Колумб был гражданином Генуи. Этот порт казался настоящим центром мира:

Генуэзские купцы доминировали в средиземноморской торговле. Папа Иннокентий VIII был генуэзцем, урожденным Джованни Батиста Чибо, выходцем из семьи, прославившейся морскими перевозками зерна из Туниса в Европу. Один из Чибо в XIV столетии был губернатором Хиоса. Джованни Батиста Чибо являлся ставленником сурового кардинала Каландрини, сводного брата папы Николая V, основателя Ватиканской библиотеки, происходившего из чудесного пограничного генуэзского городка Сардзаны. После того как еще один генуэзец, Франческо делла Ровере, был избран папой под именем Сикста IV, Чибо без особых усилий стал первым кандидатом на престол святого Петра в 1484 году.

Но на этом почетном месте он оказался довольно никчемным – историк Гвиччардини пишет, что в делах улучшения благосостояния населения Чибо был совершенно бесполезен. Должность наместника бога на земле, каким считали его все христиане, как короли, так и батраки, архиепископы, священники и монахи, нашла в лице Чибо недостойного представителя. Однако, к его чести, следует сказать, что он построил красивый двойной фонтан на площади Святого Петра, а также раку для священного копья Лонгина. Также, по крайней мере, говорили, что после разговора с ним никто не уходил неутешенным.

Римские аристократы называли папу Иннокентия VIII «генуэзским моряком». Это было оскорблением в Вечном Городе, но мало где еще. Быть может, генуэзцев и недолюбливали, но уважали. В романе «Тирант Белый» мы читаем, как героя умоляют «разогнать этих коварных генуэзцев, ибо чем более жестокой будет их смерть, тем славнее будет твое имя». Петрарка, в то время бывший центром внимания, считал Геную «истинно царственным градом».

Святой Фердинанд выделил генуэзцам особый квартал в Севилье с собственной часовней, причалом и публичными банями. Генуэзская фамилия Чентурионе (Сентурион по-испански) считалась самой важной купеческой семьей Малаги и до, и после ее завоевания христианами. Малага считалась северным центром африканской золотой торговли. Другой Сентурион скупал сахар на Мадейре, а его брат торговал шелком в Гранаде. Дориа продавали оливковое масло из долины Гвадалквивира, а Франческо Пинелли из Генуи (для испанцев – Пиньело) был среди тех, кто финансировал завоевание Гран-Канарии, где он построил первый сахарный завод. Он также стал вторым казначеем Священной Эрмандады, зародыша кастильской национальной полиции. Вместе с Луисом Сантанхелем, Франческо Риппароло (по-испански – Рибероль) он торговал красящими веществами, особенно орселем, на Канарах. Потом он торговал мылом в Севилье, получив впоследствии ценную монополию на него.

Генуэзские Гримальди были заинтересованы в пшенице, в то время как их близкие родственники, Кастильоне, торговали шерстью. Среди других генуэзских торговых фамилий, которые пользовались возможностями Испании, были Вивальди, из которых двое братьев в 1291 году отправились в Атлантику в поисках «океанских путей в Индию» (и больше о них никто ничего не слышал), а также большая фамилия Форнари (Форне), которая продавала рабов на Хиос. Генуэзец Ланцаротто Малочелло около 1330 года открыл (или заново открыл) Канарские острова и водрузил кастильский флаг на острове Лансароте, названном в его честь. Еще один генуэзец, Антонио Узодимаре, из купеческой семьи на португальской службе, первым из европейцев поднялся по рекам Сенегал и Гамбия. Другой уроженец Генуи, Антонио Ноли, впервые от имени Португалии заложил действующее поселение на Островах Зеленого Мыса. Португальский флот был основан генуэзцем, и командовали им его потомки, в течение нескольких поколений носившие титул адмирала.

Генуэзские предприниматели также первыми начали выращивать сахарный тростник в Алгарве. Ломеллини контролировали португальскую торговлю золотом и доминировали не только в торговле сардинской солью и серебром, но и мастикой с Хиоса. Генуэзцы преобладали в торговле Сеуты после захвата ее Португалией в 1415 году, и большая часть золота, доставляемого из Черной Африки караванами, оставалась здесь. Власть над островами Атлантического океана по договору делили между собой короли Кастилии и Португалии: Мадейра, Азорские острова и Острова Зеленого Мыса принадлежали Португалии, Канарские – Испании, но генуэзцев можно было встретить на всех островах, какой бы над ними ни развевался флаг – испанский или португальский.

Генуэзцы специализировались на работорговле. В отличие от португальцев, чьи капитаны обычно по необходимости хотя бы делали какие-то телодвижения в сторону обращения пленных в христианство, генуэзцы об этом даже не задумывались. Генуэзцы захватывали в рабство и продавали людей в Крыму и на Хиосе, в Тунисе и Сеуте, в Малаге и Гранаде, продавали мужчин, женщин, детей, черкесов и эфиопов, славян и боснийцев, берберов и чернокожих африканцев, уроженцев Канарских островов и греков – все находили сбыт.

Эти семьи в своем родном городе держали дома – их палаццо до сих пор можно там увидеть. Некоторые из них, как палаццо Дориа, триумфально возвышаются над руинами XII столетия, другие, как палаццо Чентуриони, едва различимы среди разрушающихся домов возле порта. Эти роскошные здания часто были полны сокровищ, которые стало возможным добыть в ходе испанских авантюр, в которых генуэзцы переиграли своих соперников-каталонцев, хотя сама Генуя не была имперским городом, как Венеция. Генуэзские купцы всегда действовали сами по себе, не принимая во внимание интересов республики. То, что они сыграли такую роль в европейских предприятиях в Атлантике, не было общим или государственным решением. Это был результат трезвого расчета финансовых преимуществ, который сделали примерно пятьдесят семейств или компаний.

Генуэзцы были не единственными итальянцами, поселившимися на юге Испании и Португалии. К примеру, Бартоломео Маркьонни, флорентинец, был самым крупным работорговцем в Лисабоне. Он настолько успешно торговал черными рабами, что считался почетным португальцем. Среди его партнеров в Севилье были Джуанотто Берарди и Америго Веспуччи, тоже флорентинцы, торговавшие не только перекупленными в Лисабоне чернокожими рабами, но и туземцами с Канарских островов. Венецианец Альвизе Ка да Мосто открыл для португальского короля Острова Зеленого Мыса в 1450-х годах.

В эти дни Рим еще не был представлен в Испании постоянным нунцием. Но многие деятели церкви приезжали и уезжали, в то время как другие итальянцы выполняли функции послов в отсутствии постоянного представителя даже в испанском лагере в Санта-Фе под стенами Гранады. Среди таких был Петер Мартир де Ангиера – блестяще образованный человек, родившийся в деревне на Лаго Маджоре. Он приехал в Испанию с герцогом Тендильей, бывшим послом в Риме. Мартира просили заняться образованием сыновей испанской знати. Он писал живые письма на грубой латыни своим итальянским благодетелям, таким как кардинал Асканио Сфорца – брат Людовико Моро, хитрого миланского герцога, и следующим за ним папам. Гуманист, капеллан и профессор лингвистики с Сицилии, Луцио Маринео Сикуло, также был при испанском дворе. Его побудил туда приехать Фадрике Энрикес, сын адмирала Кастилии. Итальянские художники, такие как Никола Пизано, занимались реставрацией вида и цвета севильских азулехо, в то время как Доменико Фанчелли, вдохновенный скульптор из Флоренции, вскоре будет работать в Испании во многих церквях.

Но этот обмен был не однонаправленным – кастильцев можно было найти в Болонье и других итальянских университетах, в то время как каталонские консулы имелись в городах королевства Неаполитанского, а также в Венеции, Флоренции, Пизе и Генуе. Лоренсо Васкес из Сеговии, «испанский Брунеллески», обучавшийся на архитектора в Риме и Болонье, в 1490-х перестроил Колехио де Санта-Крус в Вальядолиде, а также работал над дворцом герцога Мединасели в Когольюдо близ Гвадалахары, как и над новой архиепископской резиденцией кардинала Мендосы в этом же городе.

Эти люди осуществляли связь Испании с центром культуры Европы. Еще не настало время, когда, благодаря книгопечатанию, почитаемый всеми флорентинец Петрарка будет задавать сюжеты и даже рифмы большинства испанских поэм. Однако самые амбициозные писатели Испании в 1490-х уже ухитрялись проводить время в Италии, как это будут делать просвещенные англичане в XVIII веке. Вскоре Фердинанд и Изабелла пошлют туда в поддержку своих претензий на Неаполь армии под предводительством лучшего из своих полководцев – Гонсало Фернандеса де Кордова (Эль Гран Капитана). Он в мягкой форме будет осуществлять девиз: «Espana, las armas! Italia, la pluma!»

Испания ценила Италию отнюдь не за литературу. Когда королеве Изабелле в Севилье преподнесли роскошный плащ для ее любимой Богоматери, она запросила капюшон из тонкой парчи от своего любимого портного из Венеции, Франческо дель Неро.

Несмотря на роль Венеции, Флоренции и Рима в Испании времен Фердинанда и Изабеллы, считалось вполне нормальным, что папа по обеим линиям был генуэзцем. Также нормально было и то, что вечный проситель при испанском дворе, седовласый Кристофоро Коломбо, или Кристобаль Колон, если называть его по-испански, тоже родился в Генуе.

Колумб, как его называют в англоязычном мире, был немного не в своей тарелке среди вышеуказанных великих генуэзских торговцев. Но ему было бы не по себе в любом окружении. Именно потому некоторые пытаются приписать ему галисийское, еврейское или майоркское происхождение. Один писатель считал, что Колумб говорил по-кастильски, поскольку хотя его «полуеврейская семья» (как утверждает автор) эмигрировала из Галисии после 1391 года, в ней всегда называли Кастилию родным домом. Но Генуя была не слишком гостеприимна для евреев, так что все это можно считать небылицами. Колумб часто выказывал враждебность как к евреям, так и к конверсо – и в разговорах, и в письмах, но это ничего не доказывает, поскольку зачастую самыми одиозными антисемитами являлись именно конверсо. Но он в любом случае был убежденным христианином, который предпочитал не работать по воскресеньям.

Сам Колумб упоминал, что он родом из Генуи, когда пытался добиться феодального владения (mayorazgo) в Испании для своей семьи в 1497 году. Он также говорил, что всегда хотел иметь дом в Генуе. В добавлении к своему завещанию, написанному незадолго до смерти, в 1506 году, он упоминал только генуэзских друзей – кроме «того еврея, который охраняет ворота еврейского квартала в Лисабоне».

Тайна, которой окружил Колумб свое происхождение, может быть объяснена тем, что он его стыдился. Его отец, Доменико Коломбо из Моконези в долине Фонтанабуона, выше Генуи, был всего лишь ткачом, как и его мать, Сюзанна Фонтанаросса. Доменико позже, видимо, стал землевладельцем и хозяином харчевни в Савоне в тридцати пяти милях к западу от Генуи – там, где родился папа Сикст IV. Но это не слишком помогало подниматься по социальной лестнице. Колумб и позже никогда не рассказывал ни о своих родителях, ни о сестре Бьянчинетте, которая вышла замуж за торговца сыром, ни о брате Джованни Пелегрино, который остался дома. Однако два других брата, Бартоломео и Диего, постоянно были вместе с ним в Испании и Новом Свете, как и два его племянника. Колумб однажды сказал, что он «не был первым адмиралом» в их семье. Возможно, он ссылался на родственников своей жены.

Как уже говорилось выше, его акцент и манера речи привлекали внимание. Лас Касас, который был с ним знаком, считал, что он говорит так, будто его родным языком был не кастильский. Колумб употреблял немало португальских слов, что считали признаком того, что он выучил испанский, когда жил в Лисабоне в промежутке между 1475 и 1485 годами. Он никогда не писал писем по-итальянски – вероятно, потому, что знал только генуэзский диалект, на котором писали очень редко.

Раннюю жизнь Колумба можно восстановить по его собственным позднейшим заметкам, а также по воспоминаниям его сына Фернандо, который написал его биографию, весьма достойную похвалы. Так, в 1501 году он рассказывал королеве и королю, что рано вышел в море. Фернандо Колон (так мы будем его называть, поскольку он-то уже был совершенным испанцем) говорил, что его отец учился в университете Павии. Лас Касас также говорил, что Колумб изучал латынь и основы грамоты, особенно грамматики, в Павии. Но историк отец Андрес Бернальдес, у которого Колумб некоторое время гостил в его доме близ Севильи, говорил, что Колумб был «человеком великого разума, но не слишком образованным». Так что его пребывание в Павии сомнительно.

Первый морской поход Колумба имел место в 1472 году, когда ему был двадцать один год. Видимо, он был простым моряком на корабле, принадлежавшем Паоло ди Негро и Николозо де Спиноле, которые оба происходили из известных генуэзских семей. Предположительно, они ходили в арагонские владения в Тунисе, где были очень сильны позиции семейства Чибо, и захватили корабль, принадлежавший купцам из Барселоны. Позже Колумб отправился на борту «Роксаны», корабля, которым владел тот же самый Паоло ди Негро, в генуэзскую колонию на Хиосе близ Смирны в Эгейском море – в порт на острове, через который шла не только торговля рабами, но и сахаром, а также мастикой (смолой, из которой варили лак).

Впервые в Лисабоне он, видимо, побывал в 1476 году, когда потерпел крушение после морского сражения, предположительно, с кастильцами, будучи на борту «Бекаллы» – корабля, принадлежавшего другому генуэзцу, Людовико Чентурионе. Затем в 1477 году Колумб ходил в Ирландию и, вероятно, в Исландию на другом корабле Паоло ди Негро и Спинолы – и снова, видимо, простым моряком.

На следующий год Чентурионе предложил Колумбу поработать на него, торгуя сахаром на Мадейре, – «земле, где растет множество тростника», как описывал ее венецианец Альвизе Кадамосто около 1460 года. Видимо, так Колумб и поступил, таким образом познакомившись с колониальным хозяйством, где на плантациях использовался труд чернокожих рабов, а также порабощенных канарских туземцев (первый сахарный завод на Мадейре был построен в 1452-м).

Колумб изучил хитрое переплетение каналов и туннелей, одни из которых были построены из камней, скрепленных известковым раствором, а другие вырезаны в скале. Они назывались «levadas» и подводили воду к участкам земли на террасах. Большая часть сахара, доставляемого Колумбом, шла в Нидерланды, где часто обменивалась на роскошные одежды. Но как и где он производил такую торговлю? Имеющиеся записи об этом молчат. Прежде чем отправиться на Мадейру (предположительно в 1477 году), Колумб женился на Фелипе Палестрелло (Перештрелу по-португальски) – сестре наследного губернатора Порту-Санту, самого маленького из двух островов архипелага Мадейры, который был колонизован первым.

Отец Фелипы, Бартоломео, уже покойный к тому времени, приехал из Пьяченцы в Северной Италии. Мать Фелипы, Изабель Муньис, вела свой род от капитана, который в 1147 году помог отбить Сан-Жорже у мавров. Один район Лисабона до сих пор зовется Пуэрта де Мартим Муньис. Отец Изабель, Жиль Айрес Муньис, имел немалую собственность в Алгарве и участвовал в португальской экспедиции и успешной осаде города Сеута в 1420 году. Так что Колумб породнился с семьей, у которой были очень хорошие связи.

После падения Сеуты португальцы половину столетия развивали замечательную морскую активность. Колумб понимал это еще до того, как прибыл в Лисабон, – хотя бы потому, что в ней играли большую роль генуэзцы. Экспансию Португалии поощрял принц Энрике Мореплаватель, брат короля Жоана, один из командующих португальскими войсками при Сеуте. Его первым предприятием была оккупация прежде незаселенных островов Мадейра, начавшаяся в 1425 году (острова были так названы по их лесам с промышленной древесиной, madeira по-португальски означает «дерево»), и примерно в 1431 году – Азорских (слово это означает «ястреб»). Обе эти группы островов были колонизированы португальцами, но в колонизации принимали участие также фламандцы и итальянцы. С обоих архипелагов поставлялись воск, мед и красители, «драконья кровь», получаемая из смолы драконового дерева, а также лишайник орсель, который пользовался большим спросом как источник фиолетового красителя.

На Колумба наверняка произвело впечатление, насколько далеко в океане находятся оба этих архипелага – на расстоянии тысячи и шестисот миль от Лисабона соответственно. Остров Порту-Санту, находившийся на расстоянии двадцати восьми миль от главного острова, из обеих Мадейр было освоить легче всего. Его было легко колонизировать, поскольку он был безлесным, плоским, а море вокруг кишело рыбой. Гористый основной остров Мадейры был покрыт лесом до тех пор, пока грандиозный пожар не уничтожил большую его часть.

Также Энрике посылал экспедиции к побережью Западной Африки. Его целью было найти морской путь к источникам африканского золота у истоков рек Нигер и Вольта. В 1434 году один из его капитанов, Жиль Эаннес, обошел мыс Боядор, который прежде считался непреодолимым (хотя один из французских завоевателей Канарских островов, вероятно, обходил его и раньше). Считалось (вероятно, благодаря мусульманам, которые пытались отвадить первопроходцев), что моряки, обойдя мыс Боядор, чернеют, а любой корабль здесь сгорает от жары.

В течение нескольких следующих лет португальские капитаны посетили большую часть земель Западной Африки: Мавританию, реку Сенегал, реку Гамбия, Острова Зеленого Мыса (в 1455 году), Перечный Берег, Берег Слоновой Кости, Золотой Берег, Невольничий Берег, затем королевство Бенин, устье Нигера и Камерун – все это было открыто еще до прибытия Колумба в Лисабон.

Второй повод для африканских путешествий был стратегическим и, одновременно, религиозным – португальские короли, будучи верными воинами Христовыми, искали способ ударить по мусульманам с тыла.

К 1470 году важной частью этих походов стал поиск черных рабов. Лисабон стал центром торговли живым товаром и дальнейшей поставки рабов на средиземноморские рынки – как в христианских, так и в исламских странах. Опять же, в этом деле участвовали итальянцы – например генуэзец Лука Кассано, который был работорговцем в Терсейре на Азорских островах, венецианец Альвизе Ка да Мосто, который покупал черных рабов на реке Гамбия. Семейство Ломеллини продолжало свою широкую банковскую деятельность в Лисабоне. Флорентинец Маркьони из семейства, известного работорговлей в генуэзском Крыму, в 1470-м начал укреплять свои позиции как работорговец в тамошней столице.

Эти португальские путешествия в глазах истории не столь важны, как плавание Колумба. Но как заметил один голландский путешественник XVIII века, португальцы «спустили свору на добычу» в эру европейской экспансии. Их путешествия начали эпоху открытий, главным героем которой стал Колумб. Они обладали потрясающей дерзостью и жаждой нового – что удивительно для маленькой нации, которая прежде никогда не оставляла заметного следа в истории.

Некоторое время Колумб и его жена Фелипа жили в Лисабоне, в доме ее матери Изабель Муньис. Они плавали также в Порту-Санту и Фуншаль на Мадейре. Когда в Фуншале Фелипа умерла родами, дав жизнь их сыну Диего, Колумб вернулся в Лисабон и работал то как книготорговец, то как картограф. Его преданный брат, Бартоломео, приехал к нему из Генуи. Позже Колумб должен был встречаться с моряками и торговцами, которые знали Океан, – как тогда называли Атлантику, поскольку даже самые образованные люди того времени верили, следуя грекам, что это – та самая масса воды, что окружает единый массив суши.

В то время ходило много историй о плавании на запад в поисках других островов Атлантики – например Антилии и Бразила, или островов святой Урсулы или святого Брендана. Море казалось полным магии, невероятных возможностей, в то время как идея антиподов исчезла после публикации в 1469 году в Испании «Географии» грека Страбона. Этот географ I века говорил даже о возможности напрямую проплыть из Испании до Индии.

Между 1430 и 1490 годами португальцы совершили более десяти плаваний на запад. Возможно, некоторые из этих мореплавателей слышали о средневековой норвежской экспедиции в Гренландию, Винланд и Северную Америку. В конце концов, последний гренландец норвежского происхождения умер только в пятнадцатом столетии.

То, что земля круглая, было понятно уже в течение нескольких поколений. Греческие географы из Милета еще за пятьсот лет до Рождества Христова считали, что Земля имеет форму шара. Этот взгляд отстаивал и геометр Пифагор. Хотя многое из знаний греков было утеряно, католическая церковь приняла эту гипотезу примерно в 700 году нашей эры, и в XV веке со «сферичностью» планет все в целом соглашались. Только горстка невежд продолжала утверждать, что земля плоская.

Колумб вместе с португальской экспедицией прошел вдоль берегов Западной Африки вплоть до крепости Эль-Мина на Золотом берегу, рядом с Островами Зеленого Мыса, которые представляли собой колонию в еще большей степени, чем Мадейра, так что там требовалось много рабов из близлежащей Африки. Опять же, кажется очевидным, что он тогда был простым моряком – возможно, с кое-какими полномочиями. Быть может, он останавливался на Перечном берегу (Малагетта), где, как потом утверждал, видел сирен. Это было либо в 1481-м, когда была построена торговая фактория Эль-Мина, или в 1485-м, когда там побывал и картограф Жозе Визиньо, посланный туда «совершенным государем», королем Жоаном, чтобы рассчитать высоту солнца на экваторе. Сообщается, что с Колумбом ходил его брат, Бартоломео. В этих плаваниях он досконально познакомился с кораблями, которые позволили португальцам столь многого достичь, а именно – с каравеллами, маленькими, с треугольными косыми парусами и высокой маневренностью, хорошей скоростью и малой осадкой. Они могли ходить против ветра лучше старых кораблей с четырехугольными прямыми парусами.

Колумб не только много путешествовал, но и много читал. Вероятно, ему попалось на глаза удивительное утверждение Сенеки, что можно дойти от Испании до Индии за несколько дней. Он наверняка читал записки Марко Поло, сделанные на мосту Риальто в Венеции ради пользы других путешественников, а также его мемуары, надиктованные товарищу по заточению в генуэзской тюрьме. Последняя книга была полна увлекательных историй, включая байки об амазонках и псоглавцах. Марко Поло утверждал, что Чипангу (Япония) расположена на расстоянии 1500 миль к западу от Китая, и что вокруг Азии находятся 1378 островов.

Еще одна книга, которую читал Колумб (в то время или чуть позже), была «Imago Mundi» Пьера д’Айи, космографа начала XV века, который был также епископом Камбрэ, кардиналом и духовником короля Франции. В своей работе этот ученый француз обсуждал не только астрономию, но и размер Земли. Он предполагал, что Атлантический океан узок, что Сенека был прав, утверждая, что при попутном ветре его можно пересечь за несколько дней и что антиподы существуют. В своем экземпляре книги рядом с этим утверждением Колумб написал: «Нет смысла верить, что океан покрывает половину земли». Колумб также изучал «Описание Азии» сиенца папы Пия II (Энея Сильвия Пикколомини), который настаивал, что по всем морям можно ходить и все страны обитаемы. Этот понтифик также был уверен, что можно попасть из Европы в Азию, плывя на запад.

Колумб, естественно, также видел новое издание Птолемеевой «Географии» – самой известной книги по этой теме. В латинском переводе она появилась в 1406 году, напечатана была в Виченце в 1475-м, а позже постоянно переиздавалась. Эта книга была написана александрийским ученым примерно в 150 году после Рождества Христова. В ней перечислялись 8000 мест, имелись карты и таблицы. Самой важной идеей этой книги была мысль о возможности астрономически определить точное расположение любого места по широте и долготе. Большая часть информации в книге Птолемея была получена по слухам, но в то время она считалась научной. Колумб, вероятно, видел второе издание, опубликованное в Болонье в 1477 году, в котором было двадцать шесть карт Азии, Африки и Европы. Он также читал курьезную, но популярную работу любителя книг о дальних странствиях сэра Джона Мандевиля, который писал о вымышленных приключениях. Эта книга вскоре была несколько раз переиздана. Он мог видеть карты, принадлежавшие его тестю, поскольку возможно, что Пирестрелло был одним из советников Энрике Мореплавателя по океанским плаваниям.

Наконец, Колумб получил несколько писем от пожилого эрудита и гуманиста, флорентинца Паоло дель Поццо Тосканелли, который в письме от 1474 года португальскому канонику Фернанду Мартиншу, одному из капелланов короля Афонсу V, утверждал, что западный путь в Китай возможен: «Я послал его высочеству эту карту, которую я начертил… и на которой отметил берега и острова, которые могут послужить для вас отправными точками, если вы предпримете плавание на запад». Тосканелли, глава семейного дела по торговле кожами и пряностями во Флоренции, также говорил, что обсуждал с королем Португалии «кратчайший путь отсюда до островов Индии, где растут пряности, путь, более короткий, чем через Гвинею». Это путешествие может привести к «Антилии», или Японии.

Колумб сделал собственную копию этого письма из книги папы Пия II. В другом письме Тосканелли добавлял, что император Китая считал, что западный путь в его страну из Европы может составить 3900 морских миль – но сам он думает, что 6500 миль более вероятная цифра. Он прислал Колумбу копию этого последнего письма, вероятно, в 1481 году. Еще позже он писал Колумбу: «Я уверен, что это путешествие не столь сложно, как считают».

Колумб позже сделал собственный вывод. Он согласился с мнением Пьера д’Айи, что Атлантический океан не так широк, как кажется, и с мнением Тосканелли, что его можно пересечь. Фернандо Колон писал, что его отец начал думать, что «как некоторые португальцы могли плавать так далеко на юг, так можно идти и на запад, и вполне логично ожидать, что в этом направлении встретятся земли». Он, по словам Фернандо Колона, собирал все идеи, полезные для торговца или морехода, будучи убежденным, что «к западу от Канарских островов и Зеленого Мыса находятся много островов и земель».

Тосканелли оказал решающее влияние на Колумба, который постоянно упоминает его в своих письмах. В дневнике своего первого плавания он говорит о «Паоло Фисико» чаще, чем о своих испанских соратниках. Тосканелли, однако, обладал живым воображением и сильно ошибался в оценке расстояния от Канарских островов до Японии.

Начиная с XV столетия ходит история, что Колумба подтолкнул к такому решению «неизвестный лоцман» – вероятно, андалузец или португалец, который на смертном одре рассказал ему, что его бурей занесло в Западную Индию, когда он шел из Португалии в Индию. Лоцман рассказывал о нагих людях, которые жили в гармонии под солнцем, – видимо, на островах Карибского моря. Большинство историков XVI века (Фернандес де Овьедо, Лопес де Гомара и сам Фернандо Колон) отрицали эту байку, которая шла вразрез с ожиданиями Колумба: ведь тот никогда не предполагал встретить в Новом Свете примитивные племена. Напротив, он ожидал встречи с утонченным сегуном Японии Асикага или минским императором Китая.

Но тем не менее байка эта пережила века, и в XX веке несколько заслуженных писателей горячо поддержали теорию о «неизвестном лоцмане». Например, один историк писал, что Колумб таким образом «узнал не только о существовании земли в океане на западе, принадлежавшей, как он считал, к Западной Индии, но и о точном расстоянии до Старого Света, а также о его четком положении в огромном море». Но «неизвестный лоцман» вовсе не нужен для объяснения образа мыслей Колумба: его план, по существу, был составлен только при помощи Пьера д‘Айи и Тосканелли, француза и флорентинца.

В 1481 году Колумб составил план плавания на запад, в Чипангу (Японию) и Китай для португальского короля Жоана, который больше других монархов был заинтересован в открытиях. Португальские первопроходцы уже открыли загадочные королевства, такие, как Бенин, увидели громадные африканские реки, такие, как Сенегал, Гамбия, Нигер и даже Конго. В начале 1480-х годов Диогу Кан почти достиг мыса Доброй Надежды. Так что трудно было заинтересовать короля планами поисков западного пути в Китай. Однако Жоан предложил план Колумба на рассмотрение комиссии – первой из многих, перед которыми генуэзцу придется говорить в течение последующих десяти лет. В те дни это было стандартной практикой, как и в наше время. Правители всегда запрашивают совета у экспертов в сложных случаях.

В эту комиссию, Жунта дос Математикос, собравшуюся в Лисабоне, входили картограф Жозе Визинью, с которым Колумб, возможно, ходил в Западную Африку, епископ Сеуты Дього Ортис де Вильегас (кастилец из Кальсадильи неподалеку от Кории, в Касересе) и эксцентричный астроном, мештри Родригу, с которым Колумб уже обсуждал деликатные вопросы высоты солнца над экватором.

Жунта решила, что Чипангу может находиться дальше, чем считают Колумб и Тосканелли (в этом ее члены оказались полностью правы), и что невозможно снарядить экспедицию, снабдив ее достаточным количеством воды и припасов, чтобы пересечь такое огромное морское пространство. Ни одна команда не сможет так долго сохранять дисциплину. Но как только король Жоан отказал Колумбу, он по совету епископа Ортиша отправил каравеллу к западу от островов Зеленого Мыса на исследование Атлантики. Она вернулась через много дней, без новостей.

Получив отказ в Португалии, Колумб решил обратиться к монархам Испании. В Испании он прежде не бывал. Но эта страна, как и Португалия, имела свои аванпосты в Атлантике – на Канарских островах, и в колонизации их тоже участвовали генуэзцы. Колумб это знал, а благодаря письму Тосканелли он понимал, что Канарские острова – лучшее место для начала трансатлантического плавания.

Канарский архипелаг состоит из множества островов – нескольких больших и десятков мелких, из которых самый ближний лежит на расстоянии пятидесяти миль от северо-западного побережья Африки и в 750 милях от юго-востока Испании, в тринадцати днях нормального плавания от Кадиса. Этот архипелаг, вероятно, известный в древности как «Счастливые острова», впервые посетил, как сказано выше, кастильский флот под командованием генуэзца Ланцаротто Малочелло. Другая кастильская экспедиция в 1402 году возглавлялась французскими искателями приключений, Жеаном де Бетанкуром из Гренвилля в Нормандии и Гадифером де ла Саль из Пуату. Бетанкур основал собственное княжество на Лансароте и двух других островах поменьше, Фуэртевентуре и Иерро, где туземцы не так отчаянно сопротивлялись, как на Гран-Канарии и Тенерифе. Он разделил захваченные земли между своими последователями, преимущественно кастильцами, а также несколькими нормандцами. За этим последовали усобицы. Португальцы заявили на архипелаг свои права, Энрике Мореплаватель жаждал захватить острова и безуспешно сражался за них. Наконец, главенствующим на островах стали Медина Сидония и семейство Пераса, тоже родом из Севильи. Миссионеры пытались обратить в христианство местное население, включая туземцев еще не завоеванных островов, в то время как морские капитаны захватили многих аборигенов, чтобы продать в рабство в Испанию.

В конце концов португальцы согласились с испанским владычеством на Канарах по договору в Алькасовасе в 1479 году, а также признали за испанцами полосу земли в Африке, лежащую напротив островов (нынешняя Западная Сахара), таким образом оградив «Малое Море» (El Mar Pequeno), одно из лучших рыболовных мест в Атлантике. Взамен Кастилия признала за португальцами Азорские острова и Мадейру, а также их монополию на торговлю с Западной Африкой. Затем кастильцы под предводительством Педро де ла Вера из Хереса-де-ла-Фронтера после жестоких боев сумели установить владычество над большей частью Гран-Канарии. Также в начале 1490-х был завоеван остров Ла Пальма. Таким образом, в руках туземцев оставался один Тенерифе.

Эти канарцы были загадочным народом. Были ли они берберского, африканского или европейского происхождения? Вероятнее всего первое, хотя никто не может сказать в точности даже как они выглядели. Колумб описывает их как не темнокожих и не светлокожих, что дает мало информации, а записи о продаже рабов говорят, что среди них были и первые, и вторые. Французы начала XV века называли их «высокими и ужасными». Канарцы, похоже, не знали мореплавания (или полностью забыли его), потому никогда не покидали своего архипелага, даже не плавали с острова на остров. Они не знали и что такое хлеб. Они не ведали лошадей, и потому кастильская кавалерия приводила их в ужас. У них было несколько языков, и управляли ими многочисленные независимые царьки. Они хорошо сражались каменным и деревянным оружием, но их численность уже начала сокращаться из-за завезенных европейцами болезней. Испанцы могли вести себя в этих землях как хотели, поскольку местное население было слишком малочисленно – вероятно, 14 тысяч на Тенерифе, 6 тысяч на Гран-Канарии и полторы тысячи человек на остальных островах.

Канарские острова стали источником богатства для Кастилии. Начиная с 1450-х годов множество туземцев были захвачены в плен и проданы в рабство в Андалузии. Поскольку их не коснулся ислам, они считались более надежными, чем берберы (мусульмане были печально известны упорной верностью своей религии). Несколько влиятельных людей при испанском дворе, такие, как старший советник Гутьере де Карденас, получали весомый доход от продажи такой продукции островов, как орсиль, на торговлю которым у Карденаса была монополия. Его коллега Алонсо де Кинтанилья получал помощь от севильских генуэзцев при финансировании этих завоеваний. Людовико Чентурионе построил на Гран-Канарии сахарный завод в 1484 году, хотя острова еще не были окончательно завоеваны. Сюда был также назначен епископ Рубикона – Хуан де Фриас. Завоевание Канарских островов Кастилией в XV веке было первым шагом к Новому Свету, хотя в то время о его существовании даже и не подозревали.

Колумб, видимо, не бывал на Канарах до своего визита в Испанию – иначе он непременно бы об этом упомянул. Хотя у Колумба вроде бы была интрижка с последней правительницей Ла Гомеры, Беатрис де Бобадильей, вряд ли это имело место до их встречи в Кордове. Но, как предполагалось ранее, еще до отплытия в Испанию он знал, что любому капитану, собирающемуся плыть на запад, лучше всего использовать в качестве базы Канарские острова; как говорил Тосканелли, такое путешествие лучше начать как можно южнее, чтобы воспользоваться господствующими ветрами. Ветра в Атлантике идут по часовой стрелке, как в большом колесе. Широтный характер этой системы был ключевым моментом плавания в Новый Свет в течение многих поколений, и Колумб мог узнать об этом из разговоров с моряками в Лисабоне.

Колумб приехал в Уэльву во второй половине 1485 года. Он отправился во францисканский монастырь Ла-Рабида, неподалеку от которого мутно-красная Рио-Тинто впадает в Атлантический океан. Монахи этого convento не только интересовались нуждами моряков, но могли и предоставить им нужную информацию. Они знали многие полезные вещи – например, что стая птиц указывает на близость суши. Среди них был фрай Франсиско (Альфонсо) де Боланьос, который был заинтересован в обращении туземцев Канарских островов и Гвинеи и даже запасся милостивым папским заявлением в пользу туземцев и с критикой работорговли. Фрай Хуан Перес разговаривал с Колумбом об астрономии, Колумб также завел дружбу с фраем Антонио де Марчена.

Ла-Рабида была чем-то вроде морского университета. Тамошний послушник Педро де Веласко в юности был лоцманом у Диогу де Тейве, который служил принцу Энрике Мореплавателю и был одним из первых, кто начал сажать на Мадейре сахарный тростник. Сам Веласко в юности искал Атлантиду, и до сих пор его можно было увлечь разговором о вечерних морских туманах, которые давали морякам надежду, что они вот-вот достигнут суши. В море есть свои миражи, как и в пустыне. Даже и сейчас «столь часто причудливые облака затягивают все вокруг и обманывают человека, принимая форму гор, холмов и долин».

Много лет спустя люди вспоминали, как Колумб пришел пешком в монастырь – в сверкающее белое здание под пронзительно-голубым небом, и как он просил хлеба и воды для своего шестилетнего сына Диего. Тамошний сад сегодня наверняка очаровательнее, чем в те годы, – бугенвиллея и кипарисы придают ему ту красоту, которой не было в 1480-х годах. Но ярко-желтые камни патио, белые стены, черепичные крыши и башенки были такими же и в XV столетии.

Марчена и Перес побудили Колумба отправиться к кастильскому двору. У них там были хорошие связи, поскольку Перес некогда был духовником самой королевы. Они дали ему верительные письма. Итак, несомненно, прежде помолившись прекрасному Христу Ла-Рабиды, Колумб отправился в Севилью, а затем в Кордову, где находился двор, оставив своего сына Диего у невестки, Бриоланжи Муньиш, которая вышла замуж за арагонца Мигеля Мулиарта и жила близ Уэльвы в Сан-Хуан-дель-Пуэрто.

Колумб добрался до Кордовы к лету 1485 года. Там он повстречался с Беатрис Энрикес де Аранья, девушкой из Санта-Мария де Трасиерра, жившей в нескольких милях к северу от города. Она опекала своего дядю, местного влиятельного горожанина Родриго Эрнандеса де Аранья. Колумб сожительствовал с ней и от нее прижил второго сына – пусть и незаконного, Фернандо. Он также встречался с давнишними советниками королевы – такими, как Талавера, духовник Изабеллы, Сантанхель, казначей, и Кинтанилья, наиболее деятельный из придворных Изабеллы. Он виделся с Хуаном Кабрерой, ближайшим другом короля, и даже с кардиналом Мендосой, чья поддержка так была ему желанна. Вероятно, он завел эти знакомства благодаря фраю Марчене и Пересу. Но хотя Колумб и встречался с этими влиятельными людьми, они не могли устроить ему встречи с королевой, и ему пришлось следовать за двором всю осень 1485 года через всю Кастилию, во время традиционного путешествия, мимо Андухара и Линареса, а затем Вальдепеньяса, Оканьи и Алькала-де-Энарес близ Мадрида.

Алькала была владением семейства Мендоса и располагалась в половине дня езды от их главного дворца в Гвадалахаре. Там, на месте разрушенного мавританского алькасара, во внушительном епископском дворце, который доныне возвышается на окраине города, благодаря поддержке кардинала Колумб наконец встретился с королевой. Мендоса сообщил Изабелле, что этот генуэзец умен, просвещен, деятелен и весьма сведущ в космографии. Он предположил, что Короне следует помочь ему, выделив несколько кораблей. Стоить они будут недорого, но могут принести множество выгод.

Мендоса до сих пор считался наиболее влиятельным человеком в Испании после монархов, и он был первым государственным деятелем как в Испании, так и в Португалии, кто понял важность идей Колумба. Со своей стороны, Кинтанилья, похоже, решил, что Испании было бы разумно исследовать море за мысом Боядор, чтобы не оставлять исследование океана на долю одних португальцев.

Первый разговор монархов с Колумбом состоялся 20 января 1486 года во дворце кардинала, но был он безуспешным. Фердинанд заранее запасся экземпляром птолемеевой «Географии», и не похоже было, чтобы он поддерживал Колумба. Короля интересовали Канарские острова – но лишь как плацдарм для поиска пути к африканским золотым копям. Монархи действительно заинтересовались путем, о котором говорил Колумб, а также картой, которую предположительно начертил его брат Бартоломео («эта карта заставила их пожелать увидеть то, что он описывал»). Но Колумб слишком дал волю своему воображению – и, что было весьма неразумно, дал понять, что хочет стать адмиралом Океана, а также вице-королем и губернатором. Возможно, он выдвигал такие же требования и в Португалии.

Все эти титулы были связаны с испанской короной. Хотя в понимании Колумба звание «адмирал» могло ассоциироваться с генуэзской семьей Пессаго, которые носили этот титул в португальском флоте, но в Испании он вызывал другие ассоциации – с «адмиралом Кастилии», наследным титулом, который недавно был пожалован семейству Энрикес, кузенам Фердинанда. В Кастилии вице-король был лишь один раз, а именно в Галисии, – пусть даже несколько чиновников с таким званием были на службе арагонского короля. Вероятно, Фердинанда такое требование особенно раздражало. Губернатор? Этот титул тоже недавно использовался в связи с Галисией, маркизатом Вильена и Канарскими островами, но в других случаях не применялся.

И Фердинанд, Изабелла были наследниками королей, которые в свое время активно занимались внешними делами. Образованный королевский двор Арагона всегда интересовался внешним миром, и дядя Фердинанда, Альфонсо Великодушный, проводил в Неаполе больше времени, чем в Испании. В XIII веке в зависимости от Арагона был Тунис, арагонские короли до сих пор жаждали завоеваний в Африке. Колумб имел дело не с изоляционистами.

Но Колумб в своей напористости не учитывал того, что короли сейчас были заняты войной с Гранадой. Как пишет Лас Касас, «когда монархи должны заниматься войной, они мало что знают и хотят знать о других делах».

Отношения католических королей с Генуэзской республикой в то время тоже были неважными. Потому казалось, что до идей Колумба дело не дойдет. Примерно тридцать лет спустя один юрист, Тристан де Леон, писал, что сложность была в том, что «полагаться приходилось только на слова Колумба». Затем Колумб сказал монархам, что представит им человека, который в него верит. Он послал за фраем Антонио де Марчена из Ла-Рабиды, который заявил, что то, о чем говорит Колумб, по большей части верно. Марчена предложил, чтобы по крайней мере было созвано ученое собрание, как это было в Лисабоне. Его монастырь помогал в завоевании Канарских островов, чтобы увеличить в мире число христианских душ. Колумб предлагал возможность еще более широкого распространения христианства.

Монархи согласились на созыв собрания. Самым важным членом комиссии, «председателем», был духовник королевы – Талавера, которому было велено собрать «людей, наиболее искушенных в вопросах космографии, которых, однако, было немного в Кастилии». Пока специалисты будут работать, было решено, что Колумб останется при дворе, где бы двор ни находился, и ему будет выплачиваться небольшой пенсион в 12 000 мараведи.

Но работа Талаверы и его коллег была отложена из-за неудач в войне с Гранадой. Колумбу придется подождать. Но он хорошо воспользовался этим временем. Он заработал немного денег, чертя карты, встречался с важными людьми. Среди них были и его соотечественники-генуэзцы, двое богатых купцов из семьи Франческо, Пиньело и Ривароло, которые помогали финансировать завоевание Канарских островов, а также влиятельный Гутьерре де Карденас – тот самый, кто нес обнаженный королевский меч в Сеговии в 1474 году.

Возможно, эти люди в конце концов сочли, что Колумб сможет дать Испании несколько новых островов, вроде Канарских. Но что еще важнее, Колумб завязал дружбу с доминиканцем-теологом Диего Десой, который до недавнего времени был профессором теологии в Саламанке, а теперь служил приором в коллегии Святого Себастьяна здесь, а также был главным наставником наследника престола, инфанта Хуана, которому ежедневно давал уроки латыни. Почему Деса и Колумб стали такими друзьями, непонятно, – но так случилось, и, как всегда, большую роль сыграло духовное родство. Это была дружба, которая оказалась Колумбу очень полезной.

Деса нашел Колумбу приют в доминиканском монастыре в Саламанке и познакомил его со своими друзьями, включая кормилицу инфанта, Хуану Веласкес де ла Торре, и ее кузена, Хуана Веласкеса де Куэльяра, казначея инфанта. Инфант очень любил Хуану – однажды, когда ему еще не было десяти лет, он сказал ей: «Ты должна выйти замуж за меня и больше ни за кого». Колумб также привязался к Хуане, и она стала его доверенной приятельницей.

Кардинал Мендоса по-прежнему интересовался Колумбом и временами приглашал его к себе на обед, как и contador Кинтанилья. Талавера продолжал делать Колумбу небольшие регулярные выплаты, согласно решению монархов.

Комиссия, в которой председательствовал Талавера, собиралась зимой 1486/87 года в Саламанке. Ее выводы были такими же отрицательными, как и выводы комиссии в Лисабоне. Эти умные и хорошие люди, как и их португальские коллеги, считали, что выводы Колумба о расстоянии и легкости путешествия не могут быть верны. Они сделали вывод, что Корона ничего не получит, поддерживая Колумба, и что если он получит такую поддержку, королевская власть умалится.

Это удручающее заключение было передано Колумбу в августе 1487 года. Комиссия смягчила резкость своих выводов, заявив, что они вовсе не исключают возможности, что однажды, когда будет выиграна война с Гранадой, Корона пересмотрит свое решение. Вероятно, на такой форме ответа комиссии настоял добрый доктор Деса.

Как бы то ни было, Колумб, естественно, пал духом. Он решил вернуться в Португалию. Его брат Бартоломео недавно писал о том, что здесь возобновился оптимизм по поводу новых перспектив мореплавания после того, как путешественник Бартоломеу Диаш в том же августе отправился в путь, чтобы в очередной раз попытаться достичь самой южной точки Африки (Лас Касас утверждал, что Бартоломео Колон участвовал в этом героическом плавании). В том же самом году еще один замечательный португальский путешественник, Перу де Ковильян, достиг Каликута в Индии, проделав путь на исламском торговом судне через Красное море.

В начале 1488 года король Жоан отправил Колумбу охранную грамоту для поездки в Лисабон, которую Колумб показал королю Фердинанду и королеве Изабелле в Мурсии. Но в то время испанские монархи все еще были заняты войной с Гранадой, и этот документ не впечатлил ни одного из них.

Оказавшись в Лисабоне в октябре 1488 года, Колумб снова получил отказ. Король Жоан несколько изменил свое мнение о ценности атлантического пути в Китай – но отправил на запад маленькую экспедицию под командованием фламандца Фердинанда ван Олмена с двумя каравеллами (построенными за его счет), чтобы открыть «большой остров или острова, где, как говорят, могут находиться семь городов». Но больше об этом путешествии никто ничего не слышал. Ван Олмен, который считался погибшим, отплывал с Азорских островов, которые, по мнению Колумба, были не столь выгодной точкой для начала путешествия, как Канары.

Вероятно, Колумб был в Лисабоне в декабре 1488 года, когда вернулся Бартоломеу Диаш – которого, возможно, сопровождал Бартоломео Колон. Диаш обогнул южную оконечность Африки, которую оптимистически назвал мысом Доброй Надежды. Получив долгожданный южный путь в Индию, король Португалии уже не был заинтересован в новом западном пути.

Еще раз потерпев неудачу в поисках необходимой поддержки, Колумб задумал обратиться к королям Франции и Англии. В конце концов, Испания и Португалия были не единственными морскими державами. Потому он отправил своего брата Бартоломео в Лондон. Но неудачи продолжали его преследовать – Бартоломео был захвачен пиратами и провел два года в тюрьме. Колумб, который получил известие об этом не сразу, вернулся в монастырь Ла-Рабида – в единственное место, где у него было время для себя и для того, чтобы подумать над своими идеями.

Фрай Антонио де Марчена поддерживал его энтузиазм, как и фрай Хуан Перес. Марчена предложил, чтобы Колумб попытал судьбу у герцога Медина Сидония, чьи корабли господствовали в Гибралтаре и который из своего дворца, царящего над Санлукар-де-Баррамеда в устье Гвадалквивира, контролировал местное рыболовство. Герцога в народе звали «королем тунцов» («El Rey de los Atunes»). Он вложил много средств в сахарную торговлю на Канарах и вскоре обзавелся значительной собственностью на Тенерифе. Наверняка у него найдутся свободные корабли. Но Медина Сидония направил свои корабли на войну с Гранадой и не поддался обаянию Колумба.

Чем дальше занимался Колумб – загадка. Ибо мы знаем, что монархи отправляют письма в муниципальные советы Андалузии, повелев им обеспечить Колумба жильем и пропитанием, поскольку он выполняет для них различные поручения. Возможно, он занимался военной разведкой – хотя представить это трудно. Как бы то ни было, это наверняка помогло ему получить еще одну аудиенцию у королевы. На сей раз он встречался с Изабеллой наедине, в замке Хаэна, поскольку Фердинанд был в военном лагере близ Басы.

Похоже, что Изабелла долго говорила с Колумбом, после чего у него создалось четкое впечатление, что она поможет ему, как только падет Гранада. В то время у нее уже была книга удивительных историй «сэра Джона Мандевилля», и хотя обычно королева была практична, у нее имелась некоторая слабость к умеющим внушать доверие мечтателям. Например, ее первый союзник, архиепископ Каррильо, в 1470-х годах познакомил ее с неким Фернандо Аларконом, который пообещал превратить все ее железо в золото. Возможно, при очередном разговоре Изабелла узнала о путешествии Колумба в Африку в 1480-х; возможно, он обсуждал с ней свою уверенность в том, что Бог помогает ему и что у него постоянно на уме Иерусалим и его освобождение. В конце их разговора Изабелла дала Колумбу еще денег на расходы и пригласила его в свою свиту при ожидаемой сдаче мавританского города Баса в конце 1490 года.

Не имея известий от своего брата Бартоломео, хотя и предполагая, что он может столкнуться со сложностями, Колумб решил отправиться во Францию лично. Но его отговорил теолог доктор Деса. А затем ему повезло – он встретился с герцогом Мединасели.

Герцогу Мединасели, Луису де ла Серда, было почти пятьдесят лет. Он мог бы быть королем – но его предки отказались от этих высоких притязаний. Но король Фердинанд по-прежнему признавал, что если вдруг королевская семья вымрет – а такое могло случиться, – то престол наследует представитель Мединасели.

Как и большинство других аристократов, герцог был внуком прославленного маркиза де Сантильяны и, таким образом, приходился племянником кардиналу Мендосе и двоюродным братом герцогу Альбе. В юрисдикции Мединасели находился Пуэрто-де-Санта-Мария, также он контролировал Уэльву. Не будучи воином, он, однако, принимал участие во всех войнах с Гранадой. Однажды он отказался передавать своих солдат, сражавшихся под его белым флагом, под командование графа Бенавенте, сказав: «Передайте своему господину, что я пришел сюда как глава своих домочадцев, чтобы служить ему, и они никуда не пойдут, кроме как под моей командой».

Мединасели в то время держал свою главную резиденцию в Пуэрто-де-Санта-Мария; там от своей служанки Каталины дель Пуэрто он имел несколько детей, один из которых, Хуан, наследовал ему. Его дворецкий, некто Ромеро, вероятно, еврей, говорил с ним о Колумбе, и герцог вызвал генуэзца к себе. Он был впечатлен; более того, Колумб его убедил, герцог предоставил ему стол, деньги и крышу над головой.

Колумб много говорил не только с герцогом, но и с его моряками, а также, вероятно, с коррехидором Эль Пуэрто, историком Диего де Валерой, которому тогда было за семьдесят. Валера написал несколько исторических трудов о Кастилии, в которых стоял на монархических позициях. «Помните, что вы правите от имени Господа на земле, – писал он королю после захвата Ронды. – Всем понятно, что Господь наш намерен выполнить то, что было задумано много столетий назад, а именно – вы должны объединить под своим королевским скипетром не только все королевства Испании, но и подчинить великие земли за морем». Он также писал королю Фердинанду в 1482 году о своих мыслях, как достичь победы над Гранадой. Он был как раз из тех людей, с которыми Колумб любил подолгу говорить. Он и его сын Карлос хорошо показали себя в морской войне против Португалии в 1470-х и заслужили доверие короля. Несомненно, что Колумб разговаривал с Карлосом, который командовал флотом у берегов Африки.

Мединасели хотел помочь Колумбу. Но, будучи верным престолу и стоящим близко к трону, не мог действовать без королевского соизволения. Герцог написал королеве и рассказал о том, что готов помочь Колумбу. Королева ответила письмом, в котором благодарила Мединасели за его предложение, сказав, что весьма рада, что в ее королевстве есть такие замечательные люди, как он, с таким воодушевлением готовые действовать на благо государства. Но предприятия, вроде предложенных Колумбом, «под силу только монархам». Королева не хотела, чтобы аристократы могли приобретать независимые владения в Индиях или где бы то ни было еще. Однако она попросила без отлагательств снова пригласить Колумба ко двору.

Герцог был раздражен – но волю королевы он считал божьей волей. Год или два спустя он писал своему дяде, кардиналу Мендосе:

«Я не знаю, знает ли ваше преосвященство о том, что у меня в доме долгое время проживал Христофор Колумб, который прибыл из Португалии и желал видеть короля Франции, чтобы искать у него поддержки. Я сам хотел было отослать его из Эль-Пуэрто с тремя каравеллами с хорошим снаряжением. Но поскольку я видел в этом королевское дело, я написал королеве, и она попросила меня отправить его к ней, поскольку если кто и должен ему помогать, так она».

Итак, усталый генуэзец готовился еще раз вернуться ко двору – на сей раз под стены Гранады. Как бы то ни было, он жил у Мединасели, потому к долине Гранады прибыл не ранее середины лета 1491 года. Он прибыл туда, как часто бывало, в неподходящий момент. Лагерь выгорел сразу после его прибытия. Никого не интересовали его идеи. Колумб принял решение раз и навсегда уехать во Францию. Однако перед отъездом он решил вернуться в монастырь Ла-Рабида, а по пути он заехал в Кордову – чтобы попрощаться (видимо, в последний раз) со своей любовницей Беатрис Энрикес и своим сыном Фернандо.

Он приехал в Ла-Рабиду в октябре. Монахи поняли, что Колумб уезжает во Францию в поисках помощи, и стали умолять его задержаться еще на несколько недель, а в это время связались с королевой. Фрай Хуан Перес, некогда бывший духовником королевы и «стражем монастыря», написал ей об этом. Если она не изменит своего мнения по поводу предложения Колумба, будет слишком поздно. Это письмо отвез в Санта-Фе лоцман «Лепе», Себастьян Родригес. Королева ответила, что немедленно встретится с Колумбом, и отправила ему 20 000 мараведи на придворную одежду и на мула, чтобы ехать вместе с королевой. Еще раз, полный надежд, он отправился в Андалусию.

Роль фрая Хуана Переса была очень значительной. Он принадлежал к той ветви францисканского ордена, которая находилась под влиянием милленария, цистерцианца Хоакина де Фиоре, аббата двух монастырей в Калабрии в XII столетии. Фрай Хуан хотел обеспечить Колумбу королевскую поддержку в преддверии того, что аббат Хоакин называл «последним веком человечества».

Однако надежды Переса и Колумба снова не оправдались. Сначала Колумбу снова пришлось излагать свои идеи комиссии «самых выдающихся людей». Опять же, мы точно не знаем, кто они были, – но, вероятно, председателем, как всегда, был Талавера. Возможно, в ней участвовал и Мединасели, как и Алессандро Джеральдини, недавно прибывший из Генуи гуманист, один из наставников инфанта Хуана. Мы можем представить, как Колумб снова показывал свои карты, письма от Тосканелли, его толкования д’Айи, его примечания к Птолемею, его приснопамятные цитаты из Мандевиля и папы Пия II, свои собственные воспоминания об Атлантике. Вероятно, он упомянул о возможности в результате финансировать кампанию по освобождению Иерусалима. «Я не согласен с мнением ваших светлостей, что все, что удастся получить в результате этого путешествия, будет растрачено при завоевании Иерусалима, и ваши светлости рассмеялись и сказали, что идея им нравится».

Но в эти недели Гранада была на грани падения, и мысли монархов, а также их придворных и их ученых советников были привязаны к Старому Свету. Комиссия не сделала окончательных выводов, и Колумбу пришлось ждать всю осень 1491 года. Ему не оставалось ничего, кроме как только наблюдать, как мусульмане Гранады обсуждают сдачу без боя.