Глава 26

Коммодор Блэк загородил дорогу двум фигурам, пытавшимся скрыться с поля боя. Один из двоих был настолько слаб, что второму в буквальном смысле слова приходилось тащить его на себе.

— Гляжу, Джейми, ты попал в такую же переделку, что когда-то и я.

Джейми Вилдрейк посмотрел в его сторону.

— Кого я вижу! Герцог Фернетианский!

Подводник указал на бесчувственное тело, которое Вилдрейк волочил на себе.

— Сейчас, когда за тобой гонятся твои дружки, Ловцы волков, ты, похоже, решил податься в роялисты!

Вилдрейк уронил тело принца Алфея на снег.

— Вот увидишь, Палата Стражей отвалит за него хороший куш. Я готов поделиться с тобой.

— Ты лучше скажи лучше, чего стоит король? Столько же, сколько и моя голова? Столько, сколько и старый морской волк Самсон Дарк? Неужели тебе предложат такие же деньги, как и за флот изгнанников? В наши дни король — редкая вещь. Ответь мне, сколько людей с королевской кровью в жилах ваш брат компатриот пропустил через Гидеонов Воротник?

Вилдрейк схватился за рукоятку сабли.

— Похоже, один еще остался и гуляет на свободе! Скажем так, за благородную родословную полагается награда, особенно после того, как Стражам станет известно, сколько народа королевских кровей прошло через Воротник. А теперь убирайся с моей дороги, толстяк!

Коммодор вытащил саблю.

— У тебя есть повод опасаться за свою шкуру, Джейми! По всему Ривермаршу валяются безжизненные тела уорлдсингеров. Глядя на их лица можно подумать, что они пытаются высосать сок из сухих ягод. Ты сражаешься на бесплодной земле, Джейми. Но даже без колдовских штучек ты все еще имеешь накачанные мышцы. Давай, покажи мне, чего они стоят!

Вилдрейк без предупреждения первым нанес удар, но коммодор ловко отбил его.

— Ну как, неплохо для толстяка? — спросил он. — Королевский флот не привык суетиться, да мы и не могли себе этого позволить. Ведь наши суда набирали команды отовсюду. Надеюсь, ты не забыл об этом?

Его противник нанес рубящий удар, однако коммодор в очередной раз оказался на высоте, легко отведя клинок Вилдрейка. Такой стиль поединка помогал экономить силы в условиях тесных коридоров подводной лодки.

— Конкорция, Катосианская лига, Священная империя Киккосико — у них у всех свой боевой стиль, вот и берешь что-то у одних, что-то у других.

Вилдрейк обрушил на Блэка град ударов, пытаясь пробиться сквозь защитные приемы коммодора за счет превосходства в физической силе.

— Я бы сказал, что фехтовальщики Небесного Суда испытывают на себе сильное влияние Востока.

Вилдрейк переложил саблю в левую руку и сделал выпад. И вновь лязгнула сталь, однако вряд ли кто услышал этот звук, за исключением разве что распростертого на снегу принца Алфея.

— Один удар, и противник мертв! — прокомментировал коммодор. — Быстрый удар, смертельный, ловкий. Вот чем привыкли восхищаться там, наверху. Ты, как я погляжу, мастер своего дела, Джейми.

— Заткнись! — рявкнул Вилдрейк. — Взялся сражаться — сражайся!

— Будь осторожен со своими желаниями, дружище.

Коммодор сделал резкий выпад, но Вилдрейк его отбил. Правда, Блэк успел разрезать Ловцу волков рукав. По белому шелку заструился красный ручеек крови.

— Джейми, тебе следовало остаться в куртке. Какая-никакая защита, — поддразнил его коммодор. — Впрочем, мне понято, почему ты предпочел ее сбросить. Военная форма Содружества Общей Доли никогда не пользовалась в этих краях популярностью. Теперь в Миддлстиле ее будут носить разве что самые бедные после того, как мародеры разденут твоих бывших дружков, вернее, их трупы. А прачки с Хэндсом-лейн перекрасят снятые мундиры в приличный зеленый или коричневый цвет.

Вилдрейк сделал ответный выпад. Затем, быстрым движением переложив саблю в правую руку, замахнулся, надеясь рассечь предплечье коммодора и точно таким же манером, как и тот ему, нанес рану.

— Смотрю, герцогская кровь на вид не отличается от моей, — усмехнулся он и медленно обошел вокруг Блэка.

— Понятно, тебя обучали сражаться и как левшу, и как правшу, — произнес коммодор, отступая на пару шагов. — Там у вас, за облаками, народ ушлый, знает, что делать. Прошло столько лет, а твоим друзьям все еще мерещится призрак Киркхилла.

Вилдрейк оскалился и несколько раз перебросил саблю из руки в руку.

— По крайней мере тебе от них никуда не скрыться, Самсон Дарк.

Вилдрейк сделал очередной выпад, топнув с такой силой, что обдал брюки противника снегом. Вечернюю тишину нарушал лишь лязг клинков. Блэк дважды короткими, экономными движениями отвел от себя удар. Раненая рука дала о себе знать тупой болью, ведь именно ею ему приходилось держать оружие. Накачанная мускулатура давала его противнику существенное преимущество — если не по части ловкости, то по части выносливости. Чертов выскочка Вилдрейк наверняка часами тренировался перед зеркалом, невзирая на боль и усталость, учился держать клинок ровно и при этом явно любовался своим отражением.

— Так сколько же, по-твоему, предложит парламент за принца Алфея? — прохрипел коммодор, размахивая саблей.

Вилдрейк ухмыльнулся.

— Вижу, ты тянешь время, толстяк, пытаешься восстановить силенки, верно? Тебе следовало меньше времени проводить в кладовке, набивая брюхо жратвой, и вместо этого побольше закалять тело.

— Верно, Джейми, следовало. Но тебе не кажется, что старому пирату просто не дает покоя мысль, сколько можно получить за голову этого парня?

Вилдрейк попытался нанести удар, но Блэк на долю секунды его опередил.

— Хочешь предать одного из своих, я правильно понял? Не думаю, герцог, что ты готов пойти на такое. Ты человек сентиментальный, все вздыхаешь по временам, которые ушли в небытие еще до того, как мы с тобой появились на свет.

Коммодор сделал выпад левой ногой, но замахнулся вправо. Его клинок скользнул под саблей Вилдрейка, поймав ее в капкан. После этого он ловким движением выбил оружие из руки Ловца волков. Сабля отлетела в сторону и вонзилась в припорошенную снегом землю.

— Я, по идее, должен дать тебе точно такой же шанс, какой ты дал нашим кораблям, когда подставил нас под аэростаты Королевского воздушного флота, — произнес коммодор. — Но ты прав. В душе я неисправимый романтик, Джейми.

Коммодор отступил на шаг и, указывая кончиком своего клинка на застрявшую в снегу саблю, отвесил шутливый поклон.

Вилдрейк покачал головой и, не спуская глаз с подводника, со злобной ухмылкой вытащил из снега оружие.

— Не иначе, как ты шутишь, Дарк! Раньше за тобой такого не водилось. Нет, из тебя никогда бы не получился Ловец волков!

— Ты такой же бесчувственный, как и твои друзья, Джейми. Я имею в виду и твоих дружков по Содружеству, и по Небесному Суду. Ты никогда не понимал, что кусок металла в твоей руке чего-то стоит, лишь когда в груди у тебя бьется человеческое сердце. У тебя есть все — техника, сила, крепкие мышцы, но они не заменят тебе сердца. Ты лишь оружие, Джейми, вот ты кто — разящий меч, но, увы, кривой и грязный от рук убийц, которые использовали тебя в своих интересах.

— А ты ископаемое, Дарк! Последний из королевских каперов! Музейный экспонат из давно ушедших времен! Тебя бы набить, словно чучело, и выставить в музее Миддлстила рядом с фигурами твоих возлюбленных монархов!

— То, что я там еще не стою, еще не значит, что этого не пытались сделать! Ты разбил мое сердце, Джейми, когда я узнал, что ты был шпионом Небесного Суда на наших кораблях, что именно ты уничтожил наш флот. А ведь из тебя вышел бы превосходный капитан! Для этого нужно было лишь починить твою душу — и ты обязательно покрыл бы себя славой!

Взревев, Вилдрейк ринулся на противника, однако подводник ловко увернулся и серией коротких, молниеносных, обманчиво легких ударов — раз! два! три! — парировал выпад Ловца волков. Его клинок порхал, как бабочка. Однако с каждым таким порхающим движением металла Блэк подступал все ближе и ближе, и наконец едва ли не с нежностью пронзил грудь предателя, поразив его прямо в сердце.

— Это тебе за старые времена, Джейми, за старые времена!

Вилдрейк, не веря глазам, уставился на торчащее в его груди лезвие.

— Я такой крепкий, мои мышцы… они как сталь, а ты… ты весь дряблый, как тряпка…

Блэк ударом сапога выбил у него из рук саблю.

— Джейми, ты самовлюбленный, хвастливый фанфарон, вот ты кто!

Вилдрейк рухнул в снег. Коммодор Блэк тем временем поднял с земли бесчувственное тело принца Алфея и указал на поле битвы, над которым все еще клубился дым.

— Ты ведь один из нас, Джейми. Шакалиец, в чьих жилах течет королевская кровь. Скажи, зачем тебе все это понадобилось?

— Я просто устал, старина. Устал от грязи, пошлости и страданий. Суд был слишком слаб. А у Содружества было все, чтобы изменить мир к лучшему. Я бы мог… я бы мог сделать из нашей страны идеальное государство.

— Мы с тобой слишком слабые люди, Джейми, чтобы воплощать в жизнь совершенные идеи. А сейчас, похоже, я оказал Суду неоценимую услугу — им больше не придется за тобой охотиться. Так что я беру парня себе в качестве платы. А теперь позволь откланяться.

— Они тебя все равно найдут.

Блэк подмигнул, и, хромая, пошел прочь, волоча за собой принца.

— Вспомни, разве не ты убил Самсона Дарка? А бедный старый Блэки — кто он такой? Герой войны 1596 года, сражался плечом к плечу с Первым Стражем в битве у Ривермарша. Разве не так? Ты убил Самсона Дарка, и теперь я отдал тебе услугу за услугу. Думаю, теперь мы с тобой квиты.

Когда Ловец волков наконец обнаружил тело Вилдрейка, обвинение в адрес Самсона Дарка, которое он, прежде чем испустить дух, кровью нацарапал на снегу, успело растаять и впитаться в зеленую луговую траву.

Молли не знала, сколько времени она простояла на заснеженных холмах Ривермарша, когда до нее неожиданно дошло, что под ней тает снег. Несмотря на наступление ночи, стало гораздо теплее, чем днем. Времена года Шакалии возвращались назад. Ощущение тела тоже было довольно странным — трудно сказать, где заканчивалась она сама, а где начиналась Гексмашина. Такое впечатление, что земля по-прежнему оставалась ее частью.

Единственным свидетельством того, что ей ничего не приснилось, была прорытая в земле нора, уходившая куда-то вглубь. Значит, Гексмашина вновь вернулась в объятия своей возлюбленной. Уайлдкайотлей и след простыл, они канули в небытие, словно эхо в колодце. Мир окутала тьма. Неподалеку от основания холма по равнине двигались несколько факелов — это мародеры искали, чем бы поживиться. Главным образом их интересовали монеты и крепкие солдатские сапоги, которые можно было снять с трупов. Но были там и солдаты, которые искали павших товарищей, и жены с детьми, выкрикивающие имена мужей и отцов, не вернувшихся домой после сражения, а также несколько санитаров. Они неслышно двигались между тел, прислушиваясь, не раздастся ли где слабый стон раненого.

На восточной части неба высыпали звезды, но большую их часть пока что закрывал поднимавшийся от Миддлстила дым. А вот языков пламени не было видно, судя по всему, пожары все же удалось потушить. Впервые за всю свою жизнь Молли не знала, что ей делать. Она оставила тепло родных душ, когда соединилась с Гексмашиной — тепло души коммодора, меченого мальчишки, даже Коппертрекса. Вдруг они сейчас сидят в Ток-Хаусе, если, конечно, тот еще цел после устроенной Содружеством бомбардировки. Молли с удовольствием провела бы в их обществе час-другой. Она бы… да что угодно! Ведь теперь за ней никто не охотится, никто не жаждет ее крови. Даже работный дом, в котором прошла ее юность, и тот разрушен! Великий Круг! Даже само свидетельство ее существования на этом свете — транзакционный двигатель — сейчас наверняка валяется разбитый вдребезги под руинами Гринхолла.

Но в душе Молли по-прежнему оставалась обычной девчонкой из Миддлстила. И она направилась через равнину туда, где дымились развалины столицы.

Она брела по холмам Ривермарша подобно бесплотному духу. После того, как Молли провела какое-то время, слившись с Гексмашиной, все вокруг казалось ей плоским и скучным, лишенным того разноцветья красок, каким дарила ее древняя машина. Нет, это был дурной сон, кошмар. Завывание жены, только что обнаружившей на земле тело мужа, порубленное на куски вражеской саблей. Многорукий паровик, попавшийся ей на пути, уныло бродил между останков деактивированных рыцарей и груд тел уравненных солдат; вода вытекала из его котла, подобно слезам. Бедняга оплакивал павших товарищей. Молли подарила командованию войска паровиков мастер-плату Слоустэка в обмен на обещание, что душа ее друга вернется в пределы Свободного Государства. Она сомневалась, что оскверненные останки найдут последнее успокоение в залах славы мертвых. Но кто знает, вдруг плату очистят, отполируют и вставят в новое тело — такое ведь часто случалось. Одному Кругу известно, какое количество железа будет доставлено на переплавку в горное королевство на протяжении последующих недель. Нужны целые караваны, чтобы перевезти туда тела павших паровиков. Этого металла с лихвой хватит на то, чтобы создать новое поколение железных людей.

Молли брела верх по холму, когда заметила впереди фигуру в кресле-каталке — кто-то медленно толкал сам себя вверх по склону. Земля была влажная, и колеса то и дело застревали в грязи.

Молли ухватилась за ручки и помогла выкатить коляску на вершину холма.

— Боюсь, старина, вам нужно проявлять осторожность. У паровиков тут выставлены заслоны против мехомантов, чтобы те не оскверняли их могилы. Они не станут вас слушать, если вы скажете, что позарились на вражескую саблю, чтобы продать ее потом на блошином рынке, или на голосовую коробку павшего паровика.

— Спасибо, компатриот, но к галкам и воронам я не имею никакого отношения, — ответил человек в инвалидной коляске. — Я искал друга, моего бывшего ученика.

— И вы его нашли?

— Да, вернее, то, что от него осталось. Он погиб в сражении. Иногда полезно взглянуть на мертвое тело, чтобы вспомнить человека.

Молли принялась толкать кресло в объезд павшего экзоскакуна. Вокруг мертвого зверя лежало кольцо мертвых шакалийских солдат — наглядное свидетельство его свирепости.

— Сегодня здесь погибло много людей.

— Разве это не правда?

Человек притормозил кресло, и вместе они прислушались к крикам умирающих и раненых, что все еще доносились с поля боя.

— Помните, как говорят здесь, в Шакалии? У каждой долины своя битва, у каждого озера — своя песнь. Интересно, что будут говорить про это место лет через сто?

— Будут рассказывать про львов в небесах и мертвых врагов в снегу. Но нам не нужно ждать сто лет. Вот увидите, уже к концу недели в Роттонбоу будут продаваться грошовые книжонки с балладами об этом славном дне.

— Вижу, вы настоящая шакалийка. А не взяться ли вам самой за сочинение таких баллад? Найдите печатника, договоритесь с ним — и вскоре вы с ним завалите рынок этим добром. Главное, не упустить подходящий момент.

— А знаете, я, наверно, воспользуюсь вашим советом, — ответила Молли. — А вы вернетесь к преподаванию?

— У меня есть приглашение, — ответил ее собеседник, — от некого Тинфолда. Он предложил мне баллотироваться в парламент.

— Этот старый свистун? — фыркнула Молли. — Да ведь он радикал! У левеллеров не было в парламенте большинства вот уже сотни лет!

— Вы так думаете? А мне всегда казалось, что они только и делают, что мутят воду. В любом случае, мне придется отстаивать заведомо проигрышные программы. — Калека показал на труп, мимо которого Молли толкала его коляску. — Не думаю, что после всего этого шакалийцы будут и дальше уповать на то, что, мол, все разрешится само собой. Миддлстил придется отстраивать заново; большая часть Особой Гвардии в бегах, торков у них больше нет. Наверняка будут раздаваться требования подвергнуть Квотершифт разрушительной бомбардировке с воздуха. С этими идеями тоже придется бороться. Тысячи наших людей превращены в биороботов, им тоже потребуется помощь. Если нам что-то и нужно, так это перемены. А вы? Вы уже достаточно взрослая, чтобы голосовать?

— В Гринхолле мою кровь зарегистрировали год назад, — ответила Молли. — Возможно, я буду даже голосовать за вас. Правда, не знаю, пойдет ли вам на пользу мой голос.

— Я по-прежнему умею держать в руках полемическую дубинку. — С этими словами он шлепнул ладонями по бокам кресла. — А главное, могу легко нанести удар ниже пояса, где больнее всего.

— Значит, в Миддлстил?

— Да, — ответил Бенджамин Карл. — Домой.

Гарри столкнул со стула мертвого офицера Третьей Бригады. На небольшой ферме к северу от Ривермарша ее арьергард держался до самого конца, упорно отказываясь сдаваться. Увы, месть потрепанных остатков новой парламентской армии все же настигла их.

— Он ему все равно не нужен, — пояснил Гарри, поймав на себе взгляд Оливера.

— Похоже, у вас было для меня предложение, Гарри.

— С чего ты взял? — удивился Стейв.

— Иначе зачем ты здесь? Хорошо, попробую угадать. Сейчас вы скажете мне, что говорили с кем-то, кто хорошо знает их оружие. Или их историю. Либо и то, и другое.

Гарри вздохнул.

— Да, эти твои два пистолета. За ними тянется довольно темная история. Чертов проповедник, ну как я тогда не догадался, что у него на уме!

— Они часть земли, Гарри, часть этой страны.

— Что довольно странно, Оливер, потому что я собираюсь забрать их вон туда. — И он ткнул пальцем вверх.

— Со мной или без меня?

Гарри подмигнул.

— Можно так, и можно и этак.

— Вряд ли из меня получится хороший Ловец волков.

— А по-моему, Суд это интересует меньше всего. Старый проповедник подсунул нам хорошую головоломку. Раньше такого за ним не водилось. Я поначалу считал, что за всей этой катавасией стоит именно он. Но, оказывается, ошибался. А я нечасто готов сознаться в подобных вещах.

— Вот и я о том же. У вас имеется план, вы — часть системы. Все это ваше бесконечное наблюдение, подсматривание, расчеты, все эти ваши игры, вечная перестановка фигур на доске, блеф перетасовки, обманные ходы.

— Твой отец был мастер играть в такие игры, Оливер.

— Но я не он, я совсем другой человек.

— Суд не жалует свободных агентов. Это мешает ему предугадывать ход событий, вносит элемент непредсказуемости, я бы даже сказал, хаоса.

— Вы правы, Гарри. Эти два пистолета не имеют четкого плана действий. Но когда они при тебе, ты способен видеть зло, видеть его цвет, чувствовать его присутствие как реальную физическую силу.

— Нам нужно верховенство закона. Тебе никогда не приходило в голову, что эти два пистолета потому чувствуют зло, что они сами и есть зло? То, что творил твой проповедник, бегая по Шакалии, в своих действиях он не ведал никаких границ. То есть, он сам стал тем, за кем вел охоту.

— А вы считаете, что раз убийца короля составил хартию, нацарапав на куске окровавленной бумаги, украденной им из дворца, и передал Небесному Суду, то ваши собственные действия есть воплощение справедливости? Третья Бригада набирала добровольцев в свои ряды примерно таким же образом. Кто нужен Небесному Суду? Ловцы волков или убийцы, послушные его приказам?

— И те, и другие.

— И вы, Гарри, тоже были и тем, и другим, когда к вам пришел мой отец?

— Не понял?

— Я ведь чувствую зло, Гарри. И мне не нужны эти два пистолета, чтобы понять всю глубину вашего раскаяния.

— Эй, ты на что намекаешь, приятель?

Пистолеты за поясом у Оливера начали светиться.

— «Утренняя песня», источник ваших доходов. Признайтесь честно, сколько судов на канале принадлежит вам? Имея в своем распоряжении ресурсы Суда, можно держать целую армию контрабандистов. А если вдруг случится неувязка, ее всегда нетрудно исправить. Когда вы только начинали, найти оправдание не составляло особого труда — мол, все налажено, сети свистунов всегда пригодятся старые контакты, но с каждым годом это все больше и больше стало походить на настоящую банду. Такую цену вы платили за то, что покрывали проповедника, за то, что отказывались сдать его своим товарищам. Ведь именно он работал на вас в Шэдоуклоке, или я не прав? Не он возил контрабанду, а вы. Когда же мой отец узнал об этом, он дал вам шанс. Он не стал выдавать вас Суду, просто велел вам прикрыть лавочку.

— Я бы не стал рисовать жизнь исключительно в черно-белых тонах, — возразил Гарри. — Посмотри на меня. Я спас Шакалию. Я выявил карлистов, окопавшихся в Небесном Суде и Гринхолле. Да что там, в коридорах практически всех государственных учреждений. А сколько раз я спасал твою жизнь? Это я возглавил воздушный десант, который решил исход битвы. Великий Круг, да я настоящий герой! Обо мне впору слагать легенды и гимны!

— Герой, который, между прочим, разбирается в аэростатах. Иначе как так случилось, что судно, на котором летел мой отец, вдруг ни с того, ни с сего рухнуло на землю вблизи от гиблого занавеса?

— Все мои дела служат делу процветания Шакалии, — ответил Гарри. — Разумеется, есть свои издержки, но если бы не они, ей не просуществовать так долго.

Оливер выложил пистолеты на стол.

— Возможно, нам обоим суждено превратиться в тех, за кем мы ведем охоту. Небесный Суд дал вам три варианта выбора. Вернуться с пистолетами, вернуться с пистолетами и со мной, либо…

— Оливер, не вынуждай меня…

— Люди из Небесного Суда, которые следовали за нами по пятам, истинные мастера своего дела. Было почти невозможно догадаться об их присутствии. Но и они вынуждены тащить на себе тяжесть своих грехов. И никакой уорлдсингер при всей своей ловкости не в силах это скрыть.

— Даже если бы я приказал им, они бы не дали тебе просто так уйти.

Оливер рассмеялся, и от этого смеха Гарри Стейву сделалось не по себе.

— Меня нелегко запугать, Гарри. Не в моих привычках повиноваться чьим-то приказам или просить у кого-то разрешение. А принимая во внимание мою кровь, Суд — если относительно меня у него имеются какие-то планы — спит и видит, как бы до конца моих дней упрятать меня за решетку.

— Оливер, пойми, сейчас эту ферму держат на прицеле как минимум десяток снайперов, и парочка десантных рот готова в любое мгновение взять ее штурмом.

Оливер подался вперед.

— Ради Шакалии вы в свое время спасли меня, Гарри. Так и быть, на сей раз я тоже сохраню вам жизнь. Но больше не позволяйте им этого делать. И не советую вам охотиться за мной.

— Ты меня не слушаешь, приятель. Если ты не сдашь эти два пистолета, то охотиться будет уже не за кем.

— У меня есть пара слов для Суда. Если им нужны пистолеты…

— То?

— Тогда им придется прийти и взять их у меня.

Смех Оливера остался звучать в комнате, но сам он исчез, растворился в воздухе. Дверь распахнулась, и внутрь ворвались солдаты в черной форме. Увы, их встретили лишь последние отзвуки сатанинского хохота.

Покинув сознание Гарри, Шептун одновременно отключил свое внимание от небесных наблюдателей. Черт, ну и холодина у них там наверху! К тому же некоторые из наблюдателей довольно трудно поддались влиянию. Сказывалось действие эликсиров, которые они принимали, чтобы ненароком не уснуть и не утратить бдительность.

— Старый греховодник был прав в одном, — произнес Натаниэль. — Они не успокоятся, пока не поймают тебя или не убьют.

Оливер пожал плечами и покрутил в руках пистолеты, прежде чем снова засунуть за пояс.

— Сначала за мной охотились, потому что я меченый, теперь — из-за этих вот игрушек. Велика ли разница? Ты лучше скажи, какие планы у тебя?

Шептун вернулся в обычную форму, махнув рукой на все попытки придать себе человеческое обличье.

— Пойду, поищу себе лес и пещеру, Оливер. Стану жить как отшельник, как можно дальше от этих хэмблинов. Какое мне до них дело? Мне нужно душевное спокойствие, а оно приходит лишь вместе с одиночеством.

— Это как в твоей камере в Хоклэме? Тогда не вижу особой разницы, — заметил Оливер.

— Да, но только там я буду по своей собственной воле. В этом вся разница, самая главная разница в нашем мире — тебе тоже не мешало бы это уяснить для себя. Но я просил бы тебя об одной услуге…

— Проси. Я и без того тебе многим обязан.

— Первым я спас себя, затем тебя, потом всех меченых, и в последнюю очередь Шакалию. И теперь хотел бы обойтись без твоих проделок, Оливер Брукс.

— Я не стану тревожить твоего одиночества, Натаниэль. Если же дела пойдут наперекосяк, я всегда найду, где мне спрятаться. Щелей хватит. Так что за меня можешь не переживать.

Шептун расхохотался, вернее, его шипение означало смех.

— Переживать за тебя? Великий Круг, и они еще считали меня угрозой своему государству! Прощай, Оливер, и не продавай свою жизнь задешево!

С этими словами он направил стопы к зарослям, и вскоре звук его шагов затих в лесной чаще. Оливер еще какое-то время смотрел ему вслед. Было тихо, лишь время от времени ухали совы.

— Прощай, Шептун, прощай, дружище.

Не успел Шептун скрыться в зарослях леса, как рядом с Оливером возникла Хозяйка Огней.

— Если хочешь, Оливер, я могу удалить пятно с твоей души.

— Только больше не надо никаких предохранителей, хорошо?

— Его время прошло. Боюсь, он исчерпал себя.

— Думаю, это моя вина, ведь я подначивал его. Что касается моей души, то я — это я. Часть твоего существа какое-то время тоже была человеческой — настолько, что ты взяла себе в возлюбленные смертного мужчину. Но ты должна помнить, что ничто не стоит на месте. Все меняется.

Хозяйка Огней описала в воздухе круг — сверкающие мотыльки, быстро померкнувшие на фоне крошечных звезд, которые вращались вокруг нее.

— Устройство системы таково, что она способна принимать перемены. Перемены, даже в самом конце всего сущего — вот единственная истинная константа.

— Надеюсь, я не разочаровал тебя.

— Нет, Оливер. Как раз наоборот! — Хозяйка Огней улыбнулась. — Ты меня поразил!

— Мы встретимся с тобой снова?

Но она уже исчезала из виду, сквозь бледный ее силуэт виднелись деревья, проникал лунный свет.

— Лет через тысячу, вполне может быть. Твой народ не может жить, не навлекая на себя бед. Он вечно верит в то, во что верить не стоит.

Оливер вздохнул. Через тысячу лет его самого уже не будет. В отличие от Шакалии и шакалийцев. И его пистолетов. Уж они-то наверняка будут его помнить.

Мастер Резак шагал вместе с главой совета ясновидящих; их разговор эхом отдавался по коридорам главного дворца Механсии. Они уже почти дошли до воспитательных палат. Было слышно, как поблизости резвятся юные паровики — приятное разнообразие на фоне бесконечных забот, которые несла с собой должность регента.

— В этом решении ошибка исключается, — произнес Мастер Резак.

— Ее не допустили бы Паро-Лоа, — ответил глава совета. — Шестеренки Гиэр-Джи-Цу вот уже несколько недель подряд ложились в одном и том же порядке. Я сам обращался к Заке, Владыке Цилиндров, и Аджасу-Расту, и они сходятся во мнении. Так что нет никаких сомнений в том, какое тело выбрал себе на этот раз Король-Пар. И такой старый и заслуженный боец, как вы, непременно должен увидеть его.

— Хорошо, — ответил Мастер Резак. — Древние в зале мертвых шепчут его имя. Ясновидящие находят его разбросанным по всему великому узору, когда их начинает одолевать информационная хворь. Просто удивительно, как это имя до сих пор само не проскользнуло в гимны, которые распевает наш народ.

С этими словами он кивнул воспитателю, который встретил их у дверей, ведущих в детскую. Мимо прошмыгнули двое юных паровиков; на мраморном полу их гусеницы то и дело заносило в сторону. Озорники так увлеклись игрой, что даже не заметили присутствия взрослых.

— Подожди мы еще немного, и я уверен, что так оно и будет, — отозвался глава совета. — Ага, вот и он. Какой серьезный ребенок!

Ясновидящий, воспитатель и регент остановились. Юный паровик, о котором шла речь, сидел за столом. Перед ним был расстелен лист бумаги. Будущий король горного королевства был так увлечен его изучением, что не замечал ни вошедших взрослых, ни играющих вокруг него сверстников.

Разумеется, у регента имелись сомнения. Потрескавшуюся мастер-плату, которую юная мягкотелая вручила ему четыре года назад на поле кровавого побоища при Ривермарше — ту самую, что ранее принадлежала осквернителю, — полагалось стереть и отправить на переплавку. Во имя бороды Зака, Владыки Цилиндров, хотелось бы знать, в чьем теле она все-таки, в конце концов, оказалась.

— Как называется то, чем он сейчас занят? — поинтересовался Мастер Пила.

— Это форма визуальной репрезентации, — ответил воспитатель. — Как, например, письмо или архитектурный чертеж. Ее приходится какое-то время внимательно изучать, но стоит присмотреться, как начинаешь вникать в ее смысл, и из разрозненных на первый взгляд штрихов и пятен начинает складываться рисунок. Он и других детей учил, как правильно это делать.

Что ж, Король-Пар всегда был особой эксцентричной, со своими причудами.

— Мягкотелые тоже этим занимаются?

— Да, мастер, — ответил воспитатель и протянул регенту лист бумаги. — Они называют это живописью.

Мастер Резак посмотрел на бумагу, пытаясь соединить калейдоскоп цветовых пятен и контуров в целостное изображение.

Нет, конечно, здесь что-то есть, вот только что? Он попытался представить какой-нибудь текст, нечто из иконографии паровиков, что могло бы помочь ему извлечь из всего этого смысл. Да, нелегкое дело, что тут скажешь!

— На наших ясновидящих это произвело впечатление, — с гордостью сообщил воспитатель. — И даже на наших сограждан в Шакалии, которые более привычны к подобного рода вещам. Мы обнаружили точно такие же репрезентации на полу и стенах дворца. Возможно, в прошлом у нас также существовала эта форма искусства, однако позже, во время глобального похолодания, была утрачена.

Ребенок оторвал взгляд от бумаги и посмотрел на взрослых. Наконец он заметил их присутствие.

— Мои картинки цветные.

Мастер Резак нежно погладил его по головке.

— Это я вижу, юный паровик.

Лист бумаги регент забрал с собой. Он будет каждый день по несколько минут смотреть на него. Паровик-рыцарь решил внять совету, который он сам постоянно давал другим: если постоянно упражняться, то со временем можно разгадать любую головоломку. Что ж, подождем немного, и все прояснится.

Флэддок перешагнул через тело старика, чтобы выглянуть в зарешеченное окно на проплывавшие мимо лодки жителей Нью-Олбанса. То, что в Шакалии к власти недавно пришло правительство левеллеров, никак не отразилось на количестве каторжников, приговариваемых к высылке из страны морем, как, впрочем, и на его собственной судьбе. Месяц в прогнившей плавучей тюрьме, что качалась в темных водах Гэмблфлауэрса, после чего долгий путь в Конкорцию в вонючем трюме какого-нибудь торгового судна.

В большинстве своем заключенные были примерно вдвое младше его — уличные беспризорники, воровавшие, чтобы не умереть с голоду. Легкая добыча для миддлстилских легавых — малолеток, таких, как они, поймать куда проще, нежели профессиональных преступников. Единственный, кто был старше — проворовавшийся торговец зерном, спавший у его ног. Не считая его, Флэддок был в камере самым старшим по возрасту из тех, кто ждал, когда за ним придет какой-нибудь фермер и купит его бумаги. С тех пор как Флэддок попался на неудачной попытке стащить в Хогтсвуд-Филде чужой бумажник, он старался не терять бдительности. Восемь лет каторжных работ и высылка — и все из-за какой-то ерунды. Подумаешь, его пальцы дотронулись до дорогой кожи туго набитого деньгами кошелька, принадлежащего какому-то расфуфыренному франту. Разве это справедливо?

— Ну что, расскажешь нам очередную историю? — спросил у него Галлон.

Флэддок кивнул уличному парнишке. Кто бы мог подумать, что такое простое умение, как чтение, сделает из него официального тюремного библиотекаря? Он выбрал порванную газетенку — одну из тех, что какой-нибудь сердобольный прохожий, возможно, сам бывший заключенный, просунул сквозь прутья тюремной решетки — и разгладил верхнюю страницу. «Миддлстил иллюстрейтед» четырехнедельной давности; вся в пятнах от соленой воды. Не иначе как повалялась в трюме какого-нибудь клипера, стоявшего на приколе неподалеку от Нью-Олбанса.

Лично Флэддок предпочел бы местную газету — что ему Миддлстил! — но, как говорится, нищему не пристало вертеть носом. А что касается ссыльных — то тем более.

— Скажи, Галлон, какую историю тебе почитать? — спросил он у мальчишки.

— Что-нибудь про танцы и про то, как живут богатые! — подала голосок Луиза Ловкие Ручки. — Вроде той, в которой рассказывалось про бал в Сан-Гейте!

— Тоска зеленая! — возразил Галлон. — Не лезь, девчонка. Не слушай ее, Флэддок, читай лучше, где говорится, кого на чем застукали и на какой срок осудили. Это самое интересное!

— Здесь в конце есть стоящая вещь, — отозвался Флэддок. — Не просто новости, а что-то вроде романа. Называется сериал. Что-то вроде тех ужастиков, что продают на бульварах всего за пенни.

— Можешь мне не объяснять, что такое сериал, — ответила Луиза Ловкие Ручки. — Но какой от него толк? Начала мы не знаем и вряд ли кто из нас когда-нибудь прочитает конец. Ведь что нам с вами светит? Торчать под солнцем на поле, гнуть спину на какого-нибудь дармоеда.

— Эх, жаль, что вы не хотите ее слушать — вздохнул Флэддок. — Я сам прочел ее не далее как вчера, и скажу честно, ничего лучше мне в последнее время не попадалось. Народ называет это небесными сказками. Речь идет о группе аэронавтов, которые на воздушном корабле путешествуют к одной из наших лун и обнаруживают там совершенно неизвестных существ. Действие происходит в Шакалии, а сочинила историю какая-то женщина.

— Женщина? — удивилась Луиза Ловкие Ручки. — А можно на нее посмотреть? Там есть ее портрет?

— Нет, портретов автора обычно не печатают, — пояснил Флэддок, но страницу все-таки показал. — Есть лишь имя — М. У. Темплар. Если вам попадается история, чей автор вместо полного имени подписывается инициалами — можно держать пари, что это женщина… а все потому, что книжонки раскупаются лучше, если публика не знает, что их сочинила женщина.

Флэддок умолчал про то, что знаком с автором лично. И это точно женщина.

— Читай лучше подлинную историю, про грабежи и убийства, — настаивал Галлон.

— Опять? — вздохнул Флэддок. — Ладно, слушай, если тебе так хочется, про грабежи и убийства, но только при условии, что после этого я прочту для Луизы сериал. С какой истории мне начать?

— Про то, как шулер получил в брюхо нож после того, как его застукали на жульничестве, — предложил один из заключенных, юный крабианец, у которого не хватало одной руки.

— Нет, — возразил Галлон, и его осунувшееся лицо приняло серьезное выражение. — Лучше историю про Гуда с Топких Болот. Ту, в которой он убегает от двадцати легавых после того, как прикончил владельца шахты. Этот кровопийца оставил рабочих умирать под обвалом, а все потому, что их спасение, видите ли, требовало слишком много денег.

— Ты сущий болван, Галлон! — пискнула Луиза Ловкие Ручки. — Нет никакого Гуда с Топких Болот. Это все выдумки! Просто радикалы пользуются этим именем, когда им нужно по-настоящему запугать народ.

— Неправда! Никакие не выдумки! — не сдавался Галлон. — Про него всегда пишут в газетах. Говорят, у него есть два пистолета, которые по ночам светятся дьявольским огнем, когда сам он становится невидим. Говорят, стоит легавым выйти на его след, как на его свист с неба слетаются лэшлайты, чтобы его спасти.

— Мой дедушка, бывало, рассказывал мне истории про Гуда с Топких Болот, которые в свою очередь ему рассказывал еще его собственный дед, — не унималась Луиза Ловкие Ручки. — Он что, постоянно жует леааф, этот ваш Гуд? Или он — привидение? Ты еще скажи, что веришь в Мать Белую Лошадь, которая приносит подарки в день зимнего солнцестояния. Смотри, Галлон, вдруг тебе завтра и впрямь что-нибудь перепадет.

Их чтение было прервано лязгом ключей в замке, после чего вместе с порывом свежего ветра в затхлую камеру вошел надзиратель.

— Живо всем подняться, мои красавчики! К вам гости, причем очень даже уважаемые. — Он оглянулся на старого крабианца, стоявшего у него за спиной. — Ну, или довольно уважаемые. Двум джентльменам требуется дополнительная пара рабочих рук. Заключенный Флэддок, ты здесь?

Флэддок встал.

— Считай, что тебе сегодня крупно повезло, приятель. Тут одна колонистка, проглядывая списки подлежащих высылке, наткнулась на код твоей крови. Почему-то она решила, что ты ее не то троюродный брат, не то двоюродный племянник или типа того. В общем, она выкупила твой контракт.

— Везет дуракам, — пробормотал кто-то.

Флэддок кивнул и потрогал щетину на подбородке. Давно пора. Код его крови был не более реален, чем имя. Не более реален, чем его лицо, которое до сих пор при каждом прикосновении казалось изуродованным и опухшим. Он не переставал удивляться. Неужели другие заключенные и впрямь не видят сквозь эту маску, которую он носит после визита к одному сговорчивому уорлдсингеру. А вот фермерша, выкупившая его документы, вполне может приходиться ему родственницей. Роялисты давно уже видели в широких равнинах и густых лесах Конкорции удобное и, главное, безопасное для себя место.

Неужели еще долгие годы после визита к уорлдсингеру лицо коммодора Блэка тоже было точно таким же на ощупь? Флэддок с радостью спросил бы его, знай он, какие его ждут последствия. Но в одном хитрый лис был все-таки прав. Пока силы старого режима не могут успокоиться и упорно продолжают трясти дерево, в надежде, что оттуда свалится принц Алфей, самый верный способ выскользнуть из Шакалии — нарушить закон. И тут уж, как говорится, комар носа не подточит. В архивах Гринхолла появятся подлинные документы, подтверждающие содеянное преступление, после чего — бесплатная высылка на борту корабля, идущего в колонии, — и все это под носом у господ легавых. Они объявили, что предыдущий король мертв. Не хотелось бы их разубеждать.

Надзиратель повернулся к старому крабианцу.

— Сколько рабочих рук вам нужно, мистер Кауард?

— Лишь те, что находятся в этой камере, — ответил тот.

Надзиратель простонал.

— Опять! Так дальше нельзя, сэр! Тем самым вы создаете напряженность между землевладельцами. Эти парни здесь для того, чтобы до седьмого пота вкалывать на полях, а не прохлаждаться, ловя рыбу в ваших ручьях. Мне тут в городе рассказали, будто у себя в Вокстион-Вэлли вы даже наняли для этого отребья пару учителей. Моих ребят нужно учить молотить зерно и валить лес, а не осваивать буквы. Вы хотя бы отдаете себе отчет в том, какая здесь у нас нехватка рабочей силы? Сколько еще денег вы готовы потратить? Ведь тем самым вы только взвинчиваете цены на рабочие руки.

— Думаю, у меня еще осталась горстка ваших чудных шакалийских пенсов, — ответил Кауард.

Надзиратель невольно вздохнул и жестом велел Флэддоку выйти из камеры. Снаружи молодого человека уже поджидала повозка, которая должна была доставить его в порт.

Флэддок встал и протянул потрепанную газету Галлону.

— Сохрани ее, Галлон. Прочтешь, когда освоишь буквы.

Надзиратель положил в карман символическую сумму, присланную новой хозяйкой Флэддока, и обернулся к крабианцу.

— Да, теперь не то, что в старину, мистер Кауард. Тогда можно было месяцами ехать верхом и не встретить ни одного из своих соседей. В те времена можно было дышать полной грудью, ощущать себя по-настоящему живым. Я родился в те времена, и скажу, что хорошие это были годы! Вот только были, да прошли.

Шагнув на яркое солнце, Флэддок заморгал и, обернувшись к сокамерникам, со счастливой улыбкой согнул и разогнул руки. Мгновение — и он скрылся из виду.

— Да, — произнес Кауард. — Вы совершенно правы. Времена уже не те. Но и они неплохи.