Присяжный рыцарь

В железной клетке на распутье дорог гнили под летним солнцем два мертвеца.

Эг остановился на них поглядеть.

– Как вы думаете, кто они, сир?

Его мул Мейстер, благодарный за передышку, принялся щипать сухую дьяволову траву у обочины, несмотря на то что был навьючен двумя громадными бочками с вином.

– Разбойники. – Дунк сидел верхом на Громе и потому был гораздо ближе к мертвецам. – Насильники и убийцы. – На его старом зеленом камзоле под мышками проступили темные круги. Солнце пылало на синем небе, и из Дунка с утра вышло несколько галлонов пота.

Эг снял широкополую соломенную шляпу, обнажив блестящую лысую голову, и стал отмахиваться от мух – сотни их ползали по трупам, а в безветренном воздухе висело и того больше.

– Наверное, они были большие злодеи, раз их посадили в воронью клетку.

Эг, бывавший порой мудрым, как мейстер, оставался, в сущности, десятилетним мальчишкой.

– Лорды лордам рознь, – сказал Дунк. – Не всем нужна веская причина, чтобы предать человека смерти.

Клетка была рассчитана на одного человека, однако в нее втиснули двоих. Они стояли лицом к лицу, переплетя руки и ноги, прижавшись спинами к горячим железным прутьям. Один из них перед смертью начал глодать плечо и шею другого. Над обоими успели потрудиться вороны. Когда Дунк и Эг появились у холма, птицы взмыли вверх черной тучей, напугав Мейстера.

– Кто бы они ни были, видно, что они голодали, – сказал Дунк, глядя на обтянутые зеленой кожей скелеты. – Может, украли хлеб или убили оленя в лесу какого-то лорда. – Засуха длилась второй год, и лорды стали весьма немилостивы к браконьерам, которых и прежде не очень-то жаловали.

– А может, они из разбойничьей шайки. – В Даске они слышали арфиста, певшего «Как вешали Черного Робина», и с тех пор благородные разбойники мерещились Эгу за каждым кустом.

Дунк встречал иногда разбойников, когда был оруженосцем у старого рыцаря, и не хотел бы встретиться с ними опять. Те, которых он знал, благородством не отличались. Один, которого помогал вешать сир Арлан, так любил перстни, что у мужчин отсекал заодно и пальцы, а у женщин откусывал. О нем, насколько знал Дунк, песен не складывали. Разбойники или браконьеры, разница небольшая, в компании мертвецов все равно невесело. Дунк медленно объехал клетку. Пустые глазницы казненных, казалось, следили за ним. У одного голова была опущена, а рот открыт, и Дунк заметил, что у него нет языка. Вороны, что ли, склевали? Дунк слышал, что воронье первым делом выклевывает глаза – может, язык идет следующим по порядку. А может, это лорд велел отрезать ему язык за дерзкие речи…

Дунк запустил пальцы в выгоревшие на солнце волосы. Мертвым уже ничем не поможешь, а вино в Оплот отвезти надо.

– Откуда мы ехали-то? – спросил он, оглядывая дорогу. – Что-то я закружился.

– Оплот вон там, сир, – показал Эг.

– Ну так поехали. К вечеру доберемся, если не будем торчать тут да мух считать. – Он тронул Грома каблуками и повернул большого коня на левую дорогу. Эг опять нахлобучил шляпу и потянул Мейстера за повод. Мул в кои-то веки подчинился без споров. Ему тоже жарко, подумал Дунк, да и бочки весят будь здоров.

Дорога от солнца стала твердой, что твой кирпич. В колее конь мог запросто сломать ногу, и Дунк держался посередине. Он сам вывихнул себе лодыжку, когда они уезжали из Даска – ночью было прохладнее, и он шел пешком. Рыцарь должен учиться терпеть боль, говорил ему сир Арлан. «Да, парень, сломанные кости и шрамы – такая же часть рыцарства, как мечи и щиты. А вот если Гром сломает ногу, то без коня и рыцаря нет».

Эг вместе с Мейстером плелся следом, ступая одной босой ногой в колею, а другой на середину. Из-за этого он на каждом шагу то поднимался, то опускался. На бедре у него висел кинжал, за спиной – сапоги, старый бурый камзол он подобрал и завязал вокруг пояса. На измазанном лице под полями соломенной шляпы темнели большие глаза. Ему десять, и росту в нем меньше пяти футов. В последнее время Эг стал быстро расти, но Дунка он догонит еще не скоро. С виду он вылитый конюшонок – нипочем не догадаешься, кто он на самом деле.

Клетка с мертвецами уже скрылась позади, но Дунк не мог перестать думать о них. Много разбойников развелось в королевстве. Засухе конца не видно, и простые люди тысячами снимаются с мест в поисках заветных земель, где идут дожди. Лорд Красный Ворон повелел им всем вернуться назад, к своим господам, да только его мало кто послушался. Многие говорят, что они-то и накликали засуху, Красный Ворон и король Эйерис. Это кара богов, ибо тот, кто проливает родную кровь, проклят. Кто поумней, тот, понятно, вслух такого не скажет. «Сколько глаз у лорда Красного Ворона?» – спрашивается в загадке, которую слышал Дунк в Староместе. «Тысяча и еще один».

Шесть лет назад в Королевской Гавани Дунк видел его собственными глазами: тот ехал на сивом коне по Стальной улице, а следом – полусотня Вороньих Зубов. Это было еще до того, как король Эйерис взошел на Железный Трон и сделал его десницей, но лорд и тогда притягивал взоры, весь в черном и алом, с Темной Сестрой на боку, сам бледный, волосы белые – живой мертвец, да и только. На щеке у него родимое пятно винного цвета – оно будто бы напоминает ворона, только Дунк ничего такого не разглядел, пятно и пятно. Мальчуган пялился так, что королевский чародей это почувствовал и повернулся к нему. Глаз у него один, и тот красный, второй у него отнял Жгучий Клинок на Багряном Поле, но Дунку показалось, что оба глаза целы и смотрят ему в самую душу.

Он содрогнулся от этого воспоминания, несмотря на жару, и Эг сзади спросил:

– Вам нехорошо, сир?

– Нет, ничего. Только жарко и пить охота, прямо как им. – На поле у дороги сохли рядами дыни. Козья и дьяволова трава по краям еще цеплялась за жизнь, но урожаю приходилось куда как плохо. Дунк знал, каково этим дыням. Сир Арлан говаривал, что межевой рыцарь не будет страдать от жажды, покуда при нем есть шлем, в который можно набрать дождевой воды. «Небесная влага – лучший на свете напиток, парень». Старик за всю свою жизнь ни разу не видел такого лета. Свой шлем Дунк оставил в Оплоте. В нем было бы слишком жарко и тяжело, а дождя, чтобы подставить под него этот сосуд, явно не ожидалось. Что делать межевому рыцарю, когда даже зелень на межах высохла и скукожилась?

Авось хоть в ручье можно будет искупаться. Дунк улыбнулся, воображая, как прыгнет прямо туда и растянется в мелкой воде, намочив волосы и камзол. Эгу, наверно, тоже захочется, хотя ему вроде бы и не жарко – он порядком запылился, но ничуть не вспотел. Он почти никогда не потеет и любит зной. В Дорне он бегал полуголый и загорел, как дорниец. Это все его драконова кровь. Слыханное ли дело – потный дракон? Дунк сам охотно снял бы камзол, но этого делать не подобало. Межевой рыцарь может хоть голый разъезжать, этим он никого не посрамит, кроме себя самого. Присяжный рыцарь – иное дело. «Если ты ешь мясо за столом лорда и пьешь его мед, – говаривал сир Арлан, – все твои поступки сказываются на нем. Всегда делай больше того, что от тебя ожидают, и никогда – меньше. Никогда не увиливай от трудных задач, а в первую голову – не позорь лорда, которому служишь». «Мясо и мед» в Оплоте означали курятину и эль, но сир Юстас ел и пил то же самое.

Поэтому Дунк продолжал париться в камзоле.

Сир Беннис Бурый Щит ждал их у старого дощатого моста.

– А, вернулся все-таки. Долго тебя не было – я уж думал, ты сбежал и стариково серебро прихватил. – Беннис сидел на своем косматом коньке и жевал кислолист, отчего казалось, что рот у него полон крови.

– За вином пришлось ехать в Даск. На Малый Даск налетели кракены, увезли все добро и женщин, а что не взяли, то пожгли.

– Дагон Грейджой так и напрашивается, чтоб его вздернули – да только кому это по зубам? Видел ты старого Пейта Щипозада?

– Говорят, убили его, когда он вступился за свою дочку.

– Семь преисподних, – сплюнул Деннис. – Видал я эту дочку – было бы за что помирать. Он мне полсребреника остался должен. – Бурый рыцарь выглядел точно так же, как в день их отъезда, а пахло от него еще хуже. Свои бурые бриджи, мешковатый грубошерстный камзол и сапоги он не снимал и не менял никогда. Еще один бурый камзол, верхний, он надевал, когда облачался в заржавленную кольчугу. Меч у него висел на поясе из вареной кожи, покрытое рубцами лицо казалось сделанным из того же материала. Ни дать ни взять сморщенная дыня, которые они видели по дороге. Даже зубы под красными пятнами от кислолиста были бурые. Среди этого бурого однообразия выделялись глаза – светло-зеленые, косые, близко посаженные и злобные. – Всего-то две бочки, – заметил он. – Сир Никудышный просил четыре.

– Хорошо, что хоть две-то нашлись. Засуха добралась и до Бора. Говорят, виноград там превращается в изюм прямо на корню, да еще островитяне разбойничают…

– Сир, а воды-то нет, – вмешался Эг.

Дунк, занятый разговором с Беннисом, этого не заметил. Под щелястым настилом виднелись только песок и камни. Странное дело. Вода в ручье стояла низко, когда они уезжали, однако была.

Беннис рассмеялся. Смех у него был двух видов – иногда он кудахтал, как курица, а иногда реготал громче Эгова мула. Сейчас он кудахтал.

– Высохла, пока вы ездили, не иначе. Засуха, что поделаешь.

Вот тебе и выкупался, мрачно подумал Дунк и слез с коня. Что ж с урожаем-то будет? Половина колодцев на Просторе пересохла, а реки обмелели, даже Черноводная и могучий Мандер.

– Паскудное пойло, вода, – сказал Беннис. – Я раз напился, и меня вывернуло. Вино лучше.

– Только не для овса, ячменя, морковки и лука с капустой. Даже виноградникам нужна вода. Как это ручей пересох так быстро? Нас всего шесть дней не было.

– Он и так еле-еле сочился, Дунк. Я в свое время пускал ручьи побольше этого.

– Я вам не Дунк – сколько раз повторять? Меня зовут сир Дункан Высокий. – Да что попусту слова тратить. Такого сквернослова и насмешника еще свет не видывал.

– Это кто же тебя так зовет? Твой лысый щенок? – опять закудахтал Беннис. – Ты, конечно, подрос с тех пор, как ездил с Пеннитри, но для меня ты все тот же Дунк.

Дунк почесал в затылке, глядя на пересохшее русло.

– Что ж теперь делать?

– Вези вино домой и скажи сиру Никудышному, что его ручей высох. В колодце вода еще есть, так что от жажды он не помрет.

– Не называйте его Никудышным. – Дунк любил старого рыцаря. – Вы живете под его кровом, так проявляйте к нему хоть немного уважения.

– У тебя уважения хватит на нас обоих, а я зову его, как хочу.

Серовато-белесые доски заскрипели, когда Дунк ступил на мост. Среди камней кое-где остались лужицы не больше его ладони.

– Вон дохлая рыба валяется, видишь? – Запах напомнил ему о мертвецах в клетке.

– Вижу, сир, – сказал Эг.

Дунк спрыгнул вниз, присел и перевернул один из камней. Сухой и горячий сверху, илистый и мокрый снизу.

– Вода совсем недавно ушла, это видно. – Дунк кинул камень на берег, и тот сшиб нависшую над обрывом грудку сухой земли. – На берегу земля потрескалась, а посередке мягкий ил. И рыба еще вчера жива была.

– Дунк-чурбан – так, помнится, Пеннитри тебя называл. – Беннис сплюнул на камни красным кислолистом. – Чурбанам думать не надо, их головы для этого не годятся.

У сира Арлана это прозвище звучало ласково – он оставался добрым, даже когда ругался. Сир Беннис произносил его совсем по-другому.

– Сир Арлан уже два года как умер, – сказал Дунк, – а меня зовут сир Дункан Высокий. – Ему очень хотел заехать Беннису кулаком в челюсть и выбить его красно-бурые зубы. Беннис, может, и горазд драться, но Дунк на полтора фута выше его и на четыре стоуна тяжелее. Хоть и чурбан, да большой. Он успел стукнуться головой о половину всех притолок Вестероса и о стропила каждой гостиницы от Дорна до Перешейка. Брат Эга Эйемон измерил его рост в Староместе – тогда, полгода назад, Дунку недоставало одного дюйма до семи футов, а с тех пор он еще больше подрос. Расти – это единственное, что ему хорошо удается, как говорил старый сир Арлан.

– Отвези вино в Оплот, Эг, – сказал он, снова садясь на Грома. – Я погляжу, что такое стряслось с этим ручьем.

– Ручьи то и дело пересыхают, – упорствовал Беннис.

– Я просто хочу поглядеть.

– Камни переворачивать опасно, Дунк – кто знает, что из-под них выползет? В Оплоте у нас славные соломенные тюфяки, куры несутся исправно, и делать особенно нечего – знай себе слушай, каким крутым был сир Никудышный в молодости. Говорю тебе, оставь это. Высох ручей, и все тут.

Чего-чего, а упрямства Дунку было не занимать.

– Сир Юстас заждался вина, – сказал он Эгу. – Скажи ему, куда я поехал.

– Скажу, сир. – Мальчик потянул за собой Мейстера. Мул запрядал ушами, но понукать его опять-таки не пришлось. Хочет, чтобы с него скорее сгрузили бочки – оно и понятно.

Ручей, когда в нем была вода, тек на северо-запад, поэтому Дунк повернул Грома на юго-восток. Через каких-нибудь дюжину ярдов его догнал Беннис.

– Пригляжу, чтоб тебя не вздернули. – Он запихнул в рот новую порцию жвачки. – За теми ракитами на правом берегу начинается паучья земля.

– Я буду держаться нашего. – Дунк не хотел неприятностей с хозяйкой Холодного Рва. В Оплоте он наслушался о ней всякого. Ее прозвали Горячей Вдовой – она уже не одного мужа свела в могилу. Старый Сэм Ступс ругал ее и ведьмой, и отравительницей, и другими словами, почище этих. Два года назад она послала своих рыцарей за ручей схватить человека Осгри, который воровал у нее овец. «А когда милорд поехал требовать его назад, ему посоветовали поискать его во рву, – рассказывал Сэм. – Она зашила беднягу Дейка в мешок с камнями и утопила. После этого сир Юстас и взял на службу Бенниса, чтоб пауков отгонять».

Гром шел ровным шагом под синим небесным сводом, где не было видно ни облачка. Русло вилось между каменистыми, поросшими ивняком пригорками, через поля с пожухлыми колосьями. В часе езды от моста стоял принадлежащий дому Осгри лесок под названием Уотов лес. Издали он представлялся заманчивым, вызывая у Дунка мечты о свежей зелени и прохладной тени, вблизи оказался чахлым и подсохшим. С больших дубов падали листья, половина сосен побурела на манер сира Бенниса, и под ними лежала опавшая хвоя. Плохо дело, подумал Дунк. Одна искра – и все это заполыхает что твой костер.

Вдоль Шахматного ручья, однако, стеной росли молодые ивы, крапива и ежевика. Двое рыцарей, чтобы не продираться сквозь эту чащу, перешли через русло на сторону Холодного Рва, где лес вырубили под пастбище. Среди бурой травы с увядшими полевыми цветами бродили черноносые овцы.

– Нет глупее скотины, чем овцы, – промолвил Беннис. – Они тебе, часом, не родня? – Дунк не ответил, и он снова засмеялся, будто закудахтал.

Еще через пол-лиги они увидели плотину – небольшую, но крепкую с виду.

Ручей перегородили двумя палисадами из древесных стволов, не потрудившись снять с них кору, а в промежутке накидали камней и плотно утрамбовали землю. За плотиной ручей стекал в канаву, ведущую на поля леди Веббер. Дунк привстал на стременах, чтобы лучше видеть. На солнце сверкала целая сеть более мелких канавок – они разбегались во все стороны, как паутина. «Воду нашу воруют!» Дунк вознегодовал, особенно когда сообразил, что деревья для запруды взяты явно из Уотова леса.

– Ну что, чурбан, поглядел? – спросил Беннис. – Нет бы остаться при том, что ручей высох. Началось с воды, а кончится кровью – моей и твоей, по всему видать. – Бурый рыцарь обнажил меч. – Ну что ж, делать нечего. Вон они, землекопы проклятые. Надо их постращать. – Он пришпорил свою лошадку и поскакал по траве.

Дунку ничего не оставалось, как последовать за ним. На поясе у него висел длинный меч сира Арлана, славный клинок. Если у этих людишек есть хоть капля ума, они разбегутся, думал он. Из-под копыт Грома били фонтаны сухой земли.

Один землекоп бросил заступ, увидев скачущих рыцарей, но этим дело и ограничилось. Они стояли в ряд, десятка два человек – высокие и низенькие, молодые и старые, все загоревшие дочерна, с лопатами и кирками в руках. Беннис сдержал коня.

– Это земля Холодного Рва, – крикнул кто-то из рабочих.

– А это вода Осгри. – Беннис показал мечом в сторону ручья. – Кто поставил эту паршивую дамбу?

– Мейстер Серрик, – сказал молодой землекоп.

– Он только указывал – делайте то да делайте это, – поправил его старик, – а строили мы.

– Вы строили, вы и разбирайте.

Землекопы смотрели молча, с угрюмым вызовом. Один утер потный лоб.

– Да вы никак оглохли, – проворчал Беннис. – Может, мне пару ушей отрубить? Кому первому?

– Это земля Вебберов, – упрямо повторил старик, тощий и сгорбленный. – Нет у вас права тут находиться. А вздумаете нам уши рубить, миледи вас живо в мешок и на дно.

Беннис подъехал поближе.

– Я тут никаких леди не вижу, только наглое мужичье. – Он ткнул мечом в голую коричневую грудь старика, и на ней проступила кровь.

– Уберите меч, – вмешался Дунк, решив, что Беннис заходит слишком далеко. – Это не они придумали, им мейстер велел.

– Это для урожая, сир, – подтвердил другой крестьянин. – Пшеница у нас сохнет и груши.

– Либо груши погибнут, либо вы.

– А вы нас не пугайте, – снова подал голос старик.

– Не пугайте? – Меч Бенниса, свистнув, раскроил старику лицо. – Я сказал – либо груши, либо вы.

Напрасно он так. Дунк, видя, как хлещет из раны кровь, сдержал свою ярость – ведь они с Беннисом действовали заодно.

– Уходите, – крикнул он землекопам. – Возвращайтесь в замок своей госпожи.

– Бегом! – добавил сир Беннис.

Трое побросали свои орудия и побежали, но один кряжистый парень покрепче перехватил кирку и сказал:

– Их всего двое.

– Лопаты против мечей – глупая затея, Йорген, – произнес старик, зажимая рану. – Погоди. Дело этим не кончится.

– Еще слово, и конец придет тебе, – посулил Беннис.

– Мы никому не хотим зла, – сказал старику Дунк. – Нам нужна только вода, больше ничего. Скажи об этом своей госпоже.

– Скажем, – заверил задиристый парень с киркой. – Все как есть скажем.

Домой они ехали напрямик, через Уотов лес, радуясь скудной тени, которую еще давали деревья. И все равно они изжарились. В лесу предположительно водились олени, но единственной живностью, которая встречалась им, были мухи. Они жужжали вокруг головы Дунка, лезли Грому в глаза и раздражали коня невыносимо. Неподвижный воздух действовал удушающе. В Дорне дни тоже жаркие, зато ночи холодные – Дунк там кутался в плащ и все равно трясся. А на Просторе, даже здесь, ближе к северу, ночи ненамного прохладнее дней.

Пригибаясь под ветками, Дунк сорвал листок, и тот рассыпался у него в руке, как тысячелетний пергамент.

– Не надо было рубить того человека мечом, – сказал он Беннису.

– Подумаешь, пощекотал малость. Это научит его следить за своим языком. Я бы глотку ему перерезал, но тогда остальные разбежались бы, точно кролики, и пришлось бы за ними гоняться.

– Неужто вы их всех убили бы? Двадцать человек? – недоверчиво спросил Дунк.

– Двадцать двух. На два больше, чем пальцев у тебя на руках и ногах. Пришлось бы убить, чтоб не трепали потом языками. – Всадники объехали бурелом. – Давай скажем сиру Никудышному, что его занюханный ручеек доконала засуха.

– Вы хотите солгать сиру Юстасу?

– А почему бы и нет? Кто ему правду-то скажет – мухи? – Беннис ощерил свои мокрые красные зубы. – Никудышник не вылазит из своей башни – разве что к мальчикам в ежевику.

– Присяжный рыцарь должен говорить правду своему господину.

– Правда правде рознь, чурбан. Иногда от нее один вред. Засуху насылают боги, а против богов человек ни хрена не может. Горячая Вдова – иная статья. Если сказать Никудышнику, что воду у него отвела эта сука, он сочтет долгом чести вернуть покражу назад. Вот увидишь. Он этого так не оставит.

– Так и следует. Нашим крестьянам без воды смерть.

– Нашим? – На этот раз Беннис заржал, а не закудахтал. – Может, я по нужде отлучился, когда сир Никудышный сделал тебя своим наследником? И сколько же у тебя крестьян? С десяток, считая полоумного сынка Косой Джейны, который не знает, каким концом топор держать? Сделай их всех рыцарями, и у нас будет вполовину меньше, чем у вдовы. Это помимо ее оруженосцев, лучников и прочих. Всех твоих пальцев не хватит, чтоб их перечесть – придется кликнуть лысую башку на подмогу.

– Мне не обязательно по пальцам считать. – Дунку все опротивело: жара, мухи и общество бурого рыцаря. Беннис когда-то служил вместе с сиром Арланом, но это было давным-давно. С тех пор он стал низким человеком, лжецом и трусом. Дунк послал коня рысью и уехал вперед, подальше от Бенниса и его запаха.

Оплот назывался замком только из вежливости. Он гордо высился на скалистом холме и виден был за много лиг, но весь состоял из одной-единственной башни. Пару веков назад она частично обрушилась и была восстановлена. Серый верх с севера и запада резко отличался от старого черного низа. Тогда же на кровле, опять-таки с северной и западной сторон, поставили стрельчатые вышки. Каменные надстройки в двух других углах так пострадали от непогоды, что трудно было определить, как они выглядели первоначально. Плоская крыша из сосновой дранки покоробилась и протекала.

От подножия холма к башне вела тропка, до того узкая, что ехать приходилось гуськом. Дунк поднимался первым. Вверху на скальном выступе стоял в своей потрепанной шляпе Эг.

К башне притулилась глинобитная конюшня, вся заросшая красновато-лиловым мхом. В одном из денников, рядом с Мейстером, стоял серый мерин старого рыцаря. Бочки Эг с Сэмом Ступсом, видимо, закатили в дом. По двору бегали куры.

– Ну как, выяснили, что случилось с ручьем? – спросил Эг.

– Горячая Вдова его запрудила. – Дунк спешился и вручил поводья Эгу. – Не давай ему много пить сразу.

– Да, сир, я знаю.

– Моего коня тоже возьми, парень, – распорядился Беннис.

– Я у вас не служу, – нахально ответил Эг.

Ох, не доведет его язык до добра, подумал Дунк.

– Возьми у него коня, не то в ухо получишь.

Эг надулся, однако послушался. Как только он взялся за повод, смачный красный плевок Бенниса шмякнулся ему прямо на босую ступню.

– Вы плюнули мне на ногу, сир, – ледяным тоном заметил мальчик.

– Угу. А в другой раз в рожу плюну, – посулил Беннис, слезая с коня. – Посмей только опять надерзить мне.

Дунк видел, как зол мальчуган, и боялся, как бы дело не обернулось к худшему.

– Займись лошадьми, Эг, – сказал он. – Нам надо поговорить с сиром Юстасом.

Единственным входом в Оплот служила дубовая с железом дверь в двадцати футах над ними. Нижние ступени из гладкого черного камня до того истерлись посередине, что больше походили на чаши. Выше их сменяла крутая деревянная лесенка, которую в случае нападения поднимали, как мост. Дунк шагал через две ступеньки, распугивая кур.

Оплот был больше, чем казался с виду. Его глубокие подвалы и склепы занимали добрую часть холма, на котором торчала четырехэтажная башня. На двух ее верхних ярусах имелись балконы и окна, на нижних – только амбразуры. Внутри было прохладнее, но так темно, что глаза у Дунка не сразу привыкли. Жена Сэма Ступса, стоя на коленях у очага, выгребала золу.

– Сир Юстас внизу или наверху? – спросил ее Дунк.

– Наверху, сир. – Старуха так горбилась, что голова у нее сидела ниже плеч. – Он только что ходил навестить мальчиков в ежевике.

«Мальчики» были сыновья Юстаса Осгри – Эдвин, Гарольд и Аддам. Эдвин и Гарольд были рыцарями, Аддам – оруженосцем. Все они пали на Багряном Поле пятнадцать лет назад, в конце мятежа Черного Пламени. «Они умерли славной смертью, сражаясь за своего короля, – сказал Дунку сир Юстас, – а я привез их домой и похоронил в ежевике». Жена старого рыцаря тоже лежала там. Вскрывая новую бочку вина, старик всякий раз спускался с холма, чтобы помянуть своих мальчиков. «За нашего короля!» – произносил он, поднимая чашу, и пил.

Спальня сира Юстаса занимала четвертый этаж башни, горница помещалась под ней. Старик обыкновенно сидел там, роясь в своих сундуках. На толстых стенах из серого камня висело заржавленное оружие, знамена поверженных врагов, трофеи времен давнишних сражений, о которых не помнил больше никто, кроме сира Юстаса. Знамена, некогда яркие, покрылись плесенью, выцвели, запылились и все как одно казались зеленовато-серыми.

Сир Юстас, счищавший грязь с разрубленного щита, просветлел при виде Дунка.

– А, мой добрый великан – и храбрый сир Беннис. Взгляните-ка – я нашел его на дне вот этого сундука. Настоящее сокровище, хотя и заброшенное.

От щита, серого и щербатого, осталось чуть больше половины. Железный обод проржавел, дерево усеивали червоточины. На нем еще остались чешуйки краски, но слишком мало, чтобы распознать герб.

– Что это за щит, милорд? – спросил Дунк. Осгри уже несколько веков перестали быть лордами, но сиру Юстасу нравилось, когда его так называли – это напоминало ему о былой славе его дома.

– Он принадлежал Маленькому Льву. – Рыцарь стер немного ржавчины с обода. – Сир Уилберт Осгри имел его при себе, когда пал в бою. Вы, конечно, знаете эту историю…

– Нет, милорд, – сказал Беннис, – не знаем. Маленький Лев, вы сказали? Он что ж, карлик был?

– Разумеется, нет. – Усы старика возмущенно дрогнули. – Сир Уилберт был высокий, могучий муж и великий рыцарь. Это прозвище ему дали в детстве, как младшему из пяти братьев. В его времена семь королей еще сидели на своих престолах, и Хайгарден часто воевал со Скалой. Тогда нами правили зеленые короли, Садовники. В них текла кровь Гарта Зеленой Руки, и зеленая рука изображалась у них в гербе на белом поле. Жиль Третий повел свои знамена на восток, на войну со Штормовым Королем, и все братья Уилберта пошли вместе с ним: в те времена шахматный лев всегда развевался рядом с зеленой рукой, когда Король Простора выступал на битву.

Король Скалы, однако, усмотрел в этом удобный случай, чтобы оторвать кусок от Простора, и налетел на нас со своим войском. Осгри были хранителями Северных Марок, и встретить врага выпало Маленькому Льву. Ланнистеров вел четвертый король Лансель – а может, и пятый. Сир Уилберт заступил ему дорогу и сказал: «Ни шагу дальше. Я запрещаю вам ступать на землю Простора». Но Ланнистер послал свои знамена вперед.

Полдня они бились, золотой лев и шахматный. Ланнистер был вооружен валирийским мечом, с которым обычная сталь не сравнится: видите, как пострадал от него щит Маленького Льва. В конце концов, истекая кровью от дюжины ран, со сломанным клинком в руке, Уилберт бросился на врага очертя голову. Король Лансель разрубил его чуть ли не пополам, как поется в песнях, но Маленький Лев, умирая, успел вонзить свой кинжал королю под мышку, на стыке его доспехов. Западные воины, когда погиб их король, отступили, и Простор был спасен. – Старик погладил разбитый щит нежно, словно ребенка.

– Да, милорд, – проскрипел Беннис, – нынче бы нам такой воин в самый раз пригодился. Мы с Дунком побывали у вашего ручья. Сух, как старый скелет, и не засуха тому причиной.

Старик отложил щит и пригласил своих рыцарей сесть.

– Рассказывайте. – Он слушал Бенниса молча, вздернув подбородок и развернув плечи, прямой, как копье.

В молодости сир Юстас Осгри был, наверное, образцом рыцаря – высокий, сильный, красивый. Время и горе сделали свое дело, но он оставался по-прежнему широким в плечах и груди, с резкими, как у орла, чертами. Коротко остриженные волосы побелели, как молоко, однако усы сохраняли пепельно-серый цвет. Чуть более светлые, полные печали глаза прятались под такими же серыми бровями.

Они стали еще печальнее, когда Беннис заговорил о плотине.

– Этот ручей зовется Шахматным уже тысячу лет, а то и больше, – сказал старый рыцарь. – Мальчишкой я в нем ловил рыбу, и мои сыновья тоже. Алисанна любила плескаться в нем в такие вот жаркие дни. – Алисанной звали дочь старика, умершую по весне. – На берегу Шахматного ручья я впервые поцеловал девушку – мою кузину, младшую дочь моего дяди, Осгри с Лиственного озера. Теперь их никого нет в живых, и ее тоже. – Усы старика дрогнули. – Мы не можем этого допустить, сиры. Эта женщина не получит мою воду – шахматную воду.

– Плотина построена на совесть, милорд, – сказал Беннис. – Мы с сиром Дунком ее и за час не разберем, даже если лысый малец поможет. Понадобятся кирки, лопаты, веревки и дюжина мужчин – только для работы, а не для боя.

Сир Юстас молчал, глядя на щит Маленького Льва. Дунк откашлялся и сказал:

– Видите ли, милорд, с землекопами у нас вышла…

– Не беспокой милорда пустяками, Дунк, – перебил его Беннис. – Будет дурню наука, только и всего.

– Наука? Что за наука? – вскинул глаза сир Юстас.

– Да я там проучил одного. Чиркнул клинком по щеке, ничего больше.

Старик пристально посмотрел на Бенниса.

– Вы поступили необдуманно, сир. У этой женщины сердце паучихи. Она погубила трех мужей, а все ее братья, пятеро или шестеро, умерли еще в пеленках. Они стояли между ней и наследством. Не сомневаюсь, что она способна спустить шкуру с любого крестьянина, вызвавшего ее недовольство, но то, что ее человека ранили вы… такого оскорбления она не потерпит. Можете быть уверены: она явится за вами, как явилась за Лемом.

– За Дейком, милорд, – поправил Беннис. – Простите великодушно, ведь вы знали его, а я нет, однако его звали Дейк.

– С разрешения милорда, я мог бы съездить в Золотую Рощу и рассказать лорду Ровану об этой плотине, – сказал Дунк. Рован был сюзереном как старого рыцаря, так и Горячей Вдовы.

– Ровану? Нет, там вы помощи не найдете. Сестра лорда Рована вышла за Вендела, кузена лорда Вимана, стало быть, он родня Горячей Вдове. К тому же он не любит меня. Отправляйтесь завтра по моим деревням, сир Дункан, и соберите всех пригодных к бою мужчин. Я стар, но пока еще не умер. Эта женщина скоро увидит, что когти у шахматного льва еще есть!

«Два когтя, – сумрачно подумал Дунк, – и один из них я».

На землях лорда Юстаса имелось три деревеньки – в каждой горсточка хижин, овечьих загонов и свинарников. В самой большой была даже крытая соломой септа с корявыми изображениями Семерых, начерченными углем на стенах. Мадж, горбатый старый свинарь, побывавший когда-то в Староместе, каждые семь дней устраивал службы. Дважды в год деревню посещал настоящий септон, отпускавший грехи именем Матери. Крестьяне с радостью принимали прощение, но визитов септона не любили, поскольку его приходилось кормить.

Дунку и Эгу они обрадовались ничуть не больше. Дунка здесь знали как нового рыцаря сира Юстаса, но предлагали разве что воды напиться. Большинство мужчин работали в поле, и из хижин вылезли только женщины, ребятишки да дряхлые старцы. Эг вез знамя Осгри – лев на задних лапах в зеленую и золотую клетку, на белом поле.

– Мы приехали из Оплота по поручению сира Юстаса, – сказал Дунк. – Всем здоровым мужчинам от пятнадцати до пятидесяти лет приказано завтра явиться к башне.

– Война, что ли? – спросила тощая баба с грудным ребенком на руках. Еще двое детишек цеплялись за ее юбку. – Снова черный дракон пришел?

– Драконов не будет – ни красных, ни черных, – ответил Дунк. – Надо решить спор между шахматным львом и пауками. Горячая Вдова отвела вашу воду.

Эг обмахивался шляпой, и женщина посмотрела на него с жалостью.

– Парнишка-то совсем без волос. Хворый, видать?

– Я их брею, понятно? – Эг снова нахлобучил шляпу, повернул Мейстера и поехал прочь.

Экий он сегодня вскидчивый, слова ему не скажи. Дунк догнал мула и спросил своего надутого оруженосца:

– Ты злишься, что я не заступился за тебя вчера перед сиром Беннисом? Мне он не больше по душе, чем тебе, однако он все-таки рыцарь. Ты должен говорить с ним учтиво.

– Я ваш оруженосец, а не его. Он грязный и ругается скверными словами, да еще и щиплется.

«Знай он, кто ты такой, он бы раньше обмочился со страху».

– Он и меня щипал. – Дунк позабыл об этом, но когда Эг сказал, вспомнил. Сир Арлан и сир Беннис входили в число рыцарей, которых один дорнийский торговец нанял проводить его из Ланниспорта до Принцева перевала. Дунк тогда был не старше Эга, хотя и выше. «Все бока мне исщипал до синяков, – вспомнил Дунк. – Пальцы у него были как железные клещи, но я ни разу не пожаловался сиру Арлану. Один из их рыцарей пропал у Каменной Септы, и поговаривали, что сир Беннис распорол ему живот в пылу ссоры». – Если снова будет щипаться, скажи мне, и я это прекращу. А пока что поухаживай за его конем, ничего от тебя не отвалится.

– Кому-то все равно надо, – согласился Эг. – Беннис его никогда не чистит и навоз не убирает. У коня даже имени нет.

– Некоторые рыцари не дают имен своим скакунам. Чтобы не так было тяжело потерять коня в битве. Ты просто заводишь нового и не думаешь, что лишился верного друга. – Так говорил сир Арлан, но сам он всегда поступал иначе и давал имена всем своим лошадям. Как и Дунк. – Посмотрим, сколько народу явится к башне, но сколько бы их ни было, пять или пятьдесят, ты и о них должен заботиться.

– Чтобы я да прислуживал мужичью?!

– Я прошу тебя не прислуживать им, а помогать. Ведь нам надо сделать из них бойцов. – («Если Горячая Вдова даст нам время».) – По милости богов среди них окажется несколько старых солдат, но большинство будет зелено, как майская травка, и больше привычно к мотыгам, чем к копьям. Однако придет день, когда наша жизнь будет зависеть от них. Когда ты впервые взял в руки меч?

– Я был совсем маленький, а меч – деревянный.

– Мальчишки из простых тоже дерутся, только не на мечах, а на палках. Эти люди могут показаться тебе глупыми, Эг. Они не знают, как правильно называются части доспехов, не знают, у какого дома какой герб и который из королей отменил право первой ночи, но все равно обращайся с ними уважительно. Ты оруженосец благородного происхождения, но пока еще мальчик, а они, почти все, будут взрослые. У мужчины есть своя гордость, как бы низко он ни стоял. У них в деревне тебя тоже дурачком бы сочли. Если сомневаешься, попробуй промотыжить полосу или овцу остричь, а не то перечисли мне названия всех растений в Уотовом лесу.

Мальчик поразмыслил над этим.

– Я могу показать им гербы великих домов и рассказать, как королева Алисанна убедила короля Джейехериса отменить право первой ночи. А они мне скажут, которые травы ядовиты и какие ягоды можно есть даже зелеными.

– Хорошо – но ты, прежде чем перейти к королю Джейехерису, научи их пользоваться копьем. И не ешь ничего, что Мейстер не ест.

На следующий день к куриному поголовью Оплота примкнула дюжина будущих воинов – один старше, чем надо, двое моложе, а тощий парнишка на поверку оказался тощей девчонкой. Их Дунк отправил домой, и осталось восемь: три Уота, три Уилла, один Лем, один Пейт и Большой Роб, полудурок. Ничего себе воинство, помимо воли подумал Дунк. Добрых молодцев, которые в песнях покоряют сердца благородных дев, среди них не видать – один другого грязнее. Лему как пить дать полсотни стукнуло, у Пейта глаза слезятся. Только эти двое и побывали в солдатах – ходили на войну с сиром Юстасом и его сыновьями. Остальные шестеро зеленым-зелены, как Дунк и предчувствовал. Все до единого вшивые, а двое Уотов – братья.

– Видать, ваша мамка больше имен не знала, – не преминул съехидничать Беннис.

Вооружение ополченцев состояло из серпа, трех мотыг, старого ножа и дубин. Заостренная палка, которую принес Лем, могла сойти за копье, а один из Уиллов сказал, что метко кидает камни.

– Вот и ладно, – одобрил Беннис, – будешь у нас требюшетом. – После этого Уилла стали звать не иначе как Требом.

– Умеет кто-нибудь стрелять из длинного лука? – спросил Дунк.

Крестьяне некоторое время переминались с ноги на ногу, и наконец Пейт со слезящимися глазами ответил:

– Прощения просим, сир, только милорд не позволяет нам держать у себя длинные луки. Олени в лесу – они для шахматных львов, а не для нашего брата.

– А нам дадут мечи, и кольчуги, и шлемы? – осведомился младший из трех Уотов.

– Ты непременно получишь все это, – заверил Беннис. – Вот убьешь кого-нибудь из вдовьих рыцарей и снимешь с него. А если пошаришь в заднице у его коня, то и серебром разживешься. – Он ущипнул молодого Уота так, что тот взвизгнул, и увел все войско в Уотов лес рубить древки для копий.

Вернулись они с обожженными на костре копьями самой разнообразной длины и с плетеными из лозы щитами. Сир Беннис, который и себе сделал копье, стал показывать, как надо колоть, как отражать древком удары и куда направлять острие, чтобы убить врага.

– Брюхо и глотка лучше всего. Вот тут сердце, – он стукнул себя кулаком по груди, – туда тоже можно. Но сердце прикрыто ребрами, а брюхо, оно мягкое. Это смерть медленная, но верная. Никогда не встречал человека, который выжил бы, если кишки ему выпустить. А если кто сдуру повернется спиной, колите между лопатками или в почки, вот сюда. Так он тоже не жилец будет.

Наличие в отряде сразу трех Уотов вносило путаницу, и Эг предложил Дунку:

– Давайте будем звать их по именам деревень – вот как сир Арлан, ваш старый хозяин, взял себе имя «Пеннитри». – Это пригодилось бы, будь у деревень названия, но их не было. – Тогда назовем их в честь того, что у них растет, – нашелся Эг. В одной деревне возделывали бобы, в другой большей частью ячмень, в третьей разные овощи и дыни. Кочаном или Репой называться никто не хотел, поэтому уроженцев третьей деревни нарекли Дынями. В итоге получилось четверо Ячменей, двое Дынь и двое Бобов. Братья Уоты оба получили прозвище «Ячмень», поэтому требовался еще какой-то отличительный знак. Когда младший Уот обмолвился, что как-то свалился в деревенский колодец, сир Беннис назвал его «Мокрый Уот», и это решило задачу. Мужиков восхитили их новые имена, «как у лордов», только Большой Роб никак не мог упомнить, кто он – Ячмень или Боб.

Когда имена и копья раздали всем, из башни вышел сир Юстас и обратился к ратникам с речью. Он стоял у двери Оплота, облаченный поверх кольчуги и панциря в длинный белый, пожелтевший с годами камзол. На груди и спине камзола был вышит зелеными и золотыми квадратиками шахматный лев.

– Вы все помните Дейка, ребята, – сказал старый рыцарь. – Горячая Вдова зашила его в набитый камнями мешок и утопила во рву. Она отняла у него жизнь, а теперь и нашу воду хочет отнять – Шахматный ручей, орошающий наши поля… но это ей не удастся! За Осгри! – вскричал он, подняв над головой меч. – За Оплот!

– За Осгри! – откликнулся Дунк, и остальные подхватили: – Осгри! Осгри! Оплот!

После этого сир Юстас стал наблюдать с балкона, как Дунк и Беннис обучают новобранцев в окружении кур и свиней. Сэм Ступс набил мешки грязной соломой. Крестьяне тыкали в них копьями, а Беннис давал указания:

– Воткнул, повернул и выдернул. Выдернул, говорю! Оно тебе опять понадобится. Живей поворачивайся, Треб. Кидай лучше камни, коли быстрее не можешь. Вкладывай в удар свой вес, Лем. Вот так, молодцом. Воткнул – выдернул, воткнул – выдернул. Как с бабой: туда-сюда, туда-сюда, что есть мочи!

В конце концов из растерзанных мешков вывалилась вся солома. Дунк надел кольчугу, панцирь и взял деревянный меч, желая посмотреть, как мужики управятся с более живым врагом.

Оказалось, что дело у них не очень-то ладится. Один Треб сумел ткнуть Дунка в обход щита, и получилось это у него только однажды. Дунк отражал один неуклюжий выпад за другим, отталкивал копья в стороны и наступал. Будь у него стальной меч, а не деревянный, он убил бы каждого с полдюжины раз.

– Чье копье меня не задело, тот покойник, – орал он, молотя их по рукам и ногам, чтобы наука лучше дошла. Треб, Лем и Мокрый Уот хотя бы отступать научились. Большой Роб бросил копье и побежал. Беннис догнал его и приволок, заплаканного, обратно. Под конец дня все новобранцы покрылись синяками, а на мозолистых руках от копий вздулись новые волдыри. Сам Дунк остался невредим, но чуть не утонул в поту. Эг помог ему снять панцирь.

На закате Дунк отвел всех бойцов в подвал и заставил помыться – даже и тех, кто это делал не далее как прошлой зимой. Потом жена Сэма Ступса накормила их куриной похлебкой с морковкой, луком и ячменем. Мужики устали до смерти, но слушая их, можно было подумать, что каждый из них скоро превзойдет рыцарей Королевской Гвардии. Им не терпелось показать себя в деле. Сир Беннис подначивал их, рассказывая о развеселом солдатском житье, о добыче и женщинах. Двое старых ратников поддакивали ему. Лем после мятежа принес домой нож и пару хороших сапог; сапоги оказались малы, но он их повесил на стенку. А у Пейта остались самые нежные воспоминания о лагерных потаскушках.

Сэм постелил в подвале восемь соломенных тюфяков, и бойцы, наевшись, легли спать. Беннис, оставшись наедине с Дунком, закатил глаза.

– Надо было сиру Никудышному обрюхатить побольше крестьянских баб, пока еще было чем. Понаделал бы ублюдков, и выросли бы солдаты.

– Они не хуже любых других рекрутов. – Дунк навидался таких, пока был оруженосцем у сира Арлана.

– Угу. Через пару недель они могли бы выйти против такого же сброда. Но против рыцарей? – Беннис потряс головой и плюнул.

Колодец Оплота тоже помещался в подвале, защищенный со всех сторон земляными стенами с каменной облицовкой. Здесь жена Сэма стирала и колотила вальком белье, а сушила его на крыше. Большое каменное корыто использовалось заодно и для омовений. Чтобы помыться, следовало начерпать воды из колодца, нагреть ее над очагом в большом чугунном котле, вылить котел в корыто, а затем повторить все сначала. Когда согревался последний котел, вода из первого была уже еле тепленькой. Сир Беннис заявлял во всеуслышание, что не намерен так надрываться – поэтому вши на нем не переводились, а пахло от него испорченным сыром.

Дунку, когда ему неотложно, вот как сегодня, требовалась хорошая баня, хотя бы помогал Эг. Таская воду и ожидая, когда она нагреется, мальчуган угрюмо молчал.

– Эг, что стряслось? – спросил Дунк, когда над последним котлом появился пар. – Помоги мне вылить.

Вдвоем они потащили котел к корыту, стараясь не ошпариться.

– Сир, – сказал Эг, – как вы думаете, что собирается делать сир Юстас?

– Снести дамбу и сразиться с людьми вдовы, если они попытаются нам помешать. – Дунк говорил громко, словно желая перекричать плеск воды. Они опрокинули котел над ванной, и от пара Дунк покраснел.

– У них щиты плетеные, сир. Копье или стрела из арбалета их сразу пробьет.

– Мы подберем им кое-какие доспехи, когда они будут готовы. – Дунк знал, что на лучшее надеяться нечего.

– Их могут убить, сир. Мокрый Уот совсем еще мальчик, Уилл Ячмень в следующий приезд септона хочет жениться. А Большой Роб правую ногу от левой не отличает.

Дунк бросил пустой котел на утоптанный земляной пол.

– Роджер Пеннитри был моложе Мокрого Уота, когда погиб на Багряном Поле. В войске твоего отца были и молодожены, и парни, которые ни разу девушек не целовали. А уж таких, кто не отличал правую ногу от левой, сотни были, если не тысячи.

– Это другое дело. Тогда война была.

– У нас тоже война, только помельче.

– Мельче и глупее.

– Об этом не мне судить и не тебе. Их долг – идти на войну, когда сир Юстас призовет… и умереть, если понадобится.

– Тогда не надо было имена им давать. Теперь, если они умрут, будет тяжелее. – Эг сморщил нос. – Если бы мы прибегли к моему сапогу…

– Нет. – Дунк, стоя на одной ноге, стянул собственный сапог.

– Но мой отец…

– Нет. – Второй сапог отправился вслед за первым.

– Мы…

– Нет. – Дунк стащил через голову пропотевший камзол и швырнул Эгу. – Скажи жене Сэма, пусть постирает.

– Скажу, сир, только…

– Нет, говорю. Может, в ухо тебе дать, чтоб лучше слышал? – Дунк развязал бриджи, под которыми ничего не было – слишком жарко для подштанников. – Это хорошо, что ты беспокоишься за трех Уотов и остальных, но сапог – это на крайний случай. – («Сколько глаз у лорда Красного Ворона? Тысяча и еще один».) – Что сказал твой отец, когда отдал тебя мне в оруженосцы?

– Чтобы я всегда брил или красил волосы и никому не называл своего настоящего имени, – неохотно промолвил мальчик.

Эг служил у Дунка года полтора, хотя некоторые дни можно было считать за двадцать. Вместе они одолевали Принцев перевал и пересекали глубокие, красно-белые пески Дорна. Вместе спустились на плоскодонке по реке Зеленая Кровь до Дощатого города, а оттуда на галее «Белая леди» приплыли в Старомест. Вместе ночевали в гостиницах, на конюшнях, в канавах, делили трапезу с монахами, шлюхами, лицедеями и посетили не меньше сотни кукольных представлений. Эг ухаживал за конем Дунка, точил его меч и счищал ржавчину с его кольчуги. Лучшего спутника человек и желать не мог, и межевой рыцарь относился к нему чуть ли не как к младшему брату.

А между тем никакой он ему не брат. Это яичко драконово, не куриное. Эг может служить в оруженосцах у межевого рыцаря, но Эйегон из дома Таргариенов – это четвертый и самый младший сын Мейекара, Летнего Принца, который, в свою очередь, является четвертым сыном покойного короля Дейерона Доброго, Второго этого имени – тот сидел на Железном Троне двадцать пять лет, пока его не прибрала весенняя хворь.

– Насколько всем известно, Эйегон Таргариен вернулся в Летний Замок со своим братом Дейероном после Эшфордского турнира, – напомнил мальчику Дунк. – Твой отец не желал разглашать, что ты скитаешься по Семи Королевствам с каким-то межевым рыцарем. Так что помалкивай о своем сапоге.

В ответ он получил только взгляд. Большие глаза Эга казались еще больше из-за бритой головы. В тускло освещенном подвале их можно принять за черные, но при лучшем освещении виден их истинный цвет, темно-лиловый. Валирийские глаза. В Вестеросе такие встречаются только у потомков дракона, а в волосах Таргариенов золото перемежается с серебром.

Когда они спускались на шестах по Зеленой Крови, девочки-сиротки приспособились хлопать Эга по лысой макушке, на счастье, и этим вгоняли его в краску. «Девчонки все глупые, – заявлял он. – Если еще одна меня тронет, полетит в реку». «Тогда я тебя трону, – пообещал Дунк. – Так по уху тресну, что до будущей луны колокольный звон будешь слышать». «Лучше уж колокола, чем дуры-девчонки», – пробурчал мальчуган, но в реку так ни одну и не кинул.

Дунк залез в корыто, и вода покрыла его до подбородка – сверху почти кипяток, внизу значительно холоднее. Он стиснул зубы, чтобы не заорать. Эг бы над ним посмеялся – мальчишка с удовольствием моется в кипятке.

– Не подогреть ли еще воды, сир?

– Не надо, хватит и этой. – Грязь сходила в воду дымчатыми струйками. – Принеси-ка мне мыло и скребницу с длинной ручкой. – Думая о волосах Эга, Дунк вспомнил, как грязны его собственные, задержал дыхание и окунулся с головой. Когда он вынырнул, Эг уже доставил требуемое. – У тебя остались два волоска – вот тут, пониже уха, – заметил Дунк. – Не забудь про них, когда опять будешь бриться.

– Хорошо, сир. – Мальчишку это открытие явно порадовало – думает, что у него борода начинает расти, не иначе. Дунк тоже радовался, обнаружив пушок у себя на верхней губе. Он сбривал его кинжалом и чуть нос себе не оттяпал.

– Ступай теперь спать, – сказал он Эгу. – До утра ты мне не понадобишься.

Смыв с себя грязь и пот, Дунк вытянулся и закрыл глаза. Вода совсем остыла и приятно холодила после дневной жары. Он продолжал мокнуть, пока не сморщилась кожа на пальцах, и лишь тогда вылез.

Их с Эгом тюфяки тоже лежали в подвале, но они предпочитали спать на крыше. Воздух там был свежее, и даже ветер иногда веял. Дождя опасаться не приходилось – здесь его за все их пребывание еще не случалось ни разу.

Когда Дунк поднялся на крышу, Эг уже спал. Дунк лег, заложил руки за голову и стал смотреть в небо. Тысячи звезд горели там, напоминая ему о ночи на Эшфордском лугу, перед началом турнира. В ту ночь он увидел, как упала звезда. Падучие звезды, по общему мнению, предвещают удачу, и он попросил Тансель нарисовать эту звезду на щите, но Эшфорд не принес ему счастья. До конца турнира он чуть было не лишился руки и ступни, а трое хороших людей и вовсе расстались с жизнью. Зато он приобрел оруженосца. Эг уехал из Эшфорда вместе с ним – вот и все, в чем ему посчастливилось.

Дунк надеялся, что в эту ночь звезды падать не станут.

Вдали виднелись красные горы, встающие из белых песков. Дунк копал, втыкая лопату в сухую горячую землю, и кидал через плечо песчаный грунт. Он рыл яму. Могилу, чтобы похоронить свою надежду. Трое дорнийских рыцарей наблюдали за ним, переговариваясь тихими насмешливыми голосами. Чуть подальше ждали купцы с мулами и волокушами. Им хотелось отправиться в путь, но приходилось ждать, пока он не похоронит Каштанку. Он отказывался бросить старую подругу на съедение змеям, скорпионам и диким собакам.

Кобыла пала на долгом безводном переходе от Принцева перевала до Вейта. На ней ехал Эг. Передние ноги внезапно подломились под ней, она опустилась на колени, упала на бок и умерла. Теперь она лежала рядом с ямой, уже окоченев, – скоро и запах пойдет.

Дунк, работая, проливал слезы на потеху дорнийским рыцарям.

– Вода тут в большой цене – не тратьте ее попусту, сир, – говорил один.

– Нашел о чем плакать, – ухмылялся другой. – Добро бы лошадь была хорошая.

«Каштанка, – думал Дунк. – Ее звали Каштанкой, она долгие годы носила меня на себе, не била задом и не кусалась. Она имела жалкий вид рядом с поджарыми скакунами дорнийцев, с их точеными головами, длинными шеями и пышными гривами, но исполнила свой долг до конца».

– Плакать по вислобрюхой кляче? – старческим голосом промолвил сир Арлан. – По мне ты небось не плакал, а ведь это я посадил тебя на нее. – Старик посмеялся беззлобно и добавил: – Эх ты, Дунк-чурбан.

– Он и меня не оплакивал, – подал голос Бейелор Сломи Копье из могилы. – А ведь я был его принцем, надеждой Вестероса. Боги не предназначали мне умереть так рано.

– Отцу было всего тридцать девять, – подхватил принц Валарр. – У него были задатки великого короля, самого великого со времен Эйегона Дракона. – Принц смотрел на Дунка холодными голубыми глазами. – Отчего боги забрали его, а не тебя? – Его каштановые, как у отца, волосы пересекала серебристо-золотая прядь.

«Ты мертв! – хотелось закричать Дунку. – Вы трое все мертвецы, почему бы вам не оставить меня в покое?» Сир Арлан умер от простуды, принц Бейелор – от удара, нанесенного ему собственным братом во время Испытания Семерых, сын его Валарр – по весне. Уж в его-то смерти Дунк не виноват. Он был в Дорне и даже не знал ничего.

– Ты рехнулся, – сказал старый рыцарь. – Мы для тебя могилу копать не будем, когда ты убьешь себя этой работой. В пустыне надо беречь силы и воду.

– Прочь, сир Дункан, – сказал Валарр. – Ступайте прочь.

Эг помогал рыть – не лопатой, руками, и выброшенный песок тут же снова стекал в могилу. Все равно что рыть яму на дне моря. «Но я должен копать, – говорил себе Дунк, хотя спина и плечи у него разламывались. – Надо похоронить ее поглубже, чтобы дикие собаки не достали. Я должен…»

– …Умереть? – спросил из могилы дурачок, Большой Роб. Он лежал там смирно, с резаной красной раной на животе, и не казался таким уж большим.

Дунк остановился и уставился на него.

– Но ты-то не умер. Ты спишь в подвале. – Он посмотрел на сира Арлана и взмолился: – Велите ему вылезти из могилы, сир.

Но рядом с ним стоял вовсе не сир Арлан, а сир Беннис Бурый Щит.

– Дунк-чурбан, – закудахтал он, – вспарывая брюхо, ты убиваешь медленно, зато верно. Никогда не видывал человека, который выжил бы, если кишки ему выпустить. – На губах у него пузырилась красная пена. Он плюнул, и белые пески впитали его плевок. Позади него Треб со стрелой в глазу лил медленные красные слезы. Там же стоял Мокрый Уот с разрубленной чуть не надвое головой, и Лем, и красноглазый Пейт, и все остальные. Сначала Дунк подумал, что они тоже жуют кислолист, но нет – изо рта у них текла кровь. Мертвые, все они мертвые.

– Вот-вот, – заржал бурый рыцарь, – так что шевелись, надо побольше могил нарыть. Восемь для них, одну для меня, одну для сира Никудышного, а последнюю для твоего лысого мальца.

Лопата выпала у Дунка из рук.

– Эг, беги! – крикнул он. – Надо бежать! – Но когда мальчик попытался выбраться из ямы, она осыпалась, и пески сомкнулись над ним. Дунк рвался к нему, а песок поднимался все выше, затягивая и его в могилу, заполняя рот, нос, глаза…

Утром сир Беннис стал учить рекрутов строить стену из щитов. Он поставил всех восьмерых в ряд так, чтобы щиты соприкасались, а копья торчали между ними, как длинные деревянные зубы. Дунк и Эг сели верхом и пошли в атаку.

Мейстер стал как вкопанный в десяти футах от копий, но Гром, старый боец, пошел напролом. Куры с воплями вспархивали из-под его ног. Их паника оказалась заразной: первым бросил копье Большой Роб, оставив брешь посреди стены. Воители, вместо того чтобы сомкнуться, ударились в бегство вслед за ним. Гром, которого Дунк не успел сдержать, топтал плетеные щиты, и они хрустели под железными подковами. Беннис витиевато ругался, крестьяне и куры разбегались во все стороны. Эг мужественно боролся со смехом, но в конце концов проиграл битву.

– Ну, хватит. – Дунк остановил Грома и сорвал с себя шлем. – Если и в бою будет то же самое, их всех поубивают. – «Да и нас тоже скорее всего». – Становилось жарко, и он чувствовал себя потным и грязным, точно и не мылся вчера. В голове стучало, недавний сон никак не желал забываться. На самом деле все было не так, твердил он себе. Каштанка умерла на пути в Вейт, это правда, и они с Эгом ездили на одном коне, пока брат Эга не подарил им Мейстера, но все остальное…

Дунк не плакал тогда. Ему хотелось, но он не плакал. Он хотел похоронить лошадь, но дорнийцы не стали ждать. «Собакам тоже есть надо и щенков чем-то кормить, – сказал один из них, помогая Дунку снять с Каштанки седло и уздечку. – Собаки и песок обглодают ее дочиста, не пройдет и года. Это Дорн, дружище». «А кто же обглодает Уотов?» – невольно подумал Дунк, вспомнив об этом. Разве что шахматные рыбы в ручье.

Он вернулся к башне и спешился.

– Эг, помоги сиру Беннису собрать их и привести обратно сюда. – Он бросил Эгу шлем и поднялся в полутемную горницу к сиру Юстасу.

– Не слишком удачно вышло, – сказал старый рыцарь.

– Да, милорд. От них толку не будет. – Присяжный рыцарь должен верно служить своему сюзерену, но это уже безумие.

– Им такое в новинку. Их отцы и братья были ничуть не лучше, когда начинали. Мои сыновья вложили в них много труда, прежде чем отправиться королю на подмогу. Учили их изо дня в день добрые две недели и сделали их солдатами.

– А как они держали себя в бою, милорд? – спросил Дунк. – И много ли их вернулось с вами домой?

Старый рыцарь посмотрел на него долгим взглядом.

– Лем и Пейт. И Дейк. Дейк был у нас фуражиром – лучшего фуражира я в жизни не видывал. Мы ни разу не снялись с лагеря на пустой желудок. Трое вернулось – трое, не считая меня. – Его усы дрогнули. – В две недели мы, пожалуй, не уложимся.

– Милорд, эта женщина может нагрянуть сюда уже завтра со всеми своими людьми. – «И наши бравые ребята тут же станут мертвыми при столкновении с рыцарями Холодного Рва», – добавил про себя Дунк. – Надо найти другой способ.

– Другой… – Сир Юстас провел пальцами по щиту Маленького Льва. – Ни от лорда Рована, ни от нынешнего короля я не дождусь правосудия. – Он ухватил Дунка за руку выше запястья. – Но в старину, когда нами правили зеленые короли, за убитое животное или крестьянина можно было уплатить пеню.

– Пеню? – с сомнением повторил Дунк.

– Вот вам и способ. У меня кое-что отложено. Речь ведь идет о простой царапине, как сказал сир Беннис. Я мог бы уплатить тому человеку серебряного оленя и еще три женщине за нанесенное бесчестье. Я готов это сделать, если она снесет дамбу. Но в Холодный Ров мне ехать нельзя, – нахмурился старик. Толстая черная муха, пожужжав, села ему на руку. – Этот замок когда-то был нашим. Вы этого не знали, сир Дункан?

– Знал, милорд. – Дунку сказал об этом Сэм Ступс.

– За тысячу лет до Завоевания мы были хранителями Северных Марок, и в вассалах у нас ходили двадцать мелких лордов и сто рыцарей-землевладельцев. Мы владели четырьмя замками и сторожевыми башнями на холмах – с них следили, не идет ли враг. Холодный Ров был самым крупным из наших поместий. Лорд Первин Осгри построил его – Первин Гордый. После битвы на Огненном Поле Хайгарден перешел от королей к управителям, и род Осгри захирел. Король Мейегор, сын Эйегона, отобрал у нас Ров, когда лорд Ормонд Осгри выступил против притеснения им Звезд и Мечей – так назывались тогда отряды Бедняков и Воинских Сынов. – Голос старика звучал хрипло. – Над воротами Холодного Рва выбит шахматный лев. Отец показал мне его, когда ездил со мной к старому Рейнарду Вебберу, а я, в свой черед, показал своему сыну, Аддаму… Он служил в Холодном Рву пажом, а затем оруженосцем. Между ним и дочерью лорда Вимана возникла… привязанность, и вот однажды зимой я облачился в лучшие свои одежды и поехал к лорду Виману просить ее руки. Он отказал – учтиво, но я, уезжая, слышал, как он смеется с сиром Лукасом Дюймелем. После этого я побывал во Рву только раз, когда эта женщина похитила одного из моих людей. Когда мне сказали, чтобы я поискал бедного Лема на дне…

– Дейка, – мягко поправил Дунк. – Беннис говорит, его звали Дейк.

– Дейк? – Муха, ползая по рукаву старика, остановилась потереть лапки. Сир Юстас согнал ее и подергал себя за ус. – Ну да, Дейк, я так и сказал. Лихой парень, я хорошо его помню. На войне он был у нас фуражиром. Нам никогда не приходилось воевать на пустой желудок. Когда сир Лукас сказал мне, что сделали с моим бедным Дейком, я поклялся, что ноги моей больше не будет в этом замке, разве лишь чтобы вступить во владение. Теперь вы понимаете, почему я не могу поехать туда, сир Дункан, ни для уплаты пени, ни по иной причине.

Дунк понимал как нельзя более ясно.

– Но я-то могу, милорд. Я ведь не давал клятвы.

– Вы славный человек, сир Дункан, и отважный рыцарь. – Старик крепко сжал его руку. – Жаль, что боги не пощадили мою Алисанну. Именно о таком муже для нее я и мечтал. Истинный рыцарь. Зерцало рыцарства.

Дунка бросило в краску.

– Я передам леди Веббер то, что вы сказали относительно пени, но…

– Этим вы спасете сира Бенниса от участи Дейка. Я знаю. В людях я разбираюсь недурно, и в вас чувствуется сталь. Один ваш вид заставит их призадуматься. Когда эта женщина увидит, что у Оплота есть такой защитник, она разрушит свою дамбу по собственной воле.

Дунк, не зная, что на это ответить, сказал:

– Я поеду завтра, милорд, и сделаю, что смогу.

– Истинно так. Завтра. – Муха снова села сиру Юстасу на левую руку. Он поднял правую и прихлопнул ее.

– Опять?! – вознегодовал Эг. – Вы ж только вчера помылись.

– А потом весь день плавал в поту под доспехами. Закрой рот и набери воды.

– Вы мылись, когда сир Юстас взял нас на службу, – вспомнил Эг. – Да вчера, да еще сегодня. Три раза получается!

– Мне предстоят переговоры с благородной дамой. Хочешь, чтобы от меня разило, как от сира Бенниса, когда я буду стоять перед ней?

– Для этого вам пришлось бы сперва в Мейстеровом навозе вываляться, – заметил Эг, наполняя котел. – Сэм Ступс говорит, что кастелян Холодного Рва с вас ростом будет. Его имя Лукас Дюймель, а прозвище – Длинный Дюйм. Как вы думаете, он правда такой большой?

– Нет. – Дунк давно уже не встречал никого с себя ростом. Он взял котел и подвесил его над огнем.

– Вы будете с ним сражаться?

– Нет. – Дунку очень хотелось бы ответить «да». Пусть он не первый боец в королевстве, но рост и сила могут восполнить много изъянов. Жаль, что к недостатку ума это нельзя применить. Со словами он управляется плоховато, а с женщинами и того хуже. Этого здоровенного Длинного Дюйма он опасался и вполовину не так сильно, как встречи с Горячей Вдовой. – Я буду говорить с вдовой, только и всего.

– А что вы ей скажете, сир?

– Что она должна снести дамбу. – «Вы должны снести дамбу, миледи, иначе…» – Вернее, я попрошу ее об этом. – «Пожалуйста, верните нам шахматную воду». – Если ей будет угодно. – «Хоть чуточку, миледи, смилуйтесь». Сиру Юстасу не понравится, если он будет унижаться – как же сказать ей об этом?

Вода в котле уже закипала, и Дунк велел Эгу:

– Помоги-ка мне. – Вместе они вылили воду в корыто. – Не умею я говорить с благородными дамами, – признался Дунк. – В Дорне мы оба могли поплатиться жизнью за то, что я сказал леди Вейт.

– Леди Вейт была сумасшедшая, – напомнил Эг, – но немного галантности вам бы не помешало. Дамы любят галантность. Если бы вы защитили Горячую Вдову, как ту девушку-кукольницу от Эйериона…

– Эйерион сейчас в Лиссе, а вдова не нуждается в защите. – Дунку не хотелось говорить о Тансель. Ее прозвали «Тансель Длинная», но для него она была в самый раз.

– Некоторые рыцари поют своим дамам галантные романсы или играют им на лютне.

– У меня лютни нет, – насупился Дунк. – А когда я напился в Дощатом городе, ты сказал, что я пою, как завязший в грязи буйвол.

– Верно, сир. Я и позабыл.

– Как ты мог позабыть?

– Вы мне велели забыть, я и забыл, – невинным голоском ответил Эг. – Вы сказали, что дадите мне в ухо, если я об этом упомяну.

– Обойдемся без песен. – Будь даже у него голос, песню он знал только одну, «Медведь и прекрасная дева» – вряд ли ею можно покорить леди Веббер. Второй котел пускал пары, и они вылили его в ванну.

– Не ешьте и не пейте ничего в Холодном Рву, сир. Горячая Вдова всех своих мужей отравила.

– Я на ней жениться не собираюсь. Она знатная леди, а я Дунк с Блошиного Конца. Сколько у нее всего мужей было, не знаешь?

– Четверо, а детей нету. Как только она родит, ночью является демон и уносит младенца. Жена Сэма говорит, что она их еще до рождения продала владыке Семи Преисподних, а он взамен обучил ее черной науке.

– Благородные леди не занимаются черной магией. Они танцуют, поют и вышивают.

– Может, она пляшет с демонами и вышивает злые заклятия, – со смаком предположил Эг. – Да и откуда вам знать, что делают благородные леди, сир? Вы знакомы с одной только леди Вейт.

Это было сказано дерзко, однако верно.

– С дамами я, может, и незнаком, зато хорошо знаю одного мальчишку, и он так и напрашивается, чтоб получить в ухо. – Дунк потер затылок, который после целого дня ношения кольчуги делался как деревянный. – Ты вот знался с принцессами и королевами – разве они пляшут с демонами и занимаются колдовством?

– Леди Шира, наложница Красного Ворона, занимается. Она купается в крови, чтобы сохранить красоту. А моя сестра Рея подлила мне приворотного зелья, чтоб я женился на ней, а не на Даэлле, другой сестре.

Эг говорил о подобном кровосмешении как о самом естественном деле. Для него это так и есть. У Таргариенов братья веками женятся на сестрах, оберегая чистоту драконовой крови. Последний дракон умер еще до рождения Дунка, но династия драконовых королей продолжается. Может быть, боги не против таких браков.

– Ну и как зелье, подействовало? – спросил Дунк.

– Подействовало бы, да я его сразу выплюнул. Мне жена ни к чему, я хочу стать рыцарем Королевской Гвардии и посвятить всю жизнь королю. Белые рыцари приносят обет безбрачия.

– Это благородно, но ты, когда подрастешь, выберешь, возможно, невесту, а не белый плащ. – Дунку вспомнилась Тансель Длинная и то, как она улыбалась ему в Эшфорде. – Сир Юстас сказал, что желал бы для своей дочери такого мужа, как я. Ее звали Алисанна.

– Так ведь она умерла, сир.

– Без тебя знаю, – раздраженно отрезал Дунк. – Он сказал «будь она жива». Тогда он выдал бы ее за меня. Или за такого, как я. Никогда еще лорд не предлагал мне свою дочь в жены.

– Умершую дочь. И если Осгри когда-то и были лордами, то сир Юстас просто рыцарь, хотя и помещик.

– Я знаю, кто он такой. В ухо захотел?

– Лучше уж в ухо, чем жениться. Особенно на мертвой. Вода закипает, сир.

Они опрокинули в ванну третий котел, и Дунк стал раздеваться.

– Завтра я надену мой дорнийский камзол. – Это была самая красивая вещь в гардеробе Дунка: песочный шелк с изображением вяза и падающей звезды.

– Если надеть его в дорогу, он весь пропотеет, сир. Наденьте этот, а тот я возьму с собой. Переоденетесь около замка.

– Поблизости от замка. Я не стану дурака из себя строить, переодеваясь на подъемном мосту. И кто тебе сказал, что ты едешь со мной?

– Рыцарь внушает больше уважения, если его сопровождает оруженосец.

И то правда. Мальчишка хорошо смыслит в таких вещах, не зря же он прослужил два года пажом в Королевской Гавани. Дунк тем не менее не хотел брать его на опасное дело. Кто знает, какой прием ему окажут в Холодном Рву. Если эта Горячая Вдова в самом деле так страшна, как о ней говорят, он может оказаться в вороньей клетке, вроде тех двоих на перекрестке дорог.

– Ты останешься и поможешь Беннису с новобранцами. И не дуйся, это не поможет. – Дунк скинул бриджи и сел в горячую воду. – Отправляйся спать и дай мне помыться. Ты не едешь, и весь разговор.