Кажущийся устойчивым контроль, который Вака де Кастро удерживал над неспокойным Перу, длился до тех пор, пока из Испании не был назначен его официальный преемник, вице-король. Это случилось в феврале 1543 года, и им оказался Бласко Нуньес Вела, до этого служивший командующим флотом, совершившим несколько плаваний в Индии. Также ему довелось быть коррегидором в Куэнке и Малаге.

Возможно, его способности к мореходству были превосходными; возможно, с ним было приятно общаться – он был известен как человек, весьма страстный в выражении своих чувств; возможно, он даже был хорошим администратором – но политик из него оказался никудышный. Совет Индий (в то время в него входили Гарсия де Лоайса, Гарсия Фернандес Манрике, Хуан Суарес де Карвахаль, Хуан Берналь Диас де Луко и Гутьерре Веласкес де Луго) сделал ошибку, назначив его на столь значительный пост. Тотчас же после того, как объявили о его назначении вице-королем, стало известно, что именно ему предстоит привести в исполнение в Перу Новых Законов касательно управления империей и благожелательного обращения с индейцами. (Подробнее о Новых Законах см. главу 42.)

Эти новости вызвали взрыв негодования у старых перуанских конкистадоров, и прежде всего у энкомендерос. Эти люди, большинство из которых жили в богатстве и комфорте, обратились к последнему из братьев Писарро, Гонсало, с просьбой служить их представителем и лидером. После своего возвращения с Амазонки Гонсало жил в роскоши в своем поместье в Чаркасе (сейчас это территория Боливии). Он планировал экспедицию в 1542 году, но его отвлекло от этого дела стремление отомстить за брата Франсиско. На следующий год он выступил вместе со своим сыном Франсиско, чтобы посчитаться с индейцами паэс, препятствовавшими ему в его предыдущем путешествии к верховьям Амазонки, а именно в Тимана. На время своего отсутствия он назначил своим заместителем на посту губернатора Хуана Кабреру. После этого Кабрера был назначен главой экспедиции в коричные леса.

Несмотря на все это, на протяжении всего 1542 года Гонсало был, по-видимому, тем самым человеком, которого энкомендерос считали способным возглавить их борьбу против Новых Законов, почитавшихся ими несправедливыми и абсурдными. Некоторые из друзей убеждали его воспользоваться удобным случаем и провозгласить «декларацию независимости» и даже сделаться первым испанским королем Перу, женившись на индейской принцессе.

В этой электрически заряженной атмосфере первый вице-король Нуньес Вела прибыл в Номбре-де-Диос, что в заливе Дарьен, сопровождаемый новыми судьями верховного суда Перу, – ими были уроженец Тордесильяса Диего де Сепеда, Лисон де Техада из Логроньо, лиценциат Альварес, Педро Ортис де Сарате из Ордуньи, что в Стране Басков, а также Агустин де Сарате, счетовод последнего. Также с вице-королем прибыла толпа друзей, родственников и свита исполненных надежд придворных; были здесь и братья Святой Терезы, которые, будучи конверсо, решили, что им стоит сбежать из Испании, пока есть такая возможность.

Вся эта верхушка новой администрации, отделившись от флотилии, которая направлялась в Мексику, высадилась на побережье нынешней Коста-Рики. Из Номбре-де-Диос вице-король сушей отправился в Панаму, где отпустил на свободу многих индейцев, привезенных из Перу в качестве рабов или слуг. Их «владельцы» протестовали – но вице-король сообщил им, что делает это согласно специальному распоряжению императора Карла.

Весь остаток пути вице-короля преследовали неудачи. Прежде всего, одному из судей, Ортису де Сарате, пришлось остаться в Панаме из-за болезни. Он, впрочем, попытался убедить Нуньеса Велу, что тому следует вступать в Перу «blandamente», т. е. мягко, не возбуждая подозрений, и не пытаться тотчас же проводить в жизнь Новые Законы, о которых было условлено в Испании, – по крайней мере, не раньше, чем верховный суд займет свое место. После этого он сможет провозглашать любые законы, какие сочтет нужными; но даже и тогда, если он столкнется с оппозицией, будет благоразумно сперва еще раз проконсультироваться с императором. Если Карл повторит указания, данные вице-королю относительно проведения в жизнь этих законов, ему будет удобнее сделать это, поскольку к этому времени он успеет занять более устойчивое положение.

Вице-король в гневе отринул эти предложения, которые посчитал выражением слабости, и стремительно двинулся в путь, не дожидаясь судей. Сперва он направился в Тумбес, затем на юг, в Трухильо, повсюду настойчиво объявляя о вступлении в силу Новых Законов. Население Трухильо тотчас принялось жаловаться: многие считали, что все их труды пропадут втуне, если не останется никого, кто сможет присматривать за ними в старости. Однако Нуньес Вела пошел еще дальше и отправил послание временному губернатору Ваке де Кастро, приказывая ему сложить полномочия. К этому времени «грубость вице-короля уже переполнила Перу», как позднее выразился Гарсиласо. Однако кортеж Нуньеса Велы продолжал свой путь к Лиме. Городской совет решил устроить ему пышный прием, на котором, впрочем, не должны были присутствовать индейские рабы. Некий неизвестный остроумец начертал на задней стене главной городской гостиницы: «Попытайся вышвырнуть меня из моего дома, и я вышвырну тебя из этого мира».

Нуньеса Велу встречали в десяти милях от Лимы. Навстречу ему вышли многие, во главе с Вакой де Кастро, епископом Лоайсой (которого не следует путать с его тезкой и кузеном), выборным епископом Кито Диасом, а также весь городской совет, возглавляемый баском Бенито Суаресом де Карвахалем, братом Ильяна и Хуана. Вице-король принес публичную клятву, что всегда будет действовать в интересах всех перуанцев. Последовало празднество в городском соборе. На следующий день Нуньес Вела явился во дворец Писарро и арестовал Ваку де Кастро, приказав бросить его в городскую тюрьму. Вице-король обвинил своего предшественника в том, что тот содействовал заговору Гонсало Писарро, – обвинение совершенно несправедливое. Если и можно было кого-то винить в том, что произошло, то обвиняющий перст должен был бы указать на самого вице-короля, поскольку лишь он один был виноват в том, что явился в Перу таким стремительным образом, объявляя по дороге обо всех действиях, которые собирался предпринять против энкомендерос. С его требованиями соблюдения всех церемоний и ритуалов от своих подчиненных он выглядел попросту абсурдно.

Тем временем Гонсало написал вице-королю грамоту от лица всех городов и энкомендерос, протестующих против Новых Законов. Вице-король, казалось, не понимал, о чем идет речь. Судьи верховного суда наконец добрались до Лимы. Это еще более усложнило обстановку, поскольку они в скором времени взялись за дело Суареса де Карвахаля – управляющего, которого вице-король убил, поскольку было замечено, как из его дома выходит отряд солдат, впоследствии направившийся на встречу с Гонсало Писарро. Положение дел еще более усложнилось из-за злодеяний двух альмагристов, Диего Мендеса и Гомеса Переса, которые, сбежав от Ваки де Кастро, отправились к людям Манко Капака. Они предложили, чтобы Манко Капаку было позволено вернуться в Куско, где он мог бы служить новому вице-королю. Нуньес Вела благосклонно отнесся к этой идее, однако прежде чем он успел что-либо предпринять, Гомес Перес поспорил с Манко Капаком насчет хороших манер. Перес швырнул в Манко шар для игры в кегли, который попал ему в голову и убил на месте. Жизнь в новом Перу ценилась чрезвычайно дешево.

Испанцы, поселившиеся в Перу, решили взять закон в свои руки. Поселенцы Уаманги, Арекипы и Чукисаки призывали Гонсало Писарро стать их прокурадором – представителем – в борьбе против вице-короля. В Ла-Плате поселенцы обратились со сходной просьбой к Диего Сентеньо, одному из последователей Педро де Альварадо, который к этому времени стал уполномоченным помощником Гонсало. Оба явились в Лиму с вооруженными отрядами и, пока вице-король пребывал в Куско, стали собирать собственную армию. Гонсало вернул себе энкомьенды и другую собственность своего брата Франсиско, захваченные Вакой де Кастро. Также он забрал золото и серебро из королевской сокровищницы, и вскорости имел в своем распоряжении 400 поселенцев и не менее 20 тысяч индейцев.

Он схватил тех, кто принял в недавних событиях сторону вице-короля, и нескольких из них повесил – среди них были Педро дель Барко, Гомес де Луна, уроженец Бадахоса и еще один бывший последователь Педро де Альварадо, а также Мартин де Флоренсия, который сражался еще при Кахамарке. Диего Мальдонадо, считавшегося самым богатым из перуанских энкомендерос и даже носившего прозвище Богач, посадили голым на осла и подвергли пыткам веревками и водой.

Гонсало отдавал и другие несправедливые распоряжения – например приказал казнить своего двоюродного брата, Педро Писарро. Впрочем, от этого неразумного шага его отговорил Франсиско де Карвахаль, его опытный, эксцентричный и искусный шталмейстер. Также Гонсало позволил Ваке де Кастро сбежать на корабле в Панаму.

Гонсало Писарро принялся организовывать свою армию, так чтобы она могла действовать более эффективно. Главнокомандующим он назначил Алонсо де Торо, незнатного уроженца Трухильо; его кавалерией командовал Педро Пуэртокарреро, родственник медельинских графов (и отдаленно связанный с Эрнаном Кортесом); начальником аркебузиров был Педро Серменьо из Санлукар-де-Баррамеда, а капитанами копейщиков – Хуан Велес де Гевара и Диего Гумиэль. Эрнандо Бачикао, который претендовал на графский титул, хотя был дикарем во всех своих действиях, командовал у Гонсало артиллерией – этот вид вооружений становился все более решающим средством ведения войны. Все эти люди были влиятельными и независимыми конкистадорами, каждый со своей длинной историей.

Взобравшись на большой холм Саксауаман, доминирующий над Куско, Гонсало и его люди принялись ждать вице-короля, армия которого была несколько больше – она насчитывала 600 испанцев, 100 лошадей и 200 аркебузиров. В ее основе лежала армия Ваки де Кастро, и многие из ее солдат близко знали своих противников на протяжении целого поколения. Здесь был Алонсо де Монтемайор из Севильи, командовавший кавалерией, а также капитаны аркебузиров – Диего Альварес де Куэто, близкий родственник вице-короля, Мартин де Роблес, который, подобно великому английскому юристу Ф.Э. Смиту, был погублен собственной неспособностью удержаться от едкого замечания, и Пабло де Менесес. Родной брат вице-короля Нуньес Вела был назначен капитан-генералом, а Диего де Урбина, баск родом из Ордуньи, – главнокомандующим.

Некоторое время армии не столько сражались, сколько прощупывали друг друга. Гонсало был подавлен численностью сил своего противника; он осознал риск, на который пошел, решившись сражаться против императорского посланника, что могло быть расценено как восстание против самого императора. Впрочем, он вновь приободрился, когда его сторону занял Педро де Пуэльес, еще один из тех, кто прибыл в Перу из Гватемалы вместе с Педро де Альварадо, приведя с собой сорок всадников и двадцать аркебузиров. Также его вдохновляла полнейшая сумятица, царившая в Лиме, вылившаяся в бесконечные иски и встречные иски между вице-королем и судьями верховного суда. На какое-то время Нуньес Вела даже был заключен под стражу по решению судей, а затем отослан на остров в двух лигах от берега – предположительно для его собственной безопасности. Впоследствии он смог удалиться в достаточно надежный порт Трухильо.

Шестого октября 1544 года Гонсало Писарро торжественно вступил в Лиму. Его авангард возглавлял Бачикао, за которым следовали не менее двадцати двух пушек различного калибра на плечах индейских носильщиков – для Перу это была колоссальная батарея. Следом выступали тридцать аркебузиров, пятьдесят артиллеристов, Диего Гумиэль и 200 копейщиков, за ним аркебузиры Хуана Велеса де Гевары и Педро Серменьо, и наконец, три отряда пехотинцев, перед которыми ехал сам Гонсало Писарро на породистом белом коне. За ним, в свою очередь, следовали три кавалерийских подразделения под предводительством Антонио Альтамирано – еще одного отдаленного родственника Кортеса, – Педро де Пуэльеса и Педро Пуэртокарреро.

Гонсало направился к дому судьи Сарате, где судья и его коллеги-юристы приняли его присягу на верность. После этого они проследовали в зал заседаний муниципалитета, где Гонсало был принят со всеми приличествующими церемониями как «главный прокуратор Перу». Еще ни одному человеку в Испанской Америке не доводилось вступать в город с такой помпой, как Гонсало. Никакой битвы не было. Присутствие артиллерии и аркебуз в таких значительных количествах было примечательным и устрашающим нововведением.

Теперь Гонсало оказался правителем Перу как с точки зрения прав завоевателя, которых придерживался его брат Франсиско, так и по назначению судей. Впрочем, действовал он скорее как монарх, а не как губернатор. Он удовлетворял просьбы купцов и энкомендерос. Разумеется, не обошлось без сведения старых счетов – так, например, Диего де Гумиэль, командовавший копейщиками при joyeuse entrйe, после подачи какой-то незначительной жалобы на Франсиско де Карвахаля был задушен последним. Карвахаль объявил со свойственным для него черным юмором: «Дорогу капитану Диего де Гумиэлю, который поклялся более никогда так не поступать!». По замечанию Гарсиласо: «…не бывало торжеств без казней, равно как и казней без торжеств».

Однако происходило и много более общепринятых увеселений: бои быков, игры, турниры; специально для такого случая было даже написано некоторое количество стихов. Спустя несколько недель Гонсало Писарро, человек, не склонный помнить зла, объявил о всеобщем помиловании всех, кто поднял на него оружие. Исключение было сделано лишь для Себастьяна Гарсиласо де ла Веги – аристократа, родственника поэта Гарсиласо де ла Веги, прибывшего в Перу вместе с Альварадо и на тот момент скрывавшегося в гробнице в доминиканском монастыре, – и лиценциата Карвахаля, который сбежал на север.

Гонсало послал в Испанию доктора Техаду и Франсиско Мальдонадо в качестве своих прокурадорес: они должны были защищать там его дело. Эрнандо Бачикао сопроводил их до Панамы. Единственный корабль, который можно было там найти, оказался занят Вакой де Кастро, который все еще считался пленником, но с помощью своего родственника Гарсии де Монтальво захватил судно еще до того, как оно покинуло гавань. В конце концов, какая-то бригантина все же была найдена, и Бачикао с прокурадорами отплыли на ней.

Тем временем Нуньес Вела, как ни странно, остававшийся на свободе и по-прежнему решительно настроенный внедрять свою вице-королевскую власть, продвигался к первому испанскому городу в Перу – Тумбесу, в надежде отыскать там сподвижников. После этого он отправился в Сан-Мигель (что в современном Эквадоре). Он был уверен, что к нему вскоре соберется подкрепление, поскольку его стратегическое расположение было благоприятным для получения помощи. Ему не удалось избежать новых стычек: Херонимо де Вильегас из Бургоса и Гонсало Диас де Пинеда, действуя в интересах Писарро, схватили одного из людей вице-короля, Хуана де Перейну, и отрубили ему голову. В отместку вице-король послал за ними погоню и разгромил их; впоследствии Гонсало Диас заблудился и был убит индейцами.

В марте 1545 года Гонсало Писарро лично выступил в поход, чтобы, как он считал, принять вызов, брошенный вице-королем. При нем было около 600 пехотинцев и достаточное количество кавалерии. Чтобы не терять контроля над Лимой, он оставил там восемьдесят человек под командованием Лоренсо де Альданы, уроженца Касереса, который, подобно многим другим, прибыл в Перу вместе с Педро де Альварадо.

Продолжали происходить недоразумения: Гомес де Луна в Ла-Плате неосторожно заметил, что рано или поздно император вновь будет править – и за эту реплику был казнен Франсиско де Альмендрасом, большим другом Гонсало, уроженцем Пласенсии. Друзья де Луны, такие как Диего Сентеньо, организовали восстание, в результате которого в Лиме произошло некоторое кровопролитие. Однако все знали, что в конечном счете все зависит от того, как решится дело между вице-королем и Гонсало Писарро.

Вице-король отошел еще дальше на север, к Кито, затем скрылся в Попаяне, расположенном в глубине территории нынешней Колумбии. Здесь он принялся строить кузницы и делать новые аркебузы. Он написал Беналькасару и Хуану Кабрере, прося их помощи. Гонсало распространил слух, что он собирается уйти из Кито, чтобы разобраться с восстанием Диего Сентеньо. Вице-король поверил и приготовился к возвращению в Кито. Однако со стороны Гонсало это было лишь уловкой: вернувшись в Кито, ошеломленный вице-король обнаружил, что Гонсало по-прежнему стоит под городскими стенами. Невзирая на усталость после перехода, ему пришлось начать готовиться к битве. Капитанами его пехотинцев были Санчо Санчес де Авила и Хуан Кабрера, в то время как Беналькасар, Сепеда и Педро де Базан командовали его кавалерией.

Схватку начали аркебузиры. Затем злой гений Гонсало, Франсиско де Карвахаль, атаковал правый фланг противника. Кавалерия вице-короля, несмотря на командование Беналькасара, действовала нестройно и была рассеяна аркебузирами. Гонсало сам появился посреди сражения с сотней верховых. Кабрера и Санчо Санчес были убиты, так же как и Альфонсо де Монтальво со стороны Гонсало. Нуньес Вела, в итальянской рубашке, был сбит наземь Эрнандо де Торресом. После этого он был зарублен чернокожим рабом, и его голову отвезли в Кито, где она оставалась выставленной на всеобщее обозрение на протяжении нескольких месяцев.

Со стороны вице-короля были убиты двести человек, со стороны Гонсало Писарро – только семеро. Большинство погибших похоронили тут же, на поле сражения, однако сам вице-король и другие военачальники были погребены в новом соборе в Кито. Раненые получили помилование, Беналькасар был отослан обратно в Попаян, остальные отправились в Чили, где присоединились к Вальдивии. В числе погибших был брат Святой Терезы Антонио де Сепеда. Из оставшихся старых лидеров Диего де Сепеда был с Гонсало, лиценциат Альварес был мертв, Техада отправился в Испанию, Сарате был один в Лиме, а Сентеньо на юге – но у него было так мало сподвижников, что весь его отряд сумел укрыться в одной пещере.

Эти беспрецедентные политические распри заслонили собой некоторые важные экономические события. В 1542–1543 годах в окрестностях Куско случился всплеск «золотой лихорадки», и еще один произошел в 1545–1546 годах. В 1545 году некий «дон Диего», сын незначительного индейского касика из района Куско, наткнулся на серебряные месторождения в Потоси. Этому дону Диего уже посчастливилось оказаться первым в руднике Порко, который находился совсем рядом с Потоси. Затем он обнаружил Потоси, и через какие-то месяцы там уже работали 7 тысяч индейцев. Это было открытие, в скором времени преобразившее всю страну, – а на самом деле, и всю империю.

Испанские шахтеры с золотыми цепями на шеях спускали свое новообретенное богатство на «фонтаны, в которых текли лучшие вина Европы, и на смуглых девушек-местисо в шелковых туфельках с жемчужинами вместо пуговиц, с рубиновыми заколками в волосах… улицы были выстланы серебром». Вскорости здесь можно было купить все возможные сорта тканей – вышитых, парчовых, шитых золотом, гобеленовых; стали доступны венецианские зеркала и панамские жемчуга.

К этому времени в Перу было где-то около 4 тысяч испанцев, живущих на 274 энкомьендах, разбросанных по всей территории колонии, – вероятно, 86 из них находились в Куско, 45 в Трухильо и Лиме, 34 в Уануко, 37 в Арекипе, 22 в Уаманге и 5 в Чачапоясе. К этим землям было придано около 1550000 индейцев – так, по крайней мере, предполагалось в переписи 1540 года. Миссионерские ордена, доминиканцы и мерседарии, насчитывали около сотни человек.