Михаил от стыда не знал, в какую скорлупу спрятаться, отводил взгляд, проговорил со злостью:

– Что еще я натворил?

– Ты победил, – сказал Азазель серьезно. – Отстояв свою невинность от настойчивой Аграт, а она может быть хитрой и очень напористой, ты кое-что показал ей.

– Да иди ты…

– В самом деле, – сказал Азазель. – Смех смехом, но ты указал, какую женщину предпочитаешь. Не страстную стерву, а милую и ласковую женщину, чуткую и верную. Настоящие мужчины выбирают женщин не в постелях! А Аграт делала ставку на постель и свои вольные вольности.

Михаил сказал с усилием:

– Но Аграт все еще Аграт… она не стала Синильдой полностью.

– Михаил, – вскрикнул Азазель укоризненно. – Никто из нас не совершенен!.. Даже лучшие и чистейшие люди общества время от времени тайком посещают кто казино, кто бордели… Да, понимают, так нехорошо, стараются так не делать, но иногда что-то в организме переключается, и срываешься помимо воли… Кто-то ненадолго, кто-то вообще одноразово, а некоторые, увы, катятся вниз и катятся… Синильда не покатилась! Она чиста.

Михаил слушал, слова доходят тусклые, лишенные смысла, словно все теряют по дороге из другой вселенной, а то чувство, что здесь называют депрессией, не навалилось, а оглушило, как молотом по темени.

Азазель молча налил ему в большой бокал вина, как подумал Михаил, и только когда взял из его руки и выпил, ощутил, как выдержанный коньяк опускается по гортани в желудок.

Он вспомнил, или это тело напомнило, как Синильда прижималась плечом, смотрела печально и преданно, а когда чувствовала его усталость, вздыхала так горько, что он не мог удержаться, чтобы не ухватить ее в объятия и не начать горячо уверять, что ничего трагичного, все просто прекрасно, он счастлив с нею.

И на самом деле, если слушать Азазеля, трагичным кажется только ему, но это у него, а не у других нечто прекрасное и светлое заслонила огромная черная гора, и он оказался во тьме, что и не тьма, но все же отсутствие прежнего радостного света.

Он тяжело вздохнул, чувствуя, как эта гора давит на грудь, но одновременно есть и ощущение странного освобождения, словно раньше был скован незримыми цепями, а теперь вот ветер вольности.

Азазель поднялся, сказал тихонько:

– Полежи на диване, отдохни. Вспомни Обломова, это у него была такая форма борьбы с мрачной действительностью. Свыкнись с новыми данными о мире. И еще… удержись.

Михаил буркнул:

– В чем?

– В прежнем, – ответил Азазель очень серьезно. – У плоти очень мощные позывы. Не успеешь оглянуться и понять, что делаешь, а ты, оказывается, уже у них на поводу.

– Уже оказался, – ответил Михаил тусклым голосом.

– Там не только плоть, – напомнил Азазель. – Михаил, ты ощутил в Синильде чистую и светлую душу.

Михаил произнес суховато:

– А работа в эскорте как память о веселых днях Содома?.. Ладно, Азазель, давай пока оставим этот тягостный разговор. Мне нужно подумать и разобраться.

– Могу помочь, – предложил Азазель.

– Самому, – отрезал Михаил.

Азазель вскинул ладони, то ли защищаясь от напора, то ли признавая сдачу.

– Как скажешь. Так труднее, зато надежнее.

Он вышел из комнаты и с деликатностью притворил за собой дверь плотно и бесшумно.

Михаил, не зная, зачем это делает, поднялся и запер дверь на два поворота барашка, а затем вернулся к постели и рухнул, как подрубленное дерево.

В голове все перемешалось, внутри все разогрелось, вот-вот вскипит, мысли злые и суматошные, а когда в отчаянии ухватился за голову, легче не стало, только череп затрещал, а по всему телу стегнула острая боль.

Сама Аграт, как сообщил однажды Азазель вроде бы вскользь, разъезжала на золотой колеснице и без промаха била золотыми стрелами, что было давно, сейчас в облике Синильды прекрасно водит автомобиль и так же без промаха стреляет.

Ладно, Азазель говорит, что среди людей и демонов многое изменилось, не то, что среди застывших в довольствии и блаженстве ангелов, однако матерью Аграт является сама Махлат, которая во время стотридцатилетней ссоры Адама с Евой спала с Адамом и родила от него Ашмодея и множество других демонов!

Правда, Ашмодей помог царю Соломону построить великий Храм, а также передал ему «Книгу Ашмодея», ставшую источником мудрости царя, но затем хитростью забросил Соломона на край света, а вместо него несколько лет сидел на троне в Иерусалиме, и хотя правление его было прекрасным, но это было преступлением. Правда, Соломон сумел вернуться и доказать свои права на трон, но с того дня единое Израильское царство рухнуло, сперва распавшись на две враждующие части, а потом и вовсе.

Но Ашмодей когда хотел – помогал людям, когда не хотел – вредил, в то время как большинство демонов только вредили, но вот Азазель всегда и во всем помогает человечеству… как он утверждает, но та ли эта помощь согласно Великому Плану Создателя?

– Ничего не понимаю, – простонал он, – ничего не сходится.

Он ощутил, что говорит вслух, как выживающие из ума старики, поспешно закрыл рот, но опоздал: за дверью послышались шаги, тут же донесся отвратительно бодрый и жизнерадостный голос:

– Как насчет ужина? Сири такое приготовила, просто умница, язык проглотишь! Надо было раскошелиться на платформу раньше.

Михаил огрызнулся:

– Ешь без меня. Мне что-то не хочется.

– А мне питаться в грустном одиночестве? – крикнул Азазель. – Звонила Синильда… Прости, я сказал, что ты о ней все знаешь.

Михаил ощутил, как холодеет весь, превращаясь в кусок льда.

– И… что она?

– Повесила трубку, – ответил Азазель. – Странная идиома, верно? Давно нет телефонных трубок, а все еще говорим, будто живем во времена Эдисона.

– И что, – произнес он с трудом, – с Синильдой?

– Нужно время, – ответил Азазель, в его бодром голосе Михаил наконец-то уловил тщательно спрятанное сочувствие, ибо жалеть мужчин оскорбительно. – Размер у людей в самом деле не имеет значения, а вот время еще какое… Лечит, ну да, лечит.

Михаил промолчал, не зная, что сказать, а Азазель там, за дверью, подождал чуть, но ответа не услышал и ушел то ли в кабинет, то ли на кухню, где у него те же компьютеры, экраны и скоростная связь.

«Синильда», – повторил он мысленно, и в памяти всплыло ее нежное лицо, полное любви и ласки, почти наяву услышал ее тихий трепетный голос, но ее мать, могущественная Махлат, держит под рукой четыреста семьдесят восемь легионов демонов, а отцом Синильды-Аграт является сам великий Самаэль, верховный князь всех демонов, который сдержал руку Авраама, не дав перерезать горло собственному сыну, но в личине Сатана является ангелом-обвинителем человека перед Всевышним.

– Ничего не понимаю, – прошептал он в отчаянии, – почему я думал, что мир прост и ясен?.. Или он и был? Для простых существ, которых Азазель зовет диванными хомячками, мир в самом деле прост?

Проснувшись с тяжелой, как гора, головой, некоторое время лежал с жуткой головной болью и слабостью во всем теле. Очень не скоро сумел заставить уйти или спрятаться где-то в глубине себя боль, потом нащупал нить антисфироты и долго тянул из нее темную мощь, со страхом ощутив, что за ночь как-то ухитрился опустошить все силы на некую титаническую войну с самим собой.

Издали иногда доносятся голоса, Азазель общается с Сири, то ли дает указания, то ли по обыкновению дразнит, жить без этого не может, а она жалобно пищит в оправдание, затем под дверь просочились ароматные и дразнящие запахи поджариваемой яичницы с луком, мяса…

Он смутно удивился, что несмотря на все его ночные метания и поиски кто виноват и что делать, организм требует пищи, потому что терзания терзаниями, но базовые потребности нужно удовлетворять, веселишься ты или впал в депрессию.

Азазель на кухне перед большим экраном двигает руками в воздухе, а тот, разбитый на множество окошек, послушно выбрасывает на поверхность различные фото, чертежи, надписи и формулы, расчеты, снова фотографии как поверхности земли, так и морских глубин…

Заслышав шаги Михаила, Азазель быстро повернулся, свеженький и улыбающийся.

– Хорошо выспался?.. Ты должен отвечать «Спасибо, прекрасно», так принято! Тем более что я, как натура чувствительная, могу всю ночь переживать, что не окружил тебя должным комфортом и удобствами, к которым ты привык!

Михаил отмахнулся.

– Не переживай.

– Как можно? – возразил Азазель. – Не могу себе простить, что арфу до сих пор не купил! А так бы ты привычно играл и пел, играл и пел… Сири, на стол! Да не сама на стол, а то сломаешь, корова ты железная, а из духовки на стол!

Михаил опустился на стул, Азазель взглянул на него пытливо.

– Оживаешь?.. Вообще-то ты прав, Мишка!.. Надо спуститься в ад и дать Зарану по рогам.

Михаил насторожился.

– Чего-чего…

– По рогам, – повторил Азазель со смаком, – дать по рогам, а то и сшибить их на фиг. Я уже присмотрел место в прихожей, где их присобачим под вешалку. Заходишь так это эффектно и швыряешь шляпу на торчащий из стены рог!.. У тебя нет шляпы? Для такого случая заведем. Это же так круто. Я всегда восторгался, как в кино герой швыряет с порога шляпу и… никогда не промахивается. Даже если швыряет, не глядя через плечо. Да-да, через плечо не только показывают, но и швыряют! Хотя швыряют не только через плечо… Тебе какую шляпу: трибли, порк-пай, хомбург, цилиндр или легкомысленное канотье?.. Сири, ты не заснула? Накрывай стол!.. Чем-чем, не скатертью, конечно!

Михаил опустил локти на столешницу, чуть наклонился, всматриваясь в отвратительно бодрого Азазеля с угрюмым подозрением.

– Ты о чем?

Азазель картинно охнул.

– Как о чем? Что самое главное в жизни?.. Конечно, трофеи!.. Причем обязательно чтоб присобачивать на видном месте!.. Где-то в прихожей, чтобы все видели, как только входят, и начинали завидовать. Зависть – это такое прекрасное человеческое чувство, что придает остроту и вдохновение поэтам и всем прочим!

Михаил буркнул:

– А при чем здесь шляпы? Ты вообще о чем?

Азазель принял до крайности изумленный вид.

– Как о чем?.. Ты же так горячо настаивал на том, что Зарана нужно наказать! Чтобы другим неповадно. Просто пламенно настаивал! Вот и растопил мое ледяное сердце красавца. Нарядного красавца! Видел, какие туфли я приобрел?

Он выставил ногу вперед и пошевелил ею, показываю туфлю с обеих сторон.

Михаил закрыл и снова открыл глаза, но кривляющийся Азазель не исчез, улыбается ехидно.

– Какие туфли? – проговорил Михаил мрачно. – Ты что несешь?..

– Правду, – ответил Азазель и посмотрел честными глазами, – а то и вовсе истину!

Михаил сказал зло:

– Ты же вечером так убедительно доказывал и даже доказал мне на пальцах, что спускаться в ад не будем! Не стоит, нельзя, непрактично, нерационально, и вообще идиотизм!

– Ну и что? – спросил Азазель в изумлении. – А мы что, не романтики?.. Мы же поэты безголовые, зато с сердцами! Нас пламенные сердца ведут, а не какой-то хилый разум, что появился только вчера и еще не встал на ноги!.. А сердца уже у динозавров были, у нас точно такие же, ничего не изменилось. Они нас ведут… гм… в общем, Мишка, гордись, ты меня переубедил!

– Ты… всерьез?

– Будет по-твоему, – сказал Азазель высоким голосом героя-подвижника. – Идем в преисподнюю, находим Зарана и сшибаем рога. Сумку возьми побольше, я не знаю, какого они у него размера. Лучше рюкзак туриста от фирмы «Людвиг Гегельский», у них самые вместительные, хоть и дорогие, зараза.

Михаил откинулся на спинку стула, расставил ноги пошире и, упершись в бедра, пристально смотрел на Азазеля. Тот ответил победной нахальной улыбкой абсолютного превосходства.

– Признавайся, – проговорил Михаил тяжелым голосом, – где врешь?.. Ты не мог так быстро и беспричинно!

– Беспричинно? – спросил Азазель оскорбленно. – А зачем романтику причина? Мы поэты или не поэты?

– Не выкручивайся, – обвинил Михаил. – Почему поменял свое такое твердое решение?

Азазель в картинном жесте вскинул руки, но словно осознал, к кому взывает, поспешно опустил, а на Михаила посмотрел с непередаваемым выражением укора и вселенской скорби.

– Как ты можешь не верить мне? – спросил он патетически. – Художнику в душе, которого ведут по жизни чувства красоты и любви ко всему живому?..

– Художник, – прорычал Михаил. – Ты хоть одну картину намалевал?

– Художник, – возразил Азазель, – это состояние души, а не профессия! Нерон был по профессии всего лишь императором, но каким художником себя проявил?.. Весь мир помнит его художества! Как красиво Рим сжег, чтобы убрать все эти сраные деревянные домишки и застроить город беломраморными дворцами?.. Глядя на него, и другой художник, Иван Третий, сжег бревенчатую Москву и застроил ее каменными зданиями!.. Великих видим по их размаху и масштабам!

– И ты, – сказал Михаил с тяжелым сарказмом, – в их ряду?

– Точно, – подтвердил Азазель, – вот присматриваюсь, что бы сжечь…

– Не увиливай, – потребовал Михаил. – Чего вдруг передумал?

Азазель посмотрел на него взглядом, полным глубокой скорби. Михаилу показалось, что в глазах заблестели слезы.

– Мишка, – сказал он прерывающимся голосом, – ты даже не представляешь, как ты бываешь убедителен! Я ночь не спал, все думал, ворочался, старался найти доводы, чтобы переубедить тебя, но со скорбью признался себе, что не могу, ты прав, ты абсолютно прав! Никакая логика и рядом не лежала, когда приходится разговаривать с тобой, таким чистодушным и прекрасным! Так что идем по твоему зычному призыву, я имел в виду, трубному гласу, прямиком в ад, хоть и окольными тропками! Находим Зарана, сбиваем ему рога и прячем в сумку. Не забудь захватить свой рюкзак, он у тебя больше моего, ты же запасливый…

– Все брешешь, – сказал Михаил с сердцем, – но что тебя на самом деле убедило?.. По морде бесстыжей вижу, брешешь, как собака ксендза.

– Мишка!

Михаил вскинул руки.

– Все-все, сдаюсь. Хочешь брехать, бреши. Но я не поверю, когда и правду скажешь как-то нечаянно. Значит, собираемся? Что брать, когда выступаем? Кто с нами?

Азазель вышел на балкон, повернулся там на пороге.

– Клипот хорошо видишь?

– Лучше бы не видел, – отрезал Михаил.

– А зря, – сказал Азазель нравоучительно. – Подзарядись так, чтобы из ушей выплескивалось. В аду тоже можешь черпать обеими ладонями, но это как со смартфонами – никто еще не придумал моментальной зарядки. А пока заряжаешься, могут и прибить.