Когда флот Педрариаса отчалил, сам он находился на борту каравеллы «Богородица Консепсьонская». Самым интересным из капитанов кораблей был Алонсо Кинтеро, капитан «Санта-Каталины». Уроженец Палоса, он переправлял пассажиров и товары из Севильи в Санто-Доминго уже более десяти лет. Среди его пассажиров в 1506 году был Эрнан Кортес, который к 1513 году перебрался с Санто-Доминго на Кубу.

Педрариас шел южным путем до Карибского моря и причалил к Доминике 3 июня. Здесь он назвал большую бухту в честь епископа Фонсеки, столкнулся с индейцами и, отказавшись от мысли останавливаться в других местах Малых Антильских островов, отправился к нынешней Санта-Марте в Колумбии, куда прибыл 12 июня.

Там 19 июня он устроил первое чтение «Требования» законника Паласиоса Рубиоса. Это сделал его нотариус Родриго де Кольменарес. По берегу туда-сюда бегали индейцы с отравленными стрелами, ожидая прибытия испанцев, чьи корабли они заметили в море. Тела их были разрисованы, в волосах торчали перья. Всего там было около семидесяти индейцев, и Педрариас с Родриго де Кольменаресом сочли, что это достаточное количество слушателей, чтобы огласить им новое узаконенное заявление.

Текст был оглашен с помощью индейской девушки, которая была захвачена во время предыдущей экспедиции (вероятно, братьями Герра или Веспуччи) и на сей раз привезена из Испании. Впервые индейцы услышали странные утверждения о том, как Господь, наш Владыка, создал небо и землю, как были созданы какие-то Адам и Ева, от которых происходят и император, и шут. Это было более пяти тысяч лет назад. Господь Бог наш позже передал власть над миром одному человеку – святому Петру. Его назвали «папой», и нынешний папа является его преемником.

Один из последних пап отдал эти острова Карибского моря, а также tierra firme вышеуказанным королю и королеве Кастилии, продолжал Кольменарес, и «я прошу и требую от вас, прекрасно понимающих мои слова, чтобы вы признали церковь владыкой и главой Вселенной, наших владык – главами и владыками этих островов и континента в силу вышеуказанного пожалования. И если вы это принимаете, я приму вас со всей любовью и милосердием, и оставлю ваших детей, жен и хозяйства свободными без сервитута…».

Естественно, это заявление было встречено молчанием. Никто среди индейцев ни слова ни понял. Затем на испанцев обрушился град стрел. В ответ прозвучали выстрелы. Это обратило индейцев в бегство, и они скрылись в лесистых горах.

Фернандес де Овьедо сказал Педрариасу: «Господин, сдается мне, эти индейцы не станут слушать теологию этого „Требования”, а у вас нет никого, кто бы мог разъяснить им это. Не хочет ли ваша честь, чтобы мы сдерживали их, пока не удастся захватить одного из этих индейцев и посадить в клетку, чтобы разъяснить ему все это на досуге, а мой господин епископ мог объяснить это ему?» Затем Овьедо передал документ Педрариасу, который со смехом взял его, и к этому смеху присоединились все, кто услышал эту речь. Но эти «Требования» продолжали зачитывать деревьям и пустым деревням, иногда под барабанный бой, иногда с кораблей у побережья острова.

Лас Касас говорил, что не знал, смеяться ему или плакать, когда слышал чтение этого документа. Даже автор документа, Паласиос Рубиос, посмеялся бы, если бы Овьедо рассказал ему об этом.

По пути к заливу Картахены шторм занес Педрариаса на Исла-Фуэрте, где он захватил в плен нескольких индейцев. 30 июня 1513 года он добрался до места назначения – Санта-Марии-ла-Антигуа-де-Дарьен в западной части залива Ураба.

Там он обнаружил колонию из сотни с небольшим испанцев, на которых работали около 1500 индейцев в качестве слуг или батраков. Комендантом, конечно, был Нуньес де Бальбоа. Поселение казалось богатым. Лас Касас сообщал, что колонисты до 1512 года получили доход свыше 36 миллионов мараведи, из которых 7 миллионов поступили королю. В то же время поход Нуньеса де Бальбоа в «Южное море» принес более 13 миллионов мараведи. Овьедо счел, что Бальбоа и его друзья живут хорошо и разбогатеют. Один Бальбоа заработал более 5 миллионов мараведи. Ему также удалось добиться, чтобы его индейцы были более-менее довольны – если и не «кротки как овечки», как он позднее утверждал.

Бальбоа, находившийся в трех милях от берега в Санта-Марии, был извещен через гонца о новом событии: «Сеньор, Педрариас прибыл в порт и повел себя как губернатор этих земель». Бальбоа заявил, что весьма доволен этим и устроил прием в честь нового губернатора. Действительно, он с колонистами встретил Педрариаса с пением «Te Deum Laudamus», два предводителя обнялись, а затем Педрариас, его супруга и епископ Кеведо торжественно вошли в город, который уроженцам Сеговии должен был показаться самой убогой дырой на земле. Старые жители предложили новоприбывшим свои дома до тех пор, пока индейцы не построят для них новые. Но это не решило проблемы размещения, поскольку строительство новых домов требовало времени.

Педрариас направился в ратушу, где представил свой мандат и, уволив всех старых советников, зависящих от Бальбоа, назначил новых. Он имел с Бальбоа долгий разговор в учтивом тоне, расспрашивая подробности о землях, а также передал ему благодарность от короля за все, что он сделал. В ответ Бальбоа 2 июля дал Педрариасу отчет по обнаруженному им золоту и перечислил имена всех касиков, которых он покорил.

Затем началось резиденсия Бальбоа, в котором ответственным судьей был лиценциат Гаспар де Эспиноса, сопровождавший Педрариаса. Это вызвало долгую ссору между друзьями Бальбоа и Фернандеса де Энсисо, которого Бальбоа изгнал и который теперь вернулся. Но Эспиноса не позволил врагам Бальбоа руководить своими решениями. В действительности он быстро понял, что Бальбоа был замечательным предводителем, как понял это и епископ Кеведо. С другой стороны, Педрариас хотел отправить Бальбоа в Испанию в кандалах из-за его самоуверенности и непокорности. Кеведо удалось не допустить этого, в результате его обвинили в закулисных переговорах с Бальбоа. Тем временем Педрариаса подкосила болезнь – вероятно, подагра, из-за которой он постоянно не мог заниматься делами.

Мартир говорит, что в Дарьене царила атмосфера процветания. Он писал папе:

«Все, что испанцы посадили или посеяли в Урабе, выросло великолепно. Разве, ваше святейшество, это не достойно высочайшего восхищения? Все виды семян, все прививки, сахарный тростник, саженцы деревьев, черенки, не говоря уже о курах и четвероногих, о которых я упоминал, были привезены из Европы. О восхитительное плодородие! Огурцы и прочие овощи готовы к сбору менее чем за двадцать дней! Капуста, свекла, латук, салат и прочие овощи созревают за десять дней, тыквы и дыни собирают через двадцать восемь дней после того, как посеяны семена. Саженцы и рассада деревьев, которые мы сажаем в наших питомниках или канавах, равно как и черенки деревьев, таких же, как в Испании, приносят плоды так же быстро, как на Эспаньоле».

Но географическое положение колонии было не столь благодатным. «Захолустный городок Антигуа, состоящий из двух сотен домов в туземном стиле, в котором жили испанцы Бальбоа, с трудом мог вместить 1500 новых поселенцев. Болезни и голод… сокращали жизнь поселенцев…» – писал Паскуаль Андагойя. Он добавлял: «Эти поселения до тех пор были маленькими и могли сами себя обеспечивать. Но они не могли вместить новых поселенцев… люди начали заболевать так, что их невозможно было вылечить, и такими образом за один-единственный месяц семьсот человек умерли от голода или modorra». Впервые это ужасное слово употреблялось для описания болезни, которая так повлияла на раннюю Испанскую империю. Вероятно, это была форма сонной болезни, возможно, «болезнь Чага» – изнурительный недуг, передаваемый насекомыми.

Кроме того, имели место волнения из-за того, что провизия, которую севильские чиновники предназначили для продажи, так и не была распределена. Вдобавок выяснилось, что большая часть из привезенных бекона и солонины, даже галеты и соленая рыба, протухли во время плавания. Инспектор Хуан де Тавира раздавал провизию маленькими пайками, но некоторые из тех, кто ее получал, продавали ее более богатым эмигрантам. Это прекратилось после поджога складов. Тогда новые колонисты начали разорять дома индейцев, иногда предлагая им шелковое платье за кусок хлеба. Рассказывали, что поселенцы из Севильи или Бургоса умирали с криком «Хлеба!» Затем последовал налет саранчи. Старая колония все больше сожалела о том, что сюда приехали новые поселенцы, – но растущее соперничество между Педрариасом и Бальбоа не давало рационально подойти к решению проблемы надвигающейся катастрофы.

«Золотые реки» из письма Бальбоа до сих пор казались далекими. Новые конкистадоры, которым недоставало опыта, настраивали против себя индейцев; многие из этих поселенцев уехали в Испанию при первой же возможности – среди них были францисканский епископ Хуан де Кеведо и историк Овьедо. Однако некоторые уезжали на Кубу, а оттуда, как Франсиско Монтехо, Бернардино Васкес де Тапиа и Берналь Диас де Кастильо, отправились с Кортесом в Мексику.

Тем временем король размышлял о том, какие взаимоотношения могли установиться между Бальбоа и Педрариасом. Он предписал последнему сотрудничать с первым и советоваться с ним в разных предприятиях. Затем он назначил Бальбоа аделантадо Южного моря и губернатором Панамы и Койбы. Но даже в такой должности он должен был подчиняться Педрариасу: король специально настоял, чтобы «здесь был один предводитель, и не более».

Тем временем Педрариас решил, что единственным для него выходом было послать капитанов по всем направлениям. Эти энтрадас, как они назывались, согласно Овьедо, были облавами – охотой за рабами. Овьедо добавляет, что ему просто не хватит времени описать все, что делали конкистадоры для того, чтобы загнать индейцев в ловушку. Эти энтрадас свели на нет довольно неплохие отношения с индейцами, которых в целом достиг Бальбоа. Постоянно зачитывались «Требования». Их читали по-испански, обычно с расстояния. Однажды, когда их смысл был растолкован Фернандесом де Энсисо касику индейцев сину, тот сказал: «О, папа, должно быть, был пьян», раз раздал земли, которые уже принадлежали другим. Однажды Хуан де Айора, самый жестокий из командиров Педрариаса, зачитал эту декларацию, когда индейцы уже стояли с веревками на шеях.

Эти долгие забытые рейды забытых ныне конкистадоров в дальние джунгли представляли собой странную смесь отваги и жестокости. Имена как испанцев, так и их центральноамериканских открытий – племен, людей, мест – поражают. Но это не должно нам помешать вспомнить те потрясающие и беспрецедентные предприятия, риск которых был высок, а потери – огромны.

Первую важную экспедицию на материк возглавил Луис Каррильо (свояк королевского секретаря, Лопе де Кончильоса). Будучи неопытным, Педрариас дал ему в помощь Франсиско Писарро, почти никому не известного. Они выступили с шестьюдесятью спутниками в южном направлении, основали на реке Анадес поселение, которое назвали Фонсека-Давила. Но они не нашли столько золота, как рассказывал Бальбоа, – добыча составила всего каких-то 1000 песо, хотя они и захватили много рабов. Экспедиция Каррильо вернулась в Дарьен. Педрариас был разгневан ее беспомощностью, но, возможно, из-за родства Каррильо и королевского секретаря не стал никого наказывать.

Вторая важная энтрада на запад была предпринята под командованием Хуана де Айоры, с которым ушли четыреста человек. Целью ее, согласно Овьедо, было продолжение дела Бальбоа – поиск самого узкого места Панамского перешейка и построение фортов вдоль него. И губернатор, и епископ дали Айоре краткие инструкции о том, чтобы тот был терпим с индейцами.

Айора разделил свой отряд на три группы: одна под командованием Хуана де Сориты, численностью в пятьдесят человек, двинулась в Покорису, а другая, возглавляемая Франсиско де Авилой, численностью в 150 человек, направилась к Тихому океану. Третья группа, под командованием самого Айоры, отправилась исследовать земли индейцев куэва.

Получив теплый прием в Комагреме и завоевав доверие индейцев, Айора и его люди атаковали гостеприимных хозяев, желая золота и рабов, пытая и травя их собаками. Однако вождь индейцев Тубанамы спасся и сумел, в свою очередь, атаковать испанцев. В октябре Айора вернулся в Дарьен, сославшись на болезнь и оставив вместо себя лейтенанта Эрнана Переса де Менесеса, – который основал Лос-Анадес в заливе Сан-Блас. Этот новый город был вскоре уничтожен, а много испанцев перебиты разъяренными индейцами. Мария де Агилар, любовница Айоры, которая храбро поехала со своим мужчиной, была захвачена касиком, который сделал ее своей наложницей. Впрочем, ее скоро убили другие жены касика. Затем Франсиско де Авила пытался основать город в Тумака (возможно, на месте нынешней Панамы) – но, заболев, оставил эту затею.

Во время этих походов Хуан де Айора обращался со встреченными касиками с такой жестокостью, что те стали непримиримыми врагами испанцев. Доведенные до крайности, они убивали испанцев порой в открытую, порой устраивая им ловушки. В тех местах, где во времена Бальбоа шла более-менее нормальная торговля, а касики были дружелюбны, теперь приходилось сражаться. Зато Айора, награбив таким путем достаточно золота, решил сбежать в Испанию. Похоже, Педрариас закрывал на это глаза.

К этому времени прибыли две каравеллы, доставив королевское послание о назначении Бальбоа на должность аделантадо, а также с новыми поселенцами на борту. Педрариас хотел перехватить эти письма, чтобы они не попали к Бальбоа. Но и Кеведо, и Бальбоа уже слышали о них, и Педрариасу пришлось собрать местный совет. Епископ Кеведо обвинил Педрариаса в нарушении распоряжений Короны, но Диего Маркес и Алонсо де ла Пуэнте решили, что эти письма не следует передавать Бальбоа, пока не будет закончена инспекция по его делу. В конце концов письма были переданы ему по настоянию епископа Кеведо. С этого момента Бальбоа действительно стали именовать аделантадо. Это лишь усугубило проблемы: Педрариас был в том возрасте, когда назначение значит все, и он чувствовал себя оскорбленным, поскольку это назначение явно угрожало его положению. Педрариас написал домой, жалуясь на то, что Бальбоа не исследовал тот регион, губернатором которого был назначен.

Тем временем закончилась резиденсия по делу Бальбоа. Несмотря на свое растущее восхищение его работой, Эспиноса нашел свидетельства нарушения субординации в отношении Короны, что стоило Бальбоа 1 565 000 мараведи, после чего он остался почти без денег. Тогда он написал несколько писем королю. Одно из них сохранилось – это письмо от 26 октября 1515 года, в котором Бальбоа требовал расследования событий в Дарьене. Ибо, писал он, касики и индейцы, которые были подобны агнцам, «обратились в диких львов, что стало плохой услугой Господу». Что до губернатора, то, может быть, он и почтенный человек, но «он очень стар для такой роли и весьма страдает от тяжкого недуга, который не оставляет его с того дня, как он прибыл». Он, считал Бальбоа, «человек весьма способный перегнуть палку». Он «никогда не наказывал тех, кто понес урон в различных энтрадах».

Бальбоа и Педрариас также конфликтовали по поводу нового указа, который позволял торговать рабами, захваченными в глубине островов. Бальбоа был против, но Педрариас сказал, что сейчас «лучше смириться с этим, поскольку людям есть чем заняться». Андагойя заметил, что в те дни «никто не желал заниматься миротворчеством или развитием поселения. Всех интересовала лишь добыча золота и рабов».

Последовала очередная entrada – теперь к Тихому океану. Возглавил этот поход Гаспар де Моралес. Он выступил вместе с Писарро и захватил очаровательный прибрежный остров Терарекуи, богатый жемчугом. Именно тогда Писарро услышал о богатой земле на юге, которой оказалась Перу. Для испанцев это была выгодная экспедиция. Они нашли одну необыкновенную жемчужину: La Peregrina или La Huerfana, весом в 31 карат. Моралес продал ее Педро дель Пуэрто, купцу, который вскоре, опасаясь владеть ею, продал ее Исабель де Бобадилье, от которой она вскоре перешла к супруге Карла V, императрице Изабелле, за 900 000 мараведи.

Моралес прошел через территорию новых племен, таких, как тутибра, чичама, гарачина и биру. Его люди вели себя чрезвычайно жестоко и захватили много рабов. Их сородичи-индейцы пытались их освободить, случилась жестокая битва, в ходе которой Моралес намеренно перебил всех своих пленных. Затем он вернулся в Дарьен и с благодарностью принял разрешение вернуться домой в Испанию.

Бальбоа тоже направился в новую экспедицию на поиски волшебного царства Дабеиба в предгорьях Анд, которое он описывал как полное золота и дворцов. Он выступил в поход с Луисом Каррильо и примерно двумя сотнями человек. Экспедиция оказалась неудачной. Бальбоа чуть не умер от стрелы, попавшей ему в голову, а Каррильо скончался от ран.

В марте 1515 года в поход на запад с сорока солдатами отправился Гонсало де Бадахос. Он дошел до колумбова мыса Грасиас-а-Диос, где ему не удалось подкупить или убедить касиков помочь ему. Там к нему присоединился Луис де Маркадо с пятнадцатью солдатами. Они решили пересечь горы и взять под испанскую власть Южное море. По дороге они зашли в Явана, откуда касик сбежал, захватив с собой все добро. Однако испанцы захватили несколько любопытно заклейменных рабов. Также они нашли изрядное количество золота и навестили касиков Тотонго и Таракуру и брата последнего Пананоме, а также других, по имени Аната, Скотия и Париза. Затем Бадахос вернулся в Дарьен.

Все эти предприятия были плохо спланированными попытками обогатиться. Их командиров мало интересовали открытия, интереса к спасению душ туземцев тоже замечено не было, в итоге предводителям досталось мало славы.

Наконец Педрариас отправился в собственное путешествие. Не проявляя активности с момента своего прибытия из-за постоянного недомогания, 28 ноября 1515 года он наконец-то выступил с 250 солдатами и двенадцатью каравеллами. Отряд направился на запад, в сторону залива Ураба, целью были поиски «конкистадора» Габриэля Бесерры, который умер там восемь месяцев назад. Была и еще одна цель – карательная, поскольку весь регион восстал против испанцев.

Педрариас и его люди высадились в Агуаде, двинулись внутрь континента к Агиле, затем к Акле, известной как «Huesos Humanos» (человеческие кости), поскольку там в прошлом развернулось сражение между касиком Картеа и его братом Чимой. Там Педрариас устроил пир, вино лилось рекой, и там он основал порт, который считал защищенным от корабельного червя. Оттуда, утверждал он, легко пешком дойти до Тихого океана. Это место, вероятно, находится недалеко от нынешнего города Колон.

Но Педрариас снова занемог (на сей раз, похоже, это был гепатит), и ему пришлось вернуться в Антигуа. Он прибыл туда 26 января 1517 года, оставив вместо себя опытного Лопе де Олано с приказом достроить порт; командиром остатка экспедиции был назначен Эспиноса. Свою энтраду он считал успешной: были добыты 45 миллионов мараведи и две тысячи рабов для продажи на Эспаньоле. Однако Лопе де Олано и члены его немногочисленного отряда вскоре умерли или были перебиты, и территория осталась под контролем индейцев.

Бальбоа втайне послал своего друга, Андреса де Гарабито, на Кубу, чтобы набрать людей для очередной экспедиции к Южному морю. Он оставил надежду найти добровольцев среди участников экспедиции Педрариаса, которые стали бы подчиняться ему, – пусть он формально и являлся аделантадо. Гарабито нашел шестьдесят добровольцев на Кубе и в Санто-Доминго. Они приехали тихо, ночью, но Педрариас их обнаружил. В бешенстве он арестовал Бальбоа и посадил в деревянную клетку у себя в доме.

Епископ Кеведо снова выступил в его защиту. Кеведо понимал, что единственным выходом для колонии является мир, и предложил Бальбоа жениться на одной из дочерей Педрариаса. Жена Педрариаса, Исабель де Бобадилья, согласилась, и в апреле 1516 года Бальбоа по доверенности женился на юной Марии. Его невеста находилась в то время в монастыре в Испании, откуда она так и не вышла. Через несколько месяцев освобожденный из заточения Бальбоа отправился вместе со своими людьми восстанавливать Аклу прежде, чем двинуться к Южному морю.

Эспиноса оставался командиром экспедиции Педрариаса, продолжая по пути убивать и захватывать рабов. При нем все еще были двести пехотинцев и десять всадников. Он перешел Сьерра-де-Карета, достиг верхнего каньона Байамо, где в отместку за истребление испанцев в Санта-Крус и Лос-Анадес перебил много индейцев. Затем он направился к реке Ната, где простоял со своими людьми четыре месяца, питаясь индейским маисом. Он вступил в земли Паризы, где устроил несколько засад, в которых решающую роль сыграли его лошади, – индейцы их боялись. Он вернулся вдоль полуострова Асуэро, и в апреле 1517 года пришел в Аклу, где мягко, но эффективно управлял Бальбоа. Люди Эспиносы нашли жителей Аклы «в хорошем состоянии, они питались так хорошо, словно жили в Сесилье». Там было много деревянных домов, немногочисленное испанское население процветало трудом индейских слуг и батраков.

В августе 1517 года Бальбоа снова отправился к Южному морю с двумя сотнями испанцев, сотней чернокожих рабов, приехавших с Педрариасом, и со множеством индейцев. Среди его людей были Андагойя, Эрнандо де Сото, Диего де ла Тобилья, Андрес де Вальберрабано, Эрнандо де Аргуэльо и Педро де Арболанча, из которых трое последних вложили все свои деньги в то, что Бальбоа назвал «компанией Южного моря» (Compaснa de la Mar del Sur). Педрариас сам хотел возглавить этот поход, но ему пришлось остаться из-за возраста и подагры.

Бальбоа приказал построить для экспедиции флотилию. Древесину добыли на побережье Карибского моря. Всю древесину, а также паруса, якоря, смоленую парусину и оснастку доставили через перешеек. Бальбоа считал, что лес на восточном побережье лучше. Это был воистину подвиг Геракла. Лас Касас считал, что более сотни индейцев-носильщиков умерли; другие дают цифру в четыре раза выше.

В итоге Акла стала штаб-квартирой Бальбоа. Оттуда испанцы и индейцы выступили в семидесятимильный поход до Рио-де-лас-Бальсас (Сабанас), где на обширном участке ровной земли была подготовлена верфь. Но когда туда доставили драгоценную карибскую древесину, выяснилось, что в конце концов большую часть ее источили черви.

В октябре 1518 года Бальбоа дошел до Тихого океана и построил здесь две бригантины, которые сам повел к Жемчужным островам. Бальбоа оставил на берегу несколько человек с приказом построить еще два корабля, а сам с сотней человек направился к заливу Сан-Мигель. Они подошли к Пурто-дель-Пиньяс, но им не дала высадиться здесь стая китов. Бальбоа надеялся основать собственную независимую колонию на побережье Тихого океана, в месте, более удобном, чем в Панаме, и подальше от Педрариаса.

Однако в Дарьене назревали перемены. Как мы уже видели, Кеведо и Овьедо вернулись в Испанию. Оба доложили о том, какие жестокости Педрариас позволял своим последователям. Их рассказы убедили короля Фердинанда в том, что надо найти замену губернатору. Даже епископ Фонсека был согласен: «Я уже говорил, что мы должны удалить оттуда этого человека». Королевский выбор пал на уважаемого чиновника, Лопе де Сосу, тогдашнего губернатора Гран-Канарии.

Слухи о переменах вскоре достигли Дарьена. Именно поэтому Бальбоа медлил на тихоокеанском побережье, ожидая прибытия нового чиновника. Он направил экспедицию в составе своих друзей (Гарабито, Вальдеррабано, Луиса Ботельо, Эрнана Муньоса), чтобы те привезли из Аклы побольше корабельного леса, а также выяснили, не прибыл ли еще новый губернатор. Педрариас опасался, что Бальбоа затевает мятеж, и послал отряд, чтобы захватить его людей. Он почти поверил их невинному отчету. Но затем он передумал и, разъяренный тем, что не смог убедить Бальбоа вернуться, послал своего старого подчиненного, безжалостного эстремадурца Франсиско Писарро, арестовать его. Это было совершенно неожиданно. «Но, Писарро, – воскликнул изумленный Бальбоа, – не так ведь ты приветствовал меня прежде!» Понимая, однако, что к полномочиям надо прибегать в последнюю очередь, Писарро увез Бальбоа в Аклу, послав Бартоломе Уртадо принять команду над отрядом аделантадо, все еще находящимся на побережье.

Судья Эспиноса предъявил Бальбоа обвинение, в котором Луис Ботельо, Вальдеррабано, Муньос, Аргуэльо, Гарабито и отец Родриго Перес были объявлены изменниками. Гарабито переметнулся на другую сторону – вероятно, из-за соперничества с Бальбоа из-за принцессы Анаянси; он предательски донес Педрариасу на Бальбоа, обвиняя того в подготовке мятежа против короля, а не только против Педрариаса. Бальбоа также обвинялся в смерти Диего де Никуэсы в 1509 году, а также в незаконном захвате власти у Фернандо де Энсисо в 1510 году. В спешном порядке его и его друзей приговорили к отсечению головы, что и было исполнено на площади Аклы. Гарабито был прощен, так же как и Родриго Перес – поскольку он был священником.

Педрариас посетил Бальбоа в сделанной наспех тюрьме и заявил ему: «Я обращался с вами как с сыном, поскольку верил в вашу верность мне и королю. Но затем я узнал, что вы решили поднять мятеж против Короны. Потому я не могу больше считать вас сыном, но врагом, и от меня вы не можете ожидать большего, чем… я вам сказал».

Бальбоа отвечал:

«Это ложь, поскольку ни о каком мятеже я и не помышлял, и если бы такое случилось действительно, мне не надо было бы отвечать на ваш приказ вернуться домой, поскольку в моем распоряжении было три сотни человек и четыре корабля, с которыми я, не видя и не слушая вас, мог бы уйти в море, поскольку земли хватит всем, и богатым и бедным…»

Это был разговор глухих. 1 января 1519 года Бальбоа и четверо его близких друзей (Луис Ботельо, Вальдеррабано, Муньос и Аргуэльо) были выведены на импровизированную площадь в Акле. Под грохот барабанов Бальбоа и трое из них были обезглавлены. Аргуэльо в последнюю минуту был помилован. Педрариас наблюдал за казнью. Голова Бальбоа оставалась на площади в течение нескольких дней.

Бальбоа был бельмом в глазу Педрариаса с 1514 года, и, принимая во внимание жесткость каждого, такая развязка, вероятно, была неминуемой. Бальбоа мог бы прикончить Педрариаса – но, будучи смелым и обладая богатым воображением, он был не столь безжалостен.

Теперь у Педрариаса были развязаны руки, и он мог начать собственные авантюры на Южном море. И он, и Бальбоа понимали, что этот район более удобен и обещает куда больше успехов, чем Дарьен. Назначив Эспиносу своим заместителем, Педрариас двинулся по реке Бальсас до залива, достиг Жемчужного архипелага и завладел островом Исла-де-лас-Флорес. Эспиноса достиг участка, который он счел «самым узким местом между одним морем и другим». Он попытался убедить Педрариаса основать там поселение. Таким образом, 15 августа 1519 года после традиционной церемонии они вместе основали Панаму.

Нотариус Антон Куадрадо сделал записи о том, как Педрариас от имени королевы Хуаны и молодого короля Карлоса объявлял власть над этим местом. Педрариас выделил дома в городе четырем сотням присутствующих испанцев, как было сказано в его наказе от 1513 года, и 5 ноября 1519 года начал раздавать земли на основании энкомьенды.

Здесь было много рыбы, в том числе сардин, а также и моллюсков, и царила пышная зелень. Море было мирным. Но это место оказалось не столь гостеприимным, чем то, где побывал Бальбоа, – и непонятно, почему оно было выбрано заново. Возможно, тут сыграл случай.

Оставалось, конечно, еще бесчисленное количество не побежденных в войне индейцев, но никто не знал, сколько их. Все же Педрариас решил разделить индейцев по их вождям на политические единицы – cacicazgos. В этом разделении земли участвовали чуть больше сотни испанцев, большинству из которых пришлось удовлетвориться менее чем шестьюдесятью индейцами на каждого. Больше – от 150 до 300 – получили друзья губернатора.

Педрариас послал Эспиносу на север с лоцманом Хуаном де Кастаньедой, и они открыли залив Нокойя. Также они обнаружили богатые деревни, многочисленное население и множество оленей, а также павлинов и гусей в загонах. Там они основали еще одно поселение – еще один Сантьяго. Другую экспедицию под командованием Диего де Альбитеса Педрариас направил, чтобы найти Номбре-де-Диос Никуэсы на карибской оконечности того, что вскоре станет основной дорогой от Карибского моря к Тихому океану, так называемой Camino Real.

Затем губернатор вернулся в Дарьен, намереваясь снести его полностью. Теперь он знал, что на тихоокеанском побережье возможностей куда больше, чем на карибском. Но жители Санта-Марии-де-Дарьен были резко против.

К тому времени в порт вошел флот нового губернатора, Лопе де Сосы. Будущее старого губернатора оказалось неопределенным – но это уже не имело значения, поскольку как только корабли вошли в гавань, Соса, который большую часть пути проболел, умер в полночь 7 мая 1520 года, предположительно от недуга, который подхватил по дороге. Были устроены пышные похороны, на которых присутствовали чиновники и францисканцы из новой, но недостроенной церкви Дарьена. Педрариас расточал любезности сыну нового губернатора, сопровождавшему отца, и его племяннику, носившему то же имя, который должен был стать заместителем Сосы, а также предполагаемому главному судье, Хуану Родригесу де Алькарконсильо, от которого ждали инспекции. В сложившихся обстоятельствах, естественно, было предположено, что Лопе де Соса отравлен Педрариасом. Однако свидетельств тому не было. Педрариас был способен на любое преступление, даже на убийство, но сейчас в этом не было необходимости.

Через несколько месяцев, 20 июля 1520 года, в Дарьен из Испании вернулся историк Гонсало Фернандес де Овьедо. Он вернулся, считая, что Лопе де Соса занял пост губернатора и он снова сможет спокойно жить в своем доме в Дарьене. Он намеревался приехать из Испании с Сосой, но прибыл месяцем позже, поначалу заехав в Санто-Доминго, где и услышал о смерти нового губернатора. Он вместе с женой и сыном поехал в Дарьен, где Педрариас дружелюбно принял его, – хотя и должен был знать, что Овьедо в Испании сделал все, что мог, чтобы опорочить его имя.

Овьедо действительно вскоре стал главой тех, кто выступил против переноса испанской столицы из Дарьена, он нарочно построил себе здесь роскошный дом стоимостью в 7 миллионов мараведи. Педрариас, однако, гнул свою линию, перенеся резиденсию как правителя, так и епископа к Тихому океану. Овьедо пережил покушение, которое считал делом рук Педрариаса, поскольку он читал документы суда над Бальбоа, которые потом исчезли. В конце концов он решил вернуться в Испанию, где в 1522 году добился королевского приказа о запрете переноса столицы. Но было слишком поздно – к тому времени Педрариас силой перевел на тихоокеанское побережье оставшихся жителей Дарьена, за исключением нескольких стариков, которые не могли ехать. Вскоре их перебили индейцы, которые подожгли город, не оставив ничего, кроме нескольких лимонных и апельсиновых деревьев – как памятник первому поселению европейцев на американском континенте.

Педрариас, «Furor Domini», как называли его подчиненные, хотел остаться губернатором. Его столь же решительно настроенная супруга, Исабель де Бобадилья, не убоявшаяся ни климата, ни питания, ни болезней и неудобств, вернулась в Испанию, чтобы вмешаться в дело от имени супруга. Она поехала со старшим сыном Диего, взяв с собой ларец с жемчугом и золотом. Когда она прибыла, король Карл уже уехал в Германию, в Испании бушевала гражданская война (восстание коммунерос, о котором см. главу 32), и в сентябре 1520 года она легко добилась подтверждения губернаторских полномочий Педрариаса. Несомненно, сыграли свою роль драгоценности из той самой шкатулки. Среди них была жемчужина, которую нашел Гаспар де Моралес и продал на аукционе в Дарьене примерно за 600 миллионов мараведи.

Поступки Педрариаса нельзя назвать достойными. Но его гибкость и сила воли достойны восхищения.