Сотни и тысячи молодых людей с конца XIX века стремились попасть в Академию художеств, главное учебное заведение нашей страны, которое готовит живописцев и графиков. Исаак Бродский, молодой человек из украинского местечка Софиевка, поступил сюда в 1902 году. Как и все студенты, он мечтал стать маэстро, известным, хорошо зарабатывающим художником. Исааку Бродскому удалось то, что не удалось большинству его коллег. Он стал не просто известным, но и главным художником Советского Союза.

Исаак родился в 1884 году в семье мелкого торговца. Родители мечтали сделать из сына серьезного человека – архитектора, чтобы мог и на жизнь заработать, и родных в случае необходимости поддержать. Так Бродский оказался в Одесском художественном училище, где вопреки ожиданиям отца с матерью выучился не на архитектора, а на живописца. Но ему мало Одессы. Он талантлив, тщеславен и добивается почти невозможного: поступает в Академию художеств, в класс к самому Репину.

Обучение живописи издавна ведется по принципу: мастер учит подмастерьев. Он прививает свою манеру ученикам. Учитель у Бродского был необычайно сильный человек – самый известный художник России, гений – Илья Ефимович Репин. Естественно, он оказал на Бродского решающее влияние. Репин был мастер, но по своему художественному методу консерватор, лет на 30 отставал от передовой французской живописи.

Став профессиональным художником, Бродский быстро пошел в гору. Отменно чувствуя конъюнктуру и обладая виртуозной техникой, он уже в 1910-е годы стал коммерчески успешным живописцем. Художники начала века стремились к новаторству – фовизм, кубизм, лучизм, а Бродский, воспитанный в репинских реалистических традициях, не рвался в гении. Он хотел не подвига, а обеспеченной жизни. Хотел работать на продажу.

Он делал изумительно красивые пейзажи и портреты, в общем плане их можно назвать символистскими, в плане эстетическом – гобеленными. Это типичное ар-нуво. Очень хорошее салонное, но в то же время выразительное, яркое и очень профессиональное искусство. Недаром антиквары его работы ценили и тогда, и сейчас, Бродский – очень дорогой художник. В Академии художеств он выработал стиль «ажур». Студентам выговаривали за подражание Бродскому. Этот стиль копировал знаменитый Борис Григорьев, впоследствии приятель Бродского.

Исаак Бродский

Если бы не революция, Бродский с годами стал бы еще более успешным, хорошо продаваемым художником – таким, как Константин Маковский или Генрих Семирадский. Но 1917-й решительно поменял соотношение сил в художественном мире России. Частные заказы почти прекратились. Единственным клиентом стало государство. Художник, не имеющий былых заслуг перед революцией, был вынужден доказывать свою необходимость власти здесь и сейчас – своим мастерством и идеологическим соответствием духу времени. Бродскому это удалось. Уже в годы Гражданской войны он рисовал Ленина и стал официальным хроникером Второго конгресса Коминтерна.

У Бродского не было политических убеждений. Надо писать Ленина – вот вам Ленин, Троцкого – Троцкий. И постепенно оказалось – отсутствие политических принципов не отталкивает новую власть, а, наоборот, притягивает. Власть заказывает, художник делает.

На картине «Ленин на трибуне» главный герой изображен рядом с Троцким. Потом Троцкого надо было убрать, потому что он оказался в опале, вместо Троцкого пришлось писать рабочего.

«Ленин в Смольном», «Нарком на лыжной прогулке» – с одной стороны, изображалось официальное лицо, Ленин или Ворошилов, например, с другой – эти фигуры показывались как бы в интимной обстановке, занятые совершенно негосударственными делами. Бродский все это делал очень легко.

В. И. Ленин в Смольном. 1930 год. Исаак Бродский

Он был похож на профессора Преображенского из «Собачьего сердца» Булгакова. Специалист в области искусства самого высокого класса. Жил он как барин – солидный паек, прекрасная квартира, роскошная коллекция. При этом он помогал другим художникам.

В 1920-е Бродский занимал уникальное положение среди своих собратьев-художников. Он официально состоял в Ассоциации художников революционной России, так называемой АХРРе, где группировались реалисты, продолжающие традиции передвижников. Участие в АХРРе во многом было вынужденное, ведь по другую сторону баррикад – леваки-авангардисты, для которых Бродский со своей нарочитой академичностью и идеологической всеядностью являлся персоной нон грата. «Ахровцы» в свою очередь тоже не жаловали Исаака Израилевича. Даже пытались изгнать его из своих рядов – он буржуазный элемент, осколок прошлого. Но у Бродского были высокие защитники, и его так просто не выгонишь.

У Исаака Израилевича Бродского было удивительное качество – он всегда нравился начальству, особенно коммунистическому. Не был исключением и Сергей Миронович Киров. Когда-то Бродский для Бакинского совета написал знаменитую картину «Расстрел 26 бакинских комиссаров». А азербайджанскую коммунистическую организацию тогда возглавлял как раз Сергей Миронович.

С 1926 года Киров начальствовал над Ленинградом, тесно общался с Бродским и издал особое распоряжение – предоставить художнику Бродскому под мастерскую огромное для тогдашнего Ленинграда помещение, которое находилось над его жилой квартирой. Здесь Бродский писал портреты руководителей государства и многофигурные композиции, связанные, прежде всего, с историко-революционными сюжетами, с образом Ленина. На огромном подрамнике стояла картина. Мастер намечал основные контуры, а потом уже его помощники – Вещилов и Спирин – разрабатывали техническую сторону дела.

Бродский был ровесник практически всех крупнейших деятелей русского авангарда, он вышел из той же среды. Но кто-то пошел в супрематисты, кто-то – в кубисты, кто-то – в аналитическое искусство, а Бродский стал главным салонным художником своего времени. Удивительный феномен: оказалось, что правящей элите, старым большевикам, вчерашним заключенным и жертвам царизма пришелся по душе именно он.

Мемуаристы того времени писали, что через Бродского можно было сделать все. Он находился в невероятном фаворе у власти.

В середине 1920-х годов Советский Союз мечтал вернуть из Западной Европы эмигрировавших туда крупных деятелей российской культуры. Для Страны Советов это было бы признанием того, что она выбрала правильный путь. Алексей Максимович Горький после долгих уговоров возвратился с Капри, Алексей Николаевич Толстой вновь приехал в Ленинград, а вот Илья Ефимович Репин колебался. Бродский готов был выполнить любое поручение власти, как художественное, так и политическое. Когда в 1926 году в Кремле возникает идея заманить в СССР Илью Репина, уговорить своего учителя переехать из благополучной Финляндии в коммунистический Ленинград взялся Бродский. Входили в делегацию еще три художника – Григорьев, Кацман и Родимов. И вот в имении Репина «Пенатах», в его кабинете и мастерской, велись долгие разговоры. Бродский описывал, как замечательно живут художники в Стране Советов, и как великолепно мог бы жить Репин, если бы вернулся на родину.

Имя Бродского стало нарицательным. В ленинградской художественной среде 1920-х так называли художников, живущих по принципу: «Чего изволите?» Это не в традициях русского искусства, которые сформированы романтиками; эстетические и этические убеждения для них святы.

В 1930-е Бродский как-то пригласил на обед гонимого властью, вечно нуждающегося Павла Филонова. Хотя для Филонова эта встреча могла быть весьма полезна в житейском плане, да и к Бродскому он относился лучше, чем большинство его коллег, в гости он не пошел – постыдился. Известно, что Бродский накрыл роскошный стол, а Павел Николаевич жил, по сути дела, впроголодь. Но он отказался и от приглашения, и от этой еды, потому что не хотел портить себе репутацию. Она для Филонова все-таки была чем-то более важным, чем житейские дела.

В начале 1930-х позиция Бродского была чрезвычайно проста: «Делай, что велит начальство, и наслаждайся теми благами, которые оно предлагает взамен». Его квартира и мастерская располагались непосредственно возле Русского музея, в бывших апартаментах Виельгорских, где в пушкинское время был знаменитый литературно-музыкальный салон. У Бродского тоже своего рода салон. Его охотно посещали представители ленинградской художественной интеллигенции, лояльные к власти.

Его роскошная квартира в центре города, занимающая 2 этажа, производила на современников неизгладимое впечатление. Многие ему страшно завидовали, но, на самом деле, по нынешним меркам, ничего особенно роскошного здесь не было. В трех комнатах, кроме Бродского, жили еще 8 человек. Две сестры его жены, у одной из этих сестер был сын. Кроме того, Бродский привез из Бердянска молодого талантливого человека по фамилии Белоусов, который учился в Академии художеств и жил здесь же. Была, естественно, домработница. Здесь поселился сын Бродского от первого брака, Евгений. Семья содержала домашних животных: две собаки и птичку. Так что это был не роскошный комплекс придворного художника, а скорее какой-то Ноев ковчег.

По четвергам в квартиру Бродского вход был свободный: приходили художники, артисты – Павел Андреев, певец Мариинского театра Печковский. Коллега Аркадий Рылов был завсегдатаем.

СССР при Сталине ориентировался на образ великих империй – Францию от Людовика XV до Наполеона или Россию времен Екатерины Великой. Главный поэтический жанр – ода, а главный художественный – парадный портрет вождя. Исаак Бродский рисовал Сталина таким, каким тот хочет себя видеть, каким должны видеть его подданные. Это канонический образ руководителя великого государства. В 1930-е карьера Бродского вышла на новый уровень. Ему уже не надо было никому и ничего доказывать. В 1920-е его не принимали авангардисты. Теперь их просто не существовало. Установился соцреалистический канон. В живописи это очередной извод репинской школы, сформировавшей Бродского. Бродский – художник номер один сталинской современности и ученик художника номер один за всю историю русской живописи, каким теперь признают Репина. Именно Бродский возглавил Академию художеств в тот момент, когда перед советскими художниками поставили задачу реалистически изображать успехи страны в построении коммунистического будущего.

Исаак Бродский в первой экспозиции Бердянского художественного музея. 1930 год

Бродскому дали поручение утихомирить академическую среду, наладить нормальную работу в этом учреждении.

Студенты должны были воспринять задачи, которые ставит перед ним советская страна: например, создание портретов вождей (это был высший академический жанр). Важен был хоровой жанр массовых картин, шло обслуживание народных надобностей: натюрморты, пейзажи для ресторанов и гостиниц, дизайн, архитектура и прочее. С этой задачей он справился, все это заработало.

До Исаака Израилевича Бродского директором Академии был некто Маслов, который все, что было создано ранее, то есть великое русское реалистическое искусство, считал хламом, который нужно уничтожить, а на его месте создавать новое революционное искусство. Скульптуры выбрасывали из Академии во двор, разбивали и выкладывали осколками мостовую, картины старых художников резали на куски и давали студентам, чтобы они на них писали – холст был в дефиците. Исаак Израилевич со страшным трудом восстановил Императорскую Академию художеств. Как музей, как храм. Здесь была совершенно особая атмосфера; в кабинетах, в ректорате можно было увидеть подлинную мебель времен итальянского Ренессанса.

Официальное советское искусство 1930-х сделало ставку на так называемых попутчиков – идеологически нейтральных мастеров, готовых качественно выполнить государственный заказ. В литературе это Алексей Толстой, в музыке Исаак Дунаевский, в кино Григорий Александров. В живописи же ставка была сделана на Исаака Бродского. Он стал главным вельможей нашего искусства.

У него была странная рассеянная оптика: даже когда он показывал расстрел демонстраций, изображение разлагалось на цвета, на тени, на линии. Какая-то появлялась нега в этом, как это ни странно. Бродский работал как фотокамера. Именно это и было нужно советской власти.

Политические бури 1930-х миновали Бродского. Ни он, ни кто-либо из его семьи не подверглись репрессиям. В Академии тишь да гладь. В политику Исаак Израилевич не лез, а политике он был интересен только тогда, когда требовался портрет очередного сановника. Он придворный художник, живущий вдалеке от двора, во все более захолустной бывшей столице империи. Единственная страсть, которой он отдавался с неослабевающей силой до последних дней своей жизни, – это коллекционирование.

Исаак Бродский начал собирать свою коллекцию живописи и графики еще будучи студентом Академии художеств, когда его учитель Илья Ефимович Репин, самый модный и самый дорогой тогда художник России, подарил ему 3 своих наброска. Но главную, основную часть коллекции Бродский собрал уже после революции – в 1920– 1930-е годы, когда Петроград-Ленинград был настоящим Эльдорадо для собирателей русского искусства. Огромные коллекции остались практически бесхозными, их владельцы были расстреляны в подвалах ЧК, сидели на Соловках, эмигрировали в Париж и Берлин или мыкали горе здесь и продавали последнее. Все это стоило копейки или отдавалось бесплатно. Причем Бродский, как важный человек, в будущем глава Академии, находился в центре всего художественного рынка. Он знал, где и что сдают на государственное хранение, что можно забрать просто так, что купить в комиссионном магазине. Тысячи работ разместились в его квартире-мастерской. Это была вторая по значению в Петербурге коллекция русской живописи, после собрания Русского музея, но принадлежала она частному лицу – художнику Исааку Бродскому.

Единственным местом, где при Советской власти можно было увидеть Шагала, был музей-квартира художника.

Мало кто знает, что конец жизни Бродского был омрачен самым настоящим уголовном процессом по делу антиквариата. Видимо, все же где-то он вступил с властью в конфликт. То ли увел у кого-то из высокопоставленных партийцев вещь, то ли еще что-то такое произошло. Во всяком случае, он оказался под следствием; от позора его спасло то, что было написано завещание, согласно которому он передавал после своей смерти всю коллекцию государству.

Исаак Бродский умер от лейкемии в августе 1939-го. Ему было всего 54 года. После смерти его именем назвали улицу (ныне – Михайловская) в Ленинграде, ведущую от Невского проспекта к площади Искусств, где стоит Русский музей и где в зените своей славы жил сам Исаак Израилевич. О такой чести при жизни вряд ли мечтал уроженец украинского местечка под Бердянском, которого родители отправили учиться на архитектора и который случайно стал художником. Он мечтал о возможности зарабатывать своим трудом и жить в комфорте. То и другое Бродский получил.

Его легко ругать, его просто понять, это вечный тип художника при власти. Человек, который живет на площади Искусств, – это редкая фигура в пейзаже советской культуры. Сравнивать его можно только с Алексеем Толстым или Максимом Горьким. Проживи он еще лет десять, ему было бы уже значительно сложнее сохранять все это.

Слово «художник» употребляется как бы в двух смыслах. Бывает художник с большой буквы – Рембрандт, Малевич, Крамской – то есть человек, который некоторым образом меняет движение развития искусства; а бывает художник с маленькой буквы, то есть человек, который занимается некой специальностью, работает для тех, у кого есть деньги, чтобы купить картину и повесить ее на стену. Исаак Бродский – художник вот в этом, втором смысле слова, человек, которому все равно, что писать, – детей, играющих в Люксембургском саду, или казнь 26 бакинских комиссаров. Это мастер в хорошем, буржуазном смысле слова, художник на все времена.