Таддеус Клегг мог назвать себя счастливым человеком. Он с восхищением и гордостью наблюдал, как взрослеет Аливер Акаран. Пожалуй, никто, кроме старого канцлера, не понимал, как сильно принц стал похож на своего отца — тембром голоса и осанкой, чертами лица и карими глазами, умом и жаждой деятельности. Аливер напоминал Леодана в юности, однако он не просто унаследовал черты отца, а довел их до совершенства. Леодан обдумывал реформы, мечтал о справедливости, жаждал действовать, но никогда ничего не предпринимал. Аливер жил и дышал всем этим, боролся за то, чтобы мир стал лучше.

Таддеус был растроган молчаливой готовностью Аливера взять на себя всю ответственность за происходящее. Теперь, однако, все изменилось. После возвращения от сантот принц окончательно обрел уверенность в себе. Аливер попросил Санге отдать ему Королевский Долг, и вождь, не колеблясь ни секунды, вернул меч принцу. Клинок на поясе стал последним штрихом к образу истинного героя.

Первая же задача, вставшая перед Аливером — привлечь на свою сторону халали, — оказалась отнюдь не легкой. Принц отказался помогать им в междоусобной войне с соседями. Вместо этого Аливер убедил племена позабыть мелкие раздоры. У них был общий враг, гораздо более страшный, нежели любая угроза, которую одно племя Талая могло представлять для другого. Победа над Хэнишем Мейном, доказывал принц, поможет людям изменить мир и собственные судьбы. Аливер обещал, что, став королем, будет помнить каждое деяние, совершенное для него и совершенное против него. Он наградит всех союзников, дарует каждому именно то, что ему потребно. Халали, сказал Аливер, могут стать величайшими племенем Талая, а могут оказаться отщепенцами, чье мнение в новом мире не будет играть никакой роли. Будущие поколения осмеют халали — людей настолько слепых, что они не сумели разглядеть надвигающиеся грандиозные перемены и потому утратили право голоса. Нелегко было говорить такие вещи, глядя в лицо Обадала, но Аливер сумел это сделать.

Канцлер получал доклады из первых рук обо всех важных событиях. Когда принц вернулся из земель халали и начал продвижение на север, Таддеус наблюдал за этим самолично. В войско Аливера постоянно вливались все новые и новые бойцы. Каждый день люди собирались послушать принца, когда он излагал новоприбывшим свои планы и устремления. Аливер говорил с пылом истинного пророка, развивая и углубляя свои теории. Принц высказывал такие мысли и идеи, которых Таддеус не ожидал, не взращивал в Аливере и даже не представлял, что они могут возникнуть. Тем не менее намерения принца были благородны, и канцлер не находил поводов для критики.

Обещая вознаградить своих сторонников, Аливер имел в виду не традиционные способы — не богатство, не власть одного племени над другим, не привилегии. Он хотел сломать старые стереотипы, уничтожить мировой порядок, прогнивший до самой сердцевины. Аливер убеждал слушателей, что все народы — Талая ли, Кендовии, Ошении, Сениваля и любые другие — могут мирно сосуществовать друг с другом. Стать большой единой семьей. Они не обязаны любить соседей или отдавать им что-то без надежды на достойную компенсацию. Однако же они могли бы сидеть за столом переговоров и проводить в жизнь политику, которая шла бы на благо всем. Каждый народ будет процветать в своей земле и радоваться достижениям соседей. Неужели это невозможно?

— Эдифус был неправ, — сказал однажды Аливер. — И Тинадин был неправ. А последующие поколения унаследовали мир со всеми созданными ими несправедливостями и принимали их как должное. Мой отец, Леодан Акаран, хотел вырваться из порочного круга, покончить с тиранией и переустроить мир. Он знал, что в Акацийской империи творится много зла. Я тоже чувствовал это — сознавал в глубине души, даже не зная фактов. Я не видел этой грязи, потому что окружающие всеми силами старались скрыть ее от меня. А потом пришел Хэниш Мейн. Большее зло, которое сожгло землю и оставило ее в пламени. Искаженной и исковерканной. Я ненавижу Хэниша Мейна за зло и страдания, причиненные миру. Мне горько сознавать, что я буду вынужден просить тысячи и тысячи людей отдать жизни в борьбе с ним. Впрочем, есть одна вещь, за которую я благодарен Хэнишу Мейну: он разорвал эту цепь правления Акаранов. Он побудил нас к действию. Он заставил нас понять, что пора переиначить мир. Сам Хэниш не начал новую эру. Он всего лишь пауза между двумя фразами. Древние Акараны произнесли свою — это были слова о горе и несправедливости. Я и те, кто придет вслед за мной, — мы скажем свою фразу: о чистом мире и праведной жизни.

…Хэниш Мейн — не более чем пауза между двумя фразами… Таддеус и представить не мог, что Аливер зайдет так далеко. Однако принц не остановился и здесь. Он обещал изничтожить систему рабского труда на рудниках. Он поклялся покончить с Квотой и торговлей мистом. Он дал слово, что будет править честно и справедливо, учитывая всех народов — насколько это возможно. Аливер не желал верить, будто горстка богатеев и миллионы бедняков, гнувших на них спину, — естественный порядок мироустройства. Принц любил и уважал предков и никому не позволил бы сказать иного. Однако признавал, что они были неправы, соорудив подобную систему. Именем всех Акаранов и ради них он создаст новый, лучший мир.

Какие бы сомнения ни терзали Аливера прежде, теперь они исчезли без следа. Они пропали, как пропал юношеский жирок с его стройного тела. Принц был неутомим; его энергия и энтузиазм, казалось, не имели предела. Лишь иногда, по вечерам, оставаясь в компании близких людей, Аливер позволял себе выказывать усталость, беспокойство. Впрочем, думал Таддеус, этого следовало ожидать.

К тому времени как армия достигла широких равнин, которые простирались на север до самого Бокума, многие называли Аливера не только Королем Снегов. Некоторые считали его пророком Дающего. До сих пор никто, рассуждали люди, не сумел донести правильные и справедливые слова до столь многих ушей. Сам Дающий говорит устами Аливера Акарана. Грядет священная война, где создатель увидит праведных. Может быть, после победы Дающий вернется в мир и снова будет жить среди людей…

Принц никогда не делал подобных заявлений сам, но идея укоренилась и распространялась по талайским равнинам подобно пожару. Она перетекала от человека к человеку, от селения к селению. Перепрыгивала горные кряжи и переплывала моря. Люди старались уловить любой отзвук речей молодого Акарана. Они с жадностью впитывали его слова и шли вперед с ясными глазами. Вдобавок ко всему прочему очень многие избавлялись от пристрастия к мисту. Таддеус иногда просыпался по ночам, раздумывая о том, что события катятся вперед слишком быстро. Это пугало его, но пути назад уже не было.

Порой канцлер все еще давал советы будущему королю, но мало-помалу Таддеус становился проводником идей Аливера, а не наоборот. Канцлер занимался связями с большим миром, задействовав все каналы, которые у него были. Благодаря его действиям пробуждалось до сей поры скрытое сопротивление. Люди во всех уголках империи узнавали, что Аливер Акаран явил себя миру, — и выходили из подполья. Едва ли не каждый, день канцлеру доносили о новых событиях и происшествиях. Диверсии. Удары партизанских отрядов по армейским частям Мейна. Нападения на торговые караваны. Подожженные форты. Восстания на рудниках. Аливер хотел отравить мейнцам жизнь всеми доступными способами. Однако эти акции членов сопротивления пока не перерастали в крупномасштабные боевые действия. Принц приказал не торопиться. Он хотел, чтобы борьба велась в каждом уголке мира, и одновременно с этим готовил свою армию к главному удару. В скором времени войска двинутся из сердца Талая — огромная сила, которую Хэниш Мейн не сможет оставить без внимания. Ему придется встретиться с Аливером на поле боя. И на этот раз битва состоится.

Солдаты Аливера говорили на разных языках, придерживались разных обычаев и традиций, воевали разными способами. Здесь были юноши и старики, мужчины и женщины, бывалые воины и желторотые новички. Рыбаки и ремесленники, рудокопы, пастухи и земледельцы — люди всевозможных профессий. Превратить эту разношерстную толпу в настоящее войско представлялось непростой задачей. Хэниш никак не препятствовал их продвижению на север, но стягивал свои воинские подразделения из провинций к центру. Аливеру доносили, что вождь мейнцев собирает армию на талайском побережье. Время сражения неумолимо приближалось.

К счастью, Лика Алайн вспомнил свои старые навыки бойца и командира. Легенда о генерале, спустившемся с гор верхом на шерстистом носороге, отнюдь не была забыта. В конце концов, именно Лика Алайн первым из людей одолел в бою нюмрека. Он пережил свою армию и сражался во многих битвах первой войны. Алайн постарел, но до сих пор оставался боевым генералом и обладал немалым авторитетом среди солдат. Он взялся натренировать армию Аливера и готов был принять на себя командование.

Первым делом Алайн разбил войско на отряды, сообразно с опытом и умениями людей. Он велел офицерам подумать, как можно рационально использовать каждого человека, дабы усилить всю армию. Генерал упростил боевые команды, выбрав самые четкие слова, доступные носителю каждого из языков — с тем, чтобы представителю любого племени было нетрудно запомнить их и понять в бою. Алайн проводил строевые учения, превращая пеструю толпу людей в боевые отряды. Он устраивал сражения тупым оружием, где новички встречались с бывалыми ветеранами, и на примере этих битв показывал, как выглядят две армии, столкнувшиеся друг с другом. Генерал заставлял людей работать с полной отдачей, но всегда знал, когда нужно остановиться, чтобы солдаты не падали от усталости во время дневных переходов. Новых людей принимали в армию без проволочек и сразу же распределяли в отряды, чтобы они без промедления приступали к тренировкам. Разумеется, генерал понимал, что, как бы он ни старался, его войско не сравняется выучкой с бойцами пунисари или нюмреками, но этого никто и не ожидал. Он подготовил солдат так хорошо, как только мог, невзирая на то, что пришлось позабыть все акацийские воинские традиции и целиком переделать систему учений.

Что до самого Аливера, то более всех успехов армии, вместе взятых, его ободряло присутствие Дариэла. Брат был для принца ни с чем несравнимой моральной поддержкой. В ночь приезда младшего принца Таддеус кинулся в шатер совета и увидел двух братьев, сомкнувших объятия. Они, должно быть, стояли так уже довольно долго. Чуть погодя молодые люди сели на табуреты, по-прежнему держась за руки, и шепотом говорили о чем-то. Таддеус робко приблизился к ним. Он не знал, как вести себя, и не лучше ли будет уйти, но тут Аливер поднял взгляд. Он притянул к себе старого канцлера и крепко обнял его. Дариэл приветствовал канцлера грустной улыбкой. Таддеус последний раз видел юного принца, когда тот был еще ребенком. Теперь он стал мужчиной, хотя где-то в глубине его глаз по-прежнему прятался мальчишка. Таддеус успел шепотом поздороваться с Дариэлом, прежде чем эмоции нахлынули на него. У Таддеуса перехватило горло, и он уже не мог говорить…

Теперь братьям предстояло познакомиться заново, вращаясь в бурном водовороте каждодневных событий. Они много времени проводили вместе, сидели рядом на советах, совместно принимали решения, делились опытом, обретенным за годы разлуки. Таддеус часто думал, существуют ли какие-нибудь разногласия между ними. Не окажется ли, что братья стали чужими людьми? Не возникнет ли размолвок и соперничества — особенно учитывая, что один из них в скором времени может сесть на трон? Аливер и Дариэл вели очень разную жизнь и по-разному видели мир. Так не станет ли это камнем преткновения? Впрочем, Таддеус не замечал ничего подобного. Принцам было непросто приладиться друг к другу, но с каждым днем они становились все ближе. Возможно, Леодан правильно воспитал их с самого раннего детства, так что это двое пронесли братскую любовь через все долгие годы разлуки.

Как-то вечером Таддеус задержался у шатра Аливера. Ему хотелось узнать, о чем говорят между собою принцы. Сперва он вовсе не собирался подслушивать и, уж конечно, не имел дурных намерений, но когда до него донесся тихий голос Аливера, канцлер замер у входа. Таддеус с изумлением отметил, что интонации принца весьма отличались от обычных. В его голосе были искренность, откровенность, открытость. Человек разговаривал со своим братом — одним из немногих людей в этом мире, от которого не нужно скрывать ничего.

Аливер рассказывал, как трудно ему было понять талайскую культуру. Как нелегко пришлось поначалу в этой стране. Сперва он стыдился своей бледной кожи, прямых волос и тонких губ. Он побрил голову, старался как можно чаще находиться на солнце, даже надувал губы, чтобы они казались полнее — особенно когда разговаривал с молодыми женщинами. К счастью, все это давно прошло. В последние годы его уже не беспокоил цвет кожи. Аливер знал, кто он таков, знал, что должен делать. И наконец, Аливеру выпал шанс посмотреть на Дариэла. У него снова была семья. Такой чудесный подарок сделали ему канцлер и генерал Алайн.

— В общем, спасибо тебе, что выжил, — сказал он, смеясь. — Будь добр, продолжай в том же духе.

Дариэл не остался в долгу. Он, ничего не утаивая, поведал брату о своей жизни среди пиратов. Признался, что порой одиночество и страх не давали ему покоя. Вокруг всегда были люди, товарищи, приключения, и все же принц чувствовал, что он один. Дариэл любил всех своих друзей, особенно Валя. Гигант заменил ему потерянного отца, насколько это вообще было возможно. Он воспитал Дариэла, сделал его таким, каков он есть сейчас. Валь очень многое дал приемному сыну. Возможно, больше, чем Дариэл мог вернуть…

— Не знаю, — сказал он, — чем я заслужил такой подарок судьбы. Просто не представляю.

— Валь тоже выбирал для себя, как и любой из нас, верно? — спросил Аливер. — Может быть, так он нашел свой путь, нашел смысл в жизни. Мне кажется, очень многие люди больше всего боятся… ну… оказаться недостойными доверия тех, кто их любит. Конечно, от этого наша жизнь становится сложнее. Ты и я — мы должны стать лучше, чем могли бы быть, тогда и мир вокруг нас станет лучше. Все мы звенья цепи, правда?

Слушая это, Таддеус понял, что принц в какой-то мере говорит и о нем — и несколько смутился. Вдобавок канцлер знал, что независимо от того, сколько он сделал для своих подопечных, ему никогда не удастся в полной мере завоевать доверие принцев Акаран, такое, какое они испытывали друг к другу. Казалось, он унаследовал чувство Леодана к этим детям, добавил его к своему собственному и заполнил этой смесью пустоту, оставленную смертью жены и сына. Он был отцом и дядей, плакальщиком и кающимся грешником — все разом. Слишком сложная комбинация для одного человека.

Что ж, подумал Таддеус, подходящее наказание за преступления…

Младшему Акарану еще только предстояло войти в курс дела и узнать все обстоятельства, чтобы с полной отдачей включиться в процесс подготовки. Таддеус стал преемником Лики Алайна и взялся просвещать юношу. Однажды вечером, когда войско встало лагерем в сотне миль от Бокума и побережья Талая, канцлер сидел в шатре вместе с Дариэлом, Аливером и Келисом, который в последнее время все чаще казался канцлеру третьим братом. Дариэл интересовался нюмреками. Он был наслышан об этих созданиях, но никогда не видел их. Принц спросил, правда ли то, что о них говорят.

— Смотря по тому, что тебе рассказывали, — отозвался Таддеус. — Кое-что наверняка правда. Кое-что — наверняка нет.

— Ну, например: их действительно изгнали из родных земель? — спросил Дариэл. — Мне говорили, будто именно поэтому нюмреки прошли через Ледовые Поля и примкнули к Хэнишу.

Таддеус кивнул.

— Те, кого акацийцы так никогда и не сумели одолеть на поле боя, пришли в наши края как побежденный народ. Они убегали от кого-то или чего-то, внушавшего им такой страх, что нюмреки предпочли ринуться в неизвестность. — Канцлер помолчал, позволяя слушателям осознать сказанное. — Мы знаем о собственном мире далеко не все. В нем больше ужасов, чем кажется на первый взгляд. Однако ж пусть эти мысли не отвлекают вас от основной задачи. В данный момент наш враг — Хэниш Мейн. Если мы не сумеем победить его, то уже не придется волноваться о том, что готовит нам будущее.

— И все-таки, — сказал Дариэл, — если нюмреков не смогли одолеть в первую войну, как мы собираемся управиться с ними сейчас?

Дариэл задал вопрос Таддеусу, но канцлер переадресовал его Аливеру. Старший принц сидел на трехногом табурете, наклонившись вперед и расставив ноги; он упер локти в колени и массировал лоб кончиками пальцев. Аливер чуть заметно кивнул, показывая, что услышал вопрос, и подпер голову кулаком. Таддеус с беспокойством посмотрел на него; сегодня что-то угнетало принца более, чем обычно.

— Я не уверен, — наконец сказал Аливер. — Мне не нравится такой ответ, но это правда. Я хотел бы иметь перед глазами полную картину, прежде чем посылать людей на смерть. Собрать все кусочки мозаики…

— Ты не можешь, — откликнулся Келис. Из уважения к собеседникам он говорил по-акацийски. — Если ждать, пока все расставится по местам, пройдет вечность. Некоторые вещи известны нам только отчасти или неизвестны вовсе. Болтают, будто у мейнцев есть твари, которых им подарили Лотан-Аклун. Антоки — так они называются, но никто толком не знает, что это такое. Мы тоже не можем узнать, но и медлить нам нельзя.

Слова талайца повисли в воздухе. Аливер помолчал, не соглашаясь, не споря с ним.

— Еще есть сантот, — медленно проговорил он. — Из-за них я не стал тормозить события, хотя, на мой взгляд, они развиваются слишком быстро. Я знаю силу чародеев и верю, что они способны помочь. Не могу сказать, как именно, но если кто-то и может управиться с нюмреками, то только они. Если сантот присоединятся к нам, то найдут способ…

— Если присоединятся? — переспросил Дариэл. — Иначе сказать: есть вероятность, что этого не будет?

— Сантот обещали помощь, но поставили условие. Я обещал отдать им «Песнь Эленета». Она нужна чародеям, чтобы их магия работала правильно. Сантот не покинут свой дом на юге, пока я не сообщу им, что нашел книгу.

— Но мы с каждым днем уходим все дальше к северу, — заметил Дариэл.

— Расстояние не имеет значения. Я могу связаться с магами в любой момент. Эта связь не ослабевает с пройденными милями. Поверь: сантот могут слышать меня, если я направляю им свои мысли. Так же и я получаю их послания, когда они хотят, что-нибудь сказать мне. Проблема лишь в том, что книга сама не появится. Я понятия не имею, где она, и никто не спешит поведать мне об этом. Я ничего не сказал нашим людям о договоре с чародеями. Я решил, что просто призову сантот — не важно, найдется книга или нет. Я думал: когда они явятся, им ничего не останется, как помочь нам. А потом, после победы, я разыскал бы «Песнь Эленета» и отдал им. Я бы непременно выполнил обещание — просто поменял бы порядок действий, но… теперь я не уверен.

— Что же изменилось? — спросил Таддеус.

Очевидно, Аливер заговорил именно о том, что тревожило его в последнее время. Канцлер сожалел, что не вник в проблему раньше. В молодости, когда он был проницательнее и обладал более острым умом, Таддеус ухватывал такие вещи мгновенно. Ожидая ответа принца, он корил себя за то, что был слишком беспечен и вовремя не обратил внимания на настроение своего подопечного.

Аливер выпрямился и поднял взгляд, словно очнувшись от глубоких раздумий. Он потер глаза кончиками пальцев и проговорил:

— Люди начали массово отказываться от миста… потому что сантот помогают им. Я сказал им, что не могу вести на войну армию, которая вся поголовно каждую ночь впадает в наркотический транс. Тогда сантот произнесли заклинание. Я слышал его у себя в голове и чувствовал, как оно скользит по земле. Каждую ночь оно ползло, словно тысяча змей, и каждая искала своего… реципиента.

— Невероятно, — пробормотал Дариэл. — Я слышал, как люди освобождались от зависимости, но…

— Да, невероятно, — кивнул Аливер и замолк. Он медлил некоторое время, очевидно, пытаясь найти подходящие слова, чтобы выразить свои мысли. Принц поводил руками в воздухе, будто собираясь объяснить эти мысли жестами, но потом отказался от бесплодных попыток и положил ладони на колени. — Я ощущаю, что заклинание искажено. Сантот не раз говорили мне… Не знаю, как лучше объяснить. На самом деле, я не понимал их язык… да это и вообще не язык. Он больше похож на музыку — как будто голоса выпевают мелодии из миллионов разных нот. И каждая нота — слово, но они не похожи на слова…

Аливер обвел взглядом окружающие его лица, надеясь, что собеседники поняли его лучше, чем он понял себя сам. Однако все взгляды выражали лишь недоумение, и Аливер разочарованно покачал головой. Таддеусу казалось, что он догадался о сомнениях принца. Он не стал вмешиваться — хотя и собирался, — а задумался, чувствуя, как разрозненные обрывки мыслей мало-помалу оформляются в стройную идею.

— Я не могу этого объяснить, — продолжал меж тем Аливер, — но в любом случае сантот оказались правы. Заклинание исказилось. Сантот не хотели превращать насылаемые мистом видения в кошмары, но так вышло помимо их воли. Вместо прекрасных грез, которые обычно дает мист, курильщики видели воплощения своих самых ужасных страхов и слабостей. Это превратилось в такую пытку, что люди боялись наркотика больше, чем мучений, связанных с отказом от него. Он пугал их так, как не пугала даже перспектива навсегда потерять волшебные сны. Понимаете? Да, в конечном итоге это принесло плоды, но сантот хотели спеть совсем другую песню. Они пытались воздействовать мягко, без таких вот жестокостей. Однако к тому времени, как заклинание достигло цели, оно преобразилось в нечто жуткое. Теперь представьте, что может произойти, когда сантот обрушатся на наших врагов, убивая и калеча их своими заклинаниями. Они будут петь о смерти и разрушении. И если эта песня тоже исказится… мне страшно подумать, какой она станет.

Вот оно, подумал Таддеус. Он сам не сказал бы лучше. Ответа на вопрос у него не было, и канцлер сидел в тишине — так же, как и все остальные.

— Знаете, — ухмыльнулся Дариэл, — если война закончится благополучно для нас, это будет самая что ни на есть удивительная история. Ее поставят на полку рядом со «Сказанием о двух братьях», как и говорил папа. Помните? «Самая изумительная легенда еще не написана, но когда это случится, она займет достойное место рядом с преданием о Башаре и Кашене».

— Я теперь понимаю историю о двух братьях совершенно иначе, — откликнулся Аливер.

Он принялся объяснять, что рассказали ему сантот, но Таддеус почти не слушал его. В тот миг, когда Дариэл произнес свою фразу, канцлер вдруг понял нечто очень важное. Холодок пробежал по спине, и Таддеус вздрогнул. В голове отдавались слова Леодана, произнесенные незадолго до смерти. Король тогда говорил о другом, но теперь кусочки головоломки внезапно встали на место…

Кто-то подошел к шатру. Стражник, стоявший у входа, спросил, по какому делу. Ему ответил женский голос. Таддеус не разобрал слов, но решил, что понял ситуацию. Принцы молоды, красивы и влиятельны. Разумеется, немало женщин добивались их внимания. Удивляло, скорее, то, что ни один из братьев не выказывал…

Женщина что-то крикнула. Таддеус снова не уловил слов, но Аливер и Дариэл вдруг вскочили на ноги и кинулись к выходу. Не успел Таддеус опомниться, как оба брата исчезли. Канцлер сидел в шатре, слушая восторженные крики снаружи. Он поднялся с места, лишь когда Дариэл окликнул его. Откинув занавес входа, в свете факелов и звезд Таддеус увидел обоих принцев, обнимавших молодую женщину. Она была опалена солнцем, как и они; так же гибка и сильна. На поясе у нее висели парные мечи пунисари, и это оружие так удивило канцлера, что он не сразу понял главное.

— Таддеус, — сказал Аливер, — посмотри, это же Мэна!

Во имя Дающего — когда он успел стать таким тупицей?! Таким медлительным? В какой момент его глаза утратили способность ухватывать самое важное? Мэна. Это была Мэна. Она высвободилась из объятий братьев и пошла к Таддеусу. Девушка двигалась плавно и уверенно, положив ладони на рукояти мечей, так что на миг Таддеусу почудилось: она хочет убить его. Мэна, которая всегда была самой энергичной из королевских детей. Мэна, понимавшая людей интуитивно, даже будучи ребенком. Мэна… Старый канцлер боялся, что потерял ее навсегда. Она не раз приходила к Таддеусу в снах и перечисляла его преступления — одно за одним, загибая свои маленькие пальчики. Теперь Таддеус стоял перед нею, не дрогнув. Он был готов безропотно принять любую кару, которую Мэна изберет для него.

Если девушка и помнила о предательстве канцлера, она не подала виду. Мэна распахнула объятия, прижалась к груди Таддеуса и обвила его руками, уткнувшись лбом в шею. Глаза канцлера мгновенно наполнились слезами, и он запрокинул голову, не позволяя им выскользнуть наружу. Отступив на шаг, Мэна провела ладонями по щекам Таддеуса и наклонила его голову вперед, так что слезы все-таки потекли по щекам…

— Ничуточки не изменился. — У Мэны был непривычный акцент — мягкий говор жителей Вуму, звучавший в ее устах нежной музыкой. — Ни одной новой морщинки. Ни пятнышка, ни веснушки, которые я не помнила бы.

Таддеус сдался. Он оставил попытки скрыть эмоции и полностью отдался на их волю — даже более, чем при встрече с Аливером или Дариэлом. Трое из детей Леодана воссоединились. Они — все они — были живы! Слишком много радости, и облегчения, и печали, чтобы удержать это в себе. Он не стал сдерживаться.

В ту же ночь Таддеус покинул лагерь. Это не было спонтанным решением. Или, во всяком случае, так говорил себе канцлер. В глубине души он давно уже понял, что ничем более не способен помочь Аливеру на тропе его судьбы. Победит ли принц или потерпит поражение — он примет любой исход. Аливер имел все, чтобы выиграть войну, кроме одной-единственной вещи. Ему нужна была книга. Книга, которая поможет чародеям плести заклинания на благо армии Акаранов. Таддеус знал, что никто не преуспеет в поисках «Песни Эленета» более, чем он сам.

На рассвете, задолго до восхода, Таддеус Клегг отправился за книгой. Его путь лежал на север — к Акации и дворцу, где, как он надеялся, по сей день хранится древний фолиант.