Книга: Русское сокровище Наполеона
Назад: Глава 17
Дальше: Глава 19

Глава 18

В Машином музее этот день был санитарным, поэтому с утра она оделась попроще, в юбку с кофтой. Юбка была пестрая, расклешенная. А кофточка однотонная, тоже из простой материи, с короткими рукавами. Взяла и косынку — на всякий случай, чтоб волосы во время уборки не лезли в глаза. Когда шла на работу, зазвонил телефон: Юрка. Маша не стала отвечать. Слишком расстроена, еще не то скажет. Может, конечно, она и выдумывает все, но на душе было муторно. Она отключила телефон.
Музей встретил ее непривычным шумом: санитарный день! Смотрители первого этажа Людмила Савельевна и Анна Александровна громко переговаривались каждая из своего зала. Катя налила в туалете воду в два ведра, себе и Розе Давыдовне, и собралась сразу два тащить наверх. Роза Давыдовна спускалась, чтобы забрать свое, и громко Кате выговаривала: куда она так спешит, разве можно помногу носить. Звяканье ведер, шум льющейся воды смешивались с гулом голосов. С Машей все здоровались шумно, весело. От этого стало, пожалуй, чуть легче.
В комнате для научных сотрудников Аллочка с Таней тоже протирали окна, столы и стулья. Шеф в уборке участия не принимал: отставной военный, привыкший к порядку и разделению труда, он считал, что поддерживать чистоту — женское дело. Однако он тоже участвовал в субботнике: разбирал бумаги в папках, складывал документы.
Работали все споро, к обеду музей блестел. Владимир Олегович прошел по залам, лично проверил чистоту (проводил даже пальцем по раме сверху) и остался доволен. Домой идти было рано. Шеф отправился по каким-то делам в Исторический, смотрители наверху устроились пить чай. Девочки тоже решили закончить санитарный день чаепитием.
— А не купить ли по такому случаю пирожков? — предложила Аллочка.
Все действительно проголодались.
— Я схожу! — вызвалась Маша.
Ей действительно хотелось пройтись. Отмахнулась от Тани с Аллочкой, которые попытались сунуть деньги — потом, мол, отдадите, взяла сумочку и пошла. Погода хорошая, до пирожковой два шага.
Пирожковая была на параллельной улице, по соседству с Историческим музеем. Маша подумала об Историческом и снова погрустнела — Юрки там теперь нет, не работать им вместе, и вообще неизвестно, как все дальше сложится. Если пропавшее письмо не найдется, Юрка, скорее всего, уедет из Смоленска. Тем более вот и Юля в Москве. Маше стало совсем грустно.
Она решила идти не через проходной двор, соединяющий их музей с Историческим, а кругом, по улице Глинки, параллельно Блонью. Хотелось отвлечься. Это, между прочим, одна из самых красивых улиц в Смоленске — с зеленой аллеей, памятником композитору Глинке и зданием бывшего дворянского собрания. Маша свернула направо, прошла мимо Исторического музея к пирожковой. Очередь, если учесть предобеденное время, была небольшая. Она взяла всем по три пирожка — с мясом, с яблоками и с капустой. Шефу тоже на всякий случай взяла, вдруг захочет присоединиться, когда придет. А нет — они сами съедят.
Сейчас чаю попьют с пирожками, Таня с Аллочкой что-нибудь о детях расскажут… Задумавшись, Маша шла через двор. Это был большой проходной двор, соединяющий три центральные улицы. Возле выхода к Историческому музею стояли овощные палатки, чуть дальше находился шахматный клуб, а еще дальше шло строительство поликлиники. Эту стройку то замораживали, то снова возобновляли. Сейчас строительство в стадии очередной заморозки, вокруг поликлиники пустынно. Маша услышала за собой тяжелые мужские шаги, хотела оглянуться. Не успела.
Очнулась она от тряски. Ее куда-то везли, причем лежала она в закрытом кузове, а впереди виднелась спина в белом халате. «“Скорая помощь”, — догадалась Маша. — Что со мной?»
Оказывается, она спросила это вслух, потому что врач с переднего сиденья оглянулся и кивнул кому-то над ней:
— Я же говорил, что все нормально, сейчас в себя придет.
Глаза поднять почему-то было больно, но Маша все же постаралась и подняла. Возле нее, покачиваясь на высокой скамейке, сидели Таня и Аллочка. Лица у них были взволнованные, но ее вопросу они обрадовались.
— Лежи-лежи, не смотри вверх — тебе нельзя, — сказала Аллочка.
— Почему нельзя? Почему мы в «Скорой помощи»? Куда мы едем?
Алла с Таней переглянулись.
— Ты только не волнуйся, Машуня, — начала Таня. — Тебя какой-то хулиган по голове ударил и сумку забрал. Хорошо, что сзади шел Владимир Олегович, он из Исторического возвращался. Он даже видел этого хулигана, но издали, не успел подбежать. Он и «Скорую» сразу вызвал. Мы едем в больницу.
— А зачем в больницу?
— Ты сознание теряла — похоже на сотрясение мозга, надо проверить.
— Больной пока лучше не разговаривать, — подал голос врач с переднего сиденья, и девочки замолчали. Но Маша и сама уже вспомнила, как шла с пирожками через двор возле стройки… Она забеспокоилась насчет своей сумки — там и кошелек, хоть денег в нем мало, и телефон. Пирожки были в пакете. Она покосилась вокруг — пакета тоже не видно.
В «Красном кресте», куда привезла «Скорая», Маше сделали МРТ. Встал вопрос, оставлять ли ее в больнице. Сотрясение было, но, к счастью, не такое уж сильное. Она, конечно, хотела домой: и Буонапарте один скучать будет, и вообще дома лучше. Голова кружилась, перед глазами все плыло. Вдруг в приемник вошел Юра. Вот и глюки начались. «Привет, глюки!» — она помотала головой. Голова отозвалась болью.
— Спасибо. — Юра обратился сразу к Тане, оказывается, это она ему сообщила по телефону. — Я тебе несколько раз сегодня звонил, — повернулся он к Маше, — уже начал беспокоиться, и вот не зря.
— У меня телефон украли, — пробормотала она. — Телефон жалко!
И заплакала. Что-то ей всего после хулиганского удара по башке так жалко стало. И телефон. И сумку. И пирожки. И себя тоже. Врач переглянулся с медсестрой: «Придется оставить, нельзя домой отправлять в таком состоянии». Маша, плача, просилась домой, ей обязательно нужно домой. Врач почему-то стал теперь обращаться исключительно к Юре. Таня с Аллочкой тоже на него смотрели, вопросительно и с надеждой. Медсестра сделала Маше укол. Плакать она почти тотчас перестала. Голова кружилась, очень хотелось спать. Все стало безразлично. И телефон. И вообще все.
Проснулась Маша у себя дома. Рядом Юра с Буонапарте. За окном темно, значит, вечер уже, поздно. Юрка книжку какую-то читает, Буник дремлет — давно сидят, наверно.
— Проснулась? — Юра отложил книжку. — Сейчас лекарство примешь и поешь. Тетя Леля приходила, котлеты тебе принесла куриные.
Да, есть хотелось.
— А когда Елена Семеновна приходила? — спросила она.
— Почти сразу, как мы из больницы приехали. Часов в пять, наверно. Я ей позвонил, и она пришла.
Маша сегодня, кажется, вообще не ела: утром пошла без завтрака, а пирожки обеденные пропали. Она попробовала встать, походила по квартире. Голова сильно кружилась, но съесть что-нибудь все же надо. Хотела пойти на кухню, но Юра не пустил — сам все принес.
— Врач сказал, что тебе сегодня лучше меньше двигаться.
Котлеты были вкусные.
— Спасибо передай Елене Семеновне. Все-таки хорошо, что меня отпустили домой.
— Ага. — Юра поставил на стол компот. — Еще Юля приходила, компот клубничный тебе принесла.
— Юля? — Маша нахмурилась. — А когда она приходила?
— Часа полтора назад. Тоже до тебя дозвониться не могла и позвонила мне. Пришлось рассказать, что на тебя хулиганы напали. Она даже хотела задержаться, чтобы за тобой ухаживать — не ехать сегодня в Москву. Но я ее успокоил, что тебя не оставлю.
— Это хорошо, — сказала Маша. Выпила компот, потом лекарство и снова легла. Заснула мгновенно.
Утром проснулась поздно. Юра сидел с ноутбуком на коленях, писал что-то. Бунька спал у Маши в ногах. Повертела головой — не болит. И не кружится. Вообще нормально все.
— Это от лекарства ты спишь, не удивляйся, — кивнул Юрка. — А как себя чувствуешь?
— Кажется, совсем хорошо. — Маша прислушалась к себе. — Сегодня голова не болит.
— Утром уже звонили из полиции, я сказал, что ты не можешь к ним прийти, тебе врач прописал постельный режим, так они собираются сами часов в одиннадцать сюда явиться.
— Полицейские? А зачем ты вызвал? — удивилась Маша.
— Я не вызывал. Но когда Владимир Олегович тебя нашел там, в проходном дворе, без сознания, он сразу позвонил в «Скорую» и в полицию. Таня звонила около часа назад, тебе привет. Говорит, что у вас в музее всех допросили, первым делом Владимира Олеговича, конечно. Ищут этого хулигана, который тебя ударил.
Только успели позавтракать — пришел полицейский, на этот раз один. Давний уже знакомый, капитан Демин. Маша лежала в постели. Так Юра настоял. Еще и напомнил Демину, что у нее строгий постельный режим, — не ходит, мол.
Капитан с портфелем прошел в комнату, только фуражку в прихожей оставил. Сел возле Маши, достал бумагу, ручку, пристроился у стола и начал допрос. Демин был, как и в прошлые встречи, основателен, официален, суров. Вначале расспрашивал о сумке, которую украли: как выглядела, что в ней было, сколько денег оставалось в кошельке. Потом заинтересовался подробностями: откуда шла, куда, где именно проходила и что видела перед нападением. Маша отвечала.
— Не было ли у вас каких-нибудь конфликтов в пирожковой? — строго просил Демин.
— Нет, в пирожковой конфликтов не было, — усмехнулась Маша.
— А где были? — прицепился Демин.
— Нигде не было, — ответила Маша и задумалась: а ведь конфликтов у нее не было вообще ни с кем. Действительно, почему этот хулиган напал именно на нее? Разве что сумка… — На меня напали, чтобы отобрать сумку, разве не ясно?
Пришел черед усмехаться Демину.
— К сожалению, этот мотив не проходит, гражданочка. — Он полез в свой необъятный портфель и вытащил оттуда Машину сумку. — Узнаете?
— Да, это моя сумка. А где вы ее нашли? Вы поймали грабителя?
— Грабителя, к сожалению, пока не поймали. Сумку вашу он выбросил, ее лейтенант Демочкин в мусорном контейнере нашел в том же проходном дворе. И самое интересное, что, по вашим показаниям выходит, ничего не похитили. Все, что вы перечислили, там лежит. Денег, конечно, мало было, но ведь и их не взяли! И мобильник не взяли! Что же это за вор такой? А может, вы не все перечислили? Может, еще что-нибудь было?
— Нет, ничего больше не было.
Демин посмотрел на нее внимательно и тяжело вздохнул:
— Что ж, распишитесь, что получили сумку и все вещи, которые в ней были.
Юра быстро подал ручку, Маша расписалась, Демин, однако, не спешил прятать бумагу — сидел по-прежнему за столом, руки на столе сложил.
— Здесь еще одно, — сказал он, помедлив. — Не очень похож ваш грабитель на хулигана. Алексеев Владимир Олегович, полковник в отставке, который вас нашел и сообщил в полицию, описал его так. — Демин снова полез в свой портфель и на этот раз выудил оттуда картонную папку с тесемками. Аккуратно развязал тесемки, достал нужный документ: — Вот, читаю по протоколу допроса Алексеева В.О.: «Ударившего по голове гражданку Марию Макарову гражданина видел только со спины, когда он уже убегал. Роста выше среднего, одет был в светлую трикотажную рубашку с короткими рукавами, волосы темно-русые. Из других примет: бежал тяжело, не похож на молодого». Значит, человек прилично одетый и немолодой, не похож на хулигана. Есть у вас подозрения, кто это мог быть?
Маша задумалась, посмотрела на Юрку. Якуб? Юрка сидел в кресле, гладил Буонопарте и был целиком поглощен этим занятием.
— Не знаю. — Маша покачала головой. — У меня нет подозрений.
Демин вздохнул еще раз, положил протокол в папку, туда же сложил новый протокол, подписанный Машей, не спеша завязал тесемки, сунул папку в портфель и встал.
— Если вспомните что-нибудь — звоните.
На том и расстались.
Адам Заславский уже неделю жил в Свирской слободе возле церкви Михаила Архангела, в доме церковного сторожа Ивана Зотова. Сторожу с семейством он позволил поселиться в кухне. Ночи стояли уже холодные, в сарае Зотовы бы замерзли. Пусть в кухне живут, не зверь же он!
В сгоревшем, обугленном городе, с которым император еще недавно связывал большие надежды, который был так трудно завоеван, заняться было практически нечем. Адам все больше проникался мыслью, что не случайно бог привел его к родовому склепу. Он расчистил вход от камней. Вниз вела старая, но крепкая каменная лестница, тоже полузасыпанная. Расчистил и ее. Склеп оказался внутри просторным, глубоким. Захоронения были довольно давними, начинались в XVII столетии. Да, Кущинские переселились в Смоленск именно тогда.
Присмотревшись, Адам заметил, что внутреннее устройство склепа переделывалось и менялось в течение веков. Коридор с двух сторон ограничивали каменные стены, и они явно были более позднего происхождения. Скорее всего, боковые отсеки коридора сделаны одновременно со склепом, специально чтобы отделить склеп от подземного хода.
Куда может вести подземный ход в этом месте? Адам попытался пробить брешь в одной из стен — получилось. Оказалось, он был прав: в образовавшееся маленькое отверстие виднелось продолжение коридора. Сам не зная зачем, Заславский стал расширять брешь. Поначалу им двигало простое любопытство: что там? При свете факела (в склепе было темно) он долбил кирпичи. Наконец проем расширился настолько, что он смог перелезть через образовавшуюся дыру на другую сторону стены. Коридор продолжался, конец его не был виден. Сделав несколько шагов от склепа, Заславский дошел до поворота. Дальше идти показалось опасным. Скорее всего, этот подземный ход ведет к церкви. О церкви он расспросит сторожа.
Русского он не знал. Дворянское население Смоленска хорошо владело французским. С простыми жителями, если приходилось что-нибудь сказать, объяснялся знаками. Да и о чем с ними говорить?
Среди польских военных было немало выходцев из восточных земель, они почти все знали русский. Адам решил обратиться к Роману Плескачевскому, тоже улану из первого полка. Роман был человеком легким, дружелюбным, русский язык знал прекрасно. К Адаму относился уважительно. Заславский пригласил его прогуляться вдоль Днепра и заодно помочь в разговоре со сторожем — хозяином того дома, где Адам поселился.
Они проскакали по начинающему буреть лугу к домику у церковной ограды. Ивана Зотова, так звали сторожа, нашли в огороде, вместе с женой Матреной он копал картошку. Иван подкапывал лопатой картофельный куст, переворачивал его, а жена, роясь в рыхлой земле, быстро собирала клубни и ссыпала их в помятое заржавленное ведро. Увидев глядящих на них офицеров, оба оставили работу и поклонились. Иван снял свободной рукой шапку, лопату он по-прежнему держал в другой руке. Роман подозвал Зотова. Взгляд сторожа сделался испуганным. Еще раз поклонился, подошел к ним. Матрена взяла было после ухода мужа его лопату, копнула один раз, но тоже остановилась. Стояла и смотрела издали на Ивана и офицеров.
Они стояли втроем. Иван в почтительной позе, склонив голову, мял шапку в руках. Он был по эту сторону плетня. Офицеры находились с другой стороны, лошади их паслись рядом. Матрене показалось, что вид у офицеров вполне благодушный, и она немного успокоилась — вроде можно не ждать беды. Пока что этот хранцуз, нехристь этот, что в их доме живет, сильно не обижал, грех жаловаться. За лопату, однако, не бралась. Глядела.
— Ты давно в этом доме живешь, Иван? — спросил Адам. Друг перевел.
— Давно, барин, родился я здеся. И батька мой тута жил. Ен тоже церкву сторожил. И я за им. Мы, Зотовы, тута давно, любого спроси, нас усякий знаеть. Хату мой дед строил.
— Хорошо. Твой дом я не отбираю. Как получим приказ к Москве идти — в комнату вернешься. А что ты знаешь, давно ли эта церковь стоит и почему кладбище такое небольшое, хотя видно, что богатое было?
— А что разграбили церкву, так то нашей вины нету, — испугался Зотов. Бог видить, ничего не брал! Как можно! — Он перекрестился на церковь. — То нехри… хранцузы тоись, ваши. А кладбище спалили, когда сражение здеся шло. Как хату еще не спалили! Енто Бог спас. Мы Богу молилися усе сражение.
— Да я не о том. Давно ли эта церковь построена — что ты знаешь об этом?
— Церква построена давно. Всегда стояла. Рассказывал дед, будто, когда ляхи в городе были, они тута ихнюю службу справляли, не по нашей вере. Потома батюшка освятил церкву заново и опять христианская стала, по нашей вере. А кладбище ихнее было поначалу — при ляхах-то хоронить здеся начали — баре, из ляхов кто особо. А потома ужо опять и по-христиански стали….
— Что ты еще знаешь про церковь? Что за развалины там внизу? Это же не от нынешней битвы разрушения.
— Не, это давно порушено, и не помнить нихто. В прежние времена здеся монастырь был святых Бориса и Глеба. И колодезь святой остался на том месте, от хворей избавляеть. Мы воду ту берем часто, пьем — и, слава господу, живы.
Адам уже понял, что коридор, проходящий через склеп, может быть частью подземного хода, соединявшего некогда церковь и монастырь. Склеп возводили позже, при Сигизмунде, когда Смоленск был польским. Склеп при строительстве отгородили от древнего коридора кирпичными стенами. Подземный ход мешал кладбищу уже полтора века назад, когда строился склеп. Еще одна мысль пришла Адаму в голову: он восстановит родовой склеп Кущинских. И крест поставит новый, не хуже прежнего. Нельзя оставлять разоренной могилу предков.
— А не знаешь ли ты, Иван, остался ли здесь в городе хороший кузнец?
Сторож обрадовался такому повороту разговора. Барину нужно то ли коня подковать, то ли починить чего.
— А как же! — воскликнул он. — Анадысь в город ходил картошку на соль менять и Ваську Зябрина видел. Не уехал Васька, семья большая у яво, куды поедешь. Ен хороший кузнец!
— А где искать Ваську-то?
— Ен в городе живеть, наверху тоись, за стеной. На Блонной улице. К яму и от нас кто побогаче ходили, ежели ковать надо. Кузня-то не яво тама, в городе, хозяева у его были, ляхи, уехали оне сразу, еще как началося тольки. А Васька тама на хозяина работал, усе к яму шли. Щас, сказал, хозяева удрали от хранцузов, он один тама остался: куды с детями малыми бечь.
— Ну что ж, иди пока. На вот тебе. — И Адам протянул ему мелкую монету.
Разговор многое прояснил. Адам и себя стал лучше понимать. Он обязательно восстановит склеп! И расскажет об этом отцу, когда вернется в Варшаву победителем и богачом. Отец будет им гордиться.
После ухода Демина Маша встала. Разговор испугал ее. Оказывается, в проходном дворе на нее напал вовсе не хулиган, позарившийся на сумку.
— Я уже хорошо, вполне нормально себя чувствую, — ответила она Юрке на требование соблюдать режим. — Но кто же это мог быть и зачем?
Юрка тоже выглядел удрученным.
— Боюсь, это связано с ограблением и другими событиями. Все как-то запуталось и затянулось, а мы даже не вполне понимаем, что происходит. Давай, Маша, подумаем. Что-то у нас медленно движется дело, хотя появились новые факты, и уже что-то связное складывается.
— Что же здесь складывается? Наоборот, все разваливается! — не согласилась Маша. — Если в квартиру залезали за железкой из Смядыни, то непонятно, зачем было меня по голове бить: железка-то уже у них.
— Да, это не совсем понятно, — согласился Юра. — Хотя очевидно, что хотели осмотреть сумку. Зачем, что в сумке искали — действительно неясно. Может, все же документ тот, из иконы? Они ж в квартире его не нашли. Откуда им знать, что ты его в музей передала? Кстати, ты сможешь нарисовать, как выглядела твоя завитушка? И почему ты не спрашиваешь, достала ли Юля документ?
Маша покраснела.
— А что тут спрашивать, конечно, достала. Юлечке всегда все удается, она же у нас умница-красавица.
Ей тут же стало стыдно. Тем более Юльку-то она сама позвала, кто же теперь виноват, что она такая дура. Дубина, идиотка неисправимая. Легче оттого, что она себя ругала, почему-то не становилось.
— Юрка, — она взяла его за руку, — не подумай, что я ревную, но скажи честно: тебе ведь нравится Юля? Не бойся, мы в любом случае останемся друзьями, — добавила она совсем тихо, потому что сердце сжалось.
Юра засмеялся — Маше показалось, что как-то делано, неестественно.
— Как может не нравиться Юля? — Он вздохнул. — Конечно, нравится. Юля умная, красивая, отзывчивая, хорошая подруга, вообще хороший человек. Но выводы ты делаешь совершенно не те.
— Почему не те? — Маша еще надеялась, и, выходит, не зря. — Потому что от «нравится» до, — он запнулся, — любви очень далеко. Маша, на твой прямой вопрос я отвечу тоже прямо: конечно, Юля нравится всем, и мне тоже. Однако я в нее отнюдь не влюблен, если ты это имеешь в виду, потому что… — Он резко остановился. — Давай пока оставим этот вопрос, а? Я вообще не имею права на такие темы рассуждать: я безработный, без всяких перспектив, я вор, которого презирают все знакомые, которому не подают руки недавние друзья. От которого учитель отвернулся, в конце концов!
Маша сидела, понурившись. Ей было стыдно. И Юрку расстроила, и сама дура дурой сидит — с больной головой полезла объясняться.
— Ладно, давай вернемся к тому, на чем остановились. Юля сфотографировала твой листочек. Очень интересный оказался документ, особенно в свете твоей находки-пропажи. Посмотри-ка.
Юрка открыл свой ноутбук, загрузил. На экране перед Машей появился ее листочек, тот, из иконы. Первое, что бросилось в глаза, — ее завитушка! Да, именно она, загадочная железная деталь была нарисована в нижней части листка — довольно крупным планом, собственно, в натуральную почти величину. Это был рисунок или даже чертеж — с цифрами: длина, ширина, как в школе на уроках черчения. Рядом с завитушкой, сбоку, какой-то вытянутый в высоту прямоугольник с метками в верхней части.
На верхней половине листочка был, как Маша и помнила, план. От одного объекта, обозначенного кружочком, к другому шла изгибающаяся линия. Внутри по ходу линии три прямоугольника, возле одного крестик. И какие-то сокращения латинскими буквами.
— Тетя Леля говорит, что это совершенно точно сокращения польских слов. Если принять, что они обозначают объекты, тогда верхний кружочек — это, возможно, обозначение Свирской церкви, видишь, здесь не стерлось Św. Kościół, а нижний — монастырь Бориса и Глеба. Смотри, вот эти буквы: B. и G. Ты понимаешь, что это значит?
— Это значит, что там есть подземный ход! И у нас его план! — воскликнула Маша.
— Или был, так вернее. Там был подземный ход. Я бы, может, и сомневался, что речь действительно о Свирской церкви, если бы на нее не указывало письмо Никифора Мурзакевича к тетке, то самое, пропавшее. Именно возле Свирской церкви отец Никифор нашел умирающего поляка. Письмо пропало после того, как в архиве побывал Якуб. А Якуб приехал специально, чтобы искать старинный польский склеп. Надеюсь, против этого ты не станешь возражать?
— Да, — протянула Маша, — Якуб, конечно, склеп ищет. Он ведь и не скрывает, что ищет склеп. Но, надеюсь, меня не Якуб по голове шмякнул до сотрясения мозга?
— Вот уж не знаю. Во всяком случае, я должен пойти и на месте все посмотреть. Как ты себя чувствуешь? Сможешь побыть одна?
— Как это побыть одна? Я с тобой пойду!
— Об этом не может быть и речи! — строго остановил ее Юра. — Сотрясение мозга — штука коварная. Если врач сказал лежать, значит, надо лежать. Давай попросим тетю Лелю или Иру посидеть с тобой, пока я приду. Одну тебя оставлять тоже не хочется. Кого лучше позвать?
В это время в дверь позвонили. Юра пошел открывать.
В дверях стояла Ирина. На площадке были слышны голоса. Дверь в квартиру Солнцевых была распахнута.
— Вы еще не знаете? — Ирина дрожала от волнения. — Сашку Солнцева убили!
Назад: Глава 17
Дальше: Глава 19