Глава шестнадцатая
Ночью Дарье снилась гроза. Вокруг клубилась черная мгла, среди которой бесновались молнии. На фоне непрерывных громовых раскатов раздавались жуткие вопли. Она слышала мужские, женские, детские и какие-то совсем не человеческие крики. Но их объединяло одно — боль. В каждом звуке чувствовалась мука. Дарья кричала вместе с голосами, пробираясь сквозь густую, точно патока, мглу.
Проснулась, продолжая кричать. Открыла глаза и села на кровати. В тусклом свете ночника увидела, как темные туманные клочья, будто вода в губку, впитывались в стены, в потолок. Дарья зажмурилась, тряхнула головой и, чувствуя, что сходит с ума, распахнула веки.
Никакого тумана в комнате не было. Под потолком порхал черный мотылек, на стене тикали часы. Все спокойно, обычная тихая ночь.
С тяжелым осадком на душе Дарья встала с кровати, подошла к монитору компьютера. Виктор спал, а Свин сидел на подстилке и, с дебильным выражением лица, глядел на экран телевизора. С его щетинистого подбородка свисала нить слюны, челюсть чуть заметно шевелилась, пережевывая воображаемую пищу.
— Ничего, — проворчала Дарья, — будет тебе завтра еда. Лучший деликатес.
Спать ей не хотелось. К тому же она боялась, что, уснув, снова попадет в грозовой кошмар. Уселась за стол, да так и просидела до утра возле монитора, глядя на узников в камере пыток и ощущая, как пробуждается, будто древний свирепый ящер, злость. Холодная энергия текла по жилам, вчерашняя хандра теперь казалась глупой слабостью, которая, конечно же, не повторится. Нынче время гнева, время скальпеля и решительных действий.
И время для пары чашек крепкого кофе.
Позавтракав, Дарья вызвала такси и поехала на кладбище. Положила букет цветов на могилку Киры и прочитала вслух одну из сказок про Братца Кролика и Братца Лиса. Прочитала звенящим от напряжения голосом, то и дело запинаясь и делая паузы, чтобы вытереть слезы и сосредоточиться.
Когда садилась в такси, чтобы вернуться в особняк, заметила, как возле остановки остановился автобус, из которого вышла Глафира. Поправив выбившуюся из-под черной косынки прядь волос, женщина направилась на кладбище. Несколько мучительных секунд Дарья боролась с собой. Ей очень хотелось подойти к Глафире, обнять, но она понимала: это будет слабостью, которая посеет сомнения и, возможно, станет причиной новой хандры. Нет, только не сейчас, не перед тем, что она собиралась сделать.
Проводив Глафиру мрачным взглядом, Дарья провела пальцами по шраму на лбу и излишне резко сказала водителю:
— Поехали!
За час до полудня она насыпала в бутылки с водой хорошую дозу снотворного, спустилась в подвал и бросила бутылки узникам. Свин сразу же открутил крышку и принялся жадно пить, не отрывая голодного взгляда от экрана телевизора. Виктор же поставил бутылку перед собой и с каким-то вымученным ехидством поглядел на Дарью:
— Ну и как? Застала своего мужа живым?
— Да, — вырвалось у Дарьи, хотя отвечать она не собиралась.
Виктор рассмеялся, покачивая головой.
— Слышишь, братишка? Я тебе бутылку пива проспорил. Но уж извини, в ближайшее время ты ее не получишь.
Свин на его слова внимания не обратил, мысленно он сейчас был участником идущего на экране кулинарного шоу, дегустировал творожную запеканку, обильно политую сиропом.
— Ты его грохнула? — спросил Виктор у Дарьи. — Ну, конечно же, грохнула. Гроза в тебе не ошиблась. Ты понимаешь, о чем я, рыжая? — Ухмылка резко сошла с его лица, в чертах появилось что-то волчье. — Мы игрушки в ее руках, а ты главная игрушка. Ты делаешь именно то, что ей нужно. Ты кормишь ее! Она убила твою дочь, не мы. Это всегда была Гроза. Она и сейчас стоит за твоей спиной и хохочет.
Дарья развернулась и быстро вышла из камеры пыток, а Виктор выкрикнул ей вслед:
— Давай, рыжая, накорми ее досыта! Злость и страх — ее пища, пускай сука обожрется!
Его слова еще долго звучали в голове. Они раздражали и вызывали обиду. Дарья выпила чашку кофе, налила еще одну, мысленно доказывая самой себе, что все произнесенное Виктором не имеет никакого смысла, бред человека, спятившего от голода и отчаяния. И вообще, не нужно было его слушать, рассудок сейчас слишком уязвим. Все из-за проклятых ночных кошмаров.
Со второй чашкой кофе она прошла в свою комнату, уселась возле монитора компьютера и с удовлетворением заметила, что Виктор то и дело прикладывался к бутылке с водой. Скоро оба узника уснули, и Дарья поднялась из-за стола.
— Я справлюсь, — подбодрила она себя. — Справлюсь.
Ей было жутковато. Возникла мысль выпить рюмку водки для храбрости, что Дарья и сделала, зайдя на кухню. Выпила одним махом, даже не поморщившись. А потом взяла коробку, в которой находились шприцы, ампулы с обезболивающим, рулон ваты и скальпель, и спустилась в подвал.
С кого начать? Со Свина!
Она подошла к нему, опустилась на колени, ощущая, как между лопатками потекли струйки пота, открыла коробку и вынула скальпель.
Ее всегда пугали хирургические инструменты. Она без дрожи смотрела фильмы ужасов и страшные криминальные репортажи, но, когда в какой-нибудь передаче, даже мельком, показывали операционную, врачей в масках и сверкающие хромом инструменты, она отворачивалась, чувствуя жуткий дискомфорт и стараясь немедленно вычеркнуть из памяти те кадры, что успела увидеть.
Но сейчас скальпель был в ее руке — холодный, отражающий свет люминесцентных ламп. От него веяло трагизмом и какой-то сокрытой в металле силой. С глубинным мистическим трепетом Дарья мысленно сказала ему: «Мы с тобой не враги!», и ей почудилось, что инструмент отозвался, послав в ее руку импульс решительности.
Дарья отложила скальпель, отколола одну из ампул, набрала в шприц обезболивающее средство и, уже не колеблясь, вонзила иглу в кожу Свина рядом с ухом. Свин на укол не отреагировал — спал крепко. Дарья выждала секунд тридцать и снова взяла скальпель. Попыталась внушить себе, что перед ней сейчас не живой человек, а нечто неодушевленное. Не получилось. Тогда она, разозлившись, процедила:
— Он убил Киру!
И с чудовищным напряжением, с побелевшим лицом и зубовным скрежетом принялась отрезать Свину ухо. Она ощущала, как сталь рассекает хрящи, как лезвие с легкостью, будто существуя само по себе, разъединяет плоть. В этом было что-то магическое, не дающее отвращению взять верх. На короткий миг Дарьей даже овладел восторг.
Она положила отрезанное ухо в пластиковый контейнер, оторвала от рулона кусок ваты и приложила его к ране. Вата быстро пропиталась кровью. Свин поморщился, издал тихий звук, похожий на стон, но власть сна была слишком сильна.
Дарья выбросила окровавленную вату в ведро с экскрементами и приложила к ране другой ватный ком, который закрепила пластырем.
Со Свином все. Теперь черед Виктора. Она поглядела на него и содрогнулась. Приближаться к этому матерому волку было страшно: а вдруг он притворяется, что спит, и только и ждет, когда она к нему подойдет? Да, она собственными глазами видела, как он пил воду со снотворным, но… Дарья не могла придумать логичные аргументы, которые должны следовать за этим «но», а решительность тем временем улетучивалась.
— Он спит крепко, не сомневайся, мамочка, — прозвучал детский голос.
Копия Киры вышла из-за спины Дарьи, проследовала к Виктору и тренькнула колокольчиком возле его головы.
— Ему сейчас хоть руки и ноги отрезай, не проснется. Не-а, точно говорю — не проснется.
Дарья взяла коробку, подошла и села возле Виктора, выругав себя за то, что поддалась страху. Медлить не стала — быстро вколола успокоительное и с суровым выражением лица, не испытывая ни восторга, ни отвращения, отрезала ухо. Приложила вату к ране.
Веки Виктора чуть подрагивали, дернулась рука. Дарья подумала о том, как просто было бы сейчас перерезать ему горло. Один взмах скальпелем — и все, конец. Скальпель блестел так заманчиво, он словно бы просился в руку.
— Отрежь ему второе ухо. И нос! — с азартом посоветовала девочка. — Отрежь, мамочка, отрежь! И пальцы отрежь! Ну, хотя бы один палец!
— Нет! — твердо сказала Дарья.
— Ну почему-у?
— По кочану. И вообще, не трогай меня сейчас!
Копия Киры топнула ножкой, надула губы и мгновенно растворилась в воздухе. Дарья закрепила вату пластырем, закрыла коробку, не спуская сосредоточенного взгляда с лица Виктора, и поднялась. Ей не терпелось увидеть, как узники будут просыпаться, скуля от боли. Почему-то казалось, что они начнут именно скулить, как побитые шавки. Она этого жаждала. А когда ублюдки обнаружат, что лишились ушей, их ждет очередной сюрприз. Дарья наклонилась и плюнула Виктору в лицо.
— Ты не волк, а шакал!
Его щека дернулась, дыхание участилось. Дарья понадеялась, что ему снится кошмар, что он даже в мире грез страдает.
Она сунула коробку под мышку, морщась от отвращения, взяла ведра с экскрементами, чтобы опорожнить их, и покинула камеру пыток. А веселый пухлый повар на экране телевизора, напевая арию на итальянском языке, с энтузиазмом готовил Королевскую пиццу.
* * *
За окном заморосил дождик. Стрелки на часах показывали 18.30. Дарья, прильнув к монитору компьютера, смотрела, как просыпается Виктор.
Едва открыв запавшие глаза, он скривился от боли, прижал ладонь к залепленной ватой и пластырем ране. Выругался, сплюнул, вцепился пальцами в повязку, чтобы сорвать ее, но сообразил, что лучше этого не делать. Поглядел на брата и снова выругался, но уже громче.
Свин заворочался, зевнул, просыпаясь, да так и застыл с открытым ртом. Из его глотки вырвался протяжный вибрирующий вопль, который сменился жалобным скулежом. Как и брат, он прижал ладонь к коричневой от засохшей крови повязке.
— Да, братишка, — сказал Виктор с усмешкой, — она нам уши отрезала. — Он уставился на видеокамеру. — Эй, рыжая, радуешься небось до усрачки сейчас? А Гроза-то как рада! И что, теперь будешь наши уши на шее как трофеи носить?
Дарья улыбнулась, ей нравилась бессильная злоба в глазах Виктора. Она могла только представить, как у него все кипит внутри. И ей показалось или в его голосе и правда проскользнуло что-то истеричное? Точно проскользнуло! Он явно ломался. Дарья желала в это верить, и она заставила себя в это верить.
Свин стоял на коленях, закатив глаза к потолку, и, не отрывая ладони от раны, мерно раскачивался и издавал странные звуки: «Ы-ы-ы, ы-ы-ы…» Его серые штаны в области паха потемнели от мочи. Виктор бросил взгляд на брата и тут же отвернулся, зажмурился.
Дарья ощутила, как ее лодыжки коснулось что-то мягкое. Поглядела вниз и увидела Ириску.
— Время кормежки?
Кошка, мурлыкая, потерлась мордочкой о ее ногу. Обычно Дарья кормила Ириску специальным кошачьим кормом, но сейчас решила дать ей что-нибудь более вкусное. Сметана? Кусочек ветчины? Пускай будет и то и другое. И гусиный паштет в придачу. Каждый сегодня получит свою порцию деликатесов. Время кормежки!
С приподнятым настроением Дарья прошла на кухню, покормила кошку, а потом достала из ящика стола пластиковый контейнер с ушами, открыла его и поморщилась от отвращения. Она попыталась взглянуть на себя со стороны и сразу же подумала о психушке, камере с мягкими стенами. Вот оно, безумие мести: делать то, что раньше казалось недопустимым, нарушать табу.
Кошка начала было умываться после обильной трапезы, но вдруг насторожилась, недовольно задергала хвостом и бросилась прочь из кухни. Раздался звон колокольчика — сначала глухой и будто бы далекий, звук становился все отчетливей. Рядом с холодильником возникло темное облачко, которое в течение секунд трансформировалось в фигурку девочки в джинсовом комбинезоне и с черной банданой на голове.
— И что у нас сегодня на ужин? — с веселым сарказмом поинтересовалась она. — Что-нибудь вкусненькое?
Дарья вопрос проигнорировала. Ей сейчас было не до шуток. Прикусив губу, она вытряхнула уши из контейнера на тарелку.
— Что теперь, мамочка? — Копия Киры поставила локти на стол, обхватив ладонями лицо, и широко улыбнулась. В ее голубых глазах вспыхивали и гасли искорки. — Выглядит не слишком аппетитно.
Дарья опять промолчала. Она сунула тарелку в микроволновую печь, выставила таймер, нажала на кнопку «старт» и застыла с каменным лицом.
— Ням-ням, — издевалась девочка возле стола. — Ты, мамочка, настоящий повар, из ничего можешь вкусняшку приготовить.
Дарье хотелось швырнуть в нее чем-нибудь тяжелым, чтобы заткнулась — да вот хотя бы кофеваркой, — но сдержалась. Тренькнул таймер: пища готова! В голове, совсем некстати, прозвучала фраза, множество раз слышанная в различных кулинарных шоу: «Вы только попробуйте — пальчики оближете!» Копия Киры звякнула колокольчиком:
— Ням-нам, ням-ням, вкусняшка готова!
Дарья вынула из микроволновой печи тарелку, поставила ее на стол. Уши выглядели как эталон мерзости, от них поднимался пар. По кухне распространился тошнотворный сладковатый запах.
— Вот теперь другое дело! — одобрила девочка. — Очень аппетитно!
К горлу подступила тошнота, Дарья пулей выскочила из кухни, забежала в туалет, где ее вывернуло наизнанку. Вытерев губы полотенцем, она поглядела в зеркало над раковиной и слабым голосом спросила у женщины из зазеркалья:
— Что я творю, а?
Но тут взгляд остановился на шраме на лбу. Растерянная женщина в зеркале превратилась в Снежную королеву и ответила:
— То, что необходимо!
Дарья освежила разгоряченную кожу лица холодной водой, вернулась на кухню и, не колеблясь, переложила уши в тонкие пластмассовые тарелки. На секунду задумалась, после чего вынула из холодильника кетчуп и полила им уши.
— Да это теперь просто кулинарный шедевр, мамочка! — воскликнула копия Киры. — А посолить?
— Сожрут без соли! — выдавила Дарья, больше не ощущая ни смятения, ни отвращения.
Тарелки она положила в корзинку и бодрой походкой направилась в камеру пыток.
— Ты нам уши отрезала! — заорал Свин, едва она вошла.
Дарья не сдержала усмешку.
— Да ты у нас капитан Очевидность.
— Сука! — взвизгнул Свин, потрясая кулаками. — Су-у-ка!
— Что потом нам отрежешь? — спросил Виктор. — Руки, ноги?
— Я еще не решила, — спокойно ответила Дарья, подойдя к столу. — Ну а теперь, уродцы, вас ждет шикарный ужин.
После слова «ужин» выражение лица Свина резко изменилось, из злого стало жалостливым. Дарья вынула из корзины тарелки, поставила их на пол и поочередно подтолкнула к узникам.
— Приятного аппетита, уродцы! — Она решила, что без этой фразы ну никак не обойтись. Банальнейшая, но тем не менее меткая издевка, будто созданная для подобной ситуации. Не произнесла бы, так и вертелась бы на языке.
Свин сразу же схватил тарелку, но, увидев, что на ней, содрогнулся и уронил ее на подстилку. Его глаза расширились, рот открылся, да так и застыл в форме буквы «О». А Виктор словно бы морально был готов к провокации Дарьи, он как ни в чем не бывало взял тарелку, подцепил пальцами ухо и поднес его к носу. Понюхал.
— Неплохо пахнет. Со специями, надеюсь, не переборщила? У меня от них изжога.
— Решила обойтись без специй, — ответила Дарья. — Ну и как вам ужин?
Свин все еще с открытым ртом в оцепенении пялился на тарелку. На вопрос ответил Виктор:
— Шикарный ужин, рыжая. Жаль, аппетита нет.
Дарья открыла крышку сковородки, в которой находились куски вчерашней курицы.
— Сожрете уши и получите по кусочку. Это будет бонус. Ну же, Свин, сожри ухо брата. Смотри, что у меня есть! — Она вынула из сковородки куриное бедрышко. — Это твой приз!
Свин поднял взгляд. Его глаза были мутные, безучастные, из них словно бы ушла вся жизнь. Теряя терпение, Дарья прошипела:
— Сейчас досчитаю до десяти! Если в течение этого времени не сожрете уши, не получите курицу. Один. Два…
Свин встрепенулся, зрачки забегали в глазницах, как испуганные зверьки, рука потянулась к тарелке.
— Три…
Пальцы подцепили ухо.
— Четыре…
Виктор глядел на брата исподлобья, с напряжением. Свин запихал ухо в рот и принялся торопливо жевать. Дарья буквально слышала, как его зубы перемалывают хрящи.
— Пять… — уже медленней продолжала считать она. — Отлично, Свин, ты заслужил приз!
Свин взял тарелку и принялся слизывать с нее кетчуп. Он повизгивал от усердия. Дарья перевела взгляд на Виктора.
— Шесть! Семь!
— Стоп! — Он поднял руку. — Погоди, рыжая, погоди! Ты обещала дать ему мяса. Сначала сдержи слово, а уж потом я сожру ухо. И вот еще что… Мне не нужна курица, пускай моим бонусом будет сигарета.
Дарья задумалась. Ей очень не хотелось идти с этим ублюдком даже на такую ничтожную сделку, но понимала: если месть пойдет не по плану, будет еще хуже, это посеет смятение и досаду.
— Идет, — согласилась она и, оторвав от куриного бедрышка небольшой кусочек мяса, бросила его Свину.
«Приз» был проглочен в одно мгновение, после чего Свин припал к полу и принялся слизывать с него жир.
— А теперь — сигарета! — потребовал Виктор.
Дарья хотела было сказать: «Сначала ухо», но передумала, решила, что спор будет выглядеть для нее унизительно. Молча она покинула камеру пыток, поднялась в кабинет Артура, взяла из коробки сигару, со стола — зажигалку и вернулась в подвал.
— Сигарет нет, — заявила она. — Есть сигара.
Виктор кивнул:
— По фигу.
Свин с сосредоточенным видом осматривал тарелку: может, микроскопическая капелька кетчупа осталась? Его лицо плаксиво кривилось, в животе урчало — желудок требовал еще пищи.
Дарья брезгливо прикурила сигарету, едва не раскашлявшись. Выдохнула ароматный дым.
— Жри ухо! — осипшим голосом сказала она. — Жри, пока я не растоптала эту вонючую гадость.
Виктор с легкой улыбкой обмакнул ухо в кетчуп и отправил его в рот. Пока пережевывал, швырнул тарелку с остатками кетчупа брату. Свин тут же остервенело припал губами к тарелке.
— Могла бы и посолить, — посетовал Виктор, проглотив «ужин». — Уши без соли — херня полная.
Дарья бросила ему сигару. Он поднял ее, сделал затяжку, томно прикрыв глаза, выпустил струйку дыма через ноздри. Побледнел, раскашлялся.
— Ух, — сказал он, разгоняя ладонью дым возле лица. — Крепкая штука. Но все равно — кайф. А я ведь бросил курить. Знаешь, рыжая, Гроза ведь меня от рака излечила. Вот только цену за это я большую заплатил. Она, лживая тварь, забирает больше, чем дает. А ты ее сучка. Захочет, чтобы ты тявкала и ходила на задних лапках, и ты будешь это делать.
Дарья сама не понимала, зачем выслушивает этот бред. Возможно, хотелось узнать, как вообще мыслит этот ублюдок? Возможно. А быть может, ей требовалась новая порция злости.
Свин тонко скулил и просил еще мяса. Виктор, не обращая на него внимания, продолжал время от времени делать затяжки, и его голос звучал агрессивней с каждым словом:
— Ты слишком тупа, чтобы это понять, рыжая, но я все же скажу: если ты нас грохнешь прямо сейчас, Гроза просто взбесится! Ее игра оборвется, потеряет смысл. Она уйдет голодная. — Он поднялся, приблизился к Дарье, насколько позволила цепь. — Убей нас! Ну же, возьми нож и перережь нам глотки, я сам тебе шею подставлю, а Свин слишком слаб, чтобы сопротивляться! Отомсти Грозе за свою дочь. Кстати, чтобы ты знала: был я на похоронах твоей уродливой дочурки, в сторонке стоял, а когда все разошлись, я обоссал все венки. Как тебе такое, а?
На миг перед глазами Дарьи потемнело, в голове помутилось. Доза злости оказалась слишком велика — дикой волной нахлынула, поглотив здравый смысл. Рука потянулась к лежащему на разделочной доске ножу, пальцы стиснули рукоятку.
— Она сдохла по твоей вине! — как змея, шипел Виктор. — Ты ее не защитила! Ты, рыжая, самая дерьмовая мамаша на свете! Когда мы твоего мужа похитили, ты даже не почувствовала, что всей семье грозит опасность. Или почувствовала и ни хрена не сделала? О да, теперь я вижу: ты, долбаная сука, наложила на свое предчувствие большую кучу. Огромную вонючую кучу! На тебе вина за смерть дочери! И ты живешь с этим?
Сжимая нож, Дарья двинулась к Виктору. Ярость пульсировала в каждой клетке тела, в голове взрывались звезды, сталкивались галактики, черные дыры пожирали время и пространство.
— Давай, давай же! — подначивал ее Виктор, выпятив кадык. — Сделай это, сука! Вот мое горло! Это же так просто!
Дарья ничего вокруг не видела, кроме его незащищенного горла. Она чувствовала, что ярость вот-вот разорвет ее на части, если нож сейчас же не вонзится в кадык этого ублюдка. Еще шаг и…
Звон колокольчика ударил по нервам, какая-то сила потянула ее назад. Виктор взревел, попытался схватить Дарью, но не дотянулся, рука поймала пустоту. Свин заверещал, бешено молотя кулаками по тарелкам. На экране телевизора молодая ведущая шоу хохотала над шуткой повара. А Дарья, пятясь к столу, приходила в себя, еще не до конца сознавая, что едва не погибла. Холодная волна пробежала по спине, ярость стремительно угасала.
Виктор тяжело дышал, его глаза влажно блестели, на лбу вздулась вена.
— Я это видел! — процедил он. — И слышал!
Свин зарыдал в голос, комкая пластиковую тарелку, а Дарья обессиленно положила нож на стол и, не чувствуя ног, побрела к выходу.
— Кто тебя оттащил от меня, а?! — выкрикнул Виктор. — Кто, рыжая? Я слышал звон колокольчика!
Дарья вышла из камеры пыток. В голове уже рождались оскорбительные фразы, которые она позже будет говорить своему отражению в зеркале.
Виктор уселся на подстилку, обхватил голову руками, проклиная себя за то, что упустил шанс: еще бы чуть-чуть, один миг, один сантиметр, и он схватил бы ее! Но кто-то вмешался! Гроза? Ему хотелось выть, как выл сейчас брат, скулить от обиды. Держаться помогали лишь остатки гордости, вот только надолго ли ее хватит? Голод и гордость, как оказалось, злейшие враги.
Он поглядел на сигару, которую в суматохе нечаянно затоптал. Успел сделать несколько затяжек. Всего несколько. Даже в этом облажался. Его приз за съеденное ухо оказался всего лишь глотком дыма.
