Чтобы обсудить, как получить наибольшую выгоду от этих земель, которые вдруг стали казаться бескрайними, в Бургосе в 1508 году было собрано заседание, предположительно у епископа. Присутствовали король, епископ Фонсека и несколько важных моряков-исследователей, включая Хуана де ла Косу, Хуана Диаса де Солис из Лепе (который некогда плавал на восток, будучи на португальской службе), Висенте Диаса Пинсона из Палоса, великого ветерана плаваний Колумба, и флорентийца, жившего в Севилье, Америго Веспуччи.

Веспуччи, после того как в последний раз был при испанском дворе в 1501 году, проделал долгое путешествие. Ибо он в 1502 году ходил в Бразилию, будучи на службе короля Мануэла Португальского. Будет правильно посвятить некоторое время обзору его жизни хотя бы потому, что его христианское имя настолько прославилось.

Семейство Веспуччи считалось одним из богатейших во Флоренции. У них было прекрасное поместье в Перетоле – эту деревушку сейчас снесли, чтобы построить международный аэропорт. Они сделали состояние на торговле шелком. Семейство Веспуччи имело палаццо во Флоренции, удобно расположенный в северо-западной части города, возле Порта-дель-Прато (позже известного как Порто-дела-Кана) в районе Санта-Лючия-де-Оньиссанти. Члены этого семейства занимали важные должности во Флоренции в течение нескольких поколений: например, еще один Америго в середине XV столетия был председателем Синьории, а его сын Настаджио (Анастасио) унаследовал его пост. В 1472 году Настаджио поручил молодому Доменико Гирландайо написать картину с изображением святой Елизаветы Португальской (историк искусства Вазари пишет, что это был его первый заказ). В центре картины изображена Мадонна Милосердия, Мизерикордия, а вокруг нее расположены портреты донаторов, членов семьи. Картина предназначалась для часовни Веспуччи, которая позже стала церковью Сан-Сальвадоре-д’Оньиссанти. Здесь мы можем увидеть брата Настаджио, священника Дорджо, «зерцало флорентийской набожности и неподкупности», собирателя книг, ученого и гуманиста; также там изображены сыновья Настаджио, включая Антонио, который пошел по стопам своих предков, став чиновником Синьории; нотариуса Джироламо; будущего торговца шерстью Бернадо.

И прямо на нас, словно он сам рисовал свой автопортрет, смотрит восемнадцатилетний Америго Веспуччи, названный в честь своего деда. Этот Америго учился под присмотром своего дяди Джорджо, который поочередно говорил с ним о Птолемее и Аристотеле; вероятно, он встречался с Тосканелли, флорентийским географом и торговцем, в числе корреспондентов которого числились король Португалии и Колумб.

Некоторых из Веспуччи уже привлекло к себе море (один из его кузенов, Бернардо, был капитаном флорентийской галеры, другой, Пьеро, был командиром флорентийского флота, сражавшегося с североафриканскими корсарами); еще один, Марко, был женат на прекрасной Симонетте, возлюбленной Джулиано Медичи и, вероятно, модели для боттичеллиевских «Рождения Венеры» и «Весны».

Юный Америго начал карьеру в Париже, став личным секретарем еще одного своего кузена, Гвидантонио Веспуччи, флорентийского посла в Париже, а позже в Риме и Милане. Затем Гвидантонио стал главным судебным исполнителем или гонфалоньером Флоренции. Но Америго начал работать на младшую ветвь семейства Медичи, которую в то время возглавляли молодой Лоренцо ди Пьерфранческо де Медичи и его брат Джованни. Он бывал по делам в разных частях Италии и несколько раз в Испании, прежде чем поселиться в Севилье осенью 1492 года, в то время, когда Колумб был в своем первом плавании.

В последующие годы Америго сотрудничал с Джуанотто Берарди, своим «особым другом» и приятелем Медичи с 1489 года. Согласно одному из биографов Америго, его амбиции подстегнула «попытка Колумба» (провальная, как он считал) найти западный путь в Индию. Отсюда его участие (о чем уже говорилось ранее) в экспедиции Алонсо Охеды с 1499 по 1500 год; отсюда его согласие на поручение пройти вдоль берега Южно-американского континента по приказу короля Португалии где-то с мая 1501 по лето 1502 года. Он прошел вдоль бразильского побережья от места, которое он назвал мыс Сан-Роки (где он побывал 16 августа) мимо Байи и Рио-де-Жанейро до реки Кананор (куда он добрался в январе 1502 года). Он счел, что это конечная западная точка, до которой по Тордесильясскому договору с Испанией могла доходить Португалия. Затем он направился на юг к Рио-де-ла-Плата в испанской зоне влияния.

Когда Веспуччи вернулся из Бразилии, он заявил, что земля, вдоль которой он шел, слишком далеко тянется на юг, чтобы быть Индией. Он писал Пьерфранческо из Лисабона: «Мы прибыли в новую страну, которую по многим причинам, перечисленным ниже, мы сочли континентом». Он был уверен, что обнаружил совершенно новую землю, а не просто восточный выступ Азии. Следовательно, Веспуччи мог утверждать, что обнаруженное Колумбом на самом деле является новым материком, который отгораживает путь в Азию с запада, – разве что в нем не будет найден проход.

Это потрясающее новое открытие впервые осознали в Лисабоне, и тамошний двор, картографы и купцы вскоре это учли. Так, прекрасная карта Портолано 1502 года показывает новый континент в виде двух раздельных территорий. Азия завершается другим океаном, который должен лежать между ней и Новым Светом. Также там показывается, что Куба, остров это или нет, определенно не является частью Азии.

Веспуччи вернулся в Севилью. Его друг, флорентийский торговец Пьетро Рондинелли, писал, что он «претерпел великие труды, но получил мало выгоды». Позже говорилось, что Веспуччи написал еще два письма: одно, «Mundus Novus», предположительно предназначалось его другу Лоренцо ди Пьерфранческо. Оно было опубликовано в 1504 году, и в нем описывалась деятельность Веспуччи в Новом Свете. В нем содержится смесь неточных и ложных утверждений, среди которых очень мало конкретно научных наблюдений. Также там содержатся вульгаризмы, не характерные для стиля Веспуччи. Оно было адресовано человеку, который, как точно знал Америго Веспуччи, в момент написания письма уже умер – и уже это должно настораживать. В конце концов, к тому времени Веспуччи был уже знаменит. Синьория Флоренции приказала, чтобы дом, в котором он родился, освещался в течение трех ночей, а семье Веспуччи было дозволено поставить на своем доме маяк. Письмо, приписываемое ему, наверняка хорошо продавалось бы. Действительно, «Mundus Novus» пользовалось популярностью.

Еще одно письмо было опубликовано через месяц, в сентябре 1504 года. Оно имело форму официального сообщения, адресованного Пьеро Содерини, новому гонфалоньеру Флоренции, и датировано 4 сентября 1504 года. Содерини был новым человеком, «слабым и робким, неподходящим для этого времени», к тому же он завидовал Медичи, с которыми был связан Веспуччи.

В своем предыдущем письме к Лоренцо Америго говорил о том, что совершил два путешествия в Новый Свет. Содерини он писал о четырех. Это новое письмо вскоре было опубликовано под названием «Quattuor Amerнci Vesputi navigations» («Четыре плавания Америго Веспуччи») – то есть в 1497–1498, 1499, 1501 и 1503 годах, – из них первое и последнее являлись выдумкой. Письмо от сентября 1504 года полно неточностей, нелогичностей, грамматических ошибок, и в нем есть некоторые слова, которые читаются как итальянские испанизмы. Также там имеются некоторые описания физиологического порядка, которые больше присущи английской желтой прессе XXI века, чем Ренессансу.

Автором этих текстов, скорее всего, был флорентийский наемный писака, Джованни Джокондо. Никто в это время не понял, что эти письма – подделка и что Веспуччи к ним отношения не имеет. Следующая подделка имеет необычную историю. Это письмо было разослано в начале 1505 года нескольким конкретным корреспондентам. Среди них, в частности, был Рене II, герцог Лотарингский, меценат, которого интересовала география. Этот герцог Рене был племянником знаменитого «доброго короля Рене» – номинального короля Сицилийского, который жил во Франции, в Анжу. Он, как и его племянник, интересовался географией, и действительно в его замке на стенах были нарисованы карты мира. Он особенно гордился латинским переводом книги географа Страбона, недавно законченным Гварино из Вероны.

Герцог Рене, в свою очередь, передал свой экземпляр последнего письма группе ученых людей, известных как Gymnase Vosgien в Сен-Дье, маленьком городе в Вогезах, в Эльзасе. Это был круг интеллектуалов, которые регулярно встречались, как бы сказали испанцы, в peсa. Один из них, Готье (Вальтер) Люд, был секретарем герцога. Он владел печатным станком. Другой член группы, Мартин Вальдзеемюллер, уже решил напечатать новое издание птолемеевской «Космографии» (вместе с третьим участником, Маттеусом Рингманом, профессором латыни). Вальдзеемюллер, который трудился над этими идеями много лет, написал предисловие, Cosmographia Introductio, в которое вставил эти «Navigationes», переведя их с итальянского на латынь по канону Сен-Дье. В предисловии он писал:

«Сегодня эти части земли, Европа, Азия и Африка, исследованы полностью, и четвертая часть обнаружена Америго Веспуччи, как можно увидеть в прилагающихся картах. И поскольку Европа и Азия получили женские имена, не вижу причины, почему бы нам не назвать эту новую землю Америга или Америка – в честь мудрого человека, который ее открыл».

Названы ли были Азия и Европа в честь женщин – это еще вопрос. Азия, как говорят, означает «земля восходящего солнца» или «земля света», но, скорее всего, это название происходит от хеттского названия северо-запада Малой Азии – «Ассиува». В то же время, Европа – не только имя прекрасной дочери Агенора, тирского царя, к которой воспылал страстью Зевс; в понимании грека это было название Центральной Греции, потом греческой части континента и, наконец, всех земель за ней. Название «Африка», с другой стороны, предположительно происходит из финикийского или карфагенского названия местности, и от римской провинции, носившей это название.

Но Вальдзеемюллер считал, что все эти названия происходят от женских имен, и это заставило его избрать для Нового Света мужское имя. В его новой «Космографии» приводилась планисфера, которую он начертил сам, – рядом с ней был изображен Птолемей, смотрящий на восток, и Веспуччи, смотревший на запад: «Нам предложили написать нечто вроде предисловия к этой небольшой книге… которое мы написали как на глобусе, так и на карте – на глобусе, где требуется место, конечно, очень сжато, но более развернуто на карте мира». На этой карте (приведенной на первых страницах этой истории) новое полушарие за океаном впервые называлось «Америкой».

Это новое издание птолемеевской «Космографии» было напечатано Готье Людом 25 апреля 1507 году. Деревянные доски для гравюр карт были сделаны в пятидесяти милях, в Страсбурге и отпечатаны в Сен-Дье. В дальнейшем они очень повлияли на других картографов, особенно на Меркатора в 1540 году.

Вальдзеемюллер не намеревался преуменьшать достижений Колумба. Он сказал это в своем предисловии к Птолемею, и на этой большой карте действительно написал в разделе Карибов: «Эти острова были открыты Колумбом, адмиралом Генуи, по приказу короля Испании». В разделе, относившемся к Южной Америке, он написал: «Эти земли были открыты Колумбом, капитаном короля Кастилии, и Америкусом Веспутиусом, мужами великих способностей; хотя великая часть их скрыта ходом лет, солнцем и тропиками, тем не менее они простираются на девятнадцать градусов за тропик Единорога к Антарктическому полюсу».

На карте имели место некоторые потрясающие подробности: так, на вкладке представлена большая часть севера того, что мы ныне называем Америками, а также их юга. Южная Америка хорошо прорисована. Обе Америки, Южная и Северная, соединены – хотя на одной из более крупных карт (не на вкладке) они разделены гипотетическим проливом прямо там, где сейчас находится Панамский канал. Что еще интереснее – и на вкладке, и на карте имеется большой океан между Азией и Новым Светом, даже больше Атлантического. Это была поистине выдающаяся догадка, поскольку в 1507 году Тихий океан никто из европейцев еще не видел, не то что пересекал.

Петер Мартир вскоре написал о Южной Америке, что «этот континент простирается в море совершенно как Италия, но на человеческую ногу он очертаниями не похож, и в том различие. Более того, к чему нам сравнивать пигмея и гиганта? Эта часть континента, лежащего от своей восточной точки в направлении Атласа, исследованная испанцами, по меньшей части в восемь раз больше Италии, и ее западный берег еще не исследован».

Фредерик Пол, биограф Веспуччи, указывает, что слово «Америка» настолько благозвучно и так удачно ложится в параллель со словами «Азия» и «Африка», что идея использовать именно это название сразу же понравилась. В1509-м оно возникло на одном глобусе, а потом это волшебное имя появилось и на остальных.

Ирония судьбы состоит в том, что письмо о четырех плаваниях, которым так гордился герцог Рене и которое произвело такое впечатление на мудрецов из Сен-Дье, скорее всего было подделкой. Первого якобы путешествия Веспуччи, относившегося к 1497 году, не было, и Колумб открыл материк Южная Америка во время третьего плавания в 1498 году. Вальдзеемюллер, похоже, понял это и в очередном издании Птолемея, осуществленного им в 1513 году, уделил больше доверия данным Колумба. Как бы то ни было, в 1538 году картограф Меркатор на своей первой карте мира, Orbis Imago, что имела форму сердечка, назвал христианским именем Америго еще и северный континент – Северную Америку.

То, что «Четыре плавания» – подделка, не упоминалось ни единым словом до 1879 года, и только в 1926 году профессор Альберто Маньяни из Милана в работе о Веспуччи показал, что и это письмо, «Mundus Novus» – фальшивка.

Веспуччи заслужил свое наследие, «Америку». В сентябре 1503 года, вернувшись из своего плавания вдоль берегов Бразилии, будучи на службе португальского короля, он заявил, что был в Новом Свете, который он назвал Novus Orbis, «как называли его в древности». Он добавил, что однажды хотел бы вернуться туда, чтобы достичь востока через юг, используя южные ветра. Но ему это так и не удалось.

Королевские советники – Веспуччи, Хуан де ла Коса, Висенте Ианьес де Пинсон и Хуан Диас де Солис – собравшиеся в Бургосе в 1505 году, решили, во-первых, учредить в Каса-де-Контратасьон пост главного лоцмана (piloto mayor), верховного географа и картографа, который будет составлять схемы для экспедиций в Новый Свет. Этот пост в первую очередь должен был занять Веспуччи, который будет получать 75 000 мараведи в год – неплохая сумма в то время, хотя губернатор Овандо получал 360 000. Король надеялся, что Веспуччи передаст свои замечательные познания всем испанским лоцманам, которых будет обучать, а также попытается убедить их использовать свои астрономические методы определения долготы в море, а не полагаться на старый обычай счисления пути. Все хозяева кораблей, прежде чем получить денежный аванс на путешествие в Индии, должны были явиться к Веспуччи в Каса-де-Контратасьон с подробным объяснением: кто является собственником корабля и какова грузоподъемность судов, чтобы чиновники могли определить их ценность и количество груза, который можно безопасно поднять на борт.

8 августа король пожаловал Веспуччи патент, который определял его обязанности и давал ему полномочия, подчиняющие ему всех лоцманов. Формулировки были жесткими:

«Никто не должен осмеливаться водить суда или получать за это плату, кроме как лоцман; а также никто из хозяев не должен брать лоцманов на борт, пока они не будут проэкзаменованы вами, Америго Веспуччи, нашим главным лоцманом, и не получат удостоверения о сдаче экзамена и вашем одобрении. Мы приказываем, чтобы те, кто получает вышеуказанное удостоверение, считались лоцманами и принимались таковыми на борт всеми, кому сие удостоверение будет предъявлено, ибо мы довольны, что вы будете экзаменатором наших лоцманов. Чтобы невежды могли легче обучаться, мы велим вам обучать их в вашем доме в Севилье всему, что им надобно знать, и за ваш труд вы будете получать плату…

Далее, мы узнали, что существует множество карт, сделанных разными мастерами, на которых изображены земли и острова наших Индий, открытых недавно по нашему приказу, и поскольку эти карты могут привести к путанице, ибо они весьма отличны друг от друга, как в лоции, так и в очертаниях береговых линий, приказываем, чтобы была сделана генеральная карта (padrуn general); а дабы она была наиболее точной, мы приказываем нашим чиновникам из Каса-де-Контратасьон в Севилье собрать всех лучших лоцманов, каких только возможно сейчас сыскать в Испании, чтобы в вашем присутствии, Америго Веспуччи, наш главный лоцман, составить карту всех островов и земель Индий… и таковая карта будет храниться у вышеупомянутых чиновников и у вас, главного лоцмана, и ни один лоцман не должен ходить, руководствуясь никакой другой картой…

Далее, мы приказываем всем лоцманам… которые с нынешнего момента будут ходить в вышеуказанные земли наших Индий, как открытых, так и еще не открытых, когда они будут находить новые земли, острова, заливы, гавани или что еще, они должны отмечать их на вышеуказанной королевской карте, и по прибытии в Кастилию они будут отчитываться перед вами, главным лоцманом, и чиновниками Каса-де-Контратасьон, дабы все это могло быть верно нанесено на вышеуказанную королевскую карту… Никто из наших лоцманов впредь да не будет ходить без квадранта и астролябии и не зная правил работы с ними под угрозой быть объявленным некомпетентным для своей должности…»

Таким образом, piloto mayor должен был стать чем-то вроде наставника и создать школу для капитанов в своем доме в Севилье. К тому времени Веспуччи уже имел в Севилье репутацию не только великого путешественника, но и «весьма искусного» в составлении карт. Он выполнял свои новые функции в доме на Пласа-дель-Постиго-дель-Карбон, который он снял у епископа Фонсеки, и, похоже, более никуда не переезжал. Его племянник Хуан (Джованни) жил вместе с ним, как и его жена-севильянка Мария Сересо. Также при нем жили и его рабы, включая двоих чернокожих и одну уроженку Канарских островов, Исабель, которая, вероятно, родила Веспуччи двух незаконных сыновей. Как Колумб и Изабелла Католическая, после смерти в 1512 году он был похоронен в одеянии францисканского монаха.

Еще одно решение собрания в Бургосе в 1508 году было вызвано желанием найти проход между Америками, чтобы проложить настоящий западный путь к Островам Пряностей. С учетом того, что Веспуччи обследовал большую часть побережья Бразилии, а Ла Коса прошел вдоль северного побережья Южной Америки до Дарьена в то время, как Колумб прошел от Дарьена до Ислас-де-ла-Баия, имелись всего три вероятности: одна на крайнем юге, одна в центре, к северу от Ислас-де-ла-Баия, и одна на крайнем севере, где в интересах Англии действовал Кабот. 29 июня 1508 года Пинсон и Молис отчалили для поиска этого центрального пути неподалеку от того места, где Колумб повернул к югу в 1502 году после встречи с торговцами майя. Вероятно, они шли с двумя кораблями, «Сан-Бенито» и «Магдаленой». С ними шел Педро де Ледесма, лоцман, бывший с Колумбом в его ужасном четвертом плавании. В этом походе они почти наверняка высадились на Юкатане и, вероятно, некоторое время шли вдоль нынешнего побережья Мексики. Они снова вернулись в Испанию в конце августа 1509 года. Это путешествие имело гораздо большее значение, чем посчитали тогда.

Теперь, когда закончились все сложности, связанные со смертями королевы Изабеллы и короля Филиппа, и Диего Колон был восстановлен в своей должности на Эспаньоле, стало возможным полностью утвердить Алонсо де Охеду и Диего де Никуэсу в должности первых губернаторов новых провинций на континенте – Ураба и Верагуа. Ямайка должна была стать их базой. Диего Колон все равно был недоволен, поскольку считал, что использование этих титулов и Ямайки было нарушением его прав. Но его проигнорировали. В состав провинции Ураба войдет Картахена-де-Индиас, а Охеда построит две крепости. Верагуа будет включать восточную часть нынешней Панамы. Однако в Вальядолиде ни одна из провинций не была определена точно. Тем не менее, Охеда и Никуэса, как известно, были друзьями по крайней мере с того времени, когда они ходили с Колумбом в 1493 году. Казалось, их дружба предвещает успех этой, как считали в Кастилии, совместной экспедиции.

Охеда, сочетавший в себе энергичность, жестокость и честолюбие, в дальнейших инструкциях не нуждался. Надо уточнить, что Никуэса был дворянином из Баэсы. Некогда он состоял при дворе дяди короля, Энрике Энрикеса, адмирала Кастилии, и не будь открыта Америка, он оставался бы там всю жизнь. Он был одаренным и обаятельным человеком, хорошо управлялся с лошадьми, умело играл на старинной гитаре (виуэле), был богат и доброжелателен. Увы, он жаждал заполучить собственную колонию. Это оказалось его концом. Вернувшись в Испанию как прокурадор Санто-Доминго, он попросил у короля дать ему назначение в Верагуа. Фердинанд согласился.

Тем временем Охеда уже отплыл к северному побережью Южной Америки 18 декабря 1508 года. С ним шел ветеран Хуан де ла Коса и несколько молодых людей – таких, как находчивые братья Педро и Диего де Ордасы из Кастроверде-дель-Кампо близ Бенавенте. Они остановились на Канарах и Эспаньоле, где взяли на борт еще некоторое количество людей, включая Франсиско Писарро, незаконного сына отважного идальго из Эстремадуры, известного своими подвигами во время итальянских войн. Этот Писарро впервые ходил в Индии с Овандо.

Экспедиция бросила якорь в Турбако неподалеку от Картахены, где у местных индейцев сохранились недобрые воспоминания о жестоком визите Кристобаля Герры. Охеда подумал было войти в соседний залив Каламар, чтобы захватить какое-то количество индейцев в рабство и отправить на Эспаньолу в качестве оплаты своих долгов. Хуан де ла Коса, будучи главнокомандующим отряда, вспомнил о ядовитых стрелах, которые ему доводилось видеть раньше, и посоветовал отказаться от этого намерения. Но Охеда настоял на своем и внезапно напал на местных индейцев, захватив шестьдесят человек. Спасшиеся бежали в Турбако.

Энергичный кастилец преследовал беглецов до самого их поселения, но там вдруг обнаружил, что остался практически один. Большая часть его людей отстала позади в горах, и индейцы, перегруппировавшись, стали атаковать испанцев удивительно организованными волнами. Испанцы гибли один за другим. Охеда отчаянно сражался, но в конце концов пустился в бегство и спасся на одном из находившихся поблизости кораблей. Но Хуан де ла Коса – герой или злодей стольких путешествий в Новый Свет, был окружен в хижине и 28 февраля 1510 убит стрелами, а вместе с ним погибли еще около семидесяти его спутников. Ему было тогда шестьдесят лет.

Оставшиеся на кораблях в конце концов подошли на лодках, чтобы найти уцелевших. Они подобрали Охеду без сознания в мангровом болоте. Братья Диего и Педро де Ордас и Писарро также спаслись. Это сражение при Турбако стало первым серьезным поражением испанцев после Навидада в 1493 году.

К тому моменту Диего де Никуэса с двумя нао и тремя бригантинами, а также несколькими сотнями свежих солдат, появился в виду берега. В каком-то смысле слова получив подкрепление, Охеда вернулся в бой и даже прорвался в Турбако, уничтожив поселение. Он сжег хижины и перерезал жителей, которых захватил в плен. Затем он отправился в залив Ураба, где организовал поселение, пока в зачаточном виде – Сан-Себастьян. Он отправил назад, в Санто-Доминго, корабль с грузом пленных индейцев, из которых часть были родом с острова Фуэрте, прямо рядом с берегом.

Никуэса, с другой стороны, двинулся к тому, что, как он надеялся, окажется Верагуа. Его старая дружба с Охедой, похоже, не пережила этого жеста дружелюбия с его стороны.

Условия жизни в заливе Ураба, в Сан-Себастьяне, этом первом подобии колонии на континенте, обескураживали. Припасы Охеды иссякли, индейцы преследовали его людей, используя отравленные стрелы, а болезни забирали свою обычную ужасную дань. К счастью испанцев, вскоре появился корабль с семьюдесятью беглецами от правосудия с Эспаньолы под командованием Бернардино де Талаверы. Они угнали корабль у генуэзского купца в Пунта-де-Тибурон. Но Охеде они весьма пригодились.

Колония вскоре исчерпала припасы, привезенные Талаверой, и Охеда решил вернуться в Санто-Доминго на украденном корабле примерно с половиной состава экспедиции. Что до оставшихся, то если помощь не придет в течение пятидесяти дней, уцелевшие под командой Франсиско Писарро, талантливого заместителя Охеды после смерти де ла Косы, пойдут туда, где смогут спастись.

Охеда вместе со своим новым напарником Талаверой сначала отправился на Кубу. Там, в будущем заливе Кочиос они были атакованы таино, чей местный касик, однако, впоследствии принял их хорошо. Педро де Ордас отплыл с Кубы на Ямайку за помощью, и новый губернатор, Хуан де Эскивель, прислал оттуда хорошо снаряженную каравеллу под командой своего первого помощника, де Нарваэса, который забрал Охеду и его спутников в Санто-Доминго. Однако Охеда так и не оправился от ран и умер в нищете в 1515 году, в самом конце жизни став францисканским монахом.

Охеда пересекал Атлантику около семи раз и исследовал большую часть северного побережья Южной Америки. Его небрежная жестокость заслоняет для нас его значительные достижения. Лас Касас был суров к нему: «Не родись он, мир ничего не потерял бы». Однако Охеда был неукротим и имеет все права на то, чтобы называться первым чистым искателем приключений в Новом Свете.

Тем временем Диего де Никуэса отправился к тому месту, которое Колумб назвал Верагуа, и к предполагаемым золотым россыпям; после некоторых испытаний его отряд высадился примерно в четырех милях к западу от залива Ураба, в Лас-Мисас – такое название было дано поселению потому, что здесь отслужили первую мессу на континенте Нового Света. Здесь Никуэса разделил свою экспедицию на две части – это никогда не считалось разумным шагом. Никуэса оставил основную часть своих людей и большую часть кораблей под командой своего кузена Куэто, еще одного идальго из Баэсы. Сам он, с единственной каравеллой и бригантиной под командованием некоего баска, Лопе де Олано, участвовавшего в мятеже Рольдана против Колумба в конце 1495 года, отправился на север с девятнадцатью спутниками в поисках «Верагуа». Шли они, как оказалось, наугад, хотя с Никуэсой был один из лоцманов, Педро де Умбрия, который ходил с Колумбом во время четвертого путешествия по тем же самым водам.

Прошли два месяца, в течение которых Куэто и его люди в Лас-Мисас ничего не слышал о Никуэсе. Они послали поисковый отряд, который обнаружил послание от Никуэсы, оставленное на дереве, где Никуэса сообщал, что с ним все в порядке. Потом отряд наткнулся на Лопе де Олано, который рассказал, что капитан ушел в одиночку на каноэ после горячего спора с одним из лоцманов по поводу местонахождения Верагуа. И если он не говорит сущую правду, добавил лоцман, то пусть ему снесут голову.

Тогда Куэто и Олано сами направились на север в поисках уже не Верагуа, а Никуэсы, и по дороге нашли на реке поселение, которое Колумб в свое время назвал Белем. К тому времени пришли новости о Никуэсе от его друга, Диего Риберы, который оставил его на острове, названном Эль-Эскудо, в нескольких милях от берега. За ним послали бригантину, и Олано теперь вообразил себя у власти и арестовал Никуэсу, когда тот прибыл в лохмотьях, голодный и больной. Но Гонсало де лос Рейес, капитан, человек милосердный, забрал его до выздоровления на вершину холма, возвышавшегося над местностью, которая потом стала известна как Номбре-де-Диос. Все эти путешествия, конечно, были для европейцев совершенно в новинку.

Теперь же вспомним, что Алонсо де Охеда дал оставшимся поселенцам колонии Сан-Себастьян-де-Ураба пятьдесят дней на ожидание после его отплытия на Эспаньолу. Командиром после себя он оставил сурового эстремадурца Франсиско Писарро, который задержался там дольше назначенного срока, – а потом, в сентябре 1510 года, отплыл в Санто-Доминго. Но в заливе Каламар, неподалеку от будущей Картахены-де-Индиас, он случайно встретился с кораблем, на борту которого находился географ Мартин Фернандес де Энкисо, бывший в составе первоначальной экспедиции Охеды. Они с Писарро вернулись в Сан-Себастьян, но увидели, что поселение вырезано индейцами. По предложению Васко Нуньеса де Бальбоа, хитроумного конкистадора из Хереса-де-лос-Кабальерос, который тайком проник на корабль Энкисо в Санто-Доминго, чтобы сбежать от кредиторов, они пошли в Дарьен, который Бальбоа знал, побывав там в 1501 году с Родриго де Бастидасом. Несмотря на сопротивление индейцев сину, эти трое конкистадоров, Писарро, Нуньес де Бальбоа и Фернандес де Энкисо, основали там город Нуэстра-Сеньора-де-ла-Антигуа – в заливе Ураба, в устье реки Атрато, на территории будущей Колумбии.

Основание этого нового поселения было ошибкой. Мартир на основе позднейших разговоров с теми, кто побывал там, писал:

«Место выбрано плохо, оно куда более нездоровое и тлетворное, чем Сардиния. Все колонисты бледны, словно страдают желтухой. И это не вина одного климата, ибо во множестве других мест, расположенных на той же широте, климат здоровый и приятный. Чистые ключи бьют из земли, и быстрые реки текут в незаболоченных берегах. Местные жители, однако, строят поселения не в долинах, а на холмах. Колония на берегах Дарьена стоит в глубокой долине, окруженной высокими холмами, причем расположена она так, что прямые лучи солнца бьют туда в полдень и отражаются от гор со всех сторон, когда солнце садится, отчего это место становится невыносимым. Солнечные лучи особенно жестоки, когда отражаются. Нездоровость этого места еще более усиливается зловонием болот, окружающих его. Честно говоря, весь город стоит на болоте. Когда рабы сбрызгивают полы в домах водой, отовсюду лезут жабы. Тут даже хорошей гавани нет… поскольку от залива город отстоит на три лиги и ведущая туда дорога трудна…»

И все же это была испанская колония в далеком неведомом краю. Какая отвага, какая решимость требовались, чтобы основать такое поселение!

Как только оно было отстроено как следует, оттуда отправились несколько экспедиций в поисках Диего де Никуэсы в Номбре-де-Диос – под командованием Родриго Энрикеса де Кольменареса, которого сопровождали Диего дель Корраль и Диего Альбитес. Они нашли его «в самим жалком состоянии, исхудавшего как скелет, в лохмотьях». Они обнялись, и Никуэса вернулся с ними в Ураба. Прибыв туда, воспрянув духом, подбадриваемый Кольменаресом и прочими, Никуэса пожелал восстановить свои полномочия. Новое поселение, настаивал он, было областью его власти. Он пожелал конфисковать товары Бальбоа и его друзей. Но Бальбоа повел себя очень умно. Он убедил Никуэсу спать в его комнате, и спустя три недели Никуэса был отправлен на борт одной из собственных его бригантин с приказом снова отплыть в Верагуа. Он в ярости отправился в путь 2 марта 1511 года – но на восток, а не на север, и больше никто никогда его не видел. Вероятно, он был убит индейцами в Картахене, где он высадился в поисках пресной воды. Двое из его людей, послушник Херонимо де Агилар из Экихи близ Кордовы и Хуан Герреро из Лепе близ Уэльвы, пропали в море на лодке, разбившись у побережья Юкатана. Оба остались в живых и сыграли важную роль в экспедиции Кортеса в Мексику.

Лопе де Олано, который тоже оспаривал полномочия Бальбоа, был наказан по-другому. Его заставили молоть кукурузу по-индейски на улицах Дарьена. Что до Фернандеса де Энкисо, то Бальбоа его просто изгнал. Они никогда не были друзьями, поскольку тот в свое время, когда Бальбоа был обнаружен на его судне, пришедшем из Санто-Доминго, угрожал высадить его на необитаемом острове. Таким образом, Бальбоа на время обрел душевное спокойствие – но одновременно приобрел врага в лице могущественного человека, способного устроить ему неприятности. Как бы то ни было, сейчас он узурпировал власть в колониях. Его правой рукой стал Франсиско Писарро.

Бальбоа послал двоих своих сторонников, Вальдивию и Мартина де Самудио, объяснить свое поведение Диего Колону, и 23 декабря 1510 года получил подтверждение своих полномочий от короля. Самудио отправился в Испанию, но Вальдивия вернулся в Дарьен. Его корабль разбился, а он сам и несколько его спутников были захвачены в плен индейцами майя на Юкатане.

Бальбоа был первым каудильо в Америках – в том смысле, что он сам выдвинул себя в лидеры благодаря упорству и силе характера. Он проводил довольно дружественную политику относительно туземцев, которая в целом неплохо работала (не без исключений, например, таких случаев, когда касик Пакра был растерзан собаками). Индейские вожди в Ураба были похожи на вождей Эспаньолы тем, что по ним сразу было видно, кто касик. Но во многом другом эти индейцы были более развиты – они делали пальмовое и ананасовое вино, варили пиво из кукурузы и украшались блестящим золотом. Дома их вождей были прямоугольными, часто изящно располагались среди деревьев, их золотые украшения (порой накопленные поколениями) были зачастую замысловаты. Как все развитые народы, они держали рабов. У них не было горькой юкки Карибских островов и, следовательно, не было хлеба из маниоки. Но в Мексике были свои массовые продукты – кукуруза, сладкий картофель и сладкая юкка. Они также разводили на пищу индеек и собак.

Бальбоа угрожал им. Они предоставляли ему и его трем сотням людей пищу и девушек. Он много путешествовал, как правило, вместе с Кольменаресом, и обнаружил золото в предгорьях Анд, положив начало мифу об Эльдорадо. Однажды касики задумали перебить испанцев, но сестра одного из них, любовница Бальбоа, предала своих родичей.

Бальбоа также имел столкновение со старшим сыном касика по имени Комогре, которого поразило, как высоко ценят конкистадоры золото. Он спросил:

«Что же это, христиане, как возможно, чтобы вы ставили такую высокую цену на столь малое количество золота? Что вы так разрушаете красоту этих ожерелий, превращая их в слитки? Если ваша жажда золота такова, что из-за этого вы уничтожаете мирный народ и приносите несчастья и беды, если вы покинули свою страну в поисках золота, то я покажу вам место, где вы сможете удовлетворить жажду, что вас так терзает. Но для этого похода вам понадобится много людей, ибо вам придется покорить могучих правителей, которые будут защищать свою страну до последней капли крови. И особенно яростно будет вам сопротивляться царь Туманама. По ту сторону гор есть другое море, которое вы никогда не преодолеете на ваших утлых кораблях. Там люди ходят нагими и живут, как мы, но у них есть и паруса, и весла…весь южный склон гор очень богат золотыми россыпями».

Царь Туманама даже ест на золоте, сказал юный индеец. Там золото ценится не выше, чем в Европе железо, беззаботно продолжал он. Юный Комогре предложил стать их проводником. Он сказал: «Собери тысячу воинов, хорошо вооруженных, чтобы с ними и при помощи людей моего отца… мы сможем сокрушить могущество наших [и ваших] врагов… Так вы получите золото, которого желаете». «Наши люди исходили слюной от жажды золота…» – говорил один из моряков, с которым беседовал Петер Мартир. Конечно, многое в этом рассказе следует отнести на долю воображения.

Около 1512 года вся область Карибского залива будет находиться под властью пятерых человек: Диего Колона на Эспаньоле, Хуана Понсе де Леона на Пуэрто-Рико, Диего Веласкеса на Кубе (см. главу 23), Хуана Эскивеля на Ямайке и Васко Нуньеса де Бальбоа в Дарьене – итальянца, рожденного от матери-португалки, двух севильцев, уроженца Старой Кастилии и эстремадурца. Диего Колон был уверен, что формально имеет верховную власть над остальными, но они не слишком соблюдали субординацию.

Экспедиция в нынешнюю Флориду состоялась в 1513 году: испанцы называли это место Бимини. Тамошние туземцы были суровее, чем карибские таино, – у них, в отличие от карибских и мексиканских индейцев, были отравленные стрелы. Они были охотниками, но также выращивали кукурузу. Они могли быть таинственными гуанахатебеями Кубы, с которой имели контакт.

Опытный искатель приключений Хуан Понсе де Леон стал командиром испанской экспедиции. Возможно, это была компенсация за то, что его сняли с поста губернатора Пуэрто-Рико. Он взял с собой три корабля – во-первых, «Сантьяго» под командованием Диего Бермудеса, брата того самого Хуана Бермудеса, который открыл Бермудские острова. Лоцманом шел Антонио Аламинос – выдающийся моряк, который ходил еще с Колумбом, а позже станет лоцманом при завоевании Мексики. Второй корабль назывался «Санта-Мария де Консоласьон», ее капитаном был Хуан Боно де Кехо, баск из Сан-Себастьяна. Он тоже сделает долгую морскую карьеру в Карибском море, которая закончится участием во второй фазе завоевания Мексики. Третьим кораблем была бригантина «Сан-Кристобаль».

На борту «Сантьяго» находились две женщины, в каком качестве – непонятно. Среди других путешественников был и Хуан Гарридо, чернокожий португалец-вольноотпущенник, который побывал с Понсе де Леоном в Пуэрто-Рико и Гуадалупе и сражался на Кубе. Позже он отправится в плавание вместе с Кортесом и станет первым европейцем, который посеет в Новом Свете пшеницу. Понсе де Леон также взял с собой сына, Хуана Гонсалеса Понсе де Леона, который служил своему отцу переводчиком при завоевании Пуэрто-Рико.

Экспедиция Понсе де Леона вышла из Пуэрто-Рико в марте 1513 года и высадилась во Флориде неподалеку от нынешнего Палм-Бич на первый день Пасхи, 27 марта. Корабли прошли на юг мимо мест, где сейчас расположены знаменитые морские курорты мыса Канаверал, Дейтона-Бич и Майями, а затем свернул на север в Мексиканский залив. Как говорит нам Петер Мартир, Понсе де Леон в первую очередь искал «источник молодости», обладавший чудесной силой возвращать старому человеку его угасающие способности. Это чудо упоминалось в работе сэра Джона Мандевилля, мифического путешественника XIV века. Об этом же рассказывалось в «Пальмерине Оливском» – романе, появившемся в 1511 году, – где он, как говорилось, находился на волшебной горе Артифарии, принадлежавшей королю Англии Пальмерину.

Но Понсе де Леон не нашел ни источника, ни золота. А нашел он Гольфстрим, и открытие это оказалось не менее важно, чем открытие Флориды. По пути назад на Пуэрто-Рико он остановился на Юкатане (предположительно, возле нынешнего Прогресо в Мериде), в то время как лоцман Аламинос вернулся назад через Багамы (Лукаяны).

Однако Понсе де Леон, похоже, не особо исследовал Юкатан. Он достиг Пуэрто-Рико 10 октября 1513 года, завершив плавание, которое оказалось куда более важным, чем сообщал его руководитель, не нашедший своего источника молодости. Он назвал «остров», который обнаружил, в честь дня своего открытия – первого дня Пасхи, дня весеннего праздника – La Pascual Florida. Затем, в 1514 году, Понсе де Леон вернулся в Испанию, чтобы получить желанный титул аделантадо.