Воспитание сторожевого пса
К концу 1920-х, по мере того как здоровье Менжинского ухудшалось, Сталину приходилось все чаще советоваться с заместителем Менжинского, Генрихом Ягодой. Тон Сталина по отношению к Ягоде был заметно холоднее, а ответы и доклады Ягоды дышат осторожностью, даже страхом. Сталин не зря недолюбливал Ягоду. Ягоде составлял протекцию его троюродный брат, Яков Свердлов, первый глава Советского государства, а отношения между Свердловым и Сталиным после туруханской ссылки были напряженными. Кроме того, Ягода поддерживал дружеские отношения с такими врагами Сталина, как Бухарин, и, что хуже всего, был упомянут Бухариным как единственный шеф ОГПУ, на поддержку которого оппозиция могла бы надеяться, если она свергнет Сталина. Несмотря на все эти минусы, Ягода был трудолюбивым, неудержимым и на все согласным палачом; к тому же он был в курсе многих тайн. Сталину понадобится пять лет, чтобы найти человека, столь же энергичного и беспощадного, как Ягода, способного служить беспрекословно интересам не только ОГПУ, но и Сталина и преодолеть недоверие профессиональных чекистов к пришельцу из сталинского окружения. Таким человеком окажется Николай Ежов.
Но в первой половине 1930-х гг. Сталин должен был терпеть Ягоду, которому недоставало фанатизма Дзержинского и эрудиции Менжинского. Ягода был уклончивым и своекорыстным: он скромно называл себя «сторожевой пес на цепи». В отличие от предыдущих глав ОГПУ у Ягоды не было творческого таланта, хотя на вечеринках он с чувством, но без толку декламировал стихи. Его частная переписка, покуда он не попал в смертную камеру, была сухой и невыразительной. Он был неловким провинциалом в столице и смотрел и с завистью, и с восторгом на политиков более лощеных, чем он. Но он достаточно хорошо знал Сталина, чтобы бояться будущего. Последние годы Ягоды придают его пасмурной личности почти трагическую ауру, и отвращение к нему иногда переходит в жалость.
Генрих (Енох) Ягода происходил из польских евреев (9). Он родился в 1891 г. в Рыбинске, куда его семья только что переехала неизвестно откуда. В 1892 г. его родители перебрались в Нижний Новгород, далеко от черты оседлости. Гершон, отец Генриха, приходился двоюродным братом Мовше, отцу Якова Свердлова. Гершон Ягода был типографщиком и вместе с Мовшей Свердловым мастерил штампы и печати, которые использовались революционерами для подделки документов. У Генриха было два брата и пять или шесть сестер. Семья жила бедно, но все-таки в Симбирске Генрих окончил шесть классов гимназии – учебу, вероятно, оплачивал его будущий тесть, купец Леонид Авербах. Судя по орфографии и уровню общих знаний, Ягода был посредственным гимназистом.
В типографию Свердлова – Ягоды заходили довольно известные большевики, например Николай Семашко, который станет наркомом здравоохранения у Ленина. Нижний Новгород был родиной уже известного крамольного писателя Горького. В 1904 г. жандармы устроили облаву на типографию и захватили тридцать килограммов шрифтов, запас краски, рукописи листовок и одного мещанина, разносившего свеженапечатанные воззвания. Свердловых и Ягод жандармы оставили в покое, тем самым дав повод для подозрений, что тринадцатилетний Генрих был на самом деле шпиком и стукачом.
Поворотным пунктом в жизни Ягоды, как и в жизни Ленина, было убийство старшего брата: в 1905 г. Михаила Ягоду, случайного зеваку, зарубили казаки на баррикадах в Нижнем. (Второй старший брат, Лев Ягода, был призван в армию Колчака и расстрелян в 1919 г. за восстание в полку.) Как Дзержинский и Менжинский (и, может быть, Ежов и Берия), молодой Ягода был больше всего привязан к сестрам. Создается впечатление, что Генрих был нелюбимым ребенком, тем более после смерти старшего брата, и что единственные ласки, которые он получал или, по крайней мере, на которые отвечал взаимностью, были сестринскими. Его страстная преданность ведущим большевикам и чекистам, столь заметная в начале революции, выдает заискивающее неотвязное подобострастие мальчика, хронически страдавшего от равнодушия родителей.
Старшая сестра Ягоды, Эсфирь, служила в магазине в Петербурге; еще одна старшая сестра, Роза, была уже в девятнадцать лет помощницей фармацевта в Москве и анархисткой. Под протекцией Розы Генрих шесть месяцев трудился подмастерьем-фармацевтом (отсюда его познания в токсикологии) и сам стал анархистом. Нижегородские анархисты работали под руководством полицейского агента, Ивана Алексеевича Чембарисова; поэтому молодого Ягоду считали относительно безвредным, и жандармы и охранка бдительным, но добросердечным оком следили за ним и в Нижнем, и в Москве.
Неоперившегося Ягоду вспоминают как «худощавого, среднего роста, сутуловатого, с длинными черными волосами». Он был нелюдимым и хмурым. Некоторым он напоминал затравленного волчонка. (Взрослого Ягоду, с его неулыбающимся длинным лицом и коротко стриженными усами, чаще сравнивали с пойманной крысой.) Полицейские агенты дали ему кличку «Сыч» или «Одинокий». В описании жандармов Генрих, приехавший к сестре в Москву, выглядит не по-большевистски: «Одет: белая рубашка с длинным белым галстуком, поверх сероватый пиджак, черные брюки, серая большая запонка». Как анархист-фармацевт, Ягода был обязан искать взрывчатку, чтобы ограбить банк в Нижнем, но он так обленился, что полиции было совсем нетрудно арестовать его до 16 мая 1912 г. Ничего предосудительного, кроме фальшивых документов, найдено не было, и полиция даже не связала Ягоду со Свердловым. Ягоду выслали в Симбирск под полицейский надзор.
В 1913 г. Генрих Ягода попал под амнистию, объявленную по случаю трехсотлетия династии Романовых. Он переселился в Петербург и познакомился с Николаем Подвойским, редактором газеты, а после Октябрьского переворота первым наркомом вооруженных сил. И услужливость Ягоды, и его родство со Свердловым произвели на Подвойского впечатление, и он подыскал новому знакомому работу в страховом отделе Путиловского завода. Благодаря Подвойскому, шурину двух будущих чекистов, Кедрова и Артузова, для Ягоды открылся целый новый мир. Еще больше ему повезло с женитьбой: женился он на Иде Авербах, племяннице Свердлова и дочери его покровителя-купца. А брат Иды Леопольд был честолюбивым литературоведом, который впоследствии наведет страх на советских писателей. Ида была умна, но нехороша собой и отказать Ягоде не решилась.
В 1915 г. Генриха призвали в армию. В отличие от брата Льва он дослужился до унтер-офицера, а после ранения его демобилизовали. В начале революции Ягода стал большевиком (позже он объявит себя членом партии с 1907 г.). Ему еще раз повезло: в 1919 г. умирающий Свердлов написал рекомендацию Дзержинскому, и Ягода стал рядовым чекистом. Так как для Дзержинского услужливость и надежность значили больше, чем образование или ум, Ягоду почти сразу сделали кадровым работником. В то же время, опять-таки благодаря Свердлову, он служил в Верховной военной инспекции. Когда возникали споры между Троцким и Сталиным, военная инспекция чаще всего становилась на точку зрения Сталина. Вскоре Ягода редактировал вместе со Сталиным солдатское издание «Правды». Еще до конца Гражданской войны Ягода прочно сблизился со Сталиным и с ЧК.
Как и Сталин, Ягода разъезжал по всем фронтам, наблюдая из тыла за поведением военных на передовой. Сверх того, Ягода нашел себе доходное место в Наркомате внешней торговли, где дружил с жуликом Александром Лурье. И Ягода и Лурье забирали себе все, что плохо лежало, и Лурье возбудил у Ягоды аппетит ко всему иностранному, от дорогих вин и фаллоимитаторов до переводной литературы и европейских шпионов. Ягода потом не раз спасал Лурье от тюрьмы, а Лурье, в свою очередь, помогал Ягоде зарабатывать комиссионные от иностранных концессий, особенно в торговле алмазами. ЧК и Наркомат внешней торговли были тесно связаны, так как ЧК конфисковала ценности, которые наркомат продавал за границу за валюту. Коррумпированность и алчность отличали Ягоду от Дзержинского и Менжинского, но в глазах Сталина они были скорее положительными качествами, чем пороками, – ведь ими можно было шантажировать. Без выдающихся интеллектуальных качеств и убеждений, Ягода вполне подходил сталинскому окружению. Он чутко предугадывал желания хозяина и без устали работал днем и ночью.
Ленин тоже ценил Ягоду, ибо тот неплохо соображал в медицине и умело отыскивал санатории, где вожди могли лечить свои перегруженные сердечные и нервные системы. Связи Ягоды с врачами, которых он иногда заставлял или уговаривал совершать убийства, не только сделали его необходимым Сталину человеком, но и открывали двери для его карьеры.
С окончанием Гражданской войны Ягода стал руководящим чекистом. 6 июля 1921 г. Дзержинский писал Уншлихту: «Вношу предложение: назначить тов. Ягоду заместителем тов. Менжинского (нуждающегося по состоянию здоровья в ограничении часов работы в ВЧК)» (10). Не прошло и трех месяцев, как Ягода установил теплые отношения и с Дзержинским, и с Менжинским, к которым он, возможно, и в самом деле искренне привязался:
«Дорогой Вячеслав Рудольфович! Посылаю с курьером Вам шубу. Думаю, что пригодится. Вообще в республике тихо… О делах, перемещениях я Вам ничего не пишу и писать не буду, – говорят, что это вредно отражается на здоровье…» (11)
Когда Сталин стал генсеком, Ягода догадался, что он неизбежно заменит Ленина. Он начал докладывать прямо Сталину, обходя каналы ГПУ и ловко играя на мнительности Сталина (12). Ягода подлизывался и к любимцам Сталина, например к Ворошилову.
Когда с наступлением мирного времени над ЧК – ГПУ нависли планы сокращения, когда чекистам с опозданием выдавали зарплату и пайки, Ягода заступился, хлопоча о деньгах. Он попросил бухгалтера подтвердить, что финансовое положение ГПУ «катастрофично», и пугал правительство предсказаниями о «массовом дезертирстве» из рядов ГПУ, «случаями деморализации, взяточничества и других грехов». Такой энергичный подход понравился не только Дзержинскому, но и рядовым гэпэушникам. Ягода проявил изобретательность в поиске денежных средств: он арестовывал людей, имевших богатых родственников за границей, например в Латвии, где у русских эмигрантов были минимальные законные права, и вымогал выкуп у этих родственников (13). Столь же хитроумно Ягода спекулировал на репатриации перемещенных лиц: он обещал белым казакам, проживавшим в нищете в Болгарии и Турции, амнистию, если они вернутся в свои опустошенные станицы. С помощью болгарской тайной полиции Ягода принял казаков-возвращенцев, отобрав из их рядов для расстрела антикоммунистов и возможных шпионов, и убедил Лигу Наций оплатить все расходы. Благодаря Ягоде ОГПУ накопил опыт, который пригодится для еще более беспощадных операций, когда НКВД и «Смерш» займутся репатриацией сотен тысяч казаков в конце Второй мировой войны.
У Ягоды, однако, случались и неудачи. Он разрешил Лопухину, бывшему главе царской полиции, съездить во Францию: Лопухин выехал и, конечно, не вернулся. В 1920-х и 1930-х гг. число перебежчиков приводило Сталина в бешенство, и он обвинял Ягоду в отсутствии бдительности даже тогда, когда перебежчик был совершенным ничтожеством. Хуже того, Сталин замечал, что Ягода будто бы перестраховывался на случай, если Сталина отстранят от власти. Ягоду, естественно, влекло к правой оппозиции, к Бухарину, Рыкову, которые составляли более веселую компанию и, в отличие от пуритански настроенных левых, покровительствовали писателям, музыкантам, артистам, рассказывали о Европе (которую Ягода только по этим рассказам и знал), водились с красивыми женщинами и пили хорошее вино. Ягода обожал, когда литераторы за ним ухаживали. Писатели часто советовались с Ягодой, спрашивая, как вести себя, если они попадут в его когти. Он говорил Бабелю: «Отрицайте все, какие бы обвинения мы ни выдвигали. Говорите “Нет!”, только “Нет!”, отрицайте все, и тогда мы бессильны». Но Ягода боялся возмездия за свой либерализм. Как заметил Иван Гронский, редактор «Известий», «Ягода ужасно боялся Центрального Комитета» (14).
К 1929 г., с одобрения Менжинского, Ягода назначил своих людей во все отделы ОГПУ: в особый отдел – Фриновского, занимавшегося травлей подозрительных членов партии и правительства; в созданный в 1923 г. секретный отдел – Агранова, который следил за интеллигенцией; в оперативный отдел, охраняющий Сталина, – Карла Паукера. Когда умирал Менжинский, ОГПУ опасалось, что Сталин назначит на его место или Кагановича, или Микояна. Ягода, Фриновский, Агранов и Паукер постарались предотвратить назначение нечекиста председателем ОГПУ.
Первый провал Ягоды – это запись разговора Бухарина с Каменевым о союзе против Сталина, разговора, в котором прозвучали слова: «Ягода и Трилиссер наши». Зная, что у Сталина были свои осведомители, гэпэушники сразу пошли к нему с объяснениями. 6 февраля 1932 г. Менжинский, Ягода и Трилиссер написали Сталину:
«В контрреволюционной троцкистской листовке, содержавшей запись июльских разговоров т. Бухарина с т.т. Каменевым и Сокольниковым о смене политбюро, о ревизии партийной линии и пр., имеются два места, посвященные ОГПУ: 1. На вопрос т. Каменева: каковы же наши силы? Бухарин, перечисляя их, якобы сказал: “Ягода и Трилиссер с нами” и дальше 2. “Не говори со мной по телефону – подслушивают. За мной ходит ГПУ, и у тебя стоит ГПУ”.
Оба этих утверждения, которые взаимно исключают друг друга, вздорная клевета или на т. Бухарина, или на нас, независимо от того, говорил или нет что-нибудь т. Бухарин, считаем необходимым эту клевету категорически опровергнуть перед лицом партии…»(15)
После 1929 г. Ягода старался встречаться с Бухариным как можно реже, но доверие Сталина, потеряв однажды, восстановить было невозможно. Ягода почувствовал себя уязвимым. Он делал все, чтобы стать незаменимым. Они с Аграновым так хорошо проникли в ряды интеллигенции, что к 1932 г. партия смогла полностью взять весь мир искусства под свой контроль. С Фриновским Ягода изобретал гигантские проекты для ГУЛАГа, с целью превратить его в незаменимый сектор сталинской индустриализации. Вся эта бешеная деятельность утомляла Ягоду, и он искал забвения в роскоши и разврате; наконец, его настигла безответная любовь к снохе Горького.
Опись движимого имущества Ягоды, изъятого НКВД при его аресте в конце марта 1937 г., как нельзя более красноречиво свидетельствует о деградации его личности:
«1. Денег советских – 22 997 руб. 59 коп., в том числе сберегательная книжка на 6180 руб. 59 коп;
2. Вин разных – 1229 бут., большинство из них заграничные и изготовления – 1897,1900 и 1902 гг.;
3. Коллекция порнографических снимков – 3904 шт.;
4. Порнографических фильмов – 11 шт.;
5. Сигарет заграничных разных, египетских и турецких– 11075 шт.;
6. Табак заграничный – 9 короб.;
7. Пальто мужск. разных, большинство из них заграничных – 21 шт.;
8. Шуб и бекеш на беличьем меху – 4 шт.;
9. Пальто дамских разных заграничных – 9 шт.;
[-]
57. Рубах заграничных “Егер” – 23;
58. Кальсон заграничных “Егер” – 26;
59. Патефонов (заграничных) – 2;
60. Радиол заграничных – 3;
61. Пластинок заграничных – 399 шт.;
[-]
76. Сорочек дамских шелковых, преимущественно заграничных – 68;
77. Кофточек шерстяных вязаных, преимущественно заграничных – 31;
78. Трико дамских шелковых заграничных – 70;
79. Несессеров заграничных в кожаных чемоданах – 6;
80. Игрушек детских заграничных – 101 компл.;
[-]
87. Рыболовных принадлежностей заграничных – 73 пред.;
88. Биноклей полевых – 7;
[-]
92. Револьверов разных– 19;
93. Охотничьих ружей и мелкокалиберных винтовок – 12;
94. Винтовок боевых – 2;
[-]
99. Автомобиль – 1;
[-]
102. Коллекция трубок курительных и мундштуков (слоновой кости, янтарь и др.), большая часть из них порнографических —165;
[-]
105. Резиновый искусственный половой член – 1;
[-]
116. Посуда антикварная разная – 1008 пред.;
[••]
123. Разных заграничных предметов (печи, ледники, пылесосы, лампы) – 71;
[-]
126. Заграничные предметы санитарии и гигиены (лекарства, презервативы) —115;
[-]
127. Рояль, пианино – 3;
[-]
129. К.[онтр-революционная] троцкистская, фашистская литература – 542;
130. Чемоданов заграничных и сундуков – 24» (16).
У Дзержинского и Менжинского были глубокие роковые недостатки, например спесь, но их честность не подлежала сомнению, и им были устроены торжественные государственные похороны. По сравнению с ними Ягода был фигурой мелкой; его самолюбие и крысиная жестокость исходили из врожденного чувства неполноценности, которое и погубило его. Его останки упокоятся не у Кремлевской стены, а в безвестной яме.
