужно сознаться… Не в том еще на дыбе сознавались.

– Нешто пытать станут?

– Все зависит от того, насколько государь сочтет оскорбленным себя и род. А кровь свою ты и сама должна знать хорошо.

– На прапрадедушку намекаешь? – уточнила Лиза.

– Намекаю, – ничуть не стушевавшись, подтвердила Даша.

– Господи, что же теперь будет-то?

– Что бы ни случилось, ты тут ничем помочь не сможешь. Если только все испортить.

– А есть куда еще портить?

– Поверь, как бы худо ни было, всегда может быть еще хуже. К тому же Ирина Васильевна пишет, что она попытается погасить грозу. И тут уж лучше довериться ей.

– Погоди. А письма были только мне? Или и супругу моему?

– Князю тоже было несколько писем. Но от кого, не ведаю. А что ты так всполошилась, княгиня? А-а-а. Нет, государь не станет о том говорить твоему супругу. Более того, все дознание обставит тишком да бочком, чтобы никто не смел трепать царскую семью.

– Да при чем тут это? Егор. Десятник стрелецкий. Он ведь тоже из ближников Ивана, – поднявшись, пояснила Лиза и решительно направилась к двери.

Палаты, отведенные князю, были не столь уж и малы. Все же, что ни говори, а он был лицом Пскова. Здесь, на красном крыльце княжьего каменного терема, проходили суды. Вот так, все на свежем воздухе, и желающие присутствовать находились под открытым небом. Разве что сам князь да дьяки располагались под кровом.

И тем не менее это каменное здание не было дворцом, кои строились в Москве, а потому и пройти в рабочий кабинет мужа Лизе удалось довольно быстро. Судя по всему, тот еще не закончил разбирать корреспонденцию.

– Здравствуй, дорогой, – проворковала Лиза, павой проплыла к столу и положила руки на плечи мужа.

– Здравствуй, ладушка, – тут же засветился, как ясно солнышко, тот и, извернувшись, поцеловал ее правую руку.

– Гонец прибыл. Мне письма от братца и тетушки доставил.

– Знаю. Мне вот тоже от Николая Дмитриевича послание пришло.

Вот так. Не государь, не царь, а по имени-отчеству. А потому что пока Трубецкой на княжеском столе в Пскове, Николай ему не государь. Ведь князь псковский номинально является правителем вольной земли, ни перед кем не кланяющейся.

Лиза быстро затараторила, перечисляя все новости, что почерпнула из писем брата и тетки. Разве что «забыла» упомянуть о приписке, сделанной великой княгиней де Вержи.

– А тебе Николай о чем пишет?

– Да так. Ничего особенного. Интересуется нашим с тобой житьем. Ладно ли у нас, не обижаю ли я тебя. Ну и грозится, что я еще попомню, коль скоро решу обидеть его любимую сестру. Спрашивает, как ты ладишь с псковичами. Хорошо ли они приняли великую княгиню.

– И все?

– В принципе да. Разве что еще просит отправить обратно в Москву десяток измайловцев. Возникла в них какая-то надобность.

– Как так? Братец заверил меня, что десяток при мне будет. Опять же, Егор, командир десятка, он ведь муж Анюты, а я ее прочу в кормилицы. Негоже семью разлучать.

– Так пускай с мужем в Москву и возвращается. Нешто мы кормилицу не найдем? – удивился Трубецкой.

– Дите наше кому ни попадя я не доверю, – решительно рубанула княгиня. – И стрельцы эти. Они, между прочим, жизнь мне спасли. И я более никому иному не доверюсь.

– Но Николай Дмитриевич…

– Ванечка, ну я прошу тебя. Тебе легко, ты муж зрелый и сильный. Мне же на чужбине страшно. А как представлю, что тебя нет… А тут тетушкины стрельцы, и сразу на душе покойней.

– Ладушка, я все понимаю, но ведь приказ…

– Приказ князю вольного Пскова? – вздернула брови Лиза. – Хочешь сказать, что братец именно так написал?

– Нет. Я неправильно выразился. Он-то просит. Но я ведь московский боярин…

– Гляди при посторонних не брякни, – фыркнула молодая женщина. – Ты князь вольного Пскова. И потом. В жалованной грамоте, братом писанной, указано, что десяток стрельцов будет справлять при мне службу столько, сколько я сочту нужным, получая жалованье из московской казны.

– И что я должен ему ответить?

– Что женушка твоя трусиха несусветная, и ей без бравых стрельцов страшно, – пожала плечами княгиня.

– Угу. Порассказали мне, как ты четырьмя выстрелами троих лихих свалила.

– То я со страху.

– Х-ха! Мне таких трусих с сотню – и никаких полков не надо, любого ворога под корень изведу.

– Так что ты решил? – прижимаясь к спине мужа и положив подбородок на плечо, вкрадчивым голоском поинтересовалась Лиза.

– Да делай как знаешь. В конце концов, действительно, десяток в твое подчинение передан. Тебе и с братом разбираться.

– Спасибо, милый. На обед тебя ждать иль опять куда-то ускачешь?

– Пообедаю. А потом поеду глянуть, как там идет строительство городской стены.

– Я тебя жду, – игриво проворковала Лиза и поплыла к двери.

Н-да. Разобрались, нечего сказать. Всю дорогу Иван, как и де Вержи, надеялся на то, что все образуется и к их прибытию в столицу надобность в аресте уже отпадет. Не тут-то было. Отправленный к Ирине Васильевне гонец вернулся с отрицательным ответом. Карпова снова заковали в цепи, а парней взяли под караул.

Часов шесть назад, когда только начало темнеть, они въехали в Москву и прямиком проследовали в городской острог. Пусть парней и не заковывали в цепи, но и по домам не распустили. Посадили под замок в одном с ним подземелье. То есть сыром, холодном и вонючем. Вот такая благодарность за службу ратную и верную. А ведь успели послужить, чего уж там.

Н-да, сырое подземелье – это еще мягко сказано. Вонь гниющей соломы и плоти, сдобренная смрадом человеческих испражнений. В кромешной тьме, на ощупь, Ивану едва удалось найти более или менее сухой уголок, да и то стены оставались сырыми и мерзкими, покрытыми плесенью, также вносящей свой вклад в общее амбре. Все же в подземелье дворца Хованских было не в пример суше, чем в застенках царского острога.

Ни его самого, ни парней еще не допрашивали. Однако ничего хорошего от будущего Иван уже не ждал. Клял себя последними словами за то, что не бежал в пути. Возможностей для этого было более чем достаточно. Но…

Все надеялся на лучший исход. К тому же и обвинить его не в чем, и сама великая княгиня вступилась, пойдя с пояснениями к племяннику. Подумаешь, Николай сразу не стал ее слушать. Выслушал бы после. Благо время есть. Пока отряд доберется до Керчи, пока вернется обратно. Эвон уже и февраль месяц. Да только бесполезно.

Ну что же, коль скоро так, то остается одно. Напасть на охранников и если не вырваться, то хотя бы вынудить их убить его. На дыбу не хотелось категорически. А не случится сбежать от пыток таким путем, тогда петля. Оно, конечно, самоубийство – грех смертный. Ну да одним больше, одним меньше. Сомнительно, чтобы мучения в пыточной зачлись ему как искупление. Опять же, сломают его, и оговорит он невинных. А это тоже грех. Словом, куда ни кинь, всюду клин.

Сначала послышались отдаленные шаги. Потом проявилось светлое пятно зарешеченного дверного окошка, которое становилось все более ярким. Судя по шагам, по коридору шел один. Вот он остановился напротив камеры Ивана, содержавшегося в одиночестве.

Надсмотрщик? Стражник? Плевать. Это шанс. Если только…

Есть! Лязгнул засов, и дверь подалась наружу. Не мешкая ни мгновения, Иван толкнул ее плечом, вкладывая в это всю силу и массу своего тела…

Хэк! Надсмотрщика? Стражника? Без разницы. Главное, что бесчувственное тело отлетело в сторону, выронив слюдяной фонарь со свечой. Хорошо хоть не разбился и огонь не погас. Иван подхватил его и посветил в поисках ключей. К воле ведут несколько дверей, и все они заперты. Он-то слесарь неплохой, вот только не взломщик ни разу.

Нужно будет найти помещение с инструментом, чтобы сбить оковы. Правда, как это сделать в одиночку, пока не представлял. Ну да, снявши голову, по волосам не плачут.

– Что за ч-черт, – растерянно прошептал Иван, рассматривая лежащего без чувств.

Судя по одежде, это был все же стражник. Однако Иван никак не ожидал увидеть в этой роли рыжеволосого здоровяка Бориса. На секундочку – сотрудника его службы безопасности и по совместительству боевого холопа. В смысле его, Ивана, бойца.

Кузьма провернул тайную операцию? А с чего бы ему так-то рисковать? Перед отбытием в поход Иван представил Овечкина всем работникам мастерской и объяснил, что тот будет заниматься вопросами безопасности и охраны. На время своего отсутствия переподчинил его бате и отправился на войну.

Вот так и вышло, что Кузьма занимается вопросами безопасности не только в Москве, но и в Карповке. Этот тщедушный мужичок оказался настоящим пауком, раскинувшим свои ловчие сети как на сами предприятия Карповых, так и вокруг них. Сын Овечкина по-настоящему сдружился с младшим братом Ивана, Митей.

Этот, паразит такой, начал засматриваться на младшую сестру Карповых, Анну. Он был ее сверстником, обоим по четырнадцать. Впрочем, о женитьбе никакой речи и быть не могло. Нет, разность положения тут ни при чем. Просто молода еще Анюта. Да и Семену пока лучше об учебе думать, а не о семейных заботах. Примерно такой откровенный разговор и состоялся между Иваном и Кузьмой.

Правда, был еще и батя, но Карпов не без оснований полагал, что сумеет его убедить. Человек, ведающий вопросами безопасности и одновременно являющийся практически членом семьи, – это уже куда как серьезно. Здесь родственные узы дорогого стоят. Опять же, Кузьма бывает в Карповке, напрямую общается с Архипом и сам старается понравиться главе семьи.

Вот только желание породниться с работодателем никак не могло соотнестись с преступлением против престола. Да даже если ему неизвестны все обстоятельства, организация побега из острога – достаточно серьезное преступление, чтобы решиться на это.

Но главное не в этом. Как Кузьма вообще сумел прознать об аресте Ивана? Ну не могло быть такого, чтобы Борис поступил на службу в острожную стражу. Это просто не укладывалось в голове, хоть тресни.

– Боря, – похлестав мужчину по щекам, позвал Иван. – Боря. Очнись.

– Мм, – застонал здоровяк, поворачиваясь на бок.

Потом сел, тряхнул головой. Непроизвольно сфокусировал взгляд на фонаре, который, вероятно, привлек его внимание как самая яркая точка. Наконец посмотрел на Карпова.

– Ну ты даешь, Иван Архипович. Никак решил в бега податься? – придя в себя и потирая лоб, произнес-простонал боец.

– Решишь тут, когда впереди дыба маячит. Ты-то тут как?

– Ну так Кузьма Платонович меня и Емелю уж, почитай, две седмицы как на службу в стражники острожные определил. Сказал, что так надо, мы и пошли. А сегодня навестил, сказал, чтобы непременно подменились и на службу вышли, чтобы тебя, стало быть, умыкнуть.

– И вы вот так согласились?

– А чего нам-то? И без того под плахой ходим. Одним грехом больше, одним меньше, разница невелика. А с тобой все понадежнее будет, – поднимаясь на ноги и кривясь от боли, произнес Борис.

– Вот молодцы. Ладно, некогда. Пошевеливаться надо. Только я не один. Стрельцов моих нужно будет тоже вытащить.

– Хм. Почитай, десяток получится, – с явным сомнением произнес Борис. – Тебя-то мы собирались тишком вывести за ворота – и ходу. А таким числом тихо не получится.

– А если караулы снять?

– Хм. Оно, конечно, можно. Но… Не враги, чай. На службе люди, а мы вроде как и не лихие.

Угу. Пусть и под плахой ходят, да только не хотелось этим здоровякам обратно на помойку. Они и за Ивана уцепились, как утопающий за соломинку. И искренне верили, что не совершают никакого преступления. Подумаешь, иноземцев порешили. Чай, не за так. Те Карпова по-воровски умыкнуть в неволю хотели только за то, что он мастер знатный. А потому поделом.

Здесь же дело иное. Есть на Иване вина иль нет, непонятно, но помочь с побегом – это одно, а резать неповинных служак – совсем иное. Так что Карпов его прекрасно понимал. Но…

– А кто говорит о том, чтобы их порешить? Оглушить на время, только и всего.

– Если эдак, то вскорости они очнутся и тогда тревогу поднимут. Успеем ли мы таким числом уйти? Толпой тишком во дворец Хованских не пробраться. А тебя велено туда препроводить.

Вот оно что. Ирина свет Васильевна. Это ее рук дело. Получается, узнав о том, что по-иному вызволить его не получится, решила освободить чужими руками, чтобы ни самой не подставляться, ни супруга не подводить. Доставил в целости и невредимости, а кто уж там прошляпил, не ее забота.

Если кто-то приметит трех путников, в ночную пору прошедших в ее дворец, который достался от первого мужа и перейдет по наследству к старшему сыну, Хованскому, то ничего страшного. Ну мало ли кто и по какой такой надобности приходил. А вот визит толпы в дюжину рыл объяснить уже куда как сложнее.

– Не могу я их тут оставить. Ты знаешь, по какому обвинению меня арестовали?

– Нет.

– Ну так поверь – по серьезному. Тут посягательством на престол пахнет. Не гляди так. То ложь. Но ложь ловкая. Такая ловкая, что и не отмоюсь. А значит, ребяток на дыбу могут потянуть. Так что бросить их я не могу. Значит, так. Меняем план. Выводим всех. Москву они знают хорошо, а потому и сами уйдут за городскую стену. Чай, лазов разных хватает. Мы же – во дворец к Хованской. Стражники на воротах в тулупах?

– В тулупах, – подтвердил Борис.

– Смена через сколько?

– Примерно через час.

– Вот и ладушки. Свяжем, кляп в рот. До смены не замерзнут. А там пока поднимут тревогу, пока то да се. Успеем, – убежденно произнес Иван. – Только сначала снять бы, – тряхнул он цепями.

– Тут рядом пыточная, там и кузня, и Емеля поджидает, – с готовностью доложил Борис.

Вскоре цепи с рук и ног пали, а товарищи предстали перед Карповым. Это был самый настоящий костяк его сотни. Парни, проверенные в боях и верящие ему. И это была еще одна причина, отчего Иван решил прихватить их с собой. Выжить в этом мире в одиночку – задачка непростая. И если рядом есть надежное плечо, это дорогого стоит.

– Братцы, вы только верьте мне. Взяли меня по оговору. Да так уж случилось, что и вас приписали к тому делу.

– А к какому делу-то, Иван Архипович? – задал вопрос Артем.

Полусотенный по молчаливому уговору, ну и в силу привычки к субординации, стоял в первом ряду. Пыточная хотя и казалась просторной, при таком количестве народу выказала свою тесноту. А и то, немалую ее часть занимали всевозможные механизмы, потребные для дознания.

Отчего он собрал всех тут? А где еще-то. Не в коридоре же, в самом-то деле. Там звуки раздаются достаточно далеко. Эдак углядит кто, что народ в побег подался, и поднимет шумиху. Причины могут быть самыми разными. Кто-то понадеется в обмен за такую услугу получить милость. Другой просто выставит условие непременно взять его с собой. Да мало ли. Словом, не стоит дразнить узников.

– То я после расскажу, – покачав головой, ответил полусотенному Иван. – Сейчас же просто знайте: если останетесь, то дыбы вам не миновать, не глядите, что в железо закован был я один. Но если кто мне не верит, может остаться.

Иван поочередно осмотрел всех парней, большинство из которых едва угадывались в неровном свете единственного фонаря.

– И куда мы, Иван Архипович? – поинтересовался один из парней, Игорь.

Никакого сомнения. Только любопытство. Этот хотя и был из первого десятка, тем не менее не рос с Иваном вместе. Появился он в его жизни уже в бытность стрельцом. Но Игорь прошел с Карповым весь боевой путь от Урала до Крыма, а потому верил своему командиру.

– Со мной не пропадете. Просто поверьте мне, братцы.

Пыточная тут же наполнилась приглушенным гулом. Мол, верим, чего уж там. Никогда не подводил, из любой передряги вынимал, жизнью обязаны. Только веди побыстрее отсюда, ибо в застенках не больно-то нравится.

– Артем, – обратился Иван к полусотенному, – помнишь овраг, где мы нашу лесную кузню устраивали?

– Помню, конечно.

– Выводи людей туда. Чай, лазы и проломы в стенах еще не позабыли. Ждите меня там. Никуда нос не высовывайте. Гришка.

– Я, господин сотник.

– Ты у нас самый лучший по части скрытности. Так что укроешь стоянку, чтобы с собаками не сыскали.

– Сделаю.

– Я приду уже следующей ночью. Приду, что бы ни случилось. А потом мы уйдем. Куда? Пока не знаю. Знаю одно – в московских землях нам покоя не будет. Ну да ничего, не пропадем. Жить станем еще лучше прежнего. Это я вам крепко обещаю.

Сам побег прошел как-то буднично и совсем тихо. Всего потребовалось оглоушить четверых караульных, которые без опаски допустили к себе Емелю и Бориса. Правда, только двое из них оказались в тулупах. Поэтому озаботились тем, чтобы занести связанных стражников в здание. Не нужен Ивану кровавый след, тянущийся за ним.

Едва покинули территорию острога, как тут же разошлись. Иван с Емелей и Борисом двинулись к дворцу Хованских, что в Китай-городе. Стрельцы же направились в северо-восточном направлении. Имелся там участок с полуобвалившейся стеной, вполне пригодный для преодоления. Потом к уже хорошо знакомому лазу в стене Белого города, где приголубили иезуитов. И дальше пустырями Земляного города и за его пределы.

Дворец встретил их темными провалами окон и полной тишиной. Даже сторожевых псов не спустили. Впрочем, с появлением трех гостей все изменилось. Как только они скрылись в подвале дворца, четвероногие сторожа тут же выскользнули из псарни, тихо поскуливая от удовольствия.

А и то. Сколько можно измываться. Они уж привыкли с наступлением темноты бегать на воле. А тут полночи пришлось провести в тесных вольерах. Поэтому когда вскоре по улице начали двигаться группы отчего-то всполошившихся людей, псины, преисполненные чувства долга, облаяли их, ясно показывая, что за чугунную ограду лучше не соваться.

– Ну здравствуй, Ваня, – спустившись в допросную и окидывая его внимательным изучающим взглядом, поздоровалась великая княгиня.

– И тебе здравия, Ирина Васильевна, – кланяясь, ответил он ей. – Твоими стараниями?

– Моими.

– И как?

– Да просто все. Когда поняла, что Николая не переубедить, взяла за холку твоего Кузьму и предложила по доброй воле помочь его благодетелю. Ну а тому и деваться было некуда.

– Так-таки и некуда? А ну как в ноги государю упал бы?

– И какой ему с того прок? То-то и оно. И потом, коли я его на дело подряжаю, знать, и не такое уж это преступление. Просто болтать лишнего не надо.

– Ясно.

Действительно ясно. Глупого вопроса, к чему ей это все, Иван задавать не стал. И так понятно. Любит она его. Да, оставила, да, вышла замуж за другого, да, как та Татьяна у Пушкина, будет век ему верна. Но Ивана любит по-прежнему.

– Спасибо тебе, Ирина.

– Не благодари. Потому как не за что. Придется тебе посидеть тут несколько дней. А потом уж, когда шум поутихнет, выберешься за город.

– Не могу, Ирина Васильевна. Прости, но так уж вышло, что бежал я не один. Пришлось прихватить с собой моих стрельцов.

– Их-то к чему сорвал? – недовольно нахмурилась Ирина.

– А что мне было делать? Оставлять для потехи заплечных дел мастерам? Прости, но я своих не бросаю.

– И что им угрожало? Чай, они на честь царской семьи не покушались. Допросили бы да отпустили.

– И ради этого стоило их тащить за тридевять земель? Коль скоро тебе не удалось убедить Николая в моей невиновности, то и гарантировать, что сумеешь оградить парней от беды, когда мой побег обнаружится, ты не можешь.

– Хм. Ну что ж, твоя правда. Этого я обещать не могу, – вынуждена была признать княгиня. А потом перевела беседу в иное русло: – Куда думаешь теперь?

– Да пока и не думал, – пожал плечами Иван. – Для начала подальше от Москвы. А там видно будет. Не пропаду.

– А я и не сомневаюсь. Кстати, а почему бы тебе не отправиться в Псков?

– В Псков? – взметнул брови Иван. – Издеваешься? Да к чему тогда было бежать из узилища? Там же московский князь на столе сидит. И сам Псков вот-вот под руку русского царя пойдет.

– Там не все так просто. Московский-то князь сидит, и даже великая княгиня из Рюриковичей рядом. Но они ничегошеньки не решают. Потому как вся полнота власти в руках бояр, кои никак промеж собой не решат, куда склониться. Вот и застыло все в равновесии.

– А разве Елизавета Дмитриевна не перетянет чашу в сторону Москвы? Иначе к чему было ее туда отправлять? – усомнился Иван.

– В конце концов перетянет. Если жива останется.

– Вот даже как? То есть мне не просто бежать в Псков, но еще и охранять ее? А кто я такой, чтобы быть подле нее? Мужу ее обо мне все обскажете? И вообще, как только я встану на пути убийц, бояре быстренько со мной разберутся. Скрутят в бараний рог и выдадут Николаю.

– Не скрутят. И ты только одним своим присутствием будешь ее охранять. Причем даже находясь за десятки верст от крома.

– Это как это? – искренне удивился Иван.

– А так. Мы, Рюриковичи, делать что-либо наполовину не умеем. Коли ненавидим, так всей душой, коли любим, так без остатка. Лиза не сможет с собой ничего поделать и станет тебя защищать. А значит, и брата против себя настроит.

– Ты сама сказала, что ни она, ни ее муж в Пскове ничего не решают. Во всяком случае, пока. Так что и защитить она меня не сможет.

– Не решают. Но к Боярской думе она обратиться сможет. И обратится, не сомневайся. А тут уж противники Москвы объединятся, встанут на твою защиту и не отдадут в Москву. Не потому, что ты им интересен. А потому, что с твоей помощью смогут вбить клин между Лизой и Николаем. Народ в ней уже души не чает. Заполучив же ее, бояре окончательно отринут Псков от Москвы. Так что они станут беречь и ее, и тебя пуще глаза.

– Ладно. Допустим. Но мне-то это зачем? Чтобы в итоге оказаться на плахе?

– Ну-у… До той поры минует несколько лет. А там, глядишь, и Николай в разум войдет.

– Как же я сразу-то не догадался, – чуть ли не простонал Иван. – Николаю обо всем известно. Мало того, это его интрига, – вперив в Ирину внимательный взгляд, выдал он.

– Я всегда знала, что ты у меня разумник, Ванечка. Жаль, что все так-то сошлось, – с гордостью за своего любимого сказала Ирина. – Это не его интрига. Моя. Николай и впрямь поначалу взъярился. Но потом мне все же удалось все разложить по полочкам и убедить его в полной твоей невиновности. Однако было бы глупо не воспользоваться представившимся случаем.

– Ирина, признаться, я подумывал отправиться за Урал и обосноваться на границе с Китаем. Места там, богатые рудами. Поставил бы заводы и стал торговать с Поднебесной. Несколько лет – и чтобы меня сковырнуть, потребовалась бы настоящая армия. То есть там я был бы практически в полной безопасности.

– А как же присяга, долг? Как Лиза? Ну не любишь ты ее и что с того? Ты готов вот так просто отдать на растерзание ту, которая любит тебя и согласна без оглядки броситься на твое спасение?

– О чем это ты? – с явным смущением буркнул Иван.

– О том, что Меншиков застал вас, когда вы целовались, – едва не шипя, выдала Ирина.

Алексашка теперь не видел причин молчать. Ведь как только дело дойдет до Лизы, та непременно станет его обвинять. Поэтому он рассказал о том случае в мастерской. Как и о заступничестве царевны, то есть теперь великой княгини.

– Я с ней не целовался, – глядя Ирине прямо в глаза, твердо сказал Иван. – Я тогда стоял столбом, пока она меня целовала, и думал о том, как бы на плаху не угодить.

– Я знаю. Лиза все рассказала Даше, а та написала мне, – примирительным тоном произнесла Ирина. – Но сути-то это не меняет. Да и Псков куда предпочтительнее глухой Сибири.

Действительно предпочтительнее. Ведь что получается. Николай вовсе не гневается на Ивана. Хотя все выглядит как раз наоборот. Сам Карпов будет в безопасности что со стороны Москвы, что со стороны Пскова и одним своим присутствием оградит от неприятностей Лизу. Иезуиты? Ну, от этих не укрыться и в Сибири. Они, заразы, есть даже в Китае. Словом…

– Ну что же, Ирина Васильевна, Псков – значит, Псков, – решительно рубанул Иван.

– Вот и договорились, – мило улыбнулась великая княгиня.