Глава 11

Пока Наталья и Пичугин ужинали в обществе Кочергина, в московском штабе РПН кипела работа. Собирали данные по всем возможным каналам, звонили телефоны, шуршали вентиляторы компьютеров.

Иван Иванович Олейник задумчиво обернулся к Думченко и спросил:

— Остап, ты уже доложил премьеру и в администрацию, что чума в поезде?

— Конечно, через час ждут в Доме Правительства с докладом, там собирают расширенную коллегию и ждут нас с Головиным и Тумасяном для отчета о ситуации. — Думченко тяжело вздохнул. — Мы пока не можем установить, кто именно вырвался из Москвы. А это означает, что он может быть не один. Вообще, в правительстве и ЭмЗэ, видимо, считают, что мы потеряли контроль над ситуацией.

В этом была доля правды. Потеряли, чего уж тут говорить. Стоило Наталье так ловко локализовать чуму в Москве, а тут новый удар. Кто-то все же просочился и проявился на юге в самый сезон. Да еще в поезде. Наихудший, пожалуй, вариант из всех возможных. В самолете двести человек, тут больше тысячи.

Наталья дала номер поезда, но что делать дальше? Останавливать поезд? Очень, очень это рискованно для репутации. Предельно рискованно.

Смущал и тот факт, что второй раз уже она, пусть и при поддержке очень толкового ассистента из спецслужб, спасает и академиков, и всю страну от большой беды. Чего стоили они со своими званиями и регалиями? Впрочем, это закономерно, кто-то варит, а кто-то снимает пенки и получает ордена.

Но очень сложное решение принимать все же им. Наталья свою работу выполнила с честью. Но дальше что? Эта работа не будет напрасной, только если этими данными правильно воспользоваться. И вовремя.

Думченко восхищался Натальей, а Олейник, который любил эту женщину, как дедушка любит внучку, как учитель лучшую ученицу, немного жалел и если и завидовал, то только молодости и энергии. Эта «Железная кнопка», как любовно прозвал бывший завкафедрой свою лаборантку, обладала феноменальной работоспособностью и отвагой. «Наташка — настоящий воин с духом самураев, — говорил он родным, когда в семейном кругу заходил о ней разговор. — Эта девочка может занять мое место в отечественной эпидемиологии!»

К сожалению, это понимал не только академик Олейник. У любого героя есть враги. Были они и у Евдокимовой, были и у него самого. И полбеды, если враг открыт, но очень обидно и горько понимать, что есть где-то тайные недоброжелатели, завистники. Обычно в конкурирующих организациях, но бывают и среди своих. Люди, которые, улыбаясь, при встрече пожимают руку, справляются об успехах, желают их, этих успехов… Но только на словах, в глубине души они ненавидят и только ждут подходящего случая, чтобы нанести удар.

Это у них называлось «Свалить белого медведя», как негласно называли Олейника коллеги. Прозвище это зародилось в далекие восьмидесятые, дали его за габариты и седину. Но ведь недаром белый медведь самый опасный хищник Севера! Свалить Олейника? Шутить изволите? Где они, те, кто пытался? Затаились и ждут. Чего ждут? Они понимают, академик стар, а значит, надо ждать. Время само свалит или обстоятельства.

Вот о них, об этих недоброжелателях, думал Олейник. Стоит ему ошибиться, они налетят со всех сторон, как лайки, и начнут рвать на части. Только дай повод.

Наконец академик нашел в себе силы посмотреть в глаза Думченко.

— Остап, Наташка уже второй раз спасает наши жопы, признай это, — твердо произнес он. — Поезд определен, осталось локализовать пассажиров, пройти по маршруту, выловить сошедших, всех взять на карантин. Да, это непросто и займет время. Да, мы уже не молоды. Но если пустим на самотек, нас стопчут. В Росздравнадзоре хватает «доброжелателей», которые с удовольствием обживут наши кабинеты. За сохранность пассажиров ответят люди в регионах и МЧС. Мы свою работу делаем.

— Я не спорю, — отозвался Думченко. — Но если мы поддержим Евдокимову, а она где-то сорвется? Мы тоже пойдем ко дну. Она потащит нас, как пушечное ядро, привязанное к ногам.

— Эта Железная кнопка уже немало задниц исколола. — Олейник усмехнулся. — Она настоящий боец, покруче нас. Или я не прав?

— Прав, — снова согласился Думченко. — Надо бы, конечно, ее поддержать. Но я беспокоюсь, что она не спит уже вторые сутки. Мы-то хоть по пять часов утащили, а она? Ты понимаешь, что надеяться на ее запас сил мы не можем. Стоит ей ошибиться, это по нам другим концом так ударит, что глаза вылезут.

— Это война, Остап, не мне тебе объяснять. А успех на войне всегда лежит в зоне риска. Кто способен на больший риск, то и выигрывает. Сейчас я пойду к себе и набросаю план действий до шести утра. Потом с ним мы поедем на ковер. Может быть, за этот час к нам придет еще какая-нибудь информация и картинка прояснится. Ты определился, куда гонят поезд?

— Сейчас в него сядет Ростовская команда из РПН и МЧС, начнут предварительную сортировку и осмотры. А потом, думаю, найдут какую-нибудь подходящую военную базу, где развернут карантинный госпиталь. Тумасян сейчас работает с картами. Думаю, он что-то подобрал уже.

— Поезд не должен дойти до Туапсе или Анапы. — Олейник сжал кулак. — Это ясно как божий день. Хорошо бы найти тупичок в степи, чтоб жилья рядом не было, но была вода и электричество.

Пиликнул телефон Олейника, и тот, посмотрев на экран, поднес трубку к уху.

— Слушаю, Наташа! — Он улыбнулся, отметив, что в ее голосе нет и намека на усталость.

— Иван Иванович! Весь привезенный запас циклосульфона я оставила в больнице. Там было пятьдесят доз. Нужно еще. Пожалуйста, еще пятьдесят перешлите Шиловской, она в курсе. Инструкции я оставила в отделении и ей лично. Остальное, что еще есть в лаборатории, отправьте ко мне. Должно быть еще триста флаконов. Но сейчас и этого мало!

Олейник ощутил, как струйка холодного пота пробежала между лопаток. Заявка от Евдокимовой на хлорсульфоновую кислоту лежала в его папке «не очень срочных закупок» уже третий месяц. Лето, все в отпусках. Склады под Нижним Новгородом пусты, синтезаторы в Дзержинском на мойке. И ведь он предупреждал Наталью, что закупку проведет не раньше сентября, и она вроде бы согласилась. И где теперь взять сульфохлорид? Может быть, где-то и есть заначка, да как узнать где?

— Хорошо, Наташа! — напряженно ответил Олейник. — Я постараюсь найти сульфохлорид. А остальные компоненты есть?

— Да, все есть! Вы позвоните Огородниковой Любе, она не спит. Я отправила ее в институт, пусть кто-нибудь заберет флаконы! Люда их должна уже упаковывать. И насчет пропуска на вывоз распорядитесь!

— Ты там поспи хоть немного, — отечески посоветовал Олейник. — Остап Тарасович сейчас решает, куда отгонят поезд. У тебя есть часа три-четыре. Это точно.

Думченко стоял рядом, и звонкий голос Натальи из трубки был хорошо слышен ему.

— Вот уж действительно — Железная кнопка! — с усмешкой произнес он. — По голосу не скажешь, что она на ногах уже больше тридцати часов! Идем работать.

Олейник убрал телефон, помрачнел и задумался.

— Где взять полтонны хлорсульфоновой кислоты? — спросил он.

— Ты реально хочешь запустить еще одну серию препарата? — Думченко удивился. — Она не понимает, что РЗН не пропустит ее сейчас? Неделя или даже месяц уйдет на согласование. И им до фонаря, что там эпидемия! Лекарство не проходит по стандартам. Оно официально в разработке, в стадии исследований на животных. Тебе нужны приключения на твою седую морщинистую жопу? Все смерти, что случатся после введения, интерпретируют как результат токсичности лекарства. Хочешь отмазываться потом? Мой тебе совет — не суетись. Есть эти три сотни флаконов, ими и оперируйте. И так теперь отписываться придется года два. Росздравнадзор и тебя, и меня, и особенно Наталью… — Думченко закончил фразу матом, объяснив, что с ними всеми сделает эта организация.

— Остап, — Олейник направился к выходу, — у нас никогда не будет подобного шанса для таких испытаний. Я знаю, что циклосульфон не токсичен, не верю, а знаю. В наших дозах он абсолютно безвреден. И если с пятидесяти процентов обреченных мы снизим цифру даже до двадцати пяти — это будет успех!

— Пропуск в рай решил справить? Не советую. Тебе и так зачтется. А для диссертации Наташе трех сотен доз хватит. Да, люди не павианы, это уникальный случай. Но мы не в Советском Союзе живем, не забывай. Сейчас любой повод используют для судебного разбирательства. Если кто-нибудь капнет в СКР о применении препарата без надлежащих допусков, даже при стопроцентной выживаемости возбудят дело и подадут в суд. Из чистого, поверь мне, формализма! Чтобы галочку поставить! Любой судья признает вас виновными, даже без пострадавших. Ты слетишь! Наташка может получить срок и лишиться диплома. Зачем так рисковать? Успокойся, Иван. Нет сырья, и не надо дергаться. Ты можешь честно сказать ей, что имеющиеся триста флаконов — это лимит. Все. Остальные больные пусть получают лечение по стандартной схеме. Ну, тетрациклины и сладкая водичка! Будет контрольная группа для сравнения.

— Ага. И девяносто восемь процентов смертности. Я все-таки попытаюсь. Мне костер не страшен, — произнес Олейник и шагнул за дверь.

Думченко хотел было отправиться следом, но передумал. Похоже, Олейник затеял опасную игру. Сам-то он уже не молод и не боится нести ответственность. Но если он втянет в это Евдокимову? Будет плохо. Тем более есть ведь возможность ее удержать! Просто не разрешить ничего делать, не развивать ситуацию. Тихо отработать около сотни больных, остальных взять для сравнения, тут уж кому как повезет.

Но если бы Наталья знала о сути его размышлений, она бы их точно не поприветствовала. Она ненавидела, когда кто-то из соображений опеки пытается вставлять ей палки в колеса. Нет уж.

Сидя за столиком в воронежском кафе «Пикник на обочине», она краем глаза наблюдала, как у Пичугина в соседнем кресле от усталости закрылись глаза и он начал поклевывать носом.

— А вы спать не хотите, Наталья Викторовна? — спросил генерал Кочергин, разглядывая меню.

— А вы? — немного раздраженно парировала она. — Простите. Нет. Мне сейчас не до сна. Все очень плохо и неясно.

— Что плохо? — не понял Кочергин. — Нет, я не спорю, что ситуация тревожная, но мы делаем все, что в наших силах. Может, даже чуть больше. Откровенно говоря, если бы не вы с Олегом Ивановичем, мы бы о поезде, наверное, узнали только завтра, когда на конечной начали бы выгружать больных! Да, это уже не наша территория, но я все-таки гражданин России и отвечаю не только за Воронеж и область.

— Слава богу, что вы это понимаете, — мрачно сказала Наталья. — Многие люди, к сожалению, мыслят категориями «допустимых потерь». А я вот хочу, чтоб все потери были недопустимыми.

— Что такое хлорсульфоновая кислота? — спросил Олег Пичугин, не открывая глаз.

— Я думала, что ты спишь! — Она обернулась к спутнику с улыбкой.

— Глаза немного режет, устали. — Олег потянулся, хрустнув суставами. — А так я очень даже бодр. Так что же это за кислота? Может быть, объяснишь, пока готовится наш заказ?

Евдокимова глянула на Кочергина, в глазах которого читался тот же вопрос.

— Хорошо. Я постараюсь коротко. Вы уж извините, без подробностей и деталей, самую суть. В общем, вакцина, созданная Виктором Ароновичем Хавкиным в начале двадцатого века, на самом деле работает слабо. И не потому, что она плохая. Нет. Вакцина отличная. Сейчас ее доработали, и она стала еще лучше. Но все равно лишь на десять-двадцать процентов повышает устойчивость к чуме. И дело в том, что вакцина повышает так называемый гуморальный иммунитет, то есть обеспечивает выработку иммуноглобулинов против микроба. Но даже очень высокий их титр не обеспечивает стопроцентную устойчивость организма к инфекции. Основным противником чумных палочек являются фагоциты, такие клетки крови, которые, как амебы, проглатывают бактерии и растворяют их с помощью особых ферментов. Только у большинства людей силы этих ферментов не хватает, и палочка даже размножается внутри фагоцитов. — Наталья криво усмехнулась. — Такая вот нахалка. Я искала способ усиления активности этих ферментов, чтобы они могли растворить мембрану чумной бактерии.

Кочергин кивнул. Пичугин, по-прежнему сидевший с закрытыми глазами, положил под столом руку на руку Натальи.

— Так вот, я пять лет назад обнаружила в работах одного врача по фамилии Цыбулькин сообщение, что препараты на основе хлорсульфонов усиливают фагоцитоз нейтрофилов, доводя его до завершения. То есть бактерия, попавшая в нейтрофил, растворяется полностью, по сути, сгорает. Причем в статье указано, что Цыбулькин проверял действие препарата на туберкулезных микобактериях, которые обладают особенно прочной мембраной. Из-за чего туберкулез довольно сложно лечить. Но у микобактерий главная особенность то, что они медленно размножаются. Чего не скажешь об иерсиниях. Так вот, Цыбулькин предположил и доказал, что сульфоны усиливают расщепляющие ферменты. Мукополисахариды микробной стенки разрушаются полностью. Эта статья была написана еще в конце шестидесятых. Мы провели серию экспериментов на мышах и возродили тему. В министерстве нам выделили грант, и вот сейчас, через два года, уже идут лабораторные испытания препарата под названием «циклосульфон». Но это требует очень больших затрат. Для синтеза циклосульфона нужна хлорсульфоновая кислота, которая дает основу для синтеза диаминодифенилсульфона, или сокращенно — ДДС. Препарат этот в мире и России есть, но его очень мало. Создают его, кстати, для лечения прокаженных. Только мы в его формулу добавили кое-какие радикалы и получили еще более удачное лекарство. Во-первых, менее токсичное для печени, во-вторых, раз в десять активнее в плане фагоцитоза. В своей лаборатории мы сделали партию, ту, которая испытывается на павианах, но сейчас лекарства осталось мало. Вы слышали, часть я привезла сюда, часть использовала в Москве, и еще триста флаконов осталось. Но на полторы тысячи инфицированных этого не хватит.

Дослушав, Кочергин сказал:

— Я, конечно, не врач, но как юрист должен предупредить, если препарат не разрешен к применению на людях, вы очень рискуете, Наталья Викторовна. Какой бы он замечательный ни был.

Евдокимова едва заметно напряглась, но удержалась от возражения, кивнула.

— Вы правы, Станислав Аркадьевич. Поэтому я заручилась поддержкой руководства Роспотребнадзора.

— Надеюсь, письменной? — без тени улыбки спросил Кочергин.

— Не было времени. Пока устной, но Думченко обещал все утвердить.

— Вы настолько уверены в нем? Слова, вы должны понимать, не стоят ничего.

— Это и в его интересах, — ответила Наталья. — Ведь с него тоже спросят, если что. А так он формально прикроет мне спину, а мой шеф, директор института академик Олейник, прикроет ему. Они все-таки друзья уже много лет.

Кочергин ничего не сказал, но Наталья уловила на его лице скептическую гримасу.

— Ладно, поздно играть отбой, — сказала она.

— Думаете, удастся прикрыться формулой «победителя не судят»? — спросил Кочергин.

— Не думаю, но это немаловажный фактор. Если статистика даст положительные результаты, нам будет с чем идти в Минздрав и получать деньги и разрешение на испытания препарата.

— Подонки есть везде. — Кочергин пожал плечами, отодвигаясь от стола и позволяя официанту поставить блюда. — Им плевать на ваши разработки и нужность лекарства. Вы взрослый человек. Готовы ли вы к такой битве?

Наталья твердо посмотрела в глаза генералу:

— Я готова.

— Тогда давайте поедим. — Кочергин улыбнулся. — Дай Бог вам успехов!

Наталья не стала возражать. Ей было о чем подумать. Больше всего ее задели за живое слова о доверии к Олейнику и Думченко. Было ли оно полным? Да, безусловно. Оправданно ли оно? Это совсем другой вопрос. И ответить на него могли только действия Олейника и Думченко. Не слова, не обещания, а именно действия.

Между тем Думченко постучал в кабинет Олейника и, не дождавшись ответа, толкнул дверь. Мельком он заметил, как быстро убрал Олейник руку, только что прижатую к груди.

— Давит? — напрямую спросил Думченко.

— Так, чуть-чуть, — отмахнулся Олейник. — Я ведь не мальчик уже. Есть новости?

— Скорее изменения. Не надо никуда ехать, нас свяжут по телемосту, по закрытому каналу.

— И на том спасибо, — улыбнулся Олейник. — Что-то мне совсем не хотелось бы сейчас являться на ковер. При всей их улыбчивости и тихом голосе понимаю же, что по шерстке не погладят. Они от нас ждут чудес. Известно, кто в коллегии Совмина?

— Список прислали. Тебя там нет.

— Даже не знаю, хорошо это или плохо.

— Склоняюсь к мнению, что на тебе готовы поставить крест, — предположил Думченко. — Иначе бы не вызвали, а пригласили в коллегию как эксперта.

— А кто есть в списке? — Олейник снова потер левую половину груди.

— Решетник из Росздравнадзора, при нем Колупаева, она инфекционист Москвы, Тумасяна тоже позвали, как замначальника округа по МЧС. Левон уже там.

— Хоть один из нашей команды. Еще кого?

— Твоего зама из НИИ.

— Лозовика? — Олейник вскинулся. — Это намек!

— Вот и я об этом. Не тебя, а его пригласили.

— От РПН кого? Тебя?

Думченко кивнул:

— Да, только я послал зама, сослался, что тут я нужнее.

— Ты мудр. А она как?

— Нормально. Мой человек. Ситуацией владеет, постоянно на связи.

— Что Тумасян придумал?

— Нашел авиабазу в Приазовье. Приморск. Там площадь огромная, степь нараспашку. Рядом городок. Но все есть. ВПП, связь, вода, энергия. Тумасян подготовил рапорт, и я утвердил. Письмо в Краснодар отправили и в Ростов, там собирают бригады врачей. Человек тридцать, и столько же средних медиков. На сутки хватит, а там еще наберем, на смену. Поезд подгонят максимально близко к базе. Там пакгаузы и есть дебаркадер. Правда, он старый, но чинить уже некогда.

— Остап, ты выяснял насчет хлорсульфона?

— Нет. — Думченко ответил чуть раздраженно. — Оставь эту затею. Нет ни в Москве, ни области этой кислоты! Если и есть, то где-нибудь за Уралом! Позвони Наташке и скажи, что нет! Все, закрой тему! И себя спасешь, и ее. Пиши письмо в Совмин о разрешении на применение экспериментального препарата. Если министры подпишут, тогда сможешь посуетиться насчет новой партии. Но не сейчас! Нужно, чтобы все разрешения подписал и премьер, и министр здравоохранения. Такую бумагу никто не пробьет. А без нее помалкивай в тряпочку.

— Ты прав. — Олейник достал из стола коробочку с кардикетом, кинул в рот таблетку. — Пойду писать.

— Иван, дай мне слово.

— Какое?

— Как только все успокоится, ты ляжешь на коронарографию!

— Даю. — Олейник улыбнулся. — Неделю я продержусь.

Думченко посмотрел на часы.

— Минут через десять будет связь, если готов — приходи.

— Хорошо! — ответил он как можно бодрее, но поморщился, когда за Думченко закрылась дверь.

На письмо ушло не больше получаса. Забрав листы из принтера, Олейник подписал его, вызвал секретаршу Думченко и приказал:

— Срочно с курьером в правительство! — Глядя в ее сонные глаза, добавил: — Это очень срочно и очень важно! Зарегистрируйте и отправляйте!

Защемило в груди.

Сердце болело. Сильно. Но куда больше Олейника мучила не физическая, а душевная боль. Он понимал, что Думченко прав, что соваться в задуманную им авантюру опасно до крайности. Но как можно бросить Наталью? А людей? Девяносто восемь процентов смертности. Это приговор всем, когда локализуют в Приморске. Почти всем заразившимся. Выживет десяток из тысячи. Только из-за того, что кто-то где-то не подписал нужных бумаг.

«Позвонить Наталье?» — подумал Олейник, доставая телефон.

В это время Наталья уплетала бифштекс в кафе «Пикник на обочине» и вдруг задумалась, отложила вилку.

«Что-то дурное у меня предчувствие, — подумала она. — Надо бы позвонить Олейнику».

Но ни Олейник не нажал кнопку вызова, ни она сама.

«Там у них и так хлопот хватает», — резонно подумала Наталья и снова взяла вилку.

Кочергин возился с чуть пересушенным на углях стейком. Периодически ему названивали подчиненные, докладывали о состоянии дел, Кочергин выслушивал, чаще всего отвечая «да» или «нет», хвалил «молодец» или отвечал многозначительно «завтра поговорим». Пичугин развернул фольгу, в которой была запечена на гриле радужная форель, затем аккуратно взялся отделять от костей кусочки па́рящего ароматного мяса и отправлял в рот. Он отложил вилку и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Идея! Позвоню-ка я начальству.

— Какому? — буркнула Наталья.

— Прямому, — улыбнулся Пичугин. — Надеюсь, оно не спит.

— ФСБ и МВД не спят никогда, — отозвался Кочергин. — Звоните!

Пичугин извлек двумя пальцами смартфон «от Трифонова» и ткнул в иконку номера генерала. Тот отозвался мгновенно, будто только и ждал звонка. Голос у него был совсем не заспанный.

Пичугин сразу «взял быка за рога».

— Товарищ генерал, нужна ваша помощь!

— Всем, что в моих силах! — отозвался Трифонов.

— Очень нужна кислота… — Пичугин обратился к Наталье: — Как ее правильно?

— Хлорсульфоновая, — ответила она.

— Вот! Хлорсульфоновая. Из нее сделают очень нужное лекарство циклосульфон, которое значительно снизит смертность в нашем случае.

— Много надо? — спросил генерал.

— Полтонны, — заинтересованным тоном произнесла Наталья. — Неужели достанет?

— Я перезвоню, — неопределенно ответил Трифонов.

— Если достанет, я его… — Наталья сделала неопределенный жест, сама не понимая до конца, чем же закончить фразу.

Пичугин заинтересованно ждал, чем же готова наградить Трифонова Наталья в случае успеха.

— Я ему руку пожму! — нашлась наконец она, не оправдав ожиданий Пичугина. По выражению его лица она поняла, что за мысли промелькнули в его голове, и добавила: — А вот тебя поцелую!

Она улыбнулась, не обращая внимания на удивление Кочергина.

— Я вот… — Кочергин запнулся на секунду. — Короче, хотел спросить, Наталья Викторовна.

— Спросите. — Наталья приподняла голову от тарелки и едва не икнула, приложив заметное усилие, чтобы сдержаться. — Я чуток посижу. Переела.

— Вот вы и ответили. — Кочергин рассмеялся. — А то я сижу, удивляюсь, как столько вмещается в такой хрупкий организм? Я нисколько не оговариваю вас, если есть аппетит, кушайте на здоровье. Но у меня дочка такой же комплекции, так она по чайной ложке ест.

— У меня обмен высокий, Станислав Аркадьевич. — На лице Натальи не мелькнуло и тени смущения. — Много трачу энергии, много приходится потреблять. Сплю мало, а работаю много.

— Мне бы таких работников, — позавидовал Кочергин. — Но ведь так вредно?

— Дело привычки, я в этом режиме живу уже много лет. Не даю себе поблажек. Со мной трудно жить и работать. Я страшный человек. Тиран, деспот, коварна, злопамятна. Хотя нет. Я не злопамятна, просто злая и память хорошая.

— По вам не скажешь, что вы злая. — Кочергин покачал головой.

Он хотел добавить что-то еще насчет кукольной внешности Натальи, но увидел в ее черных глазах огонь и промолчал.

— Это же хорошо. Враги недооценивают, — отшутилась она. — Маскируюсь.

Пичугин занимался форелью и в разговор не вмешивался.

— Неужели у вас есть враги? — Кочергин вздернул брови. — Не верю.

— У любого серьезного и ответственного человека есть враги. Особенно у человека с определенной позицией в жизни и собственным мнением. — Наталья нисколько не кокетничала. — Мы не всех своих врагов знаем, к сожалению, но они точно есть.

— И вы всегда готовы к бою?

— Именно так. — Наталья подцепила на вилку оставшийся кусочек бифштекса. — Всегда.

Кочергин снова ощутил скрытую энергию, исходящую от этой маленькой женщины. Его словно жаром из открытой печи окатило. Он оттянул воротник рубашки и глубоко вздохнул:

— Не скрою, Наталья Викторовна, вы меня поразили.

Их разговор прервала мелодия входящего вызова на смартфоне Пичугина. Наталья заметила надпись «Трифонов» на экране. Пичугин поднес аппарат к уху.

— Слушаю!

— Записывайте, Олег Иванович! В лаборатории комплексных соединений НИИ физической химии имеется запас хлорсульфоновой кислоты около семисот килограммов в емкостях по пятьдесят литров. Ройтбурт готов поделиться с возвратом, но при условии, что емкости вернут сразу. Если есть машина, присылайте утром. Да, запишите его телефон… — Пичугин поискал ручку.

— Диктуй, я запомню, — заявила Наталья.

Пичугин включил громкую связь.

Трифонов продиктовал номер заведующего лабораторией Ройтбурта Владимира Михайловича.

— Спасибо! Сейчас все передам в Москву. Вы всех очень выручили!

— Благое дело! — ответил Трифонов и положил трубку.

«Надо же, — подумала Наталья. — Каков! Благое дело. Неожиданно».

— Извините, Станислав Аркадьевич, я должна позвонить руководству, — сообщила Наталья, вставая из-за стола.

— Конечно, конечно. — Кочергин вернулся к остывшему стейку.

Тем временем в Москве близилось к завершению дистанционное совещание, организованное по телемосту. Тумасян получил добро на организацию карантинного лагеря и госпиталя на авиабазе под Приморском. Представитель от МО прямо во время телемоста связался с командующим Юго-Восточным округом и договорился о поддержке со стороны армии и ВВС. Все были очень благожелательны и старались помогать по мере сил. Премьер, как обычно, чуть улыбался, но при этом сохранял серьезность. Ему передали листок, премьер на секунду опустил глаза и прочитал:

— Иван Иванович, а вам удалось выяснить, откуда в поезде взялся этот больной мужчина, который сейчас в Воронеже лежит?

Олейник запнулся, покраснел.

— Нет еще, пока не выяснили. Он получает лечение, и мы надеемся, что когда он придет в себя, мы выясним, как он заразился и где.

— Я имею на руках мнение специалистов, что больные первой цепочки зараженных с легочной формой обычно не выживают, потому что невозможно вовремя начать лечение. Откуда уверенность, что он выживет?

— Он молодой еще человек, крепкий и весьма неплохо отвечает на проводимое лечение, — принялся объяснять Олейник, поймав себя на том, что оправдывается.

В груди его опять появилось чувство, будто кто-то чиркнул спичкой, она полыхнула жаром и начала разгораться, поднимаясь все выше и захватывая грудь все шире. Олейник нащупал в кармане спрей изокет и, отвернувшись от камеры, пшикнул в рот. Жжение отпустило, собравшись в тонкую иголочку где-то посреди груди и промеж лопаток.

— Мне доложили, что ваши спецы как-то очень хитро взялись его лечить.

— Да, — Олейник кивнул. — Мной принято решение, учитывая исключительность ситуации, применить экспериментальное лекарство. Я подготовил докладную на ваше имя и Валерии Даниловны, чтобы вы дали разрешение на его официальное испытание, несмотря на то что требуемая программа лабораторных исследований еще не завершена.

К горлу подступил ком, Олейник кашлянул.

— Хорошо, — произнес премьер. — Мы тут все понимаем, ситуация действительно экстраординарная, и если вы лично гарантируете успех от вашего чудо-лекарства, то мы готовы дать вам такое разрешение.

Олейник услышал глухой рокот в зале, где проходила коллегия, и понял, что возражают представители Росздравнадзора. Он оперся о кресло правой рукой, потому что левая вдруг ослабела.

«Черт, не инсульт же, это было бы слишком! — подумал он, потом вспомнил, что болевой приступ при стенокардии может сопровождаться слабостью в левой руке. — Только бы не инфаркт!»

— Я уже отправил письмо с пакетом обоснования проведения испытания препарата, — сообщил он вслух. — На ваше имя и Валерии Даниловне Дроздовой. Прошу вас не затягивать рассмотрение, препарат есть, и мы готовы спасать, важно оформить юридические детали. У меня, в общем-то, все.

Он ощутил, как в кармане завибрировал смартфон, отошел от стола, скрывшись за границей поля зрения камеры, и присел на подлокотник кресла. Кардикет остался в его кабинете. Надо дойти. Кто звонил? Он достал трубку и увидел, что пропущен звонок от Натальи. Перезвонить, а потом дойти до кабинета или вернуться в кабинет, принять лекарство и перезвонить?

Он встал и на негнущихся ногах направился к выходу из зала. За его спиной Думченко давал последние ответы на вопросы, а Тумасян, который был там, в Белом доме, докладывал, что готов вылететь в Приморск. Олейник краем уха услышал гортанный акцент Левона Рубеновича:

— Я прошу направить с нами в Приморск и доктора Евдокимову!

Олейник, не оборачиваясь, усмехнулся. Тумасян наступил своей амбициозности на горло и хочет, чтоб его помощницей была Наталья. Это подвиг для гордого сына армянского народа. Побороть понты и признать, что эта малявка — незаменимый спец!

«Все-таки есть хорошие люди в моем окружении», — подумал он, распахивая дверь.

Ему еще хватило силы, чтобы дойти до кабинета, сесть в кресло и принять кардикет. Голова закружилась, он протянул руку и нажал кнопку связи с секретарем штаба. Из динамика раздался женский голос: «Роспотребнадзор. Слушаю!» Олейник попытался что-то сказать, но из горла доносился только хрип. Он словно сквозь вату увидел и услышал, как в кабинет вбегает Думченко, следом еще несколько врачей. Его уложили на пол, расстегнули рубашку. Кто-то брызнул еще изокетом в рот, и Олейник окончательно потерял сознание.