Глава четвертая

— Я попрошу вас сосредоточиться и пробудить все свое буйное воображение. Буйное потому, что я даю вам возможность побуйствовать. А завтра вы будете буйствовать уже по отработанному сценарию. Даю вводную часть… Время: десять утра с какими-то минутами. Минуты роли не играют. Представьте себе, что вы на месте действия. То есть на стоянке такси неподалеку от гостиницы «Космос», через дорогу от ВДНХ. Позади остановка общественного транспорта. Там останавливаются троллейбусы, автобусы и маршрутные такси, что движутся от ВДНХ по Ярославскому шоссе к выезду из города.

Ваша стоянка обособлена небольшим дорожным «карманом», то есть расширением дороги, специально для остановки транспорта. Но все легковые машины, такси, которые ждут пассажиров, там поместиться не могут, и потому несколько машин может стоять просто на дороге, прижавшись к бордюру. Алексей Афанасьевич подъезжает и становится последним. Юнус, Анвар, вы стоите группой, вдвоем или еще с кем-то. Обсуждаете… Ваша реакция?

— Что за хрен подъехал? — спросил Анвар.

— Какой-то залетный? — задал свой вопрос и Юнус.

Генерал сделал предположение, показывая, как отработанно контролировать ситуацию:

— Те парни, что с вами стоят, хотят подойти к новичку и выяснить отношения. Ваша реакция?

— Мне вчера вечером у Алишера говорили, что какой-то новый парень из Краснодара подъехал, будет у нас работать… — сразу среагировал Юнус. — Наверное, он. «Двадцать третий» регион на номере. Это ведь Краснодар?

— Краснодар, — подтвердил Анвар. — Я там жил. Краснодарский край. Там только в Майкопе у адыгов «ноль первый» регион, и в Сочи «девяносто третий». А «двадцать третий» — сам Краснодар и вся Кубань. Он, значит. А знакомиться с нами не хочет, брезгует, что ли? Если б на «мерине» ездил, я бы еще понял, а то машина-то, как у всех…

— Только новая, — заметил Юнус. — Не хочет знакомиться, да и хрен с ним. Не мы же к нему в друзья навязываться должны…

— Стоп… — Я повернулся в сторону Кабакова. — Юнус говорит, что слышал у Алишера разговор о человеке, приехавшем из Краснодара. А если эти слова дойдут до самого Алишера? Получается, что мы Юнуса подставим?

У меня сработала естественная реакция. Я старался «прощупать» все концы, входы и выходы из ситуации и просчитать последствия.

— Обижаешь, старлей, — генерал успокаивающе поднял руку. — Конечно же, мы все это продумали. Такой человек в самом деле приезжал к Алишеру, имел с ним разговор. Он и правда из Краснодара. Из самого города. Договорился, что оплата «разрешения на работу» будет производиться еженедельно. Так что можешь какое-то время не беспокоиться о встрече с Алишером. Неделю тебя никто не спросит, когда ты расплачиваться будешь, а через неделю, надеюсь, будешь на новом месте трудиться.

Тот парень из Краснодара настраивался всерьез поработать. Но тут внезапно позвонили из дома, и он решил срочно вернуться. Что-то у него там случилось. Так что здесь придраться невозможно. Все просчитано… — Сергей Павлович дал новую вводную. — Ситуация меняется. Подъезжает Ивон, становится последним, за Алексеем Афанасьевичем. Хотя между ними, возможно, и еще кто-то остановится. Все машины мы проконтролировать не можем. В это время сразу, как Ивон подъедет, к машине Алексея Афанасьевича подбегает женщина с двумя тяжелыми сумками, с разбегу забрасывает их в машину, а сама садится на заднее сиденье, что-то говорит, торопит, жестикулирует. Алексей Афанасьевич начинает выезжать. Реакция на его действия?

— А какого хрена он пассажира без очереди взял?! — возмущается Анвар. — Я шагаю в сторону дороги и перекрываю выезд. Не поедет же он на человека. Еще не успел совсем принаглеть, надеюсь, остановится. Он только-только в Москву приехал, москвичом стать не успел…

— Я выхожу на дорогу вслед за тобой, — поддержал Юнус.

Я согласно кивнул, принимая их действия. И включился в разработку сценария.

— Я и не наглею. Мне ни к чему наезжать на человека. Останавливаюсь, ставлю машину на «ручник», выхожу на дорогу, спрашиваю, в чем дело, что им от меня надо?

— Я тебя хорошо матерю, сразу, без предварительных «базаров», — обещает Анвар. — По-русски матерю, но претензии высказываю на аварском языке.

— Я его не понимаю и нагло, с усмешкой, прошу тебя перевести.

— А я обещаю вместо перевода в морду дать, — теперь Юнус берет активную роль на себя. — Я человек южный, характер у меня горячий…

— Я еще раз усмехаюсь и предлагаю попробовать…

Юнус вместо ответа вытаскивает из-под полы легкой куртки национальный узбекский нож и приставляет мне к животу. Мои действия быстры и выверены. Я слегка изгибаюсь, чтобы направление удара ножом проходило мимо моего тела, одновременно с этой же целью разворачиваю корпус боком и в то же время захватываю Юнуса за запястье. Не хватаю за руку, а только захватываю кисть и загибаю ее «кочергой». Прижимаю нож боковой поверхностью к животу, — свои слова я сопровождал действием, — живот надуваю, и лезвие ножа работает как рычаг, который выворачивает противнику кисть. Нож падает мне в руку. Я имею возможность полоснуть Юнуса тем же ножом хоть по лицу, хоть по горлу, хоть по пузу, но я не настолько кровожадный, да и ответственности не хочу, и потому всего лишь бью его локтем в лицо.

Этот удар я только показываю, но не наношу.

— Юнус падает, как убитый! — продолжает за меня сам Юнус, падая на татами и дергая ногой, как в судороге. — Лежит и не шевелится. Судорога проходит. Юнусу не хочется получить удар ножом, который у него отобрали. Со стороны это смотрится глубоким нокаутом. Стопудово! Без оговорок. Юнус готов пострадать за дело, и такой удар переживет…

Он говорил самодовольно, и я мысленно пообещал ему, что завтра нокаут будет настоящий. Стопудово — настоящий!

— Анвар! — напомнил генерал, поторапливая дагестанца.

— Кавказцы друзей никогда в беде не бросают, — заявил Анвар. — На том весь Дагестан стоял, стоит и будет стоять.

Я возразил, но опять только мысленно. Много раз видел, как они друг друга бросают, несмотря на высокие слова, которые любят говорить.

— Действия? — напомнил я.

— Твои действия? — ответил он, требуя от меня продолжения. Я понял, что его останавливает. Нож в моей руке! Здравомыслящий человек, даже тот, кто не бросает друга в беде, на нож сам не полезет. Собственную жизнь человек обязан беречь сам, потому что посторонние это делают несомненно хуже.

— Я отбрасываю нож Юнуса в сторону. — Я же завтра не собирался никого резать, и потому мне нож был не нужен. В реальной, не контролируемой ФСБ ситуации я его, конечно же, не отбросил бы. Я бы припугнул им Анвара, а сам бы нанес ногой хай-кик или еще какой-нибудь удар. Все зависит от ситуации и от позы, в которой нахожусь я и мой противник. Но пока требовалось другое. — Я показываю, что конфликт исчерпан и я не собираюсь продолжать драку.

Я отбросил нож Юнуса в сторону.

— А я вытаскиваю свой нож. — Анвар достал черненый китайский нож, купленный, видимо, в киоске, слегка согнулся, изображая некую боевую стойку, и мелкими шагами начал приближаться ко мне. Так шагал, словно пальцами ног перебирал… Юнус по-прежнему лежал без движений, не торопясь принимать участие в продолжении «разговора». Он завтра точно не пожелает этого, решил я, и вдруг вспомнил, почему я так на него обозлился, хотя, казалось бы, серьезной причины и не было.

Когда-то в молодости я, будучи лейтенантом, служил на Памире. Наш разведцентр располагался в старинной казачьей крепости на окраине Хорога, к тому времени покинутой российскими пограничниками, долгие годы обживавшими эти старые строения.

Мы с товарищем вечером возвращались в казарму, когда на нас напало пятеро обкуренных парней. Просто так, без причины. Анаша руководила их поведением. Мне в тот раз таким же ножом, как у Юнуса, сильно порезали руку. Нож я тогда отобрал, после чего сам нанес противнику удар в шею. Но бил я машинально в самое уязвимое место — в сонную артерию. На ноже оставались мои отпечатки пальцев, и оставлять его не месте драки было нельзя. Мой товарищ воспользовался табельным пистолетом и застрелил четверых. Пятый после ранения в шею тоже не выжил. Ранение в сонную артерию всегда смертельно.

Было следствие, но никто драку не видел, и российские военные были вне подозрения. Пулевые ранения редкостью в тех местах не были, поскольку оружия на руках у местного населения хватало с избытком. Даже дети играли в войну с настоящим автоматом, я сам это видел. Правда, магазин, судя по весу, был без патронов, тем не менее сам факт такой игры говорил о многом.

Мы с товарищем, конечно, все рассказали командиру, как только вернулись в часть. И нас уже той же ночью машиной отправили в поселок Воссе, откуда мы вылетели сначала в Душанбе, а потом в Москву. Дело было закрыто, как и многие аналогичные дела того времени.

Единственное, что могло бы стать доказательством нашей вины, следы крови на земле. Моей крови, если бы ее смогли идентифицировать. А свою раненую руку я никому не показывал, и повязку долго еще прятал под рукавом. Нож я, кстати, забрал с собой. Кровь с него была смыта. Уже не помню, куда он делся. Кажется, я при увольнении подарил его кому-то из своих солдат-срочников, с которыми тренировался. Но я хорошо помню, как долго не заживала моя рана. Белый тонкий шрам на предплечье остался до сих пор. Мягкие ткани были прорезаны до кости, кость обнажена. И потому такие ножи я не люблю. Как не люблю, когда люди в городе ходят, вооруженные ножами.

Стойка Анвара меня просто позабавила. Я чуть не рассмеялся. И было от чего. Он стоял, согнувшись и слегка присев, лицом ко мне во фронтальной позе. Ноги держал намного шире плеч и опирался при этом на всю ступню. Нож Анвар держал верхним хватом, то есть лезвие смотрело из кисти вверх, но он не выставил его вперед, а прижал к боку, словно угрожал мне оттуда. Но чтобы ударить из этого положения, следовало еще со мной предельно сблизиться, чего я, естественно, ему бы не позволил.

Я, не наклоняясь, быстро шагнул вперед, нарушая дистанцию, и нанес ему удар основанием ладони в лоб. Противник тут же упал на спину — подвела неправильная стойка. А я следующим шагом наступил Анвару на руку, показал, как добиваю его, лежащего навзничь, ударом кулака в челюсть, после чего подобрал его нож.

И только после этого протянул руку, помогая Анвару встать. Он встал, энергично массируя себе запястье, на которое я наступил. Подошва моих берцев жесткая и рифленая, способна продавить мышцы до боли. Тут же поднялся и «нокаутированный» Юнус. Подобрал свой нож. Анвар поднял свой. Оружие тут же было спрятано под одежду.

— Со стороны выглядит правдоподобно… — оценил генерал Кабаков.

— Кто тебя учил так близко к телу нож держать? — спросил я Анвара и показал стойку с ножом около пояса. Ту самую стойку, в которой он стоял.

— Ивон учил. Он у нас специалист по ножевому бою. Говорит, если рука впереди будет, ее захватить легко.

— Кто попытается захватить руку с ножом, сам без рук останется, — сказал я. — Большая часть ударов ножом — режущая. А если говорить точнее — полосующая…

Я успел еще получить новенький военный билет рядового запаса, где, правда, указывалось то, что я, по решению Военного Трибунала, разжалован в рядовые из старших лейтенантов и уволен из армии — что мне лично не слишком нравилось, потому что такое событие может вызвать ненужные вопросы у того, кто возьмет этот военный билет в руки. Но военно-учетная специальность в новом военном билете была указана правильно. Знающий человек по этому номеру ВУС сразу определит, что я бывший офицер спецназа ГРУ. Этого я и не скрывал. Так говорила и моя «легенда», а изменять ее я не намеревался.

Чтобы избавить себя от похода в магазин со «старшим братом», я еще какое-то время бесцельно поколесил по Москве, дожидаясь момента, когда стемнеет. Это чтобы узнать город и при искусственном освещении обрести какую-никакую привычку. Утренней поездки до дома было мало, я присмотреться к Москве не успел.

И только после того, как я почувствовал себя за рулем уверенно и при свете фонарей, я вернулся в знакомый двор, где теперь стояло так много машин, что я с трудом нашел место для парковки. Не очень удобное место — одним колесом пришлось на бордюр заехать. Но дорожный просвет моего «китайца» позволял это сделать. По дороге, когда убивал время, я сам, без компании «старшего брата», заехал в магазин, купил пельмени, килограмм яблок, полкило винограда, яйца и колбасу, несмотря на то, что это продукт, как я уже знал, вегетарианский. Было подозрение, что пельмени тоже следует отнести к вегетарианским продуктам, хотя цена говорила о другом.

Ключами я воспользовался только для того, чтобы войти в подъезд, заходить с ключами в квартиру, где находился хозяин, я постеснялся. На звонок в дверь долго никто не открывал, и я уже хотел было все же воспользоваться ключами, когда услышал тяжелые шаги. Должно быть, Юрию Афанасьевичу было сложно подняться и подойти к двери. Но он все же себя пересилил и подошел. Уважаю людей, которые умеют себя пересиливать.

— Что, брат, так долго? Я ждал тебя, ждал… — сказал он, распахивая дверь на всю ширину проема. — Пришлось одному в магазин сходить. А я твоего вкуса не знаю. Каждый свое предпочитает.

— Я по дороге сам заехал, — ответил я, оправдываясь, и протянул ему пластиковый пакет.

Подполковник заглянул, просмотрел содержимое, поморщился.

— А это?.. — Он показал кулак с оттопыренными большим пальцем и мизинцем.

— Я за рулем. Потому не потребляю…

Спиртным от него пахло не сильно, хотя подполковник был явно в определенной кондиции. Наверное, потому, что пил он не водку, а вино, которое имеет не только алкогольный запах, но и аромат. Может быть, он пил даже хорошее вино. Я не знаю, как обстоит дело в московских магазинах, но у нас в поселке хорошее вино купить было невозможно. Даже в красивых дорогих бутылках продавали откровенный суррогат. Хотя я и не большой знаток спиртных напитков, но разницу видно сразу.

Несмотря на откровенное неодобрение «старшего брата», я поужинал под его приглядом, после чего сел рядом с ним перед телевизором. Дома я вообще телевизор не смотрел. У меня просто времени на это не было, и здесь, в Москве, удивлялся, как может Юрий Афанасьевич смотреть глупейшие сериалы, где все поступки героев нелогичны, где даже режиссер, похоже, не понимает, какие чувства должен изображать актер. А герои сплошь такие, что хочется за нож схватиться и телевизор изрубить на куски. Останавливает в этом случае только то, что есть и другая категория героев — откровенные козы и козлы, вокруг которых все и вертится. Рубить коз и козлов просто так мне показалось лишним.

Устав от такого просмотра уже через полчаса, я спросил, где меня устроят на ночлег. Подполковник Ветошкин, все же сохранивший в себе представление об армейском порядке, раскрыл шкаф, где было аккуратно разложено по полочкам постельное белье. За другой дверцей шкафа, как я помнил, находилось записывающее устройство с камер видеонаблюдения. О том, почему камеры не работали во время моей беседы с генералом Кабаковым, Юрий Афанасьевич не спрашивал. Может быть, еще и сам не знал, что отправил полковнику Нифонтову пустой компакт-диск.

«Старший брат» выделил мне, что полагается из постельного белья, и молча, слегка недовольно, показал на диван в другой комнате. Видимо, Юрий Афанасьевич рассчитывал приобрести более разговорчивого квартиранта, с которым не грех было бы побеседовать на наболевшие темы перед видеокамерой. Но, как говорится, получилось: «от винта!» Я, впрочем, не заморачивался его хмуростью и идти навстречу желаниям подполковника Ветошкина и полковника Нифонтова не желал. И вообще, мне никогда не нравилось, когда меня снимают без моего согласия. Даже фотографируют, как любит делать, например, моя жена. Она постоянно ловит моменты, когда человек чем-то увлечен, и не думает о том, как он выглядит со стороны.

— Я рано уеду, — предупредил я. — Просыпаюсь я без будильника. Завтраком не побеспокою?

— Нет-нет, все в порядке… И света я не боюсь. Можешь включать хоть во всей квартире…

Проснулся я, как и полагается, когда за окнами было еще темно и неясно, что в домах напротив люди уже встают. Свет горел только в отдельных окнах и, как мне подумалось, там, где кто-то еще не ложился. Москвичи не привыкли спать по четыре часа в сутки, как полагается в спецназе ГРУ. Наверное, из-за меня в квартире подполковника Ветошкина нагорят дополнительные киловатт/часы электроэнергии, но я думаю, что ФСБ оплатит ему издержки на содержание «младшего брат». Тем более издержки эти будут небольшие. «Младший брат» даже питаться желает самостоятельно то ли в силу природной стеснительности, то ли из нежелания кого-то обязывать и в результате быть обязанным самому.

Выехал я тоже в темноте, поколесил по Москве, сделал несколько пробных посадок — подвозил людей за скромную цену, которую они сами назначали, но эта цена каждый раз была выше дневного жалованья командира взвода спецназа ГРУ. Я просто не знал московских цен на такси, и потому спрашивал в ответ:

— А сколько заплатишь?

Мне называли цену, я соглашался и ехал. Так, тренируясь, дождался нужного времени и направился к месту, где должна была разыграться заученная сцена. На ту самую стоянку, дань за работу на которой собирал уголовный авторитет Алишер.

Дальше все было разыграно как по нотам, с той только разницей, что в дело неожиданно вмешался еще один «бомбила», что стоял вместе с Анваром и Юнусом и другими парнями возле первой машины. Он не читал сценарий и не знал, что третий в этой ситуации — лишний. Знакомить его со сценарием у меня желания не было.

Пришлось действовать «по обстоятельствам», но мне это привычно. Есть в практике спецназа ГРУ такая специальная формулировка. Парень был настоящий громила ростом под сто девяносто сантиметров и весом явно за сто тридцать килограммов. Он обладал ярко-выраженным западноукраинским акцентом. Сами Анвар с Юнусом от его вмешательства даже слегка растерялись. А парень, видимо, считал себя не просто «крутым», но и неукротимым, хотя я его неукротимость определил бы как наглость и тупое непонимание опасной ситуации.

Он громко проклинал меня, обещая все муки «паяльника в заднице» и «утюга на животе», даже тогда, когда уже лежал после моих лоу-киков на газоне и не мог подняться на ноги. Добивать его я не стал. Может кому-то показаться чрезмерным, когда человек ростом сто семьдесят шесть сантиметров и весом в восемьдесят килограммов закатывает такого большущего типа в асфальт. Да и асфальт от его лексикона должно «пучить, как живот от квашеной капусты с молоком».

Позже я узнал от генерала, что одно колено я громиле все же сломал. А после громилы в дело вступили Юнус с Анваром. Юнуса я плотно уложил ударом локтя. Причем бил без жалости, по-настоящему. Анвара «уронил», как и было запланировано, ударом в лоб, после чего наступил ему коленом на локоть так, что заблокировал одну руку. Он попытался, как минувшим днем в спортзале, прикрыться другой рукой, но я выбрал для своего кулака кратчайшую траекторию и ударил прямым ударом снизу вверх.

Конечно, подействовал и дополнительный удар затылком об асфальт, но не моя вина, что Анвар ушел с газона, где почва была мягче. При этом я видел точку, в которую наносил удар. И знал, что перелом челюсти я ему обеспечиваю. И думал при этом, что хотя бы несколько дней парни с ножами не будут появляться на улицах. Местным жителям будет спокойнее. Может, я даже кого-то, сам того не ведая, спасу. Хотя я все же допускал, что ножи они носят не по природной агрессивности и не из национального колорита, а для самозащиты, поскольку профессия «бомбилы» в Москве более опасная, чем в других городах России.

В российской глубинке люди не имеют возможности так платить за такси, как москвичи, и потому «бомбилы», как я слышал, в провинции зарабатывают в три раза меньше московских. Потому в провинции их и грабят реже. А в Москве существуют, как меня предупреждали, целые банды, специализирующиеся на «бомбилах» и даже на легальных таксистах, хотя те выручку обычно сдают в кассу. А у «бомбил» все деньги в кармане. Порой это средства, заработанные за значительный период. Их просто негде больше оставить. И иметь при себе средства защиты, если не умеешь защититься руками и ногами, бывает просто необходимо.

Но это были не мои проблемы. Отбившись от агрессивных парней, я отвез женщину, что села ко мне в машину, на улицу Красной Сосны в какой-то автосалон, после чего сразу же вернулся на ту же стоянку. Никого из участников предыдущего действа я не застал. Только машина Ивона ждала в очереди уже второй. Сам он стоял в толпе других «бомбил», кивал в мою сторону, что-то рассказывая. Ему самому, видимо, уже рассказали. Травмированные парни уже уехали. Может быть, с пассажирами, хотя, скорее всего, без них. Состояние у всех троих должно быть нелегким.

Я не знал, решатся ли они обратиться в травмпункт, поскольку оттуда данные о любых побоях сразу передаются в полицию. Захотят ли они в полицию обратиться? В этом у меня было сомнение. Но я мысленно пожелал всем троим удачно добраться до кровати и хорошенько отдохнуть. При интенсивном московском автомобильном движении избитому человеку ехать за рулем не просто сложно, а опасно. Реакция уже не та, да и боль мешает сосредоточиться на дорожной обстановке.

Я сидел в машине, когда ко мне подошли двое «бомбил» — Ивон и какой-то щуплый и жилистый азербайджанец с тонкой и ехидной полоской усов на верхней губе. Меня всегда смешили такие усы, но кто-то, видимо, видел в них особый шик и потому носил. Но это дело вкуса, и моей вины в этом нет. Вкус тоже имеет право на то, чтобы быть испорченным.

— Что ты к обществу познакомиться не выйдешь? — спросил Ивон, когда я опустил боковое стекло. — У нас здесь коллектив сплоченный. А работа такая, что друг друга поддерживать надо. Без общества в этом городе никак не обойтись…

— Только чуть странное общество. Набросились сегодня на меня трое здесь же… Да еще с ножами! Еле отбился…

— Я видел. Как раз подъехал. Классно ты их отработал. Специалист, не иначе, сразу видно.

— Был специалист, да весь вышел… — вздохнул я с большущей вселенской тоской. Получилось вполне натурально. Даже я поверил бы, если бы не знал правды. А то недавно нюни распустил: нет, дескать, у меня артистических способностей. А они глубоко, видимо, заложены и только в нужный момент проявляются…

— Что так? — спросил азербайджанец с усиками.

— Ты из Дагестана? — спросил я в ответ, хотя уже определил его национальность каким-то неуловимым образом.

— Я из Азербайджана.

— Тогда, ладно… скажу…

— А если бы Раф из Дагестана был? — поинтересовался Ивон.

— Тогда не сказал бы ничего.

— Что, дагестанцев не любишь? — спросил Раф с некоторым вызовом. — Обидели они тебя, что ли?

— Я себя в обиду не даю. И сегодня уже доказал это. Только дагестанцы, мне кажется, должны ко мне относиться плохо. Я дважды по полгода в командировках в Дагестане был.

— И что ты там делал? — откровенно спросил Ивон.

— Убивал… — не менее откровенно ответил я. — Я был тогда командиром взвода спецназа ГРУ. Занимался уничтожением дагестанских банд, отлавливал парней, что от ИГИЛ на Кавказ направляются. Хорошо пострелять довелось…

Говорил я уверенно и жестко. Таким словам должны верить.

— Это биография, — согласился мой собеседник и протянул мне руку, представляясь: — Я Ивон из Молдавии. В Приднестровье ты, надеюсь, не воевал?

— Не-а… — отрицательно мотнул я головой. — Когда там война шла, я еще в школе учился. Можешь ко мне относиться с чистым сердцем.

— А что со спецназом? Почему ушел?

— Ушли… — поправил я. — Приговор Военного Трибунала Южного Военного Округа: «Разжаловать в рядовые и уволить из армии».

— За что так жестоко? Плохо воевал? Или еще в чем-то провинился?

Я поморщился.

— Говорят, хорошо воевал. Даже награды кое-какие имею. Их лишить не решились, потому что они кровью заработаны. Пусть и чужой, но — кровью. А потом подрался, троих идиотов на инвалидность отправил. Двое тоже с ножами на меня полезли, к моему счастью.

— Почему к счастью?

— Иначе меня просто посадили бы. Припаяли бы «Превышение мер самозащиты». Спецназовец ГРУ любым судом рассматривается как «человек-оружие». Это неофициально, но так оно и есть. Многие наши парни на этом погорели. Голыми руками дрались и под суд попадали. Но там еще один важный аспект учитывался. Так получилось, что при мне пистолет был. Я его даже не доставал. Одними руками обошелся. Пистолет в кобуре оставался, но его тоже учли.

— Нормально, значит, руками работаешь, — заметил молдаванин. — И ногами, я видел, тоже бьешь прилично.

Раф шагнул ближе, протянул руку и тоже представился, хотя я уже знал его имя, но смотрел он при этом на меня достаточно кисло. Моя биография даже в урезанном виде, без детализации, ему явно не понравилась. Вообще-то азербайджанцы с дагестанцами считаются родственными народами. Может быть, это сказалось, может быть, панисламское братство сработало, может, еще что. Но Раф не желал видеть во мне героя и откровенно показывал это всем своим видом.

— Значит, на службе драться научился? — спросил Ивон, который, в противовес товарищу, желал, как мне казалось, сойтись со мной ближе. Я вроде бы тоже против не был. Кроме того, сквозил в его вопросе какой-то особый интерес.

— И не только драться. На службе я много чему научился.

— Да, наверное, — согласился Ивон и мотнул черными кудрями. — Учат вас, я слышал, здорово. Ножа ты, по крайней мере, не испугался. Это я видел.

— Двух ножей… — поправил я. — Но меня еще в училище учили, если ты достаешь ствол, то стреляй. Это же касается и ножа. А доставать его, чтобы напугать — это для слабонервных. С мужиками такая показуха опасна.

— А кто тебя пугал? — спросил Раф с некоторым вызовом.

— Тот, что первым нож достал. Киргиз, как мне показалось.

— Узбек, — поправил Ивон. — Он просто нож к животу приставил. На удар не решился. Ты ловко у него нож отобрал…

— Отработанный вариант. Причем простейший. Точно так же отбирается и пистолет, если человек не стреляет.

— А если бы Юнус ударил? — продолжал Ивон свой допрос.

— Тогда последовал бы другой прием. И он просто напоролся бы сам на свой нож. А так — легко отделался.

— Он легко отделался, — согласился Раф. — Он мне пять минут назад звонил. У него — сотрясение мозга, у Анвара — сотрясение мозга и перелом челюсти, у Олеся, это третий, что с ними был, перелом коленной чашечки. Кто на них напал, они не знают. Подозревают, что скинхеды. Какие-то парни в черных куртках-косухах, бритоголовые. Подъехали на «Харлеях» без номеров. Шесть человек. Это для полиции версия. Юнус просил тебя не трогать. Они сами с Анваром будут с тобой разбираться, когда из больницы выйдут. А они обиды не прощают. Так что мотал бы ты лучше в свой Краснодар…

— Да ничего не будет, — уверенно сказал Ивон. — Не бери в голову… Договоримся с ними. Ты где в Москве остановился?

— Старший брат у меня здесь живет. Подполковник. В Академии ракетных войск и артиллерии преподает. Пока у него живу.

— Есть, короче, где жить. А как жить думаешь? Так же, на машине собираешься промышлять? Или куда на службу устраиваться будешь? Если брат тебя пропишет, можешь в ментовку податься. Там парней с такой биографией с руками возьмут. Хотя твой приговор может против тебя сыграть. Это, как ни крути, судимость…

— Не знаю еще… У меня же семья в военном городке осталась. Жена и две дочки. Дом скоро сдавать потребуется, раз меня уволили. Договор аренды через три месяца кончается. Надо думать, где семью устроить.

— Ладно… Ты сегодня до вечера «бомбишь»?

— Пока не надоест.

— Давай в шесть вечера здесь встретимся. Может быть, я к тому времени что-нибудь тебе предложу. У меня знакомый набирает себе команду. Он начальником охраны работает. Ему серьезные ребята нужны. Сам говорил. И меня хочет взять к себе. Я к нему днем заеду. Договорились?

— Договорились… — согласился я. — Постоянная работа — это серьезнее. А то ведь машина и сломаться может…

— Номер трубки своей дай, если что, я позвоню…

Первая машина уехала с клиентом. Ивон загнал мой номер в свою трубку и поспешил перегонять свою машину на первое место в очереди…