27 января 1779 года у супруги наследника российского престола – великой княгини Марии Федоровны родился второй сын. Он был назван Константином, поскольку его блистательная бабушка – императрица Екатерина прочила младенцу великое будущее, а именно престол Константинополя, который она мечтала отобрать у турок-османов, возродив заново Византию. Особо ревностно стремился к осуществлению этого плана князь Потемкин, хотя и видел его несколько иначе. В его версии, путь через Персию в Индию был едва ли не важнее. Константин был еще малышом, когда светлейший начал действовать.

«10 мая 1781 года… Потемкин отправил графа Марка Войновича, выходца из Далмации, на персидский берег Каспийского моря, – пишет историк Саймон Себаг-Монтефиоре в книге «Потемкин». – Этот план он вынашивал целый год, параллельно ведя переговоры с Австрией. 11 января 1780 года, за десять дней до того, как Иосиф предложил встретиться с Екатериной в Могилеве, светлейший приказал генералу Суворову, самому способному из своих военачальников, собрать в Астрахани боеспособный корпус. Кораблям, строившимся с 1778 года на Волге, в Казани, он приказал двигаться на юг. Заключение союза с Австрией могло потребовать еще несколько лет, а тем временем Россия, оставив в покое Османов, прозондировала бы почву в Персии. Персидская империя в те годы охватывала южный берег Каспийского моря, включая Баку и Дербент, всю территорию сегодняшнего Азербайджана, большую часть Армении и половину Грузии».

В составе экспедиции было три фрегата и несколько транспортных кораблей. 29 июня 1781 они вышли в Каспийское море, чтобы, по словам Себаг-Монтефиоре, «устроить торговый пост в Персии и заложить основы центральноазиатской политики Екатерины. В персидской администрации царил беспорядок. Владетель Ашхабадской провинции Ага-Мохаммед-хан заигрывал со всеми потенциальными союзниками… Он приветствовал идею создания русской фактории на восточном берегу Каспия, которая, возможно, помогла бы его войску».

Планам не суждено было осуществиться. «Князь приказывал Воиновичу действовать «только убеждением», – подчеркивает Себаг-Монтефиоре, – но по прибытии тот «стал делать прямо противоположное». Обнаружив на восточном берегу Каспия Ага-Мохаммеда и его армию, Войнович доказал, что он «такой же плохой царедворец, как политик». Персидский князь желал образования русской фактории и даже предлагал послать в Петербург своего племянника, но вместо этого Войнович учредил форт, как будто 600 человек с 20 пушками могли противостоять персидской армии. Салютуя персам пушечным огнем, он переполошил и без того подозрительных местных воевод, до которых дошел слух, что по Дагестану идет Суворов с 60 тысячами человек. Эту дезинформацию, возможно, забросили в Персию англичане». Подозрительный Ага-Мохаммед предпочел отказаться от таких союзников, и под угрозой немедленной гибели предложил им уйти. Сказал он это у себя на обеде, куда пригласил Войновича. Тут посланец проявил благоразумие и увел экспедицию прочь.