Книга: Гобелены Фьонавара (сборник)
Назад: Часть третья ДЕТИ ИВОРА
Дальше: Часть четвертая РАКОТ МОГРИМ

Глава 3

Ну что ж, Тэйбор, по крайней мере, «младенцем» не был. Сын Ивора и брат Левона, он отлично знал, где и как залечь на ночь в лесу, и устроил себе отличное логово, из которого в случае необходимости легко было выбраться и незаметно удрать. Торк, во всяком случае, его действия вполне одобрил.
Они с Дэйвом снова дежурили в роще Фалинн. Что удивительно, Дэйв для этого решил даже отложить свое путешествие на юг, и Торк догадался, что Тэйбор произвел на чужеземца достойное впечатление. И это было совсем не удивительно: ему и самому очень нравился этот паренек. Но, что характерно, ему и в голову не приходила возможность того, что Дэйв не спешит покидать их лагерь именно из-за него, Торка.
Впрочем, Торку и без того было над чем подумать. Он не знал даже, радоваться ли ему, что Дэйв сегодня ночью будет дежурить с ним вместе. Вообще-то он рассчитывал провести ночь в полном одиночестве — ему казалось, что он очень давно уже не был один, поскольку празднование, с его точки зрения, слишком уж затянулось. И слишком многое случилось за такой короткий отрезок времени. И слишком многие подходили к нему после танца Лианы, желая его обнять и прижать к груди. А глубокой ночью, уже после того, как погасли огни костров, Керрин дал Рэйгин проскользнула в его жилище, которое он, по настоянию Левона, занял в лагере. Надо сказать, Левон весь вечер таинственно улыбался, стоило им о чем-нибудь заговорить, так что, когда Керрин появилась в дверях, Торк даже не удивился, сразу догадавшись, что к чему. Керрин была очень хорошенькой, и охотники без конца о ней говорили, и вот теперь ее смех и влетевшее за ней следом целое облако дивных ароматов совершенно его смутили: он, выросший изгоем, не имел ко всему этому ни малейшей привычки.
Но получилось все очень даже неплохо, даже более того. Хотя то, что последовало за ее появлением в дверях и продолжалось уже в постели, отнюдь не способствовало ни восстановлению покоя в его душе, ни благодатной лени, которая помогла бы ему неспешно обдумать все случившееся за последние несколько часов.
Нет, ему просто необходимо было побыть одному! Хотя и с Дэйвом побыть ему тоже хотелось. Этот великан, как он сам, отличался приятной неразговорчивостью, к тому же Торк чувствовал, что и Дэйву есть над чем поразмыслить. Впрочем, сюда они, так или иначе, явились, чтобы охранять Тэйбора, и Торку совсем не хотелось повстречаться в одиночку с очередным ургахом. Вождь подарил Дэйвору свой боевой топор — самое подходящее оружие для такого здоровяка, особенно если он не умеет еще как следует управляться с мечом.
Так что на этот раз они оба были хорошо вооружены и удобно устроились под двумя соседними деревьями неподалеку от того места, где залег на ночь Тэйбор. Ночь была теплая, но не жаркая, приятная. Торк, перестав наконец считать себя изгоем, унесся мысленно в далекое прошлое — как бы пропустив множество недавних событий: светлые шелковистые волосы Керрин, Тэйбора, получившего свое имя от самого Кернана, восторги племени по поводу убитого ими ургаха. А теперь ему хотелось в одиночестве и темноте обдумать то самое сокровенное, что оказалось для него важнее всего остального.
Ведь после своего танца Лиана его поцеловала!

 

Поглаживая пальцами рукоять боевого топора и наслаждаясь ее идеальными пропорциями и тем, как необыкновенно удобно она лежит в руке, Дэйв вдруг понял, что ему нравится то имя, которым они здесь его называют.
Дэйвор. Звучит куда более весомо и торжественно, чем Дэйв. Дэйвор-Топор. Или — Дэйвор, Владеющий Топором. Дэйвор дан Ивор…
И тут он сказал себе: стоп! От этой мысли он прямо-таки физически попятился, слишком уж она обнажала душу.
Рядом тихо сидел Торк; глаз его не было видно; он, казалось, был полностью погружен в собственные мысли. «Ну что ж, — подумал Дэйв, — надеюсь, больше никто его изгоем назвать не посмеет — во всяком случае, после вчерашней-то ночи вряд ли».
Ах, прошлая ночь! Она у Дэйва тоже выдалась весьма утомительной. Три девицы — по крайней мере! — проложили свой путь в дом Ивора, осторожно переступив порог и пробравшись в ту комнату, где спал Дэйв. Или, точнее, не спал. Попросту глаз не сомкнул! Господи, мелькнула у него мысль, можно ведь пари держать: через девять месяцев после такого пира тут целая армия ребятишек народится! А что, разве плохо быть всадником в третьем племени дальри, одним из детей Ивора? Просто отлично, решил он.
И вдруг резко выпрямился и сел. Торк только глянул в его сторону, но ничего не сказал. «У тебя же есть отец! — сурово сказал себе Дэйв. — И мать есть, и брат. Ты студент юридического факультета, ты живешь в Торонто, а еще ты, черт тебя возьми, баскетболист, играешь в университетской команде!»
«И что для него главнее — учеба или баскет?» — вспомнил он слова Ким. Они тогда еще только познакомились. А может, это Кевин Лэйн что-то такое сказал? Не помню, да это и не важно. Вообще все то, что было до Перехода, казалось ему теперь страшно далеким. А вот дальри были вполне реальны. И этот вот топор тоже реален, и этот лес, и Торк… С Торком они, как ни странно, очень схожи. И было в этой жизни еще кое-что, поважнее.
Он снова мысленно вернулся во вчерашний вечер, который теперь казался ему настоящей точкой отсчета в его новой жизни. Вчера случилось то, что значило для него очень много, куда больше, чем должно было бы значить, куда больше, чем он мог себе позволить, — и он отлично понимал это. Но все же ничего не мог с этим поделать! И он снова уселся поудобней, уносясь мыслями в события вчерашнего вечера.
В те мгновения, когда, после своего танца, Лиана его поцеловала.

 

Они услышали это одновременно: некто со страшным шумом ломился сквозь лес. Торк, дитя леса и ночи, сразу понял: только тот, кто хотел бы, чтобы его услышали, станет так шуметь. И даже не пошевелился.
Дэйв, однако, чувствуя, как тревожно забилось сердце, спросил шепотом:
— Что за чертовщина? Кто бы это мог быть, а? — И схватился за топор.
— Я думаю, это ее брат, — неблагоразумно ляпнул Торк и тут же почувствовал, как краснеет. Хорошо еще, что было темно.
Даже Дэйв, человек далеко не проницательный, не мог не заметить подобной оплошности. И когда Левон наконец вынырнул из чащи, оба приятеля хранили неловкое молчание.
— Я просто не мог уснуть, — извиняющимся тоном сообщил им Левон. — И решил покараулить с вами вместе. Не то чтобы я был вам тут очень нужен, но все-таки…
Нет, в Левоне действительно не было ни капли заносчивости или высокомерия. Человек, только что совершивший подвиг, человек, который в один прекрасный день станет вождем племени и, безусловно, этого достоин, униженно просил у них о снисхождении!
— Ну естественно! — сказал Дэйв. — Он же все-таки твой брат. Иди сюда, садись.
Торк лишь коротко кивнул в знак согласия. Однако сердце у него в груди перестало так бешено биться, а через некоторое время ему уже казалось, что, в общем, даже неплохо, что он так выдал себя: пусть Дэйв знает! «У меня никогда не было друга, — подумал он вдруг. — А сейчас со мной как раз и случилось то самое, что, как мне кажется, и обсуждают с друзьями».
И хорошо, что пришел Левон. Левон не похож ни на кого другого. И на охоте он совершил такое, на что сам он, Торк, вряд ли решился бы. Для него, человека очень гордого, признать первенство Левона было нелегко. Возможно, кто-то иной на его месте и вовсе возненавидел бы старшего сына Ивора и за этот подвиг, и за эту скромность. Но Торк как раз и измерял свое уважение к людям подобными категориями. «Два друга, — думал он. — У меня теперь есть целых два друга!»
Хотя говорить о Лиане он смог бы лишь с одним из них.
Но у этого одного, похоже, хватало своих проблем. Когда Торк нечаянно проговорился, Дэйв сразу решил: «Пройдусь немного, постараюсь взять себя в руки». Он поднялся с земли и сказал:
— Посмотрю, пожалуй, как он там. И сразу вернусь.
Впрочем, особых усилий ему, чтобы взять себя в руки, не потребовалось. Так или иначе, в сложившейся ситуации он, Дэйв Мартынюк, ничего поделать не мог и решил просто самоустраниться. Уйти с дороги, так сказать. Сжимая в руках топор и стараясь двигаться так же бесшумно, как Торк, он пробирался по лесу к тому месту, где спал Тэйбор. «Тут даже и думать нечего, — сказал он себе. — Я же все равно завтра уезжаю».
Оказалось, он произнес это вслух. Испуганная ночная птица с шумом вспорхнула с ветки у него над головой, изрядно его самого при этом напугав.
Тэйбор, надо сказать, здорово спрятался. Торку, например, понадобился почти час, чтобы найти его. Даже глядя прямо на это место, Дэйв лишь с огромным трудом способен был различить очертания человеческого тела в той низинке, где устроился на ночь Тэйбор. Торк объяснил Дэйву, что мальчик сейчас должен крепко спать — шаман дал ему особое питье, которое помогает открыть во сне душу и увидеть того, кто станет твоим тотемом.
Хороший мальчишка, думал Дэйв. У него никогда не было младшего брата. Интересно, как бы он повел себя, появись у него такой брат? Да уж, наверное, получше, чем Винс ведет себя с ним, Дэйвом. Нет, безусловно, лучше!
Он еще немного постоял там, убедился, что поблизости никакой опасности вроде бы нет, и повернул обратно. Но, не чувствуя себя готовым возобновить разговор с друзьями, решил еще прогуляться по роще.
Странно, но этой поляны он прежде не замечал и чуть не вышел прямо на нее, едва успев вовремя остановиться в спасительной тени под деревьями. И сразу же настороженно присел, стараясь пригнуться как можно ниже и вести себя как можно тише.
Посреди поляны было небольшое озерцо, отливавшее в лунном свете серебром. И трава, сбрызнутая росой, тоже казалась посеребренной и вся сверкала. И, окруженный этим сверкающим великолепием, на берегу озерца стоял, время от времени наклоняясь к воде, великолепный взрослый олень.
Дэйв невольно затаил дыхание и старался не шелохнуться. Все это было так прекрасно и так естественно, что казалось ему незаслуженным даром или неким вознаграждением — неведомо за что. Завтра он уедет, завтра они уже будут мчаться верхом на юг, в Парас Дервал, и это станет первым этапом его обратного пути — домой. И он никогда, наверное, больше не попадет сюда и ничего подобного не увидит…
«Как не плакать мне при расставании с этим миром?» — подумал он, сознавая, что уже и сам этот вопрос никак не соотносится с привычным ему мышлением. Но ведь сейчас он был так далеко от дома, в совсем иной стране…
И вдруг Дэйв почувствовал, что волосы у него на голове от ужаса встают дыбом: рядом с ним явно кто-то был.
Собственно, для того, чтобы в этом убедиться, ему не нужно было даже оглядываться: и без того его душу охватил священный трепет. ЕЕ присутствие обозначено было такими вещами, которые не в силах постичь ни разум, ни чувства; оно ощущалось в самом воздухе, в самом лунном свете.
Дэйв молча обернулся и увидел прекрасную женщину с луком в руках. Она стояла чуть поодаль от него, на краю поляны, одетая во что-то зеленое. Волосы у нее были цвета лунных лучей, и была она так стройна и высока, так царственно величава, что вряд ли можно было сказать определенно, стара она или молода. Дэйв никак не мог разглядеть, какого цвета у нее глаза — от лица ее исходило такое сияние, что он, ошеломленный и испуганный, вынужден был отвернуться.
Все произошло очень быстро. С ветки, шумно хлопая крыльями, сорвалась еще одна птица, и олень тут же встревоженно поднял голову — потрясающее животное, настоящий царь леса, — и краешком глаза, не осмеливаясь посмотреть прямо на охотницу, Дэйв заметил, что она вложила в лук стрелу. И это мгновение навсегда запечатлелось в его памяти, точно высвеченное некой волшебной вспышкой: красавец-олень с высоко поднятой головой, готовый вот-вот сорваться с места, залитая лунным светом поляна, серебряное озеро и высокая женщина с поднятым луком в руках.
А потом пропела в воздухе стрела и вонзилась прямо в гордо поднятую, но совершенно беззащитную шею оленя.
И сердце у Дэйва болезненно сжалось при виде крови, оросившей серебристую траву, когда это благородное животное неловко и тяжело рухнуло на землю.
Но то, что случилось потом, заставило его тихонько охнуть от изумления. В воздухе над мертвым оленем что-то затрепетало, точно сгусток ожившего лунного света; затем это облачко потемнело, стало более плотным, постепенно обрело конкретную форму, и Дэйв увидел второго оленя, точно такого же, как первый. Олень некоторое время постоял без опаски, совершенно невредимый и потрясающе прекрасный, рядом со своим предшественником, только что убитым стрелой охотницы, а затем склонил перед Богиней ветвистые рога в знак глубочайшего почтения и исчез с поляны.
Это было так прекрасно и загадочно, и вся сцена была настолько пронизана неведомой ему волшебной силой и лунным сиянием, что у Дэйва заныло в груди и он отчетливо осознал собственную принадлежность к жалким смертным существам.
— Стой и не двигайся! Иначе умрешь на месте!
Дэйв Мартынюк покорно стоял на ватных дрожащих ногах перед Богиней-лучницей и видел, не испытывая при этом ни малейшего удивления, что очередная ее стрела нацелена прямо ему в сердце. И совершенно точно знал, что даже если захочет склониться перед ней в поклоне, то все равно сделать этого не успеет, ибо стрела тут же вонзится ему в грудь.
— Подойди ближе.
Странное, какое-то неземное спокойствие овладело Дэйвом, и он сделал несколько шагов по залитой лунным светом траве. Затем остановился, уронив на землю топор; лезвие поблескивало у самых его ног.
— Посмотри на меня.
Глубоко вздохнув, Дэйв поднял глаза и посмотрел, упиваясь этим зрелищем, в ее сияющее лицо. О, как она была прекрасна! Он и не думал, что когда-либо в жизни увидит такую красоту.
— Ни один смертный, ни один житель Фьонавара, — молвила Богиня, — не смеет видеть, как охотится Кинуин.
Она оставила ему лазейку, но спасаться таким образом было бы недостойно, и Дэйв от этой возможности отказался.
— Богиня, — услышал он свой собственный голос и удивился тому, как спокойно этот голос звучит, — я увидел тебя нечаянно, без всякого умысла, но если мне за это придется расплатиться, я готов.
Налетел ветерок, зашелестела трава.
— А ведь ты мог бы ответить иначе, Дэйв Мартынюк, — сказала Кинуин.
Дэйв промолчал.
Вдруг с дерева у него за спиной сорвалась темной тенью сова, промелькнула на фоне луны и умчалась прочь. Это уже третья птица, отметил он почему-то краешком сознания.
И услышал, как пропела стрела. «Я умер», — как ни странно, успел он подумать. А потом увидел, что стрела вонзилась в дерево на пол-ладони выше его головы.
Но сердце ныло, словно сплошная рана. Господи, сколько же на него свалилось! Он все еще чувствовал, как дрожит у него над головой длинная стрела Богини: оперение касалось его волос.
— Не всем обязательно умирать, — молвила Зеленая Кинуин. — Мужественные люди еще ох как понадобятся здесь. Ты поклялся, впрочем, расплатиться за нанесенное мне оскорбление. Что ж, помни: когда-нибудь я этого потребую.
Дэйв упал на колени; ноги больше не держали его, да и не было у него более сил стоять и смотреть на нее — так величественно и прекрасно было ее лицо, так дивно светились ее волосы…
— И еще одно запомни, — услышал он голос Кинуин. Но поднять глаза не осмелился. — ОНА НЕ ДЛЯ ТЕБЯ!
Он не удивился. Богиня смогла проникнуть даже в самые сокровенные тайники его души. А как же иначе! Но ведь он и сам уже все про себя решил, давно уже решил, и ему захотелось, чтобы Кинуин это знала. Собрав последние силы, он сказал:
— Я знаю. Она предназначена Торку.
И Богиня вдруг рассмеялась.
— А что, у нее другого выбора разве нет? — В голосе ее звучало легкое ехидство. А потом она исчезла.
И Дэйв, не вставая с колен, закрыл руками лицо. Его била чудовищная, непреодолимая дрожь. Таким, скорчившимся и потрясенным, его и нашли на краю поляны Левон и Торк.

 

Когда Тэйбор проснулся, он был совершенно готов. Он сразу узнал рощу Фалинн, куда пришел поститься, и понимал, что проснулся среди ночи потому, что было пора. Он огляделся, всем сердцем готовый воспринять то, что вот-вот явится ему, — свое тайное имя, сокровенную суть своей души.
Некоторое смущение он, впрочем, все же испытывал. Он по-прежнему находился в роще Фалинн, и ложбинку эту для логова выбирал он сам, и все-таки что-то вокруг явно было не так, как прежде. Да, конечно, этой просторной поляны перед ним прежде совершенно точно не было — он бы никогда не выбрал для подобной цели столь открытое место. Тэйбор был совершенно уверен: когда он ложился спать, никакой поляны здесь НЕ БЫЛО!
Потом он обратил внимание на то, что ночное небо имеет какой-то странный оттенок, и в ужасе догадался наконец, что все еще спит и его тотем, видимо, явится ему именно здесь, в этой стране сновидений. Он понимал, как это необычно. Он хорошо знал: всегда все просыпались в роще и видели перед собой свой тотем. И он ждал, изо всех сил стараясь подавить страх.
И дождался: она явилась к нему с небес.
Но то была не птица. Не ястреб, не орел — как он надеялся, как надеялись все его близкие! — и даже не сова. Слушая свое странно бьющееся сердце, Тэйбор догадался, что эта появившаяся ниоткуда поляна была нужна только для того, чтобы могла приземлиться она.
И она приземлилась — да, это была ОНА! — и она сделала это удивительно легко, даже не примяв траву. Лежа совершенно неподвижно, Тэйбор не отрываясь смотрел прямо на нее. Потом заставил себя осторожно расправить не только совершенно затекшие руки и ноги, но и оцепеневший разум и уже с помощью разума постарался воспринять то невероятное, что с ним происходило. То волшебное изысканное существо, что спокойно стояло сейчас перед ним и смотрело прямо ему в глаза, было, конечно же, не из реальной жизни. Как и эти немыслимого оттенка ночные небеса. Да и вообще такого существа еще не было на свете, хотя оно непременно должно было вскоре появиться, это Тэйбор знал твердо и чувствовал, что уже сливается с этим неведомым существом, становится его частью и уже знает его имя, как знает и то, что Кернан, призвав его в рощу Фалинн, велел ему найти именно это существо, как и этому существу было велено отыскать именно его, Тэйбора.
И в последний раз он, самый младший из детей Ивора, успел еще подумать — словно даже и не он сам, а кто-то другой, какая-то иная часть его души подсказала ему: «Вполне было бы достаточно и орла!»
И это была правда. Увидеть орла было бы более чем достаточно, однако этого не произошло. И она, стоя перед ним неподвижно, как оказалось, читает его мысли! И он услышал ее голос — он звучал прямо у него в голове: «Не отвергай меня! — И огромные, удивительные, поразительные глаза заглянули прямо ему в душу. — Ведь в конце концов мы останемся с тобой только вдвоем».
И он понял. Ее голос проник не только в его мысли, но и в сердце. Тэйбор и не подозревал, что зашел по ЭТОМУ пути так далеко. И в ответ на ее мольбу он протянул к ней руку. И она склонила перед ним голову, и он коснулся ее единственного рога.
— О, нимфа Имрат! — только и сумел вымолвить он, и это было последнее, что он помнил, а потом все вокруг окутал непроницаемый мрак.

 

— Эй! — радостно крикнул Ивор. — Вы только посмотрите, кто к нам пришел! Пусть все радуются, ибо Великий Ткач прислал нам нового всадника!
Но когда Тэйбор подошел ближе, он сразу понял, как трудно пришлось его сыну этой ночью. Свой тотем Тэйбор нашел — это чувствовалось в каждом его движении, в каждом взгляде, — но путь к нему оказался, видимо, чересчур долгим и трудным. Ничего необычного, впрочем, в этом не было; это было, пожалуй, даже хорошо, ибо служило признаком более глубокой связи всадника со своим тотемом.
И лишь через некоторое время Ивор начал догадываться о том, насколько необычным было испытание Тэйбора.
Конечно, все неофиты являлись из леса совершенно переменившимися, даже глаза их смотрели иначе — еще бы, ведь за одну-две ночи они переставали быть детьми, переходя в разряд взрослых. Естественно, это отражалось прежде всего на их лицах. Но, заглянув в глаза сына, Ивор весь похолодел, хотя в небесах по-прежнему сияло жаркое утреннее солнце.
Похоже, правда, никто больше ничего особенного во взгляде Тэйбора не заметил. Вокруг раздавались обычные приветствия, хотя, может быть, на этот раз они звучали чуть громче обычного — ведь младший сын вождя был призван в рощу самим Богом Кернаном.
Но ДЛЯ ЧЕГО он был призван? Эта мысль не давала Ивору покоя, когда он направлялся вместе с Тэйбором к дому Герейнта. Какую цель преследовал великий бог?
И все же он улыбался, желая скрыть снедавшую его тревогу, и видел, что Тэйбор тоже улыбается — правда, одними губами, глаза же его остаются серьезными и печальными. И Ивор заметил, как напряжен каждый его мускул, когда обнял сына за плечи.
Постучавшись, они вошли в дом. Как всегда, в хижине Герейнта было темно, и шум, доносившийся с улицы, тоже как-то сразу ослабел и почти перестал быть слышен.
Ровным шагом, хотя и не без опаски, Тэйбор подошел к шаману и опустился перед ним на колени. Герейнт ласково коснулся его плеча. И только тогда Тэйбор поднял голову и посмотрел шаману в незрячие глаза.
Даже в темноте Ивору было видно, как вздрогнул Герейнт, тщетно пытаясь скрыть охвативший его ужас, и чуть было не отпрянул от Тэйбора. Потом они надолго застыли лицом к лицу. Ивору показалось, что прошла целая вечность, прежде чем шаман наконец заговорил.
Но то были отнюдь не те слова, которые полагалось произносить согласно традиции.
— Но этого нет на свете! — воскликнул Герейнт.
Ивор сжал кулаки.
— Пока еще нет, — возразил Тэйбор.
— Да, ты прав… И ты действительно нашел свой тотем. Но все же на свете такого животного нет! Ты достаточно хорошо его почувствовал?
— По-моему, да, — сказал Тэйбор; в голосе его теперь явственно слышалась усталость. — Я очень старался. И, по-моему, мне удалось понять ее и почувствовать.
— Мне тоже так кажется, — сказал Герейнт. Чувствовалось, что он потрясен до глубины души. — Тебе дано было увидеть нечто великое, Тэйбор дан Ивор!
Тэйбор лишь протестующе махнул рукой; казалось, этот разговор истощил его до предела.
— Она же просто пришла ко мне, — пожав плечами, возразил он, покачнулся и рухнул к ногам отца.
Опустившись на колени и прижимая к груди потерявшего сознание сына, Ивор слышал, как шаман произносит обычным своим голосом знакомые слова обряда:
— Его час пробил, я знаю его имя! — А потом Герейнт совсем другим тоном прибавил: — И да хранят его наши могущественные Боги!
— От чего? — вырвалось у Ивора, хотя он прекрасно понимал, что не должен задавать подобных вопросов.
Герейнт как-то странно покачнулся и повернулся к нему лицом.
— Я бы непременно сказал это тебе, старый дружище, если б мог. Но признаюсь: я этого и сам не знаю! Он ушел так далеко, что даже небеса над ним стали иными.
Ивор с трудом проглотил стоявший в горле комок.
— А хорошо ли это? — осторожно спросил он шамана, которому полагалось знать подобные вещи. — Хорошо ли это, Герейнт?
Старик долго, слишком долго молчал, а потом повторил:
— Ему дано было увидеть нечто великое! — Но не этих слов ждал от него Ивор. И он посмотрел на Тэйбора, такого худенького и легкого, почти невесомого, и еще крепче сжал его в своих объятиях. Загорелая гладкая кожа, прямой нос, высокий чистый лоб, густые каштановые волосы, еще недостаточно длинные, чтобы их можно было стянуть на затылке… Почему-то у Тэйбора волосы всегда были удивительно непослушными, думал Ивор.
— Ах, сынок, — прошептал он, принимаясь баюкать Тэйбора, как делал это когда-то — совсем не так уж и давно.

Глава 4

Ближе к закату они, натянув поводья, остановили быстро мчавшихся лошадей и устроились на ночлег в небольшом овражке, точнее, низинке, окаймленной невысокими кустами.
Дэйву было несколько не по себе — столь необъятным был простор Равнины. Лишь темная полоска Пендаранского леса у западного горизонта нарушала бесконечную монотонность этих травянистых прерий, а Пендаранский лес, как он уже знал, особо приятных надежд внушать никак не мог.
А вот дальри были совершенно спокойны, словно для них эта бескрайняя Равнина, затянутая сейчас серыми сумерками, была родным домом. Ну да, это же действительно их родной дом, и принадлежит он им уже в течение двенадцати столетий, вспомнил Дэйв.
Разжечь костер Левон не разрешил, и они поужинали холодным мясом элтора и твердым сыром, запивая еду речной водой из фляжек. Еда, впрочем, оказалась удивительно вкусной — возможно, потому, что Дэйв зверски проголодался и устал после целого дня верхом. Он понял это, лишь разворачивая свой спальный мешок и укладываясь рядом с Торком.
Однако усталость довольно быстро прошла, а стоило ему лечь, как он понял, что сна нет ни в одном глазу. Вот и теперь он все еще лежал без сна, глядя в бескрайние небеса, а мысли беспокойно кружились, упорно возвращаясь к событиям минувшего дня.

 

Утром, когда они уезжали, Тэйбор по-прежнему был без сознания. «Он ушел слишком далеко!» — вот и все, что пожелал сказать вождь в ответ на их вопросы, но глаза Ивора выдавали его тревогу за сына.
Затем разговор на некоторое время полностью переключился на рассказ Дэйва о встрече с охотницей и о событиях, имевших место ночью на лесной поляне. Но он ни словом, впрочем, не обмолвился о последних мгновениях этой встречи, ибо те слова Богини касались лишь его одного. Когда он закончил свой рассказ, вокруг стояла абсолютная тишина.
Потом Герейнт, сидевший на циновке скрестив ноги, спросил:
— «Мужественные люди еще ох как понадобятся!» — так она сказала?
Дэйв кивнул, но потом, вспомнив, что шаман слеп, подтвердил это вслух. После чего Герейнт стал качаться взад-вперед, что-то невнятно напевая, и это продолжалось довольно долго. Так долго, что Дэйв просто удивился, когда шаман как ни в чем не бывало сказал ясным голосом:
— Значит, ты должен как можно скорее ехать на юг! И, по-моему, делать это следует, привлекая к себе как можно меньше внимания. Назревает что-то очень неприятное, и раз Серебряный Плащ привел тебя сюда, ты должен быть с ним рядом.
— Но он привел нас только для участия в королевском празднестве! — возразил Дэйв. Впрочем, куда более нервным тоном, чем ему хотелось бы.
— Возможно, — согласился Герейнт. — Но теперь, оказывается, в ткань вашего Перехода вплетены и другие нити.
Что было совсем не удивительно, хотя восторга у Дэйва не вызвало никакого.

 

Повернувшись на бок, Дэйв увидел на фоне ночного неба четкий силуэт Левона, стоявшего на часах. От этого у него почему-то сразу стало спокойнее на душе. А ведь Левон сперва не хотел ехать, вспомнил Дэйв, потому что очень тревожился из-за Тэйбора.
Вмешался в решение этого вопроса сам вождь и с абсолютной уверенностью и удивительной твердостью расставил все по местам, заявив, что дома от Левона совершенно никакого толку, что о Тэйборе и без него есть кому позаботиться, что ничего необычного в том, что парень, вернувшись из лесу после поста, так долго спит, нет совершенно; например, он, Левон, напомнил Ивор сыну, проспал чуть ли не сутки. А во главе охотников преспокойно дней десять-пятнадцать может побыть и Кектор — ему это будет даже полезно, потому что после той неудачи на охоте он что-то приуныл.
Нет, тебе обязательно нужно поехать, решительно сказал Ивор сыну, помня о совете Герейнта поскорее и при соблюдении максимальной секретности отправить Дэйва на юг. Очень важно, сказал он, чтобы Дэйв — он назвал его Дэйвор, как и все они, — добрался до Парас Дервала благополучно. И пусть Левон возьмет для этого двадцать всадников. Торка вождь назначил первым помощником Левона, и все было решено.
Ивор рассуждал исключительно логично и хладнокровно. Казалось, он все очень четко рассчитал и не намерен был отказываться от собственных планов. Но тут Дэйв припомнил свой последний с ним разговор.
Лошади были оседланы, и сам он уже успел сказать собравшимся дальри последние слова прощания — это вышло, правда, несколько неуклюже и скованно, особенно когда он прощался с Лит и Лианой. Никогда он не умел как следует прощаться! Кроме того, Дэйва ужасно смущали все эти девушки, обступившие его плотной толпой. Лиана же вела себя странно: казалась совершенно недоступной и очень далекой.
Затем он заглянул к Тэйбору. Мальчик метался в жару, а в таких случаях Дэйв тоже всегда чувствовал себя беспомощным, поэтому он лишь смущенно развел руками, надеясь, что Лит, которая вошла к Тэйбору за ним следом, как-то поймет — если не его невысказанные слова, то хотя бы чувства.
А когда он вышел от Тэйбора, Ивор неожиданно пригласил его в последний раз прогуляться вокруг лагеря.
— Ты возьми с собой в свой мир этот топор, — сказал вождь, — хотя, судя по твоим рассказам, вряд ли он тебе там особенно пригодится. Но уж одну-то службу он тебе точно сослужит: будет напоминать тебе о нас и о народе дальри. — Тут Ивор нахмурился. — Впрочем, боевой топор — не самое лучшее напоминание о Детях Мира… Может быть, тебе хотелось бы иметь что-то еще?..
— Нет, — пылко возразил Дэйв. — Это отличный подарок! Правда, отличный. И я… я буду беречь его как зеницу ока!
Слова, жалкие слова. Они немного помолчали, и Дэйв наконец сообразил, что действительно хотел сказать Ивору:
— Ты потом попрощайся за меня с Тэйбором, ладно? — попросил он его. — Мне кажется, он замечательный человек! И я уверен: с ним все будет хорошо! Правда?
— Не знаю! — честно признался Ивор, и от этой его искренности у Дэйва стало тревожно на душе. Они повернули и шли теперь на север. Прямо перед ними была Рангат, которая в солнечном свете казалась просто белым слепящим облаком. Ее заснеженные склоны так ярко сверкали, что больно было смотреть.
— Ты не волнуйся! Он, конечно же, скоро поправится, и все будет в порядке! — неловко попытался Дэйв успокоить вождя, сознавая, как банально и глупо звучат его слова. Надеясь как-то исправить собственную оплошность, он быстро и с напором заговорил: — Знаешь, я все время хотел сказать, что ты был по-настоящему добр ко мне, что я очень тебе за это благодарен, и еще… я здесь многому научился! — И это действительно была чистая правда.
Ивор впервые улыбнулся.
— Приятно слышать, — сказал он. — Мне всегда хотелось думать, что у нас есть чему поучиться.
— О да! Еще бы! — Это Дэйв сказал от всего сердца. — И если б я мог остаться у вас…
— Если бы ты мог остаться у нас, — Ивор остановился и посмотрел на него в упор, — ты стал бы настоящим всадником!
Дэйв почувствовал, что ему трудно дышать; он весь покраснел от смущения, испытывая несказанное наслаждение от этой скупой похвалы. Он не находил слов, чтобы как-то ответить, и Ивор поспешил помочь ему, смягчив серьезность момента шуткой:
— Вот только одно было бы затруднительно: где тебе подходящего коня раздобыть!
Оба засмеялись и пошли дальше. «Господи, — думал Дэйв, — до чего же мне нравится этот человек! Очень! Жаль, что я не могу, НЕ УМЕЮ сказать ему об этом!»
И вдруг Ивор резко сменил тему:
— Я не знаю, что означает твоя вчерашняя встреча с Богиней, — сказал он тихо, — но, по-моему, значение ее чрезвычайно велико. Потому-то я и посылаю с тобой на юг Левона. Так надо, Дэйвор, хотя, если честно, мне ужасно не хочется его отпускать. Он еще так молод, и я очень его люблю! Ты ведь позаботишься о нем — ради меня?
Ничего себе!
— О чем ты говоришь? — воскликнул Дэйв, удивленный донельзя. — Вот уж кто твердо знает, каким путем ему идти по жизни, так это Левон! И ты хочешь, чтобы я, новичок, незнайка, его охранял? А не наоборот ли будет?
Но Ивор даже не улыбнулся.
— Ах, сынок, — сказал он нежно, — тебе тоже предстоит далекий путь — и трудный во всех отношениях. И ты, конечно, тоже очень молод. И конечно же, я велел Левону изо всех сил охранять и беречь тебя. И, разумеется, я сказал вам обоим почти одно и то же — разве ты этого не понял, Дэйвор?
Все он понял! Хотя и слишком поздно. Нет, он снова вел себя как последний идиот! В который уже раз он попадает впросак! Но теперь уж нет времени что-то исправлять: они обошли весь лагерь по периметру, и Левон, Торк и все остальные ждут его, вскочив на коней, и почти все третье племя вышло за ворота, чтобы проводить их…
Так что ему так и не удалось сказать Ивору самые последние, самые главные слова. Он лишь крепко обнял его, прямо-таки стиснул в объятиях, надеясь, что он как-нибудь поймет, сколь многое он в эти объятия вложил. Надеясь, но не зная наверняка.
А потом они двинулись на юг, в Бреннин, откуда его путь затем лежал в прежний, знакомый ему мир, и топор, подаренный Ивором, был приторочен к его седлу вместе со спальным мешком и прочими дорожными принадлежностями, а за спиной у него осталось еще столько всего — недосказанного, недоделанного, — и теперь уже поздно было что-то говорить, что-то менять, что-то делать.
И, по-прежнему лежа без сна под звездным небом Равнины, Дэйв снова посмотрел в сторону Левона и снова увидел его темный силуэт. Он был там, он сторожил их всех и его, Дэйва Мартынюка. А вот Кевин Лэйн наверняка знал бы, что и как нужно было сказать во время прощания с Ивором, вдруг подумал Дэйв и уснул.

 

Они двинулись в путь в серых рассветных сумерках, как раз перед восходом солнца. Левон задал довольно быстрый, но не совсем убийственный темп, который лошади должны были выдержать, а дальри хорошо умели оценивать возможности своих лошадей. Они скакали плотной группой, и каждый час, по очереди сменяясь, высылали троих на полмили вперед. Они старались как можно быстрее и как можно незаметнее миновать открытые участки — так им советовал Герейнт, да и сами они прекрасно помнили о том, что всего две недели назад Торк видел довольно большой отряд цвергов, направлявшихся на юг. Левон вполне способен был рискнуть во время охоты, хотя вообще всегда действовал достаточно расчетливо, но сейчас дела обстояли куда серьезнее, и пороть горячку он явно не собирался; да и вряд ли подобной беспечности можно было ожидать от сына Ивора. Он заставлял свой отряд двигаться быстро, но с максимальной осторожностью. Они ехали уже вдоль опушки Пендаранского леса, и стена деревьев справа от них быстро уплывала назад, пока солнце совершало свой путь по небосводу.
И поглядывая на эту ровную стену деревьев, тянувшуюся менее чем в миле от них, Дэйв испытывал странное беспокойство. Пришпорив коня, он нагнал Левона, скакавшего во главе отряда, и спросил его прямо:
— А почему мы скачем так близко от этого леса? О нем ведь, кажется, дурная слава идет?
Левон улыбнулся и весело ответил:
— Ты уже седьмой, кто задает мне этот вопрос! Хотя ответ очень прост. Это самая короткая дорога. Если мы отклонимся к востоку, то придется перебираться вброд через две реки, между которыми довольно сложная, холмистая местность. А если мы будем ехать вдоль опушки, то вскоре окажемся как раз в том месте, где Риенна впадает в Адеин, и тогда перебираться через реку придется всего один раз. К тому же, как ты и сам, наверное, заметил, ехать здесь довольно легко.
— Но этот лес? Ведь он, кажется…
— Пендаран смертельно опасен только для тех, кто осмелится нарушить его покой и проникнет туда. Но никто никогда этого делать не станет. Впрочем, лес хоть и сердит на людей, но в целом не зловреден, и если не тревожить его стуком копыт и не пересекать его границ, то силы, таящиеся в нем, не станут нам мешать. Существуют, правда, разные предрассудки на этот счет, но Герейнт учил меня не обращать на предрассудки внимания.
— А что, если эти цверги вздумают устроить нам тут засаду?
Улыбка тут же исчезла с лица Левона.
— Любой цверг скорее умрет, чем войдет в Пендаранский лес, — сказал он. — Лес не щадит никого!
— Не щадит? Но почему?
— Из-за Лайзен, — сказал Левон. — Хочешь, расскажу?
— Конечно, хочу. Я вроде бы никуда отлучаться не собираюсь.
— Но, наверно, сперва придется тебе кое-что разъяснить по поводу нашей магии… Раз ты совершал Переход с Серебряным Плащом, то должен быть знаком и с Мэттом Сореном?
— С гномом? Конечно.
— А ты знаешь, какими прочными узами они связаны друг с другом?
— Понятия не имею. А что, это действительно так?
— Безусловно, — подтвердил Левон и стал рассказывать. Справа от них по-прежнему тянулся Пендаранский лес, с трех сторон их окружали бескрайние просторы Равнины, и, по мере того как они ехали все дальше на юг, Дэйв узнавал понемногу — как узнал об этом четыре ночи назад и Пол Шафер — о тех священных узах, что связывают мага и его Источник, и о том, какое магическое могущество дает этот союз.
Чуть погодя к ним тихонько подъехал Торк и тоже стал слушать. Так они и ехали дальше втроем, связанные завораживающим ритмом трагической истории о Лайзен Лесной.
— О Лайзен существует очень много легенд, — сказал Левон, — и во всех этих историях заключено немало важного для всех народов Фьонавара. Я, конечно же, знаю далеко не все, но расскажу как сумею. Началась эта история задолго до великой битвы у подножия горы Рангат.
В те времена магия была совсем не такой, как теперь, — я уже говорил об этом. И однажды Амаргин, советник Конари, Верховного короля Бреннина, ехал один, направляясь куда-то из Парас Дервала.
А тогдашняя магия была делом темным, и управляли ею силы самой Матери-земли, так что дело с ней имели в основном жрицы великой Богини из святилища в Гвен Истрат, и уж они ревностно следили за тем, чтобы никто больше не посягнул на их права. Но Амаргин был человеком гордым, да к тому же блестящим поэтом, и безграничная власть жриц его безумно раздражала, так что в одно прекрасное весеннее утро он выехал из Парас Дервала, желая узнать, нельзя ли изменить существующее положение вещей.
И наконец — после множества приключений, которые также описаны в бесчисленных легендах, только сам я большей части этих легенд не знаю, — Амаргин добрался до Священной рощи близ Пендаранского леса. Тогда еще лес не был так сердит на людей, однако и тогда уже в нем властвовали древние магические силы, которые терпеть не могли, когда люди вторгались на их территорию, особенно в Священную рощу. Но Амаргин был человеком отважным, да и путешествовал он уже давно, но так и не получил ответа на свой основной вопрос, а потому все же решился провести в этой роще ночь. Совершенно один.
Об этой долгой ночи сложено немало песен и легенд: о том, как к Амаргину явились трое нежданных гостей, и о том поединке умов, на который вызвал его земляной дух, вынырнувший из травы… И о многом другом. В общем, то была действительно очень долгая и очень страшная ночь, и, как гласят предания, вряд ли кто-то другой смог бы пережить ее и встретить рассвет в здравом уме. Но с Амаргином все было иначе.
Дело в том, что перед самым рассветом к Амаргину пришел четвертый гость, и был он прислан самим Богом-Громовником Мёрниром, и это был настоящий дар Бога людям, ибо этот гость раскрыл Амаргину смысл небесной мудрости, научил его понимать священные магические руны, и отныне маги перестали нуждаться в покровительстве Богини-матери. Она утратила власть над ними.
Однако после этого, если верить преданиям, между Богами разразилась война, ибо Богиня была страшно разгневана поступком Мёрнира и желала непременно ему отомстить. Прошло немало времени, прежде чем она позволила как-то себя задобрить и гнев ее несколько утих. Некоторые считают даже — хотя сам я не знаю, действительно ли это так, — что именно хаос и беспорядки, возникшие в связи с этой ссорой Богов, позволили Могриму, Расплетающему Основу, ускользнуть из-под надзора. Его упустили молодые неопытные Боги, и он, сбежав от них, отправился на север Фьонавара. Так говорится в некоторых легендах и песнях. В других рассказывается о том, что Могрим всегда обитал на севере Фьонавара, а некоторые повествуют о том, что он ускользнул от Богов, когда взор Великого Ткача был затуманен любовью к первым светлым альвам, Детям Света, только что появившимся в это время на земле. Правда, кое-кто утверждает, что взор его был затуманен вовсе не любовью к альвам, а печалью, ибо он оплакивал первого человека, убитого собственным родным братом. Не знаю, кто из этих рассказчиков прав; этих историй так много. Точно известно лишь, что он здесь, во Фьонаваре, и убить его нельзя. И по решению Богов он навечно закован в цепи.
Итак, утром Амаргин проснулся, уже владея Небесной премудростью и храня в сердце своем магические руны, в которых заключено великое могущество, но он не знал, что ему по-прежнему грозит смертельная опасность, ибо у леса свои стражи, и стражи эти были весьма разгневаны тем, что Амаргин осмелился провести ночь в Священной роще, и они послали к нему Лайзен, чтобы она сперва разбила ему сердце, а потом убила бы его.
Об их первой встрече сложена всего лишь одна песнь. И сложил ее вскоре после этого события повелитель светлых альвов Ра-Термейн, величайший из певцов всех времен и всех миров. Он создал ее, чтобы народы Фьонавара помнили и чтили Амаргина. Это самая прекрасная песнь на свете, и никто, ни один поэт с тех пор не осмелился — даже и не пытался! — сочинять что-либо на ту же тему.
В те дни на земле существовало немало могущественных народов, весьма различавшихся между собой, однако среди всех этих народов Лайзен Лесная считалась подлинной королевой. Она была лесным духом, диэной. Их вообще-то великое множество, но Лайзен была особенной. Говорят, в ту ночь, когда она родилась, вечерняя звезда над Пендаранским лесом светила так ярко, что была подобна луне, и все Богини от Кинуин до Немаин подарили новорожденной какую-то часть своей красоты, и среди ночи расцвели цветы, раскрыв свои лепестки навстречу тому сиянию, что разлилось в роще, когда там сошлись все Богини разом. И не было на свете — да и никогда не будет! — существа более прекрасного, чем Лайзен. И хотя лесные духи живут очень долго, Дана и Мёрнир в ту ночь тоже преподнесли Лайзен подарок: сделали ее бессмертной, дабы красота ее никогда не померкла.
Таковы были дары, преподнесенные ей в ту ночь, однако даже Боги не могут порой точно выразить свои пожелания, и, согласно преданиям, данная истина и лежит в основе всей этой длинной истории. Итак, утром после всего того, что пришлось пережить в течение ночи Амаргину, Лайзен пришла к нему, чтобы сломить его своей красотой, а потом и убить, как то было решено лесными божествами. Но, как говорится в песни Ра-Термейна, как раз в то утро Амаргин был особенно прекрасен и полон сил и ощущал в сердце своем Небесную премудрость и присутствие великого Мёрнира. И все божественные планы в итоге были спутаны, ибо, явившись к Амаргину в сиянии всей своей красы, подобная яркой звезде Лайзен влюбилась в поэта, и он тоже полюбил ее, и жизненные нити их переплелись в то утро в Священной роще, и была соткана их общая Судьба.
Она стала его Источником. И в тот же день, еще до захода солнца, он научил ее магическим рунам. И священный обряд навсегда связал их, и было положено начало новой небесной магии. А ночью они легли вместе, и, как говорится у Ра-Термейна, всю ночь до утра Амаргин спокойно спал, укрытый прекрасными длинными волосами Лайзен, точно теплым плащом. А утром они вместе ушли из Пендарана, связанные отныне такими крепкими узами, каких до сих пор не знал ни один народ на свете. Но, будучи первым советником Конари, а также желая и другим передать ту Небесную премудрость, Амаргин вернулся в Парас Дервал и создал там Совет магов. А Лайзен отправилась вместе с ним и навсегда покинула свое убежище в Священной роще.
Левон замолчал. Довольно долго все трое хранили молчание, потом он заговорил снова:
— Теперь эта история стала, пожалуй, чересчур сложной, вобрав в себя множество других преданий, связанных с Великой Эпохой. Тогда же и тот, кого мы называем Расплетающим Основу, построил в вечных льдах крепость Старкаш и пошел войной на все прочие народы. О тех временах и совершенных тогда подвигах сложено очень много сказаний и песен. Например, дальри часто поют о подвиге Ревора, но это далеко не единственное в череде тогдашних великих деяний, хотя и не самое малое из них. Но всегда Амаргин Белая Ветвь — так его впоследствии стали называть из-за того посоха, который Лайзен выбрала для него в Пендаранском лесу, — был в самом центре тех событий. И Лайзен всегда была с ним рядом — Источник, питающий не только его могущество, но и его душу.
Да, Дэйвор, об этом времени существует очень много преданий!.. Короче говоря, вскоре Амаргину, благодаря обретенной им мудрости, стало известно, что Могрим удалился в одно место, обладающее невероятным запасом магического могущества, и там, далеко за морем, копит силы для возобновления войны.
И Амаргин решил, что этот далекий таинственный остров необходимо отыскать и освободить от власти Зла и Тьмы. И он собрал большой отряд — сотню светлых альвов и людей, среди которых было три мага, — и отправился под парусами на запад, желая отыскать остров Кадер Седат. А Лайзен осталась одна.
— Как это? Почему? — вырвалось у потрясенного рассказом Дэйва.
Ответил ему Торк.
— Она же была лесным духом, — сказал он, тоже явно взволнованный. — А лесные духи в море неизбежно погибают. Бессмертие, дарованное Лайзен Богами, оказалось слабее ее собственной природы.
— Да, это так, — тихо подтвердил Левон. — И когда Амаргин отправился в этот опасный поход, для Лайзен в самой западной части Пендарана была построена башня Анор Лайзен — даже жестокая война не помешала людям, альвам и лесным божествам, объединенным любовью к прекрасной Лайзен, построить для нее это убежище! И она надела свой знаменитый Венец, прощальный дар Амаргина — «Свет, сражающийся с Тьмой», так его еще называли, — и в этом светящемся Венце стала еще прекраснее; такой красоты не знал больше ни один из миров! А потом она как бы повернулась спиной к войне, к лесу и к народам Фьонавара, взобралась на самую высокую башню и обратила свой лик на запад, чтобы тот свет, что сиял у нее надо лбом, мог указать кораблю Амаргина путь домой.
Никто не знает, что в действительности случилось с самим Амаргином или с теми, кто управлял его кораблем, только однажды ночью Лайзен, стоя на башне, увидела, как увидели это и те, кто был с нею рядом, что некий темный корабль медленно проплывает вдоль берега. И, согласно преданию, луна, спускавшаяся в тот миг к западному краю неба, призрачным светом своим озарила этот корабль и его порванные в клочья паруса, и всем стало ясно, что это корабль Амаргина и на нем никого нет. А когда луна сошла с небосклона и опустилась в море, корабль тот исчез, точно его и не бывало.
И Лайзен сняла с себя сияющий Венец, положила его на камень, распустила свои длинные волосы, как тогда, в их первую ночь в Священной роще, и бросилась с башни в темные волны морские. Так погибла прекрасная Лайзен.
Левон умолк, и Дэйв заметил, что солнце уже высоко. Но почему-то ему казалось, что так быть не должно, это неправильно, не должно солнце светить так ярко, и день не должен быть таким светлым…
— Я, пожалуй, немного проедусь вперед, — еле слышно сказал Левон и пришпорил коня. Дэйв и Торк посмотрели друг на друга, но не произнесли ни слова. Все вроде бы было как прежде: на востоке раскинулась бескрайняя Равнина, с запада от них тянулся священный Пендаранский лес, а высоко в небе светило солнце.

 

Левон уже дважды уезжал вперед с разведчиками, и ближе к вечеру Дэйв тоже решил проехаться с очередной тройкой. Ему хотелось немного развеяться. На душе было тяжело. А на закате они увидели прямо над собой огромного черного лебедя, летевшего очень высоко и точно на север. И отчего-то вид этой птицы наполнил их сердца неясной, необъяснимой тревогой. И, не говоря друг другу ни слова, все дружно пришпорили коней.
Они упорно продолжали ехать на юг, и Пендаранский лес начал отступать на запад. То есть чувствовалось, что лес по-прежнему недалеко от них, но к вечеру его уже почти невозможно было разглядеть невооруженным глазом. Когда они решили наконец остановиться на ночлег, вокруг расстилались лишь травянистые просторы под щедрой россыпью ярких летних звезд, свет которых лишь чуть-чуть затмевало сияние тоненького месяца.
Той же ночью, но немного позднее, в лесу Мёрнира должны были драться пес и волк; а потом кинжал Колана был вынут из ножен со звуком, напоминающим пение арфы, и случилось это в маленькой подземной комнатке с каменными стенами на берегу озера ЭйлАвена.

 

Утром встало багровое солнце, дыша сухим, колючим жаром, и они сразу погнали коней еще быстрее, чем прежде. Левон увеличил количество разведчиков до четырех, а остальным велел ехать ближе к ним, чтобы в случае необходимости можно было увидеть друг друга.
Около полудня у них за спиной взорвалась гора.
Большего ужаса в своей жизни Дэйв не испытывал. Вместе со своими товарищами он смотрел, как вырвавшийся из Рангат язык пламени заполонил все небо, а потом разделился, образовав некое подобие огненных пальцев с когтями. И вслед за этим они услышали хохот Могрима.
«И по решению Богов он навечно закован в цепи» — так еще вчера сказал Левон.
Похоже, Боги допустили оплошность.
Как зачарованный слушал Дэйв этот чудовищный хохот, принесенный северным ветром. Их отряд был так мал, его было так легко заметить на этой бескрайней Равнине, где они казались сейчас совершенно беззащитными, а этот ужасный Могрим явно вырвался на свободу… Дэйв не совсем ясно соображал, когда понял вдруг, что ускакавшие вперед разведчики, что есть мочи погоняя коней, мчатся назад, к основному отряду.
— Левон! Левон! Мы должны немедленно вернуться домой! — кричал один из них, вырвавшись вперед. Дэйв повернулся к Левону и, поглядев на него, в который уже раз был потрясен до глубины души. Одного взгляда на этого человека ему было достаточно, чтобы взять себя в руки. Лицо Левона казалось сейчас совершенно бесстрастным, его профиль был точно высечен из камня, и он не отрываясь смотрел на гигантский огненный столб над вершиной Рангат. И в этом его спокойствии, в его бесстрастном принятии неизбежного Дэйв сумел почерпнуть силы и уверенность, столь ему сейчас необходимые. Левон, застывший как изваяние, казалось, рос на глазах, точнее, заставлял себя расти над другими, доказывая всем и себе самому, что найдутся силы, способные потягаться с этим злом и перебороть то, что творилось сейчас в небесах. И отчего-то в эти минуты Дэйв отчетливо представил себе Ивора, наверняка делающего сейчас то же самое, но только в двух днях пути отсюда на север, где кошмарная жадная рука Могрима тянется с небес прямо к его лагерю. Дэйв поискал глазами Торка и увидел, что тот тоже на него смотрит, и в его темных глазах Дэйв прочел не жесткое сопротивление, как у Левона, но ярость, обжигающее презрение, страстную ненависть к тому, кто выпустил в небеса эту руку, — но ни капли страха не было в глазах Торка!
«Твой час пробил», — вспомнил Дэйв Мартынюк, и в это апокалипсическое мгновение в голове его мелькнула другая мысль: «Я очень люблю этих людей!» Острота этого чувства была для него точно удар молнии, иначе Дэйв не был бы Дэйвом, ведь порой и он бывал не менее тверд и неколебим, чем эта гора. Тщетно пытаясь вновь обрести внутреннее равновесие, он понял вдруг, что Левон что-то говорит, перекрывая поднявшийся среди всадников ропот.
— Нет, возвращаться мы не будем. Мой отец сумеет позаботиться о племени. Они переберутся в Келидон, как и все остальные. И мы тоже туда отправимся — вот только доставим Дэйва к Серебряному Плащу. Два дня назад Герейнт сказал: грядет что-то страшное. Вот оно! Нам как можно скорее нужно попасть в Бреннин и обязательно посоветоваться обо всем с Верховным королем…
Именно в эти мгновения Верховный король Бреннина Айлиль дан Арт умирал в Парас Дервале. Когда Левон закончил свою речь, всадники молча перегруппировались и продолжили путь на юг. Только теперь они держались вместе и мчались вперед с твердой решимостью, оставив за спиной родные места. Они без колебания последовали за Левоном, хотя каждый знал: если будет война с Могримом, то начнется она именно на Равнине.
В своем напряженном единении всадники сумели заранее почувствовать приближение беды, однако же это их не спасло.
А сообщил им о беде Торк, который около полудня вдруг оторвался от остальных и ускакал далеко вперед. Однако вскоре Дэйв заметил, что Торк повернул назад и мчится к ним, низко пригнувшись в седле. Подъехал он к Левону не сразу, а предварительно сделав довольно большую петлю. Лес снова приблизился к ним и тянулся совсем рядом, справа.
— Впереди засада, — коротко сообщил Торк. — Цверги.
— Сколько их? — спокойно спросил Левон, приказав остальным остановиться.
— Сорок. А может, шестьдесят.
Левон кивнул.
— В общем, справимся. Но потери будут. Тем более они уже знают, что мы на подходе.
— Ну да, глаза-то у них есть, — кивнул Торк. — Местность тут слишком открытая.
— Ну что ж. Адеин уже недалеко, но мне бы не хотелось сейчас вступать в бой. Лучше мы потеряем немного времени, но обойдем цвергов стороной, а через обе реки переберемся чуть дальше к востоку.
— Не уверен, что это нам удастся, Левон, — очень тихо сказал Торк.
— Почему? — Левон был явно удивлен.
— Посмотри.
Дэйв и Левон дружно повернулись и посмотрели на восток, куда показывал Торк. И вскоре Дэйв тоже увидел: какая-то темная масса ползла, приминая траву, по направлению к ним.
— Что это? — спросил Дэйв, и горло его вдруг пересохло.
— Волки! — резко ответил Левон. — И очень много. — Он выхватил меч. — Значит, пойти в обход мы не сможем: они все равно задержат нас у реки и заставят сражаться с цвергами. Мы непременно должны пробиться к югу, прежде чем они до нас доберутся! — Теперь Левон говорил в полный голос. — Итак, друзья, будем биться на полном скаку. Рубите эту нечисть и сразу скачите дальше, но ни в коем случае не останавливайтесь! А добравшись до берега Адеин, сразу же переправляйтесь через реку. Не медлите! На той стороне мы еще сможем их обогнать. — Он помолчал немного. — Я же говорил, что будет война. Придется, видно, нам принимать первый бой — от имени нашего народа. И пусть проклятые слуги Могрима трепещут перед всадниками дальри, как трепетали они перед ними и во времена славного Ревора!
Отряд ответил ему дружным боевым кличем. Все, в том числе и Дэйв, выхватили мечи и топоры и пустили коней вскачь. С бешено бьющимся сердцем Дэйв мчался следом за Левоном по зарослям низкого кустарника. За кустами уже виднелась блестящая полоса реки — до Адеин было меньше мили. Но тут путь им преградили цверги. Не успели дальри взлететь на высокий берег, как на них дождем посыпались стрелы, и Дэйв увидел, как всадник, скакавший с ним рядом, выпал из седла; по груди его ручьем струилась кровь.
Дэйва охватил бешеный гнев. Понукая и пришпоривая коня, он вместе с Торком и Левоном вломился в самую гущу врага. Чуть пригнувшись, он со свистом опустил свой топор на голову одного из мерзких темно-зеленых цвергов и разрубил его пополам. Ярость и гнев кружили ему голову, он вытер топор и повернулся в другую сторону, чтобы снова нанести удар…
— Нет! — услышал он крик Торка. — Убил и не останавливайся! Скачи дальше, Дэйвор! Вперед! — Волки, как краешком глаза успел заметить Дэйв, были уже буквально в сотне шагов. Что было сил погоняя коня, он вместе с остальными устремился к берегу Адеин. Похоже, им удалось прорваться. Один из всадников был мертв, еще двое серьезно ранены, но остались в седле. Река была уже совсем близко, если им удастся перебраться на тот берег, они будут в безопасности.
Они должны были успеть — вот только им ужасно не повезло! На берегу их поджидал тот самый отряд цвергов, что устроил засаду на Бренделя и его друзей.
Цвергов было никак не меньше сотни; они выныривали из каждой ложбинки и впадинки, преграждая всадникам путь. С восточного фланга отряд Левона атаковали волки, сзади и спереди — полчища цвергов. И дальри были вынуждены остановиться и вступить в бой.
Так под красным, точно запыленным солнцем, горевшим в небесах, Дети Мира начали свое первое за тысячу лет сражение с силами Тьмы, и мужество их подкреплялось ненавистью к врагу и любовью к родной земле, которую они отстаивали сейчас. Они осыпали цвергов градом стрел и, заставляя своих коней совершать немыслимые, гибельные для животных прыжки, махали мечами, точно косами во время жатвы. И клинки их покраснели от крови.
— Ревор! — услышал Дэйв могучий клич Левона, и ему показалось, что одно лишь это имя заставило врагов трепетать от страха. Но уже через несколько мгновений ряды слуг Тьмы вновь сомкнулись. Ах какое же их было множество! В хаосе битвы перед Дэйвом то и дело мелькали кошмарные лики цвергов, размахивавших мечами и щеривших зубастые рты, и он, охваченный лихорадочным возбуждением, безостановочно поднимал и опускал свой боевой топор. Сейчас он мог только сражаться, мог думать только о том, что перед ним страшный враг, которого необходимо истребить, и даже не представлял, сколько уже положил цвергов. И все же, вытащив топор из раскроенного черепа очередной мерзкой твари, он успел заметить, что волки настигли их, и понял: это конец, это сама смерть настигла их на берегу реки Адеин, среди бескрайних просторов Равнины. Но умереть в лапах этой нечисти? Разорванными чудовищными волками? Умереть вместе с Левоном, с Торком, со всеми своими товарищами?..
— Нет! — вскричал Дэйв Мартынюк, и его крик скорее походил на рев огромного раненого быка. В голову ему пришла дикая, но, возможно, спасительная мысль, и он закричал еще громче, перекрывая шум схватки: — В лес! Скорее! Вперед! В лес!
И, схватив Левона за плечо, он решительно повернул коня к лесу. Конь шарахнулся, попятился, подминая и стряхивая с себя окруживших его со всех сторон цвергов. Дэйв успел еще два раза опустить свой топор, положив по одному цвергу с каждой стороны от седла, а потом пришпорил коня и врезался в самую гущу врага, размахивая топором и рубя как попало. Лезвие мгновенно покраснело от крови. А потом вдруг он почувствовал, что вырвался на свободу. Ряды цвергов расступились, и он, резко набирая скорость, стрелой помчался на запад, где неприступной стеной высился мрачный Пендаранский лес, так и не простивший обиды. И в этот лес никогда и никто — ни люди, ни цверги, ни даже огромные страшные волки Галадана — войти не осмеливались!
Но трое людей все же осмелились войти туда.
Оглянувшись, Дэйв заметил, что Левон и Торк точно нож в масло врезались в гущу цвергов и по проложенному им следу, бешено погоняя коней, тоже помчались на запад, по пятам преследуемые волками и осыпаемые градом стрел.
Их осталось только трое. Больше никто за ними не последовал, и это вовсе не было проявлением трусости. Просто все остальные были убиты. Семнадцать всадников пали в неравном бою на берегу реки Адеин близ Пендаранского леса, и никого из павших в тот день нельзя было бы заподозрить в нехватке мужества и воинской доблести!
И не успело еще солнце уйти с небосклона, как цверги принялись пожирать мертвецов. Цверги всегда пожирали свою добычу. Конечно, мертвые люди нравились им меньше, чем мертвые альвы, но кровь есть кровь, она у всех красного цвета, и жуткое кровавое пиршество продолжалось всю ночь. А потом цверги из обоих отрядов, так удачно встретившихся на берегу Адеин, сложили из обглоданных людских костей пирамиду и принялись теперь уже за своих погибших сородичей, на сей раз позволив и волкам присоединиться к этой кошмарной трапезе.
Кровь есть кровь.

 

Слева они увидели озеро; темная его вода блеснула меж густых деревьев, и Дэйву почему-то на мгновение показалось, что озеро это прекрасно какой-то болезненной, пагубной красотой, но медлить было нельзя: волки следовали за ними по пятам. И они на полном скаку врезались в чащу, едва успевая уклоняться от хлещущих по лицу веток, спотыкаясь об упавшие деревья, но стараясь не останавливаться ни на мгновение, пока наконец не стало ясно, что волки отстали.
Пробираться вперед по еле видной тропе становилось все труднее, приходилось ехать шагом, а потом тропа и вовсе исчезла; казалось, ее там никогда и не было. И они остановились, хрипло дыша, в темной, все более густеющей тени деревьев.
Все трое молчали. Лицо у Левона, заметил Дэйв, опять было точно вырезано из камня, но в глазах была не решимость — что-то совсем иное. Потом он догадался: Левон с огромным трудом сдерживал рвущую сердце боль, пытаясь сохранить видимость спокойствия. «Вот отчего ты стал как каменный! Ты, как всегда, все держишь в себе», — подумал Дэйв. Собственно, он знал это и раньше. Знал, что этой своей болью Левон не станет делиться ни с кем. И он отвел глаза: невозможно было долго смотреть на Левона! При виде его окаменевшего от горя лица у Дэйва просто внутри все переворачивалось.
Он повернулся к Торку и увидел совершенно иную картину.
— Ты же весь в крови! — воскликнул он. У Торка из раны на бедре ручьем текла кровь. — Немедленно слезай, надо как следует посмотреть и перевязать.
Впрочем, сам он, в общем-то, плохо представлял, что делать с подобной раной. Зато Левон сразу очнулся и даже, похоже, обрадовался тому, что вновь может быть кому-то полезным. Он разорвал на куски одеяло и наложил на раненую ногу фиксирующую повязку. Рана сильно кровоточила, но, обмыв ее, Левон и Дэйв убедились, что она не слишком глубока и опасна.
К тому времени как Левон закончил перевязку, совсем стемнело. Теперь уже все они успели заметить, что порой вокруг них в лесной чаще словно бы возникает некое грозовое пульсирующее облако. Ничего удивительного: то было физически ощутимое облако гнева, то гневался сам лес, и гнев его они слышали в шелесте листвы, ощущали в дрожании земли под ногами. Да, они находились сейчас в самом сердце Пендаранского леса, и были они людьми, а людей лес так и не простил!
— Мы не можем здесь оставаться! — вырвалось вдруг у Торка. Голос его прозвучал слишком громко в окружавшей их напряженной тишине, и впервые Дэйв услышал в его голосе страх.
— Ты идти-то сможешь? — спросил Левон.
— Смогу! — свирепо ответил Торк. — В любом случае лучше быть на ногах, когда встретишься с тем, что против нас послано. — Листва зашумела еще громче, и казалось — вряд ли то было просто плодом их воображения! — что в трепете листьев слышится определенный ритм или мелодия.
— Хорошо. Тогда мы оставим лошадей здесь, — сказал Левон. — С ними ничего не случится, уверен. А вообще я с тобой согласен — вряд ли нам следует сегодня останавливаться на ночлег и тем более ложиться спать. Пойдем потихоньку на юг, пока не встретим то…
— Пока не выйдем из этого леса! — твердо закончил Дэйв. — Пошли, пошли. Нечего тут рассусоливать! Поторапливайтесь-ка оба! Между прочим, Левон, ты говорил, что лес не так уж зловреден.
— А ему и не обязательно быть злым, чтобы убить нас, — сказал Торк. — Ты только послушай! — Нет, это явно не было плодом их фантазии: в шелесте листьев действительно слышалась некая грозная мелодия!
— Ну и что? Может, ты предпочитаешь вернуться? — рассердился Дэйв. — И как-то договориться с этими тварями и их волками?
— Он прав, Торк, — сказал Левон. Его длинные светлые волосы будто светились во тьме. Зато смуглый и темноволосый Торк в своих черных штанах был почти невидим. — И знаешь, Дэйвор, — в тоне Левона слышались восхищение и благодарность, — там, на берегу, тебе удалось соткать удивительное решение! Очень яркое! Не думаю, чтобы нечто подобное могло прийти в голову хоть кому-то из нашего племени. Нет, никто бы не решился на подобный прорыв! И мы, что бы там ни случилось дальше, спаслись только благодаря тебе.
— Просто мне этот лес вовремя на глаза попался! — смущенно пробормотал Дэйв.
И тут Торк на удивление громко расхохотался. Даже грозно шепчущие деревья примолкли: уже несколько тысячелетий ни один смертный не смеялся в Пендаранском лесу!
— Ага, — сказал Торк дан Сорча, — ты, значит, тоже прямой похвалы не выносишь? Как и мы с Левоном, впрочем. И я полагаю, сейчас ты, дружочек, красный как свекла, да?
Еще бы, черт побери! У Дэйва даже уши горели.
— Ну и что? — сердито буркнул он. И сразу понял, до чего глупо себя ведет. Левон, не сдержавшись, фыркнул в темноте, и Дэйв почувствовал, что его наконец отпустило, что весь этот страх, вся горечь поражения куда-то исчезли, и он стал смеяться вместе со своими друзьями, и долго смеялся над собой, над своим страхом, над тем, что еще недавно так его угнетало, когда он стоял посреди Пендаранского леса, куда давным-давно уже не заходил никто из людей.
Смеялись они довольно долго; все-таки они были еще очень молоды, и это было их первое настоящее сражение с врагом, и только что рядом с ними гибли их товарищи. Так что веселый смех этот слегка отдавал истерикой.
Веселье прекратил Левон.
— Торк прав, — сказал он серьезно. — Все мы действительно похожи. Как в том, что касается похвал, так и во многом другом. И, прежде чем мы это место покинем, я бы хотел предложить вам кое-что. Сегодня погибли мои друзья. Семнадцать моих друзей. И я бы очень хотел обрести двух новых братьев сразу. Готовы ли вы смешать свою кровь с моею?
— У меня нет и никогда не было братьев, — тихо промолвил Торк. — Но очень хорошо было бы их иметь.
Сердце у Дэйва колотилось как бешеное.
— Это точно, — только и сказал он.
И они совершили этот обряд прямо в священном Пендаранском лесу. Торк своим острым ножом сделал надрезы у них на запястьях, и они в ночной темноте смешали свою кровь, все трое. И ни один не произнес ни слова. А потом Левон перевязал ранки, они отпустили коней пастись, взяли с собой упряжь и оружие и двинулись на юг — впереди Торк, позади Левон, а посредине Дэйв, лицом и спиной ощущавший присутствие своих новых братьев.
Они не знали, что своей клятвой верности заставили задуматься даже этот лес. Лес все время следил за ними; здесь хорошо понимали, что такое дружба и верность, скрепленные кровью. Увиденное, впрочем, не могло утолить жажду мести, терзавшую лес со дня смерти Лайзен, ибо она-то была утрачена навсегда — та, которая никогда не должна была умирать! Но этих троих, по крайней мере, можно было избавить теперь хотя бы от неизбежного безумия, овладевавшего жертвами леса перед смертью. Так и было решено. И трое друзей по-прежнему брели на юг, даже не подозревая, о чем теперь шепчутся листья и трава вокруг них, хотя непрерывный шепот этот опутывал их подобно паутине.

 

Торк никогда в жизни не знал ничего более трудного и мучительного, чем этот переход через лес. Еще свежа была в памяти ужасная битва на берегу Адеин и все сильнее терзал его страх, который внушало ему одно лишь пребывание в Пендаранском лесу, но более всего мучило его то, что именно ему выпало теперь вести своих товарищей на юг. Это было естественно: ведь с самого детства он привык бродить ночью по лесам и полям и отлично ориентировался в темноте.
И все же он чувствовал, что не в состоянии вести их туда, куда требуется!
Откуда-то прямо у него под ногами из земли вдруг вылезали узловатые корни, о которые он то и дело спотыкался; огромные ветки деревьев падали перед ним на тропу, загораживая проход; боковые тропки странным образом обрывались, не приводя никуда. Один раз он чуть не упал.
«Иди точно на юг!» — сердито приказал он себе, не обращая внимания даже на боль в раненой ноге. Но и это не помогло — любая тропинка, вопреки всякому здравому смыслу, начинала вилять в темноте и в итоге вела их на запад! «Может, эти деревья и на месте не стоят?» — подумал было он и тут же сердито отогнал от себя столь глупую мысль.
Но каковы бы ни были причины их странных блужданий — то ли вмешались сверхъестественные силы, то ли сам он вдруг так невероятно поглупел, — но скоро ему стало ясно, что, сколько он ни старайся, все равно лес будет затягивать их все глубже и глубже в чащу. Торк даже попробовал было прорубиться сквозь колючие заросли напрямик, чтобы хоть не особенно далеко отходить от восточного края леса, но и из этого ничего не вышло: эта зеленая пучина медленно, терпеливо и неотвратимо поглощала их.
Он и не знал, что никакой его вины в том, что с ними происходит, нет. У Пендарана вполне хватило времени, чтобы создать целый лабиринт троп, с помощью которых он мог запутать и погубить любого, кто осмелился бы вторгнуться в его владения.
«Все идет как надо», — шептали деревья духам леса.
«Вот и прекрасно», — отвечали духи.
Но только шелест листвы слышал Торк. Шелест листвы и шум ветра.
А вот Дэйв воспринимал этот ночной переход совершенно иначе. Он ведь не был уроженцем Фьонавара, ничего почти не знал о лесе и не испытывал перед ним ни малейшего душевного трепета. А та история, которую накануне рассказал ему Левон, была скорее печальной, чем пугающей. Видя перед собой Торка и слыша за спиной шаги Левона, он шел вполне уверенно и полагал, что они идут именно туда, куда нужно. Он даже не подозревал об отчаянных попытках идущего впереди Торка как-то сохранить нужное направление, а через какое-то время привык и к бесконечному шепоту вокруг, и шепот этот даже стал действовать на него успокаивающе, усыпляюще…
Он действительно чуть не уснул на ходу и лишь минут через десять сообразил, что идет прямо на запад и рядом с ним никого нет.
— Торк! — крикнул он, и горячая волна страха накрыла его с головой. — Левон! — Разумеется, никакого ответа не последовало. И он темной ночью остался в Пендаранском лесу совершенно один.

Глава 5

В любую другую ночь они были бы непременно убиты.
Но умерли бы не самой страшной смертью, ибо лес готов был проявить некоторое снисхождение, уважая скрепленную кровью клятву братства. Однако смерть их была абсолютно неизбежна с той самой минуты, когда они въехали на своих конях в чащу, даже не взглянув на заколдованное озеро Лиуинмир. Только одному человеку удалось войти в лес и выйти оттуда живым с тех пор, как Могрим, которого все древние силы природы знают под именем Сатаин, был закован в цепи. Все остальные умирали, и умирали страшно, и пронзительно кричали перед смертью. Жалость не входила в число тех чувств, которые лес способен был испытывать.
В любую другую ночь они непременно погибли бы. Но то была третья ночь, которую Пол Шафер провел на Древе Жизни — далеко отсюда, на юге.
И хотя лес уже успел разделить своих непрошеных гостей и незаметно развести их в разные стороны, все же основное его внимание было приковано не к ним, а к тому невероятному, что творилось вокруг, несколько смиряя гнев древних безымянных сил и божеств, обитавших в Пендаране.
Красная луна взошла в небесах!
И сейчас лес выглядел так, словно там начался пожар. Все древние силы, все лесные духи, все подчиненные им деревья, цветы и звери, даже самые темные порождения дикой магии, которые пробуждаются довольно редко и которых боятся все остальные обитатели леса, даже загадочные, таинственные силы ночи и зари, даже те, что обладают собственными мелодичными голосами или, напротив, всегда передвигаются в мертвой тишине, — все, все вдруг сорвались со своих привычных мест и бросились прочь, устремившись в Священную рощу у северной оконечности леса, ибо им всем необходимо было быть там, прежде чем свет этой странной луны в небесах упадет на поляну посреди этой рощи.

 

Дэйв, заметив, что шепот листвы прекратился, даже вздрогнул. Сейчас его все пугало. Но потом он вдруг почувствовал огромное облегчение, словно за ним неожиданно прекратили всякую слежку и теперь он наконец свободен. А еще через мгновение нечто вроде сильного вихря промчалось мимо него, но он понимал, что это не ветер, а нечто совсем иное, и этой силе или субстанции нет сейчас до него никакого дела, она стремится лишь поскорее попасть куда-то на север.
Ничего не понимая в происходящем, кроме того, что лес теперь, похоже, стал просто лесом, и деревья — просто деревьями, Дэйв повернул на восток и прямо перед собой увидел полную луну, спокойно висевшую в небесах. Это была поистине удивительная луна — совершенно красная.
И таково было могущество Богини-матери, что даже Дэйв Мартынюк, одинокий, растерянный, заблудившийся в этом лесу, так ужасно далеко от родного дома и от того мира, который хоть в какой-то степени был ему понятен, способен был сейчас, глядя на эту луну, черпать в этом силы и мужество. Даже Дэйв понимал, что луна эта служит ответом Богини на вызов, брошенный горой.
Но облегчения душам людей эта красная луна не приносила, ибо она более чем что бы то ни было другое, означала: начинается великая война. Да, она означала кровь и войну, но не безнадежную, нет, раз уж в войну эту вмешалась сама Дана, явив свой сияющий знак выше, чем способны были взлететь языки пламени, зажженного Могримом.
Все это, конечно, требовалось обдумать, и Дэйв, хотя и не до конца еще понимая, что же это может значить, уже чувствовал интуитивно, был почти уверен, что этот повелитель Тьмы, этот страшный то ли волшебник, то ли Бог, вырвался на свободу. Однако был он уверен и в том, что непременно найдутся силы, способные противостоять Злу. Примерно то же чувствовали и все те, кому довелось увидеть этот светлый знак в небесах, и они понимали: Богиня-мать не бездействует, она всегда на страже, хотя порой и оставляет в нашей жизни кровавые следы, желая, чтобы мы узнали о ней нечто особенное, такое, что, даже и не подозревая об этом, оказывается, знали всегда. С необычайным душевным трепетом и робкой надеждой смотрел Дэйв на озаренный красной луной восточный край неба, и в голову ему пришла вдруг совершенно неуместная мысль: а ведь отцу его, должно быть, это зрелище доставило бы огромное удовольствие.

 

Трое суток Тэйбор даже глаз не открывал. Когда гора исторгла из себя тот огненный ужас, он лишь шевельнулся в постели да что-то прошептал, но мать его, неустанно сидевшая с ним рядом, слов этих разобрать не смогла. Она лишь поправила холодную повязку у сына на лбу и подоткнула одеяло.
А потом Лит все же пришлось ненадолго его оставить и выйти к мужу во двор. Ивор быстро успокоил перепуганных людей, приказал не поддаваться панике, которая успела уже подняться, когда ветер принес с севера тот адский хохот, и велел готовиться к отъезду: завтра на рассвете все третье племя отправлялось в Келидон. И действительно, здесь они были слишком одиноки и беззащитны. В какой-то момент людям даже показалось, что страшные огненные пальцы, высунувшиеся из недр Рангат, тянутся прямо к ним, желая схватить их и уничтожить.
Но даже под невероятный шум и гвалт, вызванные поспешными сборами, Тэйбор продолжал спать.
Не разбудило его и неожиданное появление красной луны — полной луны в ночь перед новолунием! — хотя все остальные члены племени тут же прекратили всякие дела и уставились в небеса, где сияло это чудесное светило, поднимавшееся все выше над Равниной.
— Ну что ж, она дала нам некоторую отсрочку, — сказал Герейнт, когда Ивор выбрал минутку, чтобы переговорить с ним. Сборы продолжались и ночью, при свете этой странной луны. — И он у себя под горой, я полагаю, тоже спешить не будет.
— Зато нам нужно поспешить, — заметил Ивор. — Нам понадобится немало времени, чтобы добраться до Келидона Я хочу, чтобы все были готовы выйти в путь на рассвете.
— Хорошо, — сказал старый шаман. — Только помогите мне сесть на лошадь и направьте ее куда требуется.
Ивор посмотрел на старика, и у него потеплело на сердце. Герейнт уже так давно состарился, став седым и морщинистым, что казался вечным. Но, к сожалению, это было совсем не так, и долгий путь верхом, который им предстояло преодолеть в ближайшие дни, будет для него, конечно, суровым испытанием.
И, разумеется, Герейнт тут же прочел его мысли, как это бывало и прежде.
— Я никогда не думал, — сказал он очень тихо, — что проживу так долго. Возможно, повезло тем, кто не дожил до этого дня.
— Возможно, — мрачным эхом откликнулся Ивор. — Грядет большая война.
— А найдутся ли среди нас Реворы, Коланы, Ра-Термейны или Сейтры? Или, может быть, у нас есть другие Амаргин и Лайзен? — В голосе Герейнта слышалась боль.
— Нам придется найти их, — просто ответил Ивор. И положил руку шаману на плечо. — А теперь я должен идти, Герейнт. До завтра.
— До завтра. Но сперва позаботься о Тэйборе.
Вообще-то сперва Ивор намеревался проследить за тем, как грузят имущество, но после слов шамана передумал, поручил все Кектору, пошел к себе домой и тихо сел рядом с сыном.
Через два часа Тэйбор открыл глаза, хотя, похоже, проснулся еще не совсем. Он встал с постели, и Ивор с трудом сдержал крик радости, ибо увидел, что сын его двигается, как лунатик, а как известно, опасно тревожить человека, когда он в таком состоянии.
Затем Тэйбор быстро оделся и, не говоря ни слова, вышел из дома. Лагерь спал, забывшись тревожным сном в ожидании рассвета и долгого пути. Луна светила очень ярко и была почти в зените.
Да, теперь луна поднялась уже достаточно высоко, чтобы к западу от лагеря, в Священной роще, на поляне, силы Света начали свой танец, а собравшиеся там силы леса могли за этим танцем наблюдать.
Тэйбор уверенно направился к коновязи, отыскал своего коня и сел на него. А потом, неслышно подняв засов, открыл ворота и галопом погнал коня на запад.
Ивор тоже поспешно вскочил на коня, даже не вспомнив о седле, и бросился догонять сына. Одни на всей огромной Равнине мчались отец и сын к лесу, и Ивор, видя прямую спину и легкую посадку Тэйбора, чувствовал, как сжимается у него сердце от гордости и печали.
Да, Тэйбор действительно ушел слишком далеко! И похоже, ему предстояло уйти еще дальше. «Да хранит тебя Ткач!» — молился про себя Ивор, глядя на север, на застывшую в своем великолепии вершину Рангат.
Они скакали так более часа, призраки ночных просторов, и наконец впереди показалась темная громада Пендаранского леса. И Ивор снова взмолился: «Все, что угодно, только пусть он не заходит туда! Пусть это будет не там — ведь я так люблю его!»
«Да какое значение имеет сейчас твоя любовь?» — думал он, пытаясь подавить тот нутряной страх, который всегда пробуждал в нем лес.
Но, похоже, и его любовь все-таки имела значение: Тэйбор остановил коня в полусотне шагов от опушки и безмолвно застыл в седле, глядя на темную стену деревьев. Ивор остановился чуть раньше, испытывая непреодолимое желание окликнуть сына по имени, позвать его назад из тех мест, куда он сейчас от него уходил…
Но все же сдержался. А когда Тэйбор, пробормотав что-то невнятное, соскользнул с коня и вошел в лес, Ивор совершил свой самый смелый поступок в жизни: пошел туда следом за сыном. Ни одно божество на свете не смогло бы сейчас заставить Ивора дан Банора отпустить Тэйбора, который по-прежнему шел, точно во сне, в Пендаранский лес одного!
Вот так и случилось, что и отец, и оба его сына оказались той ночью в лесу.
Далеко Тэйбор не пошел. Деревья на опушке росли довольно редко, и при свете красной луны, странном, но довольно приятном, тропа перед ними была хорошо видна. И все-таки, думал Ивор, ничто здесь не имеет отношения к миру дневного света. Было очень тихо. Слишком тихо, СТРАННО тихо, догадался Ивор, ибо чувствовал дыхание ветерка, но листья на деревьях точно застыли, не издавая даже малейшего шелеста. У Ивора волосы зашевелились на затылке от ужаса, внезапно охватившего его в этой зачарованной тишине. Пытаясь обрести душевное равновесие, он решил смотреть только на Тэйбора и увидел, как тот, остановившись шагах в десяти от него, вдруг застыл, а еще через мгновение Ивор увидел, как сама Великолепная вышла из-за деревьев и тоже остановилась — прямо перед его сыном.
На западе было море, это она знала точно, хотя родилась совсем недавно. Так что шла она на восток из родной своей рощи — там же родилась и Лайзен, хотя Великолепная об этом не знала, — и когда она проходила меж собравшимися силами природы и лесными духами, видимыми и невидимыми, среди них поднялся шепот, точно лес отвечал морю. Шепот поднялся и тут же стих — словно нахлынувшая и отступившая морская волна.
Ступала она очень легко, не зная, что на землю можно ступать иначе, и лесные божества и духи почтительно склонялись пред нею, ибо она была помощницей Даны, ее дочерью, драгоценным даром в это смутное время грядущей войны, и была она более чем прекрасна.
И пока она шла, перед ее мысленным взором предстал вдруг некий лик — как, этого она не понимала да и не стремилась понять, но он был из тех времен, когда она еще не появилась на свет. И на этом лице, покрытом ореховым загаром, очень юном под шапкой темных спутанных волос, жили такие глаза, в которые ей почему-то необходимо было заглянуть. Мало того — и это было особенно важно! — обладатель этого лица знал ее имя. Так что она, сворачивая то вправо, то влево, стала его искать, ничего не понимая в том, что с ней происходит, изящная, легкая, точно облаком окутанная собственным величием.
И она нашла то место, где он стоял, и он оказался перед нею, и ждал ее, приветствуя ее одними глазами, и она прочитала в этих глазах абсолютное восхищение тем, кто она и какова она, полное согласие с тем даром, который она несла ему, сколь бы обоюдоострым этот дар ни был.
И она, прочитав его мысли, как свои собственные, подтолкнула их обратно к нему, точно поддев своим единственным рогом. «Мы с тобой останемся в конце концов только вдвоем», — подумала она вдруг. Интересно, откуда явилась ей эта мысль?
«Я знаю, — мысленно ответил он ей. — Будет война».
«Потому я и появилась на свет». И эта мысль вдруг отчетливо высветила для нее то, что, как в ножнах, заключено было внутри ее светящегося тела. И она испугалась.
Он заметил это и подошел ближе. Она была того же цвета, что и взошедшая луна в небесах, но рог ее, коснувшийся травы, когда она опустила голову, чтобы быть ближе к нему, был совершенно серебряный.
«Как мое имя?» — спросила она мысленно.
«Нимфа Имрат», — ответил он, и она почувствовала, как внутри ее звездой вспыхнула неведомая сила.
И она радостно предложила ему: «Хочешь полетать?»
Она чувствовала, что он колеблется, и чуть обиженно прибавила: «Я же не дам тебе упасть!»
И услышала, как смеется его душа.
«Я это знаю, о светлая! — поспешил он заверить ее, — но ведь, если мы полетим, тебя могут увидеть, а наше время еще не пришло, верно?»
Она нетерпеливо тряхнула головой; ветерок играл ее гривой. Здесь, на опушке, деревья росли не так густо, и ей были видны луна и звезды, что было очень приятно. «Но здесь нас никто не увидит, — сказала она ему. — Здесь же никого нет. Кроме одного человека». Небо звало ее.
«Да, кроме моего отца, — сказал он. — Я люблю его».
«Ну тогда и я буду его любить, — откликнулась она. — А теперь мне хотелось бы полететь. Иди сюда!»
И он мысленно ответил ей: «Хорошо», — и вскочил ей на спину. Он оказался таким легким, совсем ничего не весил, а она была уже очень сильна и должна была непременно стать еще сильнее. И когда они проходили мимо того, второго, человека, она почтительно поклонилась ему, нагнув к земле свой рог, потому что этот человек был значительно старше Тэйбора и потому что Тэйбор любил его.
А потом они выбрались из леса, и там… там был такой простор, и травы, и небо, ах какое бескрайнее небо было у нее над головой! И она впервые в жизни расправила свои крылья, и они взлетели, радуясь от всей души, чтобы поздороваться со звездами и луной, чьей дочерью она себя считала. Она по-прежнему могла читать его мысли как свои собственные, и чувствовала, каким невероятным возбуждением он сейчас охвачен, ибо отныне они были связаны навечно. И она отлично понимала к тому же, как они великолепны, проплывая в ночном небе, нимфа Имрат и этот юный всадник, который знает ее имя.

 

Ивор не сумел сдержать слез, когда золотисто-серебряный единорог, на котором ехал верхом его сын, поклонился ему до земли. У него действительно слезы были слишком близко, как любила поддразнивать его Лит, но такое чудо…
Повернувшись и глядя им вслед, он увидел еще большее чудо: единорог взлетел. Ивор полностью утратил чувство времени, забыл обо всем на свете, любуясь Тэйбором, который верхом на этом волшебном существе летал по небу. Он и сам испытывал почти такую же радость, какую испытывали они, упиваясь этим полетом, и чувствовал, что на душу его снизошло благословение. Еще бы! Ведь он вошел в Пендаранский лес и вышел оттуда живым! Мало того, ему было дано увидеть, как дитя великой Богини-матери несет на спине его сына, мчась в небесах над Равниной подобно дивной комете!
И все же он был настоящим вождем племени и слишком мудрым и опытным человеком, чтобы забыть о наступлении Тьмы. Даже это дивное существо, этот дар Богини не могло появиться на свет без особой на то причины. Тем более оно было того же тревожного цвета, что и эта кровавая луна в небесах. А еще Ивор знал, что Тэйбор никогда уже больше не будет прежним. Но он отогнал эти печальные и тревожные мысли — пусть подождут светлого времени; сейчас, ночью, он больше всего хотел в душе воспарить над землей вместе с этими двоими, юными и прекрасными, что играют с ветром там, в вышине, среди звезд. И, глядя на них, Ивор смеялся счастливо, как ребенок, — так он не смеялся уже невесть сколько лет!
Он не знал, сколько прошло времени, когда они наконец спустились на землю недалеко от того места, где он стоял. Он видел, как его сын прильнул щекой к морде единорога, поцеловав его прямо в светящийся серебряный рог, и отступил, а дивное существо грациозно повернулось и удалилось во тьму Пендаранского леса.
И тогда Тэйбор повернулся к отцу. Глаза его опять смотрели как прежде, но он молчал, ибо слов просто не было. Ивор протянул к сыну руки, и тот бросился в отцовские объятия.
— Ты видел? — спросил через некоторое время Тэйбор, прильнув к груди отца.
— Видел. Вы были просто великолепны!
Тэйбор выпрямился, в юных глазах его снова плеснулось счастье, радость, которую доставил ему этот танец в поднебесье.
— И она поклонилась тебе! Сама! Я не просил! Я просто сказал, что ты мой отец и я люблю тебя, и она сказала тогда, что тоже тебя полюбит. И поклонилась.
Душа Ивора была полна света.
— Пойдем, — сдавленным голосом сказал он, — нам пора домой. Мать, должно быть, все глаза выплакала от тревоги за тебя.
— Мама? — переспросил Тэйбор так смешно, по-детски, что Ивор не выдержал и расхохотался. Они сели на коней и поехали назад, теперь уже медленно, держась рядом, со всех сторон окруженные землями Равнины. И на пороге войны странный мир и покой воцарились вдруг в душе Ивора. Это была его земля, она принадлежала его народу с таких давних времен, что точная дата уже не имела значения. От Андариен до Бреннина, от восточных гор до Пендаранского леса все это покрытое травой пространство принадлежало дальри. Они были сплавлены с Равниной в единое целое! И Ивор с наслаждением внимал этим торжественным мыслям, точно звукам прекрасной музыки, точно звучащим чисто и слаженно аккордам великого оркестра — Знания.
Что ж, пусть и в будущем эта музыка все время звучит и не умолкает в его душе, несмотря на неумолимо надвигающуюся Тьму! Хотя Ивор прекрасно понимал, что под натиском Тьмы музыка эта вполне может и перестать звучать в душе его народа. «Завтра, — думал Ивор, — беспокоиться об этом я начну завтра». А пока что он скакал по бескрайним просторам Равнины рядом со своим младшим сыном и скоро увидел Лит, ждавшую их у западных ворот лагеря.
Тэйбор на ходу спрыгнул с седла и бросился к матери. Глядя на них, Ивор с трудом сдерживал слезы. Старый глупец! Нет, его жена совершенно права: для мужчины он чересчур чувствителен! Наконец Лит, не выпуская сына из объятий, вопросительно глянула на него, и он смог лишь коротко кивнуть ей в ответ.
— Ну что ж, молодой человек, а теперь немедленно в постель! — решительно приказала она Тэйбору. — Через несколько часов мы выезжаем. Тебе необходимо поспать.
— Ой, мама, — заныл Тэйбор, — я же только и делал, что спал…
— В постель! — Когда Лит говорила таким тоном, дети старались с ней не спорить.
— Хорошо, мама, — покорно согласился мальчик и поплелся в лагерь с таким счастливым выражением лица, что даже Лит не выдержала и улыбнулась. Всего четырнадцать, думал Ивор. Что бы там ни выпало ему на долю, пока что ему всего четырнадцать!
Он посмотрел на стоявшую рядом жену, и она тоже посмотрела ему прямо в глаза. Он вдруг понял, что это первые мгновения, когда они наконец остались наедине — с тех пор как из горы вырвался тот столб пламени.
— Все прошло хорошо? — спросила Лит.
— Да. Это так прекрасно…
— Не думаю, что мне стоит об этом знать, — остановила она его. — Во всяком случае, пока не стоит.
Он кивнул и увидел вдруг, словно открывая для себя эту истину заново, как она хороша.
— Почему ты вышла за меня, Лит? — вырвалось у него.
— Ты же сам попросил, — пожала она плечами.
Он засмеялся, спрыгнул с коня на землю, взял его под уздцы, а Лит взяла под уздцы коня Тэйбора, и они рядом двинулись к дому, по дороге остановившись лишь у коновязи.
На пороге Ивор в последний раз оглянулся; луна теперь висела совсем низко над западным краем неба, прямо над Пендаранским лесом.
— Я сказала неправду, — вдруг тихо промолвила Лит. — Я вышла за тебя потому, что ни один из моих женихов, известных или воображаемых, не способен был сделать так, чтобы сердце мое выпрыгивало из груди при звуках его голоса. Это удалось только тебе — когда ты попросил моей руки.
Он тут же перестал смотреть на луну и повернулся к ней.
— В твоих глазах восходит солнце! — сказал он. Так, согласно традиции, полагалось говорить, предлагая девушке свою руку и сердце. — И солнце всегда, всегда всходило в твоих глазах, любовь моя! — И для него это была чистая правда.
И он поцеловал ее. Она была такая милая, и так трепетала в его объятиях, и всегда зажигала в нем такую страсть…
— Через три часа солнце взойдет на небе, — смущенно предупредила она его и высвободилась. — Пойдем-ка лучше спать.
— Пойдем! — с энтузиазмом воскликнул Ивор.
— Спать! — твердо уточнила она.
— Но мне же не четырнадцать лет! — возмутился Ивор. — И я совсем не устал!
Она строго глянула на него, но не выдержала и улыбнулась. Улыбка всегда удивительным образом освещала ее лицо как бы изнутри.
— Это хорошо, — сказала Ивору его жена Лит. — И я тоже совсем не устала. — И она, взяв его за руку, повела в дом.
Дэйв не имел ни малейшего понятия, где находится и куда идти дальше. Он смутно помнил, что идти нужно на юг. Вот только вряд ли в Пендаранском лесу имеются указатели, на которых написано, сколько миль отсюда до Парас Дервала.
С другой стороны, он был совершенно уверен, что если Торк и Левон живы, то они его уже ищут, поэтому лучше всего было бы остаться на месте и время от времени окликать их. В связи с чем возникала, правда, вероятность того, что отвечать ему будут несколько иные существа, но другого выхода он для себя не видел.
Вспомнив презрительные замечания Торка относительно поведения «младенцев» в роще Фалинн, Дэйв уселся спиной к дереву с наветренной стороны от поляны так, чтобы видеть и поляну, и тех, кто может по ней пройти, и при этом быть защищенным на тот случай, если кто-то вздумает напасть на него сзади. Он подождал несколько минут, а потом громко окликнул Левона по имени.
Но вокруг все было тихо и недвижимо. Даже эхо сразу замерло. Эта странная тишина насторожила его. Тот бешеный порыв то ли ветра, то ли чего-то еще, казалось, унес из леса все живое. Похоже, он остался в полном одиночестве.
Впрочем, не совсем.
— Ну что ты так шумишь? Всех перебудил! — произнес чей-то густой бас буквально у него под ногами.
Дэйв весьма резво вскочил и схватился за топор, а потом уже, вытаращив от изумления глаза, увидел, как толстый ствол упавшего дерева сам собой откатывается в сторону, и открывается лестница, ведущая куда-то под землю, и по этой лестнице ему навстречу поднимается некто весьма небольшого роста, и этот некто смотрит на Дэйва внимательно и сердито.
Поднимался незнакомец довольно долго. Больше всего он был похож на дородного бородатого гнома. Длиннющая седая борода как бы искупала полное отсутствие волос на голове и мягко спускалась на прямо-таки сдобный животик. Толстячок этот, ростом никак не более четырех футов, был одет в некое подобие свободной блузы с капюшоном.
— Будь так любезен, — продолжал он густым басом, — зови своего Левона откуда-нибудь еще, а? И не так громко.
Первым желанием Дэйва было немедленно извиниться. Затем возникло отчетливое желание схватить этого типа за шкирку, немного подержать в воздухе, а уж потом задавать ему вопросы. На всякий случай Дэйв слегка замахнулся топором и прорычал:
— А ты кто такой?
И тут же смутился: бородатый толстячок в ответ рассмеялся:
— Так уж тебе сразу и имя назови? Целых шесть дней ты проторчал у дальри, а так и не понял, что с подобными вопросами надо поосторожнее. Если хочешь, можешь звать меня Флидас. Довольно с тебя?
Топор вдруг ожил у Дэйва в руках, вырвался и упал на траву, хотя Флидас и пальцем вроде бы не пошевелил. Дэйв, открыв рот, так и уставился на него.
— Если меня разбудить не вовремя, я бываю весьма раздражительным, — примирительным тоном пояснил Флидас. — Кстати, тебе следовало бы знать, что приносить сюда топор ни в коем случае нельзя было. Лучше бы ты его на опушке оставил.
Дэйв наконец обрел дар речи:
— Топор я не отдам! Пока у меня его силой не отнимут! Его мне подарил Ивор дан Банор, вождь третьего племени, и я очень дорожу этим подарком.
— Ага! — воскликнул Флидас. — Значит, Ивор! — Словно это имя все ему объясняло! И Дэйву снова показалось — о, как он ненавидел это ощущение! — что над ним подшучивают. А с другой стороны, как он, собственно, мог этому противостоять?
Он сдержался и сказал:
— Ну, раз ты знаешь Ивора, то знаешь и Левона. Он тоже где-то в этом лесу. Мы с ним попали в засаду — ее нам цверги устроили — и спаслись только потому, что в лес успели нырнуть. Не поможешь ли ты мне отыскать моих друзей?
— Могу и помочь. А могу и выдать вас всех! — с загадочным видом ответил Флидас. — Откуда тебе знать, может, я с цвергами заодно?
И снова Дэйв сдержался, хотя и с трудом.
— Этого я, конечно, не знаю, — сказал он, — но мне очень нужна помощь, а кроме тебя, тут никого нет.
— А вот это действительно правда, — с важным видом подтвердил Флидас. — Все ушли на север. Или на юг, — добавил он не менее важно и рассудительно, — если, конечно, находились севернее Священной рощи.
«Ку-ку! — подумал Дэйв. — Что за попугайская казуистика! Похоже, он полный идиот. Ну и везет мне!»
— Когда-то я был острием меча, — заявил вдруг Флидас, точно подтверждая мрачные мысли Дэйва. — И я был звездою в ночи, и орлом, и оленем в лесу, в совсем ином лесу, чем этот. И я побывал в твоем родном мире и даже умирал там — дважды. И я был арфой и арфистом — одновременно…
Дэйв как завороженный слушал эти невероятные признания. В ночи, подсвеченной красным светом луны, странные слова Флидаса звучали как магические заклинания.
— И я знаю, — столь же напевно продолжал Флидас, — сколько существует миров, и ведома мне та небесная премудрость, которую познал Амаргин. И я видел луну, находясь в бездне морской, и я слышал, как прошлой ночью выл великий Пес! Я знаю разгадку любой из существующих загадок на свете — кроме одной. И знаю, что некий мертвец сторожит путь к тем воротам, что ведут в твой мир, Дэйв Мартынюк!
И Дэйв заставил себя спросить:
— А что это за загадка, ответа на которую ты не знаешь? — Вообще-то он ненавидел загадки. Господи, как он их ненавидел!
— Ах! — Флидас склонил голову набок. — Ах как много ты хочешь узнать и попробовать! Слишком спешишь, дружок. Осторожней, а то как бы язык не обжечь. Я, между прочим, и так уже немало сказал тебе — смотри не вздумай позабыть! — хотя, конечно, ваша седовласая все это знает и без меня… Бойся дикого кабана! Бойся лебедя, что качается на волнах соленого моря, выбросившего ее тело!
Чувствуя, что буквально тонет в этом море загадок, Дэйв ухватился за первую же соломинку:
— Тело Лайзен? — спросил он.
Флидас умолк и посмотрел на него. Листва чуть слышно зашелестела.
— Неплохо, — сказал Флидас. — Даже очень неплохо. За это можешь оставить топор при себе. Спускайся сюда: я тебя накормлю-напою.
При упоминании о еде Дэйв вдруг почувствовал чудовищный голод. Чувствуя, что случайно попал в точку — хоть и понимал, что ему просто повезло, — он пошел за Флидасом по осыпающимся земляным ступеням вниз.
И вскоре перед ним открылась целая анфилада комнат с земляными стенами, которые были пронизаны переплетающимися мощными корнями деревьев. Он дважды ударился об эти корни головой, следуя за своим хозяином-коротышкой, прежде чем оказался в довольно удобной комнате, посреди которой стоял круглый стол со стульями. Комната была на удивление хорошо освещена, хотя Дэйв так и не понял, откуда лился этот свет.
— Когда-то я был деревом, — сообщил ему Флидас, словно отвечая на не заданный им вопрос. — И я знаю имя самого глубокого корня земли.
— Аварлит? — осмелился высказать свою догадку Дэйв.
— Не совсем, — откликнулся Флидас, — но неплохо, неплохо. — Теперь он, похоже, совсем подобрел и по-домашнему суетился у стола.
Странно, но и Дэйв почувствовал себя увереннее и решил немного поднажать на гнома:
— Меня привел сюда Лорен Серебряный Плащ. Меня и еще четверых. Но я случайно был от них отделен. А Левон и Торк должны были доставить меня в Парас Дервал, но по дороге… сперва был этот взрыв на горе, а потом мы попали в засаду.
Флидас как-то печально посмотрел на него и сказал обиженным тоном:
— Ну это я и так знаю! В горах еще будут землетрясения, так уж положено.
— Но они уже начались! — воскликнул Дэйв, как следует глотнув из бокала, который протянул ему Флидас. И тут же повалился без сознания прямо на стол.
Флидас довольно долго с подозрением смотрел на него. Теперь он уже не казался таким добродушным и совершенно точно не производил впечатление безумца. Через некоторое время колебание воздуха возвестило о прибытии той, кого он, собственно, и ждал.
— Осторожней, — сказал он ей. — Это ведь все-таки мой дом! Один из моих домов. К тому же сегодня ты мне кое-чем обязана.
— Хорошо, я буду осторожной. — Она слегка светилась, и сияние это исходило как бы у нее изнутри. — Родилась уже?
— Как раз сейчас она появляется на свет, — ответил Флидас. — Скоро они все вернутся.
— Это хорошо. — Богиня была явно удовлетворена. — Хорошо, что я сейчас здесь. Я ведь была здесь, и когда родилась Лайзен. А где тогда был ты? — Улыбка у нее была капризная, тревожащая.
— В другом месте, — признался он, точно проиграв ей очко. — Я был тогда Талиесином. В обличье лосося.
— Я знаю, — молвила она. Ее присутствие настолько заполняло собой все подземелье, что казалось, сюда с небес спустилась звезда. И ему нелегко было смотреть ей в лицо.
— А как насчет той единственной загадки? — спросила она. — Хочешь узнать разгадку?
Он был очень стар и очень мудр; он и сам был наполовину Богом, но она назвала самое сокровенное его желание.
— Богиня, — сказал он, воспламеняясь, — я мечтаю об этом!
— И я тоже, — отрезала она жестко. — Если узнаешь его тайное имя, не забудь сообщить мне. И вот еще что. — При этих словах Кинуин вспыхнула таким ослепительным светом, что Флидас от ужаса и боли даже зажмурился. — Больше не смей говорить мне о том, что я что-то кому-то должна или обязана! Я никому и ничего не должна. Я обязана отдать только то, что пообещала сама. Но если я что-то пообещала, это уж никак не долг мой, а дар. Никогда не забывай об этом.
Он пал перед ней на колени. Исходивший от нее свет сводил его с ума.
— Я же прекрасно знаю, — и басовитый голос Флидаса дрогнул, — как ярко может сиять Охотница в своем лесу.
Это была мольба о прощении; и она смилостивилась над ним.
— Ну хорошо, — сказала она, светясь уже не так ярко, чтобы он мог видеть ее лицо. — Теперь мне пора. А этого человека я возьму с собой. Ты правильно поступил, призвав меня: он должен еще со мной кое за что расплатиться.
— Как же он может расплатиться с тобой, Богиня? — тихо спросил Флидас, глядя на безвольно распростертое тело Дэйва Мартынюка.
Кинуин с таинственным видом улыбнулась.
— Ничего, мне все равно это будет приятно. — Но прежде чем исчезнуть вместе с Дэйвом, она вновь обратилась к Флидасу, хотя говорила так тихо, что он с трудом мог расслышать ее слова: — И запомни, лесное существо, если я узнаю, каким именем можно призвать великого Воина, я непременно тебе скажу. Обещаю.
Потрясенный, утратив дар речи, он снова упал перед ней на колени. Именно это и было всегда самым сокровенным его желанием! Когда же он поднял голову, то увидел, что остался в подземелье один.

 

Их разбудил свет утра. Они, все трое, лежали на мягкой траве, а неподалеку паслись их лошади. Каким-то образом они оказались на опушке леса, откуда была видна дорога, пересекавшая равнину с востока на запад, а за дорогой — невысокие холмы и крестьянская усадьба. Птицы над головой пели так, словно отмечали рождение мира. Собственно, так и следовало считать после тех катаклизмов, которые пережил Фьонавар минувшей ночью.
Ибо те силы, которые столкнулись на его территории, не встречались с тех пор, как великий Ткач соткал этот мир и дал имена его Богам. Йорвету Основателю не дано было дожить до взрыва горы Рангат, и он не видел страшной огненной руки в небесах; и Конари не доводилось слышать столь могучего грома в лесу Мёрнира и наблюдать, как магический белый туман, кипя, изливается из Древа Жизни и проходит сквозь тело жертвы. Ни Ревор, ни Амаргин никогда не видели такой луны, какая плыла в небесах в ту ночь; и никогда еще камень Бальрат, имеющий свою долгую историю, не вспыхивал таким ярким огнем на руке человека. И ни один человек на свете, кроме Ивора дан Банора, никогда не видел, как нимфа Имрат в обличье чудесного единорога несет на спине всадника по сверкающему звездами небосводу.
И после столь невероятных событий, связанных с проявлением самых разнообразных магических и божественных сил, вряд ли этот мир можно было считать прежним; и вряд ли стоило считать таким уж чудом то, что Дэйв и его друзья проснулись ранним утром живыми и невредимыми на южной опушке Пендаранского леса, неподалеку от большой дороги, ведущей от Северной твердыни в Роден. Рядом с собой Дэйв обнаружил рог.
Да, по сравнению с теми событиями, которые потрясли этот мир вчера, это было совсем маленькое чудо, но оно дало им жизнь, когда смерть казалась совершенно неизбежной, так что для них оно никак не могло казаться незначительным.
И все трое проснулись, охваченные священным трепетом и испытывая великую радость, и тут же принялись рассказывать друг другу о том, что с ними случилось, а птицы в ясной тишине все продолжали, ликуя, петь свои утренние песни.
Торк видел лишь ослепительную вспышку, за которой угадывалась, но не была различима некая фигура, а потом он словно провалился в непроницаемую тьму и очнулся только здесь, на опушке. Левон, услышав музыку, лившуюся как бы отовсюду, последовал за ней, ибо она непреодолимо влекла его, точно звуки охотничьего рога; потом вокруг него все разом переменилось, причем он не успел даже заметить, как и когда это началось, запомнив лишь, что в какой-то момент музыка стала удивительно печальной и тревожной и он почувствовал настолько сильную усталость, что уснул, — а проснулся уже утром, рядом со своими кровными братьями, и увидел перед собой в мягком солнечном свете бескрайние дали Бреннина.
— Эй вы! — Дэйв был чрезвычайно возбужден. — Посмотрите-ка на это! — И он, подняв вверх, показал друзьям изогнутый рог цвета слоновой кости, инкрустированный золотом и серебром и украшенный резьбой — магическими рунами, вырезанными как раз на сгибе. И, видимо, будучи не в силах сдержать охвативший его восторг, Дэйв приложил чудесный рог к губам и подул в него.
То был, разумеется, весьма необдуманный поступок, однако вреда он никому принести не мог, ибо Кинуин специально оставила Дэйву этот рог, чтобы и он, и его друзья услышали те звонкие ликующие звуки, которые сейчас полились из рога к небесам.
Однако Богиня могла лишь предполагать, что именно произойдет после этого, ибо волшебный рог на самом деле принадлежал вовсе не ей и она не имела права дарить его кому-то. А юноши, подув в рог, должны были, по ее расчетам, узнать, кто его настоящий хозяин, а затем вскочить на своих коней и поскорее мчаться прочь от этого места. Так было задумано Богиней, однако даже Богиня не всегда может воплотить в жизнь свои планы, если они противоречат рисунку великого Гобелена. Кинуин не учла Левона дан Ивора.
Стоило Дэйву подуть в рог, и звуки, полившиеся оттуда, показались им, всем троим одновременно, самим Светом! Ясные и чистые, звуки эти способны были полностью завладеть душой человека, унести его с собой в неведомые дали, и Дэйв понял, почувствовал всем сердцем, изумленно глядя на это удивительное сокровище, что ни один приспешник темных сил никогда не слышал и не услышит звуков волшебного рога, ибо такова его первая и основная особенность.
— Пошли, — сказал Торк, когда вдали замерло золотистое эхо. — Мы все еще во власти леса. Нужно уходить отсюда. — Дэйв послушно двинулся к лошадям, все еще глубоко потрясенный теми звуками, что вырвались из рога.
— Погодите! — сказал Левон.
Во Фьонаваре было человек пять, которые могли бы знать о второй особенности чудесного рога, оставленного Кинуин, но более никто. Одним из этих пяти был Герейнт, шаман третьего племени дальри. Он вообще обладал множеством знаний о свойствах различных утерянных или забытых магических предметов. И он был учителем Левона дан Ивора.
Но Кинуин, оставляя рог рядом с молодыми людьми, этого не знала да и не могла знать — даже Богиням не дано знать все на свете. Она всего лишь хотела преподнести этим людям небольшой подарок. Однако невольно преподнесла им великий дар. Какое-то время Великий Ткач еще колебался, не снимая рук со своего Станка, а потом Левон сказал:
— Здесь должно быть раздвоенное дерево.
И с этими его словами в Гобелен Жизни вновь была вплетена некая нить, давным-давно порванная и утраченная.
Дерево нашел Торк. Это был огромный ясень, ствол которого расщепила молния. Трудно было даже представить себе, как давно это произошло. С тех пор на дереве образовалась развилка — примерно на высоте человеческого роста.
Левон и Дэйв молча подошли к Торку, который стоял перед раздвоенным деревом. От напряжения он весь застыл, и щека у него нервно подергивалась.
— А теперь ищите камень, — велел им Левон.
И все трое стали смотреть сквозь развилку в стволе, но Дэйв оказался удачливее других.
— Вон там, на опушке, — сказал он.
И вдруг заметил в глазах Левона изумление, смешанное с ужасом. Глядя на этот огромный камень, наполовину утопленный в землю, Левон прошептал еле слышно:
— А вы знаете, что мы нашли? Вход в Пещеру Спящих!
— Не понимаю, о чем ты? — спросил Торк.
— Дикая Охота! — напомнил ему Левон. От этих слов у Дэйва волосы на затылке зашевелились. — Здесь, под этим камнем, крепко спит самая дикая магия, какая только существовала на свете. — Голос Левона, обычно такой спокойный, звенел от напряжения, а потом и вовсе сорвался, и он продолжал совсем тихо: — Это ведь в Рог Овейна ты только что подул, Дэйвор. И если бы мы сумели отыскать то пламя, охотники снова скакали бы верхом на своих конях, клянусь всеми Богами!
— Расскажи мне об этом! — умоляющим шепотом попросил его Дэйв.
Левон помолчал несколько минут, а потом вдруг запел, по-прежнему не сводя с камня глаз, и его друзья тоже продолжали смотреть туда сквозь развилку в стволе ясеня.

 

То пламя пробудится ото сна,
И призовет правителей тот рог!
Хоть чаша горя выпита до дна,
Никто их в рабстве удержать не смог.
Тех, кто скакал из Крепости Овейна,
Ребенок вел, трубивший в этот рог.

 

— Дикая Охота, — снова промолвил Левон после долгого молчания, когда стихло даже эхо его песни. — У меня не хватает слов, чтобы поведать вам, как все это далеко от нас и насколько нам троим все это недоступно! — И больше он ничего говорить не пожелал.
И они поспешили прочь от этого страшного места, от этого огромного, утопленного в земле камня, от этого разорванного молнией дерева, и Рог Овейна качался у Дэйва на поясе. Потом они, следуя молчаливому уговору, быстро пересекли ту дорогу и продолжили свой путь, стараясь оставаться незамеченными, пока не доберутся до Парас Дервала и не встретятся с магом Лореном и Верховным королем Бреннина.
Все утро ехали они среди холмов, на склонах которых раскинулись возделанные поля, и время от времени с небес сыпался мелкий дождик, совершенно необходимый этой измученной засухой земле.
Вскоре после полудня они по пологому склону очередной возвышенности спускались к югу, когда перед ними вдруг открылась сверкающая гладь озера, похожего на драгоценный камень в ожерелье холмов. Это было так красиво, что они даже остановились ненадолго и увидели у самой воды маленький крестьянский домик. Впрочем, скорее не крестьянский, а больше похожий на городской коттедж, за которым, правда, виднелись самые настоящие хлев и амбар.
Они бы, конечно, проехали мимо этого домика, поскольку старались вообще не попадаться никому на глаза, вот только когда они уже стали спускаться с холма, из задней двери домика вышла какая-то седая старуха и стала пристально вглядываться в их лица.
И Дэйв, присмотревшись, увидел, что никакая она не старуха. А когда женщина эта вдруг странно знакомым жестом поднесла руку к губам, сердце у него тревожно забилось.
Но она уже бежала к ним со всех ног, приминая траву, и Дэйв с радостным криком спрыгнул на землю и тоже помчался, полетел ей навстречу и бежал до тех пор, пока Кимберли не оказалась в его объятиях.
Назад: Часть третья ДЕТИ ИВОРА
Дальше: Часть четвертая РАКОТ МОГРИМ