Глава четвертая 1937 год - Зима мира - Кен Фоллетт - RutLib.com

Назад: Глава третья 1936 год

Дальше: Глава пятая 1939 год

Глава четвертая
1937 год

I

Володя Пешков опустил голову, отворачиваясь от летящего в лицо снега. Он шел по мосту через Москву-реку. На нем была тяжелая шуба, меховая шапка и хорошие кожаные сапоги. Мало кто из москвичей так хорошо одевался. Володя был счастливчик.

У него всегда была хорошая обувь. Его отец, Григорий, был военным комиссаром. Но он был не честолюбив: хоть и герой Октябрьской революции и лично знаком с товарищем Сталиным, но когда-то в двадцатые годы его карьера замерла на месте. И все равно его семья всегда жила в достатке.

А вот Володя был честолюбив. После университета он попал в престижную Академию военной разведки. Через год его направили в штаб разведки Красной армии.

Самой большой его удачей была встреча в Берлине с Вернером Франком, когда его отец был военным атташе в советском посольстве. Вернер учился в той же школе, в младшем классе. Узнав, что юный Вернер ненавидел фашизм, Володя предложил ему наилучший способ бороться с фашизмом – стать русским шпионом.

Вернеру тогда было всего четырнадцать, сейчас – восемнадцать, и он работал в Воздушном министерстве и ненавидел нацистов еще больше, у него был мощный радиопередатчик и кодовая книжка. Он был находчив и отважен, смертельно рисковал и собирал бесценную информацию. А Володя был его связным.

Он не видел Вернера четыре года, но хорошо его помнил. Высокий, с ярко-рыжими волосами, он вел себя по-взрослому и выглядел старше своих лет и даже в четырнадцать лет имел завидный успех у женщин.

Недавно Вернер рассказал ему про Маркуса, дипломата в немецком посольстве в Москве, который втайне был коммунистом. Володя разыскал Маркуса и завербовал. Маркус снабжал Володю массой данных, которые Володя переводил на русский и передавал своему боссу. Последним был великолепный отчет о том, как пронацистские американские бизнесмены снабжали правых испанских мятежников грузовиками, шинами и бензином.

Председатель правления «Тексако», горячий поклонник Гитлера Торкильд Рибер, игнорируя настоятельную просьбу президента Рузвельта, поставлял мятежникам бензин, пользуясь танкерами компании.

Сейчас Володя направлялся на встречу с Маркусом.

Он шел по Кутузовскому проспекту, потом повернул к Киевскому вокзалу. Сегодня их встреча должна была состояться в рабочей пивной у вокзала. Они никогда не встречались дважды в одном и том же месте и, прощаясь, договаривались, когда и где произойдет следующая встреча, – во всем, что касалось агентурной работы, Володя был очень щепетилен. Они всегда встречались в дешевых пивных и столовых, куда коллегам Маркуса, дипломатам, никогда и в голову не пришло бы зайти. Если бы Маркус почему-либо попал под подозрение и за ним послали бы следить агента контрразведки, Володя его заметил бы, потому что такой человек резко отличался бы от остальных посетителей.

Пивная называлась «Украина». Как многие подобные заведения, это была деревянная постройка. Стекла запотели – значит, внутри хотя бы тепло. Но Володя не сразу зашел. Следовало принять меры предосторожности. Он перешел на другую сторону улицы и нырнул в подъезд жилого дома. Он остановился на холодной лестничной площадке у маленького окошка и стал наблюдать за пивной.

Интересно, появится ли Маркус, думал он. Раньше он всегда приходил, но на этот раз у Володи уверенности не было. А если придет, то какие новости он принесет? В мировой политике самой горячей темой была Испания, но разведке Красной Армии также отчаянно нужна была информация о вооружении Германии. Сколько танков они выпускали в месяц? Сколько пулеметов «Маузер M-34» – в день? Насколько хорош бомбардировщик «Хейнкель-111»? Володе очень нужна была такая информация, чтобы передать начальнику, майору Лемитову.

Прошло полчаса, а Маркус не появлялся.

Володя начал волноваться. Может быть, его раскрыли? Он был референтом посла, следовательно, видел все, что оказывалось у посла на столе; но Володя просил его искать доступ и к другим документам, особенно к корреспонденции военных атташе. Может быть, это было ошибкой? Вдруг кто-то заметил, что Маркус украдкой заглядывает в телеграммы, которые его совсем не касаются?

Но тут на улице появился Маркус – профессорский силуэт в австрийском пальто, зеленая шерстяная ткань вся в белых снежинках. Он завернул в пивную «Украина». Володя ждал, наблюдая. За Маркусом вошел еще один человек, и Володя встревоженно нахмурился. Но этот второй был явно русский рабочий, а не агент немецкой контрразведки: тщедушный, с крысиной мордочкой, в поношенном пальтишке и обмотанных тряпьем сапогах. Заходя, он вытер мокрый кончик острого носа рукавом.

Володя перешел дорогу и вошел в пивную.

Здесь было дымно. Чистотой заведение не отличалось, и пахло – как может пахнуть там, где посетители редко моются. На стенах висели выцветшие акварели – украинские пейзажи в дешевых рамках. Время было послеобеденное, посетителей немного. Единственная женщина в зале походила на престарелую проститутку, приходящую в себя с похмелья.

Маркус сидел в дальнем конце зала, ссутулившись над нетронутой кружкой пива. Ему было тридцать с чем-то, но выглядел он старше из-за ухоженной светлой бороды и усов. Он сидел в пальто нараспашку, демонстрируя меховую подкладку. Крысомордый рабочий сидел через два стола, сворачивая самокрутку.

Едва Володя подошел, как Маркус вскочил и ударил его в челюсть.

– Ах ты гнида! – вскричал он по-немецки. – Свинья ты паршивая!

Володю это так поразило, что в первую секунду он не отреагировал. Болели разбитые губы, он почувствовал вкус крови. Инстинктивно он замахнулся, чтобы дать сдачи. Но удержался.

Маркус опять бросился на него, но на этот раз он легко уклонился от страшного удара.

– Зачем вы это сделали? Зачем? – пронзительно крикнул Маркус.

Потом, так же внезапно, он упал на свой стул, закрыл лицо руками и зарыдал.

– Заткнись, дурак, – процедил Володя сквозь разбитые губы. Потом, оглядевшись, сказал посетителям: – Ничего, просто у человека неприятности.

Все отвернулись, а один даже ушел. Москвичи старались неприятностей избегать. Опасно было даже разнимать двоих сцепившихся пьяниц – вдруг кто-то из них большой партийный начальник. А по Володе было видно, что он из этих: шуба у него была отличная.

Володя снова повернулся к Маркусу. Понизив голос, он со злостью сказал:

– Какого черта вы все это устроили?

Он говорил по-немецки: русский язык Маркус знал плохо.

– Вы арестовали Ирину! – плача, ответил тот. – Вы жгли ей соски сигаретой! Паршивый ублюдок!

Володя вздрогнул. Ирина была русская подруга Маркуса. Володя начал понимать, в чем дело, и у него появилось плохое предчувствие. Он сел напротив Маркуса.

– Я не арестовывал Ирину, – сказал он. – И если она пострадала – мне очень жаль. Расскажите мне, что случилось.

– За ней пришли в середине ночи. Мне рассказала ее мать. Кто они такие, они не сказали, но не обычная милиция – одеты лучше. Куда ее увезли, она не знает. Ее спрашивали обо мне и обвиняли в шпионаже. Ее пытали и насиловали, а потом вышвырнули на улицу.

– Черт, – сказал Володя. – Мне ужасно жаль.

– Вам – жаль? Вы, должно быть, это и устроили, кто же еще?

– Я клянусь, разведка к этому никакого отношения не имеет.

– Мне все равно, – сказал Маркус. – С меня хватит – и вас, и вашего коммунизма.

– В войне с капитализмом не обходится без жертв, – сказал Володя, хоть и сам понимал, как жалко это звучит.

– Вы, идиот юный, – сказал яростно Маркус, – вы разве не понимаете, что социализм означает свободу от этого дерьма?

Володя поднял взгляд и увидел в дверях дюжего мужика в кожаной куртке. И инстинктивно почувствовал, что тот пришел сюда не пиво пить.

Что-то происходило, но что – Володя не понимал. Он был новичком в этой игре, и вот сейчас недостаток опыта он ощущал как нехватку жизненно важного органа. Он чувствовал опасность, но не знал, что делать.

Вошедший подошел к столику, где сидели Володя и Маркус.

Крысомордый встал. Он был примерно одного возраста с Володей. Речь у него оказалась на удивление чистая, как у образованного человека.

– Вы арестованы, оба, – сказал он.

Володя выругался.

Маркус вскочил на ноги.

– Я атташе по торговля в германское посольство! – взвизгнул он, не соблюдая никаких правил грамматики. – Вы не мочь арестовать! Я иметь дипломатическая неприкосновенность!

Остальные посетители поспешно покинули пивную, толкаясь и мешая друг другу протиснуться в дверь. Остались только двое: заведующий пивной, испуганно протирающий стойку грязной тряпкой, да проститутка с сигаретой, глядящая в свою пустую рюмку.

– Меня арестовать вы тоже не можете, – спокойно сказал Володя и вынул из кармана удостоверение. – Я лейтенант Пешков, разведывательное управление РККА. А вы-то кто такие?

– Дворкин, НКВД.

А человек в кожаной куртке сказал:

– Березовский, НКВД.

Чекисты. Володя застонал: мог бы и догадаться. Деятельность НКВД пересекалась с деятельностью разведупра. Его предупреждали, что оба ведомства вечно наступают друг другу на пятки, но сам он впервые с этим столкнулся.

– Я так понимаю, – сказал он Дворкину, – что это вы пытали девушку этого человека?

Дворкин вытер нос рукавом; по всей видимости, неприятная привычка не являлась частью маскировки.

– Она ничего не знала, – сказал он.

– Значит, вы зря жгли ей грудь сигаретой?

– Ей еще повезло. Была бы она шпионкой – было бы хуже.

– А вам не приходило в голову сначала согласовать с нами?

– А вы с нами когда что-нибудь согласовывали?

– Я выхожу, – сказал Маркус.

Володя почувствовал отчаяние. Сейчас он потеряет ценного сотрудника.

– Не надо, – сказал он с мольбой. – Мы поможем Ирине. Она получит самое лучшее лечение…

– Да пошли вы! – сказал Маркус. – Больше вы меня не увидите.

И он ушел.

Дворкин не знал, как поступить. Ему не хотелось отпускать Маркуса, но если бы он попытался его арестовать, то выставил бы себя на посмешище. В конце концов он сказал Володе:

– Вы не должны позволять так с собой разговаривать. Это создает впечатление слабости. А вас должны уважать.

– Ах ты гад, – сказал Володя. – Ты что, не понимаешь, что вы натворили? Этот человек был ценным источником достоверной информации – а теперь, после вашей ошибки, он больше никогда не будет на нас работать.

Дворкин пожал плечами.

– Как вы ему сами сказали, иногда случаются и жертвы.

– Да пошел ты!.. – сказал Володя и вышел.

По дороге назад, на мосту через реку, его мутило. Ему было тошно от мысли, что сделало НКВД с ни в чем не повинной женщиной, и угнетала потеря источника. Он сел на трамвай: машины ему еще по возрасту не полагалось. Он погрузился в свои мрачные размышления, а трамвай сквозь снегопад вез его к месту работы. Нужно было доложить майору Лемитову, но он не знал, как лучше подать эту историю. Нужно было дать понять, что он-то ни в чем не виноват, но так, чтобы не выглядеть при этом оправдывающимся.

Штаб разведупра стоял на краю Ходынского аэродрома, где терпеливо ездила снегоуборочная машина, очищая взлетно-посадочную полосу. Это было здание странной архитектуры: двухэтажное, без окон во внешних стенах, здание шло вокруг двора, в котором стоял девятиэтажный штаб управления, торча, как острый палец из кирпичного кулака. Зажигалки и шариковые ручки проносить внутрь не разрешалось: на них мог отреагировать металлоискатель на входе, так что РККА предоставляла каждому своему сотруднику одну зажигалку и одну ручку. Ремень с пряжкой тоже вызывал проблемы, так что большинство работников носило подтяжки. Такое количество охранников, разумеется, было излишним: москвичи готовы были на все, лишь бы не попасть в это здание, и не нашлось бы ни одного настолько сумасшедшего, чтобы пожелать тайком сюда проникнуть.

Володя работал в одном кабинете с еще тремя младшими офицерами. Их металлические столы стояли вплотную к противоположным стенам. Места было так мало, что стол Володи не давал двери раскрыться полностью. Записной острослов отдела Камень посмотрел на его распухшие губы и сказал:

– Кажется, чей-то муж явился домой раньше времени?

– Отстань, – ответил Володя.

На его столе лежало расшифрованное сообщение из радиоотдела, под группами знаков – карандашом, буква за буквой, записаны немецкие слова.

Сообщение было от Вернера.

Первой реакцией Володи был страх. Неужели Маркус уже успел сообщить ему о случившемся с Ириной и уговорить Вернера тоже отказаться от работы? Сегодняшний день казался достаточно неудачным, чтобы могло произойти и такое.

Но в послании ничего ужасного не содержалось, отнюдь.

Володя читал с растущим ликованием. Вернер сообщал, что немецкие военные решили послать в Испанию шпионов под видом добровольцев-антифашистов, пожелавших участвовать в гражданской войне на стороне правительства. Они будут тайно передавать информацию из-за линии фронта немецким радиостанциям в лагере мятежников.

Это само по себе было крайне важной информацией.

Но и это еще не все.

Вернер прислал имена.

Володе пришлось сделать над собой усилие, чтобы не завопить от радости. Только раз в жизни разведчика могла случиться такая удача, подумал он. Это его более чем примирило с потерей Маркуса. Вернер – просто золото. Володя боялся себе представить, на какой риск ему пришлось идти, чтобы раздобыть этот список имен и вынести его из штаба Воздушного министерства в Берлине.

У него возникло искушение немедленно броситься вверх по лестнице в кабинет Лемитова, но он сдержался.

Пишущая машинка была одна на четверых – старая, тяжелая. Володя взял ее со стола Камня и поставил на свой. Двумя указательными пальцами он напечатал перевод сообщения от Вернера на русский язык. Пока он этим занимался, дневной свет померк и вокруг здания зажглись мощные караульные фонари.

Оставив в ящике стола второй экземпляр, с первым он пошел наверх. Лемитов был у себя. Это был человек приятной наружности лет сорока, с темными волосами, которые смазывал бриллиантином. У него был острый ум, и он видел на шаг дальше Володи, который пытался перенять его прозорливость. Он не разделял старорежимных взглядов, что армия должна строиться на крике и угрозах, но был безжалостен к некомпетентным людям. Володя уважал его и боялся.

– Эти сведения могут оказаться крайне ценными, – сказал Лемитов, прочитав перевод.

– Могут оказаться? – Володя не видел причин сомневаться.

– Если это не дезинформация, – пояснил Лемитов.

Володе не хотелось в это верить, но он с болью разочарования понял, что нельзя отвергать возможность того, что Вернера могли поймать и перевербовать.

– Какого рода дезинформацией это может быть? – упавшим голосом спросил он. – Неверные имена, чтобы направить нас по ложному следу?

– Может быть. А может, имена искренних добровольцев, коммунистов и социалистов, которые спаслись из нацистской Германии и отправились в Испанию бороться за свободу. Дело может кончиться тем, что мы будем хватать настоящих антифашистов.

– Черт.

– Не надо так расстраиваться, – улыбнулся Лемитов. – Информация все же очень ценная. У нас есть и собственные шпионы в Испании – молодые русские солдаты и офицеры, как бы «добровольно» пожелавшие войти в интербригады. Они смогут узнать. – Он взял красный карандаш и стал писать на листке бумаги мелким, аккуратным почерком. – Хорошая работа, – сказал он.

Володя принял это за разрешение идти и направился к двери.

– Ты встречался сегодня с Маркусом? – спросил Лемитов.

Володя вернулся.

– С Маркусом возникли сложности.

– Я так и догадался по твоему лицу.

Володя все рассказал.

– Так что я потерял хороший источник, – закончил он. – Но я не знаю, как в этой ситуации я мог поступить иначе. Может, мне следовало предупредить их, чтобы его не трогали?

– Черта лысого, предупреждать их! – сказал Лемитов. – Им совершенно нельзя доверять. Никогда им ничего не говори. Но не волнуйся, Маркуса ты не потерял. Его легко будет вернуть.

– Как? – недоуменно спросил Володя. – Он же теперь нас всех ненавидит.

– Арестуй Ирину снова.

– Что? – с ужасом переспросил Володя. Неужели она мало страдала? – Но он будет нас ненавидеть еще сильнее!

– А ты ему скажешь, что, если он не будет сотрудничать, мы ее снова станем допрашивать.

Володя изо всех сил попытался скрыть отвращение. Нельзя было показаться брезгливым. А план Лемитова удастся, это он понимал.

– Есть, – выдавил он.

– Только на этот раз, – продолжал Лемитов, – скажи ему, мы сунем ей окурок в другое место.

Володя почувствовал, что его сейчас стошнит. Он с трудом прочистил горло и сказал:

– Хорошая мысль. Я сейчас за ней съезжу.

– Не будет поздно и завтра, – сказал Лемитов. – Часа в четыре утра. Для большего потрясения.

– Есть.

Володя вышел и закрыл за собой дверь.

Он немного постоял в коридоре, чувствуя головокружение. Потом проходивший мимо служащий странно на него взглянул, и он заставил себя уйти.

Ему придется сделать это. Конечно, мучить Ирину он не станет, достаточно будет одной угрозы. Но она, конечно же, будет ждать, что ее снова начнут пытать, и сойдет с ума от страха. Володя подумал, что он на ее месте сошел бы с ума. Он и представить себе не мог, вступая в Красную Армию, что придется делать такое. Конечно, пошел в армию – значит, придется убивать людей, но чтобы девчонок мучить?

Здание пустело, в кабинетах выключали свет, в коридор выходили люди в шляпах. Пора было идти домой. Вернувшись в свой кабинет, Володя позвонил и заказал наряд милиции на три тридцать, арестовывать Ирину. Потом он надел пальто и шляпу и пошел на трамвайную остановку.

Володя жил с родителями, Григорием и Катериной, и девятнадцатилетней сестрой Аней, которая еще училась в университете. Сидя в трамвае, он размышлял, можно ли поговорить об этом деле с отцом. Он представлял себе, как скажет: «Неужели и в обществе строителей коммунизма мы тоже должны мучить людей?» Но он знал, какой получит ответ. Это временная необходимость, чтобы защитить революцию от шпионов и вредителей на службе у капиталистических империалистов. Может быть, он мог спросить: «Сколько же пройдет времени, прежде чем мы сможем отказаться от этих ужасных методов?» Конечно, отец не знает, и никто не знает.

Вернувшись из Берлина, семья Пешковых переехала в Дом правительства, который называли еще «Дом на набережной», жилой дом через реку от Кремля. Там жила советская элита. Это было огромное здание в стиле конструктивизма, в нем было более пятисот квартир.

Володя кивнул милиционеру у дверей, вошел в просторный подъезд – такой большой, что иногда в нем устраивали танцы под джазовый ансамбль, – и поднялся вверх на лифте. Квартира была по советским меркам роскошная, с горячей водой круглые сутки и с телефоном, но все же тут было не так уютно, как в их квартире в Берлине.

Мать возилась на кухне. Катерина была равнодушна к готовке и хозяйство вела без огонька, но отец Володи ее обожал. Когда-то, в 1914 году, в Санкт-Петербурге он спас ее от нежелательного внимания распоясавшегося полицейского – и с тех самых пор не переставал ее любить. Она и в сорок три года, на взгляд Володи, была еще красива, а в дипломатических поездках научилась одеваться более стильно, чем большинство русских женщин, – хотя она очень старалась не выглядеть по-европейски, в Москве это было серьезным нарушением приличий.

– Что у тебя с губами? – спросила она, когда он, здороваясь, поцеловал ее.

– Пустяки. – Володя почувствовал запах курицы. – У нас что, праздничный обед?

– Аня приведет своего молодого человека.

– Да? Он ее однокурсник?

– Вроде бы нет… Вообще-то я не знаю, чем он занимается.

Володя обрадовался. Сестру он очень любил, но понимал, что она не красавица. Она была низенькая, толстенькая и носила некрасивую одежду блеклых цветов. У нее было мало друзей среди мальчиков, и если кому-то она нравилась настолько, что он был готов прийти к ней домой, – это была хорошая новость.

Он прошел в свою комнату и снял пиджак. Потом вымыл руки и умылся. Губы выглядели уже почти нормально: Маркус ударил не очень сильно. Вытирая руки, он услышал голоса и понял, что Аня с молодым человеком уже пришли.

Он для удобства надел вязаный свитер и пошел на кухню. Аня сидела за столом рядом со щуплым крысомордым, которого Володя сразу узнал.

– Не может быть! – воскликнул он. – Ты!

Это был Илья Дворкин из НКВД, тот самый, что арестовал Ирину. Он уже не маскировался под рабочего, а был одет в нормальный темный костюм, и обувь тоже была приличная. Он в изумлении воззрился на Володю.

– Ну конечно – Пешков! – сказал он. – Я и не сообразил.

Володя повернулся к сестре.

– Только не говори, что это и есть твой молодой человек!

– А что такое? – жалобно сказала Аня.

– Мы с ним сегодня уже встречались, – сказал Володя. – Он провалил важную операцию разведки, потому что сунул нос куда не следовало.

– Я выполнял свою работу! – сказал Дворкин. И вытер нос рукавом.

– Ничего себе работа!

Ситуацию исправила Катерина.

– Дома – ни слова о работе! – заявила она. – Володя, пожалуйста, налей водки нашему гостю.

– А это обязательно? – сказал Володя.

Мамины глаза сердито блеснули.

– Обязательно.

– Ну ладно.

Он неохотно достал с полки бутылку. Аня вынула из буфета рюмки, и Володя разлил.

Катерина взяла рюмку и сказала:

– А теперь давайте начнем сначала. Илья, это мой сын Владимир, мы зовем его Володя. А это Анин друг Илья, он пришел к нам в гости. Пожмите друг другу руки.

Выбора у Володи не было, пришлось пожать руку.

Катерина поставила на стол закуски: копченую рыбу, маринованные огурцы, нарезанную колбасу.

– Летом мы еще едим салат, который я выращиваю на даче, но в это время года уже, конечно, ничего нет, – сказала она извиняющимся тоном. Володя понял, что она хочет произвести на Илью хорошее впечатление. Неужели его мать действительно хочет, чтобы Аня вышла замуж за этого негодяя? Должно быть, так и есть.

Вошел Григорий в военной форме. Он так и сиял и, унюхав курицу, потирал руки. Ему было сорок семь, и был он румян и тучен; трудно было представить себе, что в семнадцатом году он штурмовал Зимний дворец. Должно быть, тогда он был более худым.

Он нежно поцеловал жену. Володя подумал, что мать принимает неприкрытую страстность отца, на самом деле не отвечая взаимностью. Она улыбалась, когда он шлепал ее по заду, прижималась к нему, когда он ее обнимал, и целовала его всякий раз, когда ему этого хотелось, но никогда – по собственному желанию. Она хорошо к нему относилась, уважала его и, видимо, была с ним счастлива в браке – но было ясно, что никогда она не сгорала от страсти. Володя подумал, что лично он хотел бы от брака большего.

Для него это был вопрос гипотетический: Володя с десяток раз заводил ненадолго отношения с девушками, но той, на ком захотел бы жениться, еще не встретил.

Володя налил отцу, и тот с удовольствием опрокинул рюмку, заел рыбкой.

– Ну так что, Илья, чем ты занимаешься?

– Я работаю в НКВД, – сказал Илья с гордостью.

– Да? Как хорошо иметь отношение к такой организации!

Володя подозревал, что на самом деле Григорий так не считает, он просто старался вести себя радушно. А самому Володе казалось, что привечать этого Илью семье как раз не стоит, а стоит надеяться, что он отступится. Он сказал:

– Отец, а когда весь мир вслед за Советским Союзом примет коммунистическую систему, то тайной полиции больше не будет, и НКВД можно будет упразднить.

Григорий решил не обсуждать эту тему всерьез.

– Тогда полиции вообще не будет! – весело воскликнул он. – Не будет преступников, судов, тюрем. Не будет контрразведки, потому что не будет шпионов. И армии тоже, потому что у нас не останется врагов! Чем же мы тогда будем зарабатывать на жизнь? – И он от души расхохотался. – Однако это будет, наверное, еще не так-то скоро.

Илья посмотрел с подозрением, словно почувствовал в сказанном какой-то подвох, но не мог определить, в чем именно он заключается.

Катерина поставила на стол тарелку с черным хлебом и пять мисок горячего борща, и все принялись за еду.

– Когда я мальчишкой жил в деревне, – сказал Григорий, – моя мать всю зиму собирала овощные очистки, яблочные сердцевинки, снятые с капусты верхние листья, обрезки лука с корешками, ну и все такое, в большую старую бочку за домом, где все это лежало на морозе. А потом, весной, когда снег таял, она из всего этого делала борщ. Вот, чтоб вы знали, что такое борщ на самом деле. А вы, молодые, не понимаете, как вам хорошо живется.

В дверь постучали. Григорий нахмурился: он никого не ждал. Но Катерина сказала:

– Ах, я и забыла! Должно быть, это дочка Константина.

– Неужели Зоя Воротынцева? Дочка акушерки Магды?

– Я помню Зою, – сказал Володя. – Такая худенькая девочка со светлыми косичками, завязанными в колечки.

– Ну, теперь-то она не девочка, – сказала Катерина. – Ей двадцать четыре года, и она занимается наукой. – Она встала и направилась к двери.

– Мы ее не видели с тех пор, как умерла ее мать, – нахмурился Григорий. – Почему она вдруг о нас вспомнила?

– Она хочет с тобой поговорить, – ответила Катерина.

– Со мной? О чем?

– О физике. – И Катерина вышла.

– В семнадцатом году, – с гордостью сказал Григорий, – мы с ее отцом Константином были депутатами Петроградского Совета. Это мы написали знаменитый приказ номер один! – Его лицо омрачилось. – Так жаль, что он умер сразу после Гражданской войны.

– Значит, он был совсем молодым, – сказал Володя. – Отчего же он умер?

Григорий взглянул на Илью и быстро отвел взгляд.

– От воспаления легких, – сказал он, и Володя понял, что он лжет.

Вернулась Катерина, и следом за ней в комнату вошла женщина, от одного взгляда на которую у Володи перехватило дыхание.

Это была классическая русская красавица, высокая и тонкая, со светлыми волосами, голубыми глазами – такими светлыми, что они казались почти бесцветными, – и безупречно белой кожей. На ней было простое зеленое платье, и его безыскусность лишь привлекала внимание к ее стройной фигуре.

Ее представили, потом усадили за стол и налили борща.

– Так значит, Зоя, ты занимаешься наукой? – спросил Григорий.

– Я получила диплом, сейчас работаю над диссертацией и преподаю студентам, – сказала она.

– А Володя работает в разведупре РККА, – гордо сказал Григорий.

– Как интересно, – сказала она тоном, выражающим обратное.

Володя понял, что Григорий смотрит на Зою как на потенциальную невестку. Он понадеялся, что отец не будет намекать слишком рьяно. Сам он уже решил, что еще до конца вечера пригласит ее на свидание. Но с этим он мог справиться и самостоятельно. Помощь отца ему была ни к чему: неуклюжие родительские похвалы могли оттолкнуть ее.

– Как борщ? – спросила Зою Катерина.

– Очень вкусно, спасибо.

У Володи складывалось впечатление, что за ослепительной внешностью скрывается простодушная натура. Это было удивительное сочетание: прекрасная женщина, не старающаяся очаровать.

Аня убрала со стола тарелки, а Катерина принесла второе – кастрюлю с курицей и картошкой. Зоя налегала на еду, уплетая за обе щеки, прожевывала, глотала и тут же отправляла в рот новую порцию. Как большинство русских, она нечасто видела такие хорошие продукты.

Володя спросил:

– Зоя, а в какой области науки вы работаете?

С видимым сожалением она оторвалась от еды, чтобы ответить.

– Я физик. Мы пытаемся разобраться в атоме: из каких компонентов он состоит, что их удерживает вместе.

– Это интересно?

– Это невероятно увлекательно! – Она отложила вилку. – Мы же отвечаем на вопрос, из чего на самом деле состоит Вселенная. Это интереснее всего на свете! – У нее загорелись глаза. По-видимому, единственной темой, которая могла оторвать ее от обеда, была физика.

Тут впервые заговорил Илья.

– Ну а как вся эта теоретическая ерунда помогает делу революции?

В Зоиных глазах вспыхнул гнев, и такой она нравилась Володе еще больше.

– Некоторые товарищи совершают ошибку, недооценивая чистую науку, отдавая предпочтение практическим исследованиям, – сказала она. – Но развитие техники – например, усовершенствования в самолетостроении – всецело основано на продвижении вперед в области теории.

Володя скрыл усмешку. Илья был уничтожен одним небрежным ударом.

Но Зоя еще не закончила.

– Вот об этом, Григорий Сергеевич, я и хотела с вами поговорить, – сказала она. – Мы, физики, читаем научные журналы, которые издают на Западе, – они объявляют о своих открытиях всему миру, что очень глупо с их стороны. И в последнее время мы поняли, что в области атомной физики они продвигаются огромными шагами. Существует серьезная опасность, что советская наука окажется далеко в хвосте. Интересно, известно ли это товарищу Сталину?

В комнате стало тихо. Малейший намек на критику Сталина был опасен.

– Ему известно очень многое, – сказал Григорий.

– Конечно, – машинально отозвалась Зоя. – Но может быть, бывают обстоятельства, когда таким верным друзьям, как вы, следует привлекать его внимание к некоторым важным вопросам…

– Да, это правда.

Илья сказал:

– Несомненно, товарищ Сталин считает, что наука должна согласовываться с марксистско-ленинской идеологией.

Володя заметил, как Зоины глаза вызывающе блеснули, но она опустила взгляд и смиренно сказала:

– Бесспорно, он прав. И мы, ученые, конечно же, должны удвоить усилия.

Это была чушь собачья, и все в комнате это понимали, но сказать так никто не мог. Следовало соблюдать приличия.

– Конечно, – сказал Григорий. – Тем не менее в следующий раз, когда у меня будет возможность поговорить с товарищем генеральным секретарем партии, я упомяну об этом вопросе. Он может пожелать глубже в него вникнуть.

– Очень надеюсь, – сказала Зоя. – Мы должны обогнать Запад.

– Ну а чем ты занимаешься кроме работы? – непринужденно спросил Григорий. – Есть у тебя молодой человек или, может быть, жених?

– Папа! – ахнула Аня. – Это не наше дело!

Но Зоя, похоже, не возражала против таких вопросов.

– Жениха нет, – кротко ответила она. – И молодого человека тоже.

– Ну что ж ты так, совсем как наш Володя! Он тоже одиночка. Двадцать три года, хорошее образование, высокий, красивый – а невесты нет!

Намек была такой тяжеловесный, что Володю передернуло.

– Трудно поверить, – сказала Зоя, и, когда она взглянула на Володю, он увидел в ее глазах веселый огонек.

– Ну хватит, – сказала Катерина, кладя мужу руку на локоть. – Перестань смущать бедную девочку.

Раздался звонок в дверь.

– Опять? – сказал Григорий.

– На этот раз понятия не имею, кто бы это мог быть, – сказала, выходя из кухни, Катерина.

Вернулась она с Володиным начальником, майором Лемитовым.

Володя испуганно вскочил на ноги.

– Добрый вечер, товарищ майор, – сказал он. – Это мой отец, Григорий Пешков. Папа, позволь тебе представить майора Лемитова.

Лемитов браво отдал честь.

– Вольно, Лемитов, – сказал Григорий. – Садитесь, поешьте с нами. Неужели мой сын в чем-то провинился?

Именно эта мысль мучила Володю до дрожи в руках.

– Никак нет, товарищ Пешков, как раз наоборот. Но… я бы хотел поговорить с вами и с ним без свидетелей.

У Володи немного отлегло от сердца. Может быть, все-таки никакой беды не случится.

– Ну что ж, мы почти закончили с обедом, – сказал Григорий, вставая. – Пойдемте в мой кабинет.

Лемитов взглянул на Илью.

– А вы не из НКВД? – спросил он.

– Да, и горжусь этим. Моя фамилия Дворкин.

– А! Это вы сегодня пытались арестовать Володю.

– Мне казалось, что он ведет себя как шпион. Но я же оказался прав, разве нет?

– Вам надо научиться арестовывать вражеских шпионов, а не наших, – сказал Лемитов и вышел из комнаты.

Володя усмехнулся. Вот уже второй раз за сегодня Дворкину досталось.

Володя, Григорий и Лемитов прошли через прихожую. Кабинет был маленький, со скудной обстановкой. Григорий сел в единственное кресло. Лемитов присел за небольшой столик. Володя закрыл дверь и остался стоять. Лемитов спросил Володю:

– А знает ли товарищ Пешков, ваш отец, о сегодняшнем сообщении из Берлина?

– Нет, товарищ майор.

– Будет лучше, если вы ему расскажете.

Володя рассказал про шпионов в Испании. Отец пришел в восторг.

– Отличная работа! – сказал он. – Конечно, это может быть и дезинформация, но я в этом сомневаюсь: нацисты не настолько изобретательны. В отличие от нас. А мы можем арестовать шпионов и с помощью их радиосвязи слать мятежникам ложную информацию.

Об этом Володя не подумал. Отец может сколько угодно дурачиться, говоря с Зоей, но в том, что касается разведки, у него по-прежнему острый ум.

– Вот именно, – сказал Лемитов.

– Твой школьный товарищ Вернер – смелый человек, – сказал Григорий Володе и повернулся к Лемитову. – Какие дальнейшие действия вы планируете?

– Нам придется послать в Испанию хороших разведчиков, чтобы они выяснили насчет этих немцев. Это должно быть не очень трудно. Если они на самом деле шпионы, у них будут вещественные доказательства: списки кодов, рация и все такое… – Он замялся. – Я пришел с предложением… Мы хотим послать вашего сына.

Володя изумленно промолчал. Этого он не ожидал.

Лицо Григория помрачнело.

– О… – сказал он задумчиво. – Должен признаться, меня это очень огорчает. Нам будет его так не хватать… Но, конечно, прежде всего надо думать о защите революции, – заключил он с обреченным видом, словно понял, что на самом деле выбора у него нет.

– Разведчику нужен опыт работы в боевой обстановке, – сказал Лемитов. – Мы с вами – стреляные воробьи, а вот молодое поколение никогда не было на поле боя.

– Верно, верно. Когда же ему ехать?

– Через три дня.

Володя видел, что отец отчаянно пытается найти предлог удержать его дома – и ему это не удается. Сам же Володя был в восторге. Испания! Сразу на ум пришло красное вино, черноволосые девушки с сильными смуглыми ногами и жаркое солнце вместо московского снега. Конечно, будет опасно, но он пошел в армию не в поисках безопасности.

– Ну что, Володя, как сам думаешь? – сказал Григорий.

Володя понимал: отец хочет, чтобы у него нашлись возражения. Но для него единственный недостаток этого плана заключался в том, что у него не будет времени познакомиться с восхитительной Зоей.

– Это прекрасная возможность, – сказал он. – Для меня большая честь, что вы остановили выбор на мне.

– Отлично, – сказал отец.

– Только есть одна небольшая проблема, – сказал Лемитов. – Было решено, что мы проводим разведку, но не арестовываем. Это остается исключительным правом НКВД… – Он невесело улыбнулся. – Боюсь, что тебе придется работать с твоим приятелем Дворкиным.

II

Удивительно, думал Ллойд, как быстро можно привязаться к новому месту. Он пробыл в Испании всего десять месяцев, но уже любил эту страну почти так же сильно, как свой родной Уэльс. Ему нравилось замечать редкие цветы, распускающиеся на выжженной солнцем земле; он с удовольствием спал после полудня; ему пришлось по вкусу, что, даже когда нечего было есть, пили всегда вино. Он пробовал деликатесы, о которых раньше представления не имел: оливки, паприку, колбасу чоризо и обжигающий напиток под названием «орухо».

Он стоял на холме, осматривая окрестности, залитые знойным маревом, держа в руке карту. Вдоль реки шла полоска лугов, на отдаленных склонах гор – несколько деревьев, а остальное пространство занимала голая, ровная пустошь – лишь пыль и камень.

– При наступлении тут особо не укроешься, – сказал он тревожно.

– Сражение будет чертовски тяжелое, – ответил стоящий рядом Ленни Гриффитс.

Ллойд посмотрел на карту. Сарагоса раскинулась по берегам Эбро в сотне миль от места ее впадения в Средиземное море. Город контролировал коммуникации в регионе Арагон. Здесь было главное пересечение дорог, железнодорожный узел, здесь встречались три реки. Здесь армию республиканцев отделяла от армии мятежников полоса пустынной ничьей земли.

Некоторые называли правительственные войска республиканскими, а мятежников – националистами, что было не вполне корректно. Многие и с той, и с другой стороны были республиканцами в том смысле, что не хотели быть под властью короля. И все они были националистами, поскольку все любили свою страну и были готовы за нее умереть. Для себя Ллойд называл их «правительственные войска» и «мятежники».

Сейчас Сарагоса находилась в руках мятежников Франко, и Ллойд смотрел на город с выигрышной позиции в пятидесяти милях к югу.

– Однако если мы сможем взять город, то враг окажется отрезанным на севере на еще одну зиму, – сказал он.

– «Если», – сказал Ленни.

Неутешительный прогноз, мрачно подумал Ллойд. Лучшее, чего они могли желать, – чтобы удалось остановить наступление мятежников. Но ни на какую победу в этом году правительственным войскам рассчитывать не приходилось.

И все равно в глубине души Ллойд с нетерпением ждал сражения. Ведь он в Испании уже десять месяцев, а это будут первые для него военные действия. До сих пор он был инструктором в базовом лагере. Как только испанцы узнали, что он в Англии ходил на занятия факультета подготовки офицеров, они ускорили его оформление на службу, дали звание лейтенанта и отдали под его начало новоприбывших. Ему приходилось муштровать их, пока выполнение приказов не станет рефлекторным, маршировать с ними, пока их ноги не перестанут кровоточить и волдыри не превратятся в твердые мозоли, и учить их разбирать и чистить те немногие винтовки, что у них были.

Но вот – поток добровольцев превратился в ручеек, и инструкторов перевели в действующие войска.

Ллойд был в берете, вельветовых штанах и легкой куртке на молнии с грубо пришитым вручную нарукавным знаком. Он был вооружен короткой испанской винтовкой системы «маузер», стреляющей семимиллиметровыми патронами, скорее всего украденной когда-то с какого-нибудь склада Гражданской гвардии.

На время пути Ллойда, Ленни и Дейва разошлись, но теперь, перед предстоящим сражением, все трое снова были вместе в Британском батальоне 15-й интернациональной бригады. Ленни отрастил черную бороду и выглядел не на свои семнадцать, а старше лет на десять. Его произвели в сержанты, но формы не было, и он ходил в синих парусиновых штанах и полосатой бандане. Он больше напоминал пирата, чем солдата.

Ленни сказал:

– Как бы там ни было, а это наступление вовсе не для того, чтобы взять мятежников в кольцо. Это – политика. В этом регионе верховодят анархисты.

Ллойд познакомился с анархизмом во время своего краткого пребывания в Барселоне. Это была активно фундаменталистская форма коммунизма. Офицерам и простым людям платили одинаково. Рестораны шикарных отелей превратили в столовые для рабочих. Официанты возвращали чаевые, любезно объясняя, что традиция чаевых устарела. Повсюду висели плакаты, осуждающие проституцию как эксплуатацию товарищей женщин. Повсюду царила чудесная атмосфера свободы и товарищества. Русские были вне себя от ярости.

– А сейчас, – продолжал Ленни, – правительство перебросило из Мадрида войска коммунистов и объединило нас всех в новую, Восточную армию – целиком и полностью под руководством коммунистов, разумеется.

Подобные разговоры приводили Ллойда в отчаяние. Путь к победе был один: если все левые фракции будут действовать заодно, как они действовали заодно – во всяком случае, в конце – в битве на Кейбл-стрит. Но на улицах Барселоны анархисты и коммунисты выступали друг против друга.

– Премьер-министр Негрин – не коммунист, – сказал он.

– А разницы никакой.

– Он понимает, что без поддержки Советского Союза нам конец.

– Но это что означает, что мы должны бросить демократию и дать управлять нами коммунистам?

Ллойд кивнул. Все разговоры о правительстве кончались одинаково: мы что, должны делать, что скажут Советы, только потому, что они единственные согласны продавать нам оружие?

Они спустились с холма.

– А не выпить ли нам по чашечке чаю? – сказал Ленни.

– Да, с удовольствием. Мне, пожалуйста, два кусочка сахару.

Это была их привычная шутка. Никто из них уже много месяцев не пил чаю.

Они подошли к своему лагерю у реки. Взвод Ленни размещался в нескольких грубых каменных зданиях у реки – раньше, наверное, здесь держали коров, пока крестьяне не бежали от войны. В нескольких шагах вверх по реке стоял лодочный сарай, который заняли немцы из 11-й интернациональной бригады.

Ллойда с Ленни встречал двоюродный брат Ллойда Дейв Уильямс. Как и Ленни, Дейв за год повзрослел на десять лет. Он выглядел тощим, но крепким, его кожа была пыльной и загорелой, вокруг глаз появились морщинки – оттого что приходилось постоянно щуриться на солнце. Он был в куртке и брюках цвета хаки, на поясе висели кожаные подсумки, а сапоги закрывали лодыжки, – все это и представляло собой форму, хотя мало у кого из солдат наблюдался полный комплект. Его шея была обмотана красным хлопковым шарфом. У него была русская винтовка Мосина – Нагана со старомодным откидным игольчатым штыком, делающим оружие менее неуклюжим. На поясе у него был немецкий девятимиллимитровый «люгер» – должно быть, взял у убитого офицера мятежников. Было видно, что и с винтовкой, и с пистолетом он обращался крайне бережно.

– У нас гость! – восхищенно крикнул он.

– Кто такой?

– Такая! – сказал Дейв, указывая.

В тени уродливого черного тополя около дюжины английских и немецких солдат разговаривали с потрясающе красивой женщиной.

– О, бог мой, – сказал по-валлийски Ленни. – Это просто бальзам на мои раны!

Ей было, на взгляд Ллойда, лет двадцать пять, и она была маленького роста, с большими глазами и густыми черными волосами, заколотыми и увенчанными армейской пилоткой. Мешковатая форма, казалось, прилегала к ее телу, словно вечернее платье.

Доброволец по имени Хайнц, зная, что Ллойд понимает по-немецки, сказал ему на своем языке:

– Это Тереза. Она приехала учить нас читать.

Ллойд понимающе кивнул. В интернациональные бригады входили добровольцы из разных стран вперемешку с испанскими солдатами, а среди испанцев было мало грамотных. Все свое детство они распевали катехизис в деревенских школах, которыми руководила католическая церковь. Многие священники не учили детей читать, чтобы потом они не взялись за социалистические книжки. В результате при монархии только половина населения умела читать и писать. Республиканское правительство, избранное в 1931 году, улучшило ситуацию с образованием, но миллионы испанцев все еще оставались неграмотными, и занятия для солдат продолжали проводить даже на передовой.

– Я неграмотный, – заявил Дейв, что было неправдой.

– Я тоже, – сказал Джо Эли, преподававший в Университете Колумбии в Нью-Йорке.

– Как вы думаете, сколько раз я уже слышала эту шутку? – сказала Тереза по-испански, но, видимо, не сильно рассердилась. Голос у нее был низкий, спокойный и очень красивый.

Ленни подошел ближе.

– Сержант Гриффитс, – сказал он, – для вас готов сделать все, что угодно.

Она одарила его ослепительной улыбкой.

– Я высоко ценю ваше предложение, – сказала она.

– Сеньора, я очень рад вашему приезду, – официально обратился к ней Ллойд, стараясь говорить по-испански как можно лучше. В эти десять месяцев он много времени провел за изучением испанского языка. – Я лейтенант Уильямс. Я могу точно сказать вам, кому из солдат требуются занятия… а кому – нет.

– Вот только лейтенанту Уильямсу нужно отбыть в Бухаралос для получения распоряжений, – сказал Ленни, словно отпуская его. Бухаралос был небольшой городок, где размещался штаб правительственных войск. – А мы с вами, может быть, обойдем позиции, чтобы найти подходящее место для занятий, – он говорил так, словно приглашал на прогулку при луне.

Ллойд улыбнулся и кивнул. Он ничуть не возражал против ухаживаний Ленни за Терезой. У него самого не было настроения флиртовать, а Ленни, казалось, уже влюбился. По мнению Ллойда, шансы Ленни были близки к нулю. Тереза была образованная двадцатипятилетняя женщина, и вполне возможно, что она получает дюжину предложений руки и сердца в день, а Ленни – семнадцатилетний мальчишка-шахтер, который уже около месяца нормально не мылся. Но он ничего не сказал: Тереза была вполне в состоянии и сама о себе позаботиться.

Появился новый персонаж – человек возраста Ллойда, лицо которого показалось Ллойду смутно знакомым. Одет он был лучше, чем одевались солдаты, в шерстяные брюки и хлопковую рубашку, и у него был пистолет в кобуре на пуговице. Волосы у него были такие короткие, что выглядели скорее как отросшая щетина – этот стиль любили русские. Он был лишь лейтенантом, но выглядел уверенно, даже властно. На хорошем немецком языке он сказал:

– Мне нужен лейтенант Гарсиа.

– Его здесь нет, – ответил Ллойд на том же языке. – А мы с вами где раньше встречались?

Русский, кажется, одновременно испугался и рассердился, – как человек, нашедший в своей скатке с постельным бельем змею.

– Мы никогда не встречались, – твердо сказал он. – Вы ошибаетесь.

– В Берлине! – щелкнул пальцами Ллойд. – В тысяча девятьсот тридцать третьем году. На нас напали коричневорубашечники.

На миг на лице русского отразилось облегчение, словно он ожидал чего-то худшего.

– Да, я был там, – сказал он. – Меня зовут Владимир Пешков.

– Но мы вас называли Володя.

– Да.

– Во время этой передряги вы были с мальчишкой по имени Вернер Франк.

На лице Володи промелькнул страх, но он с усилием скрыл чувства.

– Такого я не знаю.

Ллойд решил не настаивать. Он догадывался, почему Володя такой нервный. Сами русские не меньше, чем другие, боялись своей тайной полиции, НКВД, действующей в Испании и известной своей жестокостью. Любого русского, дружелюбно разговаривающего с иностранцем, они могли объявить предателем.

– А я Ллойд Уильямс.

– Да, я помню, – сказал Володя, глядя на него проницательными голубыми глазами. – Как странно, что мы снова встретились здесь.

– Да нет, совсем не странно, – сказал Ллойд. – Мы сражаемся с фашизмом везде, где можем.

– Можно вас на пару слов наедине?

– Конечно.

Они отошли на несколько метров от остальных, и Пешков сказал:

– Во взводе у Гарсиа – шпион.

– Шпион? – потрясенно переспросил Ллойд. – Кто?

– Немец по имени Хайнц Бауэр.

– А, этот, в красной рубашке… Шпион? Вы уверены?

Пешков не дал себе труда отвечать на этот вопрос.

– Я бы хотел, чтобы вы позвали его к себе в блиндаж – если у вас есть блиндаж, – ну или куда-нибудь в другое уединенное место… – Пешков взглянул на наручные часы. – Через час сюда прибудет наряд для его ареста.

– Я устроил себе кабинет вон в том сарайчике, – показал Ллойд. – Но мне понадобится поговорить со своим командиром. – Его командир был коммунистом и вряд ли стал бы возражать, но Ллойду нужно было время подумать.

– Как пожелаете, – было очевидно, что Володю мнение командира Ллойда совершенно не интересует. – Я хочу, чтобы шпиона взяли тихо, не поднимая шума. Я объяснил арестной бригаде, что важно сделать это тихо… – он говорил так, словно был не уверен, что его пожелания будут исполнены. – Чем меньше людей будут знать, тем лучше.

– Почему? – спросил Ллойд, но прежде чем Володя ответил, он сам понял, каким будет ответ. – Вы надеетесь сделать его двойным агентом и посылать врагу дезориентирующую информацию. Но если о его аресте будут знать слишком многие, другие шпионы могут предупредить мятежников, и они не будут верить дезинформации.

– Лучше не рассуждать о таких вещах, – жестко сказал Пешков. – А теперь пойдемте в ваш сарай.

– Минуточку, – сказал Ллойд. – А откуда вы знаете, что он шпион?

– Я не могу вам рассказать, не поставив под угрозу безопасность.

– Такой ответ меня не вполне устраивает.

Похоже, это вывело Пешкова из себя. Он явно не привык, чтобы ему говорили, что его объяснения кого-то не устраивают. Однако обсуждение приказов было характерной особенностью испанской гражданской войны, что русские особенно терпеть не могли.

Но прежде чем Пешков смог сказать что-то, появились еще двое. Они подошли к стоявшим под деревом. На одном из пришедших, несмотря на жару, была кожаная куртка. Второй – видимо, главный – был щуплый человечек с длинным носом и скошенным подбородком.

Пешков издал гневное восклицание.

– Слишком рано! – сказал он и возмущенно добавил что-то по-русски.

Щуплый небрежно махнул рукой. На ломаном испанском он спросил:

– Кто здесь Хайнц Бауэр?

Никто не ответил. Щуплый вытер нос рукавом.

Хайнц двинулся с места. Он не бросился немедленно бежать, а с разбегу налетел на второго, в кожаной куртке, и сбил с ног. Потом метнулся прочь, но щуплый вытянул ногу и подставил ему подножку.

Хайнц рухнул со всего маху, и его тело проехало по сухой земле. Он лежал оглушенный – всего лишь миг, но и это оказалось слишком долго. Он поднялся на колени – но тут эти двое налетели на него и снова сбили на землю.

Он лежал не шевелясь, но они все равно начали его бить. Достали деревянные дубинки и, стоя по обе стороны, по очереди колотили его по голове и телу, поднимая руки над головой и нанося удары, словно в каком-то диком танце. В считаные секунды у Хайнца все лицо было в крови. Он отчаянно пытался спастись, но стоило ему подняться на колени, как они снова сбивали его на землю. Тогда он сжался калачиком и только стонал. Ему было явно достаточно, а вот им – нет. Они били и били беспомощного человека своими дубинками.

Ллойд вдруг обнаружил, что с возмущенными криками оттаскивает щуплого. Ленни взял на себя второго. Ллойд просто схватил щуплого медвежьей хваткой и поднял; Ленни повалил своего на землю. Тут Ллойд услышал сказанные по-английски слова Володи:

– Всем стоять, или я стреляю!

Ллойд отпустил своего и обернулся, не веря ушам. Володя вынул из кобуры на боку наган «М1895», обычное оружие русских, и взвел курок.

– Угрожать офицеру оружием – во всех армиях мира за это можно пойти под трибунал, – сказал Ллойд. – У вас будут большие проблемы, Володя.

– Не говорите ерунду, – ответил Володя. – Когда в последний раз у русского были проблемы в этой армии? – Но наган опустил.

Мужчина в кожаной куртке замахнулся на Ленни дубинкой, но Володя рявкнул: «Отставить, Березовский!» – и тот подчинился.

Подошли другие солдаты – их вело загадочное притяжение, влекущее людей к драке, и через несколько секунд собралось человек двадцать.

Щуплый, грозя пальцем Ллойду, сказал по-английски с сильным акцентом:

– Вы ввязались в то, что совершенно вас не касается!

Ллойд помог Хайнцу встать.

– Вы не имеете права приходить и набрасываться на людей со своими дубинками! – сказал Ллойд щуплому. – Где ваше начальство?

– Этот немец – троцкистско-фашистский шпион! – взвизгнул щуплый.

– Илья, заткнись! – сказал Володя. Но Илья не обратил внимания.

– Он фотографировал документы! – заявил он.

– Где доказательства? – хладнокровно спросил Ллойд.

Стало ясно, что о доказательствах Илья не знает и не хочет знать. Но Володя со вздохом сказал:

– Посмотрите у него в ранце.

Ллойд взглянул на капрала Марио Ривьеру и кивнул.

– Пойдите проверьте, – сказал он.

Капрал Ривьера побежал к лодочному сараю и скрылся внутри.

Но у Ллойда было ужасное предчувствие, что Володя говорит правду.

– Даже если вы и правы, Илья, – сказал он щуплому, – все равно вы могли бы себя вести повежливее.

– Повежливее? – сказал Илья. – Это же война, а не званый обед!

– Может быть, удалось бы избежать драк – там, где в них нет необходимости.

Илья бросил что-то презрительное по-русски.

Из лодочного сарая вышел Ривьера, он нес маленькую и дорогую на вид камеру и пачку документов. Он передал их Ллойду. Сверху лежал вчерашний приказ о передислокации войск перед ожидаемым наступлением. На документе было пятно от вина знакомой формы, и Ллойд с ужасом понял, что это его собственный документ, должно быть украденный из его сарая.

Он посмотрел на Хайнца. Тот выпрямился, по-фашистски отсалютовал и сказал: «Хайль Гитлер!»

Илья взглянул на Ллойда торжествующе.

– Ну что ж, Илья, – сказал Володя. – Как двойного агент, ты пленного обесценил. Еще одна победа НКВД. Поздравляю.

И он пошел прочь.

III

Первый бой Ллойда состоялся во вторник, 24 августа.

На его стороне, на стороне избранного народом правительства, было 80 000 человек. У антидемократической армии мятежников не было и половины этого количества. Еще у правительства было двести самолетов против пятнадцати самолетов мятежников.

Чтобы наилучшим образом использовать свои преимущества, правительство начало наступление широким фронтом в шестьдесят миль шириной с севера на юг, так чтобы мятежники не могли сосредоточить свои ограниченные войска.

План был хорош. Так почему же, спрашивал себя Ллойд через два дня, он не сработал?

Началось все достаточно хорошо. В первый день правительственные войска заняли две деревни к северу от Сарагосы и две – к югу. Ллойд со своими был на юге, и им пришлось преодолеть жестокое сопротивление, чтобы взять деревушку с названием Кодо. Единственная неудача случилась в месте центрального удара, идущего по речной долине, заминка произошла в местечке под названием Фуэнтес де Эбро.

Перед битвой Ллойду было страшно, и он провел ночь без сна, представляя себе, что завтра произойдет, как когда-то перед матчем по боксу. Но когда начался бой, он был слишком занят, чтобы волноваться. Наихудшим моментом было наступление через пустошь, где у них не было другого укрытия, кроме чахлого кустарника, в то время как обороняющиеся стреляли из каменных построек. Но даже тогда им овладел не страх, но какая-то изворотливость отчаяния, заставляющая бежать зигзагами, ползти и катиться по земле, когда пули начинали свистеть слишком близко, потом вскакивать и пробегать, согнувшись в три погибели, еще несколько метров. Главная проблема заключалась в нехватке патронов: необходимо было, чтобы каждый их выстрел поражал цель. Кодо они взяли численным перевесом, и Ллойд, Ленни и Дейв дожили до вечера невредимыми.

Мятежники были сильными и отважными – как и солдаты правительства. Иностранные бригады состояли из добровольцев-идеалистов, приехавших в Испанию, зная, что, может быть, придется отдать жизнь. Из-за того, что они славились своей храбростью, их часто ставили на острие атаки.

Наступление не заладилось на второй день. На севере войска, приведенные в боевую готовность, не хотели двигаться с места из-за недостаточных данных разведки о расположении позиций противника – жалкое оправдание, думал Ллойд. На третий день, несмотря на подкрепление, центральные войска все еще не могли взять Фуэнтес де Эбро, и Ллойд был потрясен, узнав, что под сокрушительным огнем противника они потеряли почти все свои танки. На юге группа войск, где был Ллойд, вместо того чтобы прорываться вперед, получила распоряжение повернуть в сторону деревни Квинто на берегу реки. Снова им пришлось отбивать у упорного противника каждый дом. Когда враг сдался, группа войск Ллойда получила тысячу пленных.

Вечером Ллойд сидел у разрушенной артиллерийским огнем церкви, вокруг дымились руины домов, лежали странно неподвижные тела недавно умерших. Возле него собрались измученные ребята: Ленни, Дейв, Джо Эли, капрал Ривьера и валлиец по имени Магси Морган. Валлийцев в Испании было так много, что кто-то сложил лимерик, где высмеивались их одинаковые имена:

Жил-был парень по имени Прайс,
И другой был – по имени Прайс.
А третий был Робертс,
И четвертый был Робертс,
А пятый опять-таки Прайс.

Ребята курили, гадая про себя, будет ли сегодня какой-нибудь ужин. Они так устали, что даже не шутили с Терезой, которая была, что примечательно, все еще с ними, так как машина, что должна была ее забрать в тыл, так и не появилась. Время от времени были слышны выстрелы – на соседних улицах продолжалась зачистка.

– Ну и что мы выиграли? – сказал Ллойд Дейву. – Мы расходовали патроны, которых так мало, потеряли столько человек и ничуть не продвинулись. Что еще хуже, мы дали фашистам время подвести подкрепление.

– Я тебе скажу, почему так, – сказал Дейв со своим акцентом жителя Ист-Энда. Его душа стала еще выносливее, чем его тело, и в его суждениях звучали цинизм и презрение. – Потому что наши ублюдки-командиры больше боятся своих гадов-комиссаров, чем этих чертовых врагов. Ведь их под любым предлогом могут объявить троцкистско-немецкими шпионами и запытать до смерти, вот они и боятся высовываться… Считают, что лучше сидеть смирно, не дергаться, и по собственному почину ничего делать они не станут, чтобы не рисковать головой. Небось даже в сортир они не ходят, не получив письменных распоряжений.

Интересно, подумал Ллойд, прав ли Дейв в своих уничижительных рассуждениях. Коммунисты не уставали повторять, что в армии должна быть дисциплина и четкая субординация. Под этим подразумевалось, что армия должна выполнять приказы русских, но все же Ллойд понимал их точку зрения. Вот только слишком жесткая дисциплина подавляет способность думать самостоятельно. Не это ли происходит?

Ллойду не хотелось в это верить. Конечно, и социал-демократы, и коммунисты, и анархисты могли бороться за общее дело без того, чтобы одни навязывали свою волю остальным. Все они ненавидели фашизм и все верили, что общество будущего станет более справедливым для всех.

Он хотел спросить, что думает об этом Ленни, но Ленни сидел рядом с Терезой и тихо с ней о чем-то говорил. Вот она рассмеялась в ответ на какие-то его слова, и Ллойд догадался, что Ленни делает успехи: если удается рассмешить девушку – это хороший знак. Потом она коснулась его руки, сказала несколько слов и встала.

– Возвращайся поскорей, – сказал Ленни. Она улыбнулась ему, уходя.

«Счастливчик», – подумал Ллойд о Ленни, но зависти не почувствовал. Временные отношения ему были не нужны: он не видел в них смысла. Наверное, он был из тех, кому нужно все – или ничего. Единственной, кого он хотел добиться, была Дейзи, но она стала женой Малыша Фицгерберта, и Ллойд пока не встретил девушку, которая могла бы занять ее место. Он был уверен, что когда-нибудь это произойдет. Пока же ему не хотелось искать временную замену, даже если она была такой привлекательной, как Тереза.

Кто-то сказал: «Вон идут русские». Говорившего звали Джеспер Джонсон, это был чернокожий электрик из Чикаго. Ллойд поднял голову – и увидел около дюжины военных консультантов, шедших через деревню с видом победителей. Русских легко было узнать по кожаным курткам и кобурам на пуговицах.

– Странное дело, – несмешливо продолжал Джеспер. – Пока шел бой – я их не видел. Наверное, они были на другом участке поля боя.

Ллойд огляделся, чтобы убедиться, что поблизости нет политкомиссаров, которые могли услышать эти вредительские разговоры.

Глядя на русских, идущих через двор разрушенной церкви, Ллойд заметил Илью Дворкина, проныру из НКВД, с которым у него была стычка с неделю назад. Русский увидел проходящую мимо Терезу и, остановившись, заговорил с ней. Он говорил на ломаном испанском, и Ллойд разобрал слово «обед».

Она ответила, снова заговорил он, и она покачала головой – видно было, что она отказывается. Потом она повернулась, чтобы продолжить свой путь, но он схватил ее за руку, не давая идти дальше.

Ллойд увидел, как выпрямился Ленни, напряженно глядя на эту картину – две фигуры в обрамлении каменной арки, через которую уже некуда было идти.

– Ах, черт, – произнес Ллойд.

Тереза еще раз попыталась вырваться, но Илья, похоже, еще крепче сжал ее руку.

Ленни хотел было встать, но Ллойд, положив руку ему на плечо, толкнул его обратно.

– Дай-ка я с этим разберусь, – сказал он.

– Поосторожнее, приятель, – тихо предупредил Дейв, – он из НКВД. Лучше всего не связываться с этими чертовыми ублюдками.

Ллойд подошел к Терезе и Илье.

Русский, увидев его, по-испански сказал:

– Пошел отсюда!

– Привет, Тереза, – сказал Ллойд.

– Не волнуйтесь, – сказала она, – я и сама могу за себя постоять.

Илья посмотрел на Ллойда повнимательнее.

– А я тебя знаю, – сказал он. – Неделю назад ты пытался помешать мне арестовать опасного троцкистско-фашистского шпиона.

– А эта девушка – тоже троцкистско-фашистский шпион? – сказал Ллойд. – Мне показалось, я слышал, как вы предлагали ей с вами пообедать.

Тут появился приятель Ильи Березовский и с угрожающим видом встал рядом с Ллойдом.

Уголком глаза Ллойд заметил, как Дейв вытягивает из-за пояса «люгер».

Ситуация выходила из-под контроля.

– Я пришел сказать вам, сеньорита, – произнес Ллойд, – что вас немедленно вызывает к себе в штаб полковник Бобров. Пожалуйста, следуйте за мной, я отведу вас.

Бобров был старший русский «военный консультант». Он Терезу не вызывал, но Илья не знал, что это ложь – слова Ллойда звучали правдоподобно.

Секунду-другую Ллойд не знал, как повернется дело. Потом неподалеку раздался выстрел, может быть, с соседней улицы. Это вернуло русских к действительности. Тереза снова сделала попытку вырваться, и на этот раз Илья ее отпустил.

– Мы с тобой еще встретимся! – сказал он, угрожающе помахав пальцем перед лицом Ллойда, и важно пошел дальше. За ним, как собачка, последовал Березовский.

– Чертов ублюдок, – сказал Дейв.

Илья сделал вид, что не слышал.

Все снова сели, и Дейв сказал:

– Ну и врага ты себе нажил, Ллойд…

– У меня не было особого выбора.

– Все равно, теперь тебе стоит все время посматривать назад.

– Ссоры из-за девчонки, – небрежно сказал Ллойд, – случаются тысячу раз в день.

Когда стемнело, они услышали колокольчик, сзывающий к походной кухне. Ллойд получил миску жидкой каши, ломоть черствого хлеба и большую кружку красного вина – такого терпкого, что, казалось, от него сойдет эмаль с зубов. Он бросил в вино хлеб, чтобы улучшить вкус и того и другого.

Когда еда у него кончилась, он чувствовал себя таким же голодным. Как обычно.

– Ну а теперь, может быть, по чашечке чаю? – сказал он.

– Да-да, – отозвался Ленни. – Мне, пожалуйста, два кусочка сахара.

Они расстелили свои тонкие одеяла и приготовились спать. Ллойд пошел искать отхожее место, не нашел – и облегчился в маленьком садике на краю деревни. Луна была почти полная, и он видел даже пыль на листьях оливковых деревьев, переживших бомбежку.

Застегиваясь, он услышал шаги. Он неторопливо обернулся – слишком неторопливо. Когда он увидел лицо Ильи, на его голову обрушился удар дубинки. Он почувствовал обжигающую боль и упал на землю. Оглушенный, он взглянул вверх – и увидел Березовского с короткоствольным револьвером.

– Не двигайся, или он будет стрелять, – сказал Илья.

Ллойда охватил ужас. Он отчаянно тряхнул головой, чтобы прийти в себя. Сумасшедшие какие-то!

– Стрелять? – ошарашенно произнес он. – И как вы объясните убийство лейтенанта?

– Убийство? – с усмешкой переспросил Илья. – Это же передовая. Погиб от шальной пули… – И по-английски он добавил: – Чертовски не повезло!

Ллойд в отчаянии понял, что Илья прав. Когда найдут его тело, решат, что он погиб в бою.

Какая смерть…

– Кончай его, – сказал Илья Березовскому.

Раздался выстрел.

Ллойд ничего не почувствовал. Это и есть смерть? Потом Березовский согнулся и упал на землю. В этот миг Ллойд сообразил, что звук выстрела раздался сзади. Потрясенный, он обернулся посмотреть. В лунном свете он увидел Дейва с трофейным «люгером». Чувство облегчения накатило, словно волна прилива. Он был жив!

Илья тоже увидел Дейва и бросился бежать, как поднятый с лежки кролик.

Дейв несколько секунд целился в него, и Ллойд надеялся, что он выстрелит, но Илья исступленно метался между оливковыми деревьями, как крыса в лабиринте, и потом скрылся во тьме.

Дейв опустил пистолет.

Ллойд взглянул на Березовского. Тот не дышал.

– Спасибо, Дейв, – сказал Ллойд.

– Я же говорил тебе, посматривай назад.

– Да… А посмотрел вместо меня ты. Но как жаль, что ты не пристрелил и этого Илью. Теперь у тебя будут проблемы с НКВД.

– Сомневаюсь, – сказал Дейв. – Захочет ли Илья, чтобы все узнали, что его дружка убили в ссоре из-за женщины? НКВД боятся и сами энкавэдэшники. Я думаю, он не станет поднимать шум.

Ллойд посмотрел на тело.

– Как мы это объясним?

– Ты ж его слышал, – сказал Дейв. – Мы на передовой. Никакие объяснения не понадобятся.

Ллойд кивнул. Дейв и Илья были оба правы. Никто не станет выяснять, как умер Березовский. Погиб от случайной пули.

Они пошли прочь, оставив тело там, где оно лежало.

– Чертовски не повезло! – сказал Дейв.

IV

Ллойд и Ленни говорили с полковником Бобровым. Они сетовали, что наступление на Сарагосу зашло в тупик.

Бобров был старшим среди русских, со стриженым ежиком седых волос, приближающейся отставкой и закоснелыми убеждениями. Теоретически он должен был только помогать и советовать испанскому командованию. Практически все решения принимали русские.

– Мы теряем время и силы на эти маленькие деревушки, – сказал Ллойд, переводя на немецкий то, что говорил Ленни, повторяя слова старших опытных военных. – Танки должны бронированными кулаками идти вперед, обеспечивая глубокое проникновение на территорию врага. А за ними должна следовать пехота, прочесывая и зачищая территорию от рассредоточенных сил противника.

Рядом стоял Володя, слушал – и, судя по выражению лица, был согласен, хоть и молчал.

– Нельзя позволять, чтобы бои за маленькие опорные пункты, такие, как этот никчемный городишко, задерживали наступление. Нам следует проходить мимо них, оставляя в тылу, чтобы заняться ими позже, – закончил Ллойд.

Бобров был шокирован.

– Это же теория дискредитированного маршала Тухачевского! – сдавленно воскликнул он, как если бы Ллойд предложил епископу помолиться Будде.

– Ну так что же? – сказал Ллойд.

– Ведь он был осужден за предательство и шпионаж – и расстрелян!

– Вы что, хотите сказать, – произнес Ллойд, непонимающе глядя на него, – что испанское правительство не может воспользоваться современной тактикой ведения танковой войны по причине того, что в Москве расстреляли какого-то генерала?

– Лейтенант Уильямс, не дерзите!

– Даже если обвинения, выдвинутые против Тухачевского, соответствуют действительности, – сказал Ллойд, – от этого его методы не становятся неправильными!

– Довольно! – взорвался Бобров. – Разговор окончен!

Последние надежды, которые еще оставались у Ллойда, рухнули, когда его батальон отправили из Кинто в том самом направлении, откуда они прибыли, – очередной обходной маневр. Первого сентября они участвовали в наступлении на Бельчите, хорошо защищенный, но не представляющий стратегического интереса городок в двадцати пяти милях от главной цели.

Была еще одна тяжелая битва.

Около семи тысяч защитников хорошо укрепились в самой большой церкви городка, церкви Святого Августина, и на вершине близлежащего холма – в траншеях и блиндажах. Ллойд со своим взводом до пригородов добрался без жертв, но потом их встретил шквал огня с крыш и из окон.

Прошло шесть дней, а они оставались на прежнем месте.

Было жарко, от трупов шел ужасный запах. Кроме человеческих тел, попадались трупы животных – подача воды в город была прекращена, и живность умирала от жажды. Когда удавалось, механики сваливали их в кучи, обливали бензином и поджигали; но запах горящего человеческого мяса был еще ужаснее, чем запах разложения. Было невозможно дышать, и некоторые носили противогазы.

Узкие улочки вокруг церкви были полем боя, но Ллойд изобрел способ передвигаться, не выходя на них. Ленни нашел в мастерской одного дома кое-какие инструменты. И теперь двое делали дыру в стене дома, где они укрывались. Джо Эли работал киркой, его лысая голова блестела от пота. Капрал Ривьера в полосатой рубашке цветов анархистов – черно-красной – махал кувалдой. Стена была сложена из плоских желтых местных кирпичей, скрепленных цементным раствором. Чтобы можно было не опасаться, что они снесут весь дом, операцией руководил Ленни: как шахтер, он чувствовал, насколько надежен свод.

Когда дыра была достаточно большой, чтобы мог пройти человек, Ленни кивнул Джесперу, тоже капралу. Джеспер достал из поясной сумки одну из немногих оставшихся у него гранат, вынул чеку и бросил гранату в следующий дом – просто на тот случай, если там засада. Как только прогремел взрыв, Ллойд быстро пробрался в дыру с винтовкой наготове.

Он очутился в очередном бедном испанском жилище, с белеными стенами и земляным полом. Здесь никого не было, ни мертвых, ни живых.

Тридцать пять человек его взвода пробрались вслед за ним через дыру и быстро прочесали весь дом в поисках защитников. Но домишко был маленький и пустой.

Таким образом они стали продвигаться по ряду домов – медленно, но безопасно – в сторону церкви.

Они начали работу над очередной дырой, но, прежде чем они пробили стену, их остановил майор Маркес, прошедший вслед за ними по ряду домов тем же путем, что и они, через стены.

– Бросайте все это, – сказал он по-английски с испанским акцентом. – Мы будем брать церковь приступом.

Ллойд похолодел. Это было самоубийство.

– Это идея полковника Боброва? – спросил он.

– Да, – безразлично ответил майор Маркес. – Ждите сигнала, три длинных свистка.

– А как насчет боеприпасов? – сказал Ллойд. – У нас мало, особенно если предстоит атака.

– Нет времени, – сказал майор и скрылся.

Ллойд пришел в ужас. Он многое узнал за эти дни военных действий и понимал, что единственный способ брать приступом хорошо укрепленную позицию – это под мощным огневым прикрытием. Иначе защитники просто перебьют всех атакующих.

Ребята начали роптать, и капрал Ривьера заявил:

– Это невозможно!

Ллойд отвечал за поддержание боевого духа.

– Взвод, а ну-ка, без жалоб! – бодро сказал он. – Вы все добровольцы. Вы что думали, на войне не опасно? Будь это так, вместо вас могли бы справиться и ваши сестры! – все засмеялись, и опасный момент миновал – пока.

Ллойд перешел в переднюю часть дома, чуть приоткрыл дверь и выглянул наружу. Солнце заливало ослепительным светом узкую улочку с домами и магазинами по обеим ее сторонам. Здания и земля были одного и того же цвета, светло-коричневого загара, как недопеченный хлеб, – за исключением тех мест, где земля была красной от взрывов. Сразу же за дверью лежал мертвый милиционер, над дырой в его груди вилось облако мух. Взглянув в сторону площади, Ллойд увидел, что улица по мере приближения к церкви расширяется. У стрелков на двух башнях был хороший обзор, и стрелять в приближающихся было легко. На земле укрытий практически не было: лишь несколько камней, да дохлая лошадь, да тачка.

«Мы все умрем, – подумал он. – Но не затем ли мы сюда приехали?»

Он обернулся к своим ребятам, не зная, что сказать. Нужно поддержать в них боевое настроение.

– Только держитесь ближе к домам, не выходите на середину улицы, – сказал он. – Помните, чем медленнее вы движетесь, тем дольше вы на виду. Так что ждем сигнала – а потом бежим со всех ног!

Раньше, чем он рассчитывал, до них донеслись три резкие трели свистка майора Маркеса.

– Ленни, пойдешь последним, – сказал Ллойд.

– А первым кто? – спросил Ленни.

– Я, разумеется.

«Прощай, мир, – подумал Ллойд. – Но все-таки я умру, сражаясь с фашистами».

Он настежь распахнул дверь.

– Пошли! – крикнул он и выбежал на улицу.

Фактор неожиданности дал ему фору в несколько секунд, и он без помех бросился бежать в сторону церкви. Лицо ему обожгло полуденное солнце, он услышал, как позади топают ботинки его ребят, и отметил с острым чувством благодарности, что раз он это воспринимает, значит, он все еще жив. Потом по ним ударил град пуль. Еще несколько секунд он бежал, чувствуя биение своего сердца, слыша свист и щелканье пуль вокруг, потом левую руку словно что-то ударило, и, непонятно почему, он вдруг упал.

Он понял, что ранен. Боли не было, рука онемела и безжизненно висела. Ему удалось отползти в сторону, к самой стене ближайшего здания. Вокруг продолжали свистеть пули, и он почувствовал себя ужасно уязвимым, но в нескольких футах впереди он увидел неподвижное тело. Это был убитый солдат мятежников, он сидел, прислонившись к стене дома. Было похоже, словно он просто задремал, сидя на земле и опершись спиной о стену, – если бы не дыра от пули в шее.

Ллойд пополз вперед. Он двигался неловко, держа винтовку в правой руке, волоча за собой левую, затем съежился за телом мятежника, стараясь сделаться менее заметным.

Ллойд положил ствол винтовки мертвецу на плечо и, прицелившись в далекое окно башни над церковью, выпустил туда один за другим все пять патронов из магазина. Попал ли он в кого-нибудь – было непонятно.

Оглянувшись, к своему ужасу, он увидел, что вся улица усеяна телами ребят из его взвода. Замершее тело Марио Ривьеры в черно-красной рубашке напоминало скомканный флаг анархистов. Рядом с Марио лежал Джеспер Джонсон, черные кудри были красными от крови. Он проделал весь этот путь от своей фабрики в Чикаго, подумал Ллойд, чтобы умереть на улице испанского городишки – потому что верил в лучший мир.

Хуже было тем, кто все еще был жив, они стонали и плакали на земле. Кто-то кричал от невыносимой муки, но Ллойд не видел, кто это и где. Несколько его ребят все еще бежали, но, пока он смотрел, одни упали, а другие бросились на землю. Через несколько секунд всякое движение на улице прекратилось, только корчились от боли раненые.

Это просто бойня, подумал Ллойд, и от гнева и горя горло перехватило так, что стало тяжело дышать.

Где же остальные части? Не один же взвод Ллойда шел в атаку? Может быть, другие шли по параллельным улицам, ведущим на эту площадь? Но на приступ можно идти при большом численном превосходстве. Ллойда с его тридцатью пятью солдатами было явно слишком мало. Защитники позиции смогли убить или ранить почти всех, а те несколько человек, оставшиеся от взвода Ллойда, были вынуждены залечь в укрытие, не добравшись до церкви.

Он поймал взгляд Ленни, выглядывавшего из-за трупа лошади. Хотя бы он был еще жив. Ленни приподнял винтовку и беспомощно махнул ею, давая понять, что у него нет патронов. У Ллойда их тоже не было, а в следующую минуту стрельба с улицы прекратилась, так как патроны кончились и у остальных.

Это был конец их штурма церкви. Продолжать было все равно невозможно. Без патронов это превратилось бы в бессмысленное самоубийство.

Град пуль со стороны церкви стал тише, поскольку легкие цели были уничтожены, но время от времени по оставшимся в укрытии постреливали одиночными выстрелами. Ллойд понял, что раньше или позже, но всех его ребят перебьют. Надо было отходить.

Наверняка их убьют и при отступлении.

Он снова поймал взгляд Ленни и выразительно махнул в сторону тыла, от церкви. Ленни огляделся и повторил его знак остальным оставшимся в живых. У них будет больше шансов, если они двинутся одновременно.

Когда всех, кого можно было, предупредили, Ллойд с трудом поднялся на ноги.

– Отходим! – изо всех сил крикнул он.

Потом он побежал.

Бежать было недалеко, всего метров двести, не больше, но это был самый длинный путь в его жизни.

Мятежники в церкви открыли огонь, едва увидели движение среди солдат правительственных войск. Краем глаза Ллойд заметил – или ему показалось, – что за ним отступают человек пять или шесть. Он бежал неровной поступью, раненая рука мешала ему держать равновесие. Ленни был впереди и, по-видимому, невредим. Пули оставляли следы на кирпичной кладке зданий, мимо которых, еле держась на ногах, бежал Ллойд. Ленни добрался до дома, откуда они вышли, влетел и встал сбоку, удерживая дверь раскрытой. Ллойд вбежал, хрипло дыша, и повалился на пол. За ним вбежало еще трое.

Ллойд обвел взглядом выживших: Ленни, Дейв, Магси Морган и Джо Эли.

– Это все? – сказал он.

– Да, – ответил Ленни.

– О боже. Нас осталось пятеро из тридцати шести.

– Полковник Бобров – советник хоть куда!

Они стояли, тяжело дыша, пытаясь отдышаться. К руке Ллойда вернулась чувствительность – боль была адская. Он обнаружил, что, несмотря на боль, может двигать рукой, так что, может, она и не сломана. Взглянув на нее, он заметил, что рукав весь пропитался кровью. Дейв снял свой красный шарф и подвесил ему руку на перевязь.

Ленни был ранен в голову. У него была кровь на лице, но он сказал, что это царапина, и чувствовал себя, по всей видимости, нормально.

Дейв, Магси и Джо чудесным образом остались невредимы.

– Нам лучше вернуться за новыми распоряжениями, – сказал Ллойд, когда они прилегли на несколько минут. – Мы же все равно не можем выполнять никаких заданий, пока у нас нет патронов.

– Но сначала давай по чашечке чаю, хорошо? – сказал Ленни.

– Не получится, – сказал Ллойд. – У нас же нет чайных ложек.

– Ну, тогда ладно.

– Нельзя ли нам здесь еще немного отдохнуть? – сказал Дейв.

– Отдохнем в тылу, – сказал Ллойд. – Там безопаснее.

Они снова пробрались по ряду домов через сделанные ими дыры в стенах. От того, что постоянно приходилось наклоняться, у Ллойда закружилась голова. «Может быть, это от потери крови?» – подумал он.

Там, где они вышли на улицу, их было уже не видно с церкви Святого Августина. Они быстро пошли по переулку. Радость Ллойда, что они остались живы, сменилась яростью, ведь столько жизней его ребят отданы впустую.

Они пришли к сараю на окраине, где находился штаб войск правительства. Ллойд увидел майора Маркеса у горы ящиков – он выдавал патроны.

– Почему нельзя было дать нам хоть немного? – яростно сказал он.

Маркес лишь пожал плечами.

– Я подам рапорт Боброву! – сказал Ллойд.

Полковник Бобров сидел перед сараем на стуле за столом – оба предмета, похоже, вытащили из какого-нибудь деревенского дома. От солнца его лицо покраснело. Он говорил с Володей Пешковым. Ллойд направился прямо к ним.

– Мы бросились в атаку на церковь, но мы были одни! – сказал он. – И у нас кончились боеприпасы, потому что Маркес отказался нам их выдать!

Бобров холодно взглянул на Ллойда.

– Что вы здесь делаете? – сказал он.

Ллойд удивился. Он ожидал, что Бобров похвалит его за отчаянную попытку и как минимум выразит сожаление, что его взвод оказался без подкрепления.

– Я же говорю вам, – сказал он, – мы оказались без подкрепления. Нельзя же одним взводом брать укрепленное здание. Мы делали все, что было в наших силах, но нас попросту перебили. Я потерял тридцать одного человека из тридцати шести! Вот все, что осталось от моего взвода! – сказал он, указывая на своих товарищей.

– Кто приказал вам отступать?

Ллойд боролся с дурнотой. Он чувствовал, что сейчас упадет в обморок, но надо же было объяснить Боброву, как доблестно сражались его ребята.

– Мы вернулись получить новые распоряжения, что еще нам оставалось?

– Вы должны были сражаться до последнего солдата.

– Чем мы должны были сражаться? У нас же не было патронов!

– Молчать! – рявкнул Бобров. – Смирно!

Все инстинктивно встали смирно в одну шеренгу: Ллойд, Ленни, Дейв, Магси и Джо. Ллойд со страхом подумал, что сейчас-то он и свалится в обморок.

– Кру-гом!

Они повернулись кругом. «Ну и что дальше?» – подумал Ллойд.

– Раненые – выйти из строя.

Ллойд и Ленни повиновались.

– Ходячие раненые переводятся в сопровождение пленных, – сказал Бобров.

Сквозь туман Ллойд понял: это означало, что, по-видимому, он будет конвоировать поезд с военнопленными в Барселону. Он покачнулся. «Прямо сейчас я бы не смог конвоировать и стадо овец», – подумал он.

– Отступление из-под огня без приказа является дезертирством, – сказал Бобров.

Ллойд повернулся и взглянул на Боброва. К его изумлению и ужасу, он увидел, что Бобров вынул из своей кобуры на пуговицах револьвер.

Бобров шагнул вперед и оказался прямо за спиной у троих, стоящих по стойке «смирно».

– Вы трое признаны виновными и приговорены к смерти.

Он поднял оружие так, что его дуло оказалось в трех дюймах от затылка Дейва.

Потом он выстрелил.

Раздался грохот. В голове Дейва появилась дыра от пули, и лоб взорвался кровью и мозгом.

Ллойд не мог поверить своим глазам.

Стоявший рядом с Дейвом Магси начал оборачиваться, он уже открыл рот, чтобы крикнуть, но Бобров был быстрее. Пуля вошла за правым ухом Магси и вышла через левый глаз, и он упал.

К Ллойду наконец вернулся голос, и он закричал:

– Нет!

Джо Эли обернулся, потрясенно и яростно взревел и протянул руки, чтобы схватить Боброва. Снова прогремел выстрел, и Джо получил пулю в шею. Кровь ударила фонтаном, заливая красноармейскую форму Боброва, отчего полковник выругался и отпрыгнул на шаг назад. Джо упал на землю, но умер не сразу. Ллойд беспомощно смотрел, как хлещет кровь из сонной артерии на иссохшую испанскую землю. Казалось, Джо пытался сказать что-то, но ему не удавалось; потом его глаза закрылись и тело обмякло.

– Трусам пощады нет! – сказал Бобров и пошел прочь.

Ллойд смотрел на лежащего на земле Дейва: худой, чумазый, смелый, как лев, шестнадцати лет от роду – и мертв. Убит не фашистами, а глупым и жестоким советским офицером. Какая бессмысленная потеря, подумал Ллойд, и на глаза навернулись слезы.

Из сарая выбежал сержант.

– Они сдались! – радостно завопил он. – Городские власти сдались – они подняли белый флаг! Мы взяли Бельчите!

Слабость наконец победила Ллойда, и он потерял сознание.

V

В Лондоне было холодно и мокро. Ллойд под дождем шел по Натли-стрит к дому родителей. Он был все в той же испанской легкой куртке на молнии, в вельветовых брюках и в сапогах на босу ногу. Он нес небольшой вещмешок, в котором лежало сменное белье, рубашка и жестяная кружка. Его шея была обмотана красным шарфом, которым Дейв подвязывал его раненую руку. Рука еще болела, но повязка была уже не нужна.

Был ранний октябрьский вечер.

Как он и ожидал, его посадили в идущий в Барселону товарняк, битком набитый военнопленными мятежниками. Ехать было сто миль с небольшим, но путь занял у них три дня. В Барселоне им с Ленни пришлось расстаться, и они потеряли связь. Его подвез грузовик, шедший на север. Сойдя с грузовика, он шел пешком, ехал на попутных машинах или в железнодорожных вагонах, полных угля, щебня или – один раз ему повезло – ящиков вина. Перейти границу во Францию ему удалось ночью. Он спал под открытым небом, просил еду, брался за любую работу, получая жалкие гроши, и две счастливых недели зарабатывал себе на паром через Ла-Манш, собирая виноград на виноградниках Бордо. И вот – он дома.

Он вдохнул сырой, пахнущий дымом воздух Олдгейта, словно это были духи. Он остановился у садовой калитки и взглянул на домик с террасой, в котором он родился двадцать два с лишним года назад. В залитых дождем окнах горел свет: кто-то был дома. Ллойд подошел к парадной двери. У него остался собственный ключ: он хранил его вместе с паспортом. Он открыл дверь и вошел.

Вещмешок он бросил в прихожей, возле вешалки для шляп.

– Кто там? – услышал он из кухни. Это был голос его отчима Берни.

Ллойд вдруг обнаружил, что не может говорить.

Берни вышел в прихожую.

– Кто… – начал он. Потом узнал Ллойда. – Боже мой! – сказал он. – Это ты!

– Здравствуй, пап, – сказал Ллойд.

– Мальчик мой, – сказал Берни. Он обнял Ллойда. – Живой. – И Ллойд почувствовал, как он затрясся от рыданий.

Минуту спустя Берни вытер глаза рукавом свитера и подошел к лестнице на второй этаж.

– Эт! – позвал он.

– Что?

– К тебе пришли.

– Минуточку.

Через несколько секунд она появилась на лестнице, в голубом платье, хорошенькая, как всегда. На середине лестницы она разглядела его лицо и побледнела.

– О боже, – сказала она по-валлийски. – Это же Ллойд!

Оставшиеся ступеньки она преодолела в одно мгновение и бросилась ему на шею.

– Ты жив! – сказала она.

– Я же написал вам из Барселоны…

– Мы не получали этого письма.

– Так значит, вы не знаете.

– Чего?

– Дейв Уильямс погиб.

– О нет!

– Убит в битве за Бельчите. – Правду о том, как умер Дейв, Ллойд решил не рассказывать.

– А Ленни Гриффитс?

– Я не знаю. Я потерял с ним связь. Надеялся вот, что он добрался домой раньше меня…

– Нет, от него не было ни слова.

Берни спросил:

– Ну, как там было?

– Фашисты побеждают. И в этом вина в основном коммунистов, которых больше интересует война с другими левыми партиями.

– Не может быть! – поразился Берни.

– Это так. Главное, что я узнал в Испании, – что мы должны сражаться с коммунистами точно так же, как с фашистами. И те и другие – зло.

Мама горько усмехнулась.

– Подумать только.

Ллойд догадался, что она это поняла давным-давно.

– Ну, хватит о политике, – сказал он. – Как ты, мам?

– Да я – как обычно. Ты на себя посмотри – какой худой стал!

– С едой в Испании было не очень.

– Пойду-ка я приготовлю тебе что-нибудь.

– Не горит. Я голодал двенадцать месяцев, могу потерпеть еще несколько минут. Знаешь, что сначала лучше?

– Что? Все, что угодно!

– Чашечку чая, пожалуйста.

Назад: Глава третья 1936 год

Дальше: Глава пятая 1939 год