Уже двадцать лет Эбнер Марш не сидел за веслами ялика для измерения глубины. При условии, что грести приходилось только им двоим, ему и Тоби, работа эта, несмотря на подмогу течения, оказалась чертовски тяжелой. Уже через полчаса спина его и руки отчаянно болели. Марш стонал, но продолжал упорно грести. «Грезы Февра» уже давно пропал из виду. Солнце неумолимо ползло к зениту. Река стала невероятно широкой.

– Больно, – произнесла Валерия.

– Укройся, – отозвался Йорк.

– Я вся горю, – сказала она. – Никогда не думала, что будет так больно.

Валерия посмотрела на солнце и вздрогнула, как от удара. Марша беспокоила выступившая на ее лице краснота.

Джошуа Йорк попытался было двинуться в ее направлении, но внезапно, едва не потеряв равновесие, остановился. Он приложил ладонь ко лбу и с трудом сделал медленный вдох. Потом осторожно пододвинулся к ней.

– Спрячься за меня, – сказал он, – и натяни поглубже шляпу.

Валерия, свернувшись калачиком, устроилась на дне лодки, почти на коленях Джошуа. Он неловким движением поправил воротник ее сюртука, а потом положил руку ей на затылок.

Марш обратил внимание, что берега здесь были лишены леса, за исключением отдельных рядов декоративной поросли. По обеим сторонам тянулись плоские бесконечные поля обработанной земли, то здесь, то там прерываемые величественными зданиями плантаторских домов, построенных в стиле греческого ренессанса, с куполами, отражающимися в широкой спокойной реке. Впереди, у западного берега, дымилась, распространяя вокруг себя серый удушливый дым, куча выжимок сахарного тростника. Куча была огромной, как дом, и дым от нее затянул всю ширь реки. Пламени Марш не видел.

– Может быть, нам лучше пристать к берегу, – предложил Марш. – Тут, куда ни кинь взгляд, сплошные плантации.

Джошуа сидел с закрытыми глазами. Когда Марш заговорил, он открыл их.

– Нет, мы еще слишком близко. Нужно уйти от них как можно дальше. Билли может пойти за нами берегом и, когда стемнеет… – Он замолчал, не договорив.

Эбнер Марш тяжело простонал и снова взялся за весла. Джошуа закрыл глаза и еще глубже нахлобучил на голову свою белую широкополую шляпу.

Более часа плыли они по реке в полном молчании, прерываемом всплесками воды и случайным чириканьем какой-нибудь птахи. На веслах сидели Тоби Лэньярд и Эбнер Марш, в то время как Джошуа Йорк и Валерия лежали, прижавшись друг к другу, словно спали. Карл Фрамм распластался под одеялом. Солнце стояло высоко в небе. День был холодный и ветреный, но ясный. Марш испытывал благодарность к плантаторам, по воле которых вдоль берегов дымились огромные кучи отходов сахарного тростника, поскольку серый дым, окутавший реку, служил людям ночи единственной защитой от прямых лучей солнца.

Один раз Валерия, как от страшной боли, вскрикнула. Джошуа приоткрыл глаза и склонился над ней. Он начал гладить ее длинные черные волосы и что-то нашептывать. Валерия всплакнула.

– Я думала, что ты он, Джошуа, – сказала она. – Бледный король. Я думала, что ты пришел, чтобы все изменить, чтобы отвести нас назад. – Когда Валерия заговорила, тело ее задрожало. – Город, мне рассказывал о нем отец. Он существует где-нибудь, Джошуа? Темный город?

– Тихо, – ответил Джошуа Йорк. – Лежи тихо. Ты теряешь силы.

– Но он существует? Я думала, что ты отведешь нас домой, дорогой Джошуа. Я мечтала об этом. Мечтала. Я так устала от всего. Я думала, ты пришел, чтобы спасти нас.

– Успокойся, – попросил ее Джошуа. Он попытался придать своему голосу силы, но он прозвучал печально и устало.

– Бледный король, – прошептала Валерия, – приди и спаси нас. Я думала, ты пришел, чтобы спасти нас.

Джошуа Йорк легко коснулся губами ее опухших, покрытых пузырями губ.

– Так оно и было, – горько произнес он. Потом прижал к ее губам пальцы, чтобы не позволить больше говорить, и опять закрыл глаза.

Эбнер Марш продолжал грести. Река несла их вперед, солнце стояло над головой, и ветер разносил над водой дым и пепел. В глаз ему попала зола, Марш выругался и принялся тереть его. Он тер до тех пор, пока не прекратилось слезотечение. Глаз покраснел и опух. К этому времени от боли капитан уже не чувствовал тела.

Через два часа плавания по реке Джошуа заговорил, не открывая глаз. Голос его был слабым и хриплым от боли.

– Он безумец, ты знаешь. Он прикладывался ко мне ночь за ночью. Бледный король, да, я тоже так думал. Думал, что я это он… но Джулиан все время покорял меня, и я подчинился. Его глаза, Эбнер. Ты видел его глаза. В них тьма, такая тьма. И старость. Я думал, что он злобен, силен и умен. Но я узнал, что все не так. Джулиан не таков… Эбнер, он сумасшедший, он в самом деле сумасшедший. Когда-то он действительно был таким, каким показался мне, но сейчас… он пребывает как будто во сне. Иногда он на короткое время пробуждается, и тогда начинаешь чувствовать, каким он был когда-то. Ты видел, Эбнер. В ту ночь за ужином. Ты видел, как встрепенулся, как пробудился Джулиан. Но большую часть времени… Его не интересуют ни корабль, ни река, ни люди, ни события вокруг него. «Грезами Февра» управляет Мрачный Билли, он составляет планы по обеспечению безопасности моего народа. Джулиан редко отдает приказы, но те, которые он отдает, порой спорны и глупы. Он не читает и не принимает участия в беседах, он не играет в шахматы. Ест он без аппетита. Мне даже кажется, что он не ощущает вкуса пищи. Оказавшись на «Грезах Февра», он словно погрузился в какой-то темный сон. Большую часть времени он проводит у себя в каюте, в темноте и одиночестве. И пароход, преследовавший нас, заметил не Джулиан, а Мрачный Билли.

Сначала я думал, что Джулиан воплощение зла, темный король, ведущий свой народ к гибели, но, понаблюдав за ним, понял, что он сам уже ничего не стоит, он бесплоден и пуст. Он упивается жизнями твоего народа, потому что в нем самом этой жизни уже нет. У него даже нет собственного имени. Когда-то меня интересовал вопрос, о чем он думает все эти дни и ночи, пребывая в темноте и одиночестве. Но теперь я точно знаю, что он не думает вообще. Хотя, нет, возможно, я и ошибаюсь. Он думает о смерти, о конце. Он пребывает в этой черной пустоте каюты, как если бы это была могила, и оживает только при запахе крови. А поступки, которые он совершает… они опрометчивы. Он ищет погибели и разоблачения. Как мне кажется, Джулиан страшно хочет конца, отдохновения. Он так стар. Каким беспредельно усталым должен он ощущать себя.

– Он предлагал мне сделку, – сказал Эбнер Марш. Не прекращая своего изнурительного труда, Марш пересказал Йорку содержание своей беседы с Деймоном Джулианом.

– Это только полуправда, Эбнер, – заметил Джошуа, когда Марш закончил. – Да, он хотел склонить тебя на свою сторону, подчинив себе, как подчинил меня. Но это не все. На словах ты мог бы согласиться, но только на словах. Ты мог бы лгать ему, а сам дожидаться удобной возможности, чтобы попытаться расправиться с ним. Думаю, Джулиан это знал. Доставив тебя на борт, он играл со смертью.

Марш фыркнул:

– Если бы он хотел умереть, мог бы постараться получше.

Джошуа открыл глаза. Они стали маленькими и бесцветными.

– Чувство близкой опасности пробуждает его. Вернее, зверя в нем… Зверь этот старый, безумный и беспредельно усталый, но когда он пробуждается, то отчаянно борется за жизнь… Он очень силен, Эбнер. И очень стар. – Джошуа слабо рассмеялся, горьким смехом без тени веселья. – После той ночи… после этого все пошло не так… Я снова и снова спрашиваю себя, как могло это случиться. Джулиан выпил целый стакан моего… моего зелья… этого было достаточно для того, чтобы утолить красную жажду, должно было хватить… Я ничего не понимал… раньше это действовало безотказно, всегда, но только не с Джулианом, только не с ним. Сначала я подумал, что все дело в его силе, его могуществе, заключенном в нем зле. Тогда… тогда однажды ночью он увидел в моих глазах вопрос, он засмеялся и сказал мне. Эбнер, ты помнишь… когда я рассказывал тебе свою историю жизни, когда я был очень юн, я не знал красной жажды. Ты помнишь?

– Да.

Джошуа слабо кивнул. Кожа туго обтягивала его лицо. Она выглядела красной, раздраженной.

– Джулиан стар, Эбнер, стар. Жажда… Он не испытывал жажды много лет… сотни, тысячи… лет… поэтому питье… не возымело действия. Я и не догадывался об этом. Никто из нас не знал этого. Жажда со временем проходит… и он не испытывал ее… но продолжал алкать, потому что ему так хотелось, помнишь, что он сказал в ту ночь? Потому что в мире этом есть сила и слабость, хозяева и рабы. Иногда мне кажется, что его человеческий облик – это пустая личина, маска… а сам он – старый зверь, который от старости уже утратил вкус к пище, но тем не менее продолжает охотиться, потому что это все, что он помнит, потому что он всего лишь зверь. В легендах вашего народа, Эбнер, в ваших историях о вампирах… говорится о живых мертвецах, нежити, как вы окрестили нас. Так вот, Джулиан, как я думаю, полностью соответствует вашим определениям. Он даже жажду утратил. Он – нежить. Холодный и пустой, неживой.

Эбнер Марш собирался было дать ответ Джошуа по поводу несправедливости частицы «не» в характеристике, данной Йорком Деймону Джулиану, но в этот момент Валерия вдруг выпрямилась в лодке и села. Марш вздрогнул и застыл с занесенным над водой веслом. Под мягкой фетровой шляпой вместо лица была сплошная кровоточащая рана. Краснота сменилась темно-лиловым цветом. Опухшие губы потрескались, она, втянув их, издала бессмысленный смешок. Обнажились длинные белые зубы. Белки глаз раздулись до невероятных размеров, и сами глаза казались слепыми и безумными.

– Как больно! – закричала она, воздевая над головой в попытке защититься от солнца красные, как клешни рака, руки. Глаза ее, пошарив по лодке, замерли на безвольном теле едва дышащего Карла Фрамма. Раскрыв рот, Валерия стала пробираться к нему.

– Нет! – воскликнул Джошуа Йорк. Он бросился на нее и повалил прежде, чем ее зубы успели сомкнуться на обнаженном горле лоцмана. Валерия дралась с ожесточением сумасшедшей, не переставая кричать. Джошуа крепко держал ее, не давая свободы. Зубы Валерии щелкнули, потом снова и снова. Они щелкали до тех пор, пока не прокусили собственную губу. Рот ее наполнился слюной и кровью. Несмотря на то что Валерия боролась изо всех сил, Джошуа Йорк все же оказался для нее слишком силен. Наконец она как будто поутихла, и агрессия ее пропала. Она тяжело повалилась на спину и слепыми белками глаз уставилась на солнце.

Джошуа в отчаянии взял ее на руки.

– Эбнер, – сказал он, – лотлинь. Под ним. Я спрятал ее там вчера ночью, когда они ушли за тобой. Пожалуйста, Эбнер.

Марш бросил грести и прошел к лотлиню, тридцатитрехфутовой веревке, которую используют для измерения глубины, с залитой свинцом трубкой на конце. Под кольцами веревки он обнаружил то, о чем просил Йорк: бутылку без наклейки, более чем на три четверти заполненную снадобьем. Он передал ее Йорку, тот открыл пробку и поднес к опухшим и потрескавшимся губам Валерии. Жидкость потекла по подбородку, и большая часть ее вылилась за шиворот, но все же сколько-то Джошуа удалось влить в рот. Это как будто помогло. Внезапно она приникла к бутылке с жадностью, с какой грудной младенец приникает к материнской груди.

– Спокойно, – утешил ее Джошуа Йорк.

Эбнер Марш передвинул лотлинь и нахмурился.

– Это и все? Всего одна бутылка? – спросил он.

Джошуа Йорк кивнул. Его собственное лицо тоже теперь казалось ошпаренным кипятком. Оно напомнило Маршу лицо его второго помощника, который слишком близко стоял от паровой трубы, которую разорвало. Начали появляться пузыри и трещины.

– Джулиан мои припасы держал у себя в каюте, выдавая каждый раз по одной бутылке. Я не осмелился возражать. Очень уж часто он забавлялся идеей уничтожить весь запас. – Он забрал у Валерии бутылку. Теперь в ней оставалось меньше половины. – Я думал… думал, этого хватит пока, а потом я сумею приготовить новую порцию. Я не рассчитывал, что Валерия будет с нами.

Его рука задрожала. Йорк вздохнул, приложил бутылку к губам и сделал один длинный глоток.

– Больно, – снова простонала Валерия. Она мирно свернулась калачиком, тело ее дрожало, но приступ как будто миновал.

Джошуа Йорк протянул бутылку Маршу.

– Пусть она будет у тебя, Эбнер, – сказал он. – Ее должно хватить. Придется экономить.

Тоби Лэньярд перестал грести и пялил на них глаза. На дне лодки слабо пошевелился Карл Фрамм. Лодка плыла по течению. Впереди Эбнер Марш увидел дым поднимающегося по течению парохода. Он взялся за весло.

– Греби к берегу, Тоби, – сказал он. – Давай же, я хочу окликнуть это судно. Нам во что бы то ни стало нужна каюта.

– Слушаюсь, сэр капитан, – ответил Тоби.

Джошуа коснулся лба рукой и поморщился.

– Нет, – мягко произнес он. – Нет, Эбнер, нельзя. Будут вопросы. – Он попытался подняться, но, закачавшись, осел и упал на колени. – Жжет, – сказал он. – Нет, слушай меня… Только не корабль, Эбнер. Продолжай путь. Город, нам нужно в город. К темноте мы будем там… Эбнер?

– Черт, – взорвался Эбнер Марш, – ты пробыл на свету уже четыре часа. Посмотри на себя, посмотри на нее. Вы оба превратитесь в головешки, если я не спрячу вас в каюте.

– Нет, – возразил Йорк. – Они начнут задавать вопросы, Эбнер. Ты не можешь…

– Заткни свой глупый рот, – сказал Марш, налегая на весло.

Лодка устремилась поперек течения. Пароход, полоща на ветру вымпелами, приближался. Горстка пассажиров прохаживалась по прогулочной палубе. Когда корабль приблизился, Марш увидел, что это грузо-пассажирское колесное судно среднего водоизмещения из Нового Орлеана. Называлось оно «Г. Э. Эдвардз». Он махнул веслом и закричал, Тоби продолжал грести, и лодку сильно качало. Пассажиры на палубе тоже помахали в ответ и показали назад. Пароход подал нетерпеливый сигнал. Эбнер Марш повернул голову и позади первого корабля вдалеке увидел светлую точку. Сердце у него опустилось. Они соревновались. Он понял это сразу. В мире еще не было такого корабля, который во время гонок остановился бы и взял на борт пассажиров.

«Г. Э. Эдвардз», яростно вращая колесами и не снижая скорости, пролетел мимо. Идущая за ним волна бросала и швыряла лодку так, словно она попала на быстрину. Эбнер Марш выругался, понося пролетевший мимо корабль и угрожающе потрясая веслом.

Приблизился и на еще большей скорости пролетел мимо второй пароход, извергая из труб фонтаны искр. Оставшись на реке одни, беглецы снова поплыли вниз по течению. С обеих сторон тянулись бескрайние пустые поля. Над головой сияло солнце. Ниже по реке, пыхтя в небо серым дымом, горела куча выжимки сахарного тростника.

– Греби к берегу, – скомандовал Марш Тоби, и они направились к западному берегу.

Когда лодка коснулась земли, он выпрыгнул и, стоя по колено в иле, подтянул ялик выше. Даже на проклятом берегу, подумал он, оглядевшись, ни единого деревца, ни укрытия, где можно было бы спрятаться от безжалостного солнца.

– Вылезай оттуда, – рявкнул Марш на Тоби Лэньярда. – Нужно вытащить их на берег. Потом мы вытащим на берег и эту проклятую лодку, перевернем ее и спрячем их под нее.

Тоби кивнул. Первым они вынесли на берег Карла Фрамма, потом Валерию. Когда Марш поднял ее, она задрожала всем телом. Лицо ее выглядело так плохо, что он боялся прикоснуться к нему, полагая, что от прикосновения с него слезет и кожа, и мясо.

Когда они вернулись за Джошуа, тот уже сам выбрался из лодки.

– Я помогу, – сказал он. – Она тяжелая. – Йорк прислонился к борту лодки.

Марш кивнул Тоби, и втроем они вытолкнули ялик из воды. Работа эта оказалась тяжелой. Эбнеру Маршу пришлось приложить всю свою недюжинную силу. Илистый берег цепко держал лодку своими мокрыми пальцами и не хотел отдавать ее. Без Джошуа у них наверняка ничего бы не получилось. Но в конце концов они преодолели береговой вал и отнесли лодку в поле. Перевернуть ее было довольно просто. Марш снова подхватил Валерию под мышки и затащил под лодку.

– Ты тоже полезай туда, – приказал он Джошуа и оглянулся. Тоби был занят Карлом Фраммом, пытаясь напоить его речной водой. Джошуа нигде видно не было. Марш помрачнел и обошел ялик. Брюки его промокли и, выпачканные грязью, липли к ногам. – Джошуа, – проревел он, – куда ты, черт возьми, подевался…

Джошуа Йорк беспомощно лежал на берегу реки, цепляясь красной обожженной рукой за грязь.

– Проклятие, – пророкотал Марш. – Тоби!

Тоби бегом бросился ему на помощь, и вдвоем они оттащили Джошуа в тень. Глаза последнего были закрыты. Марш взял бутылку и попытался влить снадобье Йорку в горло.

– Выпей. Джошуа, выпей. Черт тебя возьми!

Наконец Йорк начал глотать. Он не отрывался до тех пор, пока бутылка не опустела. Эбнер Марш хмуро уставился на нее. Оттуда выкатилась и упала на грязный сапог Марша последняя капля чудодейственного снадобья Джошуа Йорка.

– Черт, – выругался Марш и запустил пустую бутылку в реку. – Побудь с ним, Тоби, – сказал он. – Пойду поищу помощи. Должен же быть здесь кто-нибудь поблизости.

– Хорошо, сэр капитан Марш, – отозвался Тоби.

Марш зашагал по полю. Весь урожай сахарного тростника уже сняли. Широкие поля были пустынны, но дальше на горизонте Марш увидел тонкую струйку дыма. Он направился к ней, надеясь, что это жилой дом, а не очередная куча проклятой выжимки. Надеялся, как оказалось, напрасно, но, минуя костер, он увидел группу работавших в поле рабов. Он с криком бросился в их сторону. Они отвели его в дом плантатора, где он выложил надсмотрщику печальную историю о взрыве парового котла, из-за которого затонуло их судно, и все погибли, за исключением нескольких человек, которые пересели на ялик. Человек кивнул и позвал хозяина.

– У меня там двое людей с тяжелыми ожогами, – сказал Марш. – Нам нужно поторапливаться.

Две минуты спустя в фургоне, запряженном парой лошадей, они уже мчались по полю.

Когда они прибыли на место, Карл Фрамм, пошатываясь, уже стоял на ногах. Эбнер Марш выскочил из фургона и замахал руками.

– Давайте пошевеливайтесь, – скомандовал он прибывшим с ним мужчинам. – Тех, кто обварился, поместим сюда. Помогите им. – Он повернулся к Фрамму: – Вы в порядке, мистер Фрамм?

Фрамм слабо улыбнулся.

– Мне уже лучше, капитан, – сказал он, – но было просто ужасно.

Двое мужчин перенесли в фургон Джошуа Йорка, его белый костюм был забрызган грязью и вином. Он не шевелился. Третий мужчина, младший сын хозяина плантации, выполз из-под лодки, вытер руки о штаны и нахмурился. Вид у него был неважный.

– Капитан Марш, – сказал он, – та женщина, ей, похоже, уже ничем не поможешь.