Книга вторая
Изгнанники

Едва ли на всем белом свете нашелся бы хоть один человек, который узнал бы путника, что шагал сейчас по грязной дороге, ведущей к горному городку Пелос. Запах коз и конского пота намертво въелся в его одежду, под ногтями застрял засохший куриный помет, в спутанных волосах и бороде торчали стебли соломы. Его дыхание пропахло вином. Этот человек ухаживал за лошадьми в городской таверне. Подходящая работа для оборванца — несложная, а вдобавок частенько можно передохнуть и приложиться к бутыли с вином. Этот конюх мало походил на себя былого. Он больше не пользовался своим настоящим именем, хотя иногда бормотал его вслух, словно боясь позабыть.

Вечером путник остановился на утесе, как раз рядом с тропинкой. Перед ним расстилался горный пейзаж — скалы и провалы, озаренные бледным светом луны. Клочья тумана скользили над каменистыми равнинами, похожие на огромных призрачных слизней, каких можно в великом изобилии увидеть в лесу после дождя. По дальним холмам двигалась желтая точка света. Может, там проезжал торговец с фонарем, зажженным для защиты от духов. Горные жители были суеверным народом, боявшимся ночи и ночных тварей. Конюх из таверны не понимал этих страхов. В какой-то мере он даже хотел, чтобы его задрал белранн или уволок лесной упырь. Такая смерть, думал человек, почетнее его нынешней жизни. Существование в реальном мире более не имело для него смысла. И если бы налетела гигантская росомаха и откусила ему голову, человек пожалел бы разве что о потере призрачной страны своих грез.

Конюх уже собрался вернуться на тропу и отправиться к хижине, которую называл домом. Он ощущал голод — того особого сорта, который ни с чем нельзя было спутать. Прежде чем уйти, человек прошептал:

— Лика Алайн. Я Лика Алайн. Я не умер. Меня не убили.

Лика Алайн, некогда генерал самой беспокойной провинции Акации. Теперь… Кто он теперь? Вот уже несколько лет он вел бесцельное, бессмысленное существование. Лика Алайн сражался на севере. Он выжил в бойне, учиненной нюмреками, — единственный из всего отряда. Пережил лихорадку и в одиночку прошел долгий путь по заснеженным равнинам, преследуя врага. Теперь все это в прошлом. Его усилия ни к чему не привели. Алайн считал, что выполняет важную и опасную миссию, но он ошибался. Девять лет назад он спустился с Мефалийского Предела верхом на шерстистом рогатом звере, полагая, что несет в Акацию важные вести… и обнаружил, что империя погрузилась в пучину войны. Король мертв. Ошения разорена нюмреками. Племена Кендовии под предводительством Маэндера Мейна подняли мятеж, а вся акацийская армия заражена страшной болезнью, которая сделала ее совершенно беспомощной. Хэниш без боя победил на Алесийских полях. Лики не было возле Алесии в те дни; он прибыл вскорости — и увидел тысячи гниющих тел, объеденных падальщиками и облепленных мухами.

Несколько недель вся империя была охвачена войной. С полей Алесии она пришла в каждый город, каждый дом, двор и храм. Казалось, яростная злоба мейнцев не угаснет до тех пор, пока последний акациец не попробует их стали. Провинции, убоявшись подобной судьбы, переходили на сторону Мейна.

Кланы Кендовии сплотились под его властью. Сенивальцы оказали вялое сопротивление и быстро сложили топоры. Архипелаг Вуму запросил мира после первого же направленного на него удара. А в Ошении и вовсе некому было воевать. Сильная, сплоченная империя развалилась на глазах, и это подкосило Алайна. Казалось, все столетия власти над Изученным Миром ничего не значили. Хваленая «процветающая» империя превратилась в руины. Пала под ударами, развалившими ее изнутри.

Лишь Талай, богатый ресурсами и обширными землями, сопротивлялся Мейну еще долго после падения Акации. Остались ли они верны империи или просто дрались за свою независимость? Талай мог просто отречься от Акации, как поступили остальные, однако продолжал войну. Алайну было все равно почему. Талайцы сражались с Хэнишем Мейном и ордами нюмреков — вот и все, что имело для него значение. Генерал присоединился к ним. В особенности его прельщала возможность сразиться с нюмреками.

Многие полагали, что нюмреки не уйдут далеко от своих северных регионов. Казалось, они плохо приспособлены даже к умеренному теплу Ошении. Однако, прибыв в Талай, нюмреки скинули меховые плащи и вышли под солнце, сверкая снежно-белой кожей. Теперь, когда ничто не скрывало их мускулов и длинных конечностей, они выглядели еще более жуткими. После нескольких дней, проведенных под жарким солнцем Талая, кожа нюмреков трескалась и расползалась, как мясо над углями. Во время первой битвы они выглядели так, словно прошли сквозь пламя. Пласты кожи сваливались с их тел, а волосы вылезали клочьями. Разумеется, думал Алайн, нюмреки не пойдут дальше. Красные, ободранные до мяса, сочащиеся сукровицей — они просто не выживут… Он снова ошибся.

Нюмреки сражались как безумные. Они выглядели хуже иссеченных трупов, которые усеивали поле боя, но они стояли. Несколько недель спустя их кожа наросла заново и потемнела. Она тоже шелушилась и отслаивалась, но не так сильно, как в начале. Наконец нюмреки полностью исцелились. Южное солнце более не причиняло им вреда. Теперь они ходили обнаженными, за исключением юбки, которые носили и мужчины, и женщины. К ужасу отступающих талайцев, враги вышли в поле здоровыми и сильными, играя мускулами под медной кожей. В ночь летнего солнцестояния они танцевали, славя длину дня и силу солнца. Возникло новое предположение: морозные пустоши не были родиной нюмреков. Очевидно, их раса изначально жила в тропиках. Возможно, некогда нюмреков изгнали на север, и лишь теперь они вернулись в любимый климат. Племена Талая отступали, отдавая свои земли кусок за куском.

Люди говорили, что Хэниш Мейн намерен уничтожить под корень все, что только имеет отношение к Акации. Злобные Тунишневр требовали стереть с лица земли даже память о народе, который завоевал Мейн. Однако, когда война закончилась и воцарился мир, Хэниш начал заботиться о сохранении империи, действуя на удивление разумно и рассудительно. Он не изничтожил акацийскую архитектуру. Оставил Алесию, Мэнил и Аос в первозданном виде и не тронул ни единого здания или скульптуры на самой Акации. Пострадали только статуи Тинадина, которые Хэниш велел свалить и разбить на куски. Он вынул из внешней стены Алесии черный камень с гор Скейтвита, перевез его во дворец на Акации и поставил как памятник на то место, куда некогда складывали дары Эдифусу и Тинадину. С другой стороны, Хэниш наводнил дворцы Акации собственными людьми и привез мейнские реликвии. Он накрыл акацийскую культуру тонким слоем мейнской и не возражал против их смешения. Вместо того чтобы окончательно разрушить акацийскую систему управления и торговли, Хэниш приспособил их для собственных целей.

Все это отнюдь не утолило пылающей ненависти Алайна, но он больше не мог сражаться. Все его союзники погибли, или сложили оружие, или исчезли в неизвестном направлении. Враги больше не воевали, а восстанавливали империю, укрепляли ее и учились распоряжаться новыми владениями. Если бы Лика знал, во что превратится его жизнь, он бы вырезал себе кишки собственным мечом. Но тогда он знать этого не мог. Один день перетекал в другой, бывший генерал не находил себе применения и мало-помалу терял смысл существования.

Бродя по империи, Алайн утратил уважение к воинским регалиям: куртка давно была продана за еду, кинжал — за вино, шлем потерялся, походный мешок стал добычей вора. Через некоторое время бывший генерал уподобился множеству других измученных войной ветеранов. Потасканный, неряшливый, растерянный, немолодой уже человек, он явно не представлял угрозы для мейнской армии, которая теперь контролировала большую часть Изученного Мира. Лика Алайн всегда любил выпить. Раньше он с наслаждением смаковал дорогие вина; теперь хлестал в два горла дешевый алкоголь. Алайн мог бы умереть под забором смертью пьяницы и радоваться такому исходу. Однако, как ни смешно, от алкоголизма его спасла… другая зависимость.

При мейнцах миста в империи стало еще больше, чем во время правления Акаранов. Он был повсюду, привычный как вода или хлеб, дешевле кендовийского вина. Лика взялся за трубку одним тоскливым вечером, когда не сумел добыть бутылку. Какое потрясающее открытие! Вдохнув дым, генерал понял, что ошибался: война не закончена. Он — демон кровавой кары. Он убивал нюмреков прежде и сделает это снова. Генерал лежал на спине и видел прямо над собой картины, нарисованные на ночном небе. Вот он шагает по Ошении, держа по мечу в каждой руке. Мир не видывал подобных ему уже много столетий. Алайн шагнул в грезы и оказался в настоящем, невыдуманном мире. Он ощущал землю под ногами и вдыхал в легкие воздух. Он прошел тысячу миль и сражался, пока его лицо не стало красным от крови нюмреков. Руки словно срослись с мечами, сталь была частью его тела. Он убил бессчетное множество врагов. Он нес священное возмездие и собирал кровавую дань…

…Утром Лика со стоном очнулся от видений — стареющий оборванец, а никакой не герой и не великий воин. Алайн мог отринуть наркотик и проклясть его за обман, но пары миста все еще дурманили мозг, и казалось, что в ночных грезах заключена истина. Навеваемые мистом видения были яркими, четкими, осязаемыми — настоящими, как жизнь.

Закон запрещал людям использовать мист в дневное время, в рабочие часы. Нарушителей заключали под стражу и отбирали наркотик — наказание, которого боялись все. Впервые за долгое время Лика примирился со своим нынешним существованием. Днем он заливал в себя добрую порцию вина и ухаживал за лошадьми, чтобы заработать несколько монет и купить мист который скрашивал ночные часы. Подобно миллионам трудяг, Алайн не замечал, что происходит вокруг, не думал, во что он превратился. Трудно было сказать, в какой момент он попал в полную и безраздельную зависимость. Мист стал его хозяином и господином. Лика больше не верил ни в какого бога и посвятил себя новому служению.

Именно об этом он размышлял, возвращаясь вечером к своей хижине. Незадолго перед тем он купил пакетик миста и шел, лаская пальцами длинные ломкие нити. Поскорей бы добраться до хижины! Можно будет набить трубку и вдохнуть…

Алайн замер на полушаге. Ему почудилось чье-то дыхание в темноте.

— Прошу прощения, — донесся голос, — я не хотел вас пугать.

В тени перед хижиной что-то зашуршало, и подлунный свет вышел человек. Низко надвинутый капюшон скрывал лицо, но незнакомец развел руки в стороны, показывая, что не имеет дурных намерений.

— На самом деле это вы меня напугали. Подошли так тихо…

Голос звучал успокаивающе и миролюбиво, однако бывший генерал не любил людей в капюшонах. Особенно тех, кто выходит из ночной темноты и загораживает ему дорогу. И он всем видом продемонстрировал это незнакомцу.

— Вы Лика Алайн? — спросил человек.

Вопрос застал генерала врасплох. В первый миг он подумал, что пришелец слышал его бормотание на скале. Лика поспешно спрятал нити миста в карман.

— Вы Лика Алайн? Командующий акацийской армией в Мейне? Лика Алайн, которого иногда называют Оседлавшим Зверя?

Человек говорил по-акацийски очень чисто, как уроженец острова. Лика давным-давно не слышал совершенной речи. Кто мог говорить такие слова на таком языке? Очевидно, только убийца, который хотел быть уверен в своем предположении, прежде чем расправиться…

— Вы — Лика Алайн, первый человек, убивший нюмрека?

— Нет, — сказал генерал на местном диалекте. — Вы ошиблись.

Фигура в капюшоне не сдвинулась с места. Она походила на статую, наполовину слившуюся с ночными тенями. На миг Лика подумал: может, у него галлюцинации? Может, эта статуя всегда тут стояла, а он не обращал внимания? Или, возможно, никакой статуи не было вообще, а жаждущее миста сознание просто сыграло с ним злую шутку?..

Однако незнакомец снова заговорил:

— Жаль, очень жаль. Мне нужен Лика Алайн. Видимо, я ошибся. Простите, что потревожил. Позвольте предложить вам кое-что… маленькую компенсацию за беспокойство. Вот…

Человек выпростал из-под плаща руку. В воздух взлетела маленькая монетка. Она вертелась и мерцала, вспыхивая лунным светом. Лика невольно проследил за ней взглядом. Старый воровской трюк — но он попался. Впоследствии Лика не мог точно сказать, заметил ли он движение человека. Одно определенно: он ощутил удар в живот. Что-то твердое врезалось в него с такой силой, что едва не пробило насквозь. А в следующий миг Лика почувствовал укол в шею. Боль вспыхнула на миг и тут же угасла. И вместе с ней угасло сознание.

Алайн открыл глаза. Он отчетливо помнил человека в тенях, его голос, подброшенную монетку и удар в живот. Несколько секунд генерал лежал, размышляя обо всем этом. Мало-помалу взгляд прояснился, и Лика понял, что смотрит на грубые балки потолка. Их освещали мерцающие отблески огня из очага. Лика хорошо знал этот потолок — каждую неровность в нем, сучок в одной из балок, кружево старой паутины в углу. Он лежал в своей хижине, на собственной койке, созерцая знакомый потолок. Что все это значит?..

Фигура в плаще склонилась над ним.

— Ты солгал мне, Лика Алайн. Не скажу, что удивлен. Сейчас не то время, чтобы запросто разговаривать с чужаками… Только вот врешь ты неубедительно.

Человек взял свечу и поднес к лицу. Лика ошарашенно воззрился на незнакомца. Он увидел старого человека с кожей, морщинистой словно древесная кора. Его волосы были седы, редкая борода заплетена в косички на сенивальский манер. Если тело подходит к лицу, оно должно быть слабым и тщедушным. Нищий бродяга, жалкий человеческий обломок… Как же этот хлюпик сумел уделать генерала?

Человек, казалось, прочитал его мысли.

— На самом деле я не такая уж развалина, какой кажусь. Равно как и ты. Хотя в честной драке у меня не было бы шансов против тебя. То, что здесь случилось… пусть это не задевает твоей солдатской гордости. — Он помедлил секунду. — Посмотри повнимательнее, Лика Алайн. Скажи, узнаешь ли ты меня. Мы ведь встречались прежде — в другое время, в другой жизни…

Лика повиновался, посмотрел повнимательнее. И обомлел.

— Канцлер! Таддеус Клегг.

Старик улыбнулся.

— Хорошо, — сказал он. — Для тебя не все еще потеряно.