Маэндер наблюдал за боем с помоста, сооруженного неподалеку от его шатра в мейнском лагере. У него имелся хитроумный оптический прибор — две подзорные трубы, скрепленные вместе, чтобы можно было рассматривать отдаленные предметы сразу обоими глазами, не теряя объемного зрения. Маэндер хмыкнул, когда акацийцы стройными рядами спустились по склону. Улыбнулся, увидев, как они заколебались при виде антоков. Маэндер воображал, какое изумление должно сейчас отразиться на лицах этих людей, и хохотал во весь голос, пугая своих офицеров.

И все-таки кровавая бойня, устроенная зверями, потрясла даже его. Маэндер полагал, что знает, каковы они в деле. Несколько лет — с тех пор как Лига привезла ему детенышей антоков в качестве подарка от Лотан-Аклун — Маэндер лично наблюдал за дрессировкой зверей. Малыши, размером с молочного поросенка, выросли на его глазах, превратившись в огромных чудовищ. Маэндер лично инструктировал дрессировщиков, объясняя, как готовить антоков к боям вроде того, который он наблюдал сейчас. Их учили ненавидеть все цвета, вбивали страх к ярким оттенкам. За долгие месяцы работы антоков заставили уяснить, что оранжевый, красный, лиловый, зеленый и синий обозначают боль и страдания. Им вбили в головы, что есть только один способ избавиться от этого дискомфорта: уничтожить источник страданий. В целом это оказалось несложно. Ярость была неотъемлемой частью природы антоков; они впитали ее вместе с молоком матери.

Однако зрелище, представшее глазам Маэндера, было за пределами воображения. Он наблюдал, как четыре монстра бесновались на поле, прокладывая просеки в рядах войск, бессистемно метались туда-сюда, так что акацийцы не могли предсказать, куда чудище кинется в следующий миг. Антоки приближались к краям поля, бросались на убегающих, сгоняя их обратно в человеческое стадо, и разрывали людей в клочья. С некоторым удивлением Маэндер признал, что дрессировщики не преувеличивали возможности антоков. Все рассказы Лотан-Аклун об этих созданиях были правдой. Казалось, твари не остановятся, пока не добьют последнего акацийца. Пока каждый клок пламенеющего цвета не будет раздавлен, разорван, изничтожен. Созерцая все это, Маэндер ощущал радостное возбуждение, которое, впрочем, перемешивалось с тревогой. С опасением, которое возникало при мысли о чужаках из-за Серых Валов. Если Лотан-Аклун просто так отдали подобное оружие, что же они хранят у себя и для себя?..

К добру или к худу, Маэндера отвлекли прежде, чем он успел зайти слишком далеко в своих размышлениях. Ему доложили, что к Аливеру прибыл небольшой отряд — вуманцы, как вскоре выяснилось. Маэндер точно знал, почему антоки не напали на них, но не ожидал, что в горячке битвы акацийцы тоже это поймут. Он выругался, увидев, как бойцы Акаранов поспешно сдирают с себя одежду. Ему хотелось заорать, чтобы они прекратили. Это не спасет вас! Умрите отважно, а не с голыми задницами, выставленными на всеобщее обозрение… Тем не менее Маэндер увидел, как акацийцы мало-помалу усмирили зверей, окружив их стенами из собственных тел. Все стояли обнаженные, беззащитные, уязвимые. Именно так они погасили ярость антоков. Маэндер и подумать не мог, что такое возможно.

Он не поверил глазам, когда увидел, что Аливер нашел способ разделаться с антоками. Голый, как в первый день своего появления на свет, вооруженный лишь легким мечом и кинжалом, он проявил чудеса мужества и отваги, которые сделали бы честь самому Маэндеру. Мейнец не мог разглядеть все детали, но он видел, как Аливер прыгнул на зверя. Бой продолжался не более чем несколько секунд, а потом зверь завалился набок и затих. Другие воины из акацийской армии последовали примеру своего предводителя, и через полчаса все четыре антока были мертвы. Ликующие талайцы забрались на них и пустились в пляс.

Вечером состоялся военный совет. Генералы пытались подчеркнуть положительные стороны сегодняшнего боя. Завтра акацийцы не смогут вывести армию на поле. Офицеры оценивали потери врага в пятнадцать тысяч человек. Грандиозная цифра. Почти четверть всех их сил Акаранов. Вдобавок во время боя не наблюдалось никаких признаков магии. Возможно, акацийский чародей погиб, разорванный антоками. Или его могущество имело предел. Не исключено, что магия у него кончилась, как заканчивается все на свете.

— Аливер отсрочил свое поражение, — сказал один из генералов, — но теперь мы прикончим его. Завтра нужно двинуть на них все наши силы. Задавить массой. Даже если акацийцы не выйдут на поле — перережем их прямо в лагере. Завалим землю трупами.

Некоторые генералы согласно закивали. Еще один офицер, предваряя ответ Маэндера, проговорил:

— Не забывайте: сегодня мы не потеряли ни одного солдата. Ни единого. Даже Хэниш не управился бы лучше.

Тем не менее слова генералов не ободрили Маэндера. На сей раз его советники радовались успехам, а сам он полагал, что день закончился поражением Мейна. История об Аливере, убившем антока, разойдется по миру со скоростью эпидемии. Принц станет легендарным героем, ожившим мифом. К нему стекутся огромные массы народа, люди превознесут Аливера до небес и будут сражаться за него с фанатичной преданностью.

Тем же вечером Маэндер получил еще два сообщения, которые не прибавили ему оптимизма. Все корабли Лиги, дрейфовавшие вдоль побережья, внезапно уплыли. Они не дали никаких объяснений и проигнорировали все попытки диалога. Очевидно, Лига продала их, хотя никто не мог понять почему. Таким образом, Маэндер лишился возможности эвакуировать свою армию, если ее отбросят к морю. Хотя Маэндер ни с кем не поделился своими мыслями, он раздумывал, не приложил ли сюда руку его собственный брат. Наказание это? Или вызов?.. Глупая, сумасбродная идея, но Маэндер никак не мог от нее отделаться.

Немного позже, когда Маэндер сидел в своем шатре, глядя на неподвижное пламя масляной лампы, ему принесли еще одно письмо. Послание от Хэниша, прилетевшее из-за моря с почтовой птицей. Брат ни единым словом не упоминал о Лиге. Возможно, он и впрямь ни при чем и даже не знает о произошедшем. Хэниш с радостью рассказывал, что вернулся с материка, привезя на Акацию Тунишневр. Всех до единого. Никто не пострадал в путешествии. Предки бурлили жизнью и рвались на свободу. Хэниш временно поместил Тунишневр в подземной зале дворца, специально приготовленной для них. И очень скоро предки обретут свободу.

Таким образом, думал Маэндер, ты завершишь дело своей жизни. А я… я не сделал ничего толкового. Разве что помогал тебе сохранить и приумножить славу.

Эти мысли наполняли его унынием. Вслед за ними пришли печальные воспоминания о давних временах, когда ему было одиннадцать лет, а Хэнишу как раз сравнялось тринадцать. Отец тогда еще был жив и громогласно гордился обоими сыновьями. В честь дня рождения Хэниша Хеберен устроил для них с Маэндером мазерет, который мальчишки должны были станцевать в Калатроке перед почтенными и уважаемыми воинами. В последний раз Хэниш принимал участие в «детском» мазерете, где сражались не до смерти. Братья вооружились настоящими ножами, но под тальбами они носили кольчуги. «Сердце» было нарисовано у каждого на груди; именно туда и следовало целиться.

Оба мальчика были гибкими и стройными, оба быстро росли и стремительно взрослели. Маэндер почти догнал Хэниша в росте, был так же силен и даже подозревал, что танцует мазерет лучше брата. Он нашел тому подтверждение, когда во время танца перед прославленными ветеранами почти вытолкнул Хэниша из круга. Изначально Маэндер вовсе не собирался этого делать, просто так получилось. Однако гордость захлестнула его и от сего момента руководила всеми его действиями. Маэндер двигался все быстрее, с неожиданными сменами темпа. Он изумился тому, каким спокойным и невозмутимым осталось лицо брата — особенно учитывая, что Маэндер чувствовал внутреннее напряжение Хэниша и его досаду. Маэндер даже не пытался выиграть поединок: это было бы слишком большим оскорблением. Мальчишке хотелось, чтобы взрослые заметили его таланты, так что он слегка пустил Хэнишу кровь. Он ловко поднырнул под руку брата и задел кинжалом его левую ноздрю, а потом покосился на толпу, дабы увериться, что все заметили его подвиг. Несколько секунд спустя он позволил Хэнишу поразить его в «сердце». Маэндер уходил из круга очень довольный собой. По правилам мазерета порезанное лицо считалось сущей ерундой, и уж точно эта рана не была серьезной. Но шрам у Хэниша сохранится надолго. Эта мысль была очень приятной.

Маэндер почивал на лаврах до самого вечера, а ночью… ночью он неожиданно проснулся, ощутив внезапный укол страха. Кто-то навалился ему на спину, прижав к кровати, схватил за волосы и оттянул голову назад. Лезвие ножа коснулось горла. Прямо над ухом раздался холодный и резкий голос Хэниша:

— Только не ври, будто это вышло случайно! Любой, у кого есть глаза, все видел и все понял. Ты хотел показать мне, кто из нас лучше. Хотел, чтобы я тебя боялся, да? Только я не боюсь. Сейчас мой нож у твоего горла, братец. Он всегда там был и всегда будет. Я могу убить тебя прямо здесь, прямо сейчас, если захочу.

Маэндер не усомнился ни на миг. Словно голосом брата говорил сам Дающий — столько в нем было твердости и уверенности. Хэниш предложил Маэндеру выбор: он может умереть прямо сейчас, лишившись возможности прославить свое имя — или же согласится помочь Хэнишу изменить мир.

— Поклянись предками, что никогда не выступишь против меня. Поклянись, что всегда будешь мне подчиняться. Поклянись — и я оставлю тебе жизнь. Иначе умрешь прямо сейчас. И мне ничего за это не будет. Ты и сам знаешь.

К великому стыду Маэндера, слова полились из него словно сами собой. Возможно, именно это до сих пор заставляло его хранить верность клятве, которую он дал в ту ночь. Жгучий стыд, терзавший его и по сей день. Столкнувшись лицом к лицу со смертью, он сдался. Маэндер лежал, парализованный ужасом, страшась того, что он может потерять жизнь, не успев совершить подвигов. Да, он знал, что поддался непростительной слабости. Хэниш пригрозил ему единственной вещью, которая действительно могла напугать мейнского мужчину: умереть, не успев покрыть свое имя славой. Горькая ирония! Согласно мейнскому кодексу чести Маэндеру следовало высмеять угрозы Хэниша и отказать ему. С равнодушной улыбкой принять самый худший из всех мыслимых исходов. А он не сумел.

Может быть, Маэндер не пережил бы позора, но дальнейшее немного примирило его с действительностью. Услышав слова клятвы, Хэниш как-то разом обмяк. Маэндер услышал его резкое, прерывистое дыхание и через несколько секунд понял, что брат плачет. Горько рыдает, сотрясаясь всем телом и захлебываясь слезами. Маэндер не шевельнулся и не напомнил брату, что тот все еще держит нож у его горла… С тех пор они никогда не говорили об этой ночи, но Маэндер ни на миг не забывал о ней. Никогда.

А теперь… теперь Хэниш стоит на пороге величайшего триумфа. Маэндер же, напротив, испоганил дело, не выполнил задания. Вот и все, чего он достиг. Полного провала. Нет, это вовсе не означало поражения Мейна. Аливеру не под силу остановить Хэниша, когда тот начнет церемонию освобождения предков. Когда предки снова придут на землю, они станут неодолимой силой. Любые уловки, хитрости и стратегии, которые они с братом способны придумать, — ничто в сравнении разрушительной яростью возрожденных Тунишневр. Удерживая армию Аливера на севере Талая, Маэндер помогал брату без помех выполнить задуманное. Не так уж мало, конечно. Однако беда в том, что сам Маэндер Мейн так и не займет достойное место в этом мире. Не покроет себя неувядаемой славой. Не останется в истории. Кто вспомнит о нем? Кто будет воспевать Маэндера, когда Хэниш достигнет того, к чему его народ стремился более двадцати поколений? Брат был прав: его клинок по сей день остался у горла Маэндера. С той ночи — и навсегда.

Поразмыслив над этим, Маэндер решил, что остался только один достойный способ обелить себя. Он прикажет генералам повременить с завтрашним наступлением. Маэндер собирался начать утро немного иначе. Он знал, что не переживет этот день, но не важно. Если он присоединится к сонму живых мертвецов, то будет освобожден заодно с ними в ближайшие дни. Маэндер станет одним из Тунишневр, одним из предков, которых брат обязан почитать. В любом случае слишком уж долго он тянул, пора увидеть лицо врага. Сам Хэниш — и тот никогда не встречался с Акаранами на поле боя. Если Маэндеру удастся выполнить свой план, даже Хэниш не сумеет отобрать у него славу.

Выйдя на следующее утро из шатра, Маэндер был абсолютно спокоен. Никакие мысли и чувства, бурлившие внутри, не отражались на неподвижном лице. Он держался и вел себя как обычно. Маэндер покинул лагерь вместе с небольшим отрядом личных телохранителей-пунисари. Они шли по полю под косыми лучами восходящего солнца. Высокие, статные воины с загорелыми лицами, бесстрастные, словно каменные изваяния. Их волосы цвета бледной соломы, ниспадавшие ниже плеч, были спутаны — по традиции, долженствующей напомнить о тех временах, когда предки уходили в далекую северную ссылку. Все спутники Маэндера знали, куда и зачем они идут, но никто из них не колебался ни секунды. Маэндер стянул вместе три свои косицы с вплетенными в них разноцветными лентами, которые обозначали число людей, убитых его рукой. Маэндер был одет в серую тальбу; единственное его оружие — илахский кинжал — покоился в ножнах на животе.

Маленький отряд пересек поле, перекореженное недавней битвой, и приблизился к акацийскому лагерю. Маэндер нес в руке знамя парламентера. На его губах блуждала странная улыбка, а лицо выражало смирение и покорность судьбе.