Заговорщик

Двое заговорщиков, черная и белая тень, сошлись в оружейной на втором ярусе Великой Пирамиды, среди рядов копий, связок стрел и трофеев, взятых в давно забытых сражениях.

– Все произойдет этой ночью, – сказал Скахаз мо Кандак. Под его капюшоном виднелась бронзовая маска нетопыря-кровососа. – Мои люди будут на месте, пароль «Гролео».

– Гролео. – Подходит в самый раз. – Ты был тогда при дворе?

– Да, среди сорока других стражников. Мы ждали, что занимающее трон чучело отдаст нам приказ порубить на куски Красную Бороду и всех прочих, но так и не дождались. Будь здесь королева, посмели бы юнкайцы поднести ей голову одного из заложников?

– Мне показалось, что Гиздар был огорчен.

– Притворство. Его-то родичей ему вернули целехонькими. Юнкайцы разыгрывают перед нами фарс с благородным Гиздаром в заглавной роли. До Юрхаза им дела нет, они сами охотно затоптали бы старого дурака. Это лишь предлог для того, чтобы Гиздар истребил драконов.

Сир Барристан поразмыслил.

– Дерзнет ли он?

– Дерзнул же он дать яд своей королеве. Для виду он, конечно, помедлит, дав мудрым господам повод избавить его от командира Ворон-Буревестников и кровного всадника, а затем начнет действовать. Им нужно, чтобы драконов убили до прихода волантинского флота.

Да, все сходилось – но Барристану Селми все-таки было не по себе.

– Не бывать этому. – Эти драконы – дети его королевы; он не позволит, чтобы им причинили вред. – Начнем в час волка, самое темное время ночи, когда весь мир спит. – Эти самые слова сказал ему когда-то Тайвин Ланнистер под стенами Синего Дола. Лорд дал рыцарю сутки на то, чтобы спасти короля – если к рассвету их здесь не будет, он начнет штурм. Селми ушел в час волка и в тот же час вывел из города Эйериса. – Безупречные запрут ворота перед самым рассветом.

– Не лучше ли атаковать? Ударим на юнкайцев, пока они еще глаза не продрали.

– Нет. – Они уже не раз обсуждали это. – У нас с ними мир, скрепленный подписью и печатью ее величества, и первыми мы его не нарушим. Возьмем Гиздара, учредим совет, который будет править вместо него, а затем потребуем, чтобы юнкайцы вернули нам заложников и ушли. В случае отказа – тогда и только тогда – мы объявим, что мир утратил силу, и дадим им сражение. То, что ты предлагаешь, бесчестно.

– А ты со своим благородством попросту глуп. Время приспело, вольноотпущенники рвутся в бой.

В этом он прав. Саймон Исполосованный из Вольных Братьев и Моллоно Йос Доб из Крепких Щитов жаждут испытать себя в битве и смыть юнкайской кровью перенесенные ими страдания. Только Марслин из Детей Неопалимой разделяет сомнения старого рыцаря.

– Мы с тобой уже договорились, что поступим по-моему.

– Мы договаривались до того, как Гролео отсекли голову. У этих рабовладельцев нет чести.

– Она есть у нас.

Лысый проворчал что-то по-гискарски и сказал:

– Ладно… не нажить бы только хлопот с твоей честью. Что там с охраной Гискара?

– В часы сна его величество охраняют двое. Один у двери опочивальни, другой в алькове, внутри. Сегодня на карауле Храз и Стальная Шкура.

– Храз – это плохо, – заметил Лысый.

– До боя может и не дойти. Я поговорю с королем. Поняв, что мы не намерены его убивать, он прикажет телохранителям сдаться.

– А если не прикажет? Упускать его нельзя.

– Он от нас не уйдет. – Храза и тем более Стальной Шкуры Селми не опасался. Телохранители из бывших бойцов с арены неважные: свирепости, проворства и силы мало, чтобы охранять королей. На арену противники выходят под вой рогов и гром барабанов, а после боя победитель, перевязанный и напоенный маковым молоком, может пить, есть и распутничать до следующего сражения. Для рыцаря Королевской Гвардии бой никогда не кончается. Опасность подстерегает его как днем, так и ночью, и о приближении врага трубы не возвещают. Вассалы, слуги, друзья, братья, жены и сыновья – любой из них может таить нож под плащом и черный замысел в сердце. На каждый час открытого боя приходится десять тысяч часов наблюдения, ожидания, неусыпных бдений во мраке. Бойцам Гиздара новые обязанности скучны, а скука подтачивает внимание. – С Хразом я управлюсь, – заверил сир Барристан. – Позаботься, чтобы мне не пришлось отражать еще и Бронзовых Бестий.

– Не беспокойся. Мархаза мы закуем в цепи, не дав ему натворить бед. Я ведь говорил тебе, что Бестии слушаются только меня.

– У тебя и среди юнкайцев есть свои люди?

– Есть, а у Резнака их еще больше.

Резнаку доверять нельзя. Пахнет он сладко, а мыслит гадко.

– Надо освободить заложников, не то юнкайцы используют их против нас.

Скахаз фыркнул сквозь носовые отверстия.

– Легче сказать, чем сделать. Пусть рабовладельцы грозятся.

– А если дело не ограничится одними угрозами?

– Они так дороги тебе, старина? Евнух, дикарь и наемник?

«Герой, Чхого, Даарио».

– Чхого – кровный всадник королевы, кровь от крови ее. Переход через красную пустыню они совершили вместе. Герой – правая рука Серого Червя, а Даарио… – «Даарио она любит». Сир Барристан видел это в ее взгляде, слышал в ее голосе. – Даарио дорог не столько мне, сколько ее величеству. Его до́лжно спасти, пока Вороны-Буревестники не выкинули чего-нибудь без него. Это возможно: я однажды вывел отца королевы из Синего Дола, где он сидел у мятежного лорда в плену, но…

– К юнкайцам тебе нельзя, они тебя в лицо знают.

Лицо можно скрыть под маской, однако Лысый и тут прав.

Стар уже рыцарь для таких подвигов.

– Поэтому я и хочу, чтобы его спас кто-то другой. Тот, кто уже давно находится в лагере…

– Даарио кличет тебя сиром дедушкой, а меня наделил таким прозвищем, что и говорить неохота. Стал бы он рисковать ради нас своей шкурой, будь в заложниках мы?

– Кто его знает.

– Если нас возведут на костер, он подкинет сухих дровец – вот и вся его помощь. Пусть Вороны-Буревестники выберут себе капитана, который будет знать свое место. Никто не заплачет, когда в мире станет одним наемником меньше.

– Никто, кроме королевы.

– Если она, паче чаяния, вернется, то будет клясть юнкайцев, не нас. Наши руки чисты. А ты ее утешишь, расскажешь что-нибудь про старые времена, она это любит. Она, ясное дело, никогда не забудет своего бравого капитана, но если он умрет, нам всем будет лучше… и ей в том числе.

Ей – и Вестеросу. Капитана любит девочка-Дейенерис, не королева. Из-за любви принца Рейегара к леди Лианне погибли тысячи человек. Дейемон Черное Пламя поднял мятеж, когда его разлучили с возлюбленной, тоже звавшейся Дейенерис. Жгучий Клинок и Красный Ворон, оба любившие Ширу Морскую Звезду, залили кровью Семь Королевств. Принц Стрекоз отказался от короны ради Дженни из Старых Камней, и страна выплатила приданое трупами. Все три сына Эйегона Пятого женились по любви вопреки воле отца, и сей невероятный король, сам избравший себе королеву по зову сердца, потворствовал им. В итоге он вместо друзей нажил себе врагов, и это привело его к горестному, колдовскому, огненному концу в Летнем Замке.

Любовь Дейенерис к Даарио – это яд. Не столь быстрый, как тот, что был в саранче, но не менее смертоносный.

– Чхого и Герой также дороги сердцу ее величества.

– У нас заложники тоже есть, – напомнил Скахаз. – Если рабовладельцы убьют кого-то из наших, мы им ответим тем же.

Сир Барристан не сразу понял, о чем речь.

– Пажи королевы?!

– Заложники, – твердо повторил Лысый. – Гразхар и Квецца – родственники Зеленой Благодати. Мезарра из дома Мерреков, Кезмия из дома Палей, Аззак из Газинов, Бхаказ зо Лорак – родня самого Гиздара. Цхак, Кваццар, Ухлез, Хазкар, Дзахак, Йерицан – все они дети великих господ.

– Невинные дети. – Сир Барристан хорошо знал их всех. Мечтающий о славе Гразхар, застенчивая Мезарра, ленивец Миклаз, кокетка Кезмия, большеглазая, с ангельским голоском Квецца, танцор Дхаццар.

– Дети Гарпии. За кровь платят кровью.

– Так сказал юнкаец, принесший нам голову Гролео.

– Ну что ж, он был прав.

– Я не допущу этого.

– Какая польза от заложников, раз их пальцем тронуть нельзя?

– Можно обменять трех детей на Даарио, Героя и Чхого. Ее величество…

– Королевы здесь нет. Решать нам с тобой, и ты знаешь, что правда моя.

– У принца Рейегара было двое детей. Малютка Рейенис и грудной Эйегон. Когда Тайвин Ланнистер взял Королевскую Гавань, его люди убили обоих. Тела завернули в красные плащи и преподнесли в дар новому королю. – Что сказал Роберт, увидев их? Может быть, улыбнулся? Барристан Селми, тяжело раненный на Трезубце, не присутствовал тогда в тронном зале, но если бы он увидел, как Роберт улыбается над окровавленными телами детей Рейегара, короля бы ничто не спасло. – Детей я убивать не позволю. Смирись с этим, если хочешь, чтобы я тебе помогал.

– Упрямый ты старикан. Твои милые мальчики вырастут и станут Сынами Гарпии. Что сейчас их убить, что потом, невелика разница.

– Убивают за содеянное. Не за то, что кто-то может сделать со временем.

Лысый снял со стены топор, повертел в руках.

– По рукам. Гиздару и малолетним заложникам никакого вреда не чинить. Доволен, сир дедушка?

Селми чувствовал все, что угодно, кроме довольства.

– Хорошо. Не забудь же, в час волка.

– Кто-кто, а я не забуду, сир. – Сир Барристан не видел ухмылки под бронзовой маской, но знал, что она там есть. – Давно Кандак ждал этой ночи.

Рыцарь как раз этого и боялся. Если король Гиздар невиновен, они оба изменники, но он виновен, точно виновен. Селми сам слышал, как он предлагал королеве отравленную саранчу, как приказывал своим людям убить дракона. В случае промедления Гиздар умертвит двух других и откроет ворота врагам королевы. Выбора у них нет, но дело это, как ни крути, бесчестное.

Долгий день полз, как улитка.

Селми знал, что сейчас король с Резнаком, Мархазом зо Лораком, Галаццей Галар и другими миэринскими советниками решает, как ответить юнкайцам. Сира Барристана на совет больше не приглашали, и короля он не охранял. Утром он обошел пирамиду сверху донизу, проверяя посты, день провел со своими воспитанниками – сам взял меч и щит, чтобы преподать урок старшим.

Кое-кого из ребят готовили в бойцовые ямы, но пришла Дейенерис и освободила рабов. Эти еще до сира Барристана научились владеть мечом, копьем, топором. Некоторых уже можно посылать в бой. Тумко Лхо с островов Василиска, к примеру. Парень, черный как мейстерские чернила, рожден для меча – Селми не встречал таких со времен Джейме Ланнистера. Или кнутобоец Ларрак. Сир Барристан хотел, чтобы мальчик, как подобает рыцарю, освоил меч, булаву и копье, но с кнутом и трезубцем Ларраку не было равных. Селми полагал, что против одетого в доспехи врага такое оружие бесполезно, пока не увидел, как Ларрак валит других мальчишек, обвив их ноги бичом. Не рыцарь еще, но боец хоть куда.

Ларрак и Тумко у него лучшие. За ними, пожалуй, следует поставить лхазарянина, которого ребята зовут Красным Агнцем. Этот выезжает на одной злости, мастерства никакого. Три брата, гискарцы, проданные в рабство за долги своего отца, тоже сойдут.

Итого шестеро. Шесть из двадцати семи мальчиков. Селми надеялся, что их будет больше, но и шесть для начала неплохо. Остальные помладше и больше знакомы с ткацкими станками, плугами и ночными горшками, чем с мечом и щитом, но старательны и учатся быстро. Когда лучшие послужат немного в оруженосцах, у королевы будут еще шесть рыцарей. Что до тех, из кого рыцарей не получится, то не всем суждено быть воинами: свечники, трактирщики и оружейники тоже нужны. Это верно как для Миэрина, так и для Вестероса.

Глядя, как они бьются, Селми думал, не сделать ли Тумко и Ларрака рыцарями прямо сейчас… Да и Красного Агнца тоже. Только рыцарь может посвятить в рыцари, а он, если что-то пойдет не так, может наутро погибнуть или оказаться в темнице. Кто их тогда посвятит? С другой стороны, репутация молодого рыцаря во многом зависит от того, кто вручил ему шпоры. «Мало будет им чести, когда узнают, что посвятил их предатель, как бы самих в темницу не упекли. Они такого не заслужили, – решил сир Барристан. – Лучше тянуть лямку в оруженосцах, чем стать опороченным рыцарем».

Под вечер он собрал всех учеников в круг и стал рассказывать им, что значит быть рыцарем.

– Рыцаря делает не меч, а благородное сердце. Рыцарь без чести – обыкновенный мясник. Лучше умереть с честью, чем жить без нее. – Мальчишки смотрели удивленно, но ничего. Придет время – поймут.

Он снова поднялся к себе наверх. Миссандея читала, сидя среди книг и свитков.

– Ночью никуда не ходи, дитя, – предупредил рыцарь. – Оставайся здесь, что бы там ни происходило внизу.

– Ваша слуга поняла. Можно ли ей спросить…

– Лучше не надо. – Сир Барристан один вышел в висячий сад. «Нет, не создан я для таких дел», – думал он, глядя на город. Улицы наполняла тьма, на пирамидах зажигались огни. Заговоры, шепоты, увертки, секреты, обман… и как это его угораздило.

Мог бы уже и привыкнуть, конечно. В Красном Замке были свои тайны. Рейегар, к примеру, всегда больше доверял Эртуру Дейну, чем Селми. Он дал это понять в Харренхолле, в год ложной весны.

Сир Барристан не любил вспоминать об этом. Старый лорд Уэнт объявил турнир вскоре после того, как у него побывал брат, сир Освелл Уэнт из Королевской Гвардии. Варис нашептал королю Эйерису, что принц намерен занять отцовский престол и что турнир для Рейегара всего лишь предлог для встречи с возможно большим количеством лордов. Король, после Синего Дола носу не высовывавший из Красного Замка, вдруг пожелал ехать в Харренхолл вместе с принцем – с этого все и началось.

Если б Селми был лучшим рыцарем… Если б ссадил принца на последнем наезде, как многих других, королеву любви и красоты выбирал бы он.

Рейегар выбрал Лианну Старк из Винтерфелла; в случае победы Селми выбор был бы другим. Нет, не королева Рейелла – ее на турнире не было. И не принцесса Элия, хорошая, добрая женщина. Стань королевой турнира она, страна избежала бы многих бедствий, но Барристан выбрал бы ее юную фрейлину. Эшара Дейн недолго пробыла при дворе, однако все видели, что Элия рядом с ней просто серая мышка.

Даже после всех этих лет сир Барристан помнил улыбку Эшары и ее смех. Стоило лишь зажмуриться, чтобы увидеть волны ниспадающих на плечи темных волос и чарующие фиалковые глаза. У Дейенерис глаза такие же – порой ему кажется, что он видит перед собой дочь Эшары…

Но дочь Эшары родилась мертвой, а вскоре после этого прекрасная дама Барристана бросилась с башни. Что ее толкнуло – потеря ребенка или бесчестие, перенесенное в Харренхолле? Она так и не узнала, как любил ее сир Барристан, да он никогда бы и не признался. Рыцари Королевской Гвардии клянутся блюсти целомудрие. Признание ни к чему хорошему не привело бы, как не привело и молчание. Если бы Барристан ссадил Рейегара и короновал Эшару, она, возможно, обратила бы свой взор не на Старка, а на него.

Этого он никогда не узнает, но та неудача стала для него самой памятной из всех его поражений.

Под застланным тучами небом стояла гнетущая духота. Гроза будет… не ночью, так утром. Доживет ли он? Если у Гиздара есть свой Паук, можно считать себя покойником, но умрет он, как жил – с длинным мечом в руке.

Когда за парусами в заливе померкли последние отблески дня, сир Барристан кликнул слуг и велел им согреть воду для ванны. После возни с учениками он весь вспотел.

Вода, пока ее донесли, стала чуть теплой, но рыцарь отмылся на совесть и стал одеваться в белое. Чулки, подштанники, шелковый камзол, стеганый колет – все свежее, заново выбеленное. Следом настал черед доспехов, подаренных ему королевой. Золоченая кольчуга, гибкая, как хорошая кожа; финифтевый панцирь, твердый как лед и белый, как свежевыпавший снег. Белый кожаный пояс с золотыми застежками – меч на одном бедре, кинжал на другом – и, наконец, длинный плащ.

Шлем, сужавший поле зрения, он не стал надевать. Ночью в пирамиде темно, и враг может появиться откуда угодно. И еще эти драконьи крылья… они, конечно, красивы, но так и напрашиваются на топор или меч. Если Семеро будут милостивы, шлем пригодится ему на следующем турнире.

Облаченный и при оружии, он ждал, сидя в своей каморке. Во тьме перед ним всплывали лица королей, у которых он состоял на службе, и лица братьев по Королевской Гвардии. Многие ли из них пошли бы на то, что собирается сделать он? Нет, пожалуй. Кое-кто сразу бы зарубил Лысого как предателя. Полил дождь – тихий, как слезы королей, ушедших из этого мира.

Настала пора уходить.

Великая Пирамида Миэрина строилась в подражание Великой Пирамиде Гиса, колоссальному сооружению, на чьих руинах побывал Ломас Странник. У миэринской, как и у ее древней предшественницы, ставшей ныне обиталищем пауков и летучих мышей, тридцать три яруса: в Гисе это число священно. Сир Барристан в колышащемся белом плаще, начал свой долгий спуск – не по большой мраморной лестнице, а по черной, проложенной внутри толстых кирпичных стен.

Двенадцатью ярусами ниже его ждал Лысый все в той же маске нетопыря-кровососа. У шести Бронзовых Бестий, сопровождавших его, маски были одинаковые – саранча.

– Гролео, – сказал рыцарь.

– Гролео, – отозвался кто-то из насекомых.

– Если нужна еще саранча, у меня ее вдоволь, – сказал Лысый.

– Хватит и шестерых. Кто сторожит двери?

– Мои ребята, не беспокойся.

Сир Барристан стиснул запястье Скахаза.

– Если возможно, не проливай крови. Утром мы соберем совет и объясним городу, что заставило нас так поступить.

– Как скажешь. Удачи тебе, старик.

Бронзовые Бестии двинулись вниз вслед за рыцарем.

Королевские покои помещались в самом сердце пирамиды на семнадцатом и шестнадцатом ярусах. Ведущие туда двери, закрытые на цепь, охраняла еще пара Бронзовых Бестий – крыса и бык.

– Гролео, – сказал сир Барристан.

– Гролео, – откликнулся бык. – Третий чертог справа.

Крыса отомкнула цепь, и рыцарь со своей шестеркой вступил в коридор для слуг из красного и черного кирпича. Вызывая гулкое эхо, они миновали два чертога и вошли в третий.

У резных дверей в королевские покои стоял молодой боец с арены Стальная Шкура, не входивший пока в число первых. Древняя, зеленая с черным валирийская татуировка на его лбу и щеках должна была сделать его неуязвимым. Такие же знаки виднелись на груди и руках – остается посмотреть, отведут ли они топор или меч.

Стальная Шкура, поджарый юнец на фут выше Селми, и без них бы выглядел весьма грозно.

– Кто идет? – спросил он, загородив путь секирой. – А, старый сир…

– Я хотел бы поговорить с королем, если ему будет угодно меня принять.

– Поздно уже.

– Час поздний, это так, но и дело срочное.

– Ладно, спрошу. – Часовой постучал в дверь древком своей секиры. С той стороны открылся глазок и откликнулся детский голос. После кратких переговоров тяжелый засов сдвинули. – Пойдешь один, – сказал Стальная Шкура. – Бестии подождут здесь.

– Хорошо. – Селми обменялся кивками с одним из замаскированных стражей и прошел внутрь.

Королевские комнаты, огороженные со всех сторон кирпичными стенами восьмифутовой толщины, не имели окон, но были роскошны. Потолок поддерживали стропила черного дуба, пол устилали шелковые квартийские ковры. Бесценные поблекшие гобелены на стенах представляли сцены из истории Древнего Гиса; на самом большом заковывали в цепи побежденных в сражении валирийцев. Арку опочивальни охраняли статуи двух любовников из сандалового дерева, отполированные и натертые маслом. Сиру Барристану они показались мерзкими, хотя по замыслу ваятеля должны были возбуждать.

У жаровни, единственного источника света, стояли пажи королевы Драказ и Квецца.

– Миклаз пошел будить короля, – сказала девочка. – Не желаете ли вина, сир?

– Нет, спасибо.

– Присядьте, – предложил Драказ, подвинув скамейку.

– Я постою. – За аркой слышались голоса Миклаза и короля. Не в самом скором времени из спальни вышел зевающий во весь рот Гиздар зо Лорак, четырнадцатый носитель этого благородного имени. Он завязывал пояс зеленого атласного халата, шитого серебром и жемчугом, и был под ним был совершенно гол. Это хорошо. Голый человек чувствует свою уязвимость и менее склонен к героическим выходкам.

Женщина, выглядывающая из-за газового занавеса, тоже была нагая.

– Сир Барристан… Который теперь час? Вы пришли с новостями о моей королеве?

– Нет, ваше величество.

– Ваше великолепие, – со вздохом поправил король, – хотя в такой час больше подошло бы «ваша сонливость». – Гиздар подошел к буфету и обнаружил, что вина в кувшине осталось только на донышке. – Вина, Миклаз. Быстро.

– Да, ваше великолепие.

– Драказа тоже возьми. Налейте штоф борского золотого и штоф сладкого красного, а от нашей желтой мочи избавьте. И если я еще раз увижу, что вина нет, твой розовый задок мне ответит. Мне снилось, что Дейенерис нашли, – сказал король, когда мальчик умчался.

– Сны обманчивы, ваше величество.

– Ваша блистательность. Так что же привело вас ко мне, сир? Беспорядки в городе?

– В городе все спокойно.

– В самом деле? Что же тогда?

– Я пришел, чтобы задать вашему великолепию вопрос. Гарпия – это вы?

Гиздар выронил чашу.

– В уме ли вы, что являетесь ко мне среди ночи с таким вопросом? – Король, похоже, только теперь заметил на сире Барристане доспехи. – Как… как вы смеете…

– Яд – тоже ваших рук дело?

– Саранча? – попятился Гиздар. – Это всё дорнийцы со своим так называемым принцем. Спросите Резнака, если не верите мне.

– У вас есть какие-то доказательства?

– Будь они у меня, дорнийцев уже схватили бы. Думаю, их все же следует взять: Мархаз выжмет из них признание. Они в Дорне все отравители. Поклоняются ядовитым змеям, как сказал Резнак.

– Змей там едят. Это ваша арена и ваша ложа. Это вы распорядились положить в ней подушки, подать вино, фиги, дыни, медовую саранчу. Это вы предлагали ее величеству лакомое блюдо, а сами не ели.

– Острые пряности не для меня. Она была моей женой, моей королевой. Зачем мне было давать ей яд?

«Была». Думает, что ее нет в живых.

– На это может ответить только ваше великолепие. Возможно, чтобы взять себе другую женщину… вроде этой. – Сир Барристан кивнул на прозрачный занавес.

– Это просто рабыня! Наложница! Хорошо, я оговорился… Не рабыня, свободная женщина, обученная искусству любви. Даже королю иногда приходит нужда… Словом, сир, это не ваше дело. Я никогда бы не причинил зла Дейенерис.

– Вы уговаривали ее попробовать саранчу. Я сам слышал.

– Я думал, что ей понравится. – Гиздар сделал еще шаг назад. – Острое в сочетании со сладким…

– И с ядом. Вы приказывали своим людям на арене убить дракона.

– Он пожирал Барсену… сжигал всех, кто приближался к нему…

– Только тех, кто желал зла королеве. Сынов Гарпии. Ваших друзей.

– Они не друзья мне.

– Но когда вы попросили их прекратить убийства, они послушались. С чего бы вдруг?

На это у короля не нашлось ответа.

– Скажите, – напирал сир Барристан, – вы хоть немного любили ее? Или предметом вашего вожделения была только корона?

– Вожделения? – взвился Гиздар. – И вы еще смеете… Да, я вожделел корону, а она – своего наемника. Может, это ваш драгоценный капитан хотел отравить ее за то, что она его бросила. А если б и я отведал его саранчи – тем лучше.

– Даарио убивает сталью, не ядом. Так Гарпия – это вы? – Сир Барристан взялся за меч. – Скажите правду, и я обещаю вам быструю смерть.

– Вы слишком много берете на себя, сир. Довольно вопросов. Вы больше не служите у меня. Покиньте Миэрин немедленно, и я сохраню вам жизнь.

– Если Гарпия не вы, скажите мне, кто это. – Сир Барристан извлек меч из ножен, и тот вспыхнул рыжим пламенем при свете жаровни.

– Храз! – возопил Гиздар. – Храз!

Где-то слева открылась дверь: из-за гобелена вылез заспанный Храз с дотракийским аракхом. Оружие, которым сподручно рубить с седла, смертоносное для полуголых бойцов на арене, но коротковатое для ближнего боя, тем более если противник одет в броню.

– Я пришел за Гиздаром, – сказал рыцарь. – Брось меч, и ничего дурного с тобой не случится.

– Я съем твое сердце, старик, – засмеялся Храз. Одного роста с рыцарем, он был на пару стоунов тяжелее и лет на сорок моложе. На его бритой голове ото лба до затылка топорщился черно-рыжий гребень.

– Дерзни, – сказал Барристан Смелый, и Храз дерзнул.

Впервые за сутки Селми обрел уверенность. Именно для этого он и создан: смертельный танец, стальной перезвон, честный бой.

В проворстве Хразу не было равных. Аракх так и мелькал, целя в голову рыцаря с трех сторон разом: без шлема она была уязвимей всего.

Сир Барристан отступал, отражая удары спокойно, без суеты. Маленькие пажи смотрели на них огромными выпученными глазами. Храз, выругавшись, рубанул низко, но клинок только царапнул по стальному наручу. Ответный удар рыцаря ранил Храза в левое плечо, и желтая туника окрасилась кровью.

– В железо одеваются только трусы, – прорычал он. В бойцовых ямах доспехов не носят: туда приходят поглядеть на кровь, послушать предсмертные вопли.

– Трус скоро убьет тебя, сир. – Храз, хоть и не был рыцарем, сражался храбро и был достоин этого титула. С врагом в доспехах он не умел драться: в его глазах читалась растерянность и зарождался страх. Теперь он кидался на Селми с оглушительным криком, словно надеясь подсобить глоткой неудачливому клинку.

Сир Барристан отражал верхние удары и предоставлял доспехам отражать нижние. Его меч тем временем поранил щеку противника и рассек грудь. Совсем обезумев, Храз швырнул жаровню с горячими углями Селми под ноги. Рыцарь перескочил ее. Клинок Храза вновь скрежетнул по наручу.

– В яме я отсек бы тебе руку, старик.

– Мы не в яме.

– Скидывай свои латы!

– Сдавайся. Еще не поздно.

– Сдохни! – Аракх зацепился за гобелен и повис. Сиру Барристану только это и требовалось. Он полоснул Храза по животу, отбил освобожденный аракх и прикончил врага колющим выпадом в сердце. Внутренности бойца вывалились на ковер, как жирные угри.

Клинок в руке рыцаря стал красным наполовину. Раскиданные угольки понемногу прожигали ковер, Квецца плакала.

– Не бойся, дитя, – сказал рыцарь. – Я тебе ничего не сделаю, мне нужен только король.

Вытерев меч о занавесь, он вошел в спальню. Благородный Гиздар зо Лорак скулил, прячась за гобеленом.

– Пощади! Я не хочу умирать!

– Мало кто хочет, но когда-нибудь все мы умрем. – Рыцарь поднял Гиздара на ноги; Бестии должны были уже обезоружить Стальную Шкуру. – Побудете в тюрьме до возвращения королевы. Если ваша вина не будет доказана, вреда вам не причинят – порукой в том мое рыцарское слово. – Сир Барристан вывел Гиздара из спальни, чувствуя в голове странную легкость. Он был рыцарем Королевской Гвардии – кто он теперь?

Миклаз и Драказ, прижимая к груди штофы с вином, округлившимися глазами уставились на труп Храза. Квецца все еще плакала, Джезена, девочка постарше, утешала ее, другие дети стояли молча.

– Ваше великолепие, – выговорил Миклаз, – благородный Резнак мо Резнак просит вас незамедлительно выйти…

Он обращался к королю так, будто сира Барристана здесь не было и на полу не лежал залитый кровью мертвец. Скахаз должен был и Резнака взять под стражу – что у них там стряслось?

– Куда выйти? – спросил старый рыцарь. – О чем сенешаль просит его величество?

– В-выйти на террасу. – Миклаз точно впервые заметил Селми. – Они там, снаружи.

– Кто «они»?

– Д-драконы. Их кто-то выпустил, сир.

«Да помогут нам Семеро!» – подумал сир Барристан.