Книга пятая
Бальбоа и Педрариас

Васко Нуньес де Бальбоа был действительным губернатором первой постоянной континентальной колонии Дарьен. Он опрометчиво отослал домой доклад о своих открытиях. Это было восторженное письмо королю, в котором говорилось о реках золота в трех днях пути от колонии, в которых можно было также найти крупный жемчуг. В то же время он отправил Хуана де Кеведо и Родриго де Кольменареса как своих представителей на Эспаньолу просить прислать подкрепления и судью. Мартир говорит, что эти прокурадорес были избраны, однако скорее всего Бальбоа назначил их сам. Он наверняка захотел бы поехать сам – но его последователи выбрали не его. Возможно, потому, что боялись, что он не вернется; возможно, потому, что они нуждались в нем как в предводителе.

Путешествие было трудным, поскольку делегаты потерпели крушение недалеко от Кубы и там повстречались с остатками экспедиции Вальдивии. 20 января 1513 года Бальбоа вновь написал королю. Именно это письмо и привело его к гибели. В письме он многое присочинил, поскольку писал:

«В провинции Дарьен мы обнаружили множество богатых золотых жил. Золота здесь много. Мы нашли двадцать рек, а всего их тридцать, в которых есть золото. Все они берут начало в сьерре в двух лигах от этой виллы. Есть здесь вожди, у которых золота… как маиса, и они его держат в корзинах. Они говорят, что во всех реках в этих сьеррах есть золото, а также большое количество самородков вообще».

Это были земли великого касика Дабеибы. Бальбоа попросил тысячу человек, как советовал сын Комогре, «для завоевания большей части этого света». Он также попросил предоставить ему корабли.

Это письмо было доставлено королю Себастьяном Окампо, который обошел вокруг Кубы. Но Окампо задержался в Санто-Доминго и умер, как только добрался до Севильи в июне 1514 года. И хотя он передал полномочия своему кузену Алонсо де Нойе (еще один галисиец, судя по фамилии), двое прокурадоров – Хуан де Кеведо, бывший веедор Никуэсы, и Родриго Энрикес де Кольменарес – прибыли в Испанию первыми в мае 1513 года. Когда Фонсека представил их королю, Петер Мартир решил, что «одного взгляда на этих людей достаточно, чтобы понять, сколь вредны для здоровья климат и температура Дарьена, поскольку они пожелтели настолько, что кажется, будто у них не все в порядке с печенью. Также они страдают одышкой. Они говорят, что это из-за всего, что им пришлось пережить».

Мартир также писал, что среди привезенных диковин был ананас – единственный перенесший путешествие. Король его отведал. Мартир добавил:

«Есть коренья, которые индейцы называют батат [сладкий картофель]. Растут они сами собой. Когда я впервые увидел это растение, я принял его за миланскую репу или большие грибы. Не важно, как они приготовлены, зажарены или сварены, они не уступают деликатесам, да и вообще любой еде. Шкурка у них прочнее, чем у грибов или репы, и она землистого цвета, тогда как внутри все белое. Если есть их сырыми, на вкус они как каштан, только слаще».

Это было первое описание картофеля, блистательная история которого в Европе только начиналась.

Бальбоа послал домой еще одного эмиссара, Мартина де Самудио, чтобы тот всячески расписал его достоинства перед королем. Однако было уже поздно: информация, доставленная Фернандесом де Энсисо и затем прокурадорами, навредила репутации Бальбоа. Если верить историку Овьедо, Самудио пришлось тайно покинуть королевский двор, а Совет королевства даже отдал приказ о его аресте.

Еще до того, как прибыли прокурадоры, о Дарьене при испанском дворе уже было известно довольно много. Предполагалось, что те немногие колонисты, что выжили, «жили в сплошной анархии, даже не собираясь обращать местных в христианскую веру или разведывать земли…» Однако теперь по Кастилии поползли слухи, что «золото на tierra firme можно ловить на удочку». Мысль о «золотых реках», конечно, опьяняла. Поэтому огромное количество мужчин и некоторые женщины отправились туда «порыбачить». Петер Мартир чуть позже писал с иронией:

«Теперь Испании не надо раскапывать землю до самых глубин Ада или строить огромные дороги, или дырявить горы ценой огромного труда и рисковать тысячу раз, чтобы добыть богатства из земли. Она найдет богатства на поверхности, копая не так глубоко… Жемчуг (так же) будут собирать без особого труда».

Творческий энтузиазм Бальбоа вышел ему боком. Король и епископ Фонсека окрестили Дарьен Золотой Кастилией, «Castilla del Oro». Они немедленно запланировали новую экспедицию, которую возглавил бы «важный человек».

Сначала король назначил главой предприятия Диего де Авилу, коменданта города Авилы, но затем передумал. Никто так и не понял, почему. Потом, благодаря поддержке Фонсеки, губернатором новой золотой колонии был назначен престарелый солдат Педро Ариас Авила, известный при дворе как «Педрариас». Ему было велено создать долговременное поселение. Не было никакого упоминания о его подчинении Диего Колону – Педрариас должен был править независимо от адмирала в Санто-Доминго.

2 августа 1513 года Педрариасу были выданы его инструкции. Он, как капитан-генерал и губернатор «как на суше, так и на море, должен прибыть на материк, как мы его ранее называли и который ныне называться должен Золотой Кастилией». В приказе говорилось, что «на кораблях не должно быть слишком много народу и отправляться нужно через Канарские острова. По дороге пройти через острова каннибалов [Малые Антильские]. Пятая часть [всей добычи] должна отойти Короне, все новые города должны получать свои имена после обсуждения с епископом Кеведо. Местных женщин не похищать, карточные и прочие игры запретить…».

Это была лишь вторая финансируемая Короной экспедиция с 1492 года – первой была экспедиция Колумба в 1493 году. Все остальные финансировались частными лицами. Произошедшее позволило Короне начать новую эру испанских завоеваний, и права семьи Колумба еще более отошли на задний план.

И противники, и друзья Бальбоа пытались каким-либо образом отменить назначение Педрариаса. Но Фонсека сказал королю:

«О Ваше католическое Высочество, Педро Ариас – храбрый человек, который часто рисковал своей жизнью во имя Вашего Высочества и который, как нам известно по большому опыту, командовал войсками. Он замечательно показал себя в войне против мусульман, где он проявил свою солдатскую храбрость и расчетливость офицера. По моему мнению, было бы попросту грубо снимать его с поста в ответ на инсинуации завистливых личностей. Посему, позвольте этому хорошему человеку отправиться в путь под Вашим покровительством. Позвольте этому преданному приверженцу Вашего Высочества, жившему с самого рождения во дворце, отправиться в путь».

Но в итоге Педрариас отправился из Санлукара в «Castilla del Oro» только 11 апреля 1514 года. Его экспедиция задержалась, пока не была проведена ревизия «Требований». Это привело в бешенство, как минимум, Фернандеса де Энсисо, планировавшего отправиться вместе с Педрариасом, дабы раз и навсегда разделаться со своим врагом, Бальбоа.

Подготовка флота Педрариаса к отплытию была ответственностью Каса де Контратасьон. Но в то же время Каса имела лишь исполнительную власть. Право принимать какие-либо решения оставалось за советниками короля, а именно за Фонсекой и Кончильосом. Король был особенно заинтересован в экспедиции, и все лето 1513 года в Севилье интерес к происходившему был велик. Небольшая группа солдат вернулась из Италии, и некоторые из тех, кто сражался вместе с Эль Гран Капитаном, были внесены в список экспедиции. 28 июля был издан любопытный указ, в котором было велено умерить количество предметов роскоши в экспедиции Педрариаса.

Бальбоа, услышав о предполагаемом путешествии, решил сам отыскать золотую землю, о которой говорил сын Комогре. Он отправился по морю, взяв с собой 190 человек, и высадился в области Кареки, где правил касик Коиба. Он прошел прямо к горам через территорию сбежавшего вождя по имени Помча. Бальбоа посылал ему сообщения, предлагая союз, который в конце концов был заключен. Бальбоа предложил Помче железный топор. «Нет такого инструмента, который местные так бы ценили, поскольку у них таковых нет», – писал Мартир. Однако индейцам нравились и стеклянные бусины, из которых делали ожерелья, а также зеркала и медные колокольчики. Испанцы в ответ на это получили золота на 110 песо. Касик Помча дал им проводников, которые помогли бы пройти через «недоступные ущелья, населенные свирепыми зверями».

Конкистадоры взобрались на «крутые горы и пересекли несколько крупных рек как с помощью импровизированных мостов, так и перекидывая стволы деревьев и балки с одного берега на другой». Им бросил вызов Куарека, владыка местности с одноименным названием, вышедший впереди своей обнаженной орды и сказавший примерно следующее: «Пускай вернутся той дорогой, что пришли, если они не желают погибнуть все до одного». Но вскоре и он, и его люди остолбенели от ужаса перед выстрелами мушкетов, поскольку сочли, что испанцы управляли громом и молнией, и «шесть сотен из них были убиты подобно диким зверям». Когда Бальбоа узнал, что брат Куареки, а также некоторые его «придворные» были трансвеститами, он отдал их на растерзание собакам – конкистадоры порой были яростными блюстителями нравов и морали. (Поскольку индейцы носили не так много одежды, чтобы узреть трансвестизм, требовалось богатое воображение.)

Бальбоа решил пересечь полуостров. По пути он встретил красивую индейскую женщину, которая послужила ему в качестве переводчика. Ведомый ее соотечественниками, пройдя через густые джунгли, которые ни он, ни его люди никогда еще не видели, в конце сентября 1513 года с «лысого холма» на месте, которое ныне является Панамой, он впервые увидел долгожданное «Южное Море» – Тихий океан. Бальбоа добрался до этой горной вершины вместе с фраем Андресом де Вера, лиценциатом Андресом Вальдеррабано и стойким эстремадурцем из Трухильо по имени Франсиско Писарро – со священником, адвокатом и будущим великим завоевателем. Бальбоа «отправился на вершину и первым достиг ее… Преклонив колени, он воздел руки к небесам и приветствовал Южное море… Он поблагодарил Бога и всех святых за то, что они дали ему, простому человеку без всякого опыта и влияния, такую возможность. Завершив свою молитву в военном стиле, он помахал рукой некоторым из своих соотечественников и показал им то, к чему они стремились…» Все его товарищи радостно закричали. «Исполненный гордостью больше, чем Ганнибал, показывавший своим солдатам Италию и Альпы… он пообещал несметные богатства своим людям, сказав: „Узрите же долгожданный океан! Узрите же, те, кто перенес все тяготы, узрите же страну, о которой сын Комогре и другие аборигены говорили столь чудесные вещи…”»

В качестве знака власти Бальбоа сложил кучу камней в форме алтаря и, «дабы будущие поколения не обвиняли их во лжи, они начертали там, а также на стволах деревьев, имя короля Кастилии». Адвокат Вальдеррабано составил заявление об открытии, подписанное всеми присутствовавшими испанцами. Священник Андрес де Вера подписался первым. Также считается, что при этом присутствовали собака и чернокожий раб.

Опьяненные ощущениями этого момента, Бальбоа и его друзья продолжили путь и победили касика Чиапеса, который хотел преградить им дорогу. Испанцы спустили группу бойцовых собак и разрядили свои ужасающие ружья. Звук выстрела раскатился по горам и «пороховой дым, казалось, выбрасывал пламя; и когда индейцы учуяли запах серы, который к ним нес ветер, они в панике бежали, падая на землю». Испанцы подошли к ним в боевом порядке, убили нескольких и взяли остальных в плен. Затем они согласились на перемирие с Чиапесом, давшему Бальбоа 400 песо золотом и получившему в ответ «изделия европейского производства…» Испанцы затем отправились на берег долгожданного океана «и на глазах у туземцев они объявили власть над морем и странами, граничащими с ним, от имени Фердинанда и Хуаны». На первый взгляд это кажется смешным, но потом начинаешь восхищаться отвагой Бальбоа и его людей.

Бальбоа оставил некоторое количество своих людей вместе с Чиапесом и отправился в путь, взяв восемьдесят человек и нескольких индейцев. Он проплыл на каноэ вверх по реке до земель касика Кокеры. Там все прошло по стандартной уже схеме: касик попытался сражаться, но безуспешно; посланник Чиапеса посоветовал ему сдаться, он сдался и обменялся подарками с испанцами. Бальбоа посетил залив Сан-Мигель и дал ему это имя – в честь архангела, который, как он предполагал, покровительствовал ему. Затем он вышел в открытое море, где он и его люди чуть не утонули. Они нашли убежище на некоем острове. Пережив ночь, они обнаружили, что их каноэ были наполовину уничтожены и заполнены песком. Но все же они их починили и пересекли земли касика Тумако, который подарил им четыре фунта местного жемчуга, что их «весьма порадовало». Баск Арболанте взял их с собой в Испанию и пытался убедить короля Фердинанда в великих достоинствах Бальбоа. Но было уже слишком поздно.

Бальбоа нашел для себя и другие места, богатые жемчугом, и отобрал несколько самых красивых и мелких жемчужин. Продолжались стычки с касиками, порой удавалось наладить хорошие отношения, порой на них спускали собак. Вожди почти всегда давали золото в обмен на бусины и топоры, которые они ценили. Что же до испанцев, то им тоже пришлось заплатить за свое стяжательство: «У них было полно золота, но голод лишил их сил продолжать путь…»

Это были необыкновенные путешествия по совершенно неизвестной территории, осуществленные с решимостью и воображением, несмотря на такие трудности, как жара, насекомые, дикие звери, джунгли и отсутствие определенного пути.

Трудно сказать, какие на этих землях жили племена. Но регион был населен людьми, говорившими либо на языках коибе или куэра, либо на их диалектах. Они выращивали множество овощей, основными из которых были маис и маниока. Мясо коптили ради сохранности. Источником пищи для аборигенов служили олени, игуаны, черепахи и утки. Птиц ловили сетями. Рыба и моллюски также были важной частью питания. Обычным напитком было маисовое пиво чича.

Эти племена жили в деревнях с населением до 1500 человек, обычно укрепленных деревянным частоколом, и в которых были дома разных размеров. Дома касиков были порой огромными. Внутри, как обычно у коренных американцев, были гамаки или скамьи, покрывала, корзины и ширмы.

Большинство этих людей разрисовывали себя или носили татуировки, а вожди носили украшения – золотые шлемы, головные уборы с перьями, серьги в носу, губах, ожерелья и так далее. У этих людей была хорошо развита обработка металла. Они изобрели множество способов отливки, покрытия металлом, пайки и холодной ковки. У них имелось гончарное дело, и они плели большие корзины. Их вожди жили в роскоши; у них было множество рабов – в отличие от таино.

На всей этой территории, похоже, имелись регулярные армии, вооруженные копьями, дротиками, луками и стрелами. Эти туземцы устраивали игры в мяч – как и таино; но церемонии у них были гораздо более пышными.

После многочисленных задержек и одного-двух фальстартов, Педрариас покинул Санлукар-де-Баррамеда в Святой вторник, 11 апреля 1514 года. У него было двадцать три корабля, девять из которых были каравеллами (в том числе четыре португальских), еще два старыми каравеллами для транспортировки пассажиров и груза, четыре – бригантинами, похожими на пинассы, а восемь – простыми рыбачьими судами. Четырнадцать судов принадлежали королю, три были наняты (одно – совместными силами Фернандеса де Энсисо и торговца галетами Хуана Лопеса). Одно судно было профинансировано мадридским банкиром Алонсо Гутьерресом, который тогда участвовал во всех морских предприятиях ради выгоды торговли. Конверсо из Бургоса (и будущий конкистадор в Мексике), Хуан де Бургос, владел одним из кораблей, в то время как распределитель земель Эспаньолы Родриго де Альбукерке владел другим. Сам Педрариас был владельцем третьего, который, похоже, был крупной баркой.

Еще одна каравелла, «Санта-Мария», присоединилась к флоту на Канарских островах. На ней находились военные – капитан Хуан де Сурита и еще двое офицеров, чьей задачей было обучение солдат на Канарах. Предполагалось, что они сыграют важную роль в завоевании. Это был единственный корабль, у капитана которого, Хуана де Камарго, было разрешение причалить в Санто-Доминго.

В итоге рыбацкие корабли, как и бригантины, так и не вышли в море – либо по причине плохого состояния, либо из-за перегрузки. Под присмотром плотника из Санлукара, Кристобаля Маркеса, было приказано собрать четыре судна в Дарьене. Все они были аккуратно загружены, дабы избежать перегрузки. Именно перегрузку посчитали причиной трагедии, случившейся в начале путешествия Овандо в 1502 году.

Стоимость экспедиции составила более 10 миллионов мараведи. Это было самое дорогое предприятие, проводимое Кастилией в Новом Свете.

Педрариас был необычным выбором на пост командующего экспедицией. Сколь бы правдивыми ни были жалобы на его жестокость, высокомерие и импульсивность, нельзя отрицать самоотверженности, с которой он вел экспедицию в Новый Свет в свои семьдесят лет. Он происходил из одной из интересных семей конверсо из Сеговии, хотя по характеру совершенно не походил на еврея: он не мог сидеть сложа руки, был совершенно несдержан, непредсказуем – полная противоположность мыслителю. Он был младшим братом графа Пуньонростро и был известен при дворе как бретер, щеголь и «великий лизоблюд». Его дедушкой был Диего де Ариас, «Диегариас», казначей Кастилии при Энрике IV. А его отец, второй граф Пуньонростро, также был известен как Педрариас «Храбрый». Дядя, Хуан де Ариас, много лет был епископом Сеговии и являлся родоначальником испанского книгопечатания. Позднее он стал в Сеговии предводителем тех, кто выступил против своенравного поведения коменданта алькасара, фаворита королевы Изабеллы маркиза Мойи Андре де Кабрера, который его и изгнал. В 1491 году инквизиция обвинила епископа Ариаса в ереси, и Корона, поддержав инквизицию, выиграла последующий спор с папским престолом. Но епископ Хуан умер до того, как дело дошло до суда.

Конкистадор Педрариас был высок, бледен, у него были зеленые глаза и рыжие волосы. Он родился скорее всего в 1440 году. Посему, со слов Лас Касаса, он был «человеком в возрасте, ему было за шестьдесят», когда он отправился в Индии. Он был пажом двух королей Кастилии – сначала Хуана II, а затем Энрике IV. Он женился на Изабелле де Бобадилья, дочери Франсиско де Бобадильи, который правил Эспаньолой в период между 1500 и 1502 годами, и утонул после того, как послал братьев Колумбов домой в цепях. Его супруга была также племянницей Беатрис де Бобадильи, близкой подруги королевы Изабеллы, и фрейлиной ее дочери, несчастной Хуаны, на ее злосчастной свадьбе в Брюсселе.

Педрариас во время африканской кампании 1510 года был одним из заместителей Педро Наварро, специалиста по минам. В документе о пожаловании герба от 1512 года упоминается, что он участвовал «в святом завоевании Гранады и Африки… в захвате Орана, где вы с честью показали себя, а также в завоевании Бугии». Но не только о его тяжелом труде во время войны стоит рассказать. Он был смертельно ранен в Африке, и родственники Педрариаса решили похоронить его в монастыре Богоматери от Креста на окраине Торрехона, недалеко от Мадрида, но когда он был уже в гробу, один из слуг, обнимая его в последний раз, обнаружил, что тот жив. Этот инцидент решительно повлиял на «Щеголя», подарив ему еще одно прозвище – «Возрожденный». С тех пор каждый год он слушал торжественную заупокойную службу, лежа в гробу, благодаря Бога за то, что Он спас его в последнюю минуту.

Жалованье Педрариаса в Кастилье-де-Оро было чуть больше, чем у Овандо: 366 000 мараведи в год; половину – 183 000 – ему выдали в качестве аванса при назначении.

Его банкирами и поставщиками были Хуан де Кордова, серебряных дел мастер из Севильи, являвшийся другом семьи Колумбов, и становившиеся с каждым годом все более влиятельными Чентурионе и Гримальди. С тех пор Гаспаре Чентурионе (Гаспар Сентурион), чье состояние изначально основывалось на торговле пшеницей с Севильей, стоял за каждой экспедицией в Новый Свет. Другие генуэзцы, Августин Вивальдо и Николас Гримальди, получили разрешение прибыть самим или отправить своих представителей на tierra firme и «вести торговлю так, словно бы они были испанцами».

В дополнение Педро Баэс, мажордом Педрариаса, объявил перед отплытием из Кастилии, что он получил 10 500 мараведи от другого Гримальди – Августина, от имени своего брата Бернардо для покупки припасов в Севилье. Конкистадор по имени Эрнандо де Сото из Вильянуэвы-де-ла-Серена в Эстремадуре, позднее ставший известным во Флориде, рассказал, что он получил ссуду в 3000 мараведи от Хуана Франсиско де Гримальди, в то время как Фернандес де Энсисо, Педро Камачо, Хуан Фернандес де Энсисо (скорее всего брат географа) и торговец Гонсало де Севилья решили вернуть 225 дукатов Хуану Гримальди и Сентуриону. Деньги были заняты для оснащения кораблей. Санчо Гомес де Кордова, придворный, разрешил Хуану Франсиско де Гримальди и Гаспару Сентуриону, а также Хуану де Кордове взять с собой троих чернокожих рабов. Таким образом, эта великая королевская экспедиция, как и первая экспедиция Колумба в Новый Свет, во многом проходила под влиянием генуэзцев.

Несмотря на роль генуэзцев, большинство членов экспедиции были испанцами. Петер Мартир с трудом сумел добиться разрешения на путешествие для итальянского ботаника, Франческо Кото, но в конечном счете смог это сделать благодаря вмешательству короля.

Педрариас взял с собой примерно две тысячи человек – «все идальго и выдающиеся люди». По словам Паскуаля де Андагойи, одного из его капитанов, это были «наиболее яркие личности Испании, которые когда-либо покидали ее берег». Предположительно, количество участников составляло 3000, при том что первоначальный список включал 800 человек.

Среди тех, кто сопровождал «Щеголя», было множество его друзей; среди них – сам Паскуаль де Андагойя, сыгравший потом большую роль в завоевании Перу. Также там был Мартин Фернандес де Энсисо, которого пригласили, «потому что у него был опыт как на земле, так и на флоте», Себастьян де Беналькасар, который также позднее прославился в Перу, Эрнандо де Лике – послушник, который воевал вместе с Писарро, Бернардино Васкес де Тапиа, который сражался вместе с Кортесом в Мексике, Эрнандо де Сото, прославившийся как в Перу, так и во Флориде, Диего дель Альмагро – союзник, а затем противник Писарро, а также Диего де Товилья, летописец правления Педрариаса (описал в своей книге «La Barbarica»).

Также, конечно, был Алонсо де ла Пуэнте, казначей и бывший секретарь инфанта Фердинанда; Диего Маркес, адвокат и главный куратор второго путешествия Колумба, потерявшийся на шесть дней на Гуадалупе в 1493 году; Хуан де Тавира, куратор и протеже королевы Португалии; будущий историк Гонсало Фернандес де Овьедо, протеже Фонсеки, который, хотя ему и сравнялось уже тридцать шесть лет, еще не нашел своего призвания. Он должен был заниматься шахтами Кастилии-де-Оро и переплавкой золота.

Овьедо происходил из Астурии, похоже, он был родом из старой семьи нотариусов-конверсо. Он начал свою карьеру в 1485 году как камергер герцога Вильяэрмоса, бастарда короля Хуана II Арагонского и первого командующего национальной Эрмандады. В 1491 году он отправился ко двору инфанта Хуана, а затем в Неаполь вместе с доном Фадрике, герцогом Калабрии. Сначала он женился на Маргарите де Вергара, которая, по слухам, была самой красивой женщиной Толедо, с белокурыми волосами до земли. Она умерла в родах. Вторым браком он женился на Изабелле де Агилар, от которой у него было двое детей. Он был нотариусом инквизиции в 1507 году, затем находился при неаполитанском дворе. Он хотел бы вернуться в Италию, но ему это так и не удалось.

Педрариаса также сопровождал епископ Кеведо. Этот прелат был назначен епископом «Betica Aurea» в Кастилии-де-Оро. Его резиденция находилась в Дарьене. Его поддерживал декан Хуан Перес де Сальдуэндо, священник из Торрихоса (который уже побывал в Санто-Доминго), а также архидьякон, кантор, различные каноники, трое ризничих и архипресвитер, не считая шестерых францисканцев. Епископ, конечно же, имел при себе епископский перстень, серебряный посох и нагрудный крест, церковную ризу, освященные свечи, коврики, молитвенники, алтари, кадила, чаши, несколько серебряных крестов и шесть картин на религиозные темы. Никаких скидок на жизнь в тропиках не давалось.

Пассажирами «Педрарии» было множество хорошо одетых кастильских господ. Некоторые прибыли в Дарьен в «шелке, а кто-то – в парче». Некоторые из этих щеголей воевали с Италией, где, как говорил король, «пристрастились к жутчайшим порокам».

Путешествие и пропитание для всех пассажиров или эмигрантов было бесплатным, как и провизия на первый месяц после прибытия. К тому времени предполагалось, что все найдут, чем поживиться. Но для избежания дефицита запасов провизии было взято на полтора года, дабы потом продавать ее по приемлемой цене. В течение четырех лет эмигранты могли вернуться в Испанию без всяких пошлин на соль, жемчуг и драгоценные камни – конечно же, после того как уплатят королевскую пятину. И на время этого периода они были свободны от всяких судебных дел!

В этой экспедиции были несколько рабов-туземцев с tierra firme (не из той части, куда отправился Педрариас), а также пятьдесят так называемых индейцев, привезенных в Испанию с Эспаньолы, которые должны были знать о том, как добывать золото. Наконец, король, хотя и будучи больным и уставшим, передал экспедиции почти двадцать миллионов мараведи и занялся многими деталями плана гораздо плотнее, чем когда-либо ранее с 1492 года. Как и его подданные, он был очарован письмом Нуньеса де Бальбоа, которое рассказывало о золотых ресурсах колонии. Он считал данное предприятие «одним из самых важных в мире». Он был уверен, что если отложить отправление даже на один-единственный день, это сильно повредит экспедиции.

Денег было достаточно. Кристобаль де Моралес, художник из Севильи, расписавший зал для приемов Каса де Контратасьон, придумал для Педрариаса великолепный королевский флаг с раздвоенным концом, со львами и орлами. Также было еще три шелковых флага, расписанных Педро Рамиресом: один был сделан в монастыре Богоматери Ла-Антигуа, один – в монастыре Апостола Сантьяго и еще один – в монастыре Иерусалимского Креста. Ружья были закуплены на королевском заводе в Малаге, в то время как остальные военные принадлежности закупили в Бискайе. Диего Колона попросили прислать Педрариасу переводчиков, однако в распоряжении не принималось в расчет то, что языки Эспаньолы отличались от языков тех индейцев, что жили в районе Панамского перешейка.

Педрариас сделал все, чтобы нанять лучших лоцманов. Лоцманом его корабля, назначенным самим королем, был Хуан (Джованни) Веспуччи, племянник Америго, который, как и его дядя, был родом из Флоренции. Хуан Серрано (позднее плававший с Магелланом) стал главным лоцманом флота. Андрес де Висенте Ианьес де Пинсон должен был стать лоцманом «Санто-Эспириту» – но ему пришлось отказаться из-за здоровья, и его место занял Родриго Ианьес (скорее всего, его сын).

Большинство членов экспедиции привлекали земли и золото; в конце концов король же сказал: «Мы желаем разделить дома, места, земли и фермы, дабы создать различие между пехотинцами и теми, кто менее важен».

Король по совету инквизиции рекомендовал Каса де Контратасьон не позволять отправляться в Индии ни детям тех, кого «очистила» инквизиция, ни правнукам тех, кого сожгли по обвинению в ереси. Однако несколько таких людей все же попали на борт: например Маэстре Энрике, португальский хирург. Запрет не коснулся Лас Касаса – возможно, это было преднамеренно. Также запрещалось пускать адвокатов, что было беспрецендентно.

С экспедицией шли многочисленные слуги, некоторые из них специально были наняты на тот период. Также на кораблях было некоторое количество черных рабов: например у Педрариаса их насчитывалось двенадцать, десять было у Алонсо де ла Пуэнте, трое у Санчо Гомеса де Кордовы.

Военное снаряжение представляет особый интерес, поскольку это была смесь старого и нового вооружения. Педрариас взял с собой сорок аркебуз, два маленьких фальконета (легкие пушки), шесть рибадокуине (бронзовые пушки), почти двести мечей с украшенными ножнами, 500 пик, 50 длинных рыцарских копий, 800 коротких копий, 50 железных булав и 200 даг из Вильяреаля, ножны для которых продал экспедиции некий Бартоломе Муньос с Калье-Сьерпес в Севилье.

Состоялась дискуссия о том, какие доспехи подойдут лучше всего. Некоторые предполагали, что оптимальным будет сплошной металлический доспех; другие считали, что лучшим окажется прочный дублет, подбитый хлопком или шерстью, известный как эскапиль. В конце концов, у индейцев никогда не встречалось мощного оружия. В итоге последнее слово осталось за самозваным экспертом – Фернандесом де Энсисо из Ураба: он порекомендовал использовать бронзовые нагрудники с прикрепленными обочьями по 500 мараведи за каждый. По прибытии в Кастилия-де-Оро каждого мужчину, которому выдавали такую броню, обязывали заплатить за нее три дуката – эквивалент двухмесячного жалованья. Педрариас также взял с собой более 700 шлемов с небольшими крыльями. Он купил 1000 деревянных щитов, сделанных из «драконьего дерева» на Канарах.

Большая часть этой экипировки была поставлена шестью десятками купцов из Басконии, по большей части из Аспейтии, Эйбара, Сан-Себастьяна и Дуранго. В целом в Стране Басков было потрачено почти 700 000 мараведи. Именно после всех этих закупок в экономическую историю Испании вошли такие известные впоследствии семьи, как Агирре, Мотрико, Ибарра и Арриола. Ружья же были по большей части из Малаги.

Педрариас взял тридцать пять бочек вина и зерна; две бочки меда; шестьдесят арроб уксуса и столько же масла. Лиценциат Барреда и его фармацевт Солорсано закупили множество медикаментов для «первой аптеки Нового Света». Возчики неплохо зарабатывали: они доставляли товары из Санлукара-эль-Майор, Малаги или Страны Басков.

Педрариас планировал оставить в Испании свою жену, Изабеллу де Бобадилья. Но она была родом из несговорчивой и опытной семьи и, когда ей это предложили, написала:

«Мой дорогой муж, мы были вместе с молодых лет, как мне казалось, ради того, чтобы жить вместе и никогда не расставаться. Куда бы тебя ни повела судьба, будь это бурное море или трудности, ожидающие тебя на суше, я должна тебя сопровождать. Никакая угроза смерти не страшит меня так, как разлука с тобой, как то, что я буду жить без тебя, вдали от тебя. Я скорее умру или пойду на корм рыбам или каннибалам, чем буду вечно плакать и горевать, ожидая не мужа, а его писем… Дети, которых нам дал Господь [а их было девять], ни на секунду меня не задержат. Мы оставим им наследство и приданое – этого будет достаточно, чтобы они могли жить соответственно своему положению, и к тому же у меня нет других занятий».

В итоге она взяла с собой двух детей. Изабелла была не первой из губернаторских жен, сопровождавших своих мужей в Новый Свет. Эта честь выпала Марии де Толедо, жене Диего Колона. Но Изабелла направлялась в гораздо более дикую колонию.