Книга: Геральт (сборник)
Назад: Глава третья
Дальше: Глава пятая

Глава четвертая

В верховьях реки мы увидели их города, такие субтильные, словно сотканные из утреннего тумана, из которого они возникали. Казалось, они вот-вот растают, улетят с ветром, который покрывал рябью поверхность воды. Там были особнячки, белые, как цветы лилий. Были башенки, казалось, сплетенные из плюща, мостики, воздушные, как плакучие ивы. И было многое другое, чему мы не могли найти имени и названия. А ведь мы уже дали имена и названия всему, что в этом новом, возродившемся мире видели наши глаза. Неожиданно где-то в дальних уголках памяти всплывали названия драконов и грифов, сирен и нимф, сильфид и дриад. Белых единорогов, что в сумерки приходили к реке и склоняли к воде свои изящные головы. Всему мы как бы заново давали названия. И все становилось близким, знакомым, свойским.
Кроме них. Они, казалось, так похожие на нас, были чуждыми, настолько чуждыми, что мы долго не могли найти названия для этой чуждости.
Хен Гедымдейт
Эльфы и люди
Хороший эльф – мертвый эльф.
Маршал Милан Раупеннэк
Несчастье пришло в строгом соответствии с извечной природой несчастий и стервятников – оно висело над ними какое-то время, но выжидало соответствующего момента. Того часа, когда они удалились от поселений, редко разбросанных вдоль Гвенллеха и Верхней Буины, миновали Каррайг и оказались на безлюдной, изрезанной оврагами полосе, предваряющей пущу. Несчастье безошибочно свалилось на жертву, а жертвой стала Трисс.
Вначале это выглядело малоприятно, но не очень опасно, походило на обычное расстройство желудка. Геральт и Цири тактично старались не обращать внимания на вынужденные стоянки, вызванные недомоганием чародейки. Трисс, бледная как смерть, потея и болезненно кривясь, держалась еще несколько часов, но ближе к полудню, просидев в придорожных зарослях ненормально долго, уже не в состоянии была сесть на коня. Цири хотела помочь ей, но это кончилось неудачей – чародейка не смогла удержаться за гриву, сползла по боку лошади и повалилась на землю.
Они подняли ее, уложили на плащ. Геральт молча развязал один из вьюков, отыскал шкатулку с магическими эликсирами, раскрыл и чертыхнулся: все флакончики выглядели одинаково, а таинственные знаки на печатях ни о чем не говорили.
– Который, Трисс?
– Ни один, – простонала она, обеими руками ухватившись за живот. – Я не могу… Мне нельзя это принимать.
– Что? Почему?
– У меня повышенная восприимчивость…
– У тебя, у чародейки?
– У меня аллергия! – Она расплакалась от бессильной злобы и отчаяния. – Так было всегда! Я не выношу эликсиров! Лечу ими других, себя же могу только амулетами!
– А где твой амулет?
– Не знаю, – скрипнула она зубами. – Вероятно, оставила в Каэр Морхене или потеряла…
– Дьявольщина! Как тебе помочь? Может, заклинанием?
– Я пыталась. Результаты ты видишь. Из-за судорог я не могу сконцентрироваться…
– Не плачь.
– Тебе легко говорить!
Ведьмак встал. Стащил свои вьюки со спины Плотвы и начал в них копаться. Трисс свернулась калачиком, приступ боли стянул у нее мышцы на лице, скривил рот.
– Цири?
– Что, Трисс?
– Как ты себя чувствуешь? Никаких… неожиданностей?
Девочка отрицательно покачала головой.
– Может, у меня отравление? Что я ела? Но мы все ели одно и то же… Геральт! Мойте руки как следует. Присмотри, чтобы Цири мыла…
– Лежи спокойно. Выпей.
– Что это?
– Обычное успокоительное. Магии в нем кот наплакал. Повредить не должно. А спазмы ослабнут.
– Геральт, спазмы… пустяк. Вот если поднимется температура… Это может быть… дизентерия. Или паратиф.
– У тебя нет иммунитета?
Трисс не ответила, отвернулась, закусила губу, скрючилась еще больше. Ведьмак не настаивал на своем предложении.
Дав немного передохнуть, усадил чародейку в седло Плотвы. Сам сел у нее за спиной, поддерживая обеими руками, а Цири, двигаясь бок о бок, держала поводья, одновременно ведя мерина Трисс. Не проехали даже версты. Чародейка вываливалась из рук, не держалась в седле. Вдруг начался озноб, поднялась температура. Несварение желудка усилилось. Геральту хотелось думать, что это результат аллергической реакции на остаточную магию в его ведьмачьем эликсире. Он хотел так думать, но, честно говоря, и сам не верил.

 

– Ох, господин, – вздохнул сотник. – Попали вы в недобрый час. Похоже, хужее попасть не могли.
Сотник был прав. Ни возражать, ни спорить было невозможно. Застава у моста, в которой обычно коротали время трое солдат, конюх, мытник и не больше десятка проезжих, теперь была полным-полна народу. Ведьмак насчитал свыше тридцати легковооруженных воинов в цветах Каэдвена и с полсотни щитоносцев, расположившихся лагерем вдоль низкого забора. Большинство собрались у костров, подтверждая старый солдатский принцип: спи, когда можно, вставай, когда будят. Через распахнутые настежь ворота было видно, что и во дворе тоже полно людей и лошадей. На площадке покривившейся сторожевой вышки несли вахту два солдата с готовыми к стрельбе арбалетами. На разъезженном копытами предмостье стояло шесть крестьянских телег и два купеческих фургона, а в загородке, тоскливо склонив головы к перемешанной с навозом грязи, маялось несколько распряженных волов.
– Было нападение. На заставу. Вчерась ночью, – упредил сотник вопрос Геральта. – Едва-едвашеньки подоспели, иначе б нашли тута одну землю спаленную.
– Кто напал? Разбойники? Мародеры?
Солдат покрутил головой, сплюнул, глянул на Цири и скорчившуюся в седле Трисс.
– Зайдите во двор. Чародейка ваша вот-вот свалится с седла. У нас уже есть несколько раненых, одной будет больше. Какая разница?
В открытой выгородке под навесом лежали несколько человек в окровавленных повязках. Немного дальше, между частоколом и деревянным колодцем с журавлем, Геральт заметил шесть неподвижных тел, накрытых мешковиной, из-под которой выглядывали лишь ступни в грязных, стоптанных башмаках.
– Покладите чародейку тама, при раненых. – Солдат указал на выгородку. – Да, милсдарь ведьмак, и верно, неудача, что больна. Несколько наших отхватили во время боя, нам бы не помешала магическая подмога. У одного, как мы стрелу-то вытащили, в кишках наконечник засел. Помрет парень к утру, как пить дать помрет… А чародейка, что могла бы его спасти, сама трясется в горячке, от нас помощи ждет. В недобрый час, воистину, в недобрый час…
Он осекся, видя, что ведьмак не отрывает глаз от накрытых мешковиной тел.
– Двое из тутошней стражи, двое наших из сотни и двое… ихних, – сказал солдат, приподнимая край заскорузнувшей ткани. – Гляньте, коли охота.
– Отойди, Цири.
– Я тоже хочу! – высунулась у него из-за спины девочка, раскрыв рот глядевшая на трупы.
– Отойди, прошу тебя. Займись Трисс.
Цири фыркнула, но послушалась. Геральт подошел ближе.
– Эльфы? – сказал он, не скрывая удивления.
– Эльфы, – подтвердил солдат. – Скотоели.
– Кто-кто?
– Скотоели, – повторил солдат. – Лесные бандиты.
– Странное название. Если не ошибаюсь, это значит «белки». Скоя’таэли?
– Ну да, милсдарь, скотоели. Так они себя на эльфьем языке называют. Людишки говорят, мол, потому, что иногда носят беличьи хвосты на колпаках и шапках. Другие же – потому, дескать, что в бору обитают, орешками кормятся. С ними, что ни день, все больше мороки, право слово.
Геральт покачал головой. Солдат накрыл покойников мешковиной, отер руки о кафтан.
– Пошли. Неча тут стоять. Отведу вас к начальнику. А хворой займется наш десятник, ежели сможет, конечно. Воще-то он умеет прижигать и сшивать раны, вправлять кости, ну, глядишь, и лекарства какие сумеет смешать, кто его знает, головастый парень, горец. Пошли, милсдарь ведьмак.
В домишке мытаря, дымном и темном, в это время шла оживленная и весьма шумная перебранка. Коротко подстриженный рыцарь в кольчуге и желтой тунике наседал на двух купцов и эконома, на что совершенно равнодушно и угрюмо смотрел мытарь с перевязанной головой.
– А я сказал – нет! – Рыцарь треснул рукой по разваливающемуся столу и выпрямился, поправляя на груди пластинку с изображением святого. – Пока не вернутся разъезды, не пойдет никто! Нечего по дорогам болтаться.
– Мне через два дня надо в Даэвон попасть! – разорался эконом, подсовывая рыцарю под нос короткую, покрытую зарубками палку с выжженным знаком. – Если спознюсь, коморник мне башку свернет! Я буду жаловаться комесу!
– Жалуйся сколько влезет! – засмеялся рыцарь. – Только, советую, сначала набей себе портки соломой. У комеса нога тяжелая! А сейчас тут командую я, потому что комес далеко, а на твоего коморника мне… О, Унист! Кого это ты ведешь, сотник? Еще один купец?
– Нет, – засмеялся сотник. – Ведьмак. Геральт из Ривии зовется.
К удивлению Геральта, рыцарь широко улыбнулся, подошел и протянул руку.
– Геральт из Ривии, – повторил он, продолжая улыбаться. – Слышал о вас, к тому же от достойных людей. Что вас привело сюда?
Геральт объяснил, что именно. Рыцарь перестал улыбаться.
– Неудачно вы попали. В неудачное время. И в неудачное место. У нас тут война, господин ведьмак. По лесам валандается банда скоя’таэлей, не дальше как вчера мы схватились с ними. Вот дождусь подкрепления, и начнем облаву.
– С эльфами воюете?
– Не только. Да вы что, ведьмак, о «белках» не слышали?
– Не слышал.
– Где же вы гуляли последние два года? За морями? Потому как у нас тут, в Каэдвене, скоя’таэли позаботились, чтобы о них говорили. Да уж, позаботились, и недурственно. Первые банды появились, как только вспыхнула война с Нильфгаардом. Воспользовались, треклятые нелюди, нашими трудностями. Мы бились на Юге, а они начали на тылы наскакивать. Рассчитывали, что Нильфгаард нас разобьет. Ну и принялись вопить о конце человеческой власти, о возвращении давних порядков. «Людей – в море!» – вот их клич, под такой убивают, жгут и грабят.
– Это ваша вина и ваша ныне забота, – угрюмо заметил эконом, похлопывая по бедру заостренной палкой, знаком своих функций. – Ваша, вельможев и рыцарев. Вы нелюдей угнетали, жить им не давали, вот и получаете теперича. А мы завсегда тут грузы возили, и никто нас не задевал. Нам армия ни к чему.
– Что правда, то правда, – сказал один из купцов, молча сидевших на лавке, – «белки» не страшнее разбойников, что тут по дорогам шастали. А за кого эльфы сперва-то взялись? Именно за разбойников. Да.
– А какая разница, кто меня стрелой из кустов пырнет – разбойник или эльф? – сказал вдруг мытарь с перевязанной головой. – Крыша, которую мне посередь ночи над головой запалят, одинаково горит, ей без разницы, в чьей руке была головня. Говорите, господин купец, мол, скоя’таэли не хуже разбойников? Враки! Разбойникам нужна была добыча, эльфам – кровушка людская. Дукаты есть не у каждого, а кровь в жилах… Значит, говорите, пусть голова болит у знати? Это вранье еще поболе. А лесорубы, которых постреляли на вырубке, а винокуры, которых посекли на Буках, кметы из подожженных сел – их-то вина в чем перед нелюдями? Жили, трудились вместе по-соседски, и вдруг, на тебе, стрела в спину… А я? В жизни ни одного нелюдя не обидел, а гляньте, лоб поранен краснолюдским палашом. И если б не воины, на которых вы брешете, лежать бы мне сейчас под тремя вершками дерна…
– Именно. – Рыцарь в желтой тунике снова ударил по столу рукой. – Мы защищаем вашу паршивую шкуру, милостивый государь эконом, от тех, как вы изволили выразиться, угнетенных эльфов, которым, как вы утверждаете, мы не давали жить. А я вам другое скажу – слишком уж мы их распустили. Попустительствовали, смотрели на них как на людей, как на ровню, а теперь они наносят нам удар в спину. Нильфгаард им за это платит, голову дам на отсечение, а дикие эльфы с гор снабжают оружием. Но настоящая опора у них те, кто постоянно живет среди нас: эльфы, полуэльфы, краснолюды, гномы и низушки. Эти укрывают, кормят, поставляют добровольцев…
– Не все, – отозвался второй купец, худощавый, с благородными, совсем не купеческими чертами лица. – Большинство нелюдей порицают «белок», благородный рыцарь, и не желают иметь с ними ничего общего. Большинство лояльны и порой платят за это непомерно высокую цену. Вспомните бургграфа из Бан Арда. Он был полуэльфом, а призывал к миру и сотрудничеству. Погиб от предательской стрелы.
– Которую, вероятно, выпустил сосед-низушек либо краснолюд, а ведь небось тоже лояльным прикидывался, – насмешливо бросил рыцарь. – По мне, так нет среди них ни одного лояльного! Каждый… Эй! Это еще кто?
Геральт обернулся. У него за спиной стояла Цири, одаривая всех бирюзовым взглядом огромных глаз. В чем, в чем, а в том, чтобы двигаться, не привлекая к себе ничьего внимания, – в этом она действительно преуспела.
– Она со мной, – объяснил Геральт.
– Хм… – Рыцарь смерил Цири взглядом, потом повернулся к купцу с благородным лицом, явно видя в нем наиболее серьезного оппонента. – Да, уважаемый, не говорите мне о лояльных нелюдях. Все они – наши враги, просто одни более, другие менее удачно прикидываются, будто все наоборот. Низушки, краснолюды и гномы жили меж нами в течение столетий, казалось бы, в относительном согласии. Но стоило эльфам поднять головы, как и они тоже схватились за оружие – и в леса. Говорю вам, напрасно мы попустительствовали свободным эльфам и дриадам. Не трогали их леса и горные анклавы. Им, видите ли, этого было мало, теперь они вопят: «Это наш мир. Вон отсюда, приблуды!» О боги, мы им покажем, кто пойдет вон, а от кого тут мокрого места не останется! Потрепали мы шкуру нильфгаардцам, теперь примемся за бандитов!
– Нелегко напасть на эльфа в лесу, – бросил ведьмак. – Да и за краснолюдом или гномом я бы в горы не пошел. И крупные у них отряды?
– Не отряды – банды, – поправил рыцарь. – Банды, милсдарь ведьмак. До двадцати голов, порой больше. Они такую шайку называют «рабочая бригада». Этакое гномовское словосочетание. А в том, что напасть на них нелегко, вы правы, сразу видно – спец. Гоняться по лесам да камышам бессмысленно. Единственный способ – отрезать от тылов, изолировать, лишить пищи. Взять за глотку тех нелюдей, которые им помогают, что по городам живут, поселкам, деревушкам и фермам…
– Проблема в том, – сказал купец с благородными чертами лица, – что все еще неизвестно, кто из нелюдей помогает, а кто нет.
– Значит, хватать всех подряд!
– Так, – криво усмехнулся купец. – Где-то я уже это слышал. Всех за глотку – и в рудники, в огороженные лагеря со сторожевыми вышками, в каменоломни. Невинных тоже. Женщин, детей. Так?
Рыцарь вскинул голову, схватился за рукоять меча, бросил резко:
– Именно так и не иначе! Деточек пожалели, а сами будто только родились, уважаемый. Перемирие с Нильфгаардом – штука хрупкая, вроде яичной скорлупы, не сегодня-завтра война может вспыхнуть заново, а на войне всякое бывает. Если нас побьют, думаете, что станет? Я вам скажу – эльфовские «бригады» выйдут из лесов, причем во множестве, в силе, и ваши лояльные тут же к ним присоединятся. Все эти лояльные краснолюды, дружественные низушки – все они, думаете, станут болтать о мире, о дружбе? Нет, уважаемый. Они станут животы нам вспарывать, кишки выпускать, именно их-то руками Нильфгаард и расправится с нами. И утопят они нас в море, как обещают. Нет, цацкаться с ними нельзя. Либо они, либо мы. Третьего не дано.
Дверь домика скрипнула, и появился солдат в окровавленном фартуке.
– Прощения просим, коли помешал, – кашлянул он. – Кто из вас, господа, привез хворую?
– Я, – сказал ведьмак. – А что?
– Извольте за мной.
Они вышли во двор.
– Скверно с нею, милсдарь, – сказал солдат, указывая на Трисс. – Я дал ей водки с перцем и селитрой. Не помогло. Не очень…
Геральт смолчал, да и что было говорить? Как раз в этот момент чародейка, скорчившись, являла миру доказательство того, что водку с перцем и селитрой ее желудок принять не в состоянии.
– Может, зараза какая-нито, – поморщился солдат, – либо эта, как ее, зинтерея. Ежели это по людям пойдет…
– Это чародейка, – возразил ведьмак. – Чародейки не болеют…
– Оно и видно, – цинично вставил рыцарь, вышедший следом за ними. – Из вашей-то, как погляжу, прямо-таки хлещет здоровье. Господин Геральт, послушайте меня. Женщине нужна помощь, а мы ее оказать не в силах. Не могу я, понимаете, допустить эпидемию в армии.
– Понимаю. Уеду немедленно. Выбора у меня нет, придется завернуть к Даэвону или Ард Каррайгу.
– Далеко не уйдете. Разъездам приказано задерживать всех. Кроме того, это небезопасно. Скоя’таэли ушли как раз в ту сторону.
– Как-нибудь управлюсь.
– После того, что я о вас слышал, – скривил губы рыцарь, – не сомневаюсь, что справитесь. Но ведь вы не один. У вас на руках тяжелобольная женщина и та вон девочка…
Цири, пытавшаяся в этот момент очистить о перекладину лестницы запачканный навозом ботинок, подняла голову. Рыцарь кашлянул и опустил глаза. Геральт улыбнулся. За последние два года Цири почти забыла о своем происхождении и практически полностью избавилась от княжеских манер, но когда хотела, ее взгляд очень походил на взгляд бабушки. Так сильно походил, что королева Калантэ наверняка гордилась бы внучкой.
– Да, о чем это я… – осекся рыцарь, смущенно дергая пояс. – Господин Геральт, я знаю, что вам делать. Поезжайте за реку, на юг. Догоните обоз, который идет по большаку. Скоро ночь. Они наверняка встанут на ночевку. К утру догоните.
– Что за люди?
– Не знаю, – пожал плечами рыцарь. – Но не купцы и не обычный обоз. Слишком велик порядок, одинаковые фуры – крытые… Не иначе королевские сборщики. Я пропустил их через мост, они шли на юг, скорее всего к бродам на Ликсели.
– Хм… – задумался ведьмак, глядя на Трисс. – Это бы мне было с руки. Да найду ли я у них помощь?
– Может, да, – холодно сказал рыцарь, – может, нет. Только тут-то не найдете наверняка.

 

Занятые разговорами, они не услышали и не заметили, как он подъехал. Костер, вокруг которого они сидели, просвечивал мертвенно-желтым светом сквозь полотнища на уставленных в круг фурах. Геральт слегка дернул поводья и заставил лошадь громко заржать, чтобы предупредить расположившийся на отдых обоз, убрать неожиданность и избежать нервных движений. Он по опыту знал, что спусковые механизмы самострелов не любят нервных движений.
Отдыхающие вскочили, проделывая при этом, несмотря на предостережение, массу нервных движений. Большинство, это он увидел сразу, были краснолюдами. Это его немного успокоило – краснолюды, хоть и легковозбудимые, привыкли сначала спрашивать и лишь потом стрелять.
– Кто? – хрипло крикнул один из краснолюдов, быстрым, энергичным движением выхватывая топор, вбитый в лежащий около костра ствол. – Кто идет?
– Друг. – Ведьмак слез с коня.
– Интересно чей? – буркнул краснолюд. – Подойди. Держи руки так, чтобы мы видели.
Геральт приблизился, держа руки так, чтобы их мог видеть даже тот, кто страдает конъюнктивитом или куриной слепотой.
– Ближе.
Он подошел ближе. Краснолюд опустил топор, слегка наклонил голову.
– Или меня глаза обманывают, – сказал он, – или это ведьмак по имени Геральт из Ривии. Или же кто-то чертовски на Геральта похожий.
– Ярпен Зигрин? – удивился Геральт. – Не кто иной, как Ярпен Зигрин собственной бородатой персоной…
– Ха! – Краснолюд завертел топором так, словно это была ивовая ветка. Острие прошуршало в воздухе и с глухим стуком врезалось в ствол. – Тревога отменяется! Это и впрямь друг!
Все заметно успокоились. Геральту показалось, что он слышит глубокие вздохи облегчения. Краснолюд подошел, протянул руку. Его пятерня смело могла состязаться с железными клещами.
– Привет, злодюга! Ха-ха! – сказал он. – Откуда бы ни шел и куда бы ни направлялся, привет. Парни! Одни мы тут! Помнишь моих парней, ведьмак? Это Янник Брасс, это вот Ксавьер Моран, а этот – Паулье Дальберг и евонный брат Реган.
Геральт не мог вспомнить ни одного, впрочем, все они были на одно лицо – бородатые, кряжистые, почти квадратные в своих толстых, стеганых куртках.
– Шестеро вас было, – он по очереди пожал жесткие, сучковатые руки, – если не ошибаюсь.
– Хорошая память, – рассмеялся Ярпен Зигрин. – Шестерка нас была. Это точно. Но Люкас Корто оженился, осел в Махакаме и отпал от компании, пацан дурашливый. Как-то никто не попался на его место пока что. А жаль. Шестерка – число в сам раз, ни много ни мало. Толь теленка съесть, толь бочонок опорожнить, нету лучше, как вшестером…
– Похоже, – Геральт головой указал на остальных, нерешительно топтавшихся при фурах, – вас тут достаточно, чтобы управиться с тремя телятами, не говоря уж о птице. Что за братией командуешь, Ярпен?
– Не я тут в командирах. Позволь представить тебе. Простите, милсдарь Венцк, не сделал сразу, но я и мои парни знаем Геральта из Ривии не один день, есть у нас малость общих воспоминаний. Геральт, это господин комиссар Вильфрид Венцк, служит королю Хенсельту из Ард Каррайга, милостью богов царствующему в Каэдвене владыке.
Вильфрид Венцк был высокий, выше Геральта, а краснолюда вообще превышал двукратно. Одет он был в обычную простую одежду, какую носят сельские солтысы, коморники либо конные гонцы, но в его движениях чувствовалась резкость, жесткость и уверенность, которую ведьмак знал и умел распознать безошибочно даже ночью, даже при скупом свете костра. Так держат себя люди, привыкшие к латам и оружию, оттягивающему пояс. Геральт был готов побиться об заклад на любую сумму, что Венцк – профессиональный воин. Он пожал протянутую руку, слегка поклонился.
– Сядем. – Ярпен Зигрин указал на ствол, в котором по-прежнему крепко сидел его огромный топор. – Ну, что поделываешь в сих краях, Геральт?
– Ищу помощи. Еду сам-третей с женщиной и подростком. Женщина больна. Серьезно. Догонял вас, чтобы просить помощи.
– Черт побери, лекаря-то у нас нету. – Краснолюд сплюнул на горящие чурки. – Где ты их оставил?
– Полперехода отсюда, на большаке.
– Покажешь дорогу. Эй, вы там! Трое на коней, седлать запасных! Геральт, твоя больная баба в седле удержится?
– Вряд ли. Потому и пришлось оставить.
– Возьмите бурку, полотнище и две жерди с фуры. Быстро!
Вильфрид Венцк, скрестив руки на груди, кашлянул.
– Мы на тракте, – резко сказал Ярпен Зигрин, не глядя на него. – На тракте в подмоге не отказывают.
* * *
– Холера. – Ярпен отнял руку ото лба Трисс. – Раскаленная что твоя печка. Не нравится мне это. А ежели тиф аль дизентерия?
– Это не может быть ни тиф, ни дизентерия, – убежденно солгал Геральт, накрывая больную попонами. – У чародеев иммунитет против таких болезней. Скорее всего пищевое отравление, ничего заразного.
– Хм… Ну ладно. Пойду пошурую в торбах. Было у меня когда-то доброе снадобье против поноса, может, еще немного осталось.
– Цири, – буркнул ведьмак, подавая девочке отвязанный от седла кожушок. – Иди спать, ты валишься с ног. Нет, не на воз. На воз положим Трисс. Ты ложись у костра.
– Нет, – тихо возразила Цири, глядя на удаляющегося краснолюда. – Я лягу рядом с ней. Когда они увидят, что ты меня от нее убираешь, они тебе не поверят. Подумают, что это заразительно, и выгонят нас, как те, с заставы.
– Заразно, – поправил ведьмак.
– Геральт, – вдруг прошептала чародейка, – где… мы?
– У друзей.
– Я здесь, – сказала Цири, гладя ее каштановые волосы. – Я с тобой. Не бойся. Чувствуешь, как тут тепло? Горит костер, а краснолюд сейчас принесет лекарство против… против желудка, то есть от…
– Геральт, – простонала Трисс, пытаясь выпростаться из-под покрывал. – Никаких… никаких магических эликсиров, запомни…
– Помню, помню. Лежи спокойно.
– Мне надо… Ох…
Ведьмак молча наклонился, поднял чародейку вместе с коконом покрывающих ее попон и отправился в лес, во тьму. Цири вздохнула и тут же повернулась, слыша тяжелые шаги. Из-за фуры вышел краснолюд, держа под мышкой большой сверток. Пламя костра играло на острие топора, засунутого за пояс, посверкивали пуговицы тяжелой куртки.
– Где больная? – буркнул он. – На помеле улетела?
Цири указала во мрак.
– Ясно, – кивнул Зигрин. – Я знаю эту боль и препаршивейшую слабость. Как был помоложе, жевал все, что удавалось отыскать или прибить, так что травился не раз. Кто она, чародейка ваша?
– Трисс Меригольд.
– Не знаю. Не слышал. Впрочем, я редко сталкиваюсь с Братством. Однако ж пора представиться. Меня зовут Ярпен Зигрин. А тебя, коза?
– Иначе, – буркнула Цири, сверкнув глазами.
– Так-так, – захохотал краснолюд. – Прощения просим. Не распознал во мраке-то. Так, стало быть, никакая не коза, а знатная девица. Низко кланяюсь. Ну и как же благородную девицу звать, ежели не секрет?
– Не секрет. Цири.
– Цири. Ага. И кто же ты такая, Цири?
– А вот это как раз и секрет. – Цири гордо задрала носик.
– Язычок у тебя, мазель, острый, как осиное жало, – снова захохотал Ярпен. – Ну прости. Я принес снадобья и немного перекусить. Извольте принять. Или прогоните старого, неотесанного мужлана Ярпена Зигрина?
– Простите… – смутилась Цири, наклонила голову. – Трисс действительно необходима помощь, милсдарь… Зигрин. Она очень больна. Спасибо за лекарство.
– Пустое. – Краснолюд снова осклабился. – Пошли, Цири, поможешь нам. Снадобье-то еще приготовить надо. Накрутим пилюль по рецепту моей бабки. Супротив этих пилюль никакая засевшая в кишках зараза не устоит.
Он развернул сверток, вытащил что-то вроде куска торфа и небольшой глиняный горшочек. Цири заинтересовалась, подошла.
– Следует знать, милейшая Цири, – сказал Ярпен, – что моя бабка разбиралась в лечении как никто. Дока была. Увы, источником всех и всяческих хворей считала безделье, а безделье лучше всего вылечивать батогом. Ко мне и моим родственникам таковое лечение она в основном применяла в профилактических целях. Колошматила нас по любому случаю и без оного тоже. Исключительная была яга. А однажды, когда ни с того ни с сего дала мне краюшку хлеба с салом и сахаром, то так меня этим удивила, что я от волнения упустил эту краюшку салом вниз. Ну а бабка отлупила меня, карга старая. А потом дала другую краюшку, правда, уже без сахара.
– Моя бабушка, – понимающе кивнула Цири, – тоже однажды меня высекла. Розгами.
– Розгами? – засмеялся краснолюд. – Моя как-то отдубасила меня черенком от кайла. Ну, хватит приятных воспоминаний, давай-ка пилюли крутить. Бери рви это и скручивай в шарики.
– Что это? Липнет и мажется… Фу… А воняет… ужас какой-то!
– Это специальное тесто из дерти. Отличное лекарство. Мни шарики. Поменьше, поменьше. Для чародейки, чай, делаешь, не для коровы. А ну дай-ка одну. Нормально. Теперь обваляем шарики в снадобье.
– Фи…
– Завоняло? – Краснолюд сунул похожий на картофелину нос в горшочек. – Не может того быть. Растертый чеснок с горькой солью не должон так вонять, хочь сто лет простоит.
– Ну и отвратность! Трисс этого есть не станет!
– А мы сделаем, как моя бабка. Ты зажмешь ей нос, я стану запихивать пилюли.
– Ярпен, – прошипел Геральт, неожиданно появляясь из тьмы с чародейкой на руках. – Гляди, как бы я тебе чего-нибудь кой-куда не запихал.
– Это же лекарство, – обиделся краснолюд. – Помогает! Плесень, чеснок…
– Да, – слабо простонала Трисс из глубин своего кокона. – Верно, Геральт, это действительно должно помочь…
– Ну видишь? – Ярпен тыркнул Цири локтем, гордо задрав при этом бороду и показывая на Трисс, заглатывающую пилюлю с видом мученицы. – Мудрая волшебница. Знает что к чему.
– Что ты говоришь, Трисс? – наклонился ведьмак. – А, понимаю. Ярпен, может, у тебя есть лекарственный дягель? Или шафран?
– Поспрашиваю у своих. Я тут принес немного воды и ёдова…
– Спасибо. Но им прежде всего нужен отдых. Ложись, Цири.
– Я еще сделаю компресс для Трисс…
– Сам сделаю. Ярпен, надо бы поговорить.
– Пошли к костру. Откроем бочонок…
– Мне надо только с тобой. Большая компания мне ни к чему. Даже совсем наоборот.
– Ясно. Слушаю.
– Что это за обоз?
Краснолюд поднял на него свои маленькие проницательные глаза, потом медленно и отчетливо сказал:
– Королевская служба.
– Об этом-то я догадался. – Ведьмак выдержал взгляд. – Ярпен, я спрашиваю не из пустого любопытства.
– Знаю. И что тебе надо, тоже знаю. Но это транспорт… хм… особого назначения.
– И что же вы транспортируете?
– Рыбу. Соленую, – не задумываясь сказал Ярпен, после чего не сморгнув глазом продолжал врать: – Фураж, инструмент, упряжь, всякую мелочевку для армии. Венцк – квартирмейстер королевской армии.
– Он такой же квартирмейстер, как я друид, – усмехнулся Геральт. – Впрочем, дело ваше, я не привык совать носа в чужие секреты. Но ведь ты видел, в каком состоянии Трисс. Позволь нам присоединиться, Ярпен, и разреши положить ее на одну из телег. На несколько дней. Я не спрашиваю, куда вы направляетесь, этот тракт ведет прямо на юг, разветвляется только за Ликселью, а до Ликсели десять дней пути. За это время жар спадет, и Трисс сможет ехать верхом, а если даже и нет, то я остановлюсь в городе за рекой. Понимаешь, десять дней на повозке, как следует накрытая, теплая пища… Прошу тебя.
– Не я тут командую, а Венцк.
– Думаю, ты можешь повлиять на него, раз конвой состоит в основном из краснолюдов. Ясно же, что он вынужден считаться с тобой.
– Что тебе Трисс? Кто она тебе?
– А это важно? В нашей ситуации?
– В нашей – не важно. Я спрашиваю из пустого любопытства, чтобы потом пустить сплетню по кабакам. Но, честно сказать, тебя так и тянет к чародейкам.
Ведьмак грустно улыбнулся.
– А девочка? – Ярпен головой указал на Цири, которая никак не могла угнездиться под кожушком. – Твоя?
– Моя, – не раздумывая, ответил Геральт. – Моя, Зигрин.

 

Рассвет был мутным, мокрым, пахнущим ночным дождем и утренним туманом. Цири казалось, что она проспала всего несколько минут и, едва она успела прислониться к наваленным на телегу мешкам, ее разбудили.
Геральт в это время укладывал рядом с нею Трисс, которую только что принес из очередной вынужденной вылазки в лес. Попоны, которыми была укутана чародейка, искрились росой. У Геральта синели круги под глазами. Цири знала, что он так и не вздремнул – Трисс лихорадило всю ночь. Она очень страдала.
– Я тебя разбудил? Прости. Спи. Еще рано.
– Что с Трисс? Как она себя чувствует?
– Лучше, – простонала чародейка. – Лучше, но… Геральт, послушай… я хотела тебе…
– Да? – наклонился к ней ведьмак, но Трисс уже спала. Он выпрямился, потянулся.
– Геральт, – шепнула Цири, – нам позволят… ехать на телеге?
– Посмотрим. – Он закусил губу. – Пока можешь, спи. Отдыхай.
Он спрыгнул с воза. Цири слышала звуки, свидетельствующие о том, что бивак начали сворачивать, – топот коней, звон упряжи, скрип дышел, щелканье замков для пристяжных, разговоры и перебранку. А потом, совсем близко, хриплый голос Ярпена Зигрина, спокойный – высокого мужчины по имени Венцк и холодный – Геральта. Она приподнялась, осторожно выглянула из-за полотнища, прикрывающего фуру.
– В отношении этого я не получал прямых запретов, – сказал Венцк.
– Прекрасно, – повеселел краснолюд. – Стало быть, дело решено?
Комиссар поднял руку, показав, что еще не кончил. Некоторое время все молчали. Геральт и Ярпен терпеливо ждали.
– Тем не менее, – сказал наконец Венцк, – я отвечаю головой за то, чтобы обоз добрался до места назначения.
Он снова замолчал. Никто не перебивал. Было ясно, что тому, кто надумал разговаривать с комиссаром, следовало привыкать к долгим паузам между фразами.
– Чтобы добрался без происшествий, – докончил он спустя минуту. – И в назначенный срок. А забота о больной может нас задержать.
– Мы идем с опережением, – заверил его Ярпен, немного переждав. – Идем впереди времени, господин Венцк, срок выдержим. А что касается безопасности… Сдается мне, ведьмак нам не помеха. Дорога до самой Ликсели идет лесами, по обе стороны дикая пуща. А по пуще, говорят, болтаются всякие вредные существа.
– Действительно, – согласился комиссар. Глядя ведьмаку в глаза, он, казалось, взвешивает каждое слово. – Последнее время в каэдвенских лесах можно встретить самых разных вредных существ, подзуживаемых не менее вредными существами. Они могут угрожать нашей безопасности. Король Хенсельт, зная о том, дал мне право приглашать добровольцев в помощь вооруженному эскорту. Господин Геральт, я думаю, это решило бы нашу проблему.
Ведьмак молчал долго, дольше, чем заняла вся речь Венцка, густо пересыпанная паузами.
– Нет, – сказал он наконец, – нет, господин Венцк. Скажем ясно. Я готов отплатить за помощь, оказанную госпоже Меригольд, но не в такой форме. Могу присматривать за лошадьми, носить воду и дрова, даже кухарить. Но кнехтом у короля не стану. Прошу на мой меч не рассчитывать. Я не намерен убивать этих, как вы соблаговолили выразиться, вредных существ по приказу других существ, которых отнюдь не считаю менее вредными.
Цири услышала, как Ярпен Зигрин громко засопел и кашлянул в кулак. Венцк спокойно смотрел на ведьмака.
– Понимаю, – бросил он сухо. – Люблю ясность. Хорошо. Господин Зигрин, прошу побеспокоиться, чтобы наше движение не замедлилось. Что же до вас, господин Геральт… Думаю, вы окажетесь полезным и нужным в том, в чем сочтете возможным. И вас, и меня оскорбило бы, если б вашу полезность я рассматривал как плату за помощь, оказанную страдающей женщине. Она сегодня чувствует себя лучше?
Ведьмак утвердительно наклонил голову, несколько ниже и любезнее, чем делал это обычно, как показалось Цири. Выражение лица Венцка не изменилось.
– Я рад, – сказал он после привычной уже паузы. – Взяв госпожу Меригольд на одну из фур, я принимаю на себя ответственность за ее здоровье, удобство и безопасность. Господин Зигрин, прикажите трогаться.
– Господин Венцк!
– Слушаю, господин Геральт.
– Благодарю вас.
Комиссар наклонил голову. Как показалось Цири, тоже несколько ниже и любезнее, нежели того требовали обычные, ни к чему не обязывающие приличия.
Ярпен Зигрин пробежал вдоль колонны, громко выкрикивая приказы и распоряжения. Затем взгромоздился на козлы, гикнул и стегнул лошадей. Фура дернулась и загромыхала по лесной дороге. Тряска разбудила Трисс, но Цири успокоила ее, сменила компресс на лбу. Качка действовала усыпляюще. Чародейка вскоре заснула. Цири тоже задремала, а когда проснулась, солнце уже стояло высоко. Она выглянула из-за бочек и тюков. Фура, на которой она ехала, возглавляла обоз. Следующей управлял краснолюд с повязанным вокруг шеи красным платком. Из разговоров, которые краснолюды вели между собой, Цири знала, что его зовут Паулье Дальберг. Рядом с Паулье сидел его брат Реган. Видно было и Венцка, едущего верхом в сопровождении двух коморников.
Плотва, кобыла Геральта, привязанная к телеге, тихо заржала, приветствуя Цири. Каштанки и буланого мерина нигде не было видно. Вероятно, они шли позади вместе с запасными лошадьми обоза.
Геральт сидел на козлах рядом с Ярпеном. Они тихо беседовали, время от времени потягивая пиво из стоявшего между ними бочонка. Цири начала было прислушиваться, но вскоре это ей наскучило – разговор шел о политике, в основном о планах и намерениях короля Хенсельта и каких-то специальных службах и специальных задачах, сводящихся к тайной помощи оказавшемуся под угрозой войны соседу, королю Демавенду из Аэдирна. Ярпен, не обращая внимания на пробивающуюся в голосе ведьмака насмешку, объяснял, что некоторые виды рыб настолько ценны, что вполне хватает нескольких телег, чтобы покрыть годовое жалованье хоругви латников, а каждая новая хоругвь латников – это уже существенная помощь. Геральт с удивлением спросил, чего ради такой поклаже быть секретной, на что краснолюд ответствовал, что как раз в этом-то и состоит секрет.
Трисс дернулась во сне, сбросила компресс и что-то еле слышно пробормотала. Потребовала от какого-то Кевина, чтобы тот не давал воли рукам, и тут же отметила, что от Предназначения не уйдешь. Наконец, заявив, что все, ну абсолютно все вокруг являются в определенной степени мутантами, спокойно уснула.
Цири тоже почувствовала сонливость, но ее привел в себя громкий хохот Ярпена, который, как оказалось, напоминал Геральту о былых приключениях. Речь шла об охоте на золотого дракона, который, вместо того чтобы позволить себя прикончить, взял да пересчитал охотникам кости, а сапожника по имени Козоед попросту съел. Цири стала прислушиваться с большим интересом.
Геральт спросил о судьбах рубайл, но Ярпен ничего не знал о них. В свою очередь Ярпен поинтересовался женщиной по имени Йеннифэр, а Геральт почему-то сделался удивительно немногословным. Краснолюд хлебнул пива и принялся сетовать на то, что упомянутая Йеннифэр все еще обижается на него, хоть с тех пор минул уже не один годок.
– Я столкнулся с ней на ярмарке в Горс Велене, – повествовал он. – Едва увидев меня, она фыркнула навроде кошки и самыми что ни на есть ужасными словами отозвалась о моей покойной матушке. Я удрал со всей доступной мне скоростью, а она крикнула вослед, что когда-нито еще достанет меня и уж тогда-то у меня из задницы трава вырастет.
Цири захихикала, представив себе Ярпена с травой, торчащей из штанов. Геральт буркнул что-то о женщинах и их неуравновешенных характерах, а краснолюд счел это чересчур мягким определением бабской зловредности, жестокости и мстительности.
Ведьмак темы не поддержал, и Цири опять задремала.
На этот раз ее разбудили возбужденные голоса. Точнее, слова Ярпена, который кричал:
– Именно так! И не иначе! Я так решил!
– Тише, – спокойно сказал ведьмак. – На телеге больная женщина. Пойми же, я не критикую ни твоих решений, ни постановлений…
– Еще бы, – язвительно прервал краснолюд. – Ты всего лишь многозначительно ухмыляешься.
– Ярпен, я тебя по-дружески предупреждаю. Тех, что сидят верхом на заборе, ненавидят обе стороны. В лучшем случае относятся к ним с недоверием.
– Я не сижу верхом. Я четко держусь одной стороны…
– Для этой стороны ты на веки вечные был и останешься краснолюдом. Чужаком. А для противоположной…
Он замолчал.
– Ну! – буркнул Ярпен, отворачиваясь. – Ну давай, чего ждешь? Скажи, что я предатель и пес на поводке у человеков, готовый за горсть серебра и миску отвратной жратвы броситься на побратимов, которые восстали против вас и бьются за свободу. Ну давай, давай, выблюй это из себя. Не терплю недомолвок.
– Нет, Ярпен, – тихо сказал Геральт. – Ничего я выблевывать не собираюсь.
– Ах не собираешься. – Краснолюд хлестнул лошадей. – Тебе не хочется? Ты предпочитаешь глядеть и ухмыляться? Мне ты не скажешь ни слова, да? Но Венцку мог? «Прошу не рассчитывать на мой меч». Ах как возвышенно, благородно, по-рыцарски! Иди ты к псу под хвост со своим благородством! И затраханной гордостью!
– Я просто-напросто хочу быть честным. Не хочу впутываться в этот конфликт. Хочу сохранить нейтралитет.
– Не выйдет! – рявкнул Ярпен. – Нейтралитет сохранить не удастся, понимаешь? Нет, ничего ты не понимаешь. Слушай, мотай с моей телеги и садись на коня. Прочь с глаз моих, зануда нейтральная. Ты действуешь мне на нервы.
Геральт отвернулся. Цири затаила дыхание. Но ведьмак не произнес ни слова. Просто спрыгнул с телеги, быстро, мягко, ловко. Ярпен переждал, пока тот отвяжет Плотву, и снова хлестнул лошадей, бормоча себе в бороду какие-то непонятные, но исключительно ярко звучащие слова.
Цири поднялась, чтобы тоже спрыгнуть и отыскать свою Каштанку. Краснолюд повернулся, окинул ее неприязненным взглядом.
– С тобой тоже одна мука, коза, – зло фыркнул он. – Больно нужны нам тут бабы и девчонки, черт побери, отлить с козел не могу, всякий раз приходится останавливать лошадей и лезть в кусты!
Цири уперлась кулачками в бока, тряхнула пепельной челкой и задрала нос.
– Да? – пустила она петуха. – Пива надо меньше пить, господин Зигрин, так реже хотеться будет.
– Тебе-то что до моего пива, сопливка!
– Не верещите! Трисс только что уснула!
– Моя телега! Буду верещать, ежели мне так желается!
– Бревно!
– Чего-чего? Ах ты, коза бесстыжая!
– Бревно! Бревно!!!
– Я те щас покажу бревно… О дьявол! Тпррр! Бревно!!!
Краснолюд сильно откинулся назад, натянул вожжи в последний момент, когда лошади уже собирались переступить через перекрывающий дорогу ствол сосны. Ярпен привстал на козлах, кроя по-человечьи и краснолюдски, свистя и рыча, остановил упряжку. Краснолюды и люди, соскочив с телег, подбежали, помогли отвести лошадей на свободную дорогу.
– Задремал никак, Ярпен? – буркнул, подходя, Паулье Дальберг. – Черт, если б наехал, ось бы полетела, колеса к черту. Что ты, мать твою…
– Мотай отседова, Паулье! – рявкнул Ярпен Зигрин и зло хлестнул вожжами по конским крупам.
– Счастливец, – сладенько проговорила Цири, усаживаясь на козлы рядом с краснолюдом. – Сами видите, лучше держать на телеге ведьмачку, чем ехать одному. Вовремя я крикнула. А вот если б вы в это время… отливали с козел и наехали на бревно? Ну-ну. Страшно подумать, что с вами могло тогда случиться.
– Ты заткнешься?
– Уже молчу. Ни словечка.
Она выдержала не больше минуты:
– Господин Зигрин?
– Никакой я не господин. – Краснолюд тыркнул ее локтем. Ухмыльнулся. – Я Ярпен. Ясно? Давай поведем телегу вместе, э?
– Ясно. Можно подержать вожжи?
– Погодь, не так. Наложи на палец указательный, прижми большим, о, вот так. Левую так же. Не дергай, не натягивай слишком.
– Так хорошо?
– Хорошо.
– Ярпен?
– Ну?
– Что значит «сохранять нейтралитет»?
– Быть равнодушным, безразличным, – нехотя буркнул он. – Не давай вожжам провисать. Левую сильнее на себя!
– Как это «безразличным»? К чему безразличным?
Краснолюд сильно наклонился и сплюнул под телегу.
– Если скоя’таэли нападут на нас, твой Геральт намерен стоять и спокойно посматривать, как они будут перерезать нам глотки. Ты, вероятно, приткнешься рядышком, ведь это будет наглядный урок. Тема занятий: поведение ведьмака в конфликте разумных рас.
– Не понимаю.
– Этому-то я как раз нисколько не удивляюсь.
– Поэтому вы с ним ругались? Кто они, собственно, такие, эти скоя’таэли? Эти…
«белки»?
– Цири. – Ярпен яростно растрепал бороду. – Это не для маленьких девчонок.
– Ну вот, теперь ты на меня злишься. Я вовсе не маленькая. Я слышала, как о «белках» говорили солдаты на заставе. Видела… двух убитых эльфов. А рыцарь говорил, что они… тоже убивают. И что среди скоя’таэлей не только эльфы. Краснолюды тоже есть.
– Знаю, – сухо сказал Ярпен.
– А ты ведь тоже краснолюд.
– Это уж точно.
– Почему же ты боишься «белок»? Они вроде бы дерутся только с людьми.
– Все не так просто, – задумался он. – К сожалению.
Цири долго молчала, покусывая нижнюю губу и морща носик. Потом сказала:
– Знаю. «Белки» борются за свободу. А ты хоть и краснолюд, но работаешь в специальной секретной службе короля Хенсельта и ходишь как пес на поводке у человеков.
Ярпен хмыкнул, утер нос рукавом и выглянул с козел, проверяя, не подъехал ли Венцк слишком близко. Но комиссар, занятый беседой с Геральтом, был далеко.
– Слух у тебя что надо, деваха, прям как у сурка, – широко ухмыльнулся он. – Да ты и попонятливее тех, кому на роду написано рожать детей, варить похлебки да прясть. Тебе кажется, будто ты знаешь все? Это потому, что ты еще ребенок. Не делай дурашливых рожиц, годков тебе это не прибавит, только становишься еще некрасивее, чем обычно. Удачно, признаю, ты поняла скоя’таэлей, понравилось тебе это словцо. Знаешь, почему ты так хорошо их понимаешь? Потому что скоя’таэли тоже вроде детишек. Шпань, которая не понимает, что ее подзуживают, науськивают, что кто-то использует их ребячью дурость, подкармливая сказочками о свободе.
– Но ведь они действительно борются за свободу. – Цири подняла голову, взглянула на краснолюда широко раскрытыми зелеными глазами. – Как дриады в лесу Брокилон. Они убивают людей, потому что люди… некоторые люди творят им зло. Потому что когда-то это была ваша земля, краснолюдов и эльфов и этих, как их, низушков, гномов и других… А теперь тут поселились люди, вот эльфы и…
– Эльфы! – фыркнул Ярпен. – Уж если быть точным, как раз они-то тут такие не пришей кобыле хвост, как и вы, люди, хоть и прибыли на своих белых кораблях за добрых тысячу лет до вас. Теперь-то они наперебой лезут со своей дружбой, теперь-то мы братья, теперь-то лыбятся, болтают: «Мы сородичи, побратимы, мы Старшие Народы». А раньше ети их… хм, хм… Раньше-то у нас мимо ушей свистели их стрелы, когда мы…
– Так первыми в мире были краснолюды?
– Если быть точными – гномы. В этой части света. Потому что мир невообразимо велик, Цири.
– Знаю. Я видела карту…
– Не могла ты видеть. Никто еще не нарисовал такой карты, и сомневаюсь, что это вскоре случится. Никто не знает, что лежит там, за Огненными горами и Великим морем. Даже эльфы, хотя и похваляются, мол, знают все. Ни хрена они не знают, поверь мне…
– Хм… А теперь… Ведь людей гораздо больше, чем… чем вас.
– Потому что плодитесь вы как кролики, – скрежетнул зубами краснолюд. – Ничего вам не надо, только бы трахаться вкруг, без разбора, с кем попало и где попало. А вашим бабам стоит сесть мужику на штаны, как живот вздувается… Ну, чего покраснела, ровно мак полевой? Хотела понять? Вот тебе голая правда и верная история мира, которым владеет тот, кто удачнее разделывает другим черепа и быстрее накачивает своих баб. А с вами, людьми, трудно конкурировать как в смертоубийстве, так и в… траханье…
– Ярпен, – холодно сказал Геральт, подъехав на Плотве. – Сдержись немного, будь любезен, в выборе слов. А ты, Цири, перестань играть в возницу, загляни к Трисс, проверь, не проснулась ли и не надо ли ей чего.
– Давно уже проснулась, – проговорила слабым голосом чародейка из глубины фуры. – Но не хотела… прерывать очень, поверь, любопытную беседу. Не мешай, Геральт. Хотелось бы… побольше узнать о влиянии траханья на прогресс общества.
* * *
– Можно согреть немного воды? Трисс хочет умыться.
– Валяй, – разрешил Ярпен Зигрин. – Ксавьер, сыми вертел с огня, наш заяц готов. Давай котел, Цири. Ого! Полный до краев! Одна притащила от ручья такую тяжесть?
– Я сильная.
Старший из братьев Дальбергов прыснул.
– Не суди по внешности, Паулье, – серьезно сказал Ярпен, ловко разделывая обжаренного зайца на порции. – Не над чем смеяться. Она девица щупленькая, верно, но, вижу, крепенькая и выносливая. Она навроде кожаного ремня: тонкий, а руками не разорвешь. Да и повесишься – тоже выдержит.
Никто не засмеялся. Цири подошла к развалившимся вокруг костра краснолюдам. На этот раз Ярпен Зигрин и четверка его парней развели собственный костер, потому что зайцем, которого подстрелил Ксавьер Моран, делиться не собирались. Им самим едва хватало на один, ну два укуса.
– Подкинь-ка в огонь, – сказал Ярпен, облизывая пальцы. – Вода шибчей закипит.
– Вода – дурь, – заметил Реган Дальберг, выплюнув косточку. – Мытье хворой токмо навредить может. Да и здоровому тожить. Помните старого Шрадера? Жена ему однажды велела помыться, и вскорости после того помер Шрадер-то.
– Потому как бешеный пес покусал.
– А не мылся б, то и пес не покусал бы.
– Я тоже думаю, – заметила Цири, проверяя пальцем температуру воды в котле, – что ежедневно мыться – это уж слишком. Но Трисс просит, а однажды даже заплакала… Вот мы с Геральтом и…
– Знаем, – кивнул старший Дальберг. – Но то, что ведьмак… Никак надивиться не могу. Эй, Зигрин, ежели б у тебя была баба, ты бы мыл ее и чесал? Носил бы на руках в кусты, чтобы она…
– Заткнись, Паулье, – прервал Ярпен. – Ты про ведьмака не того… Это порядочный мужик.
– А я чего? Я ничего. Удивляюсь токмо…
– Трисс, – задиристо вставила Цири, – вовсе не его баба.
– Тем больше удивляюсь.
– Тем больший ты дуб, стало быть, – подвел итог Ярпен. – Цири, отлей малость воды на кипяток, запарим чародейке еще шафрана с маком. Сегодня ей вроде получшало? А?
– Пожалуй, – буркнул Янник Брасс. – Ради нее пришлось задерживать обоз всего шесть разов. Я, конечным делом, знаю, нельзя отказывать в помощи на тракте, дурак тот, кто мыслит иначе. А кто откажет, тот воще сверхдурак и подлый сукин сын. Но слишком уж долго мы в этих лесах топчемся, слишком долго, говорю вам. Искушаем судьбу, холера, слишком уж мы судьбу испытываем, парни. Тут опасно. Скоя’таэли…
– Сплюнь, Янник.
– Тьфу, тьфу. Ярпен, я драки не боюсь, и кровь лить не впервой, но… Ежели придет дело драться со своими… Мать их! Почему это нам выпало? Этот засратый груз должна сопровождать засратая сотняга конных, не мы. Чтоб черти побрали умников из Ард Каррайга, чтоб их…
– Заткнись, говорю. Давай лучше горшок с кашей. Зайчатинкой, мать его так, червячка заморили, теперь надо чего-нибудь съесть. Цири, поешь с нами?
– Конечно.
Долго было слышно лишь чавканье, чмоканье да стук сталкивающихся в горшке деревянных ложек.
– Зараза, – сказал Паулье Дальберг и протяжно рыгнул. – Я б еще чего съел.
– Я тоже, – поддержала Цири и тоже рыгнула, восхищенная простецкими манерами краснолюдов.
– Только не каши, – сказал Ксавьер Моран. – Уже в глотке стоит эта пшенка. Солонина тоже обрыдла.
– Ну так нажрись травы, ежели у тебя такой изячный скус.
– Иль березу ошкурь зубами. Бобры – вон те этак делают и живы.
– Бобра б я, пожалуй, съел.
– А я – рыбки, – размечтался Паулье, с хрустом разгрызая добытый из-за пазухи сухарь. – Хоцца мне рыбки, ей-бо.
– Так наловим рыбы.
– Где? – проворчат Янник Брасс. – В кустах?
– В ручье.
– Тоже мне ручей. На другой берег нассать можно. Какая там могет быть рыба?
– Есть там рыбы. – Цири облизнула ложку и сунула за голенище. – Я видела, когда ходила по воду. Но какие-то больные. У них сыпь. Черные и красные пятна…
– Форель! – рыкнул Паулье, брызгая крошками сухаря. – А ну, ребяты, к ручью! Реган! Скидывай портки! Сделаем сачок из твоих портков.
– Почему из моих?
– Стаскивай мигом, не то по шее получишь, молокосос! Тебе мать что сказала? Меня слушать!
– Поспешите, если хотите рыбачить, вот-вот стемнеет, – сказал Ярпен. – Цири, вода вскипела? Оставь, оставь, ошпаришься и вымажешься котлом-то. Знаю, что сильная, но уж позволь, я отнесу.
Геральт уже ожидал. Они издалека заметили его белые волосы между раздвинутыми полотнищами фуры. Краснолюд перелил воду в бадейку.
– Помощь нужна, ведьмак?
– Спасибо, Ярпен, Цири поможет.
Температура у Трисс уже спала, но слабость была прямо-таки чудовищной. Геральт и Цири уже наловчились ее раздевать и мыть, научились притормаживать ее благородные, но пока непосильные порывы к самостоятельности. Дело шло на удивление справно – он держал чародейку в объятиях, Цири мыла и вытирала. Одно только Цири удивляло и раздражало – Трисс излишне уж крепко, по ее мнению, прижималась к Геральту. В этот раз даже пыталась его поцеловать.
Геральт движением головы указал на вьюки чародейки. Цири поняла сразу, потому что это тоже входило в ритуал: Трисс всегда требовала, чтобы ее причесывали. Девочка отыскала гребень, опустилась на колени. Трисс, наклонив к ней голову, обхватила ведьмака. По мнению Цири, слишком уж крепко.
– Ах, Геральт, – разрыдалась чародейка. – Как жаль… Какая жалость, что все, что было между нами…
– Трисс, прошу тебя…
– …не случится теперь… Когда я выздоровею… Все было бы совсем иначе… Я могла бы… Я могла бы даже…
– Трисс!
– Я завидую Йеннифэр… Я ревную тебя к ней…
– Цири, уйди.
– Но…
– Прошу тебя…
Цири спрыгнула с телеги и налетела прямо на Ярпена, который ожидал, опершись о колесо и задумчиво покусывая длинную травинку. Краснолюд поймал ее. Ему не пришлось даже наклоняться, как Геральту. Он был вовсе не выше ее ростом.
– Никогда не совершай такой ошибки, маленькая ведьмачка, – буркнул он, косясь на телегу. – Если кто-нибудь проявит к тебе сочувствие, симпатию и преданность, если удивит благородством характера, цени это, но не перепутай с… чем-то другим…
– Подслушивать нехорошо.
– Знаю. И небезопасно. Я едва успел отскочить, когда ты выплеснула смывки из бадейки. Пошли глянем, сколько форелей попалось в Регановы портки.
– Ярпен?
– Хе?
– Я тебя люблю.
– Я тебя тоже, коза.
– Но ты краснолюд. А я нет.
– А какое это… Да. Скоя’таэли. Ты имеешь в виду «белок», да? Это не дает тебе покоя, а?
Цири высвободилась из-под тяжелой руки.
– Тебе тоже не дает. И другим. Я же вижу.
Краснолюд молчал.
– Ярпен?
– Слушаю.
– Кто прав? «Белки» или вы? Геральт хочет быть… нейтральным. Ты служишь королю Хенсельту, хоть сам – краснолюд. А рыцарь на заставе кричал, что все – наши враги и что всех надо… Всех! Даже детей. Почему? Ярпен? Кто же прав?
– Не знаю, – с трудом проговорил краснолюд. – Я не набрался премудростей. Делаю так, как считаю нужным. «Белки» взялись за оружие, ушли в леса. Людей – в море, кричат, не зная даже, что это сомнительное требование им подбросили нильфгаардские лазутчики. Не понимая, что эти слова адресованы не им, а людям, что они должны пробудить людскую ненависть, а не боевой задор юных эльфов. Я это понял, поэтому то, что вытворяют скоя’таэли, считаю преступной глупостью. Что ж, через несколько лет меня за это, возможно, окрестят предателем и продажной тварью, а их станут именовать героями… Наша история, история нашего мира знает такие случаи.
Он замолчал, поскреб бороду. Цири тоже молчала.
– Элирена… – неожиданно буркнул он. – Ежели Элирена была героиней, ежели то, что она сделала, называется геройством, то ничего не попишешь, пусть меня обзывают предателем и трусом. Потому что я, Ярпен Зигрин, трус, предатель и ренегат, утверждаю, что мы не должны истреблять друг друга. Я утверждаю, что мы должны жить. Жить так, чтобы позже ни у кого не пришлось просить прощения. Героическая Элирена… Ей пришлось. Простите меня, умоляла она, простите. Сто дьяволов! Лучше сгинуть, чем жить с сознанием, что ты сделал что-то такое, за что приходится просить прощения.
Он снова замолчал. Цири не задавала вопросов, так и просившихся на язык. Инстинктивно чувствовала, что этого делать не следует.
– Мы должны жить рядом, – продолжал Ярпен. – Мы и вы, люди. Другого выхода у нас нет. Двести лет мы об этом знаем и больше ста работаем на это. Ты хочешь знать, почему я поступил на службу к Хенсельту, почему принял такое решение? Я не могу допустить, чтобы то, над чем мы работаем, пошло коту под хвост. Сто лет с лишком мы пытались сжиться с людьми. Низушки, гномы, мы, даже эльфы. Я не говорю о русалках, нимфах и сильфидах, эти всегда были дикарками, даже когда о вас тут и слуху не было. Тысяча чертей, это тянулось сто лет, но нам как-никак удалось наладить совместную жизнь, бок о бок, вместе, нам удалось частично убедить людей, что мы очень мало отличаемся друг от друга.
– Мы вообще не отличаемся, Ярпен.
Краснолюд резко обернулся.
– Мы вообще не отличаемся, – повторила Цири. – Ведь ты мыслишь и чувствуешь так же, как Геральт. И как… как я. Мы едим одно и то же, из одного котла. Ты помогаешь Трисс, и я тоже. У тебя была бабушка, и у меня… Мою бабушку убили нильфгаардцы. В Цинтре.
– А мою – люди, – с трудом сказал Ярпен. – В Бругге. Во время погрома.

 

– Конные! – крикнул кто-то из людей Венцка, ехавший в головном дозоре. – Конные впереди!
Комиссар помчался к телеге Ярпена. Геральт приблизился с другой стороны.
– Назад, Цири! – резко бросил он. – Слезай с козел и назад. Будь при Трисс.
– Оттуда ничего не видно!
– Кончай базарить! – буркнул Ярпен. – А ну быстро назад! И дай мне чекан. Он под кожухом.
– Это? – Цири показала тяжелый, отвратно выглядевший предмет, напоминающий молот с острым, слегка искривленным крюком на стороне, противоположной бойку.
– Угу, – подтвердил краснолюд. Он засунул черенок чекана за голенище, а топор положил на колени. Венцк, внешне спокойный, смотрел на дорогу, приставив руку ко лбу.
– Легкая кавалерия из Бен Глеана, – сказал он через минуту. – Так называемая Медвежья Хоругвь, узнаю по плащам и бобровым шапкам. Сохраняйте спокойствие. Внимание тоже. Плащи и бобровые шапки довольно легко меняют хозяев.
Конники быстро приближались. Их было около десятка. Цири видела, как на своем возу Паулье Дальберг кладет на колени два натянутых самострела, а Реган накрывает их попоной. Она тихо вылезла из-под полотнища, спрятавшись, однако, за широкой спиной Ярпена. Трисс попробовала подняться, чертыхнулась и упала на подстилку.
– Стой! – крикнул первый из конных, несомненно, командир. – Кто такие? Откуда и куда?
– А кто спрашивает? – Венцк спокойно выпрямился в седле. – И по какому праву?
– Армия короля Хенсельта! А спрашивает десятник Зывик. И повторять он не привык! Отвечай немедля. Кто такие, а?
– Служба квартирмейстера королевской армии.
– Кажный может сказать! Не вижу никого в королевских цветах!
– Приблизься, десятник, и повнимательнее взгляни на мой перстень.
– Чего вы мне тута кольцами разблестелись? – выкрикнул десятник. – Что я, все кольца в мире знаю, аль как? Такой перстень может быть у кого хошь. Тоже мне важный знак!
Ярпен Зигрин встал на козлах, поднял топор и резко подсунул его десятнику под нос.
– А такой знак тебе ведом? – буркнул он при этом. – Нюхни и запомни запах.
Десятник рванул поводья, развернул лошадь.
– Пугать меня надумал? – рявкнул он. – Меня? Я на королевской службе.
– И мы тоже, – тихо сказал Венцк. – И, думаю, подольше, чем ты. Не ерепенься, солдат, миром советую.
– Я здеся охрану несу! Откедова мне знать, кто вы такие?
– Ты перстень видел? – процедил комиссар. – И если знаков на камне не узнаешь, то меня начинает интересовать, ты-то кто таков? На флажке Медвежьей Хоругви выткан такой же знак. Должны знать.
Солдат явно опешил, на что, вероятно, одинаково повлияло и спокойствие Венцка, и угрюмые, решительные лица, выглядывающие из фургонов эскорта.
– Хм… – сказал он, сдвигая шапку к левому уху. – Ладно. Если вы и вправду те, за кого себя выдаете, не будете, думаю, супротив, ежели взгляну, что на возах.
– Будем, – насупился Венцк. – К тому же очень. Нет тебе никакого дела до нашего груза, десятник. Да и не понимаю, чего ты можешь в нем искать.
– Не понимаете, – покачал головой солдат, кладя руку на рукоять меча. – Так скажу. Торговля людьми запрещена, а хватает таких, кои продают невольников Нильфгаарду. Ежели людей в колодках на возах найду, не докажете мне, что королю служите. Хоть дюжину колечек выставьте.
– Хорошо, – сухо сказал Венцк. – Если о невольниках речь… Ищи. Разрешаю.
Солдат шагом подъехал к среднему фургону, наклонился в седле, приподнял полотно.
– Что в бочках?
– А что должно быть? Невольники? – съязвил Янник Брасс, рассевшись на козлах.
– Спрашиваю – что? Так отвечайте.
– Соленая рыба.
– А в тех вона ящиках? – Солдат подъехал к следующему возу, пнул по бортику.
– Подковы, – проворчал Паулье Дальберг. – А там, позади, буйволиные шкуры.
– Вижу, – махнул рукой десятник, чмокнул коню, поехал вперед, заглянул в фургон Ярпена.
– А чтой-то там за баба лежит?
Трисс Меригольд слабо улыбнулась, приподнялась на локте, сделав рукой короткий сложный жест.
– Кто? Я? – тихонько спросила она. – Ты же меня вообще не видишь.
Солдат нервно заморгал, вздрогнул.
– Соленые рыбы, – убежденно сказал он, опуская полотно. – Порядок. А этот ребенок?
– Сушеные грибы, – сказала Цири, нахально глядя на него. Солдат замолк, замер с открытым ртом.
– Ну да? – спросил он минуту погодя. – Чего?
– Закончил осмотр, вояка? – холодно поинтересовался Венцк, подъезжая с другой стороны фургона. Солдат с трудом оторвал взгляд от зеленых глаз Цири.
– Закончил. Ехайте, веди вас Бог. Но поглядывайте. Два дни тому скотоели под корень вырезали конный разъезд у Барсучьего Яра. Сильная, большая была ихая бригада. Конечным делом, Барсучий Яр отседова далече. Только эльф по лесу прет шибчее ветра. Нам велено облаву замкнуть, да разве эльфа схватишь? Все едино что ветер в решето ловить…
– Ну, довольно, мы не любопытные, – нелюбезно прервал комиссар. – Время не ждет, у нас еще дальняя дорога.
– Ну, бывайте. Эй, там, за мной!
– Слышал, Геральт? – проворчал Ярпен Зигрин, глядя вслед удаляющемуся разъезду. – Чертовы «белки» в округе. Как чуял. Все время мурашки по спине бегали, словно мне из лука прямо в крестец кто метил. Нет, мать их, нельзя ехать все время вслепую, как доселе, посвистывая, подремывая да сонно попердывая. Надо знать, что впереди. Послушай, есть мысль.

 

Цири резко дернула Каштанку, сразу сорвалась в галоп, низко наклонившись в седле. Геральт, занятый разговором с Венцком, выпрямился.
– Не дури! – крикнул он. – Без фокусов, девка! Хочешь шею сломать? И не отъезжай очень-то далеко…
Больше она не услышала ничего, слишком сильно вырвалась вперед. Сделала это нарочно, надоело выслушивать ежедневные поучения. «Не так быстро, не так резко, Цири. Та-та-та! Не отдаляйся! Па-па-па! Будь осторожна! Па-па! Ну совсем так, будто я девчонка малая, – подумала она. – А мне уже почти тринадцать, у меня резвая Каштанка и острый меч за спиной. И ничего я не боюсь! И… весна кругом».
– Эй, смотри, задок сотрешь!
«Ярпен Зигрин. Еще один мудрила! Па-па!»
Дальше, дальше, галопом по выбоинам, через зеленые травы и кустики, через серебристые лужи, через золотой влажный песок, через перистые папоротники. Испуганная лань умчалась в лес, только сверкнула в прыжках черно-белым фонариком зада. С деревьев взлетают птицы – цветастые сойки и золотистые щурки, черные болтливые сороки со смешными хвостами. Из-под копыт взметается вода в лужах и выбоинах.
Дальше, дальше! Лошадь, которая слишком долго еле-еле шевелила ногами, плетясь за обозом, идет легко, мчится резво, быстро, ее радует скорость, играют мускулы, влажная грива хлещет Цири по лицу. Лошадь вытягивает шею. Цири отпускает поводья. Дальше, лошадка, не грызи удила и мундштук, дальше, в карьер, в карьер, быстрее, быстрее! Весна!
Она придержала Каштанку, оглянулась. Ну наконец-то одна. Наконец-то далеко. Уже никто не поругает, не станет увещевать, не обратит внимания, не будет грозиться, что покончит, мол, с такими поездочками. Наконец-то одна, свободна, вольна и независима.
Теперь помедленнее. Легкой рысью. Ведь это же прогулка не ради одного только удовольствия, у нее тоже есть определенные обязанности. Ведь сейчас она – конный разъезд, патруль, передовое охранение. «Ха, – думает Цири, осматриваясь, – безопасность всего обоза сейчас зависит от меня. Все с нетерпением ждут, когда я вернусь и доложу: дорога свободна, никого не видела, ни следов колес, ни копыт. Доложу, а тогда тощий господин Венцк с холодными голубыми глазами серьезно кивнет, Ярпен Зигрин оскалит желтые конские зубы, Паулье Дальберг кивнет: молодец, малыш! А Геральт едва-едва улыбнется. Улыбнется, хотя последнее время он улыбается так редко».
Цири осматривается, все фиксирует в памяти. Две поваленные березки – не проблема. Куча веток – не страшно, телеги пройдут. Промытый дождем ровик – что за преграда, колеса первой фуры пробьют колею, остальные пройдут следом. Большая поляна – отличное место для привала…
Следы? Какие тут могут быть следы! Никого тут нет. Лес. Птицы верещат среди свежих, зеленых листиков. Коричнево-рыжая лиса не спеша перебежала дорогу… И все пахнет весной.
Дорога переламывается на половине холма, скрывается в песчанистом яре, уходит под кривые сосенки. Цири съезжает с дороги, взбирается по склону, чтобы сверху осмотреть район. И коснуться мокрых, пахучих листьев.
Соскакивает с седла, забрасывает вожжи на сук, медленно идет через покрывающий холм можжевельник. По другую сторону холма видна проплешина, зияющая в гуще леса, словно кто-то выгрыз часть деревьев: вероятно, след после пожара, который полыхал здесь давным-давно, потому что нигде не видно пепелища, всюду зелено от невысоких березок и елочек. Дорога, докуда хватает глаз, кажется свободной и проезжей.
И безопасной.
«Чего они боятся? – подумала Цири. – Скоя’таэлей? А чего их бояться? Я не боюсь эльфов. Я им ничего не сделала.
Эльфы. «Белки». Скоя’таэли».
Прежде чем Геральт приказал ей отойти, Цири успела рассмотреть трупы на заставе. Особенно запомнился один – с лицом, закрытым слепившимися от коричневой крови волосами, с неестественно вывернутой и выгнутой шеей. Застывшая в жуткой гримасе верхняя губа приоткрывала зубы, очень белые и очень мелкие, нечеловеческие. Она запомнила обувь эльфа, потрепанную и истертую, длинную, до колен, внизу шнурованную, сверху защелкивающуюся на многочисленные кованые крючки.
Эльфы, которые убивают людей, сами гибнут в борьбе. Геральт говорит, что надо соблюдать нейтралитет… А Ярпен – что надо поступать так, чтобы потом не приходилось просить прощения…
Она пнула кротовью горку, задумчиво поводила носком ботинка по песку.
Кто, у кого и за что должен просить прощения?
«Белки» убивают людей. А Нильфгаард им за это платит. Использует их. Подзуживает, науськивает. Нильфгаард.
Нет, Цири не забыла, хоть очень бы хотела забыть. О том, что случилось в Цинтре. О бродяжничестве, отчаянии, страхе, голоде и боли. О маразме и отупении, которые наступили позже, гораздо позже, когда ее нашли и приютили друиды из Заречья. Она помнила это как в тумане, а хотела перестать помнить вообще.
Но это возвращалось. Возвращалось в наваждениях и снах. Цинтра. Топот коней и дикие крики, трупы, пожар… И Черный рыцарь в крылатом шлеме… А потом… Хаты в Заречье… Почерневшая труба на пепелище… Рядом, у нетронутого колодца, черный кот, зализывающий страшный ожог на боку. Колодец… Журавль… Ведро…
Ведро, полное крови.
Цири протерла лицо, глянула на ладонь. Ладонь была мокрая. Девочка хлюпнула носом, вытерла слезы рукавом.
«Нейтралитет? Равнодушие? – Ей хотелось кричать. – Ведьмак, равнодушно взирающий на бойню? Нет! Ведьмак должен защищать людей. От лешего, вампира, оборотня и не только. Он обязан защищать от любого зла. А я в Заречье видела, что такое зло.
Ведьмак обязан защищать и спасать. Защищать мужчин, чтобы их не подвешивали, как мишени для стрел, за руки на деревьях и не насаживали на колья. Защищать светловолосых девушек, чтобы их не распинали между вбитыми в землю колышками. Защищать детей, чтобы их не резали и не бросали в колодцы. Защиты заслуживает даже кот, обгоревший в подожженном сарае. Поэтому я стану ведьмачкой, для того у меня и меч, чтобы защищать таких, как люди из Соддена и Заречья, потому что у них ведь нет мечей, они не знают выпадов, финтов, полуоборотов, вольтов и пируэтов, их никто не научил, как надо драться, они бессильны и безоружны против оборотня и нильфгаардского мародера. Меня драться учат. Чтобы я могла защищать безоружных. Всегда. Я никогда не буду нейтральной. Никогда не буду безразличной.
Никогда!»
Она не знала, что ее подтолкнуло – то ли тишина, холодной тенью опустившаяся на лес, то ли движение, пойманное краешком глаза. Но она отреагировала мгновенно – рефлекс, приобретенный и выработанный в лесах Заречья, когда, убегая из Цинтры, она мчалась наперегонки со смертью. Она упала на землю, вползла под куст можжевельника и замерла. Только б не заржала лошадь. Только б не заржала!
На склоне противоположного холма что-то снова пошевелилось, она заметила мелькнувший силуэт, растворившийся в листве. Эльф осторожно выглянул из зарослей. Откинув с головы капюшон, несколько секунд осматривался, прислушивался, потом беззвучно и быстро пошел по склону. Вслед за ним выглянули из листвы еще двое. А потом двинулись остальные. Их было много. Они шли длинной цепью, гуськом, примерно половина была на конях. Эти ехали медленно, выпрямившись в седлах, напряженные, чуткие. Несколько секунд она видела всех четко и хорошо, когда в абсолютной тишине они передвигались на фоне неба, в светлом прорыве в стене деревьев, а потом скрылись, растворились в мерцающей тени чащи. Исчезли без шороха и шелеста, словно духи. Не топнула копытом, не заржала ни одна лошадь, не хрустнула ветка под ногой или подковой. Не звякнуло оружие, которым они были увешаны.
Эльфы скрылись, но Цири не шевелилась, продолжала лежать, прижавшись к земле под можжевеловым кустом, стараясь дышать как можно тише. Она знала, что ее может выдать испуганная птица или зверь, а птицу или зверя может напугать любой шорох и любое движение, даже самое незаметное, самое осторожное. Она поднялась лишь тогда, когда лес успокоился совсем, а среди деревьев, между которыми скрылись эльфы, застрекотали сороки.
Поднялась только для того, чтобы оказаться в крепких объятиях. Черная кожаная перчатка зажала ей рот, приглушила крик ужаса.
– Тихо!
– Геральт?
– Тихо, я говорю.
– Ты видел?
– Видел.
– Это они… – шепнула она. – Скоя’таэли, да?
– Да. А ну быстро на коней. Гляди под ноги.
Осторожно и тихо они спустились с холма, но не вернулись на тракт, а остались в чащобе. Геральт внимательно осматривался, не разрешал ей ехать, не отдавал поводья Каштанки, вел лошадь сам.
– Цири, – проговорил он вдруг. – Ни слова о том, что мы видели. Ни Ярпену, ни Венцку. Никому. Понимаешь?
– Нет, – буркнула она, опуская голову. – Не понимаю. Почему я должна молчать? Ведь их надо предупредить. За кого мы, Геральт? Против кого? Кто наш друг, кто враг?
– Завтра отделимся от обоза, – сказал он, помолчав. – Трисс уже почти здорова. Попрощаемся и поедем своим путем. У нас будут собственные проблемы, собственные тревоги и собственные трудности. Тогда, надеюсь, ты наконец поймешь, что не надо делить обитателей нашего мира на друзей и врагов.
– Мы должны быть… нейтральны? Безразличны, да? А если они нападут…
– Не нападут.
– А если…
– Послушай меня, – повернулся он к ней. – Как думаешь, почему такой важный транспорт, груз золота и серебра, тайную помощь короля Хенсельта Аэдирну, сопровождают краснолюды, а не люди? Я уже вчера видел эльфа, который наблюдал за нами с дерева. Я слышал, как они ночью прошли мимо обоза. Скоя’таэли не нападут на краснолюдов, Цири.
– Но они здесь, – проворчала она. – Здесь. Вертятся, окружают нас.
– Я знаю, почему они здесь. Покажу тебе.
Он резко развернул коня, кинул ей поводья. Она тронула Каштанку пятками, лошадь пошла быстрее, но он жестом приказал оставаться позади. Они пересекли тракт, снова въехали в чащу. Ведьмак вел, Цири ехала следом. Оба молчали. Долго.
– Взгляни. – Геральт осадил лошадь. – Взгляни, Цири.
– Что это?
– Шаэрраведд.
Перед ними, насколько позволяли видеть деревья, вздымались гладко отесанные гранитные и мраморные блоки с притупленными, скругленными ветром краями, покрытые промытыми дождями рисунками, растрескавшиеся от морозов, разорванные корнями деревьев. Меж деревьями проглядывали поломанные колонны, арки, остатки фризов, оплетенные плющом, окутанные плотным ковром зеленого мха.
– Это была… крепость?
– Дворец. Эльфы не строили крепостей. Слезь. Кони не пройдут по развалинам.
– Кто все уничтожил? Люди?
– Нет. Они сами. А потом ушли.
– Почему?
– Знали, что больше сюда не вернутся. Это случилось после второго столкновения между ними и людьми, больше двухсот лет назад. До того, уходя, они оставляли города нетронутыми. Люди строили свои дома на фундаментах эльфовых построек. Так возникли Новиград, Оксенфурт, Вызима, Третогор, Марибор, Цидарис. И Цинтра.
– Цинтра тоже?
Он утвердительно кивнул, не отрывая глаз от руин.
– Ушли, – шепнула Цири. – Но теперь возвращаются. Зачем?
– Чтобы взглянуть.
– На что?
Он молча положил ей руку на плечо, легонько подтолкнул. Она спрыгнула с мраморных ступеней, спустилась ниже, придерживаясь за пружинящие ветви кустов орешника, пробивающегося из каждой щели в омшелых, потрескавшихся плитах.
– Здесь был центр дворца. Его сердце. Фонтан.
– Здесь? – удивилась Цири, глядя на ольхи и белые стволы берез, столпившихся среди идеальных глыб и блоков. – Здесь? Но тут ничего нет.
– Идем.
Поток, питавший фонтан, видимо, часто менял русло, терпеливо и неустанно подмывал мраморные и алебастровые плиты, а те спускались, образуя запруды и снова направляя воды потока в новую сторону. В результате вся территория оказалась иссечена неглубокими промоинами стариц. Кое-где вода стекала каскадами по остаткам постройки, смывая с них листья, песок – в этих местах мрамор, терракота и мозаика все еще искрились свежими красками, словно лежали тут не два столетия, а три дня.
Геральт перепрыгнул через ручей и пошел туда, где еще сохранились остатки колоннады. Цири шла следом. Они соскочили с крошившихся ступеней, наклонив головы, вошли под нетронутый свод арки, наполовину ушедшей в земляной вал. Ведьмак остановился, указал рукой. Цири громко вздохнула.
На многоцветной от раздробленной терракоты насыпи рос большой розовый куст, усыпанный десятками прелестных бело-лиловых цветов. На лепестках поблескивали капельки росы, сверкающей словно серебро. Куст оплетал своими побегами большую плиту из белого камня. А с плиты на них глядело печальное красивое лицо, тонкие и благородные черты которого не смогли стереть и размыть ни ливни, ни снега. Лицо, которое не сумели исковеркать зубила варваров, вылущивающих из барельефа золото орнаментов, мозаику и драгоценные камни.
– Аэлирэнн, – сказал Геральт после долгого молчания.
– Какая красивая, – шепнула Цири, ухватив его за руку. Ведьмак словно и не заметил. Он смотрел на барельеф и был в этот момент далеко-далеко, в ином мире и времени.
– Аэлирэнн, – повторил он спустя минуту. – Которую краснолюды и люди называют Элиреной. Она вела эльфов в бой двести лет тому назад. Старейшины возражали. Они знали, что шансов победить у них нет. Понимали, что могут уже не воспрянуть после поражения. Они хотели спасти свой народ, хотели выжить. И решили разрушить города, уйти в недоступные дикие горы… и ждать. Эльфы – долгожители, Цири. По нашим меркам почти бессмертны. Люди казались им чем-то таким, что минует, как засуха, как тяжкая зима, как налет саранчи, а потом снова пойдут дожди, наступит весна, проклюнется новый урожай. Они хотели переждать. Да, переждать. Решили уничтожить города и дворцы. В том числе и свою гордость – Шаэрраведд. Да, хотели переждать, но Элирена… Элирена подняла молодых. Они взялись за оружие и пошли за ней на последний отчаянный бой. И их истребили. Безжалостно истребили.
Цири молчала, не отрывая глаз от прекрасного мертвого лица.
– Они умирали с ее именем на устах, – тихо продолжал ведьмак. – Повторяя ее призыв, ее клич. Они погибали за Шаэрраведд. Потому что Шаэрраведд был символом. Они погибали в борьбе за камень и мрамор. И за Аэлирэнн. Как она и обещала, они умирали достойно, геройски, с честью. Они сберегли честь, но обрекли на гибель собственную расу. Собственный народ. Помнишь, что тебе сказал Ярпен? Кто владеет миром, а кто вымирает? Он объяснил это тебе грубо, но правильно. Эльфы долговечны, но плодовита только их молодежь, только молодые могут иметь потомство, а почти вся молодежь пошла тогда за Элиреной. За Аэлирэнн, за Белой Розой из Шаэрраведда. Мы стоим в руинах ее дворца, у фонтана, плеск которого она слушала вечерами. А это… это были ее цветы.
Цири молчала. Геральт привлек ее к себе, обнял.
– Теперь ты знаешь, почему скоя’таэли были здесь, понимаешь, на что они хотели взглянуть? Но понимаешь ли, что нельзя допустить, чтобы юные эльфы и краснолюды снова позволили себя уничтожать? Понимаешь ли, что ни я, ни ты не имеем права участвовать в этой бойне? Эти розы цветут весь год. Они должны были бы одичать, а они – видишь – прекраснее, чем в ухоженных садах. В Шаэрраведд постоянно приходят эльфы, Цири. Разные эльфы. И запальчивые, и глупые, для которых символом остается потрескавшийся камень. И разумные, для которых символ – бессмертные, вечно возрождающиеся цветы. Эльфы, которые понимают, что если вырвать этот куст и спалить землю, то розы Шаэрраведда уже не расцветут никогда. Это ты понимаешь?
Она кивнула.
– Понимаешь ли ты теперь, что такое нейтралитет, который так взволновал тебя? Быть нейтральным – не значит быть равнодушным и бесчувственным. Не надо убивать в себе чувства. Достаточно убить в себе ненависть. Ты поняла?
– Да, – шепнула она. – Теперь поняла. Геральт, я… я хотела бы взять одну… Одну из этих роз. На память. Можно?
– Возьми, – сказал он после недолгого колебания. – Возьми, чтобы помнить. Ну, пошли. Возвращаемся к обозу.
Цири вколола розу под шнуровку курточки. Неожиданно тихо ойкнула, подняла руку. Струйка крови стекла у нее с пальца в ладошку.
– Укололась?
– Ярпен… – прошептала девочка, глядя на кровь, заполняющую линию жизни. – Венцк… Паулье…
– Что?
– Трисс! – пронзительно крикнула она, сильно вздрогнула, потерла лоб. – Быстрее, Геральт! Мы должны им… помочь! На коней, Геральт!
– Цири, что с тобой?
– Они умирают!

 

Она мчалась галопом, прижавшись ухом к шее лошади, подгоняя ее криком и ударами пяток. Песок лесной дороги взметнулся из-под копыт. Уже издалека она услышала крики, почувствовала дым.
Навстречу, перегораживая тракт, к ней мчалась пара лошадей, волокущих за собой сбрую, вожжи и сломанное дышло. Цири не стала сдерживать Каштанку, пронеслась мимо на полном скаку, хлопья пены лизнули ей лицо. Позади услышала ржание Плотвы и ругань Геральта, которому пришлось остановиться.
Она вылетела на поворот дороги, на большую поляну.
Обоз полыхал. Из зарослей огненными птицами неслись к телегам горящие стрелы, дырявя полотно, врезаясь в доски. Скоя’таэли, визжа и вопя, кинулись в атаку.
Цири, не обращая внимания на доносящиеся сзади крики Геральта, направила лошадь прямо к двум первым выдвинутым вперед фурам. Одна была перевернута набок, рядом стоял Ярпен Зигрин с топором в одной руке и самострелом в другой. У его ног, неподвижная и бессильная, в голубом, задравшемся до середины бедер платье лежала…
– Трииисс! – Цири выпрямилась в седле, хватанула лошадь пятками. Скоя’таэли обернулись на ее крик, мимо головы девочки засвистели стрелы. Она закрутила головой, не замедляя галопа и слыша крик Геральта, приказывающего ей бежать в лес. Но она и не подумала. Наклонилась, помчалась прямо на целящихся в нее лучников. Неожиданно почувствовала запах белой розы, приколотой к курточке.
– Трииисс!
Эльфы отскочили от мчащейся лошади. Одного она легко задела стременем. Услышала резкий свист, лошадь дернулась, взвизгнула, метнулась вбок. Цири увидела стрелу, глубоко врезавшуюся пониже седла, у самого ее бедра. Она вырвала ноги из стремян, пригнулась к седлу, крепко оттолкнулась и прыгнула.
Мягко упала на перевернутый фургон, забалансировала руками, прыгнула опять, опустившись на подогнутые ноги около рычащего и размахивающего топором Ярпена. Рядом, на другом возу, дрался Паулье Дальберг, а Реган, откинувшись назад и упершись ногами в доски, с трудом сдерживал упряжку. Кони дико ржали, топали, рвали дышло в ужасе от пожирающего полотно огня.
Цири кинулась к Трисс, лежащей среди рассыпавшихся бочек и ящиков, схватила ее за платье и потащила к перевернутому возу. Чародейка стонала, держась за голову выше уха. Совсем рядом с Цири застучали копыта, захрапели кони – два эльфа, размахивая мечами, теснили к ней яростно защищавшегося Ярпена. Краснолюд крутился волчком, ловко отражая топором сыпавшиеся на него удары. Цири слышала проклятия, звон и стонущий звук металла.
От горящего обоза отделилась еще одна телега, она неслась в их сторону, волоча за собой дым и пламя, разбрасывая горящие тряпки. Возница бессильно свисал с козел, рядом стоял Янник Брасс, с трудом удерживая равновесие. Одной рукой он держал вожжи, другой отбивался от двух эльфов, галопирующих по обеим сторонам фуры. Третий скоя’таэль, поравнявшись с лошадьми, на бегу всаживал им в бока стрелу за стрелой.
– Прыгай! – рявкнул Ярпен, перекрывая гул. – Прыгай, Янник!
Цири увидела, как к мчащейся телеге галопом подлетает Геральт, как коротким, экономным ударом меча сметает с седла одного эльфа, а Венцк, подскочив с противоположной стороны, рубит второго, того, который стрелял в лошадей. Янник бросил вожжи и спрыгнул прямо под коня третьего скоя’таэля. Эльф поднялся на стременах и рубанул его мечом. Краснолюд упал. В тот же момент пылающий воз врезался между бьющимися противниками, разбросал их по сторонам. Цири в последний момент ухитрилась оттащить Трисс из-под копыт взбесившихся лошадей. С треском вырвалась вага, фургон подскочил, потерял колесо и перевернулся, раскидывая груз и тлеющие доски.
Цири подтащила чародейку к перевернутому возу Ярпена. Ей помог Паулье Дальберг, который вдруг оказался рядом, и обоих прикрыл Геральт, вогнав Плотву между ними и нападающими скоя’таэлями. Вокруг телеги закипел бой. Цири слышала удары клинков, крики, храп лошадей, стук копыт. Ярпен, Венцк и Геральт, окруженные эльфами со всех сторон, бились как ошалевшие черти.
Неожиданно дерущихся раскидала упряжка Регана, борющегося на козлах с толстым низушком в кафтане из рысьего меха. Низушек сидел на Регане и пытался заколоть его длинным ножом.
Ярпен ловко заскочил на телегу, схватил низушка за шею и пинком выкинул за обрешетку. Реган пронзительно взвизгнул, схватил вожжи, хлестнул коней. Упряжка рванулась, телега покатилась, мгновенно набирая скорость.
– Кругом, Реган! – закричал Ярпен. – Кругом! Вокруг!
Телега вывернулась и снова ринулась на эльфов, раскидывая их.
Один подскочил, схватил правую пристяжную за удила, но не сумел удержать, инерция кинула его под копыта и колеса. Цири услышала ужасающий крик.
Второй эльф, скакавший рядом, наотмашь рубанул мечом. Ярпен уклонился, оружие звякнуло по поддерживающему полотно фургона обручу, инерция занесла эльфа вперед. Краснолюд вдруг сгорбился, резко махнул рукой. Скоя’таэль взвизгнул, напружинился в седле и тут же рухнул на землю. Между лопатками у него засел чекан.
– Ну давайте, сукины дети!!! – рычал Ярпен, крутя топором мельницу. – Который еще? Гони в круг, Реган! В круг!
Реган, тряся окровавленным чубом, ссутулившись на козлах под свист стрел, выл как сумасшедший и безжалостно стегал лошадей. Упряжка мчалась по тесному кругу, создавая подвижную, пылающую огнем и полыхающую дымом преграду вокруг перевернутой фуры, под которую Цири затащила почти потерявшую сознание чародейку.
Неподалеку от них плясал конь Венцка, мышино-серый жеребец. Венцк горбился, Цири видела белые перья стрелы, торчащей у него в боку. Несмотря на рану, он ловко защищался от двух пеших эльфов, нападающих на него с обеих сторон. На глазах у Цири вторая стрела угодила ему в спину. Комиссар рухнул грудью на лошадь, но удержался в седле. Паулье Дальберг бросился ему на выручку.
Цири осталась одна.
Схватилась за меч. Клинок, который во время тренировок молниеносно выскакивал из-за спины, сейчас ни за что не хотел вылезать, сопротивлялся, увязал в ножнах, как в смоле. В кипящем водовороте тел, в мелькании оружия, которое прямо-таки расплывалось в глазах, ее меч выглядел неестественно и чуждо медлительным, казалось, пройдут столетия, прежде чем он выйдет из ножен полностью. Земля тряслась и гудела. Цири вдруг поняла, что дрожит не земля, а ее собственные колени.
Паулье Дальберг, угрожая топором наседающему на него эльфу, тащил по земле раненого Венцка. Рядом с возом пронеслась Плотва, на эльфа налетел Геральт. Он где-то потерял повязку, белые волосы развевались, как на ветру. Лязгнули мечи.
Другой скоя’таэль, пеший, выскочил из-за воза. Паулье бросил Венцка, выпрямился, закрутил топором. И замер.
Перед ним стоял краснолюд в шапке, украшенной беличьим хвостом, с черной бородой, заплетенной в две косы. Паулье заколебался.
Но чернобородый не задумался ни на секунду. Ударил обеими руками. Острие топора свистнуло и врезалось Паулье в ключицу с отвратительным хрустом. Паулье упал, не произнеся ни звука, моментально. Все выглядело так, словно сила удара переломила под ним колени.
Цири заорала.
Ярпен Зигрин соскочил с воза. Чернобородый краснолюд закружился, ударил. Ярпен ушел от удара ловким полуоборотом, гакнул страшно, хватанул снизу, разрубая черную бороду, гортань, челюсть и лицо – до самого носа. Скоя’таэль выгнулся и рухнул навзничь, истекая кровью, колотя руками и раздирая каблуками землю.
– Геральт!!! – крикнула Цири, чувствуя за спиной движение. Чувствуя за спиной смерть.
Это была нечеткая, пойманная во вращении фигура. Фигура и блеск, но девочка отреагировала мгновенно, косым выпадом и финтом, которым научилась в Каэр Морхене. Парировала удар, но стояла слишком нетвердо, чересчур наклонившись набок, чтобы набрать инерции. Сила удара кинула ее на корпус воза. Меч выскользнул из руки.
Стоявшая перед ней красивая длинноногая эльфка в высоких сапогах жестоко скривилась, подняла меч, тряхнула волосами, рассыпавшимися из-под откинутого капюшона. Меч ослепительно сверкнул, загорелись браслеты на запястьях «белки».
Цири не могла пошевелиться.
Но меч не упал, не ударил. Потому что эльфка смотрела не на нее, а на белую розу, приколотую к курточке.
– Аэлирэнн! – крикнула «белка» – громко, так, словно криком своим хотела перебороть колебания. Но не успела. Геральт, оттолкнув Цири, широко хлестнул эльфку мечом по груди. Кровь брызнула на лицо и одежду, красные пятна покрыли белые лепестки розы.
– Аэлирэнн… – душераздирающе крикнула эльфка, опускаясь на колени. Прежде чем упасть, она успела крикнуть еще раз. Громко, протяжно, отчаянно: – Шаэррравеееддд!

 

Реальность возникла так же неожиданно, как и исчезла. Сквозь заполняющий уши монотонный глухой шум Цири стала различать голоса. Через мерцающий и мокрый занавес слез пробились контуры живых и убитых.
– Цири, – шепнул стоявший рядом на коленях Геральт. – Очнись.
– Бой… – простонала она, садясь. – Геральт, что…
– Все кончилось. Помогли солдаты из Бен Глеана.
– Ты не был… – шепнула она, закрывая глаза, – не был нейтральным…
– Не был. А ты жива и Трисс тоже.
– Что с ней?
– Ударилась головой, упав с телеги, которую Ярпен пытался сохранить. Но она уже в норме. Лечит раненых.
Цири осмотрелась. В дыму догорающих фур мелькали силуэты вооруженных людей. Кругом валялись ящики и бочки. Часть разбилась, и их содержимое рассыпалось. Обычные булыжники. Девочка изумленно взглянула на них.
– Помощь Демавенду из Аэдирна, – скрежетнул зубами стоявший рядом Ярпен Зигрин. – Секретная и невероятно важная помощь. Обоз спецназначения.
– Это была ловушка?
Краснолюд обернулся, взглянул на нее, на Геральта. Потом снова глянул на вывалившиеся из бочек камни, сплюнул.
– Ага. Ловушка.
– На «белок»?
– Нет.
Убитых сложили в рядок. Они лежали бок о бок – эльфы, люди и краснолюды. Был среди них и Янник Брасс. Была темноволосая эльфка в высоких сапогах. И краснолюд с черной, блестевшей от запекшейся крови бородой, заплетенной в косички. А рядом с ними…
– Паулье! – рыдал Реган Дальберг, держа на коленях голову брата. – Паулье! Зачем?
Все молчали. Даже те, кто знал зачем. Реган повернул к ним искаженное болью, все в слезах лицо.
– Что я скажу матери? – простонал он. – Что я ей скажу?
Все молчали.
Неподалеку, окруженный солдатами в черно-золотых цветах Каэдвена, лежал Венцк. Он тяжело дышал, и при каждом выдохе на его губах вздувались кровавые пузыри. Рядом стояла на коленях Трисс, над ними – рыцарь в блестящих латах.
– Ну как? – спросил рыцарь. – Госпожа чародейка? Он выживет?
– Я сделала все, что могла. – Трисс встала, сжала губы. – Но…
– Что?
– Они пользовались вот этим. – Она показала стрелу со странным наконечником и ударила ею по стоящей бочке. Кончик стрелы разделился, расщепился на четыре шипастые крючковатые иглы. Рыцарь выругался.
– Фредэгард… – с трудом проговорил Венцк. – Послушай, Фредэгард…
– Тебе нельзя говорить, – резко сказала Трисс. – И шевелиться! Заклинание едва держит!
– Фредэгард, – повторил комиссар. Кровавый пузырь у него на губах лопнул, на его месте тут же образовался новый. – Мы ошибались… Все мы ошибались. Это не Ярпен… Мы несправедливо подозревали… Я ручаюсь за него. Ярпен не предал… Не пре…
– Молчи! – крикнул рыцарь. – Молчи, Вильфрид! Эй, быстро, давайте сюда носилки! Носилки!
– Уже не надо, – глухо проговорила чародейка, глядя на губы Венцка, на которых больше не вздувались пузыри. Цири отвернулась. Прижалась лицом к Геральту.
Фредэгард выпрямился. Ярпен Зигрин не смотрел на него. Он смотрел на убитых. На Регана Дальберга, по-прежнему стоявшего на коленях возле брата.
– Это было необходимо, господин Зигрин, – сказал рыцарь. – Война. Был приказ. Нам надо было убедиться…
Ярпен молчал.
– Простите, – шепнул рыцарь и опустил глаза.
Краснолюд медленно повернул голову, взглянул на него. На Геральта. На Цири. На всех. Людей.
– Что вы с нами сделали? – проговорил он с горечью в голосе. – Что вы сделали с нами? Что вы сделали… из нас?
Никто не ответил.
Глаза длинноногой эльфки были стеклянными и матовыми. На ее искривленных губах застыл крик.
Геральт обнял Цири. Медленно отколол от ее курточки белую, покрытую темными пятнышками крови розу, молча бросил цветок на тело «белки».
– Прощай, – шепнула Цири. – Прощай, Роза из Шаэрраведда. Прощай и…
– Прости нас, – докончил Геральт.
Назад: Глава третья
Дальше: Глава пятая

Алексей
Перезвоните мне пожалуйста 8(904)332-62-08 Алексей.