Завоевание Перу было завершено. Однако далеко не все амбиции завоевателей получили удовлетворение. В особенности следовало позаботиться о том, чтобы не чувствовал себя обделенным Альмагро. Это было одним из предметов, которые Эрнандо Писарро пытался уладить в Испании. Двадцать первого мая 1534 года Совет Индий подписал контракт (капитуласьон), даровавший Альмагро право осуществлять управление на территории протяженностью 200 лиг (600 миль) к югу от Перу, которое было отведено Писарро. Альмагро получал титулы губернатора и аделантадо этих земель, а также звания верховного магистрата и капитан-генерала – не только для себя, но и для своих потомков.

По сути, этот контракт делал Альмагро завоевателем Чили. В то время Чили полагали столь же богатой страной, как Перу, если не еще более богатой. Однако географические границы дарованных земель оставались неясными. Насколько далеко вглубь материка они простирались? Откуда конкретно следовало отсчитывать эти 200 лиг? В контракте говорилось о землях и провинциях на побережье Южного моря к югу, «протяженностью в 200 лиг, начиная от границ губернаторства, которое было вверено Франсиско Писарро». Эрнандо Писарро фигурировал в контракте как представитель Альмагро – что выглядело неуместным для любого, кто знал обоих, поскольку Эрнандо всегда отзывался об Альмагро критически.

В контракте Альмагро был один особенно сомнительный момент, а именно – место, отведенное в представлении испанских властей для Куско. Этот город располагался настолько далеко к югу, что можно было попытаться доказать – как и поступил Альмагро, – что он находится в его зоне. Однако завоевал его Писарро, а значит, город несомненно следовало отдать ему.

Альмагро, бывший для Писарро неудобным союзником в Куско, выступил в Чили в июле 1535 года. С ним было около шестисот испанских пехотинцев, тысяча индейских наемников и сотня негров-рабов. Писарро предоставил ему финансовую поддержку, вероятно ставшую возможной благодаря тому, что он вновь открыл плавильни в Куско, позволившие ему собрать больше золота и серебра. Альмагро взял с собой Паулью Инка, представителя инкских коллаборационистов в Куско, а также перуанского верховного жреца, которого испанцы называли Вильяк Уму.

Испанский контингент включал в себя большинство тех, кого Альмагро лично привел в Перу, таких как конверсо Родриго Оргоньес, превосходный наездник, сражавшийся в Италии, возможно даже в битве при Павии, прежде чем прибыть в Индии в 1520-х годах. На его место предлагал себя Сото, однако Альмагро предпочел Оргоньеса, которого в большей степени мог считать другом. Также здесь были большинство из наиболее известных участников экспедиции Альварадо, оставшихся в Перу, – таких как Хуан де Сааведра из Севильи и брат Альварадо Гомес, еще один завоеватель Новой Испании.

Эта армия проделала долгое и утомительное путешествие в центр Чили, однако в конце концов Альмагро остановился и начал обустраиваться в плодородной долине Аконкагуа. Отсюда он выслал несколько дополнительных экспедиций – в частности экспедицию Сааведры, который дошел до залива Вальпараисо, где заложил основание нового города, а также экспедицию Гомеса де Альварадо, который продвинулся еще дальше к югу, до долины Майпо.

Каким замечательным приобретением для Испании были эти столь многообещающие плодородные земли, да к тому же столь прекрасные! Однако все, что интересовало конкистадоров, – это драгоценные металлы, о местонахождении которых знал один лишь Паулью Инка.

Несколько месяцев спустя после того, как Альмагро добрался до Аконкагуа, он получил подкрепление в лице Руи Диаса и Хуана Эррады, которых сопровождали около сотни испанцев и большое число индейских носильщиков. Диас прибыл в Перу вместе с Альмагро, а Эррада, родом из Наварры, был сподвижником Кортеса в Иберасе. Он пользовался у Кортеса таким доверием, что тот даже посылал его в 1529 году от своего лица в Рим с подарками папе из Нового Света. После этого он отправился в Панаму, а затем в Перу вместе с Альмагро, при котором стал исполнять обязанности управляющего.

Вместе с Эррадой прибыло не только столь необходимое подкрепление: он также привез с собой капитуласьон — контракт, заключенный между короной и Альмагро относительно его территории к югу от земель Писарро. Вместе со своими товарищами Альмагро тщательно изучил этот документ; впрочем, поскольку он был неграмотным, ему пришлось положиться на Руи Диаса и других, которые зачитывали написанное вслух.

Эти конкистадоры, ни один из которых не пользовался благосклонностью Писарро, были амбициозны и претендовали на гораздо большее богатство, чем то, которым располагали. С трудом продравшись через двадцать пять параграфов текста, они уверовали в то, что контракт передает в руки Альмагро не только долины Чили, где, как любой мог видеть, можно было высадить отличные виноградники, но также и Куско, в котором водились столь несметные количества золота и серебра. Советники Альмагро – Родриго Оргоньес, Гомес де Альварадо, а также Диего де Альварадо, приходившийся кузеном знаменитой шайке братьев Альварадо, покорившей Гватемалу после того, как они приняли столь значительное участие в завоевании Мексики, – советовали ему вернуться в Куско «и взять власть». Именно так Альмагро и решил поступить.

Франсиско Писарро тем временем занимался своей новой столицей – Лимой, «Ла-Сьюдад-де-лос-Рейес». Планировка города была великолепной, с просторной площадью посередине, окруженной превосходными прохладными домами, однако жаркий и сырой климат делал его гораздо менее пригодным для жизни, нежели лежащий в трехстах милях Куско, вице-губернатором которого Писарро назначил Сото, своего человека-на-все-руки. Сам Писарро теперь производил впечатление удалившегося от дел мирного правителя, озабоченного лишь городским планированием. У него имелись крепкое хозяйство и семья; в прошедшем 1534 году его наложница, «Донья Инес Юпанки», прежде известная как Киспе Сиса, единокровная сестра Атауальпы, принесла ему дочь Франсиску. Кроме того, он, разумеется, занимался распределением энкомьенд.

Далеко вглубь материка, примерно в тысяче миль к северу, на месте бывшего дворца Уайна-Капак был выстроен собор Сан-Франсиско в Кито, в качестве ключевой точки северного Перу. С самого начала он задумывался тем, чем является и до сих пор: величественным напоминанием о великой религии. Его архитектором был фрай Ходоко Рике, перуанский аналог Педро де Ганте из Новой Испании. Его в полной мере можно назвать аналогом – поскольку, как и в Педро де Ганте, в нем предположительно текла кровь Габсбургов.

Собор Сан-Франсиско был выстроен в итальянском стиле (образцом для наружной лестницы послужил дворец папы Николая V в Ватикане). Это был еще один признак того, что Ренессанс добрался до Испанской Америки. Строительство продолжалось долгие годы: основное монастырское здание, весьма андалусийское по стилю, в 1573 году еще достраивалось, церковь была закончена лишь к 1575 году, а башни увидели свет только в XVIII столетии. Изысканный фасад впоследствии не раз копировался другими аналогичными постройками. Подобно многим францисканским сооружениям, монастырь должен был служить не только местом молитвы, но и образовательным центром – наряду с богослужениями там также обучали всевозможным ремеслам.

В 1535 году Писарро пришлось столкнуться со всевозможными обвинениями в коррупции и самоуправстве со стороны некоторых своих сподвижников: те предъявили их епископу Томасу де Берланга, который внес соответствующие замечания в составленный им подробный отчет о том, как братья Писарро справляются со своей миссией в Перу. Также Писарро посетил давний союзник – Гаспар де Эспиноса, приехавший в Перу из Панамы в возрасте семидесяти лет вместе с дочерью и двумя сотнями людей.

Отсутствие Альмагро в конечном счете не принесло в Куско мира, на который, возможно, рассчитывал Писарро. Причина частично крылась в том, что Альмагро льстил Манко Капаку, а частично во внутрисемейных интригах правителей-Инков. Был ли Манко Капак действительно тем человеком, который требовался Перу в этот опасный момент? Судя по всему, Манко убедил влиятельного конкистадора-баска Мартина Коте возглавить отряд испанцев, чтобы убить его кузена Аток-Сопу, – существовало мнение, что он имел серьезные основания притязать на место Манко. После этого Манко Капак укрылся в доме Альмагро, а испанские сподвижники Писарро, по всей видимости, разграбили собственный опустевший дворец Инки. Альмагро подал жалобу, но Писарро не предпринял никаких действий. После этих событий Коте присоединился к Альмагро. Судя по всему, тот поручил ему охрану Паулью Инки, который теперь стал опасным элементом среди последователей Альмагро.

Первые месяцы после того, как Альмагро выступил в Чили, прошли относительно спокойно. Франсиско Писарро решил, что он может без опасений оставить Куско, чтобы основать еще один испанский город, который он хотел назвать Трухильо, между Пьюрой и Лимой, приблизительно в 250 милях к северу от последней.

Тем временем Эрнандо де Сото решил вернуться в Испанию, чтобы поискать для себя новое, независимое поле деятельности. Он был разочарован тем, что не получил места хотя бы заместителя командира в экспедиции Альмагро в Чили – хотя на самом деле предпочел бы возглавить экспедицию сам. Как говорят, он предлагал Альмагро 200 тысяч песо за этот пост, однако, будучи отвергнут, собрал вещи и вернулся в Севилью, оставив в Перу свою прекрасную наложницу Токто Чимпу, дочь Уаскара, вместе с их дочерью-местиса Леонорой.

В этих обстоятельствах делами в Куско управлял Хуан Писарро со своим младшим братом Гонсало. Хуан Писарро обладал многими похвальными качествами. Сьеса, как мы помним, называл его «цветком среди всех Писарро». Педро Писарро, бывший его пажом, отзывался о нем как о человеке «благородном и очень храбром, хорошем товарище, великодушном и приветливом».

Подобно ему, Гонсало Писарро также впервые начал оказывать какое-либо влияние на своих испанских сподвижников-конкистадоров. Младший из братьев Писарро, он был, как мы уже упоминали, изящен, приятен лицом и хорошо сложен. Он умел читать и писать и обладал невероятной способностью заводить друзей и завязывать приятельские отношения. Гарсиласо де ла Вега говорил о нем: «…его натура была столь благородна, что он внушал к себе любовь даже у незнакомых людей». Однако Лопес де Гомара, биограф и духовник Кортеса – впрочем, не знавший Гонсало Писарро лично, – отзывался о нем как о человеке довольно тупом и непонятливом. За эти месяцы он действительно достиг нового уровня влияния, и его магнетизм сыграл большую роль в произошедших событиях. Многие были готовы возложить на него все свои надежды и смотрели на него как на возможность для себя начать все сначала.

В конце 1535 года Манко Капак начал выказывать все возрастающее беспокойство под контролем испанцев. Возможно, все сложилось бы иначе, если бы за ним приглядывали люди более солидного возраста, нежели младшие братья Писарро. Однако молодые испанцы порой подвергали его грубым насмешкам, даже несмотря на то что они позволяли индейцам такие собрания, как восьмидневный праздник Солнца – пышную церемонию, в которой принимали участие все основные представители инкской знати. Фрай Бартоломе де Сеговия, эмиссар Альварадо к Писарро, присутствовавший при этом, описывал:

«…они вынесли все изображения из храмов Куско на равнину, расстилавшуюся за пределами города, в том направлении, откуда восходит солнце. Самые богатые изображения были скрыты под пышными и изящными балдахинами из перьев. Когда поднялось солнце, инки начали песнопения, было принесено в жертву мясо, пожранное пламенем огромного костра, а также большое количество чичи и коки, были отпущены на волю несколько лам, а Манко при помощи ножного плуга провел по земле борозду, тем самым открывая начало пахотного сезона».

Манко решился на серьезное восстание. Он созвал на тайный совет всех перуанских вождей, в первую очередь из южного Кальяо, и рассказал им об унижениях, которые вынужден претерпевать. Он принял решение немедленно покинуть Куско. Однако в старом Перу было сложно сохранить что-либо в секрете. На совещании присутствовали слуги (янаконас), которые сообщили Хуану Писарро о готовящихся событиях.

Рассказывают, что Манко Капак успел покинуть город в носилках. Хуан и Гонсало Писарро, сев на лошадей, поспешили в погоню и ночью нагнали его; наутро они нашли его прячущимся в камышах у озера Муйна. Его привели обратно в Куско в цепях. Позднее Манко Капак обвинял некоторых из испанцев – Алонсо де Торо, Алонсо де Меса, Педро Писарро, Франсиско де Солареса и Грегорио Сетьеля (все, кроме последнего из названных, были в Кахамарке) – в том, что они мочились на него, поджигали ему ресницы и спали с его женами. Все обвиненные им люди были преданными соратниками братьев Писарро и участвовали в экспедиции с самого начала – собственно, сам губернатор и завербовал их в Испании в 1529 году. Скорее всего самые жестокие издевательства они творили, будучи пьяными.

Эти их действия, или же слухи о них, не обошлись без последствий. Из всех инкских военачальников оставался один лишь Тисо. Он отправился в принадлежавшую Рикельме энкомьенду в Хаухе, а также в Бомбон, где пытался поднять бунт, обещая людям высокие посты.

В это время Эрнандо Писарро вернулся в Перу из своего путешествия в Испанию. Ему немногое удалось сделать после того, как он в 1534 году предъявил императору собранные сокровища и представился сам – разве что навестить родственников в Трухильо. Он вернулся, приведя с собой два корабля, нагруженных испанскими товарами для выгодной продажи в пользу его друзей и людей его брата. Вполне можно понять, что он обрел повадки большого военачальника. После его возвращения в Куско в качестве коррегидора отношения между двумя народами несколько улучшились. Он не только освободил Манко, но также выказал ему всю возможную доброжелательность – частично ввиду того, что его просил об этом император Карл. Однако поведение испанцев по отношению к индейским женщинам по-прежнему служило причиной сильного недовольства среди индейцев-мужчин, которые видели, как наиболее привлекательные из их девушек исчезали в недрах испанских особняков.

На протяжении Страстной седмицы 1536 года недовольство индейцев достигло критической отметки. В Страстную среду Эрнандо Писарро дал Манко Капаку разрешение сопровождать его верховного жреца, Вильяк Уму, в совершении некоторых религиозных церемоний в близлежащей долине реки Юкай. Тот обещал вернуться с большой золотой статуей Уайна Капака. На самом же деле он отправился на последнюю сходку своих сподвижников с целью координировать их нападение на испанцев. Он объявил, по выражению хрониста Муруа, «общий сбор» по всем провинциям (империи Инков). Вероятно, он выбрал именно этот момент, потому что знал, что ни Франсиско Писарро, ни Сото нет в городе.

В пасхальную субботу, 21 апреля, Эрнандо Писарро сообщили, что всеобщее восстание индейцев неизбежно должно случиться. Он понял, что поторопился отпускать Манко Капака на волю, и послал своего брата Хуана с семьюдесятью конными разогнать индейцев. С присущей ему энергией Эрнандо и сам выехал из города, добрался до склонов долины Юкай и обнаружил, что в долине собралось колоссальное число индейских воинов. Некоторые хронисты, например Мена, утверждают, что в лагере было 100 тысяч индейцев. Тем временем Вильяк Уму, настоящий воин-жрец, настаивал на немедленной атаке – однако Манко хотел подождать, пока соберутся все его приверженцы. Впрочем, это не помешало последним приложить все старания к тому, чтобы перебить тех испанцев, которые встретились им на пути в их энкомьенды или из оных. Были убиты около тридцати человек – включая Мартина де Могера, одного из трех первых европейцев, увидевших Куско.

В то же самое время Вильяк Уму занял возвышавшуюся над городом крепость Саксауаман, а также разрушил ирригационный канал Куско. В результате поля возле города оказались затоплены, а все жители, включая испанцев, оказались лишены воды.

Видя, что ему предстоит отразить немедленную атаку, Эрнандо, как мог, приготовился защищаться. Он разделил свою кавалерию на три группы по двадцать пять человек каждая; одной командовал его брат Гонсало, другой Эрнан Понсе де Леон, а третьей Габриэль де Рохас – эстремадурец, севилец и кастилец из семьи Куэльяров. Сам Эрнандо Писарро, а также Хуан Писарро (принявший официальную должность коррегидора) и казначей Рикельме оставались в центре защиты, посередине Куско. В дополнение к семидесяти пяти всадникам, у них было еще около двухсот пехотинцев. Все они отошли к главной площади Куско, где «ввиду ее огромных размеров, они могли с большей легкостью противостоять противнику, чем в [более узких] боковых улицах… пехота расположилась в середине, а кавалерия окружала ее по бокам». Однако эти силы казались совсем крошечными по сравнению с огромными полчищами индейцев. Пехотой сперва командовал Алонсо Энрикес де Гусман, только что прибывший из Испании, – опытный солдат, хотя и не настолько опытный, как он дает понять в своих увлекательных мемуарах. Так началась осада города; число испанцев лишь слегка превышало 250 человек, причем верховыми из них были меньше половины.

Индейцы, как описывает Педро Писарро, удерживали испанцев на главной площади. Последние «добывали воду из ручья, протекавшего через эту площадь, а также маис из прилегающих домов, которые они с радостью разграбили. Некоторые из индейцев, хотя и возвращались днем к своим индейским хозяевам, по ночам приносили еду испанцам». Осаждающие, однако,

«принялись устраивать пожары во всех кварталах Куско, каковым образом они отвоевали многие части города; мы, испанцы, не могли пройти через них. Мы собрались… на площади и в близлежащих зданиях, таких как Хатун-Канча. Здесь мы все оставались, некоторые [ночевали] в палатках… Чтобы поджечь дома, в которых мы расположились, [перуанцы] брали камни и клали их в огонь, где они раскалялись докрасна. После этого они заворачивали их в хлопчатое полотно и пращами забрасывали в те дома, которых не могли достичь… Таким образом они поджигали наши дома прежде, чем мы успевали это заметить… в другое время они стреляли в дома горящими стрелами, отчего их быстро охватывал огонь».

Описание сражения не лишено поэтичности:

«Казалось, будто черное полотно было распростерто над землей на расстоянии в пол-лиги вокруг Куско… По ночам горело столько костров, что это было похоже на безмятежное небо, полное звезд… [это сопровождалось] громкими криками и шумом голосов».

Габриэль де Рохас организовал утреннюю верховую вылазку. Ему удалось перебить много индейцев, но их численность препятствовала сколь бы то ни было продолжительной атаке. Несколько групп кавалеристов оказались окружены, и одной из них пришлось ретироваться, оставив эстремадурца Франсиско Мехию, который был убит вместе с лошадью.

Главная атака индейцев пришлась на 6 мая. Продвигаясь вдоль узких улочек, наступающие заняли район Куско, известный как Кора Кора, выходящий к северному углу главной площади, и осыпали градом раскаленных камней две позиции, удерживаемые испанцами: Сунтур-Уаси, бывший дворец Инки Виракочи, к этому моменту превращенный в главную городскую церковь, и дворец Хатун-Канча, в котором многие испанцы устроили себе жилища. Однако индейцам не удалось поджечь здания, где находились испанцы, несмотря на то что те были крыты соломой – неудача, которую они приписали воле богов.

Гарсиласо де ла Вега записал, что конкистадоров в этот трудный час спас сам Сантьяго, как обычно верхом на белом коне, однако Муруа настаивает, что этим рыцарем был баск Мансио Сьерра де Легисамон. Впрочем, он также сообщает, что в тот день в небесах появилась Дева Мария, облаченная в голубое одеяние.

Несмотря на полученный отпор, индейцы захватили почти весь город, а испанцам осталось лишь немногим больше, чем главная площадь и прилегающие к ней здания. Индейцы с успехом защищались от лошадей при помощи ям, также они эффективно использовали против всадников пращи и айлью – снаряды, представляющие собой три камня, связанных сухожилием ламы, и предназначенные для спутывания лошадиных ног.

Некоторые из приближенных советовали Эрнандо Писарро отступить в направлении Арекипы, однако он остался на месте, частично потому что был убежден, что еще может одержать победу, используя индейцев каньяри, которые были давними врагами инков. Их помощь действительно сыграла большую роль в ночной атаке на плетеные палисады, за которыми укрывались индейцы по мере своего продвижения вперед.

Воодушевленный этим частичным успехом, Эрнандо Писарро послал своего брата Хуана возглавить атаку на крепость Саксауаман с ее полигональной каменной кладкой, занимавшую доминирующую позицию над городом. Хуан Писарро решил выдвинуться в ночь полнолуния, когда, как он предполагал, Инка со своими людьми будут праздновать. Он взял с собой пятьдесят человек всадников – среди которых был и его брат Гонсало, – и около сотни дружественных индейцев каньяри. Однако по мере их продвижения вперед они были встречены яростным градом камней, сыпавшихся сверху. Хуан Писарро был ранен в голову, из-за чего ему пришлось снять свой шлем. После этого он повел своих людей в лобовое наступление, которое увенчалось успехом; однако сам он при этом погиб, получив еще один удар камнем по голове. Многие были ранены, однако Эрнандо взял командование. Среди ночи испанцы принялись взбираться вверх по приставным лестницам; героем дня стал Эрнан Санчес из Бадахоса, сумевший вскарабкаться на особенно крутой участок. Алонсо Энрикес утверждает, что в этом сражении были убиты 1500 индейцев, включая одного храброго орехона, который предпочел броситься с башни, чтобы не сдаваться в плен. Заняв Саксауаман, Эрнандо Писарро оставил там гарнизон из пятидесяти испанских пехотинцев и сотни индейцев каньяри.

После этого Эрнандо Писарро хотел послать пятнадцать верховых к своему брату Франсиско, чтобы сообщить ему о продолжающемся сопротивлении в Куско, однако эти люди попросили его не отсылать их, поскольку считали, что без них испанские позиции удержать не удастся. Уступив их уговорам, Эрнандо Писарро решил ударить по ставке Манко Капака в городе-крепости Ольянтайтамбо, расположенном в плодородной долине в полусотне миль от Куско. Ольянтайтамбо был одним из значительных королевских владений: он состоял из ряда жилых построек и храмового комплекса, выстроенного вокруг большой выдолбленной скалы. Город окружали террасы, имелись там и каналы.

Испанцы обнаружили, что это место хорошо укреплено, а индейцы в избытке снабжены камнями, чтобы бросать в них сверху и метать при помощи пращи. Также у Манко Капака обнаружились союзники – лучники из джунглей с другой стороны Анд. К этому моменту некоторые из индейцев уже научились владеть захваченными кастильскими мечами, щитами и даже копьями, использовать кулеврины и аркебузы. Впрочем, отступить Эрнандо Писарро заставили не эти умения индейцев, а предпринятый ими маневр по отведению вод реки Патаканча, затопивших долину. Другой испанский отряд, меньшего размера, возглавляемый Гонсало Писарро, разгромил еще одно индейское войско – Педро Писарро впоследствии вспоминал, что они захватили более 2000 лам.

В Куско по-прежнему продолжались жестокие сражения, обе стороны оказывали неожиданно упорное сопротивление. Алонсо Энрикес де Гусман замечает:

«Это была ужаснейшая и жесточайшая война… Между христианами и маврами обычно существует некоторое чувство товарищества, и обе стороны заинтересованы в том, чтобы щадить тех, кого захватывают в плен, чтобы получить за них выкуп. Однако в этой индейской войне никакого подобного чувства нет; мы убиваем друг друга самыми жесточайшими способами, какие только можем вообразить».

По заверению перуанского историка Хосе Антонио Бусто, в этом противостоянии погибли около 1000 испанцев.

Франсиско Писарро в Лиме вскорости узнал от индейцев о сражениях в Куско и организовал несколько спасательных экспедиций: тридцать человек были отправлены под началом Франсиско Могровьехо де Киньонеса, еще семьдесят верховых – под командованием Гонсало де Тапии, родственника братьев Писарро, шестьдесят человек возглавлял Диего Писарро, еще один родственник.

Также Франсиско Писарро вернул нескольких своих военачальников из недавно организованных экспедиций. Так, Алонсо де Альварадо – племянник Педро, прибывший в Перу вместе с ним, – был отозван из экспедиции в Чачапояс, Гонсало де Ольмос – из Пуэрто-Вьехо, а Гарсиласо де ла Вега – из Сан-Матео. Это тот самый Ольмос, который в 1542 году был обвинен в том, что дал бюрократу Бельтрану два изумруда и две золотые вазы в обмен на оказанную поддержку; Бельтран, впрочем, утверждал, что ценность подарков составляла всего лишь 220 дукатов. Судя по всему, это он основал именем Писарро поселение Вилья-Нуэва-де-Пуэрто-Вьехо.

Также Писарро послал своего единоутробного брата Франсиско Мартина де Алькантара предупредить испанских поселенцев вдоль побережья о начатой индейцами кампании – на обширной территории Эквадора и Перу в разных местах, изолированно друг от друга, проживали в целом около 1500 испанцев. Однако чтобы все эти предосторожности возымели эффект, требовалось время. Тем временем большая часть тех немногочисленных испанцев, которые остались в Хаухе после основания Лимы, была перебита Кисо Юпанки, новым перуанским военачальником. Небольшие отряды испанских солдат встретили схожий конец: так, семьдесят всадников Гонсало де Тапии были уничтожены в ущелье в верховьях реки Пампас; Диего Писарро был убит вместе со своими шестьюдесятью людьми возле реки Паркас; шестьдесят всадников под началом Алонсо де Гаэты и Франсиско де Годой-и-Альдана, эстремадурца родом из Касереса, были разгромлены и почти все перебиты. Это были чрезвычайно тяжелые времена для Писарро, сравнимые с тем моментом, когда Кортес в 1520 году был вынужден среди ночи поспешно бежать из мексиканской столицы Теночтитлана.

Очевидно, Манко Капак собирался послать своего нового военачальника Кисо в поход на Лиму, чтобы не только перебить там всех испанцев, но также сжечь все их постройки. Пощадить должны были только Франсиско Писарро, поскольку Манко желал оставить его своим пленником – для каких именно неаппетитных целей, мы можем только гадать.

Однако ход событий принял иной оборот. Кисо со своей армией вышел на Сан-Кристобаль – холм, возвышающийся над Лимой, – однако там его остановила испанская кавалерия благодаря искусным тактическим маневрам. Инкам противостояли также и некоторые индейцы – не только каньяри, сражавшиеся на стороне испанцев. Кисо поднял своих людей в атаку, обещая отдать им находящихся в городе женщин, – их было около четырнадцати, все индеанки. Однако этот энергичный командир был убит испанскими всадниками, а сопровождавшие его горные индейцы чувствовали недомогание в душном климате побережья. В любом случае, прибрежные индейцы не могли иметь общих целей со своими соплеменниками с гор. Уже не впервые при завоевании Америки разногласия между туземными племенами служили причиной их поражения.

В конце 1536 года к испанцам в Перу подоспела помощь из новых, неожиданных источников. Прежде всего, Писарро послал толедца Диего де Айялу с письмом не к кому иному, как к Альварадо, с просьбой о помощи. Эрнан Кортес отправил в Перу Родриго де Грихальву – возможно, это был сын того самого Грихальвы, второго по значимости завоевателя Новой Испании, – с большим количеством оружия. Гаспар де Эспиноса, несменяемый губернатор Панамы, также выслал подкрепления. Кортес и сам был непрочь отправиться в Перу, и даже сделал все возможное, чтобы организовать это.

Новый председатель верховного суда Санто-Доминго Алонсо де Фуэнтемайор, бывший также епископом этого города, послал своего брата Диего с сотней конных и 400 пехотинцами, включая 200 испаноязычных чернокожих африканцев; а губернатор Никарагуа отправил своего брата Педро де лос Риоса, на большом корабле с людьми, оружием и лошадьми. Хуан де Беррио послал в феврале 1537 года четыре корабля с припасами.

Все эти подкрепления, однако, могли прибыть лишь очень не скоро – и еще больше времени должно было пройти, чтобы они оказали какое-либо влияние на происходящее. Также у нас не должно быть никаких сомнений относительно того, что охотное желание столь многих людей в обеих Америках посодействовать испанской миссии в Перу коренилось в надежде раздобыть золото, равно как и прославиться.

Возможно, еще более важное значение, чем обещанные подкрепления из других стран, имела новая испанская армия, собранная и возглавленная Алонсо де Альварадо, который без особенных затруднений отвлекся от завоевания Чачапояса. Эта армия, по-видимому, составляла 350 человек, включая 100 всадников и 40 арбалетчиков. Она имела сражение с небольшим индейским войском под предводительством Илья Тупака, в результате которого сотня индейцев попала в плен. Некоторых из них Альварадо убил, других подверг пыткам. Два индейских вождя, ненавидевшие инков, были с ним на протяжении всего похода и наслаждались мучениями своих врагов. Затем к Альварадо присоединился Гомес де Тордойя из Бадахоса, который привел с собой 200 человек. Медленным маршем они продвигались к Куско.

Однако к тому времени, как они добрались туда, ситуация изменилась: из Чили должен был вот-вот возвратиться Альмагро.