Пробиться в глубь Зоны на машине удалось на удивление далеко. Проехал – не по прямой, по сложной траектории – не менее десятка километров, пока не отказала электроника «Пантеры»… Простейшая электрика еще работала, в частности, я «видел», что свечи зажигания пока дают искру, – и на каком-нибудь плебейском одноразовом ВАЗе я бы еще катил и катил. Увы, детища японских автомобилестроителей не способны передвигаться, когда из строя выходит их «мозг»-процессор…

Дальше я двинул пешком… По следу выступили преследователи – тоже поневоле перешедшие из мотопехоты в пехоту простую.

«Хвост» я надеялся стряхнуть легко, не напрягаясь, – и просчитался.

О последующих событиях я уже рассказывал… Закончилась погоня, до предела меня измотавшая, триумфальным отплытием с берега Фонтанки на концертном рояле белого цвета. И встречей со старым знакомцем – водоплавающим мутантом по прозвищу Дракула.

…Утром следующего дня погоня осталась далеко позади, если вообще не отказалась от намерения разыскать меня в Зоне и не повернула обратно.

Дракула и рояль остались на Фонтанке, у Семеновского моста – туда мой чешуйчатый приятель любезно доставил меня на буксире: берега Фонтанки ближе к устью практически непроходимые, а развиваемая Дракулой тяга позволяла роялю двигаться даже против слабого течения.

А Питер Пэн (выспавшийся! ну наконец-то выспавшийся!) подходил тем утром к отелю УПС, внимательно исследуя местность на предмет ловушек… Не ловушек Зоны, место для отеля выбрано чистое, – а всевозможных мин и капканов, настороженных, если верить покойному Леденцу, сталкерами, оберегающими приватность своего убежища.

Как выяснилось, верить Леденцу можно было лишь частично… Две растяжки я заметил и осторожно перешагнул, на несколько тротуарных плиток, окруженных несколько иначе выглядевшими швами, наступать не стал – и добрался до «Погибшего сталкера» без каких-либо злоключений.

Отель пустовал, ни единого постояльца…

(Возможно, из-за того и была насторожена лишь малая часть ловушек на подходах.)

В коридоре здесь стоял большой «шкаф излишков» – я заглянул в него, чувствуя некоторую неловкость, – у меня-то ничего лишнего не было, чтобы оставить взамен того, что обнаружу и что сможет мне пригодиться… Решил, что в следующий визит (если доживу до него) оставлю вдвое больше, чем требуют правила сталкерского этикета.

Оружия в шкафу не было, даже самого захудалого ножа. Нашлась лишь складная МПЛ – малая пехотная лопатка, в просторечии неправильно именуемая «саперной»: новенькая и навороченная. С одного края штык лопатки был заточен на манер топора, с другой имел зубья, как у пилы.

МПЛ я взял. Сомневаюсь, что ею можно хоть что-то отпилить, но копать кое-как сможет. И даже холодным оружием от большой беды послужит…

Кроме того, прихватил немного продуктов, индивидуальную аптечку и налобный фонарик, плохонький и маломощный. Иных полезных для себя излишков в шкафу не обнаружил.

Прошелся по отелю, пытаясь обнаружить послание от отца или хоть какие-то следы его присутствия… Ничего не нашел.

Эх, Максим Кириллович, Максим Кириллович… Да где ж тебя искать-то? И куда же ты подевал «попрыгунчики»?

Местонахождение «попрыгунчиков» заботило меня не просто так… Весь мой план дальнейших действий основывался на факте обладания этими двумя артефактами.

А без них вся моя нынешняя возня в Зоне не имела смысла…

Голову Илья Эбенштейн имел действительно гениальную, кого попало Эйнштейном не прозовут. Даже жаль немного, что содержимое столь замечательной головы превратилось в кляксу мерзкого вида и испохабило стену бывшего телецентра… Хотя мне лично, если начистоту, совсем не жаль.

Проблему – как мне, Питеру Пэну, добраться до Хармонта, не угодив заодно в тюремную камеру на весь остаток жизни, – Илья решил легко, играючи. Одной левой. Или одним левым? В смысле, полушарием… не важно. Короче, он отвлекся на пару минут от трех действительно важных в тот момент для него проблем: от своего Великого Исхода, от своей Великой Мечты и от моего пистолета, целившегося ему в переносицу, – и решил. Гений, чё.

Он вспомнил давнюю историю: похищение Дэниела Азарры по прозвищу Светлячок из клиники Института Бехтерева. Отбросив всю прочую фабулу, Илья сосредоточился на двух моментах: как группа аномалов-похитителей под командованием Плаща оказалась в клинике и как затем оттуда ушла с похищенным.

Они пришли за Светлячком ночью, но как именно похитители проникли на территорию – никто не видел и не знал.

Дознаватели решили позже, восстанавливая цепь событий: группа Плаща проникла снаружи, через бетонное ограждение, выждав паузу между обходами. Как-то обманули следящую электронику, возможно, вскрыли пожарный выход… Нейтрализовали полусонный наряд, дежуривший на первом этаже, превратив его в крепко спящий.

Все это, по мнению людей в погонах, было совершено при помощи аномальных способностей. Аномальные способности – вообще крайне удобная штука для следствия, ими что угодно объяснить можно, заткнуть любую логическую дыру в любой версии, залатать любую прореху в следственном деле.

Однако уходили аномалы-похитители совершенно иначе.

Светлячка, находившегося в глубокой коме, они переложили на больничную каталку. Довезли до выхода из корпуса, потом – до проходной, где превратили в идиотов ночную вахту, надзиравшую за турникетами. Этим досталось сильнее, чем внутреннему наряду, из-за того, что здесь вохровцы не нарушали служебных инструкций (вот ведь парадокс!): не дремали, потянулись к оружию.

Короче, из клиники похитители вышли как нормальные люди – через главный выход. После чего бесследно исчезли вместе с мальчиком… На самом деле не совсем бесследно: много позже по свидетельским показаниям удалось-таки отыскать пассажирский микроавтобус, увозивший группу с добычей от Бехтеревки. Его водитель сообщником похитителей не был – всего лишь оказался в неудачный момент в неудачном месте. Воспоминания водителя о последовавшей поездке оказались надежно стерты, восстановить их не сумели лучшие профессионалы-мозговеды.

На микроавтобусе след оборвался окончательно.

Эйнштейн, сопоставив все известные и предполагаемые факты, пришел к выводу: домыслы следствия о проникновении группы в клинику цента ломаного не стоят.

Похитители не проникали в клинику. Они сразу оказались внутри.

Портал, старый добрый портал, открытый из хармонтской «душевой». Там хватало незадействованных кабинок – и соответственно латентных, не активизированных порталов, способных открыться куда угодно (куда угодно в пределах Зон Посещения, разумеется). Этот же соединил Хармонт с местом, на тот момент никакой Зоной не охваченным… Неувязочка.

Объяснял ее Эйнштейн так: любой аномал несет в себе отпечаток породившей его Зоны. Более того, раз уж аномальные способности проявляются в местах, где физические законы не сходят с ума, – можно допустить, что аномал создает вокруг себя некую микрозону. Дэниел «Светлячок» Азарра – один из сильнейших аномалов, Эйнштейну известных. Долго находился на одном месте, и там же, в палате Бехтеревки, немало времени проводил некий Питер Пэн, тоже аномал не из последних.

В общем, Эйнштейн был уверен: в непосредственной близости от бывшей палаты Светлячка надо искать дверь, ведущую в Хармонт. Почему ею воспользовались один раз, а потом не то забросили, не то законсервировали, Эйнштейн не знал. Лишь предполагал, что в Хармонте при использовании такого не совсем правильного портала стряслось что-то неожиданное и нехорошее…

В любом случае отсюда, из Питера, в Хармонт может попасть лишь тот, кто имеет ключи-«попрыгунчики». Где находятся «Джек» и «Джон», старина Эйнштейн понятия не имел. Он вообще считал проникновение в Хармонт и спасение моих дочерей из «Клиники Св. Духа» задачей не первоочередной… Наши мнения по этому вопросу кардинально разошлись, и Эйнштейн умер.

Решать проблему теперь придется мне, причем без его многомудрых советов.

Значит, буду решать. Хоть из-под земли достану «попрыгунчики», думал я, шагая к Семеновскому мосту и помахивая малой пехотной лопаткой.

На Садовую мы с Дракулой вышли со стороны Сенной. Вообще-то путь наш лежал на Новую Голландию, но крюк получался небольшой, и я решил заглянуть на место недавнего побоища.

Двигались мы пешком, затащив верный рояль на гранитный причал, насколько хватило сил: может, кому-то еще понадобится, если не для путешествий по рекам и каналам, то для музыкальных упражнений…

Нам рояль в качестве средства передвижения пригодиться больше не мог. По Крюкову каналу – по прямой водной артерии, связывающей Фонтанку и Новую Голландию, – не проплыл бы сейчас, по его словам, даже Дракула в одиночку, не говоря уж о буксировке прицепа.

Такой уж он неудачный для Питера Пэна, этот канал, недаром носит имя капитана Крюка (краеведы утверждают, что назван канал в честь купца Крюкова, взявшего подряд на его строительство, но моя версия с капитаном Крюком нравится мне больше).

Дело в том, что течение во всех рукавах Невской дельты – и в естественных, и в рукотворных – соответствует течению главной ее артерии, Большой Невы. Воды и Фонтанки, и Мойки, и обоих Невок, и Обводного, и прочих каналов текут с востока на запад, с большими или меньшими отклонениями. А Крюков канал протянулся поперек, с юга на север, оттого течение в нем минимальное, практически незаметное. В старые добрые дозонные времена вода в канале застаивалась, а летом зацветала и дурно пахла. Сейчас же в стоячей воде бурно размножается всевозможная опасная гадость.

Короче говоря, Крюков канал Дракула оплывает десятой дорогой или вообще обходит посуху: сплошные «кислые ерши», «стальные волосы» и «ледяная пехота».

Прямой путь оказался закрыт. А объездным – по Фонтанке почти к ее истоку, оттуда в Мойку и обратно на запад – я решил не мучить своего водоплавающего приятеля… Не такое уж удовольствие таскать на буксире белый рояль с Питером Пэном.

Пошли пешком. И завернули на Садовую.

Следы сражения были все на месте, куда им деться… И при виде их перед глазами вставали очень живые картины отгремевшей битвы.

Вот черные следы молний, которыми развлекалась здесь Лена, – обгорелые пятна безошибочно указывают места, где майор Бабуин разместил в засаде своих бойцов. Разместил он их грамотно, да не помогло…

Она здесь отходила, она отступала в сторону Сенной – но то было никакое не бегство, именно целенаправленный отход с уничтожением всех, преграждавших ей путь.

Со стороны Апрашки вся Садовая до сих пор завалена буквально-таки курганами из обломков зданий. Там прошла Жужа в своем последнем отчаянном бою…

Э-эх… Прости, милая, что втравил тебя в эту историю. Втравил и не сумел уберечь… Я сполна отомстил за твою смерть, но кому от того легче? Надеюсь, где бы ты сейчас ни была, тебе хорошо. И ты видишь птиц…

– Пэн! – Когтистая лапа аккуратно потрясла меня за плечо. – Если ты, Пэн, будешь долго думать, я схожу окунусь? Недалеко, там хорошая вода.

Дракула показал в сторону канала Грибоедова. До канала и вправду отсюда не более сотни метров, и вода там проточная.

– Я не буду долго думать, Дракула. Взглянем на еще одно место и пойдем отсюда, по дороге окунешься…

Если отыщу «попрыгунчики» и если уговорю Дракулу сходить со мной к Бехтеревке – а одному идти ой как не хочется, – надо будет подумать о носимом запасе воды и о каком-то распылителе для увлажнения его кожи и жабр… Иначе наш маршрут будет слишком привязан к рекам, каналам и прочим водоемам.

Пошагали к «еще одному месту» – к укрытию моего отца, в котором он дожидался, чем завершится мой разговор с посланницей Плаща, с бывшим агентом ФБР Марианной Купер (просившей называть ее просто Марией, без упоминания ФБР и без фамилии).

Укрывался тогда Максим Панов в подобии окопчика. Разумеется, «окопчик» отрыли задолго до нас.

Имеются в исторической части Питера старинные здания, постепенно ушедшие в болотистую почву так, что их некогда первые этажи стали теперь не то нулевыми, не то вообще минус первыми: верхняя часть окон оказалась как раз на уровне проезжей части… При этом лавки, распивочные и закусочные, находившиеся на первых этажах, до сих пор используются по прямому назначению, но окна их ныне выходят не на улицу, а в некое углубление в ней, в нишу как раз с окоп размером.

Вот в такой-то нише и засел мой отец с «попрыгунчиками»: хорошее укрытие с хорошим обзором, улица из него простреливается гораздо лучше, чем из окна. Плюс к тому возможность в любой момент отступить в глубину здания через разбитую витрину магазинчика…

Я надеялся, что отец так и поступил, когда обмен сорвался и по Садовой начал гулять свинцовый смерч, – укрылся внутри и где-то там припрятал «попрыгунчики». Хорошо припрятал… Надежно… Так, что уцелевшие орлы Бабуина отыскать артефакты не смогли, а ведь наверняка искали тщательно. Но Максим свет Кириллович тертый калач, уж сумел, наверное, выдумать что-то неординарное.

Имелась у меня и другая надежда: сам я «Джека» и «Джона» обнаружу, сумею как-то почувствовать их… В конце концов, перед битвой на Садовой я больше суток протаскал «попрыгунчики» в карманах, вплотную к телу, и вошел с ними в некое подобие прежнего резонанса, «Джек» и «Джон» вновь признали меня за своего.

У позиции отца нас поджидал сюрприз.

Кто-то здесь совсем недавно покопался… Порылся. Словно бы попытался невдалеке от папиного «окопа» соорудить еще одну стрелковую ячейку прямо посреди тротуара. Но забросил работу, едва углубившись сантиметров на сорок. Или же не забросил, а лишь ненадолго прервал – в начатой яме лежали инструменты: ломик и большая штыковая лопата.

Мы с Дракулой стояли на краю раскопа, и я со своей дурацкой МПЛ в руке чувствовал себя живой мишенью… Прямо-таки физически ощущал, как по мне – через прицел – скользит внимательный изучающий взгляд.

– Нет, Петя, – прозвучал знакомый голос. – Здесь такой лопаточкой ничего не откопаешь… Тут и с ломом не больно-то получается, отбойный молоток нужен.

Отец!!!

Я оказался прав: отец выдумал-таки кое-что неординарное и спрятал «попрыгунчики» так, что Бабуин с Эйнштейном их отыскать не сумели. Одна беда: даже зная точное место, взять «Джона» и «Джека» не так-то просто…

Сообразив после усиленных аппаратурой воплей Бабуина: обмен если и не сорван окончательно, то откладывается надолго, – отец понял и то, что «попрыгунчики» у него очень скоро заберут, его «окопчик» оказался чуть ли не в самом центре позиции бабуиновцев, засевших на окрестных крышах.

Понял – и немедленно принял меры. Самые простые: под прикрытием напущенного Леной густого тумана по очереди активизировал «Джека» и «Джона» так, чтобы они совершили джамп вертикально вниз.

И теперь «попрыгунчики» лежат, целые и невредимые, примерно на четырехметровой глубине под Садовой.

Вот только пробиться к ним при помощи шанцевого инструмента у отца не получилось…

– Здесь полтора века, наверное, дорожное покрытие не заменяли, – говорит он уныло. – Не заменяли, понимаешь? Укладывали новое прямо поверх старого, утонувшего в болотистой почве… И так раз за разом. Дурное дело все-таки твой тезка затеял, Петя, триста с гаком лет назад: не строят умные люди столицы на болотах. Все там, над «попрыгунчиками», за века слежалось, окаменело… Ломом через этот слоеный пирог продолбиться можно, наверное. Но столько долбить придется, что не одни, так другие наверняка полюбопытствуют: а кто это тут стучит? Зачем? Что ищет? А оно нам нужно?

Оно нам (в чем бы «оно» ни состояло) не нужно… В Зоне редко случается встретиться с чьим-то бескорыстным любопытством. Такой уж народ сюда повадился шляться… Любопытствуют всем, да. Но весьма-таки своекорыстно…

А нужно нам другое: оборудование, способное быстро вскрыть «слоеный пирог» на Садовой. Например, отбойный молоток и в дополнение к нему компрессор с автономным источником питания. Не лишним окажется и запасец промышленной взрывчатки с детонаторами и устройством дистанционного подрыва. По беде сойдет и военная взрывчатка.

Все это мы рассчитываем найти на Новой Голландии – туда сейчас и шагаем, Дракула шлепает рядом. Я наконец-то вооружен чем-то посерьезнее лопатки – пояс оттягивает и придает уверенности кобура с АПС, в просторечии именуемым «стечкиным». Причем кобура – не кожаный новодел, а родная, жесткая, предназначенная при нужде служить прикладом. Отец разодолжил, он любит пистолеты серьезные, основательные, проверенные временем… Такие, как он сам.

Разговор сворачивает на мои приключения после расставания на Садовой, но дальше конспиративного гаража Авдотьи фон Лихтенгаузен я в своем рассказе не продвинулся: дошли.

Мы стоим на мосту Крунштейна – тут главный вход и главный въезд на Новую Голландию.

На вид ничего не изменилось за минувшие недели… Лишь появилась парочка непривычных деталей. Поперек дороги зачем-то положен толстенный не то шланг, не то патрубок, а над металлическими воротами надпись белыми буквами, здоровенными, метровой высоты: «ЗДЕСЬ ЖИВУТ ЛЮДИ».

Вот как… Люди, значит… Авдотья рассказывала мне о групповом побеге подопытных во время эвакуации. А Дракула, кажется, говорил, что беглецы вернулись, нашли приют в опустевшем Виварии, и он, Дракула, к ним присоединился… Я в тот момент отключался, клевал носом и все подробности пропустил мимо ушей.

Подходим. Есть ли кто в караулке, не разглядеть: у бронестекла односторонняя прозрачность. Однако все сомнения снимает прозвучавший голос, нечеловеческий, с переизбытком шипящих:

– Ш-ш-штой! Прихотовить пропуш-ш-ш-ш-ка! Прихотовитьш-ш-ш-ша к дош-ш-ш-ш-шмотру!

Я знаю лишь одно существо на свете, разговаривающее с такой своеобразной дикцией, это Наг-Каа, змееобразный мутант, живший в Виварии… Внезапно понимаю, что под ногами у нас отнюдь не толстый шланг и не патрубок, а хвост Нага, способный при отказе от «дош-ш-ш-ш-шмотра» ожить и обвить безжалостно сжимающейся спиралью, и последним, что в жизни услышишь, станет треск твоих ломающихся ребер…

Сюрреализма в сцене и без того хватает, но Дракула щедро добавляет новую порцию. Небрежно кивает на нас с отцом и произносит своим бесподобным скрежещущим голоском:

– Все в порядке. Эти двое – со мной.