Глава 20

После разговора с Пичугиным в Воронеже генерал Трифонов задерживаться в городе не стал. Его вербовку он завершил, задачу, в виде АКСОНа, ему определил. Что еще? Дальше надо ждать результатов.

Он не испытывал угрызений совести по поводу задержания аналитика во вторник утром. Это рутинная работа. Пичугин отлично понимал цепочку в развитии событий, знал, что его ждет, твердо вел свою линию и благодаря Наталье оказался на свободе в тот же день.

Наоборот, Трифонов был даже рад, что в таком экстренном формате он хорошо узнал этого человека, оценил его умственные способности и моральные качества. Подняв его досье и весь нелегкий путь в карьере офицера госбезопасности, генерал понял, насколько Олег был недооценен прежним руководством. Впрочем, такая ли это редкость? Пережитые испытания закалили «бойца невидимого фронта», добавили ему житейской и военной мудрости, психологической стойкости. Теперь он, как хороший коньяк, чем дольше выдержка, тем дороже.

Он неплох. Выглядит солидно, уверенно. Остроумен. Внешность? Ну, для мужчины во внешности важнее всего аккуратность и умение подать себя, соответствовать обществу. Пичугину это все свойственно. Амбициозность? А правильнее сказать, нормальное честолюбие присутствует. Он использует любые шансы, чтобы вернуть свой статус и звание. Ему только не повезло с куратором, но это бабушка надвое сказала, судя по событиям, кому больше не повезло. Пичугину, которого Ковалев вытащил из Барнаула, где он «бомжевал» последние два года, или генералу, хитрую комбинацию которого раскрутил аналитик и фактически подвел к провалу и гибели. А везучесть? В понедельник встретил Евдокимову и уже амуры крутит. И еще не совсем ясно, кто кого больше старается охмурить.

Получив задание, агент Пичугин заглотнул наживку и теперь за звезду на погоны и карьеру будет рыть копытом землю, завоевывая доверие Натальи, которая ему явно симпатизирует. С его способностями он вполне имеет шанс до выхода в отставку заработать звание подполковника.

Сейчас от реанимации проекта ИСВ-1, прозванного АКСОНом, зависит многое. В том числе и карьера Трифонова, финансирование его отдела, который сейчас рискует потерять проект «Американка» из-за тяжелой болезни разработчика.

В Москве почти весь штат трифоновского отдела занят восстановлением всего, что можно накопать по событиям пятнадцати- и двадцатилетней давности. Очевидно было только то, что выделенные на разработку прибора средства оказались растрачены, проект признан неудачным, Госкомиссия его закрыла по акту. И все это было под курацией Ковалева. Он то ли покрывал Лемеха, фактически разворовавшего государственные средства, то ли повел какую-то свою игру, подставив профессора. Спустя еще несколько лет вдруг вокруг генерала опять возникает какая-то нездоровая суета, а отставной и опальный профессор погибает в собственной лаборатории от взрыва газа, куда пришел непонятно зачем. Экспертиза, проведенная ковалевскими специалистами, показала, что в лаборатории была утечка газа, а профессор, зайдя, включил свет, искра вызвала взрыв. Сейчас в здании НИИ, где когда-то была лаборатория Лемеха, офисный центр, прошло уже несколько ремонтов и реконструкций, и теперь определить реальную причину ЧП невозможно.

Оставив распоряжения местному начальнику ФСБ генералу Эдику, Трифонов тем же бортом, который доставил Пичугина и Евдокимову в Воронеж, вернулся в Москву. Он, конечно, не мог, как Наталья, не спать сутками, поэтому предпочел поговорку «Утро вечера мудренее».

На следующий день он примчался в отдел к семи утра. Час ушел на душ, завтрак, параллельно с чтением сводок, пришедших к утру среды. В восемь на него обрушился такой поток сведений, что к полудню генерал взял тайм-аут и решил проанализировать информацию в тишине и без суеты.

Что выходило? А выходило, что его водят за нос и весьма искусно. Кто? А не этот ли самый Пичугин, Евдокимова и внезапно оживший профессор Лемех? Который, как выяснилось, не собирался погибать. Потому, что уже после взрыва успел прожить как минимум год в своей квартире, ибо исправно платил за нее, оставляя подписи в счетах, потом он же ее весьма выгодно продал. Ибо трехкомнатные апартаменты в сталинском доме на проспекте Мира стоят очень дорого. И вот только после этого исчез. Но тут по сводке о перестрелке в подмосковном элитном коттеджном поселке «Изумруд» среди проживающих бизнесменов и микроолигархов-миллионеров обнаруживается старичок, поразительно похожий на пропавшего профессора. А неподалеку от его дома всплывают стволы, пропавшие пятнадцать лет назад, именно в тот день, когда прогремел взрыв, якобы унесший жизнь этого очень странного дедушки.

Трифонов приказал обыскать дом.

В делах прошел день и ночь, и предъявленные к утру четверга результаты обыска повергли генерала в состояние шока.

Во-первых, в лаборатории, что располагалась в доме, демонтированы все компьютеры, там явно изготавливалось что-то микроэлектронное и с нанотехнологиями. Но никаких документов обнаружить не удалось. То есть дом бросили, и следы постарались замести.

Подняв записи с камер наблюдения охраны, Трифонов выяснил, что в ночь перестрелки с понедельника на вторник именно Пичугин подъехал к дому Лемеха. Причем сразу после того, как, по утверждению Пичугина, Наталью подстрелили во дворе больницы. Это подтвердилось показаниями охранника на воротах и лужицей крови на стоянке у хирургического корпуса. Анализ подтвердил соответствие с группой крови Натальи, сведения о которой были сразу получены из РПН.

Аналитик приехал к дому, где обитал таинственный старичок, и в машине никого рядом с ним не было. А вот уезжал он уже утром рано с Натальей за рулем этой же самой «Шкоды Йети». Значит, он ночью привез Наталью, а следом за ними туда же нагрянули бандиты, которые чего-то между собой не поделили, поубивали друг друга из пропавшего оружия ковалевской группы. И можно было бы забыть о перестрелке, если бы в результате обыска загадочного особнячка в подвале металлодетектор не обнаружил тайник, в котором хранились еще четыре пистолета «Гюрза», снайперская винтовка, спутниковые телефоны «Иридиум» с насмерть разряженными аккумуляторами и тактические радиостанции спецслужб «Северок-К». Это все числилось за Ковалевым. Вот тебе и старичок-боровичок! А его самого-то и след простыл.

Посидев над всеми докладами около часа, генерал отдал приказ разыскать след таинственного старика. Олег и Наталья никуда не денутся. Они на виду. Заняты делом, и пусть пока разбираются со своими проблемами. Куда важнее сейчас разыскать пропавшего или сбежавшего профессора. Сколько ему? Восемьдесят. А какой резвый. А может, и у него стоит этот АКСОН? Вот это будет весело.

В ожидании новых донесений от оперативных групп Трифонов принялся листать изрядно распухшее личное дело Натальи Евдокимовой. Проделана была поистине титаническая работа: листы с секретными характеристиками; расшифровки частных бесед с однокурсниками, в которых она упоминалась, подслушанные пересуды сотрудников института и Роспотребнадзора. Все удалось раздобыть за сутки. Так, в досье оказались даже воспоминания инструктора по вождению из автошколы, где почти десять лет назад училась женщина, все эпизоды нарушений ПДД, которых было совсем немного. Беседы с немногими ее мужчинами за период от окончания института до последних месяцев.

Перед Трифоновым раскрывался очень необычный человек. Больше всего напоминающий отлитую из драгоценного металла отполированную фигурку. Ювелирное изделие, в котором нет ни одной лишней детали, черточки, завитка или кристалла, а все пропорции подчинены строгой симметрии или математическому закону. На память пришло сравнение «золотого сечения». Если можно человеческую натуру, внешние и внутренние характеристики отразить в математике, то именно эта пропорция лучше всего подходила для Натальи. И почти все, дававшие отзывы о ней, прямо или косвенно отмечали, что нынешний ее характер определился именно в период после две тысячи второго года. Года, когда погиб ее друг, или любимый, Михаил Зверев.

Генерал, читая положительные и отрицательные отзывы, проникался все большей симпатией к этой женщине. Он старался противостоять этому чувству, чтобы не утратить объективности в оценке. Но применяя получавшийся тип работника и человека к своим сотрудникам, Трифонов все сильнее хотел видеть Евдокимову среди них. Это желание в большей степени походило на каприз. Как дети иногда хотят иметь у себя какой-то совершенно недетский предмет только потому, что он им нравится. Шестеренку, или подшипник, или механизм из часов, если это мальчишки, или обломок дешевой, но блестящей бижутерии, если девочки.

Пожилой генерал вдруг мечтательно представил ее на службе в своем отделе, и сладкой болью полоснуло по сердцу.

«Это была бы настоящая жемчужина среди моих остолопов», — подумал Трифонов.

И одернул себя. Тоже, размечтался старый хрен! Каждый человек должен быть на своем месте. А судя по досье, место ее — это НИИ чумы и должность директора лет через пять. А для этого ей нужно защитить докторскую диссертацию. Закончить разработку новейшего препарата. Получить положенные награды и почести.

Трифонов еще раз прошелся с карандашом по отрицательным отзывам и характеристикам. Выписал имена недоброжелателей и приказал доставить досье на них. Захотелось понять, кто те люди, что негативно относятся к Наталье, чем она их не устраивает?

Получив требуемые данные, генерал понял, что больше всего этим людям мешает фанатичная и фантастическая работоспособность Евдокимовой. Они все в различной степени возможностей сидели у финансовых краников, питающих отечественную эпидемиологию, и их совершенно не радовала перспектива иметь в качестве контролера и потребителя этих финансов Наталью, которая не простит ничего и ничего не забудет и которая ни одному рублю не позволит осесть в их карманах.

Принесли отчет и заключение экспертов-криминалистов по единицам оружия и спецтехники, обнаруженных в доме. Все пропавшие по номерам сошлись. Ничего больше не пропало. Судя по результатам лабораторных исследований, из пистолетов больше десяти лет не стреляли, их не чистили и не смазывали. Связная техника тоже не включалась. Тогда как она попала в дом? Ее, как и оружие, передал сам Ковалев? Зачем?

Что же получается?

А получается, что Олег и Наталья были в доме, когда шла пальба, но новый агент капитан Пичугин об этом не рассказал ни слова, как и о том, что был в том доме и наверняка знает таинственного старичка. А что еще он знает?

«В свое время мы подумаем и об этом», — процитировал в уме Трифонов фразу из любимого телесериала Ю.В. Андропова.

Итак. Задача номер один — это найти и допросить профессора Лемеха.

Трифонов был уверен, что эта беседа раскроет многие тайны. И тайну проекта ИСВ-1, называемого АКСОН, и тайну Натальи Евдокимовой, которая исполняет совершенно нечеловеческие трюки, и тайну перестрелки в поселке «Изумруд».

К двум часам дня ему доложили, что на след загадочного старичка удалось выйти. И даже проследить до Костромы.

— Почему до Костромы? — спросил генерал. — А дальше? Так он сейчас в Костроме? Как бы он себя ни повел, разыщите и организуйте мне с ним встречу.

Подчиненные козырнули и кинулись исполнять. Генерал же схватил «Гелендваген» с водителем, ибо интуиция ему подсказала, что, возможно, придется ехать по сильно пересеченной местности. Усевшись в автомобиль, который называл «Малевич» за ассоциацию с известной картиной, Трифонов приказал мчаться в Кострому.

В дорогу он взял с собой документы по АКСОНу, которые удалось найти у предателя Ковалева, а также отчеты наружки, которая сообщала все, что узнала про Наталью Евдокимову. Среди прочих бумаг Трифонов нашел сообщение, что против Н.В. Евдокимовой возбуждено дело по факту проведения испытаний на людях экспериментального препарата. И следом, что ее отозвал Роспотребнадзор из Приморска для явки в Следственный комитет России. И приписочка: «О.И. Пичугин продолжает работу в Приморске».

«Ну что же, — подумал генерал, — может быть, это и к лучшему».

Он приказал выяснить все подробности ситуации с Натальей и этим препаратом.

Около шести вечера позвонил Пичугин, сказал, что академик Олейник подал докладную в правительство, но ее судьба неизвестна. Бумагу должны были подписать министр здравоохранения и премьер, но она до них не дошла. Очень важно разыскать ее и убедиться, что она подписана. Трифонов ответил, что постарается разобраться. Перезвонил через сорок минут и сказал, что нужен входящий номер документа в приемной премьера. Без этого разыскать не выйдет. Велел Наталье, улетающей в Москву, непременно узнать этот номер, когда она придет в Роспотребнадзор.

Через полтора часа, пролетая через Переславль-Залесский, генерал принял звонок, в котором ему доложили, что разыскиваемый старик еще в среду на попутках добрался до Покровского мужского монастыря на границе между Костромской и Ивановской областью. Там, согласно присланному в епархию наместником отчету, старик принял монашеский постриг. Перед этим он еще в Костроме попытался сжечь документы, среди которых паспорт гражданина РФ на имя Лемеха Василия Федотовича. Восстановить данные удалось по уцелевшей странице с серией и номером.

Трифонов задумался, затем приказал водителю проложить маршрут до монастыря. Асфальтовой дороги туда не было, пришлось потрястись. Зато внедорожник себя полностью оправдал.

Монастырь был стар и вырос из-за горизонта в закатных сумерках как старинная крепость. Силами общины и спонсоров он возрождался после почти полного разрушения, храмы еще были скрыты строительными лесами, но уже поднялась обновленная монастырская стена, мощная, как и положено оборонительному сооружению.

Только благодаря высокой проходимости немецкой машины Трифонов успешно одолел семьдесят километров по разбитой грунтовой дороге. Под стенами монастыря расстилались поля с остатками жнивья, частично уже распаханные, да еще свет фар выхватывал молчаливые остывающие силуэты сельхозтехники у дороги. Несмотря на лето и четыреста километров на северо-восток от Москвы, темнело быстро.

На монастырской стене не горел ни один фонарь. «Гелендваген» остановился перед тяжелыми окованными воротами. Трифонов приказал водителю:

— Жди меня. Один пойду.

Генерал остановился у ворот и несколько раз дернул ручку стального тросика, который вытягивался из железной трубы, уходящей в стену. В ответ, где-то далеко внутри обители, раздавался звон небольшого колокола. Трифонов ожидал, что откроется окошечко, через него спросят, кто пожаловал в такую пору, но ничего такого не произошло. Громыхнул засов, затем, скрипнув, немного откатилась одна створка ворот.

Трифонов протиснулся через щель и в густых сумерках увидел бородатого человека в подряснике. Не столько даже увидел, сколько угадал, ощутил его, по дыханию и запаху ладана. Монах навалился на воротину, задвинул засов.

— Доброй ночи. Вы не спросите, кто я? — удивился Трифонов, предположив, что у привратника может быть обет молчания.

— По благословению митрополита вас ждет игумен, — ответил мужчина.

Это мог быть монах или послушник, но Трифонов не мог разобрать ни возраста, ни сана в темноте.

— Отцу Гермогену звонили из епархии, — продолжил мужчина. — Мне велено встретить вас и проводить. Прошу, следуйте за мной.

Трифонов очень поверхностно разбирался в монастырском этикете, знал только то, что успел прочесть в Интернете по дороге, потому чувствовал себя не в своей тарелке. Он знал, что перед входом в обитель нужно перекреститься, как и входя в любую дверь, над которой укреплено распятие или образ, но забыл. Сейчас он лихорадочно припоминал, что нужно еще сделать, чтобы вести себя, как положено по монастырскому уставу, но все в голове перемешалось. Он наблюдал за провожатым и старался подражать ему, переживая нескладность своих действий.

Внутри обители возвышалось несколько ремонтируемых храмов. Несмотря на еще не убранные леса, над входами светились то ли лампады, то ли что-то электрическое, чуть освещая иконы, обозначающие, какому святому принадлежит храм.

Провожатый вывел Трифонова к небольшому двухэтажному дому с освещенными окнами, судя по оттенку света, в некоторых кельях горели свечи.

«Электричества тут нет, что ли? — немного раздраженно подумал Трифонов. — Двадцать первый век. Архаизм. Или такая упертость и нежелание принимать блага цивилизации?»

— Игумен примет вас в трапезной, — сообщил провожатый, отворяя дверь и пропуская гостя вперед.

Закончив выполнять возложенное на него поручение, мужчина покинул помещение, закрыв дверь за Трифоновым.

Будучи мастером психологической игры, генерал догадался, что прием в трапезной — это нежелание настоятеля ставить мирского человека в дурацкое положение. В трапезной все на равных. Тут нет начальника, настоятеля или главы прихода, хотя он, конечно, есть. Там игумен — просто радушный хозяин, а генерал ФСБ — угощаемый гость. Это все различие между ними, когда оба в трапезной.

Игумен встретил Трифонова стоя. Он был без облачения, как и все в монастыре после вечерней трапезы, и без креста. Увидев склонившегося под низкой притолокой трапезной генерала, который неуверенно перекрестился, игумен приблизился и провел гостя к столу. Трифонов понял, опять игумен обошел этикет. Не ждал он сложенных под благословение рук, обращения смиренного прихожанина.

Наместник монастыря, игумен Гермоген, судя по его досье, с которым ознакомился Трифонов перед выездом из Костромы, человек не старый. Ничего компрометирующего генерал не обнаружил. Пять лет назад отцу Гермогену было дано послушание: восстановить монастырь. Восстановил и продолжает восстанавливать. Сейчас монастырь кормит себя, десятка два бомжей и прочих пришлых неприкаянных, лечит алкоголиков и наркоманов трудотерапией.

Трифонов мучительно пытался сообразить, как лучше обращаться: по-мирскому или по-церковному? Попытаться доминировать, махнуть корочками перед глазами, требовать, а не просить? Это значит сразу погубить свою миссию. Не хотелось давить, но времени было мало. Или использовать протекцию? Мол, благословили в патриархии, сообщили в епархию, вас должны были предупредить и вы обязаны помогать? Выбор нелегкий. Игумен не стал ждать, какое решение примет генерал, и первым обратился:

— Доброй ночи, господин генерал. Не стану вас задерживать. Мне передали вашу просьбу и объяснили ее заботой о благе государства. Я не вижу препятствий для ее удовлетворения.

— То есть, если я правильно вас понял, я могу увидеть и поговорить с Василием Федотовичем Лемехом? — обрадовался столь быстрому решению проблемы Трифонов.

«Хорошо, что без конфликтов, — подумал он. — В монастыре старичок мог попытаться спрятаться и скрыть свои секреты. А тут вон как. Хотите? Пожалуйста! Выходит, Лемех уже заготовил достоверную легенду, которую сейчас мне и выложит. Но мне бы правду узнать. А не ту сказку, что приготовил беглый профессор!»

Игумен, видимо, подбирал слова. Трифонов ждал.

— Если формально, то да. Но раба Божия Лемеха больше нет. Есть инок Лука. Василий Федотович принял это имя при постриге. Он ушел из мира.

— Как я должен понимать это? — удивился Трифонов. — Он жив?

— Биологически да, а духовно и юридически Василия Лемеха больше нет. Он уничтожил все документы, которые хоть как-то могли его идентифицировать. И не желает покидать обитель.

— Я могу с ним поговорить или нет? — едва не разозлился генерал, но осадил себя. — У меня не так много времени. Василий Федотович, то есть Лука, является хранителем важной информации государственного значения. Я должен его допросить.

— Можете. И обязательно поговорите. Инок сам пожелал этой беседы. Есть только одно условие, но оно непременное. Говорить вы будете в храме.

— Где? — удивился Трифонов.

Он думал, что сейчас пара дюжих монахов-спецназовцев под белы ручки приведут или принесут Лемеха и он тут вот, за длинным массивным столом трапезной, наконец все выложит. Но в храме?

— Зачем в храме? — не удержался Трифонов от вопроса.

— Это единственное и непреложное условие инока Луки. — Игумен был тверд.

— Вы можете объяснить эту прихоть? — Генерал не без труда подобрал подходящее слово, едва не сказав «придурь».

— Я думаю, тем самым он хочет избавить вас от сомнений в своей искренности и быть уверенным в вашей.

Игумен не улыбался. Голос его был мягким и спокойным. Таким тоном опытные педагоги разговаривают с бестолковыми детьми.

Трифонов, уловивший эту интонацию, разозлился, но не стал спорить. В принципе, какая разница? Профессор имеет право на каприз. Хорошо хоть, что, уходя из мира, не ушел совсем, банально покончив с собой. Уход же в монастырь поразил генерала, пожалуй, сильнее, чем вполне ожидаемое самоубийство.

— Ну хорошо. — Трифонов поднялся. — Не будем терять время. Где я его увижу?

Игумен направился к двери.

— Я провожу вас. На территории обители нет света, вы можете заблудиться.

— Почему нет света? Экономите электричество? — полюбопытствовал Трифонов.

— Нет. Дело не в этом, — объяснил игумен. — Линию тянуть дорого, дизель один и уже стар, топливо недешево. Так что устав принят таков, что электричеством мы пользуемся только по необходимости, когда без него невозможно обойтись. Или по праздникам, для освещения храмов и монастырской стены. В обычные дни живем по древнему уложению от зари до зари. А для прочих забот нам хватает свечей, лампад и керосиновых ламп.

Трифонов хотел еще расспросить игумена, как это того угораздило связать свою жизнь с церковью, но вопросы вдруг показались неуместными, пустыми, лишенными смысла. Сама собой пришла мысль, что если человек решил связать свою жизнь со служением Богу, то вопросы «зачем и почему» оказываются интимными и неэтичными.

Проходя по территории среди храмовых стен, генерал вдруг почувствовал себя ничтожно маленьким под этим звездным небом, в котором над костистыми силуэтами возрождаемых храмов чернели купола и кресты. Казалось, что ветер забыл этот уголок. От накаленной за день земли поднимался терпкий дух перегретого песка.

Игумен подвел Трифонова ко входу в небольшую бревенчатую церковь. Из-за неприкрытой створки вырывался слабый отблеск.

— Пожалуйста, заходите. — Наместник открыл дверь.

Трифонов не отличался особо высоким ростом, но опять ему, чтобы войти, пришлось склонить голову. Он перекрестился, переступив порог.

И снова он вошел один, игумен остался снаружи. Генерала будто передавали из рук в руки.

И Трифонов почувствовал заботу этих рук. Тревога и возбуждение, предвкушение непростого разговора, заготовленные вопросы, ожидание подавления и принуждения строптивого профессора — все испарилось, превратившись во что-то бессмысленное и неважное.

Внутри церкви было неожиданно светло. Кроме лампад, освещавших несколько икон и распятие, горели свечи на кануне и в подсвечнике у образа Спаса Нерукотворного.

Трифонов, который видел профессора Лемеха только на фотографиях 90-х, не ожидал увидеть сгорбленную фигуру в подряснике.

— Василий Федотович… — начал было генерал, но вспомнил слова игумена, что Василия Лемеха больше нет. — Простите, не знаю, как лучше обращаться. Брат, отец?

— Никак не надо обращаться, — тихо ответил Лемех. — Обращайтесь к Богу, меня все равно уже нет. Вы хотите что-то узнать об АКСОНе?

— Да, и не только о нем, — подтвердил Трифонов, всматриваясь в лицо собеседника. — Проект удался? Вы или Ковалев фальсифицировали провал?

— Сначала Ковалев, а потом и я поддержал эту версию. Но давайте сперва помолимся.

Лемех вышел на середину церкви и жестом пригласил Трифонова встать рядом. Тот хотел еще задать вопрос о Наталье, о том, кто еще был носителем АКСОНа, но не успел.

Монах нараспев прочитал Господню молитву и Символ веры, затем Трисвятое. Трифонов воспринимал это как необходимый спектакль. Терпеливо ждал, не участвуя в молитве.

«Чего он хочет? — думал он. — Чтобы я поверил в его набожность? Хорошо, я верю».

Лемех закончил чтение, перекрестился и произнес:

— Сейчас мы, генерал, поговорим, и я расскажу вам все, что вы хотите узнать. После беседы вы скажете, что возьмете личную заботу о благе этих людей и не причините им никакого вреда.

— Это условие? — хрипло спросил Трифонов. Его вдруг затрясло от волнения.

— Если вам так проще понять меня, да. Впрочем, и без условий я вам расскажу все о проекте, и вы сами поймете, почему АКСОН не должен существовать. Еще я поручусь за названных мною людей, что они не представляют никакой опасности, это Олег Иванович Пичугин и Наталья Викторовна Евдокимова.

Трифонов незаметно в кармане нажал кнопку диктофона. Он уже хотел задать первый вопрос, но Лемех, повернувшись к алтарю, перекрестился и произнес:

— Я раб Божий, новообращенный инок Лука, в миру Василий Лемех, доктор биологических наук, профессор биофизики и руководитель проекта ИСВ-один, даю обет в храме, перед алтарем, что не утаю ничего, к чему приложил руку свою и разум в создании устройства, именуемого АКСОН. — Лемех поцеловал крест и Евангелие, лежащие на аналое, после чего произнес: — Спрашивайте.

Он задавал вопросы и получал ясные и предельно откровенные ответы. Так он выяснил суть отношений Лемеха и Ковалева, узнал о том, что первым долгим носителем АКСОНа был Михаил Зверев, и именно от него впервые профессор узнал, что изобретение может вытаскивать с того света умершего человека. Да не просто вытаскивать, а еще и наделять эстраординарными способностями. Этот факт и подтолкнул Лемеха к осознанию опасности его изобретения.

Были ли основания у Трифонова сомневаться в искренности? Он не думал об этом. Сама обстановка церкви указывала, что верующий человек сейчас предельно честен, как на исповеди. И считать его лукавым подонком может только тот, кто сам бы в аналогичной обстановке вел бы себя как подонок. А генерал себя таковым не считал.

Сомнений в искренности не возникло еще и потому, что старый профессор считал себя виноватым во всем, что произошло, в большей степени, чем предатель Ковалев. В научном азарте он с коллегами не учел возможных последствий. Мечтая создать средство выживания, как теперь был убежден Лемех, они открыли или приоткрыли врата ада. Соблазн, который породил АКСОН, столь велик, что любому смертному, прикоснувшемуся к тайне этого устройства, сложно признать его опасным, осознать, куда ведет тропа благих намерений.

— А как же Наталья? — попытался возразить Трифонов. — Она же не поддалась соблазну.

— Даст Бог, и не поддастся, — ответил Лемех. — Ведь теперь она влюблена, и ею движет не ненависть или алчность, а любовь. Чтобы это чувство и отношения не были кособокими, я последний прототип отдал предмету ее любви, Олегу Пичугину.

Трифонов еле сдержал охватившее его волнение. Он же чувствовал, что этот Пичугин что-то утаивает! А тут вот оно что! Он тоже носитель АКСОНа.

— И давно вы ему дали? — стараясь не выдать волнения, спросил Трифонов.

— В ночь с понедельника на вторник. Когда он привез ко мне подстреленную и оживающую Наташу.

У Трифонова голова пошла кругом. Значит, разговаривая с Пичугиным в Воронеже и рассказывая ему об АКСОНе, он ничего нового, по сути, не сообщил. Пичугин все это знал и тупо развел его, генерала ФСБ, как мальчишку. Но почему-то эта мысль привела Трифонова не в ярость, а вызвала смех.

«Как же я, наверное, глупо выглядел! — подумал он. — Пичугин все знал и все знает! А может быть, это и к лучшему? Я знаю, что он знает, а он не знает, что я знаю. Надо его тоже отозвать. Настала пора поговорить начистоту. Нам троим. Я, Пичугин и Евдокимова».

Укрепившись в этом решении, Трифонов уже задавал вопросы, выясняя подробности и обстоятельства появления оружия в доме, расспросил о перестрелке. Выходило, что двое дали бой почти пятнадцати вооруженным бандитам и перебили их.

Трифонов взялся уточнить, что его собеседник знает о судьбе бандитов и считает ли своих протеже убийцами. Пусть не ради выгоды, а защищаясь, но все-таки они фигуранты бандитской разборки.

Монах объяснил, что ни Наталья, ни Олег не стреляли на поражение, максимум, что они могли, — это ранить нескольких бандитов, ведь они надеялись, что тех остановит вызванная соседями полиция. А то, что там оказались трупы, в этом нет вины ни Натальи, ни Олега. Скорее всего, бандитов перестрелял их предводитель, когда понял, что операция по захвату этой пары провалена.

Трифонову ничего не оставалось, как согласиться с логикой. Но к концу пятичасовой беседы он заметил, что в глазах Лемеха то и дело загорается огонек сомнения. О чем он думал? Боялся, что Трифонов не согласится на условие? Пожалуй, не стоило тревожить старика. Ведь за ним, вопреки его собственному мнению, не было никакой вины.

— Я не очень верующий, — признался Трифонов. — Большую часть жизни прожил, что называется, в стране победившего атеизма. Поэтому я не очень уютно себя ощущаю. Я хочу, чтобы вы были уверены в моих добрых намерениях в отношении Евдокимовой и Пичугина. Даю слово офицера, что вы можете быть спокойны. Если надо, что еще я могу сделать? — Но, уже спрашивая, генерал понял, что наверняка убедит собеседника. Он повернулся к аналою, перекрестился и поцеловал крест и Евангелие, как это сделал перед началом беседы Василий Федотович. Все это Трифонов совершил, не раздумывая и не смущаясь, а лишь повинуясь душевному порыву.

Лемех улыбнулся в полумраке, и в ту же секунду в алтаре словно стало светлее. Трифонов с удивлением присмотрелся и понял, что не ошибся, что свет, вполне физический и явный, медленно разгорается в алтарном пространстве. Отсвет упал на лицо Лемеха, который отрешенно продолжал улыбаться. Золотистые лучи, вырывавшиеся через щели в иконостасе и царские врата, померкли. Все длилось меньше минуты.

Трифонов вскочил в изумлении.

— Что это? — спросил он.

— Солнце, — спокойно ответил Лемех. — Начался рассвет. Окна алтаря обращены на восток.

— Правда? Вот не ожидал, что вы, Божий человек, не увидите в этом знамения, — попытался пошутить Трифонов.

— Вы хотели объяснений, я подобрал для вас самое простое, — усмехнулся Лемех. — Впрочем, вы можете считать это знамением. Ведь каждый принимает лишь то объяснение, которое соответствует личной вере, а остальные безжалостно отвергает. Я же в одинаковой степени верю и в рассвет, и в знамения.

Генерал понял, что разговор закончен. Лемех останется замаливать свои грехи, а дальнейшая судьба и проекта, и носителей АКСОНа переходит в руки Трифонова.

— Ваша воля теперь карать или миловать, — словно прочтя его мысли, произнес Лемех. — Обеты наши, в общем, ни при чем, это важная формальность лично для меня. Я верю, что Господь направит вас, генерал. Ступайте, и ангела-хранителя вам в дорогу.

Трифонов кивнул на прощание и отворил церковную дверь.

Выйдя из пропитанной ладаном и горелым воском атмосферы, Трифонов ощутил не столько облегчение, сколько ощущение, что на него снова навалились все мирские проблемы. Над широким монастырским двором светлело небо с легкими розовыми облаками. Трифонов обернулся на восточную стену монастыря, почти вплотную примыкавшую к бревенчатой церкви. Алтарные окошки хоть и были обращены на восток, но почти в упор смотрели на свежую кирпичную кладку.

«Значит, рассвет? — снова передернул плечами Трифонов. — Рассказать кому, не поверят. А мне что остается?»