Глава четвертая

Честно говоря, я не рассчитывал, что удастся так легко договориться с профессором Гороховым. Рассчитывал на его долгое и нудное нытье и попытки уговорить меня. Я же приготовился быть вредным, как Баба-яга вкупе с Кощеем Бессмертным, несговорчивым. Но Георгий Георгиевич оказался в действительности умным человеком, принял мои доводы и согласился с ними. Да с ними в самом деле было трудно не согласиться. Боевые действия — это не шахматы, там думать надо. И желательно думать предельно быстро. Тем более взвод отправлялся на нестандартные действия. В отличие от тех, кто прошел Афган, мы не имели специальной подготовки к «подземной войне». А там требовалась подготовка особая. Недаром же в Израиле существует специальная служба под названием «Яхалом» — это подразделения спецназа инженерных войск, специализирующиеся на «подземной войне». Более того, я даже вспомнил, что в этой службе есть специальное подразделение «Самур», которое непосредственно работает в подземных сооружениях. Откуда я это знал, вспомнить не мог, но вспомнил даже название. И потому, думая о том, что представляет собой моя память, задал профессору Горохову на прощание вопрос:

— Георгий Георгиевич, ваше задание я обещаю выполнить со старанием, а пока у меня к вам есть свой вопрос. Вы как специалист можете мне объяснить, что представляет собой человеческая память? Вот я сейчас только вспомнил, что есть такое подразделение израильского спецназа инженерных войск, как «Яхалом». Подразделение это специализируется на различных инженерных задачах, а внутри него есть другое подразделение, называемое «Самур», которое специально создано для ведения «подземной войны», то есть специализируется на войне в тоннелях — разыскивает их, ведет бои под землей, взрывает и уничтожает подземные коммуникации противника. Кажется, слово «самур» переводится как «хорек». Я не могу вспомнить, откуда у меня в голове взялись эти данные, тем не менее сами данные помню. Что это за особенность такая?

— А вам очень важно знать, откуда эти данные в голове появились?

— Нет. Это не принципиальный вопрос.

— Могу только догадаться, что вам и вашему взводу предстоит столкнуться именно с «подземной войной». И ваш мозг услужливо выудил из своих глубин эти понятия. А откуда они там, вы вспомните, когда в этом будет насущная необходимость и мозг решит, что вы должны вспомнить. Я уже, кажется, говорил вам, что не человек управляет мозгом, а мозг человеком. Человек, по сути своей, это только звучит гордо. В действительности это все не совсем так. Котенок, глядя в зеркало, видит там льва. И человек видит только то, что желает видеть. А в действительности он совсем не такой, каким себя представляет. И, видимо, никогда, при всем уровне техники в дальнейшем, может быть, даже в далеком будущем, не сумеет создать что-то подобное мозгу. Мозг — это гиперсеть гиперсетей, и никто в настоящее время не может сказать, как он работает. Сам же мозг не желает делиться с нами своими тайнами. Вернее, теми знаниями, которые в него заложены.

— Наверное, у каждого человека разный запас знаний, — попытался я показаться умным и высказал свое мнение, вместо того чтобы молча слушать.

— Обычно наука рассматривает средний человеческий мозг. А в среднем мозгу содержится более ста миллиардов нейронов и квадриллион синаптических связей. Объем информации, который помещается в мозг, в средний мозг, я повторю, два с половиной петабайта, то есть тысяча тетабайт, а это, чтобы было понятно, я разъясню, три миллиона часов просмотра телевизионных передач, на что потребуется триста лет. Вот вам где-то попала в мозг информация. Она там отложилась и ждала своего часа. Сегодня понадобилась, и мозг выдал вам ее в том виде, в котором пожелал или, если говорить точнее, счел необходимым выдать. И при этом он снисходительно позволяет вам думать, что это вы сами вспомнили, что это вы, такой умный, мозгом управляете.

Я вот сейчас вспоминаю годы своей молодости и не могу забыть, как мы отовсюду, откуда была возможность, выуживали информацию. Ее не хватало катастрофически. А сейчас процесс превратился в обратный. Благодаря развитию информационных сетей, и Интернета в особенности, стоит набрать в строке поиска тему, как информации появляется столько, что ее невозможно даже полностью прочитать, потому что тогда ничего другого сделать не успеешь. Тем не менее ищем что-то и читаем, пытаемся систематизировать, впрочем, без особого успеха. А мозг наш все систематизирует, все откладывает на нужной полочке и помнит, где что лежит. Если бы он решился поделиться с нами и объяснил, как он это делает, мир бы пережил информационную революцию. Но мозг мудро выдает только то, что в него заложено, и строго в необходимый момент, как сейчас выдал вам.

— Значит, в какой-то особо опасный момент, извините, Георгий Георгиевич, но я задаю сугубо практический вопрос боевого офицера, мозг может подсказать мне путь к спасению, если я со своим взводом попаду в критическую ситуацию. У него же должно быть чувство самосохранения, и он понимает, что если погибну я, то погибнет и он. И мозг должен найти путь к спасению. Так? Я правильно читаю ситуацию? В данном случае я не говорю о том, как поведет себя мозг, если я вздумаю закрыть грудью амбразуру ДОТа. Я о более простой ситуации.

— Принципиально вы размышляете правильно. Но не каждый пожарный знает, как вести себя, если человек провалился на водоеме под тонкий лед, и спасатель на водах не всегда сможет оказать помощь пострадавшему на пожаре. То есть в мозге должна храниться информация о том, как вести себя в данной ситуации, то есть у вас должен быть определенный опыт и определенные знания. Это то, о чем вы говорили, когда отказывались взять с собой нашу группу. А мозг воспринимает опыт всегда, он всегда находит даже то, на что вы внимания не обращаете. Гуляете вы по лесу, пошли на рыбалку или бегаете на лыжах. Мозг постоянно учится, даже тогда, когда вы это не замечаете, и потом помогает вам вести себя правильно, если возникает аналогичная ситуация. А это, если брать логическую аналогию, значит, если у мозга есть опыт выхода из сложной ситуации, он подскажет его вам. Если этого опыта у мозга нет — уж не обессудьте. Если бы мозг все знал заранее сам, тогда ни на одной войне не было бы погибших.

— Значит, обучение мозга происходит вместе с опытом? — задал я наивный вопрос.

— Не обязательно. Существуют и вербальные способы обучения, и зрительные, и осязательные. Мозг учится всегда. Все органы чувств работают на мозг и дают ему информацию. Иначе просто не было бы необходимости учить людей в школах и университетах, не было бы возможности доносить до них знания, и людей учили бы только на основе жизненного опыта. Но все, что я так безоговорочно утверждаю, это только верхняя часть айсберга. Вот, — Георгий Георгиевич показал пальцем за окно, где на оконный слив села синица и стала стучать в стекло клювом. — Мы можем только догадаться, с какой целью синица стучит в стекло. А узнать это точно мы не можем. Даже если мы нашпигуем весь мозг птицы электродами, чтобы снять информацию, мы ничего не узнаем о том, как и что синица думает, каким она видит мир за этим стеклом и что она пытается сообщить людям своим стуком. Мозг не допускает нас к разгадкам своей природы, даже когда это касается такой примитивной птицы. Я не говорю уже о воронах, имеющих достаточно маленький по размерам мозг, лишенный коры, и в то же время ворона по своему интеллектуальному развитию не уступает приматам, по крайней мере некоторым из них. А к приматам, напомню, относятся не только обезьяны, но и человек. Что же о реальном человеке говорить, который носит в себе многократно более сложный мозг, чем у синицы или вороны. Мы — ученые, занимающиеся изучением мозга, в состоянии определить только отдельные участки, отвечающие за конкретные действия, за способность бегать, точно стрелять, прыгать, скакать или драться на кулаках. На этом основано действие моего стимулятора. Но как работает сам мозг, этого не знает никто, кроме его самого. А он не слишком разговорчивый.

— Спасибо, Георгий Георгиевич, за информацию. Главное, что я из всего этого понял, что моему мозгу для участия в конкретных действиях следует основательно подучиться, поскольку встретиться нам предстоит с людьми, имеющими непосредственный опыт боевых действий под землей. А мне и моему взводу такой опыт приобрести было негде. Это значит, что я сейчас отправлюсь к себе в кубрик, сяду за компьютер и буду искать все, что касается поставленной нам задачи. Все подряд смотреть, поскольку пока я не имею понятия, что именно может нам понадобиться.

— Мудрое решение, — согласился Георгий Георгиевич, шагнул к тумбочке, вытащил оттуда большую картонную коробку, раскрыл и вынул флакончик типа того, с которым он бегал марш-бросок. Протянул мне: — Надеюсь, стимулятор поможет вам воспринять больше необходимой информации. И потом тоже поможет. У меня найдется экземпляр стимулятора для каждого вашего бойца, не волнуйтесь. Здесь, в этой коробке, не все.

— На общем здоровье употребление стимулятора как-то может сказаться? — Свое здоровье я предпочитал беречь и заботился о нем.

— На здоровье сказываются те виды стимуляторов, которые относятся к запрещенному к применению спортсменами допингу. При этом есть спортивные допинги, которые организму только пользу приносят. Хотя любой спортивный допинг по большому счету это тоже стимулятор, и не более. Но я открою секрет своей работы. Сама мысль зародилась тогда, когда я работал с различными спортивными сборными страны. И пришла она ко мне после получения информации о том, что американские спортсмены используют во время подготовки к соревнованиям так называемый музыкальный допинг. Звуки тоже в состоянии воздействовать непосредственно на мозг, хотя и не с такой силой, как запахи. Не напрямую работают. Вернее, работают снаружи, из окружающей среды, тогда как запахи действуют напрямую изнутри.

Звуки — это тоже своего рода допинг. Звуки определенного диапазона влияют на конкретные участки мозга, активируя работу отдельных групп мышц, необходимых в том или ином виде спорта. Отдельные запахи могут оставлять следы в легких, в крови и моче, поскольку распространяются по всему организму. Звук в этом отношении безопаснее. Он следов не оставляет, хотя и действует слабее. Но все же действует. Не случайно в Интернете продают музыкальные наркотики, созданные на основе бинауральных звуковых волн. Человек в наушниках слушает определенную музыку и в результате впадает в трансовое состояние. Поскольку я не планировал получать разрешение антидопингового комитета на использование своего стимулятора, я решил использовать не звуки, а запахи как более действенное средство. Но никакого сравнения с настоящим допингом это средство не выдерживает. Во-первых, мой стимулятор воздействует напрямую на участок коры головного мозга, тогда как спортивные стимуляторы рассчитаны в основном на воздействие на центральную и периферическую нервные системы.

К допингам относятся эфедрин вместе с псевдоэфедрином, кофеин и стрихнин, фенотропил, мезокарб и другие, подобные им. Многие из этих соединений входят в состав противопростудных и противогриппозных лекарственных препаратов. Но там прием должен идти под наблюдением врача и не в таких дозах, которые необходимы для использования в качестве стимулятора. При этом стимуляторы-допинги часто вызывают побочные эффекты. Такие как повышение кровяного давления и значительное ускорение сердечных сокращений, могут повлиять на деятельность центральной нервной системы, вызывают изменения теплорегуляции организма и способны вызвать тепловой удар с последующим коллапсом и смертельным исходом. Кроме того, длительный прием этих препаратов в состоянии вызвать эффект привыкания и потребность в постоянном применении. Что вам, участнику боевых действий, естественно, не нужно. Мой же стимулятор побочного воздействия не имеет, разве что добавляет сил. А при тренировке мозга полученные под воздействием стимулятора навыки становятся устойчивыми.

— Тренировка мозга? — Я, как человек, который всю свою жизнь занят тренировкой в том или ином аспекте деятельности, конечно, не мог этим не заинтересоваться. — А как такая тренировка проводится?

— Поскольку стимулятор работает на запахе, хорошо бы чаще различать запахи и систематизировать их. Например, различать по запаху выхлопы автомобиля с бензиновым двигателем и дизельным. Но здесь вовсе не обязательно строго на запахи опираться. Тренируется ведь не нос, а мозг. Хорошо сказываются на мозге занятия музыкой…

— А если мне медведь на ухо наступил и даже простую гитару я рассматриваю только как оружие, которое можно надеть противнику на голову? Это я, Георгий Георгиевич, конкретно о себе говорю. А во взводе у меня есть и музыканты. Два человека.

— Есть еще занятия спортом. Но там главное, чтобы разные руки работали по-разному. Точно так же, как в музыке. Например, при игре на фортепиано. Одна рука играет свое, другая — свое. Именно потому ритмичная современная музыка мозг тренировать не в состоянии. Более того, она мозг, если он ее не отвергнет, разрушает. А когда отвергает, ритмичная музыка, например тяжелый рок, действует на другие центры тела, в основном на нервные окончания, и, как правило, на те, что находятся ниже пояса. Отсюда и современные танцы. Движения характерные. А для мозга бокс хорош. Разные удары с разных рук, с разных направлений, с разных дистанций, чередование прямых, боковых, апперкотов, причем не в повторяющемся порядке. Прекрасную тренировку, может быть, даже самую лучшую, дает игра в настольный теннис двумя ракетками. Но там следует сначала научиться играть левой рукой и только потом двумя. Учиться этому следует одновременно с противником, чтобы ваш мозг не чувствовал себя заранее проигравшим и, значит, ущемленным. Он в этом отношении — существо весьма щепетильное. И противника следует подбирать равного по силам. Мозг самолюбив, хотя к человеку часто проявляет снисходительность. Именно снисходительность, хотя это и звучит немного оскорбительно. Но как иначе можно назвать ситуацию, когда мозг дает человеку право думать, что это именно он оценил ситуацию и принял правильное решение.

— А в настоящем бою? Там противника себе не выбирают.

— Там у мозга начинает работать инстинкт самосохранения. То есть наступает как раз тот момент, о котором вы спрашивали, когда мозг работает на основании опыта и, в дополнение ко всему, в ускоренном режиме. Вы, видимо, обратили внимание, когда я вам говорил раньше, что человек начинает действовать только через тридцать секунд после того, как мозг примет решение. Это, понятно, не абсолютная величина. В разных ситуациях мозг дает разные команды. Бывают даже такие, когда мозг опережает события. Особенно это проявляется при работе с моим стимулятором. Понюхав его, вы вправе ждать от своего организма всего, чего желаете. В том числе и повышения интуиции.

— Это тот же стимулятор, который утром нюхал рядовой Максимов? — осторожно спросил я.

Профессор отчего-то слегка смутился. Тем не менее ответил без задержки:

— Нет. Тот был специфический. Для бега. Этот более обширного характера. Работает и на интеллект, поскольку вы намеревались пойти поработать на компьютере, и на физическое состояние. Здесь смесь различных препаратов. Но смесь точно выверенная. И потому я попрошу вас все свои ощущения наговаривать на диктофон вашего планшетника. А по возвращении я попросил бы вас написать рапорт-отчет об испытаниях препарата. Обещаете, командир?

— Нет проблем, Георгий Георгиевич. — Я встал и протянул профессору руку, прощаясь. Он даже поморщился, стараясь сжать мне кисть с силой, чтобы показать свою физическую форму. Но его силы явно не хватало, чтобы от боли поморщился и я.

Из штабного корпуса я сразу направился к себе в казарменный кубрик, где сел за общий компьютер. Благо мне никто не мешал, поскольку все офицеры, кроме меня, были со своими подразделениями на занятиях. Пользоваться системой поиска я умел, проблема была только в том, чтобы выйти из сегмента российского военного Интернета и войти в мировую сеть. Это у меня никак не получалось сделать на самом компьютере, кто-то из командиров взводов говорил, что делал свободный переход, хотя эти сети не соединены, и российский сегмент военного Интернета работает вне связи с общим Интернетом.

Пришлось обойтись более простым, но действенным способом, которым я обходился и раньше, — просто переключил кабель из розетки в розетку. А дальше я уже быстро нашел все, что мне было нужно. Сначала скопировал искомое отдельными материалами в созданную папку в защищенной моим собственным паролем личной директории, потом начал читать все по порядку.

После того как прочитал добрых два десятка страниц мелкого набора, почувствовал, что у меня начинает голова идти кругом, и тогда я вытащил из кармана флакончик профессора Горохова, отвернул крышечку и понюхал содержимое. Запах был полевой, цветочно-щемящий, с примесью полыни. Не приторно сладкий и даже приятный. Мне такие запахи нравились, напоминали про жаркое лето, про цветочные луга. Не хотелось смотреть в окно на снег, покрывающий «полосу разведчика», что пролегала за казарменным корпусом. Снег там был хорошо утоптан, поскольку ежедневно на «полосе разведчика» занимались несколько взводов. Тем не менее это был снег, и он красноречиво говорил о времени года.

Признаться, я не слишком верил, что такое простое дело, как нюхание какой-то непонятной жидкости, в состоянии помочь мне разобраться с материалами и систематизировать их. Но мысль о систематизации появилась после того, как я вспомнил слова Георгия Георгиевича о том, что раньше, как он помнит, приходилось мучиться в поисках информации, а сейчас благодаря информационным системам поступает ее так много, что даже прочитать бывает невозможно, не только внимательно изучить. И он не понимает, каким образом мозг эту информацию классифицирует, не знает, как вытащить из мозга подсказку, как классифицировать поток самому. Я, несмотря на некоторое недоверие, все же понадеялся на помощь стимулятора как на определенное чудо науки. И взрослому человеку хочется иногда чудес, как хотелось их в детстве.

И почти сразу в голову пришла мысль, что следует для начала выбрать главное — как обнаруживать тоннели, хотя, по правде говоря, мне вместе со взводом должны были показать вход в уже найденный тоннель. Но я на всякий случай решил систематизировать все данные. Вдруг придется искать тоннель самостоятельно? Исключить такой вариант было нельзя, учитывая опыт противника. А предусмотреть следовало все возможные варианты развития событий.

И потому, открыв еще одну папку и обозначив ее первым — не главным, а только порядковым — номером, я переместил туда несколько материалов и принялся за их изучение. О многих приборах, которые предлагалось использовать, я даже не знал. Например, впервые слышал, что такое георадар. И уж совсем «темным лесом» мне показались приборы электрорезонансной томографии и органы микросейсмических технологий.

С последними я быстро разобрался и понял, что они применяются, когда ведется поиск строящихся тоннелей. Значит, это мне и изучать необходимости не было. Утешением моей малограмотности послужило сообщение, что практически вся граница России, где есть возможность протянуть под ней тоннели, оборудована такими приборами. Я бы еще поверил, что в Советском Союзе так оборудовали границу. Там была не только контрольно-следовая полоса и несколько рядов колючей проволоки вдоль всего периметра, там была еще и мощная система электронного контроля. А российская измененная граница требовала больших финансовых вложений, которые государству пока были, как мне думалось, недоступны.

Отдельные участки границы хорошо оборудовали, это я знал. Например, с прибалтийскими странами, вступившими в блок НАТО. Но всю границу оборудовать скорее всего просто физически не успели, да и финансово это недешево. Как я слышал, отдельные участки границы вообще только время от времени проверяются патрулями-нарядами и являются практически открытыми для перехода знающими местность людьми. Особенно грешит этим Дальний Восток.

Однако раздумывать об этом у меня не было ни времени, ни желания. Я уже слышал голоса в казарме. Значит, какие-то взводы уже вернулись с занятий и готовятся к обеду. Время шло, и я спешил. Дважды в кубрик кто-то заглядывал. Так вот, без стука в дверь солдаты заглянуть не решились бы. Из этого я сделал вывод, что это кто-то из командиров взводов приходил, бросал взгляд на мою сосредоточенную спину и уходил, чтобы мне не мешать.

Я изучал вопрос. Электрорезонансная томография, или магнитно-резонансная, как ее еще называют, считалась наиболее действенным и современным средством поиска готовых тоннелей. Но, изучив методику работы, я решил, что для взвода и это не подойдет. Методика чем-то напоминала геофизические исследования и скорее всего была развитием именно геофизического метода, как я его понимал. Только здесь предлагалось бурить скважины и закладывать в них электроды, чтобы прозванивать подповерхностные пласты земли. А как бурить, если под ногами камень, а сам тоннель каменную преграду обходит или с одного из боков, или вообще снизу. Но камень-то за пару минут не пробурить!

Георадар, иначе называемый подповерхностным радаром, представлял собой импульсный УКВ-радиолокатор, определяющий изменения в непрерывности грунта. Как я понял, это было более продвинутое исполнение обычного металлоискателя. И способен он был искать не только пустоты, но и места залегания воды, что помогало копать колодцы в нужном месте и отслеживать подземные инженерные коммуникации.

В моем понимании это был наиболее приемлемый для нас вариант. Еще раз переключившись из одной розетки в другую, уже в военном Интернете я нашел нужный нам прибор, обычно применяемый подразделениями саперов для поиска заложенных глубоко под землю взрывных устройств. Вообще-то прибор этот был не военного назначения, хотя успешно использовался армейскими саперами. Производила его какая-то совместная российско-американская фирма, и назывался он «Кобра». «Кобра» допускала поиск пустот на глубине до шестидесяти метров, и у меня было сомнение, что бандиты будут забираться под землю глубже. Отметив для себя, что такой прибор необходимо затребовать, я перешел к следующему разделу.

Открыл новую папку под порядковым номером «два» и перебросил туда все материалы об исследовании подземных коммуникаций. Из прочитанного узнал, что еще во время Вьетнамской войны в составе армии США и их союзников, в частности Австралии и Новой Зеландии, существовали специальные подразделения для ведения боевых действий в тоннелях, которые партизаны строили во множестве. Назывались эти подразделения, естественно неофициально, отрядами «тоннельных крыс». Продолжительность их жизни была очень мала в сравнении с любым другим видом войск.

Меня, признаться, сильно смутило, что в отряды «тоннельных крыс» подбирались солдаты низкорослые, сухощавого телосложения, имеющие крепкую нервную систему. Это было три основных критерия отбора. В спецназе ГРУ, говоря честно, редко можно встретить среди солдат великанов, хотя тоже такие иногда бывают, но даже если по росту все мои солдаты подходили, хотя и не были карликами, то вот относительно худощавости говорить было сложно. Те физические нагрузки, что выпадают на долю солдат спецназа ГРУ, даже вопреки желанию, делали из солдат крепкогрудых и широкоплечих мощных мускулистых парней. В материалах не говорилось, что служило критерием такого отбора, но догадаться было не сложно.

Как правило, под землей ощущается недостаток кислорода. А худощавому человеку кислорода требуется намного меньше, чем атлету. Но я решил, что не намереваюсь со своим взводом создавать в спецназе ГРУ отряд «тоннельных крыс», и операция эта будет разовой. Значит, можно перетерпеть. Кроме того, постоянно работающие на больших глубинах шахтеры вовсе не сплошные хиляки и ходячие скелеты со впалой грудью. Значит, и там можно жить. Что же касается устойчивости нервной системы, то в этом компоненте солдаты и офицеры спецназа ГРУ могут потягаться с представителями любого вида вооруженных сил любой страны.