Глава восемнадцатая
Опять беспокойная ночь, снова кошмарный сон, в котором клубились тучи, сверкали молнии и раздавались тысячи воплей. Во сне Дарья стонала, ворочалась, обливалась холодным потом. Ее тело то напрягалось, то расслаблялось, пальцы корябали простыню, собирая ее в складки.
После полуночи свалилась с кровати, вскрикнула, распахнула глаза. Минуту-другую сидела на полу, приходя в себя — сознание с трудом выбиралось из грозового кошмара в реальный мир. Поднявшись, Дарья поглядела на часы: сколько удалось поспать на этот раз, час, полтора? Если дальше так пойдет, то никаких сил не хватит. Да и какой, к чертям собачьим, это отдых? Не сон, а мучение. Проклятые кошмары! Но и явь не лучше. И что теперь? Конечно же — кофе. Много кофе. Как всегда.
За окном пророкотал гром. Дарья вздрогнула, ей захотелось немедленно куда-нибудь спрятаться. От дуновения ветра всколыхнулись занавески, замигала лампа светильника. Дарья зажмурилась, и в голове тут же возник образ Киры, затем Артура, Розы, Виктора, Свина, Алексея.
Открыла глаза. Желание спрятаться исчезло. Дарья подошла к окну, отдернула занавески и выкрикнула в ветреную ночь:
— Да пошла ты!
Небо вдалеке озарила вспышка молнии, а через секунду капли дождя забарабанили по металлическому карнизу. Загрохотал гром.
— Ну, давай, гадина! — орала Дарья, вцепившись в край подоконника. — Сделай все еще хуже, чем сейчас! Думаешь, я боюсь? Да плевать я на тебя хотела!
Она подалась вперед и плюнула в дождь, после чего разразилась смехом, в котором веселья не было ни капли. Смех — вызов, смех — оружие.
Молния ударила в землю неподалеку от особняка, струи дождя на мгновение стали цвета расплавленного серебра. Дарья с демонической улыбкой на устах отошла от окна, бросила взгляд на монитор компьютера и решила, что кофе подождет, сейчас ей невыносимо хотелось выплеснуть злость, которая буквально раздирала душу на части. Можно, конечно, хоть до утра кричать в окно на Грозу, но лучше оторваться на Викторе и Свине.
В подвал она спустилась с травматическим пистолетом и двумя обоймами к нему и сразу же, не колеблясь, без предисловий, выстрелила четыре раза в Свина и четыре в Виктора, целясь в живот и ноги. Отдача была неожиданно сильной, заныли запястья. К вони испражнений и пота добавился запах пороха.
Свин пронзительно визжал, метался на цепи, размахивал руками, словно намереваясь слепо отбить следующую пулю. Виктор вскочил на ноги, прижимая ладонь к раненому бедру, оскалился. Его запавшие глаза яростно сверкали.
— Ну что, сука рыжая, это все, на что твоей убогой фантазии хватает?! Давай, пальни еще раз, повесели меня! Мне понравилось, давай! — Он вскинул руки, выпятил грудь, мол, стреляй, смотри какая отличная мишень. — Попадешь мне в бошку с трех раз, а?! Спорю на второе ухо — промажешь, сука драная!
Свин, всхлипывая и подвывая, свернулся калачиком на подстилке, прикрыл ладонями голову. Дарья испытывала восторг. Она ощущала себя той самой грозной Снежной королевой из зазеркалья. И даже показная храбрость Виктора сейчас не уязвляла — пускай храбрится, пускай корчит из себя крутого — так даже интересней. Стена его гордости, без сомнения, давно уже покрылась трещинами.
Ну а теперь — вторая обойма!
— В бошку стреляй, в бошку! — хрипел Виктор. — Лучше целься, не промахнись!
В голову она стрелять не собиралась. Сменила обойму, прицелилась Виктору в живот и нажала на спусковой крючок. Пуля попала в область печени. Виктор охнул, согнулся от боли, но тут же взял себя в руки, выпрямился, уголки его губ дрогнули, не сразу, напряженно и криво, но губы все же сложились в нечто похожее на улыбку.
— Как же, мать твою, весело! — выдохнул он, пошатываясь. — А я уж думал, от скуки тут сдохну. Умеешь ты, рыжая, развлечь… умеешь…
Следующая пуля попала ему в солнечное сплетение. Несколько секунд улыбка сохранялась на его лице, но затем ноги подкосились, и Виктор рухнул на подстилку, потеряв сознание.
У Дарьи екнуло сердце: не перегнула ли палку? Не убила ли? Но нет, зверь дышал. Живой.
Свин забормотал, все еще прикрывая руками голову:
— Пастух что-нибудь придумает… Он хороший… он накажет рыжую гадину. Нарисует крест и накажет… А меня накормит. Я буду есть мясо, мясо, мясо! И хлеб. И конфеты. И пирожные. Пастух спасет меня…
— Кто такой Пастух?! — громко спросила Дарья. — Говори, живо, или оставшиеся пули достанутся тебе!
Свин зажал ладонями рот и замотал головой, но Дарья твердо решила добиться от него ответа. Она чувствовала: это важно — будто бы обнаружила потайную дверь, за которой, возможно, находятся сокровища. Он все расскажет, все!
— Кто такой Пастух?! — повторила она нетерпеливо.
Свин хранил молчание. Дарья выстрелила, целясь ему в ногу. Промахнулась. Еще выстрел — пуля угодила в голень. Свин взвыл, скорчился от боли.
— Рассказывай, урод, кто такой Пастух! — закричала Дарья.
То, что он не желал говорить, только усилило ее уверенность, что этот допрос стоит потраченных нервов. Она решила кнут сменить на пряник:
— Я дам тебе курицу, если скажешь. Обещаю.
Свин задрал голову и заорал, вытаращив полные боли глаза. Он орал и орал, брызжа слюной, пока силы не иссякли и крик не сменился сиплым хрипом. А потом он вдруг застыл — зрачки сузились, лицо побледнело, — после чего с напряжением повернул голову, уставился на Дарью и заговорил:
— У четырех черепашек четыре черепашонка… А и Б сидели на трубе… Кто остался?.. Кто остался? — Голос был совершенно безжизненный, механический. — Кто остался? У четырех черепашек четыре черепашонка…
— Какого черта? — нахмурилась Дарья. — Эй, Свин, слышишь меня?
— А и Б сидели на трубе… Кто остался? — Он отодрал от раны ватную накладку и принялся с остервенением рвать ее в клочья, при этом голос его оставался ровным, отстраненным: — У четырех черепашек четыре черепашонка…
Виктор пришел в сознание, заворочался, приподнял голову и пробормотал что-то невнятно. Сфокусировал мутный взгляд на Дарье, потом поглядел на брата. Свин продолжал рвать ватную заплатку и повторять слова про черепашек и А и Б.
— Кто такой Пастух? — спросила Дарья у Виктора.
Она не ждала от него ответа — хотела увидеть его реакцию. Виктор посмотрел на нее настороженно. Она заметила в его глазах то ли страх, то ли тревогу. И этого было вполне достаточно. Пастух — кто бы он ни был, — вероятно, дорог этим ублюдкам. Родственник? Друг?
— Можешь не отвечать, — сказала она, изобразив на лице безразличие. — Я и так узнаю, кто он. Мне кажется, это будет не сложно.
На экране телевизора двое мужчин готовили уху на берегу живописного озера. В огромном котле в наваристом бульоне плавали крупные куски рыбы, несколько луковиц, лавровые листья. В костре потрескивали дрова.
Дарья взяла пульт, прибавила громкость.
— …Не знаю, как у вас на Кубани, — весело обращался один мужчина к другому, — а у нас в уху обязательно добавляют немного водки.
Положив пульт на стол, Дарья вышла из камеры пыток. Вышла с мыслью, что снова сюда зайдет с плохой новостью для Виктора и Свина.
* * *
На похороны Розы Дарья надела черный брючный костюм, на голову повязала косынку, прикрыв шрамы на лбу. Предстоящую церемонию погребения она расценивала как испытание, которое нужно обязательно выдержать, хотя от одной мысли о десятках траурных лиц и бесконечных словах сочувствия ей становилось тошно.
Когда садилась в машину, которую за ней прислал Константин, она мысленно назвала предстоящую траурную церемонию «мрачной тусовкой». Цинично. Смотреть на все взглядом циника для нее вообще стало делом привычным.
На похороны собралось много народу. Дарья без удивления обратила внимание, как мало пришло людей с добрыми простыми лицами. В основном были хищники — ястребы и волки. Они приехали на шикарных машинах, напускная печаль не могла скрыть их настоящей сути.
Дарья невольно задалась вопросом: не считая Константина, кто-нибудь действительно скорбит по Розе? Вряд ли. Даже на похоронах эти хищники не упускали случая померяться друг с другом крутизной: бриллиантовые запонки, платиновые булавки, венки и букеты, цена которых вызвала бы недоумение у рядового бюджетника или пенсионера. Стоило ли Снежной королеве жить так, как она жила, чтобы после смерти получить мрачную богемную тусовку вместо пары чистых искренних слезинок? Вот она, цена власти — холод и равнодушие за печальными масками.
Когда гроб опускали в могилу, Дарье почудилось, что вокруг стоят не люди, а темные бездушные статуи. И тишина была какая-то мертвая, будто все затаили дыхание в ожидании, что что-то сейчас пойдет не так — лямка выскользнет из рук сотрудника похоронного агентства, и гроб свалится в могилу, или цветы на венках вдруг охватит адское пламя.
Но все прошло нормально.
Дарья бросила горсть земли на крышку гроба и сказала мысленно: «Прощай, Снежная королева. Гроза оказалась сильней тебя. Увы».
Поглядела на Константина: тот стоял с каменным лицом, но глаза выдавали тоску в его душе. В руке он держал две желтые розы — хозяйка любила эти цветы и обожала желтый цвет. Когда могилу засыпали землей и установили крест, он возложил букет бережно, погладив подушечками пальцев лепестки.
Поминки проходили в ресторане. Все было так стандартно, что Дарье даже стало обидно за Розу. Кто-то поднимался с бокалом в руке, говорил банальные фразы, все дружно кивали, соглашаясь, и выпивали, не чокаясь. Тут не приходилось ждать, что кто-нибудь напьется и, со слезами на глазах, затянет тоскливую песню и привнесет в эту богемную версию поминок хоть что-то душевное. Ложь и цинизм заполняли роскошный зал ресторана.
Дарья обратила внимание, как какая-то престарелая дамочка с бриллиантовым колье на дряблой шее с презрением посмотрела на молодого официанта — тот разливал в бокал вино и налил чуть больше положенного стандарта. Всего лишь мимолетный презрительный взгляд, но в Дарье он пробудил гнев. В голове начала выстраиваться цепочка, звенья которой состояли из подобных высокомерных старух, из вон того седовласого типа в костюме от Версаче и часами «Ролекс» на запястье, из сидящего рядом старика, похожего на какого-нибудь английского лорда. Цепочка, ведущая к смерти Киры.
Отчего-то казалось, что большинство из этих людей могли быть потенциальными заказчиками компромата на Розу, который собирал Фролов. И теперь они сидят тут с масками скорби на рожах, жрут, пьют, с презрением глядят на официантов… И не подозревают, что наравне с Артуром и Алексеем привели в ее дом смерть. Вот кто настоящие марионетки Грозы! Общество моральных уродов. Сколько таких цепочек можно составить, сотни, тысячи? И все они, без сомнения, ведут к чьему-то горю.
Гнев нарастал.
Дарья накручивала себя, всматриваясь в лица, и не могла остановить поток обвинительных доводов, стремительно заполняющий разум. Да и не желала. Злиться на этих людей не просто хотелось — сама душа этого требовала.
Старуха с сердитым выражением на лице что-то бормотала, видимо, оплошность официанта ее крепко задела. Дарья услышала мерзкий скрип — это сидящий рядом мужчина столовым ножом резал в тарелке и без того крошечный кусок мяса. Стальное лезвие с наглым вызовом, повизгивая, конфликтовало с фарфором.
— Хватит! — теряя над собой контроль, сказала Дарья. Она вскочила и выхватила из руки мужчины нож. — Хватит пилить это чертово мясо!
На нее нацелились сотни глаз. В них горело любопытство, которому суждено было смениться осуждением. Ошарашенный мужчина поднялся, нервно одернул полу пиджака.
— Что вы себе позволяете?
— Все я себе позволяю! — выдохнула ему в лицо Дарья. — Теперь — все, мне ведь больше нечего терять. А ты, жопа надутая, сядь и жуй свое мясо! — Она швырнула нож на пол, обвела взглядом присутствующих, понимая, что разумно было бы сейчас остановиться, притихнуть. Но разумной больше не хотелось быть. Плотину прорвало, жгучий поток злости хлынул наружу. Дарья впервые за сегодняшний день почувствовала себя хорошо, полной каких-то мистических сил. — Поскорбеть по Розе пришли? Не-ет, не думаю. Позлорадствовать! Стадо чванливых говнюков — вы скорбите, только когда бабки теряете!
Люди возмущенно загомонили. Кто-то глядел на Дарью снисходительно, мол, бедняжка выжила из ума от горя, не стоит ее винить.
— Шакалы! — выкрикнула она. У нее на уме были только банальные ругательства, которые мешали сложить более хлесткие, более ядовитые оскорбления. Пришлось сосредоточиться. — Для вас сегодня праздник, умерла волчица, которая могла всем вам глотки перегрызть. Может, расскажете, кто из вас готов был раскошелиться на компромат против нее, а? Или все вместе, вскладчину? И вот вам такой шикарный подарок — инсульт! Хотя нет, не подарок, вы предпочли бы ее унизить, но не вышло — волчица ушла гордо. Ну ничего, вы друг друга жрать будете, вам не привыкать. Это здесь и сейчас вы все из себя такие почтенные, правильные, а сбросите маски — шакалы! — Она вонзила пылающий взгляд в старуху: — А ты — старая крыса!
Люди поднимались с мест, огрызались, сверкая глазами. Похожий на английского лорда старик, разнервничавшись, опрокинул бокал с вином. Засуетились официанты. Пухлый управляющий рестораном стоял в сторонке с растерянным видом и бледным лицом.
К Дарье подошел Константин, обхватил ее за плечи.
— Успокойся. Пойдем на свежий воздух.
Она взяла со стола бокал с вином, мигом его осушила и швырнула на пол.
— Пойдем, — сказала громко, со злым весельем. — Все, что хотела, я сказала, и шакалы меня услышали!
Константин потянул ее прочь от стола, и она повиновалась. Когда шли к выходу из зала, возмущенный гомон усилился. Старуха, позабыв про статус, выкрикивала матерные слова, а кто-то хохотал как безумный, словно все произошедшее ему представилось розыгрышем.
На улице, прикурив сигарету, Константин спросил:
— Ну что, легче стало?
— Ага, — с усмешкой ответила Дарья. — Осуждаешь?
— Шутишь? Да я едва не взялся аплодировать. Ты высказала им то, что я давно мечтал высказать. Ты просто смелее меня — факт. И намного безумней.
Из ресторана выходили люди. Некоторые с опаской косились на Дарью.
— Я поминки изгадила, — вздохнула она.
— Это были не поминки, а вечеринка толстосумов. Позор. — Константин проводил взглядом типа, похожего на жирного пингвина. Тот, поддерживаемый телохранителем, тяжело дыша и отдуваясь, спустился по ступеням и заковылял к парковке. — Позорище. Я вечером выпью, помяну Розу. И больше не нужно ничего. Поминки должны быть скромными и тихими.
Дарья пожала плечами. Рассуждать на эту тему ей совершенно не хотелось — пресытилась траурными днями выше крыши, а от самого слова «поминки» выть хотелось.
— Паршиво выглядишь, — заметил Константин. — Ты вообще спишь? Как привидение, ей-богу…
— На себя посмотри, — тут же отозвалась Дарья. — Горе, знаешь ли, не красит людей.
— И месть тоже.
— Я живу местью, и ты, кстати, часть этой жизни.
Константин бросил окурок в урну, пристально поглядел на Дарью.
— У меня ощущение, что ты сейчас опять от меня что-то потребуешь. Патроны к травматике закончились?
— О нет, патронов хватает. И заметь, я никогда от тебя ничего не требовала. Просила, — ответила Дарья. — Но ты прав, просьба у меня и сейчас есть. Свин сегодня случайно обмолвился о человеке, которого назвал Пастух. Вот только настоящего имени, к сожалению, не назвал. Нужно выяснить, кто этот человек.
— Ну и зачем тебе это?
— Я хочу, чтобы они еще больше страдали. Они забрали у меня дочь, я заберу у них все, что им дорого. Это справедливо.
Константин несколько секунд молчал, обдумывая ее слова, а когда заговорил, в голосе его прозвучало осуждение:
— Тебе не кажется, что это уже перебор? Причем перебор конкретный такой.
— Нет, не кажется! — резко ответила Дарья. — А ты, я гляжу, размяк. Боишься идти до конца? Ты сегодня Розу похоронил, женщину, которая для тебя много значила, и в ее смерти виновны Виктор и Свин. И ты говоришь про какой-то перебор? Все, Костя, все, что им дорого, должно быть уничтожено! Только так мы по-настоящему отомстим, только так! Голода и боли недостаточно — это полумера. И я тебе расскажу кое-что про Виктора… Он хохотал, когда я ему рассказала, что Роза скончалась. Он смеялся над смертью Киры. Он нелюдь, Костя, нелюдь! И если есть человек, который этому ублюдку дорог, то этот человек такая же мразь, как он сам. Перебор? Нет, я так не думаю. Ну, так как, желаешь выйти из игры, самурай? Вот только не будет ли это предательством по отношении к Розе, а?
— Не дави на меня! — грубо сказал Константин. — Я тебе не какой-нибудь пацан.
— Я и не давлю, — примирительным тоном заявила Дарья. — Просто… просто, Костя, я боюсь, что ты остановишься, и мне придется идти по этой дороге одной. Ты мне нужен, я без тебя не справлюсь.
— Я с тобой, Дарья. С тобой. Все, что требуется, я сделаю. Об одном только прошу: чтобы ты ни задумала, обдумай это еще раз. И еще. И да, я знаю, кто такой Пастух…
— Знаешь? — Дарья посмотрела на него с упреком во взгляде.
— Я ведь наводил справки про Виктора и Свина. Пастух их приемный отец. Он живет в той же цыганской деревушке, местные его уважают, даже цыганские бароны к нему за советом приходят. Вернее, приходили, сейчас Пастух едва ли пару слов произнести может. Он инвалид.
Внутри у Дарья все затрепетало, она услышала то, что очень желала услышать: Пастух действительно близкий Виктору и Свину человек. Приемный отец! Более чем удачный расклад. Непонятно только, почему Константин скрыл от нее такую важную информацию.
— Нужно было раньше мне о нем рассказать.
— Не думал, что для тебя это важно. Он всего лишь больной старик, который, возможно, из ума давно выжил.
— Он воспитал их! — снова начала злиться Дарья. — Именно Пастух сделал из них нелюдей.
— Ну, знаешь… Бывает, что и у хороших людей вырастают дети-мрази.
— Не защищай его! Он просто не может быть хорошим человеком. Сам сказал, цыганские бароны к нему за советом ходят, а они свое состояние на наркоте делают. Уверена, это он приказал Виктору и Свину похитить Артура.
Константин сдался:
— Ладно. Но что ты собираешься с ним делать? Тоже посадишь в свою камеру пыток?
— Нет, — был холодный ответ, — я собираюсь его убить. Уничтожить. Сама. Лично. А потом во всех подробностях рассказать Виктору, как я это сделала. У меня хватит на это духа. Теперь — хватит. И еще останется.
Константин поежился, будто на него повеяло холодом.
— Не хотел бы я быть твоим врагом.
— Так не будь. И помоги мне уничтожить Пастуха.
— С одним условием, — тоном, не терпящим возражений, сказал Константин. — Ты выспишься и хорошенько еще раз все обдумаешь на свежую голову. Сама понимаешь, это ведь не муху прихлопнуть.
— Обещаю, — искренне произнесла Дарья, — я высплюсь и все обдумаю еще раз. На свежую голову.
Из ресторана в сопровождении молодого смазливого мужчины вышла та самая старуха, которую покоробила оплошность официанта. Заметив Дарью, она скривилась, схватила костлявыми пальцами за руку своего спутника и что-то ему сказала. Мужчина по-лакейски кивнул и с надменным видом подошел к Дарье.
— Софья Федоровна попросила вам передать: сама вы крыса. — В его манере говорить было что-то женственное. — Она еще попросила плюнуть вам в физиономию, — он покосился на Константина, — но я, пожалуй, воздержусь.
— Мудрое решение, — усмехнулась Дарья. — А теперь топай к своей хозяйке, шакаленок. И передай ей… Хотя ладно, ничего не передавай. Все что нужно, она от меня уже услышала.
Мужчина манерно фыркнул, развернулся и пошел к старухе. Константин с грустью улыбнулся.
— В болоте высшего общества повеяло свежим ветерком. Будет теперь у кикимор тема для пересудов. Хоть какой-то позитив.
