Глава 6

Смолистый дым от самокрутки с «травой» замысловатыми кольцами витал в одном из кабинетов бывшего полицейского управления. С верхнего этажа сквозь окно прекрасно просматривался внутренний двор, где слонялись пленники.

Хусейн Диб пребывал в отличном настроении. Он в окружении самых близких ему боевиков курил дурь и смотрел телевизор — свой любимый канал «Аль-Джазира», до выпуска новостей оставалось совсем немного.

Всем известно, что происходит в доме, когда из него уезжают взрослые. А Сармини, несмотря на молодость, и был для всех остальных в отряде этаким «взрослым». Его присутствие дисциплинировало боевиков. А вот отсутствие — расслабляло. Сабаха боялись. Все в душе понимали, что на самом деле он главный в отряде, он его мозг и финансовый гений, без него дисциплина развалится в считаные дни.

Немолодой боевик со шрамом через все лицо лениво скручивал самокрутку, он уже был под кайфом. «Трава» просыпалась с папиросной бумажки на колени.

— Хусейн, — сказал он, не поворачивая головы. — На северной окраине города какая-то врачебная миссия появилась. Европейцы. Можно захватить. У них охраны никакой.

— Не спеши, — после паузы проговорил Диб, поглаживая лопатообразную бороду. — Тюрьма и так переполнена. Надо тех, кто у нас есть, распродать. Потом можно и новых заложников набрать. — На экране возникла заставка новостного выпуска. — А ну, все тихо, — рявкнул Диб и прибавил звук.

Как и обещал ему Сармини, одной из первых новостей пошло сообщение о том, что по подозрению в шпионаже двое русских стрингеров — тележурналистов — взяты в плен его, Хусейна, группировкой. Следом за сообщением передали и саморазоблачительные признания Данилы и Камиллы. Выглядело все убедительно.

— Какого черта она пальцы скрутила? — пожимал плечами Хусейн. — Может, вы ей пальцы сломали, что их так свело?

— Никто ей пальцы не ломал, меня другое место у нее интересовало, — хохотнул боевик со шрамом через все лицо. — Она же христианка, вот пальцами крест и сложила, типа, он ее защитит от нас.

Диб уже потянулся за пультом телевизора, чтобы переключить на другой канал, как диктор сообщил, что на юге страны неизвестными ночью была похищена семья командира повстанческого отряда Хусейна Диба. Теперешнее местонахождение двух жен и трех детей неизвестно. Похитители никаких требований пока не выдвигали. На экране появилась фотография всего семейства вместе с Хусейном. Счастливый отец держал на руках своего первенца.

Лицо командира боевиков окаменело, а затем он разразился омерзительной руганью, вскочил на ноги, в руке у него появился пистолет.

— Да я… вас… сейчас… — слетали с его губ, прятавшихся в густой кучерявой бороде, бессвязные слова.

Диб выскочил за дверь.

— Сейчас опять стрелять начнет, — проговорил обладатель шрама.

— Лучше к нему теперь не соваться, — предупредил другой боевик.

Хусейн вылетел на улицу, передернул затвор и выстрелил в воздух.

— Всем лечь мордами в землю. Я сейчас убивать вас буду. Каждого третьего. Нет, каждого второго…

Пленники, вместо того чтобы упасть на землю, заметались по двору. Громыхнул выстрел, затем еще один. На земле остался лежать пленный турок с простреленной ногой. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы в ворота не въехал «Лендровер». Лобового стекла не было. За рулем сидел Сармини. Окровавленная тряпка обвязана вокруг головы.

— А, вот ты где? — взревел Хусейн, бросаясь к машине. — Ты же обещал мне…

Договорить Диб не успел. Сармини вырвал пистолет у него из руки, толкнул в грудь. Обкуренный командир упал на землю.

— Остынь. Пошли, есть серьезный разговор. Но он не для чужих ушей, — Сабах протянул руку, помог Хусейну подняться.

Они сидели в кабинете. Хусейн раскачивался из стороны в сторону, обхватив голову руками.

— …это сделал Файез. Он сам после нападения подошел ко мне, — опустив голову, говорил Сармини.

— Почему он убил всех моих людей, а оставил в живых тебя одного? — допытывался раскачивающийся Диб.

— Чтобы я передал тебе его слова. Извини, Хусейн, я делал все, чтобы защитить твою семью. И еще сделаю все, что от меня зависит.

— Он — этот безродный исмаэлит Файез, хочет, чтобы я оставил ему свой родной Абу-эд-Духур? — вскинул голову Хусейн.

— Нет, он хочет денег. Много денег.

— Сколько?

— Полтора миллиона долларов. По триста тысяч за каждого из членов твоей семьи.

— Я уничтожу его. У меня нет таких денег.

— Не пори горячку, — посоветовал Сармини. — Нет денег сейчас, скоро будут. Мы получим их за русских журналистов.

— Моей доли на это не хватит.

— Я виноват и готов отдать свою долю, чтобы спасти твоих детей, — предложил Сармини. — Когда сможешь, отдашь. Я буду сам вести с ним переговоры. Это его условие.

— Почему в новостях не сказали, что это он — Файез, похитил мою семью? Я бы смог под это дело объединить других командиров. Они бы порвали его. Настоящий воин не воюет с детьми и женщинами. Это несмываемое пятно позора.

— Именно поэтому Файез запретил упоминать его имя. Так и сказал: «Если кто-то еще, кроме Диба, узнает, что его семью похитил я, то голову его первенца перебросят в мешке через ограду полицейского управления в Абу-эд-Духуре». Он так и сделает. Ты этого хочешь?

— Нет. Я хочу вернуть свою семью…

…В то самое время, когда Сармини убеждал Хусейна, что ситуация небезнадежная, Данила с Камиллой шептались во дворе бывшего полицейского управления. Оператор лежал на вынесенном из камеры тюфяке лицом вниз. Бартеньева трепала ему волосы.

— А если стена уже раскололась? — шептала женщина.

— Это же хорошо.

— Камера открыта. Охранник может зайти и заметить, — строила предположения Камилла. — Тогда — все зря. Надо пойти посмотреть. Если что, замаскировать трещины.

Ключников с недовольным видом перевернулся на бок и сел. Днем пленников выгоняли во двор, в камеры не пускала охрана. Но русский оператор со своей болезнью мог стать исключением.

Боевик перед входом в тюремный блок преградил дорогу.

— Не положено, — проговорил он. — Днем только гулять.

— Я должна сделать ему инъекцию обезболивающего, — Камилла старалась говорить как можно спокойнее и убедительнее. — Это ваш командир Диб разрешил. Сами понимаете. Во дворе при всех не могу этого сделать.

Охранник морщил лоб, соображая. Прямых указаний ни от Диба, ни от Сармини насчет русских ему не поступало — могут они находиться днем в камере или нет? Но и покидать свой пост, чтобы побеспокоить командира, не хотелось. Хусейн — человек непредсказуемый, особенно в такие дни, как сегодняшний. У него же семью похитили! Может попытаться сорвать злость на ком угодно. А с того света еще никто не возвращался.

— Пошли, — сказал он русским пленникам и взялся сопроводить их в камеру.

Камилла уже не рада была своей осторожности. Ведь она предполагала, что охранник лишь «может заглянуть в камеру», теперь же получалось, что заглянет обязательно. Сейчас Бартеньева даже была согласна на то, чтобы «древнеегипетская технология» не принесла плодов.

Шаги гулко раздавались в пустом бетонном коридоре. Массивные бетонные балки низко нависали над головами. Охранник шел сзади, зорко следил за каждым движением пленников.

— Лишь бы ничего не заметил, — прошептала еле слышно Бартеньева.

— Все будет хорошо, — ответил ей Данила и прислушался.

Хорошо уже не было. Из-за приоткрытой двери их камеры доносился шорох, словно там орудовали несколько крыс. Камилла тут же громко обратилась к охраннику:

— Спасибо, что сопроводили. Мы уже на месте. Дальше мы сами. Вы же понимаете, что… — затараторила она.

Договорить ей не позволили. Охранник властно вскинул руку и приказал:

— Руки за спину. Лицом к стене. И тихо мне.

Пришлось повиноваться. Боевик вошел в камеру. Глаза после прохода по полутемному коридору уже различали детали. Он увидел нарисованную зубной пастой дверь, на которой висела одежда. Именно от стены и происходил шорох. Но крыс было не видно. Зато на полу лежали мелкие осколки кирпичей.

Камилла обернулась. Она увидела нагибавшегося охранника, тот держал в пальцах мелкие обломки, наверняка прикидывая, какого черта стена стала разваливаться. Наконец он заметил и деревянные колышки, замаскированные в кладочных швах. Он еще соображал, но стало понятно — скоро до него дойдет суть происходящего.

— Это конец, — прошептала Бартеньева. — Надо закрыть его в камере и бежать.

— Каким образом и куда? — остановил ее от безумного поступка Данила.

Закрыть камеру снаружи на засов они бы сумели. Но, в самом деле, а дальше-то что? Бежать во двор? Дилемма разрешилась сама собой. Охранник вышел в коридор. Навел на пленников ствол и стал допытываться, что они сделали со стеной.

Бартеньева пожимала плечами. Данила говорил о том, что они лишь вбили в стену пару гвоздей, чтобы повесить на них одежду. Боевик им не верил.

Пока в подвальном этаже шло разбирательство, Сабах с Хусейном уже спустились во двор бывшего полицейского управления. Диб немного справился с собой, лишь его глаза горели нехорошим огнем.

— Пусть еще и сами ищут деньги на выкуп, — негодовал он. — Все, что мы слышали от них, — это отговорки. За журналистов хорошо платят во всем мире. Надо их тряхнуть по полной.

Сармини шагал рядом, в руках держал саквояж.

— Хусейн, не дергайся. Спешкой и пытками тут не поможешь. Один их неправильный звонок может все испортить. Я выжму из их депутата деньги по капле. Он заплатит.

— Я не могу ждать. Мои жены и дети могут погибнуть.

— Мы заплатим Файезу часть требуемой суммы. Я знаю, как это сделать, — не унимался Сармини, оглядываясь по сторонам. — Эй, где русские?! — крикнул он охраннику, устроившемуся в «гнезде» на стене ограды.

Тот ответил, что они пошли в камеру.

Пленники, находящиеся во дворе управления, вздохнули с облегчением, когда непредсказуемый командир со своим заместителем скрылись в коридоре, ведущем в подвал. Особенно обрадовался французский инженер. Он тут же обратился к соседу — молодому чиновнику из местной администрации.

— За мной должны сегодня приехать. А кто знает, что в голове у этого изверга? Совсем не хочется умирать.

— Умирать никому не хочется, — произнес молодой чиновник, только-только начавший свою карьеру при Асаде-младшем. — Вам повезло, за вас нашлось кому заплатить.

— Это все Сармини, он хорошо соображает. Поговорите с ним, он и для вас найдет выход, — посоветовал француз.

— Мне кажется, что мой случай безнадежный, — вздохнул араб. — Разве только правительственные войска выбьют боевиков из Абу-эд-Духура, — шепотом добавил он.

Хусейн хищно скалился, широко шагая впереди Сабаха.

— Я заставлю их заплатить. Нет — в расход пойдут.

— Подумай, чем это тебе поможет? Так ты не получишь выкупа.

Тяжело дыша, Диб свернул за угол. Боевик с автоматом тут же дернулся, опустил ствол, попытался доложить командиру, что происходит, но Хусейн остановил его, схватил Данилу за рубашку и встряхнул.

— Делай что хочешь, но чтобы деньги были в течение трех дней. Понял?

— Уймись, — Сабах оттащил Диба. — Я сам с ними поговорю.

— С ними не говорить надо, а требовать, выбивать.

— Хорошо, Хусейн, я потребую от них то, что они в силах сделать, но не больше. Это бизнес, а не война.

Диб вертел головой. И тут в коридор долетел странный звук, словно здание наверху мелко завибрировало, там словно разгонялся, шел вразнос портативный электрогенератор. Сармини тут же сориентировался. Это был неплохой предлог избавиться на время от присутствия неуравновешенного, готового сорвать сделку командира.

— Хусейн, я поговорю. Не нравится мне этот звук. Иди разберись, что происходит.

Нарастающий звук не понравился и Дибу. Он вытащил пистолет и зашагал к выходу, на ходу передернул затвор.

Пленники во дворе бывшего полицейского управления поднимались на ноги, оглядывались. Гул нарастал. Понять, откуда он происходит, было сложно. Застройка в этой части городка являлась плотной. Звук отражался от стен близко стоящих зданий, крошился, улетал и возвращался. Одна волна эхом накладывалась на другую. Казалось, будто город наполняется гудением гигантских шершней.

«Вертолеты», — мелькнуло в голове у Хусейна всего за пару секунд до того, как они появились. Винтокрылые машины правительственных войск выплыли из-за развалин завода строительных конструкций, шли торопливо, отстреливая ракеты-ловушки. На турелях грозно поблескивали ракеты воздух — земля.

Почти синхронно две из них сорвались и, чертя за собой дымные следы, устремились к земле. Одна из них врезалась в верхний этаж управления, следом за ней вошла и вторая. Полыхнул огонь. Разлетелись рамы, куски стен. Вертолеты вихрем пронеслись над бывшим управлением. Прошлись над городом и вновь повернули к «гнезду» боевиков.

Кричали, бегали по двору пленники, несколько наиболее сильных мужчин пытались выбить ворота. Охрана открыла по ним стрельбу. Хусейн, к своему удивлению, почувствовал, что в эти мгновения он абсолютно не боится смерти. Он хоть и присутствовал во дворе, но смотрел на происходящее так, словно бы трагедия разыгрывалась перед ним на экране. Диб вскочил на платформу джипа, поднял к небу ствол крупнокалиберного пулемета и, скрежеща зубами, ждал, когда вертолеты вновь выползут из-за зданий. Гул приближался. Черная тень пронеслась по небу, еще одна ракета полетела в здание. Хусейн вдавил гашетку. Оружие ожило. Очередь ушла вверх. Из подбитого вертолета повалил дым. Машина скрылась за развалинами завода…

Побледневший Сармини прислушивался, уже понимая, что произошло. Он сжимал в руке ручку саквояжа. Стены подвала ходили ходуном, известковая пыль сыпалась с потолка. Бартеньева каждый раз, когда раздавался взрыв, съеживалась.

— Мы в подвале. Это самое безопасное место, — напоминал Сабах.

Боевик с автоматом косил глазами к выходу. Обезумевшие при авианалете пленники могли броситься в подвал и смести все на своем пути. Но пока никого не было видно, во дворе все заволокло пылью и дымом. Люди там уже просто метались, наталкиваясь друг на друга.

И тут раздался еще один взрыв. Ключников ощутил, как содрогнулась под его ногами земля, он прижал к себе Камиллу, пытаясь укрыть ее своим телом от сыпавшихся с потолка обломков. У него на глазах тонкая железобетонная опора сложилась, и сорвавшаяся массивная балка одним концом пошла вниз. Данила успел отскочить сам и оттянуть Камиллу к стене. А вот охраннику не повезло, его просто раздавило огромной тяжестью бетона, вмяло в пол. Из-под просевшей балки торчала лишь рука с автоматом и растекалась лужа крови. Сармини тоже повезло, он успел отпрыгнуть назад. Реакция у него была отменная, впрочем, как и интуиция. Она-то и подсказала ему, что следует отбросить от себя саквояж, чтобы придать себе ускорение. Возможно, эти доли секунды и сохранили ему жизнь. Он стоял, тяжело дыша, и смотрел на Данилу с Камиллой. Друг от друга их разделяла упавшая балка.

Ключников пришел в себя первым. Поднявшуюся в коридоре пыль тянуло внезапно возникшим сквозняком в дверь камеры. Он на секунду обернулся. Стены, которую он со своей подругой надеялся разрушить при помощи деревянных колышков и воды, больше не существовало. То ли «древнеегипесткая технология» помогла, то ли кладка сама разрушилась от взрыва. Но факт оставался фактом. Между двумя железобетонными стойками высилась куча битого кирпича, а за ней журчал коллектор.

Данила нагнулся и поднял автомат. Перевел ствол на Сабаха. Тот медленно поднял руки, не понимая, что задумал русский, ведь образовавшегося провала он со своего места не видел.

— Я не сопротивляюсь. Но что теперь будет, как ты выберешься отсюда? — спросил он.

— Камилла, бери саквояж и иди в камеру, — твердо сказал Ключников.

— Да вы с ума сошли, — проговорил Сабах с поднятыми вверх руками, глядя на то, как пленники скрываются в камере. — Вы будете примерно наказаны.

Камилла всего на несколько секунд задержалась внутри, забросила в саквояж лекарство и шприцы. Данила уже торопил ее.

— Пойдем, пойдем, — махал он рукой.

Они вошли в мутный зловонный поток, журчавший в железобетонном коллекторе. Тут было темно, свет маячил далеко впереди. Ключников пятился, готовый открыть огонь по преследователям.

Сармини, выждав секунд пятнадцать, позвал:

— Эй, выходи и бросай оружие. Тебе за это ничего не будет.

Ответом ему стало молчание. Лишь слышалось журчание. Сабах достал пистолет, перебрался через рухнувшую балку и осторожно заглянул в камеру, ожидая подвоха.

— Вот шайтан! — воскликнул он, увидев провал, за которым переливался неглубокий поток.

В гулком тоннеле слышалось шлепанье ног и затихающие голоса беглецов.

— Это же мои деньги уходят, — с досадой прошептал Сармини и крикнул: — Стоять! Стреляю!

Он еще поколебался, нажимать ли на спусковой крючок. Так чего доброго и дорогостоящий товар испортишь. Но и позволить русским уйти он не мог. Выстрелил не вдоль тоннеля, а по косой. Пуля врезалась в стену, выбив искру, и ушла дальше, рикошетя о железобетон. Данила в долгу не остался, выпустил короткую — в три пули, очередь в ответ. Сармини только и успел прижаться к стене.

Над головой вновь грохотнуло, посыпалась штукатурка.

— Мясники Асада, — прошептал Сабах. — Они что, не знают о заложниках? Не видят их?

Камилла с Данилой шли по коллектору, под ногами хлюпала вода. Света почти не было, приходилось продвигаться на ощупь. Женщина поскользнулась, упала. Ключников помог ей подняться.

— Какая здесь вонь стоит, — Бартеньева пыталась тыльной стороной ладони вытереть лицо.

— Запах свободы, — неудачно пошутил Данила. — Ведь мы к этому стремились?

— Пошли, и без твоих шуток тошно.

Впереди маячил просвет. Лучи пробивались сверху.

— Куда мы попадем? — домогалась ответа Камилла.

— Не знаю. К реке, в овраг…

Реальность оказалась хуже. Вскоре беглецы уткнулись в завал. Вода проливалась между обломками, загромождавшими железобетонный тоннель. Свод был обрушен взрывом, из свежих обломков торчали прутья арматуры.

— Поднимемся наверх? — предложил Данила.

— Все лучше, чем растаскивать завал, — Бартеньева опустила поднятый кусок бетона, тот оказался намертво связанным с другим погнутым арматурным прутом. — Пока мы станем растаскивать камни, они уже окажутся здесь. И не вздумай мне помогать! — пресекла женщина попытку подсадить ее.

Она сама уцепилась за обрывки арматуры, повисла на них, но так и не смогла подтянуться. Ключников подставил плечо. Журналистка засомневалась.

— Опирайся, не бойся. Ничего со мной не станет, — пообещал оператор.

— Ну, смотри, — Камилла поставила на плечо ногу и, оттолкнувшись, оказалась наверху.

— Что там такое? — спросил снизу Данила.

— А я знаю?

Ключников подал Бартеньевой ремень автомата. Он почти не воспользовался помощью, лишь делал вид, что журналистка ему помогает. Где уж хрупкой женщине удержать сильного мужчину? Когда Ключников подтягивался, вновь закололо в боку. Да так, что он почти потерял сознание. Свет померк в глазах. Он уже ничего не видел, когда перевалился через край пролома и замер, боясь пошевелиться. Снова в Данилу будто впился раскаленный прут, теперь он знал абсолютно точно куда. В пересаженную и оторвавшуюся почку.

— Что с тобой? — запричитала Камилла.

— Сейчас все пройдет, — боль не давала говорить.

— У нас есть лекарство, — спохватилась женщина и открыла саквояж.

У нее тут же вырвался вздох изумления, когда в спешке забрасывала обезболивающее, то не успела заглянуть внутрь.

— Что там такое? — и Данила тут же застонал.

— Сейчас, сейчас… Сейчас не это главное. Главное — сделать тебе инъекцию. Но где же пилка? Как я ампулу открою?

— Просто обломай.

Тонкое стекло хрустнуло в пальцах.

— Я порезалась. Черт. Ну, что же это такое…

Последние слова женщины заглушил рев низко идущих вертолетов. Но и его Данила не слышал. Сработала защитная система организма. Пронизывающая боль заставила мозг на время отключиться…

Сабах слышал, как затихли голоса и хлюпанье воды в коллекторе. Он не сомневался, что и беглецы тоже прислушиваются — не двинулся ли он следом за ними. Гул вертолетов нарастал. Сармини решился. Теперь его шагов не услышат. К тому же железобетонный коллектор являлся более надежным, чем разваливающаяся на глазах камера, укрытием от авиационного налета. Он бежал по воде, смрад не давал дышать. Сзади него раздавался гул, взрывы, стрельба. Сабах уперся в завал. Над головой светлела недавняя пробоина. Русские могли «исчезнуть» только в этом месте. Больше просто некуда.

Он зажал пистолет в зубах, ухватился за прутья двумя руками и осторожно подтянулся, чтобы выглянуть. Первое, с чем он столкнулся, — испуганный взгляд Камиллы. Она сидела совсем близко с автоматом на коленях.

— Руки подними, — прошамкал, сжимавший во рту пистолет Сабах.

Сам он не мог освободить даже одну руку, чтобы направить оружие на женщину. Прутья, за которые он держался, отстояли один от другого почти на метр. Разожми пальцы — и тут же сорвешься.

Камилла не пошевелилась, она смотрела на Сабаха, обомлев от ужаса.

— Руки! — повторил Сармини уже более внятно.

И тут женщина сообразила, она взяла автомат за ствол и, что было силы в хрупких руках, ударила Сабаха прикладом в голову. Он мгновенно отрубился. Пистолет выпал изо рта, а затем и сам его владелец сорвался вниз, — послышался всплеск воды. Камилла боязливо заглянула в провал. Сабах лежал навзничь, раскинув руки, он перегораживал собой коллектор. Вода набегала на его бок и перетекала, словно через речной порог. Бартеньева дрожащими руками навела на помощника командира боевиков ствол. Рядом заворочался пришедший в сознание Данила.

— Что там такое?

— Он лез… я его прикладом в лоб… свалился… лежит, не двигается… надо пристрелить… — сбивчиво принялась объяснять она.

Ключников приподнялся:

— Не двигается?

— Да.

— Зачем тогда стрелять?

Обезболивающее уже подействовало. Боль затихала. Данила поднялся, тоже заглянул в провал:

— Отдыхает. Может, и сдох. В любом случае убивать беспомощного — не дело.

Ключников огляделся. Они находились в каком-то заброшенном цеху. Неподалеку стоял ручной электрокар, груженный асбоцементными листами.

— Сейчас мы по-другому сделаем.

— Что, как? — не поняла Камилла.

— Надо забаррикадироваться, пока они не приперлись.

Мужчина налег на ручной кар. Аккумуляторы в нем давно разрядились, но он поддался, покатился. Ключников вывел его к провалу и отступил в сторону. Тяжелое приспособление ухнуло вниз, застряло в проломе. Тяжелые асбоцементные листы топорщились во все стороны.

— Теперь они тут не пройдут, — пообещал Данила.

— Это хорошо, — согласилась Бартеньева. — Вот только где мы с тобой оказались?

— Кажется, у меня для тебя не очень хорошая новость. Мы недалеко отошли от нашей тюрьмы. Это, похоже, руины завода, которые мы видели по ту сторону ограды.

— Мы там, где все заминировано? — ужаснулась Камилла и тут же поджала под себя ноги.

— Рад бы ошибиться, но это так.

Вертолеты еще раз стремительно прошлись над бывшим полицейским управлением, но теперь уже не наносили ударов. То ли наконец заметили заложников, то ли просто отстрелялись, а теперь, когда дым рассеивался, фиксировали на бортовые камеры причиненный боевикам ущерб. Диб выпустил по ним очередью из крупнокалиберного пулемета. Предчувствия его не обманули. Хоть все время боя он находился на возвышении — стоял на платформе, — ни один из осколков не зацепил его. Гул винтов удалялся. Пыль и дым сносил ветер. Хусейн устало опустился на корточки, подрагивающими руками стал сворачивать самокрутку. В голове уже складывался план мести за авианалет — построить заложников и расстрелять каждого шестого. Но думалось «без огонька». И тут внезапно прозвучала автоматная очередь, за ней вторая. Пули врезались в стену ограды. Хусейн еле успел спрыгнуть и закатиться под джип. В рассеивающемся дыму он успел заметить двух заложников-арабов из бывшей асадовской администрации Абу-эд-Духура. Молодые мужчины с подобранными автоматами погибших охранников укрылись за кирпичным завалом и теперь вели стрельбу по двум боевикам, уцелевшим в «гнезде» на углу ограды. Те, кого обстреливали, в долгу не остались, вели ответный огонь.

В пыльном дворике на земле валялись тела убитых. Зрелище было не для слабонервных. Оторванные конечности, разможженные головы. Смерть примирила и жертв, и их тюремщиков — заложники с боевиками лежали вперемешку там, где застали их смертоносные осколки ракет или обвалы стен.

Бывшим чиновникам не оставалось другого выхода, как самим позаботиться о своем освобождении. Официальный Дамаск на днях окончательно отказался платить за них выкуп боевикам. Родственники тоже отпадали. На службу чиновники попали не так давно, а потому и не успели наворовать много денег. Недвижимость же, которой они владели в Абу-эд-Духуре, не стоила теперь и фунта. В разбомбленном городе стояли сотни брошенных домов. Вот и оставалось им воспользоваться моментом и попытаться отстоять свою жизнь с трофейным оружием в руках.

Один из двух боевиков, засевший в «гнезде», не жалея патронов, строчил и строчил длинными очередями, заставляя восставших заложников вжиматься в землю. Диб улучил момент, перебежал по открытому участку, прыгая через трупы, и упал за гору битого кирпича. Уцелевшие пленники прятались где придется, пытаясь укрыться от шальных пуль. Сирийская женщина с ребенком оказалась рядом с Хусейном и испуганно смотрела на него. Командир попытался припомнить, как обстоят у нее дела с выкупом. Но такими делами занимался в основном его заместитель Сармини. Из своей памяти Диб так и не сумел извлечь нужную информацию. Женщина прижимала к себе ребенка, по ее взгляду легко можно было понять — она опасается, что командир выгонит ее из-за укрытия. Перестрелка продолжалась. В основном стреляли боевики, чиновники лишь изредка огрызались огнем.

— За тебя уже заплатили выкуп? — спросил Хусейн у женщины.

Та старалась не прятать взгляд, пробормотала:

— Пока еще нет. Но обязательно заплатят. Мой муж обещал собрать деньги. У него три лавки.

— Тогда оставайся здесь, — милостиво разрешил Диб. — Тем более ты с ребенком, а дети — это святое.

Охранник в «гнезде» отсоединил расстрелянный рожок, но присоединить снаряженный не успел. Меткий выстрел молодого чиновника достиг цели. Боевик выронил автомат, качнулся и, перевалившись через бруствер из мешков с песком, полетел вниз.

Хусейн вновь почувствовал себя «неуязвимым», он бросился вперед, бежал, даже не пригибаясь. Он видел наведенный на него ствол автомата. На бегу вскинул руку с пистолетом и, даже не целясь, нажал на спусковой крючок. Такое с ним случалось — в голове поселялась уверенность в том, что все удастся, не может не повезти. Молодой мужчина дернулся и упал навзничь, короткая очередь ушла в небо. Диб не стал стрелять второй раз, он превратился в зверя — прыгнул на второго чиновника и покатился с ним по пыльной земле. К дерущимся подбежали двое боевиков, до этого укрывавшиеся за столбами ворот.

— Не подходить! Не мешать! Я сам справлюсь с ним! — крикнул Хусейн.

Пленник не собирался сдаваться. Он выгибался под Дибом, даже умудрился нанести ему пару ударов кулаком в лицо, дважды оказывался наверху противника. Но боль и хлынувшая из носа кровь лишь придали Хусейну сил, подстегнули в нем азарт воина. Он буквально рычал и скалил зубы. Наконец ему удалось сомкнуть руки на горле жертвы. Эта хватка была смертельной. Несчастному уже ничто не могло помочь, хоть он еще и наносил удары. Диб приподнял голову противника и с силой опустил на каменистую землю. Раздался хруст. Чиновник задергался в конвульсиях. Хусейн разжал пальцы, поднялся на ноги, отряхнул одежду и обвел безумным взглядом людей. Боевики и пленники молча смотрели на содрогающееся в предсмертных конвульсиях тело.

— Так будет с каждым… голыми руками… — произнес Диб мало понятно и грозно, похлопал себя по карманам. — Дурь у кого-нибудь есть? — спросил он уже буднично и прислушался.

Гул вертолетов все еще был слышен, доносился вроде как с северной окраины города, то слегка нарастал, то отдалялся.

Звучала автоматная стрельба.

— Господин, — один из боевиков подбежал к командиру и услужливо предложил металлическую коробочку из-под леденцов. — Наши из города по рации передали. Вертолет, который вы подбили, сел на площади. Пилотов пытаются забрать, а мы им не даем. Наши подмоги просят.

Хусейн широко заулыбался, вернул жестянку с «травой» владельцу.

— Едем, — приказал он и запрыгнул за руль джипа.

Трое боевиков забрались на платформу. Ворота уже открывались.

— Сармини цел? — крикнул Диб.

— Его нигде нет.

— Ищите!

Взревев мотором, джип рванул в распахнутые ворота. Боевики на платформе держались крепко, немудрено было и сорваться. Хусейн вел машину по узким, заваленным мусором и обломками зданий улочкам как сумасшедший. Крупные препятствия объезжал, мелкие, типа пустых металлических бочек, сносил бампером. Иногда взлетал на тротуар и даже чиркал бортом по стене зданий. Он спешил к месту аварийной посадки вертолета. Дороги не спрашивал, ориентировался по гулу винтов. Между домов по узкой полоске неба скользнула тень вертолета. Диб на ходу обернулся и крикну:

— Стреляй!

Пулеметчик не рискнул отцепиться от поручня.

— Надо остановиться!

— Сейчас!

Хусейн вывел джип к выезду на площадь и резко затормозил. Подбитый вертолет еще дымил, он стоял посередине рыночной площади. Экипаж из трех человек, отстреливаясь, скрывался за своей машиной. Два вертолета с болтающимися из люков лесенками низко проходили над площадью, потоки ветра поднимали облака пыли и мусора. Но пилоты не рисковали зависать над своими попавшими в беду товарищами. По ним из узких улочек, выходящих на площадь, тут же открывали автоматный огонь боевики.

Ракета сорвалась с турели и, оставляя за собой дымный след, унеслась в темный проем улицы. Полыхнул взрыв, завалилась стена. Вертолет завис над сбитой машиной, снизился. Один из пилотов уцепился за нижнюю перекладину лестницы, подтянулся, забросил ногу. Но Хусейн уже стоял на платформе. Застучал крупнокалиберный пулемет.

Вертолет стремительно пошел вверх, унося с собой уцепившегося за раскачивающуюся лесенку пилота. Второй вертолет даже не стал возвращаться к площади, чтобы не попасть под следующую очередь. Диб опустил ствол и дал очередь по сбитой машине, после чего крикнул:

— Сдавайтесь! Вам уже никто не поможет!

Двое членов экипажа сомневались недолго.

— Мы сдаемся! — прозвучал голос.

— Бросайте оружие! — приказал Хусейн. — И выходите с поднятыми руками.

Мужчины в летной форме вышли из-за сбитого вертолета, держа автоматы двумя руками над головами, постояли так несколько секунд. Оружие полетело на землю.

— Порядок, — произнес Хусейн. — Обыщите их и свяжите…