Мэна всегда узнавала заранее, что мейнцы собираются спуститься к ней. Она слышала стук их тяжелых сапог на узкой деревянной лесенке. Маэндер входил первым, в сопровождении своей тени — акацийского ренегата по имени Ларкен. Они останавливались в дальнем конце каюты, чуть раскачиваясь в такт с движениями корабля, и смотрели на Мэну с озадаченным выражением на лицах. Мейнцы никак не могли понять, почему им удалось так легко захватить жрицу. Несколько раз они спрашивали Мэну, зачем она пришла тем утром в дом градоначальника. Девушка неизменно говорила одно и то же: она прослышала, что чужеземцы ищут ее. Эти простые слова вызывали усмешку на лице Маэндера, и он многозначительно переглядывался со своим приятелем.

Разумеется, на деле все было гораздо сложнее, но Мэна не видела необходимости разъяснять подробности. Мейнцы везли ее обратно к центру мира, в Акацию. Именно это ей и было нужно. Сами того не сознавая, они действовали по ее воле. Впрочем, Мэна понимала, что лучше не распространяться о таких вещах. Она ничего не рассказала мейнцам о событиях, непосредственно предшествующих ее появлению у градоначальника. Если б они не уехали столь поспешно, то могли бы узнать гораздо больше, но Мэну вполне устраивало нынешнее положение Дел. Мейнцы видели перед собой молодую женщину — миниатюрную, почти крошечную. Она сидела спокойно, выпрямив спину, обряженная в нелепые одежды из птичьих перьев. Скромная жрица, которая вела уединенный образ жизни. Несомненно, мейнцы знали, что она девственница, и с увлечением обсуждали этот факт.

Они и понятия не имели, что Мэна вернулась с Увумаля среди ночи. Выбравшись на берег, она направилась в город, держась городских окраин и прячась в тенях. Мэна сильно прихрамывала на правую ногу, все ее тело было покрыто синяками; что-то сдавливало грудь. Возможно, она переломала ребра, падая с дерева. Или подхватила воспаление легких, пока брела по холодному, мокрому лесу, волоча за собой тяжелую тушу, а потом плыла по исчерченному дождем морю обратно к Вумейру. Трудно сказать наверняка.

Тихий сонный Руинат был укутан черным одеялом ночи и тяжелых туч. Вода скапливалась в колеях от телег, отпечатках ног на дороге, в любых углублениях. Мэна шла, не обращая внимания на лужи, просто пересекала их, временами по щиколотку погружаясь в воду и жидкую грязь. Меч был привязан к ее спине, а за собой она волокла огромную тушу — такую тяжелую, что едва ухитрялась переставлять ноги. Веревку Мэна несколько раз обернула вокруг талии и перекинула через плечо. К другому концу была привязана мертвая птица с крыльями, крепко примотанными к туловищу. Мэна несла ее домой как подношение, дар людям Вуму. И пусть они сами решат, что с ней делать.

Забраться на ступени храма оказалось почти непосильной задачей. Туша цеплялась за все углы и выступы. Мэна согнулась в три погибели, волоча ее за собой вверх по лестнице. На верхней площадке она отвязала веревку от талии и закинула на резное каменное изображение Майбен. Потом навалилась на веревку всем весом и тянула, тянула, тянула, пока орлица не приподнялась над землей. Тут Мэна и оставила ее — просто бросила веревку и ушла прочь.

Мэна проскользнула в дом, стараясь двигаться как можно тише. Она знала, где спят служанки, и была уверена, что ее отсутствие ничего не изменило. Тем не менее в доме был кто-то еще. Человек, спавший в одной из комнат. Мелио… Мэна слышала его дыхание и чувствовала его запах в воздухе. Она не ожидала этого. Не учитывала его в своих дальнейших планах. И все же Мэна знала, что не может уйти просто так. Она обязана что-то сказать ему на прощание, оставить некий знак. Иначе ей не будет покоя. Надо как-то отблагодарить его за все, что марах для нее сделал.

Мэна быстро написала записку и, прижав клочок бумаги к груди, осторожно вошла в комнату. Девушка старалась дышать тихо и двигалась неслышно — как она умела, если было необходимо. Прислонив меч к стене, Мэна приблизилась к спящему. Его ни в коем случае нельзя разбудить, иначе все планы пойдут прахом. Сложенный листок бумаги лег на тюфяк под рукой Мелио. Понимая, что рискует, Мэна все же позволила себе задержаться на несколько секунд и немного постоять рядом с Мелио. Она любовалась его спокойным, умиротворенным лицом и более не удивлялась тому, что эти черты так ее притягивали. Хотя Мелио не был писаным красавцем, Мэна не видела лица, которое нравилось бы ей больше, чем это. По крайней мере с тех пор, как она последний раз смотрела на отца, рассказывающего ей мифы из древних времен.

Впрочем, чувство, которое она испытывала к Мелио, совсем не походило на привязанность к отцу. Мэна знала, что люди называют это чувство любовью. Она все поняла еще прежде, чем вошла в комнату.

Мэна любила его. Любила так сильно, что если б она разбудила Мелио, то никогда бы уже не смогла выполнить свой план. Потому-то Мэна и ушла, не потревожив его сна. Лишь оставила записку, где неровными, скачущими буквами написала по-акацийски:

Чуть ниже она добавила еще две строчки. Не запоздалую мысль, а скорее постскриптум:

Мэне понадобилось еще несколько часов, чтобы должным образом подготовиться. Требовалась одна последняя хитрость, которая помогла бы ей выполнить план. Мэна тихо проскользнула в гардеробную, разделась, вымылась в бассейне с ароматной, пахнущей цветами водой и облачилась в наряд богини. Она накинула многослойные оперенные одежды и на ощупь наложила грим. Под утро, наконец удовлетворенная своим внешним видом, Мэна прямиком отправилась к дому градоначальника, где спали мейнские гости.

Все остальное произошло быстро. Маэндер задал Мэне всего несколько вопросов — только чтобы наверняка определить ее личность. Через полчаса она уже была на их корабле, и тот отвалил от причала, едва начался отлив. Мэна ощутила качку, когда корабль покинул мелкие воды гавани и понесся по крутым волнам, которые в то время года катили с юга на север.

Казалось, Маэндеру нравится проводить время в обществе Мэны и задавать ей вопросы, хотя она не могла сказать ему ничего нового — такого, чего мейнец не знал бы сам. Она понятия не имела, где сейчас ее братья. Все, что Мэна выяснила о своих родственниках, ей поведал Мелио, а он знал немного. На самом деле Маэндер рассказал Мэне гораздо больше, чем она ему. Так Мэна выяснила, что Аливер живет и здравствует в Талае. Он начал собирать армию в сердце этих земель и теперь постепенно продвигался на север вместе с войском, которое росло день ото дня.

— Говорят, он стал славным оратором, — сказал Маэндер. — Колдуны наложили на него какое-то заклятие, и теперь Аливер поднимает народ на борьбу одними только словами. Обещает освободить империю от угнетения, от рабского труда, от непомерных налогов, даже от Квоты. Странное дело. Похоже, твой братец позабыл, что именно его предки установили в мире такой порядок.

Был еще один слух — неподтвержденный пока, но правдоподобный, — будто к Аливеру недавно присоединился Дариэл. До недавних пор, сказал Маэндер, младший Акаран был обычным пиратом и разбойничал в Серых Валах. А Коринн подарили Хэнишу, и тот приспособил ее для постельных утех.

— Многие за глаза называют принцессу шлюхой вождя. Я сам, разумеется, никогда так не говорил.

— Верно, — кивнул Ларкен. — Если бы ты хотел ее как-нибудь назвать, то сказал бы это в лицо.

Слушая рассказы мейнца, Мэна едва умудрялась сдерживать бурлящие чувства. Впрочем, она уже нашла способ справляться с ними. Пока Мэна тащила по лесу труп Майбен, ее преследовали воспоминания детства: били ее, как древесные ветки, впивались, словно кровососущие насекомые. Дорогой Мэна даже разговаривала с братьями и сестрой — рассказывала им о себе, спрашивала, кем они стали, старалась понять, есть ли у них шанс воссоединиться и стать такими же, как прежде. Разумеется, нет. Ничто уже не будет как прежде. Мог ли кто-нибудь представить, что она станет той, кто она сейчас? Родные тоже наверняка сильно переменились. Тем не менее Мэна решила, что в ее душе нет места сомнениям: она будет любить их всех, несмотря ни на что.

Маэндер высадился в Аосе. У него были здесь какие-то дела. Впрочем, мейнец сказал, что успеет вернуться на Акацию вовремя. Мэну он оставил на попечение Ларкена. Выйдя из тени Маэндера, акациец изменился. Он по-прежнему был чванлив, высокомерен и самодоволен, но все это отвечало его характеру. Перемена произошла где-то внутри. Теперь Ларкен вел себя как свободный человек, а не просто лизоблюд и прихлебала. Невзначай брошенные слова намекали на его пренебрежение властью Маэндера, хотя Мэна не понимала, почему ей так кажется. На самом деле Ларкен не сказал ничего напрямую, просто что-то в его поведении и манере держаться наводило на подобные мысли.

Вечером того дня, когда они отплыли из Аоса, Ларкен пришел к ней в сопровождении нескольких слуг-акацийцев. Мэна уже заметила, что все слуги на корабле — уроженцы Акации, а большая часть команды — талайцы. Только капитан, его первый помощник и стражники-пунисари были мейнской крови. Слуги расставили подносы с сырами, оливками и маленькими жареными рыбками, принесли графин лимонного вина.

— Почему бы нам не поужинать вместе? — сказал он. — Завтра мы будем в Акации и, возможно, никогда больше не увидимся.

Мэна не видела причин для отказа. Нельзя сказать, что девушке нравился Ларкен, или ее привлекала его компания. Он понимал, что сегодня судьба Мэны в его руках, а завтра принцесса будет принадлежать Хэнишу. Мэна в этой ситуации ничего не решала, однако ей казалось, что. Ларкен в своем нынешнем состоянии способен сболтнуть лишнего. Что-нибудь интересное или полезное для нее.

— Маэндер говорил правду, когда рассказывал о моих родных? — спросила Мэна.

— О да, — откликнулся Ларкен, проводя кончиками пальцев по скуле и подбородку под нижней губой, как он часто делал во время разговоров. Акациец сидел рядом на табурете. Так близко, что мог бы притронуться к ней. — Маэндер никогда не лжет. Если он что-то говорит, можешь быть уверена, что это правда. Вот когда он молчит… тогда у тебя есть повод для беспокойства.

Мэна поднесла к лицу бокал с вином и вдохнула запах. Он показался ей знакомым, хотя девушка не могла сказать почему. Прежде она никогда не пила вина.

— Я надеюсь повидаться с Коринн. Я ведь увижу ее, да? Хэниш не станет прятать от меня сестру?

Ларкен обдумал вопрос, словно взвешивал не ответ, как таковой, а то, сколько сведений можно выдать безболезненно.

— Скажем так: у Хэниша есть планы и на тебя, и на Коринн, но они различны. И судьба вас ожидает разная.

Мэна опустила бокал, даже не пригубив вина. Она поняла, почему запах казался знакомым. Он часто был в дыхании отца, когда тот рассказывал им с Дариэлом истории. Отец всегда брал бокал собой. Он отпивал и говорил, отпивал и говорил, а потом, когда целовал Мэну на сон грядущий, она чувствовала этот запах в воздухе.

— А ты не думаешь, что мой брат выкинет Хэниша Мейна из Изученного Мира, прежде чем он успеет распорядиться нашими судьбами?

— Это не займет много времени. — Ларкен усмехнулся, опустив глаза, и Мэне не составило труда понять, что акациец сказал далеко не все. — Ну а вдобавок я следую элементарной логике. Не хочу огорчать тебя, Мэна, но мы готовы к войне. На самом деле мы ждем не дождемся, когда твой брат раскачается. Мейнцы — бойцы по натуре и не привыкли к долгому миру. Они постоянно упражняются с оружием, оттачивают боевые навыки и мечтают о сражениях. Мальчишки, которым не досталось войны, теперь выросли, стали юношами. О, как им не терпится показать себя! Ну и, конечно, не будем забывать о нюмреках. Они на удивление хорошо приспособились к праздной жизни, но будут рады снова попрыгать с копьями и топорами. Вдобавок у нас есть и секретное оружие. Не то, которое Хэниш использовал в первый раз. Такие вещи проходят только единожды, у Хэниша имеется кое-что новенькое. Если бы ты узнала подробности — просыпалась бы по ночам с криком. Я не завидую нашим врагам. Поверь мне: Хэниш легко управится с Аливером Акараном и его разношерстной толпой необученных бойцов. И не важно, насколько она велика или как там Аливер сумеет их вдохновить.

Мэна долго молчала, теребя пальцами серебряного угря, который висел у нее на груди.

— Ларкен, скажи мне кое-что… Ты акациец и всегда им будешь. Неужели ты не стыдишься предательства? Неужели тебе не хотелось бы избавиться от бесчестья и вернуть себе доброе имя? Нет ли таких мыслей где-нибудь глубоко, в потаенном уголке твоей души? Ведь ты мог бы оправдаться, даже сейчас, несмотря ни на что. Мог бы присоединиться ко мне и моему брату, обелить себя. Ты многое знаешь о планах и секретах мейнцев, эти сведения пригодились бы Аливеру. У тебя есть шанс искупить свои преступления.

— Едва ли, — ответил Ларкен. — Однако я тебя услышал. Я оказался бы не первым, кто переметнулся обратно, но… мне подходит иной образ жизни. Я выбрал мейнцев и вполне счастлив. Чувствую, что я на своем месте. Видела бы ты мою виллу в Мэниле! У меня есть слуги, готовые выполнить любую прихоть. Я никогда не достиг бы такого, оставаясь солдатом. Если Хэнишу или Маэндеру нужна моя служба, я прихожу и выполняю их приказы, зато в свободное время живу как знатный господин, аристократ. Я богат, у меня есть все, что нужно для счастья.

— Ты думаешь только о себе, получается?

— А о ком еще мне думать? Я один…

— Ну, тогда… измени себя к лучшему. Нужно только захотеть — и все получится. Я поняла это не так давно и попробовала сама.

Вместо ответа Ларкен спросил, слышала ли она мейнскую легенду о гигантском медведе Таллахе. Этот Таллах, сказал Ларкен, в древние времена жил в горах Мейна. Огромный, свирепый зверь. Мужчины выходили против него, чтобы испытать свое мужество. Один за другим они отправлялись к его пещере и вызывали на битву. Один за другим они погибали. У Таллаха не было недостатка в пище, так что ему даже не приходилось покидать свое логово. Еда приходила сама. Так продолжалось много лет, и многие мужчины погибли. В конце концов один мудрец убедил людей попробовать другой способ. Зачем снова и снова посылать самых лучших, сильных и отважных на верную смерть? Почему не замириться с медведем? Люди, отчаявшиеся и перепуганные, решили, что в этом есть смысл. Они отправили посланников во главе с мудрецом, чтобы предложить Таллаху мир. Они обещали, что будут кормить его, заботиться о нем и почитать как божество.

— Как ты думаешь, что сказал им Таллах? — Ларкен пододвинул табурет ближе к скамье, где сидела Мэна. Судя по всему, он не ожидал от нее ответа. — Таллах сказал… — Ларкен наклонился вперед, обнажил зубы и издал длинный низкий рык, обдав Мэну теплым дыханием. — Ну а потом он сожрал их всех, как делал обычно. И впрямь: чего еще ожидать от медведя? Таллах не мог стать кем-то иным. Так не могу и я. Не могу и не хочу. Поэтому не пытайся заставить меня изменить свою натуру. Я сейчас еще кое-что расскажу. А потом спрошу, по-прежнему ли ты думаешь, будто для меня есть прощение и путь назад.

Ларкен поведал о своей роли в похищении Коринн и о том, как передал ее в руки Хэниша Мейна. Он пытался объяснить Мэне, что не просто перебежал на сторону врага, когда стало ясно, что дело проиграно. И не просто принес клятву верности новому хозяину. Он никогда не отвергал мысли о возможной измене. Всю жизнь Ларкен пробивал себе дорогу наверх. Сперва он пытался подняться к высшим ступеням иерархии марахов. Ларкен был отличным воином, безупречным солдатом. Он оттачивал свои боевые навыки с тщанием и старанием, которые изумляли наставников. Он посещал все тренировки, даже самые изнурительные и сложные, преодолевал все трудности без единого слова жалобы. Когда представилась возможность выполнить особое, опасное задание, Ларкен, не колеблясь ни секунды, вызвался добровольцем. И он всегда искал способы подняться еще на одну ступеньку повыше, пытался поймать удачу за хвост. Ларкен не сомневался, что если выпадет шанс отхватить большой кус, то он вцепится в него, не раздумывая. Методы не имели значения.

Ларкен видел, какую бурю поднял в империи Хэниш Мейн, и понимал: сражаться против него — дело гиблое. Когда к нему в руки попала Коринн, он обрадовался. Ее оказалось так просто заманить в сети. «Вы можете верить мне. Я живу, только чтобы защитить вас», — вот и все, что потребовалось сказать. Отдавая принцессу Хэнишу, Ларкен не испытывал ни сожаления, ни раскаяния. Он сделал бы то же самое с любым из молодых Акаранов, даже с Мэной, если б она имела несчастье попасть к нему в руки.

— Я имела несчастье, — с усмешкой сказала девушка, хотя в голосе ее не слышалось особого веселья…

Ночью Мэна лежала без сна, обдумывая идеи, которые раньше никогда не приходили ей в голову. Что, если бы девять лет назад Ларкен в самом деле захватил ее, а не сестру? Что, если бы она выросла во дворце, как Коринн? Стала бы она тем же человеком, каким была сейчас? Разумеется, нет. Но, может быть, и впрямь лучше было бы оказаться кем-то другим? Мэна подумала — и отринула эту мысль. Она просто не могла представить себе такой поворот событий. Не могла понять, каково это — жить не на Вуму, никогда не узнать людей Руината, не стать Майбен Земной… Это была слишком большая часть ее личности. Пусть даже Мэне пришлось порвать с богиней, пусть она сочла Майбен обманщицей и убила, она по-прежнему не желала становиться кем-то иным. Хотела остаться Мэной, вышедшей из тени Майбен.

Предназначение, которое отец готовил для Коринн, оказалось исковеркано, искажено еще больше, чем судьба Мэны. Ларкен похитил ее и отнял у сестры шанс найти себя в большом мире, вдалеке от Акации. Такой дар приготовил отец для них всех. Лишь теперь, повзрослев и узнав о судьбе родных, Мэна начала понимать, что это за дар и для чего он был нужен. По вине Ларкена Коринн лишилась его. Вчера вечером Мэна еще не могла толком сказать, что она чувствует к этому человеку. Не могла подобрать для него подходящую эмоцию. Теперь все встало на свои места. Ненависть. Вот оно. Мэна ненавидела Ларкена. Она потратила остаток ночи, обдумывая, что с ним делать.

Следующим утром четверо охранников-пунисари спустились вниз и привели Мэну на палубу. Ларкен ожидал ее на носу корабля. Он был облачен в тальбу; два меча разной длины оттягивали пояс, небольшой кинжал покоился в ножнах, горизонтально прикрепленных к ремню в районе живота. Мэна окинула Ларкена быстрым взглядом. Если акациец и заметил его, то самодовольно не придал этому значения.

— Итак, у тебя была ночь, чтобы как следует подумать, — сказал Ларкен. — Ты по-прежнему считаешь, что для меня можно найти подходяще место в твоем мире?

— Да, — откликнулась Мэна, подходя к нему, — в каком-то смысле.

— В каком смысле?

Она двигалась спокойно, неторопливо. Яркое солнце, звуки и движение на корабле мешали ей сосредоточиться, но Мэна усилием воли постаралась отринуть все лишнее.

— Я не буду тебе объяснять, — сказала она Ларкену. — Возможно, когда это случится, ты все поймешь сам. Или не поймешь. На самом деле не так уж важно…

— Ты стала покорной, принцесса. Пожалуй, я даже немного огорчен таким поворотом.

Мэна шагнула вперед и остановилась перед Ларкеном — совсем близко, словно хотела поцеловать его. Однако вместо этого девушка протянула руку и схватилась за рукоять более длинного меча. Рука Ларкена дернулась, но не перехватила запястье Мэны. Казалось, ситуация позабавила акацийца.

— О, Мэна. Какое интимное прикосновение. Ты поосторожнее там, смотри, за что хватаешься.

Клинок запел, выскользнув из ножен единым плавным движением. Ларкен взмахнул руками в притворном испуге.

— Впечатляет, Мэна. Знаешь, вытащить чужой меч — тяжелая задачка. Не у всех получается. Нужно учитывать угол наклона ножен, силу рывка…

Мэна отступила на несколько шагов, взвешивая меч на руке, проверяя, удобно ли рукоять лежит в ладони. Попытавшихся подойти охранников Ларкен остановил небрежным движением руки. Мэна знала, что так и будет. Она спиной чувствовала пронизывающие взгляды мейнцев, но был еще талайский экипаж и слуги-акацийцы. И все смотрели на нее…

— Ну и?.. — сказал Ларкен. — Что ты собираешься делать дальше?

— Убить тебя.

— Ну, это маловероятно. У тебя действительно есть хватка, Мэна, я никогда и не сомневался. Беда в том, что я очень неплохо владею мечом. Вряд ли девочка, выросшая на Вуму и ставшая жрицей, способна мне противостоять. Видишь, я честен с тобой. Я мог остановить твою руку еще прежде, чем ты вытащила клинок. К тому же не будем забывать о моей охране. И о том, что тебя окружает вся команда корабля.

— Я разберусь с ними потом, — сказала Мэна.

Ларкен не сумел спрятать ухмылку.

— Интересно, твои братья столь же отважны? — Он положил ладонь на рукоять второго меча — более короткого, но не менее смертоносного в умелой руке. — У меня есть второй клинок.

Мэна встала в фехтовальную позицию, с которой начиналась Первая Форма.

— Потому я и взяла только один.

Ларкен вынул меч, когда Мэна шагнула к нему. Расслабив запястья, он опустил клинок и перекидывал его из руки в руку, готовясь отразить нападение снизу, с которого начинались атаки Эдифуса. Ларкен не особенно беспокоился, двигался неторопливо, почти лениво. Он полагал, что полностью контролирует ситуацию. Он ошибался.

Атака Мэны ничем не напоминала Форму. Первым же движением она разломала всю привычную структуру. Копчик клинка описал круг с такой скоростью, что Ларкен попятился. Мэна ударила наискось, метя в запястье. Остро наточенное лезвие прорезало кожу и мышцы как мягкий сыр, до самой кости. Кисть безжизненно повисла, пальцы разжались, выпустив меч. Ларкен, впрочем, сориентировался быстро. Невзирая на боль, он успел перехватить падающий клинок левой рукой и отразил бы следующий удар, если бы Мэна продолжила атаку. Она, однако, резко оборвала движение, закрутила мечом в обратную сторону и резанула Ларкена по левой кисти. Четыре пальца разом отделились от тела и взмыли в воздух, роняя на палубу капли крови. Мэне ни за что не забыть выражения лица Ларкена в тот момент — и в следующий, когда ее меч с маху взрезал его живот, оставив глубокую полукруглую рану, похожую на жуткую окровавленную улыбку.

Еще прежде, чем Ларкен рухнул на палубу, Мэна резким ударом рассекла руку пунисари, который надвигался на нее с обнаженным клинком. Секундой позже она убила второго, коротким движением вскрыв ему сонную артерию. Алый фонтан ударил в воздух, а Мэна уже позабыла о противнике. Никогда еще она не чувствовала такой уверенности в своих силах. Она закружилась, уходя от двух оставшихся охранников, вскочила на поручни борта, пробежала по ним и спрыгнула на груду деревянных ящиков. И пока растерянные мейнцы решали, что делать, Мэна воспользовалась передышкой: назвала себя перед моряками и слугами, наблюдавшими за схваткой с благоговейным ужасом, и потребовала — именем своего отца и брата, будущего короля, — чтобы они присоединились к ней и захватили корабль.

Когда матрос, уроженец Тея, наблюдавший за битвой с марсовой площадки, радостно прокричал имя принцессы, Мэна поняла, что корабль и команда принадлежат ей.