Трехэфт открыл заднюю дверь патрульной машины, и Мьюллен жестом предложил мне садиться. Стюарт Хэтч подошел и встал рядом с Мьюлленом.

– Сдается мне, мистер Хэтч, вы хотели забрать свой «мерседес», – сказал ему Мьюллен. Что-то проворчав, Хэтч ретировался. Мьюллен вместе со мной забрался на заднее сиденье. Роули сел рядом с Трехэфтом, поерзал, устраиваясь на переднем пассажирском месте, обернулся ко мне и оскалился: – Что вы там искали? Ваша подружка леди Д. Э. дала вам перечень документов?

– Это был не я, лейтенант, – ответил я.

– Вы ж компьютерщик?

– Я знаю, как создавать программы. Если и существует то, в чем можно обвинить Стюарта Хэтча, то мне это неведомо, да и не такой он дурак, чтобы хранить компромат на жестком диске.

– Так, а теперь давайте успокоимся, – сказал Мьюллен, – и очень постараемся, чтобы все у нас прошло гладко.

Роули нажал на кнопку вызова лифта; в знакомом коридоре собрались несколько пар. Я чувствовал себя так, будто время вернулось назад: все, даже посетители в своих шортах и футболках, выглядели абсолютно так же, как и в прошлый раз. Стоявшие рядом с нами люди узнавали Стюарта Хэтча. Как кинозвезда, он явно привык к этому. Купаясь в лучах славы Хэтча, мы прошествовали через распахнувшиеся настежь двери. Сестра Цвик вытаращила глаза на Хэтча и часто-часто заморгала, увидев меня, однако вместо того, чтобы отправить нас мыть руки, она выметнулась из-за конторки и повела нас в дальний конец палаты.

Желтая лента преграждала вход в бокс, где прежде томился презренный Клайд Прентисс. Подсохшие лужицы крови заляпали пол. Я спросил, что случилось.

– Это было ужасно, – сказала сестра Цвик. – Мистер Данстэн, я так сожалею о вашей матери…

К нам подошла Джун Кук и спросила:

– Как я понимаю, вы к мистеру Сойеру? Я бы хотела узнать, с какой целью.

– Мы хотим, чтобы он взглянул на мистера Данстэна, – сказал Мьюллен.

Старшая сестра нерешительно покачала головой.

– Состояние мистера Сойера стабильное, однако вследствие сильного удара у него по-прежнему двоится в глазах. Я настоятельно советую вам подождать еще двадцать четыре часа.

– А мой врач утверждает, что он достаточно здоров, чтобы провести опознание, – заявил Хэтч. – Полагаю, вы знаете, кто я. Также думаю, вам знакома репутация доктора Диэборна.

Джун Кук осталась такой же отважной, какой я ее помнил:

– Полагаю, любой на этом этаже знает вас, мистер Хэтч. И я глубоко уважаю доктора Диэборна, однако его вывод был сделан на основании телефонного разговора.

– Который позволил ему заключить, что Сойер в состоянии участвовать в процедуре опознания.

Глаза Джун Кук метнулись ко мне, затем – назад, к Хэтчу:

– Можете провести с моим пациентом десять минут. Однако если он произведет опознание в его теперешнем состоянии, мне придется сообщить об этом в суде.

Хэтч улыбнулся.

Я спросил ее, что случилось с Клайдом Прентиссом.

– Мистер Прентисс скончался от ножевых ран, – сказала она. – Никто ничего не видел. Друзья мистера Хэтча в полиции, похоже, так же озадачены происшедшим, как и все мы.

– Подумать только, образцовая больница и – такое, – покачал головой Хэтч.

Джун Кук прошла за ширму. Трехэфт подчинился беззвучной команде Мьюллена и остался снаружи, когда сестра выглянула и помахала нам рукой.

Лежавший в постели старик встретил наше вторжение взглядом блестящих глаз, окруженных синяками и кровоподтеками. Конусообразная конструкция была прилеплена пластырем над его носом, а рот напоминал перевернутую букву «U». Он вертел глазами, наблюдая за тем, как Мьюллен и я подходили с одной стороны кровати, а Хэтч и Роули – с другой. Интересно, подумал я, сколько человек он видит.

– Спасибо, что навестили, мистер Хэтч. Хэтч попытался потрепать его по руке. Сойер убрал руку.

– Пару часов назад я говорил с вашим врачом Он хочет, чтобы я поехал в Лаундэйл, но единственное, куда я хочу поехать, – это домой. Знаете, сколько в сутки стоит место в этом отделении?

– Эрл, о ваших расходах позаботимся мы, – сказал Хэтч. – Ни о чем не беспокойтесь. Мы что-нибудь придумаем.

– У меня нет медицинской страховки и пенсионного плана. Если вы, как говорите, готовы что-нибудь придумать, давайте это обсудим сейчас, при свидетелях. Откуда мне знать, может, я вас больше никогда не увижу?

– Эрл, сейчас не время о работе. – Хэтч ухмыльнулся двум копам. – Мы хотели бы, чтоб вы взглянули на человека в голубой рубашке, что с другого бока кровати, и сказали нам, что вы его узнаете.

– Вы употребили слово «работа», – сказал Сойер. – Учитывая, что меня ранили на работе, о чем речь? Вы согласились покрыть медицинские издержки. Лучше было б, конечно, договориться о медицинской страховке, однако я не жалуюсь. По правде говоря, я очень благодарен.

– Спасибо, – сказал Хэтч. – Итак, приступим к делам насущным?

– Дела насущные – это то, о чем я вам сейчас толкую. Я пятнадцать лет отдал вам, а потом является какой-то тип и, мать-перемать, выбивает из меня дух вон. Мне шестьдесят пять. Знаете, как было бы по справедливости? Пожизненная пенсия в размере семидесяти пяти процентов от моего оклада.

– Эрл, мы не можем…

– Есть другой вариант. Единовременная выплата в двадцать пять тысяч долларов. Думаю, вам это по карману.

Хэтч поднял глаза к матовому потолку палаты.

– Знаете, Эрл, я, честно говоря, не готов к переговорам такого рода. – Он вздохнул. Мьюллен и Роули глядели на него. – Если вы думаете, что подобное соглашение вас устроит, считайте, что оно достигнуто. Это наименьшее, чем я мог бы отблагодарить вас за все годы службы.

Сойер кивнул ему:

– Я рад, что мы договорились, мистер Хэтч. Вы оплачиваете мои медицинские счета, а чек на двадцать пять тысяч будет меня дожидаться на столе в вашей приемной… Когда же? В воскресенье? Нет, в среду утром.

Сдаваясь, Хэтч поднял руки:

– Эрл, мне бы следовало взять вас в свою команду. Хорошо, в среду утром.

– Я был в вашей команде, мистер Хэтч. За это вы мне и платите. Кого я должен опознать? Его?

Хэтч отошел от кровати, качая головой. Мьюллен сказал:

– У вас была возможность хорошенько рассмотреть его, Эрл, но мне бы хотелось, чтобы вы еще раз сделали это и сказали нам, напоминает ли он человека, напавшего на вас в «Доме Кобдена».

Эрл Сойер, прищурившись, взглянул на меня:

– Подойдите ближе.

Из темных гнезд, окруженных кровоподтеками, глаза старика сверкали злобой:

– Нагнитесь.

Я склонился над ним.

– Это с тобой я разговаривал пару дней назад? Когда открывал дверь?

– В пятницу вечером, – кивнул я.

– Мистер Хэтч дал согласие на наш с ним уговор, слышал?

– Слышал.

– Это не он, – сказал Эрл. – Я же говорил вам, я едва разглядел того парня. Однако это другой.

– У вас двоится в глазах? – спросил Роули.

– Значит, я вижу двух других парней. А еще я вижу двух вас, однако знаю наверняка, что вы сукин сын по имени Роули.

– Эрл ломает комедию, – подал голос Хэтч. – У него не зрение не в порядке. Он заставил нас сюда притащиться, чтобы выторговать себе пенсию.

– Он видит достаточно, чтобы снять подозрения с мистера Данстэна, – возразил Мьюллен.

– Вы не могли бы позвать медсестру? Мистер Хэтч, я хотел бы, чтобы вы подписали письменное соглашение.

Когда я вышел из бокса, Джун Кук коротко победно улыбнулась мне и сказала:

– Я слышала требование пациента. – Она наклонилась над листком бумаги и достала ручку из кармана зеленой рубашки.

Пока Хэтч отказывался от двадцати пяти тысяч долларов в пользу Эрла, мы вчетвером пошли к выходу из отделе-ния. Я вновь взглянул на залитый кровью пол в опечатанном боксе Прентисса. Все напоминало мне услышанное в последние дни, но что конкретно – припомнить не удавалось. Мьюллен тоже смотрел на пятна крови, и я спросил, как скоро его люди закончат работу.

– Здесь, что ли? – переспросил он. – Роули, мы тут закончили?

– Я пришлю человека, – буркнул тот.

– Суконная Башка Спелвин, – сказал я. – Не зря мне показалось, что все это что-то напоминает.

Капитан Мьюллен медленно повернул голову и взглянул на меня с плохо скрываемым изумлением.

– О чем это вы? – спросил Роули.

– Старая песенка, но еще популярная. – Мьюллен продолжал изумленно смотреть на меня. – Ну-ка, ну-ка, поподробнее?

– Кажется, это Спелвина прирезали в его собственной камере? И убийцу не заметили ни охрана, ни остальные заключенные.

– Хитро сработано, а? – сказал Мьюллен.

– Странное дело, все шито-крыто. Вы закрыли его как самоубийство, правильно?

– Именно так оно и было закрыто, – ответил Мьюллен, по-прежнему не сводя с меня глаз.

Откинув полог бокса, вышел Стюарт Хэтч. Ею лицо было каменным от ярости. Пока ждали лифта, все молчали, и это арктическое безмолвие продолжалось, пока мы спускались бок о бок с незнакомыми попутчиками на первый этаж.

Вместо того чтобы рвануться из лифта через стоящих перед ним людей, Хэтч подождал, пока они выйдут, и кивнул мне, чтобы я шел первым. Я было подумал, что он собирается вернуться и разорвать подписанный договор, однако, дождавшись, пока лифт опустел, Хэтч вышел в коридор. На мгновение он прижал ладони к лицу, словно пряча в них гнев или пытаясь его удержать.

Хэтч опустил руки. Глубоко вздохнул:

– Никак не ожидал такого от старого ублюдка.

Его лицо исказилось усмешкой, и он хихикнул И тут же безудержно расхохотался. Я бы не так поразился, начни он раздавать направо и налево стодолларовые банкноты. Следом начали хохотать и мы все. Трехэфт гоготал низким басом, Роули вносил вклад монотонным звуками, напоминавшим первые прикосновения ребенка смычком к скрипке.

– Старина Эрл, – выдавил Хэтч, задыхаясь от смеха – Он надул меня! Он – партизан! – Откинув голову, Хэтч разразился новым приступом хохота.

Должен признаться, это разоружило и успокоило меня. Несмотря на все, что я знал или думал о Стюарте Хэтче, в этот момент я не мог не симпатизировать ему. Его способность смеяться над самим собой переводила этого человека в категорию совершенно иную, чем та, к которой принадлежали надутые гады типа Гринвилла Милтона.

Хэтч вытер глаза тыльной стороной ладони, все еще вздрагивая от смеха:

– Ладно. Век живи – век учись. Могу отвезти мистера Данстэна домой. Вам, ребята, еще работать, а мне – по пути.

Когда мы все вышли через вращающуюся дверь, Мьюллен вопросительно взглянул на меня, и я ответил:

– Конечно, почему бы нет?

Стюарт Хэтч открыл правую дверь своего «мерседеса» и галантным жестом руки пригласил садиться.