В ноябре 1491 года в Гранаде шли споры о возможной капитуляции перед христианами. Арабские записи рассказывают, как предводители, знать и простые люди, исламские законники, главы гильдий, старейшины, ученые и отважные воины, еще оставшиеся в живых, собрались вместе – все, кто хоть сколько-то понимал в делах Гранады. Они пришли к эмиру Боабдилу и сказали ему о том, в каких условиях живет его народ и в каком состоянии сейчас люди. Они сказали ему – твой город велик, и припасов, которые есть сейчас в нем, даже в мирное время было недостаточно. Как же выживать, если сейчас в город почти ничего не поступает? Пути доставки провизии из богатых деревень Альпухарры на юге перерезаны. Лучшие мусульманские воины погибли, те, кто уцелел, ослабели от ран. Люди не могут выходить за стены в поисках пищи или возделывать землю.

Мало кто из заморских собратьев-мусульман пришел на помощь Гранаде, хотя их и просили об этом. Христианские враги все усиливались и искусно вели осадные работы. Но началась зима, большая часть вражеской армии рассеялась, военные операции были приостановлены. Если мусульмане сейчас начнут открытые переговоры с христианами, то их инициативу, несомненно, примут благосклонно. Христиане могут согласиться на то, о чем их будут просить. Если, тем не менее, с переговорами протянут до весны, то христиане усилятся, мусульмане ослабнут, голод станет еще более жестоким. Христиане могут не согласиться с умеренными условиями сдачи, которых пытаются добиться мусульмане, и город так и не спасется от захвата. Некоторые из мусульман, бежавших в христианский лагерь, были готовы указать новым друзьям слабые места обороны города. Почетная сдача сейчас казалась предпочтительней жестокого военного поражения через несколько месяцев.

Потому все в Гранаде пришли к общему согласию в том, что «…следует отправить посланца на переговоры с королем христиан. Некоторые [мусульмане] считали, что Боабдил и его министры втайне уже согласились сдать город Фердинанду – но, боясь возмущения простого народа, обманывают их. Во всяком случае, когда предводители послали сообщение Фердинанду, они обнаружили, что тот с радостью готов выполнить их предложения».

Детали капитуляции были выработаны Эль Гран Капитаном – Гонсало Фернандесом де Кордовой, который владел арабским и считался восходящей звездой испанской армии, и аль-Мули, арабским правителем города, который спросил: «Каковы гарантии, что мой господин Боабдил получит от короля и королевы позволение жить в Альпухарре [в долинах между городом и морем, которые мусульмане настоятельно хотели сохранить за собой], ибо это главный вопрос в наших переговорах. И каковы гарантии, что они будут обращаться с ним, как с родственником?» «Обязательства эти будут держаться, сеньор губернатор, – ответил Фернандес де Кордова, – покуда его высочество Боабдил остается на службе их высочеств».

28 ноября 1491 года «Capitulaciones», то есть условия капитуляции, были ратифицированы обеими сторонами. Они были относительно мягкими. Оба испанских монарха их подписали, их засвидетельствовал опытный секретарь Эрнандо де Сафра. Основным условием было то, что в течение сорока дней мавританский король должен сдать Фердинанду и Изабелле крепость Альгамбра и ворота Альбайсин, «чтобы их высочества могли войти в них вместе со своими войсками». Христианские монархи примут всех, кто живет в Гранаде, как своих вассалов и природных подданных. Мусульманам оставят их дома и усадьбы навсегда. Боабдил и его люди могут «жить по своей вере, и никому не дозволено отнимать у них мечети». Покоренный народ также сохранит право быть судимым «по их собственным законам». Тем, кто хочет уехать и жить в Берберии – Северной Африке, – будет позволено продать свою собственность и выручить за нее сколько возможно денег. Если они пожелают, их бесплатно перевезут туда на больших кораблях в течение трех лет. Мусульмане, которые останутся в Испании, не обязаны носить определенную одежду и будут платить те же налоги, что и прежде. Христиане не будут входить в мечети без разрешения. В качестве сборщиков налогов среди мусульман не будут назначаться евреи, и они не будут иметь никакой власти над мусульманами. Мусульманские обычаи будут сохранены. Споры между мусульманами будут решаться по их законам. Споры между людьми двух религий будут решаться мусульманским и христианским судьями. Любой мусульманский пленный, которому удалось во время войны убежать в Гранаду, будет объявлен свободным.

Никого из мусульман не будут против воли обращать в христианство. Ни у кого не потребуют вернуть захваченное в ходе войны имущество. Судьи, мэры и губернаторы, назначенные Фердинандом и Изабеллой, будут уважать мусульман и обращаться с ними по-доброму (amorosoamente). Никого не будут призывать к ответу за то, что случилось до капитуляции. Все пленники должны быть освобождены: те, которые в Андалузии, – в течение пяти месяцев, в Кастилии – восьми. Наследное право мусульман будет почитаться, как и все пожалования мечетям. Мусульман против воли не будут призывать на службу Кастилии, и у христиан и мусульман будут отдельные скотобойни.

Эти условия напоминали те, на которых арагонские предки Фердинанда несколько поколений назад принимали капитуляцию Валенсии. В романе «Амадис Галльский» эта капитуляция называется «милосердным завоеванием». Хотя бы внешне оно действительно было мягким. Невольно вспоминается китайское изречение, что самая большая победа – это та, которая одержана без боя. В этом было и некое предвосхищение бесчисленных капитуляций нехристианских народов перед испанцами в Америке.

Когда гранадских пленников передали испанцам, в городе вспыхнуло недовольство, и один праведный человек начал кричать, что мусульмане до сих пор могли бы победить, если бы почитали Мухаммеда. Начались волнения, и против воли Боабдил задержался в Альгамбре. Он написал Фердинанду, сообщая, что, по его мнению, лучше бы сдать город прямо сейчас, а не ждать до Крещения, чтобы избежать в дальнейшем подобных волнений.

Итак, 1 января 1492 года Гутьерре де Карденас, тот самый mayordomo, который восемнадцать лет назад в Сеговии провозгласил Изабеллу королевой, въехал во дворец Альгамбры в сопровождении аль-Мули и Кумаши, чтобы принять капитуляцию последнего мусульманского города в Западной Европе. Он принял ключи и дал расписку в их получении. 2 января он и его люди заняли самые важные места Гранады, и на мечетях были повешены колокола. Колумб позже вспоминал, как увидел знамена Кастилии и Арагона над башнями Альгамбры. А Боабдил тем временем официально передал город Фердинанду. Фердинанд передал их королеве, та – инфанту Хуану. А он, в свою очередь, графу Тендилье, который, конечно же, был из дома Мендоса и теперь должен был стать первым христианским правителем города. Так гранат Гранады присоединился к королевскому гербу Кастилии.

Тендилья и Талавера, новый губернатор и новоназначенный архиепископ Гранады, вошли в город вместе с Карденасом. 6 января монархи торжественно въехали в город, хотя жить остались в Санта-Фе. Альгамбра всем казалась чудом. Петер Мартир писал кардиналу Арчимбольдо в Рим: «О бессмертные боги, что за дворец! Подобного ему в мире нет!»

Вся Европа праздновала. В Риме кардинал Рафаэло Риано устроил драматическое представление по поводу гранадских событий, а 1 февраля испанский кардинал Борджиа, декан коллегии кардиналов, предложил устроить в Риме бой быков – такого прежде здесь никогда не бывало. Он возглавил процессию от церкви Сантьяго де лос Эспаньолес до палаццо Навона, где папа Иннокентий отслужил под открытым небом мессу в честь победы. Падение Гранады Рим рассматривал как событие, почти уравновешивавшее потерю Константинополя в 1453 году. И уж точно оно было отмщением за Отранто в 1480 году, когда 12 000 жителей, по слухам, были вырезаны мусульманами или подвергнуты страшным пыткам, многих сбросили со скал, оставив их трупы собакам, а старый архиепископ, который до конца молился перед алтарем, был распилен пополам.

Труды по введению Гранады в состав Кастилии были поручены губернатору Тендилье и архиепископу Талавере при поддержке королевского секретаря Эрнандо де Сафры. Талавера, еврей по происхождению, держался терпимо с мусульманами. Он учил арабский и готовил простой катехизис, который помог бы новым христианам познакомиться с основами веры. Он нанял специальных учителей, которые помогали объяснять христианские догмы. Его энтузиазм оказался заразительным, и он стал известен как «afaqui santo» (возлюбленный предводитель). В результате, тысячи мусульман обратились в христианство. Тендилья, столь же терпимый, позволил мусульманам сохранить большинство мечетей, хотя главную превратил в христианский собор, перестроенный в ренессансном стиле великими архитекторами Эгасом и Силоэ.

В целом в Кастилии осталось от 20 до 30 тысяч мусульман – включая тех, кто с 1481 года сдался в разных местах, помимо Гранады. Большая часть земель в долине уже была поделена между завоевателями, теперь настала очередь остальных, в том числе и самого города. Воспоминания об этом разделе земель до сих пор сохранились в названиях – например предгорья Сьерра-Невады к югу от Гуадикса до сих пор известны как «маркизат Генете», хотя маркизы давно уже не существуют.

В этих новых драматических обстоятельствах комиссия, созданная для рассмотрения планов Колумба, снова собралась в Санта-Фе – и, как обычно, вынесла отрицательный вердикт. Изабелла и Фердинанд посоветовали Колумбу как можно скорее покинуть Гранаду, и он действительно уехал в Кордову и остановился там в крепости, а не в Ла-Рабиде. Он был готов отправиться во Францию. Возможно, он получил известие от своего брата Бартоломео, который оказался в Англии на свободе, что капитаны из Бристоля недавно отправили каравеллы на поиски «острова Бразил» – земли, где растет дерево бразил, как через несколько лет сообщит испанский посол в Лондоне, Педро де Айяла.

Но тут в дело вмешался арагонский казначей, конверсо Луис Сантанхель. Как вспоминал Фернандо Колон, именно он убедил королеву изменить решение. Деса и секретарь Кабреро были единодушны с Фердинандом. Сантанхель сказал королеве, что если она поможет Колумбу, то риск будет невелик, а слава очень вероятна. Если Колумбу поможет другой король и путешествие окажется успешным, Испания ей этого не простит. Колумб, по мнению Сантанхеля, был «человек мудрый, осторожный, обладающий блестящим умом». Сантанхель также напомнил ей о том, что она сама часто выказывала желание выделиться среди монархов и попытаться раскрыть «величие и тайны Вселенной». Сантанхель добавил также, что это «превышает его компетенцию как казначея – но он намерен высказать все, что у него на душе».

Кинтанилья, главный ревизор Кастилии, всегда благоволил к Колумбу и тоже выступил в его пользу. Говорят, что и Беатрис де Бобадилья, главная фрейлина, наиболее влиятельная после королевы женщина при дворе, тоже замолвила перед Изабеллой словечко за Колумба. Пинело, генуэзский партнер Сантанхеля, также оказал ему поддержку.

Таким образом, королеву удалось убедить. Изабелла, однако, предложила подождать, пока компенсация военных расходов позволит спонсировать экспедицию – но, если Сантанхель сочтет это необходимым, она сама заложит свои драгоценности. Сантанхель сухо заметил, что в этом не будет необходимости, – он легко найдет необходимую сумму. В конце концов, по сравнению с возможной выгодой эти расходы были ничтожны. На самом деле деньги частью поступили от Сантанхеля, частью от Пинело. Возможно, они цинично считали, что, несмотря на разговоры Колумба о Китае и Индии, он найдет хоть какие-нибудь новые Канары. Некоторые из украшений Изабеллы уже лежали в банке Сантанхеля в Валенсии, включая ее золотое ожерелье с рубинами в залог 25 000 флоринов на кампанию 1490 года, в ходе которой был захвачен город Баса. Корона также была должна Сантанхелю 35 000 флоринов, и еще некоторые драгоценности были отданы под залог 50 000 флоринов в собор Барселоны.

Итак, в начале апреля 1492 года гонец от монархов в придворной ливрее приехал за Колумбом. Но раздосадованный генуэзец к этому времени уже покинул Санта-Фе и добрался до Пиноса, находившегося примерно в пяти милях к северу. Он ехал во Францию. Говорят, посланец перехватил его на старинном мосту. Посланец, видимо, ясно дал понять, что мнение королевы радикально изменилось, поскольку Колумб не вернулся бы, если бы ему не был гарантирован успех.

В Санта-Фе Сантанхель, а затем монархи приняли Колумба и дали приказ опытному арагонскому секретарю Хуану де Колома написать условия, по которым Колумбу приказывалось осуществить открытия, которых он всегда желал.

Есть одна испанская баллада, которая рассказывает о графе Арнальдосе, который в день святого Иоанна, то есть 25 июня, в самый разгар лета, отправился на охоту. С вершины скалы он увидел корабль с шелковым парусом. Моряк пел песню, успокаивающую море, утихомиривающую ветра, заставляющую рыб выпрыгивать из моря, а птиц садиться на мачту. «Спой мне песню, ради Бога!» – воскликнул граф. Но песня была волшебная, и моряк ответил: «Только тот ее услышит, кто со мною встал под флаг!»

Этот моряк был воплощением Колумба. В отличие от монархов, знати и секретарей, чья жизнь проходила в границах Кастилии и Арагона, Колумб много странствовал – он побывал в Африке, на островах Атлантического океана, в Эгейском море, Алжире, даже в Ирландии. Он оббил много порогов, обращаясь за помощью. Его жизнь напоминала рыцарский роман, ибо в таких произведениях герои всегда встречаются с королями, любезничают с королевами и просят их о помощи. Но его настоящее путешествие только начиналось.

Король и королева Арагона и Кастилии основали испанскую империю в Америке, когда 17 апреля 1492 года в Санта-Фе решили поддержать экспедицию Колумба на его собственных, чрезвычайных условиях. Оба монарха со своими секретариатами участвовали в составлении так называемых «Capitulaciones» вместе с генуэзцем. Вероятно, секретарь Хуан де Колома использовал наброски Колумба, написанные, вероятно, фраем Хуаном Пересом, – что объясняет упор на вопросы, касающиеся статуса Колумба.

В документе от 17 апреля было пять пунктов. Во-первых, Колумб становился «адмиралом Океана» и «всех островов и континентов», которые он уже открыл, – так же, как дядя короля, Фадрике Энрикес, был «адмиралом Кастилии». Как и в случае Энрикеса (только с 1472 года), титул этот будет наследным. Колумб также получит титул вице-короля и генерал-губернатора всех островов и земель, которые он откроет в будущем. Эти титулы также будут считаться наследными, несмотря на все прецеденты.

Колумб будет именоваться «доном». В то время это был особый титул – идальго с привилегиями (например, не платить налоги). В любых открытых землях Колумб получит право выдвигать на важные государственные должности трех кандидатов (terna), из которых король выберет одного. Это была старинная кастильская традиция. Колумб также получал право на десятину от всего – жемчуга, золота, серебра, других драгоценных металлов, пряностей, которые найдет на любых территориях. На все корабли, которые будут вести торговлю с новыми территориями, Колумб сможет грузить одну восьмую груза. Наконец, он будет проинформирован обо всех жалобах, возникающих в результате торговли с этими территориями.

Экспедиции, планируемые Колумбом, стоили недорого – только два миллиона мараведи в целом. Свадьба инфанты Катарины и принца Артура в Лондоне стоила 60 миллионов мараведи. Годовой доход герцога Мединасели из Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария был выше миллиона. Куда больше, чем на экспедицию Колумба, монархи потратили на пышную свадьбу, которую они устроили в 1490 году, когда их дочь Изабелла вышла замуж за принца Афонсу Португальского. «Кто может подсчитать расходы на торжественный въезд, на празднование, на турнир, на музыку…» – писал об этом празднике хронист Бернальдес, который потом принимал Колумба в гостях, когда был священником.

Колумб стоил всего два миллиона за все. Два старших казначея – Арагона (Сантанхель) и Кастилии (Пиньело), конверсо и генуэзец, собрали более половины необходимого, 1 400 000 мараведи, от продажи индульгенций в провинции Эстремадура. Маленький порт Палос на реке Рио-Тинто, к северу от Уэльвы, задолжал Короне службу в два корабля в год, поскольку Диего Родригес Прието из этих краев ограбил несколько португальских кораблей. Было решено, что Палос выплатит этот долг, поставив два корабля на службу Колумбу. Городской совет Палоса и, главное, местные моряки были против – но их утихомирил известный капитан из этого города, Мартин Алонсо Пинсон, который признал, что для города это будет выгодно.

Остальная сумма, необходимая для плавания, была вложена самим Колумбом. Часть он занял у своего флорентийского друга Джуанотто Берарди, который торговал в Севилье различными товарами, в том числе и рабами. Он был компаньоном богатого флорентийца из Лисабона, Бартоломео Маркьонни, который имел интерес во многих предприятиях. Также Берарди, начиная с 1489 года, являлся главным представителем младшей ветви Медичи в Севилье. Вероятно, и другие итальянские купцы сделали свой вклад, как и герцог Мединасели.

Соглашение с Колумбом содержалось в еще одном документе от 30 апреля – «письме о привилегиях», которое подписали монархи, верный Хуан де Колома и еще группа секретарей. Колумба с этого времени называли адмиралом, вице-королем и губернатором, но не генерал-губернатором. Непонятно, было ли это понижением в должности, – но если да, то весьма небольшим. Правда, в очередном документе от 30 апреля, направленном к муниципалитетам Андалузии с просьбой помочь Колумбу запастись вином, мясом, деревом, рыбой и порохом, монархи называли его просто капитаном. Но это было менее формальное письмо. Более важным был факт, что первый документ был нарочно написан как королевское пожалование и, таким образом, мог быть отозван. Он включал пункт, что Колумб может решать все дела, гражданские или уголовные. Он может карать виновных даже смертью, хотя за оскорбление он и сам мог подвергнуться наказанию. Он мог разбирать дела даже в Кастилии, если они касались коммерции на открытых им территориях.

Все эти дарованные Колумбу концессии являлись чрезвычайными, а титулы были особенно любопытны. Нет сомнения, что они были приняты потому, что монархи еще с 1487 года знали, что проситель на меньшее не согласится. Конечно, они затягивали подписание соглашения. Государственные мужи прекрасно понимали, что они дают Колумбу власть, которая противоречила желанию монархов установить свое прямое правление во всех подвластных землях. Вероятно, это противоречие, если такое и было, могло быть объяснено тем, что данная Колумбу власть являлась фикцией. Но титулы вице-короля, губернатора и адмирала – они были настоящими! И какие титулы! Куда выше, чем adelantado – впечатляющий титул, пожалованный недавно Альфонсо Фернандесу де Луго в Тенерифе на Канарах.

Какие земли Колумб рассчитывал завоевать для Испании? Он предполагал найти различные острова, среди них было и Чипангу (Япония) и континент (tierra firme) Катай (то есть Китай). Но в «Capitulaciones» не было ни слова ни об Индиях, ни о Китае – хотя Колумб повезет с собой письма к Великому хану, а также переводчика, который знал несколько восточных языков. Возможно, он намеревался найти возле Китая и Японии какие-то земли, которые надеялся захватить без труда? Это неясно. Так же непонятно, что по этому поводу думала Корона.

Очевидно, здесь было множество мотиваций. Экономические цели – это понятно. Монархи понимали, что после завоевания Гранады они быстро начнут терять деньги. Наследные земли Насридов, ставшие главной добычей Изабеллы и Фердинанда после завоевания Гранады, были небольшими и разоренными. Так что глупо было бы пренебрегать вероятностью появления другого источника доходов. Кабреро, Сантанхель, Пиньело и генуэзские банкиры в этом поддерживали короля и королеву.

Второй мотивацией было желание превзойти короля Португалии. В 1490-х это казалось не столь необходимым, чем десятью годами раньше – но тем не менее Изабелла не желала, чтобы Колумб уехал служить другому двору. В XV веке, как и в XX, правители соизмеряли свои имперские аппетиты с репутацией соседей.

Португальцы предполагали, что одной из выгод их собственных экспедиций в Западную Африку будет возможность ударить исламу в тыл. Этот мотив вряд ли играл роль при планировании испанских экспедиций на запад. Колумб всегда утверждал, что одна из его целей – освободить Иерусалим с востока. Но поначалу никаких миссионерских целей не оговаривалось.

Возможно, Фердинад и Изабелла хотели поддержать Колумба из-за нового кастильского чувства уверенности, добавившегося к чувству избранности судьбой. У монархов было желание «отворить запертые врата географии», как драматически писал об этом Лас Касас. Вспомним о прекрасном образовании Изабеллы. Это новое устремление было выражено в то лето прославленным грамматиком Антонио де Небриха, который в предисловии к своей испанской грамматике 18 августа 1492 года писал, вспоминая Рим: «Язык – всегда спутник империи» (siempre la lengua fue companera del imperio). Небриха, которому в то время было около пятидесяти лет, профессор Саламанкского университета, был великим ученым своего времени и находился на пике влиятельности – сила, которой он не стеснялся похваляться.

Но не менее важным объяснением новообретенного энтузиазма монархов относительно Колумба была, вероятно, другая проблема, которая встала перед ними весной 1492 года после победы под Гранадой: жесткий выбор, поставленный перед кастильскими евреями, – либо принять христианство, либо покинуть страну. Решение по этому вопросу было принято где-то в марте, а указы были подготовлены к 31 марта – один для Кастилии, другой для Арагона, хотя до конца апреля они не были оглашены ни евреям, ни кому бы то ни было. Таким образом, время начала новой политики относительно евреев совпало со временем перемены отношения к Колумбу, хотя монархам первое казалось важнее второго. Гонец перехватил Колумба в Пиносе через несколько дней после написания указа о евреях. «Capitulaciones» датируются 17 апреля, четвергом Страстной недели, – а указ, в котором евреям предлагался выбор, был опубликован 29 апреля, в Фомино воскресенье.

Этот указ, составленный инквизитором Торквемадой, предписывал, чтобы «святая евангелическая и католическая вера» была растолкована всем евреям Кастилии и чтобы до конца июля все они были крещены или покинули страну. Если же по недальновидности, как считали монархи, они решат покинуть страну, то им будет позволено взять большую часть движимого имущества – кроме денег, золота, серебра, оружия и лошадей. Те, кто решит принять христианство, будут полностью приняты в кастильское общество. Указ объяснял, что в последнее время в Испании появилось слишком много дурных христиан – эвфемизм для не до конца обратившихся евреев – и что это было следствием постоянного общения с евреями. Петер Мартир говорит, что евреи, будучи в целом богаче христиан, успешно совращали и соблазняли конверсос. Не стоит забывать, что раввины говорили, что насильно обращенные евреи не могут считаться настоящими христианами.

Этот указ нельзя рассматривать в отрыве от организации Святой палаты, инквизиции, в 1480 году. С тех пор около 13 000 человек были признаны виновными в тайном следовании еврейским традициям и, как уже говорилось выше, около 2000 человек в результате погибли. Эти духовные колебания, как думали власти – или как их побуждали думать, – возникали отчасти оттого, что повсюду в Испании встречались евреи с их синагогами, библиотеками и весьма красноречивыми раввинами. Корона попыталась на кортесах в Толедо в 1480 году изолировать евреев политически, – но было очевидно, что они продолжали встречаться, учить, совершать обрезание как у иудеев, так и у конверсос и, возможно, снабжать последних иудейскими молитвенными книгами. Они резали скот согласно иудейской традиции и ели пресный хлеб. Корона считала, что одной из причин, почему некоторые – многие – конверсос сохраняли еврейские обычаи и традиции, было то, что они продолжали общаться с ортодоксальными евреями.

Монархи и их советники, вероятно, считали, что из-за слабости человечества «дьявольские обманы и соблазны» иудеев могут завоевать христианский мир – если не будет устранен «главный источник опасности» – сами евреи. В 1483 году инквизиторы старались изгнать всех евреев, живших в диоцезах Севильи и Кордовы, и действительно, многие бежали оттуда, хотя и остались в Испании. Это привело к тому, что еврейский пригород Севильи Триана опустел и был готов, как можно было бы сказать, принять моряков. Затем было несколько скандальных случаев, когда вскрывался сговор между евреями и конверсос. Однако в некоторых наиболее печально известных случаях, как с Бенито Гарсией и «Святым чадом Ла Гуардиа» в 1490 (закончившимся аутодафе в Авиле в ноябре 1491 года), имеющиеся свидетельства кажутся поддельными.

Целью нового указа 1492 года, насколько это касалось обоих монархов (особенно Фердинанда), было покончить с иудаизмом – но не самими евреями, которых король и королева надеялись обратить в христианство. Разве благочестивый житель Майорки, мистик Раймунд Луллий, живший в XIII веке, не предполагал, что путем убеждения можно освободить иудеев от влияния раввинов, и не предлагал изгонять бунтарей? Монархи также были твердо намерены защитить от «народного гнева» своих советников-конверсос: Талавера, например, был духовником королевы вплоть до той самой весны. Среди них были Кабрера, маркиз Мойя, казначей Алонсо де ла Кабальериа, восходящий к вершинам карьеры молодой Мигель Перес де Альмасан, их секретарь по международным делам, Эрнандо де Пулгар, королевский хронист, который написал кардиналу Мендосе письмо с протестом против действий Святой палаты. Даже Луис Сантанхель, казначей Эрмандады, который взял на себя инициативу в поддержке Колумба, – тоже происходил из крещеных евреев.

Ослабление влияния Талаверы после захвата Гранады многое объясняет. Конечно, он был назначен архиепископом Гранадским, что в обстоятельствах 1492 года синекурой не считалось. Он получил эту должность как человек, способный выполнить трудную задачу. Но больше он не виделся с королевой каждый день. По рекомендации кардинала Мендосы его сменил жутковатый францисканец Франсиско (Гонсало) Хименес де Сиснерос. Сиснерос принадлежал к знатной, но безденежной семье. Он родился в 1436 году в Торрелагуне – городке неподалеку от Мадрида, близко к проходу Сомосьерра, который контролировали Мендоса. То есть ему было уже около шестидесяти лет. Его отец собирал десятину для Короны. Сухощавый, высокий, костлявый, с длинным лицом, выдающейся верхней губой, огромным носом и кустистыми бровями, похожий на борзую, всегда в грубой робе, он имел маленькие живые черные глаза и довольно пронзительный голос, который сглаживало четкое произношение. Он много ел, но мало пил. Бескорыстный, суровый, скромный, ревностный, любитель культуры, он был физически силен и целеустремлен. Он ненавидел коррупцию, работал по восемнадцать часов в день, часто доводя советников до истощения. Петер Мартир с характерным для него преувеличением говорит, что Сиснерос обладал острым умом Августина, воздержанностью Иеронима и суровостью Амброзия. Как говорили, он носил власяницу, часто бил себя плетью, чтобы достичь экстаза, и беседовал с давно умершими святыми.

Сиснерос учился в Саламанкском университете, жил в Риме, был протоиереем Уседы к северу от Мадрида и некоторое время сидел в церковной тюрьме Санторкаса из-за ссоры по поводу назначения кандидатуры в Уседу, за что его наказал епископ Каррильо. Затем он служил в Сигуэнсе кардиналу Мендосе, который увидел в нем человека с будущим, поскольку тот показал себя образцовым администратором. Он стал францисканцем в 1484 году в новом монастыре Сан-Хуан-де-лос-Рейес в Толедо, сменив свое христианское имя Гонсало на Франсиско. Он присоединился к обсервантам – самому суровому ответвлению францисканцев, в монастыре ла Сальседа в Сеговии, основанном фраем Хуаном де Вильясересом. Вскоре он стал там старшим. Опасаясь (по словам Мартира)«изменчивости мира и ловушек дьявола, он покинул все, чтобы не попасть в погибельные объятия наслаждений и прелести». Он хотел привнести обсервантские реформы во францисканский орден, ревностно уничтожив его менее строгие направления. Но хотя он и принадлежал к нищенствующему ордену, он был рожден повелевать, а не просить.

Мендоса приказал своему протеже Сиснеросу принять пост духовника королевы, боясь, что в противном случае тот может отказаться. Изабелле он понравился – в Сиснеросе она нашла, как писал Мартир своему давнему покровителю, графу Тендилье, «то, чего она так горячо желала, человека, которому она в тишине могла открыть свои самые глубочайшие тайны… в том была причина ее чрезвычайного удовлетворения». Сиснерос был решительным реформатором, который дал испанской церкви такую силу, которую дал и королеве. Скоро он основал новый университет в Алькале – Комплутенсе, который специализировался на теологии, основывающейся, в свою очередь, на исследованиях францисканских обсервантов 20-летней давности. Он переиздал устав собственного ордена. Он был весьма заинтересован в улучшении церковной музыки и литургии, а также старался сохранить мосарабский ритуал, который пережил долгий период доминирования ислама. Хотя указ 1492 года об изгнании евреев был, предположительно, написан инквизитором Торквемадой, Сиснерос мог повлиять на его формулировки, его безжалостность и простоту. Несомненно, именно он настоял перед монархами на том, чтобы после падения Гранады в их королевствах не осталось неверных.

Этот указ, обнародованный в марте 1492 года, поразил испанских евреев. Как мы видели, ограничения для евреев становились все жестче: кортесы Толедо настаивали на создании гетто, на физическом разделении евреев и христиан. Затем было вытеснение евреев из Андалузии. Они в буквальном смысле слова прекратили жить в городах и по большей части теперь находились в маленьких городках и деревушках. Но никто не ожидал ничего подобного полному изгнанию, потому что Корона всегда защищала евреев. Они осознали, что указ в первую очередь нацелен на обращение евреев, а не на их изгнание, – но они также понимали, что монархи просчитались.

Трое из наиболее выдающихся евреев, как рассказывают, отправились к королю. Это были Исаак Абраванель, Абрахам Сеньор и Меир Мехамед. Абраванель происходил из семьи кастильских евреев, которые бежали в Португалию после преследований 1391 года. Он был казначеем короля Афонсу V Португальского, а затем главным сборщиком налогов и финансовым советником герцога Визеу, который пытался свергнуть португальскую монархию в 1487-м и был казнен. Абраванель, как и потомки герцога, семейство Браганса, уехал в Испанию, где разбогател, стал сборщиком налогов для герцога Инфантадо, главы дома Мендоса, как прежде в Португалии. Он ссудил монархам немалую сумму на войну с Гранадой. Он часто резко высказывался против конверсос и заявлял, что они в целом безосновательно обвиняются в скрытом иудаизме – насколько ему, еврею, известно. Сам он придерживался древнеиудейского закона и верил, что мессия уже родился и скоро явит себя – вероятно, в 1503 году. Что касается Абрахама Сеньора, то он был казначеем Священной Эрмандады до Луиса де Сантанхеля и собрал много денег во время осады Малаги на выкуп евреев этого города. Он также был судьей еврейской общины. Меир Мехамед был его зятем – не только сборщиком налогов, но и раввином.

Все трое умоляли короля отменить указ. Предположительно, Фердинанд пообещал подумать над этим. Все трое евреев, воспрянув духом, предложили ему 300 000 дукатов, если он полностью отменит указ, – то есть 112 миллионов мараведи, в пятьдесят раз больше, чем стоила экспедиция Колумба. Фердинанд поддался было соблазну, но под конец отказался, сказав, что решение принимал вместе с Изабеллой.

Абраванель пишет, что он говорил с королем три раза – и все безрезультатно. Тогда они с Сеньором отправились к королеве и сказали, что если она считает, что евреев можно привести к смирению такой мерой, то она ошибается. Евреи существуют с начала мира, они всегда переживали тех, кто пытался расправиться с ними, и человек не в силах их уничтожить. Абраванель просил Изабеллу повлиять на Фердинанда, чтобы тот отменил указ. Она ответила, что не может даже помыслить об этом, если бы и хотела: «Сердце короля в руке Господней как вода в реке. Он поворачивает его куда желает». Она умоляла их обратиться в христианство.

Два еврейских лидера решили, что королева – или Сиснерос? – несут бо льшую ответственность за этот указ, чем король. В этом они ошибались. Нет никаких свидетельств, чтобы эти двое расходились по этому или какому-нибудь другому важному вопросу. Но долгое пребывание Изабеллы в Севилье в 1477–1478 годах стало для нее горьким опытом, поскольку она увидела такую распущенность, что решила, что для спасения церкви необходимы радикальные меры. Отсюда явилась инквизиция, отсюда пошла сегрегация евреев и отсюда этот трагический указ, предлагавший тяжелый выбор.

Дороги Абраванеля и его спутников разошлись. Абрахам Сеньор крестился, как и его зять, Меир Мехамед, и наиболее выдающийся раввин, равви Абрахам. Церемония крещения была совершена в июне в церкви иеронимитского монастыря в Гуадалупе. Воспреемниками были монархи. Сеньор стал Фернаном Нуньесом Коронелем, а Мехамед – Фернаном Пересом Коронелем. Но Абраванель уехал в Неаполь. Там он постоянно писал. Его дом был разграблен французами в 1495. Потом он уехал в Венецию, где и скончался. Он оставался примером для евреев еще долго после своей смерти.

Нежелание евреев креститься было куда сильнее, чем полагали монархи, поскольку многие оставались «упорными и неверными», и многие раввины делали «все, что могли, чтобы укрепить их в их вере». Тысячи евреев решили покинуть Испанию. Уехали и некоторые конверсо. Но монахи были повсюду. Они пытались уговорить евреев креститься, и некоторые достигали в этом успеха. Например, знаменитый проповедник фрай Луис де Сепульведа отправился в города Македа и Торрихос и обратил почти всех тамошних евреев. Крестилось почти все еврейское население Теруэля – около сотни человек. Но сдвиг был все же значительным. Эмиграция означала необходимость срочно продавать дома и имущество, фамильные ценности и скот, виноградники и прочие владения. Евреи по большей части уезжали в Марокко или Португалию, и записи о дурном обращении с ними в первой из этих стран просто удручающи.

Итоговые цифры вызывают споры. Один историк считает, что из 80 000 испанских евреев в 1492 году осталось 40 000. Другой, освещая примерно то же время, считает, что в 1492 году насчитывалось 200 000 евреев, из которых половина крестилась. Самый образованный испанский социолог, специалист по еврейскому вопросу, также считает, что в Испании в 1490 году было около 200 000 тысяч евреев, из которых 50 000 обратились в христианство. Здесь мы переходим в мир вдохновенных догадок. В Кастилии в 1474 году было 216 еврейских районов, в которых жили около 15 000 семей. Цифр для Арагона нет. Но оттуда уехали не менее 50 000 евреев – вероятно, более 70 000.

Так закончился сефардизм – блестящая испанская культура, и закончился как раз в тот самый момент, когда Испания была готова начать завоевание Нового Света. С этого времени ни в теории, ни по закону испанских евреев не существовало, оставались только обращенные евреи – конверсос, при этом некоторые являлись потомками обращенных еще во время преследований в конце XIV века, а остальные обратились в 1492 году, как раввин Абрахам Сеньор. Многие из них, разочаровавшись в Кастилии, сыграли свою роль в Новом Свете. Их путешествия порой бывали незаконными, но, тем не менее, они туда отправлялись. Другие евреи были хорошо приняты в Оттоманской империи и Италии. Они стали украшением своей новой родины, хотя многие из них испытывали глубокую тоску по дому, который они были вынуждены так внезапно оставить.

Это изгнание не было истреблением. Это было преднамеренное выселение не шедших на компромисс евреев. Количество таковых, как надеялись монархи, будет небольшим, но они были удивлены. Их действия можно сравнить с подобными действиями, которые были предприняты, скажем, в Англии в XIII веке, – но никак не с варварством Германии в 1940-х.

В то же самое время началась другая эмиграция. В 1492 году все, кто говорил по-испански, жили на полуострове, который Арагон и Кастилия делили с Португалией. Больше такого не будет. Мужчины и женщины этих земель скоро окажутся в тропической и субтропической Америке, где они создадут новое оригинальное общество, время которого еще впереди.