Часть VI
СТРАНА ДЬЯВОЛА
Глава 1
Тодд неплохо разбирался в механике различных кинематографических иллюзий. Он всегда любил наблюдать за работой мастеров по спецэффектам, за трюками каскадеров; впрочем, теперь появилось новое поколение, орудовавшее такими инструментами и приспособлениями, которые киношники прежних дней и вообразить себе не могли. В паре картин Тодду довелось играть несколько сцен на фоне глухих зеленых экранов. Впоследствии, просматривая готовый материал, он видел себя в окружении диковинных пейзажей, которые могли родиться лишь в железных мозгах компьютера.
Но здесь, в комнате Кати, он столкнулся с иллюзией совершенно иного порядка. Здесь властвовала некая неведомая сила, могущественная и древняя. Для того чтобы привести ее в действие, не требовалось электричество; ее невозможно было выразить при помощи формул и уравнений. Эту силу испускали сами стены, которые распоряжались ею с осторожностью собственников, и с каждой секундой она все полнее овладевала вниманием Тодда.
Поначалу он не мог разобраться в окруживших его образах. Ему казалось, что стены сплошь усеяны бесформенными пятнами и разводами. Потом, когда глаза его привыкли к странному зрелищу, Тодд осознал, что перед ним — изразцовая плитка, покрытая отнюдь не пятнами, а разноцветными картинами. Взору его открылся грандиозный пейзаж, и по мере того, как Тодд рассматривал его, видение становилось все более реалистичным и объемным. Пикетт видел уходящее вдаль лесное пространство, горную гряду, залитую ослепительно яркими солнечными лучами; гряда эта заканчивалась отвесными скалистыми стенами, где в расщелинах гнездились бесстрашные птицы. На глазах у Тодда прозрачные ручейки превращались сначала в могучие потоки, а потом в стремительные реки — блестящие серебряные ленты, спешившие за горизонт, туда, где их ожидала морская пучина. Картины были выполнены на редкость искусно, и для того, чтобы охватить замысел художника во всех подробностях, требовались часы, а может быть, и дни. Впрочем, в любом случае рассмотреть картины в деталях было бы возможно, оставайся они неподвижными, — а это, с изумлением заметил Тодд, оказалось совсем не так.
Повсюду он видел признаки движения. Порыв ветра шевелил верхушки деревьев; одна из птиц оставила свое гнездо в выступе скалы и поднялась в воздух, три охотничьи собаки, опустив чуткие носы, продирались сквозь густые заросли.
— Катя? — подал голос Тодд. В ответ не донеслось ни звука. Тогда Тодд оглянулся (ему казалось, что хозяйка по-прежнему стоит у него за спиной). Однако ее там не было. Исчезла не только Катя, но и дверь, сквозь которую он проник в этот неведомый мир. Его окружал лишь пейзаж, причем деревьев, скал и птиц, кружащих над их вершинами, становилось все больше.
С каждым мгновением движение на картинах усиливалось. Воды рек и ручьев подернулись рябью, над морем собрались тучи; гнавший их ветер наполнял паруса кораблей, появившихся из-за горизонта. Мало того, пейзаж, доселе безлюдный, вдруг оживился человеческим присутствием. Сквозь лес пробирались всадники — кто-то в одиночестве, кто-то по двое или по трое; самая большая процессия состояла из пяти человек в богатых одеяниях, которые с мрачной торжественностью восседали на лошадях. По берегам рек теперь копошились рыбаки, и утлые лодчонки качались на волнах; на выступе одной из скал Тодд различил двух обнаженных мужчин, непонятно чем занимавшихся. Два других нагих тела свисали с дерева, однако тут все было ясно — то были жертвы линчевателей; сами экзекуторы между тем отдыхали в тени деревьев после своего неправедного дела, передавали друг другу бутыль с пивом и удовлетворенно поглядывали по сторонам.
Но сколько ни всматривался Тодд, ему не удалось увидеть Катю. Впрочем, она ведь сказала, что все время будет поблизости, даже если он не сможет ее разглядеть. Теперь он начал понимать, что комната обладает способностью направлять его взгляд. Пикетт чувствовал, что некая сила постоянно отводит его глаза от того места, где могла бы находиться Катя, и заставляет глядеть вверх, в поднебесье, где носились птицы (он различал, что сводчатый потолок комнаты, как и стены, выложен плитками, и в то же время слышал шум птичьих крыльев). Взгляд его против воли устремлялся в лес, где некие неведомые ему животные описывали причудливые круги, словно совершая таинственный ритуал, другие в это время сражались, а третьи издыхали в лужах крови; были и такие, что как раз в это мгновение появлялись на свет. Надо сказать, в этом удивительном мире животные давали жизнь отнюдь не себе подобным. Тодд видел, как создание, размерами и формами напоминавшее тигра, породило полдюжины белых ящериц; в другом месте гигантская курица величиной с лошадь в ужасе бросилась от собственных потрескавшихся яиц, из которых вырвались тучи огромных синих мух.
Внимание Пикетта было неотрывно приковано к происходящему. Он не отводил глаз от открывшегося ему зрелища — и хотя картины эти то путали его, то внушали отвращение, менее всего ему хотелось, чтобы они исчезли.
Душу охватило состояние необъяснимого покоя; собственная участь его сейчас ничуть не волновала. Попытайся Тодд проанализировать свое душевное состояние, возможно, он пришел бы к выводу, что причина его спокойствия коренится в сознании нереальности происходящего. Однако в этот момент он был совершенно неспособен рассуждать и анализировать. Происходящее будто вознесло его над здравым смыслом. И не только над здравым смыслом, но и над всем прочим; сейчас он мог только видеть. Он превратился в некий живой инструмент, в камеру из плоти и крови, которая без устали запечатлевала видения чудной страны. Повинуясь таинственному велению, он вновь и вновь поворачивался против часовой стрелки.
Все вокруг испускало сияние, словно в распоряжении неведомого божества, сотворившего этот мир, имелась целая армия работников, без устали начищавших до блеска каждый листочек на дереве, каждую шерстинку зверя, каждую чешуйку змеи. Даже дерьмо, извергаемое искусанным блохами диким кабаном, сверкало словно драгоценность. Крыса, обнюхивавшая труп дохлой собаки, бросилась прочь, и капли крови на ее усах сияли, точно глаза счастливого любовника. Земля у Тодда под ногами (пол также был выложен плитками, расписанными так же тщательно и любовно, как на стенах и потолке) являла собой истинное пиршество для глаз; даже червяк, раздавленный его каблуком, был великолепен в своей агонии.
В этом мире не было ничего незначительного. Исключение, возможно, составлял лишь Тодд Пикетт. Но даже если это действительно было так, подобное положение его вполне устраивало. Тодд не желал ничего изменять и был вполне доволен всем, что видел здесь, включая — и это чувство он испытывал впервые в жизни — самого себя.
Сознание того, что он наконец обрел мир с самим собой, накатило на него, словно прохладная волна, погасившая долгую изнурительную лихорадку. Пусть в этом неведомом мире он ничто, пусть он всего лишь взгляд, в котором отражается окружающее его великолепие, — он счастлив подобной участи. И если в конце концов зрелище поглотит его без остатка, он не имеет ничего против подобного конца. Умереть здесь, среди этого дивного сияния, — что может быть прекраснее? Нет, случись это, Тодд не стал бы сетовать.
— Тебе здесь нравится?
А, вот она, Катя. Стоит справа, чуть поодаль от него, устремив взор в пленительную небесную высь.
Проследив за направлением ее взгляда, Тодд увидел нечто, прежде от него ускользнувшее, — солнечное затмение. Луна на три четверти закрывала солнце. Вот почему исходивший с неба свет казался таким необычным, слабым и рассеянным Этот мир пребывал в постоянной полутьме, и царивший здесь мрак побуждал все живое и неживое испускать собственное свечение, улавливать в воздухе малейший проблеск света и, многократно его усиливая, сиять во славу собственного бытия.
— Да, — произнес Тодд, с удивлением замечая, что голос его дрожит от подступивших слез. — Мне тут очень нравится.
— Разумеется, здесь нравится не всем, — изрекла Катя, по-прежнему глядя поверх его головы. — Некоторые из тех, кого я приводила сюда, были так испуганы, что пытались бежать. Без сомнения, поступать так было чрезвычайно неразумно.
— Но почему?
Катя сделала несколько шагов в сторону Тодда и уперлась в него взглядом, словно желая убедиться, что он говорит правду и все уведенное действительно пришлось ему по душе. Удовлетворившись увиденным, она слегка коснулась губами его щеки — будто поздравила с чем-то. Он понял, что, явившись сюда, подвергся испытанию, которое выдержал с честью.
— Посмотри вон туда, вверх над холмом. Видишь лесные заросли?
— Да.
— Значит, ты видишь и всадников между деревьями?
— Это из-за них мы не должны убегать?
— Из-за них.
— Но почему?
— Они охотники. Их предводитель, герцог Гога, считает все эти земли своими.
— Они приближаются к нам.
— Да, приближаются.
— Но разве это возможно?
— Что ты имеешь в виду?
Я хотел спросить: как это получается, что они приближаются к нам? Ведь они нарисованы на стенах.
— Ты так считаешь? — спросила Катя, вплотную подойдя к Пикетту. — Ты правда в это веришь?
На несколько мгновений Тодд замер, прислушиваясь к своему сердцу, пытаясь понять, что оно подсказывает. Дуновение ветра — холодного, не калифорнийского — коснулось его лица. Над головой он по-прежнему видел затененное луной солнце, хотя прекрасно понимал, что отсюда, из подвала, разглядеть небо невозможно.
— Я в ином мире, — наконец произнес Тодд.
— Верно, — кивнула Катя.
— И этот мир — реальный.
— Снова верно. Тебе страшно, что ты попал в этот чужой мир?
— Нет, — покачал головой Тодд. — Сам не знаю почему, но меня это ничуть не пугает.
Катя заключила его в объятия, крепко прижала к себе и заглянула в глаза — никогда прежде она не смотрела на него столь долгим, пристальным взором.
— Все это не имеет значения, любовь моя. Не имеет значения, в чьей голове существует этот мир — в твоей, моей или же голове Господа…
— Или дьявола?
— Или дьявола. Все это ничего не значит. Для нас с тобой.
Последние слова Катя произнесла полушепотом. Тодд впился губами в ее губы. Только теперь он осознал, как искусно она его подготовила, раздразнив диковинными видениями, призраками и картинами жутких утех, постепенно разрушив его представления о реальном и нереальном. Все это была лишь прелюдия, предшествовавшая чуду из чудес.
— Для нас ничто не имеет значения, правда? — выдохнул он между поцелуями.
— Мы выше всего, — откликнулась Катя, и рука ее скользнула вниз, между его ног. Там все уже затвердело, как камень. — Ты жаждешь меня? — прошептала она.
— Еще бы.
— Хочешь, вернемся наверх, в постель?
— Нет. Я хочу заняться этим прямо здесь, — указал он на землю под ногами.
Катя снова рассмеялась. Казалось, его новообретенная горячность немало ее забавляла. Она подняла платье, давая возможность полюбоваться своим телом. Под платьем женщина оказалась совершенно обнаженной.
— Ложись, — прошептал Тодд.
Катя не заставила себя упрашивать и послушно опустилась на землю, широко расставив ноги, так чтобы он мог видеть самые потаенные ее утолки. При этом она непрерывно действовала руками, лаская то свою истекающую влагой вагину, то анус.
Пикетт слышал, как земля под ногами сотрясается от топота лошадиных копыт. Герцог Гога и его всадники приближались. Тодд бросил взгляд вдаль, но лесные заросли стали такими густыми, что он не смог разглядеть охотников. Однако он чувствовал: они совсем рядом.
Ерунда, у него еще будет возможность посмотреть на них. А сейчас у него своя охота. Тодд торопливо расстегнул брюки и выпустил наружу свой затвердевший пенис. Катя тут же приподнялась и, взяв его в ладони, принялась нежно поглаживать.
— Какой красавец, — восхищенно протянула она.
Возможно, она говорила правду, возможно, кривила душой. Так или иначе, Тодду было приятно услышать эти слова, было приятно увидеть огонь желания, вспыхнувший в ее глазах, — никогда прежде он не видел подобного выражения на лице женщины. Катя тихонько потянула его член к себе — но то была уже не ласка. Она побуждала Пикетта войти внутрь.
Он опустился на колени между ее широко разведенными ногами. Платье Кати было таким тонким и воздушным, что он без труда поднял его до самой ее шеи, обнажив живот и груди. Припав лицом к плоскому шелковистому животу, Тодд принялся ласкать языком пупок, потом начал подниматься все выше, к напряженным, затвердевшим соскам. В своих фантазиях он не раз вылизывал языком женщину — всю целиком, от уголков глаз до расщелины между ягодицами. Он представлял себя слугой, который бережно моет свою госпожу. Тодд чувствовал, что теперь настало время претворить игру воображения в реальность. Он догадывался, что с этой женщиной он может осуществить любую, даже самую рискованную фантазию, что она позволит ему исполнить все заветнейшие желания своего сердца, абсолютно все.
— Все, — лишь одно слово сорвалось с губ впавшего в исступление Тодда Но Катя поняла, что с ним творится, и, взяв его голову ладонями, на миг оторвала любовника от своей груди.
— Да, ты можешь делать все, — с ласковой поощрительной улыбкой произнесла она. — Все, что хочешь. И все…
— Все, что хочешь ты, — перебил он.
— Да.
И, схватив Тодда за воротник рубашки, она вновь притянула его к себе. Они целовались, и тело ее трепетало под ним; казалось, ее ничуть не беспокоило, что жесткая грязная земля касается ее обнаженных ягодиц, ее нежной спины. Пикетт оперся руками о землю, поддерживая собственное тело. Все остальное она с непревзойденным мастерством сделала сама. Бедра ее чуть приподнялись, и головка его пениса оказалась в мягких объятиях вожделенной плоти. Слегка постанывая, женщина задвигалась под ним в сладостном упоительном ритме.
Потом руки ее обвились вокруг его шеи, а с губ сорвался громкий, пронзительный, полный наслаждения стон.
Тодд смотрел на ее лицо, ощущая, как его охватывает волна беспомощного, беззащитного обожания. Те невидимые мастера, что начистили до блеска окружавший его диковинный мир, превзошли самих себя, трудясь над этой женщиной. Линии ее щек, темные стрелы ресниц, дивные переливы сиреневого, голубого и бирюзового, мерцавшие в ее глазах, — все было восхитительно. Красота ее казалась почти непереносимой, она обжигала глаза.
— Я люблю тебя, — прошептал Тодд. Слова эти вырвались у него с такой легкостью, что он не успел испортить их, придав своему лицу и голосу соответствующее случаю выражение.
Конечно, он произносил подобное прежде, и не раз (по совести говоря, слишком много раз), но никогда раньше не происходило ничего подобного. Впервые эти слова прозвучали в его устах так естественно. Естественно и искренне. Катя приподняла голову, и губы ее почти соприкоснулись с его губами.
— Я тоже люблю тебя, — услышал Пикетт ее голос.
— Правда?
— Да, и ты это знаешь. Это тебя я ждала, Тодд. Ждала все эти годы. Ждала терпеливо, потому что знала: ты непременно придешь.
Катя сделала еще одно движение бедрами, и он полностью вошел в нее. Затем, по-прежнему удерживая его в себе, она слегка подалась вниз, и когда головка его члена уже готова была вырваться из сладостного плена, ее шелковистая вагина вновь поглотила его целиком.
Земля под ними содрогалась все сильнее. Тодд ощущал толчки под своими ладонями.
— Охотники, — пробормотал он.
— Да, — откликнулась она, словно речь шла о чем-то, не стоящем внимания. — Люди герцога Гога совсем близко. Нам лучше затаиться, пока они не проедут мимо.
И она вновь привлекла Тодда к себе. Он по-прежнему не видел охотников, однако усиливающийся шум достигал его ушей. Покрытые причудливыми узорами обломки скалы, среди которых возлежала Катя, подпрыгивали при каждом новом толчке сотрясаемой копытами земли.
Наконец охотники показались из-за гребня холма, примерно в тридцати ярдах от того места, где, сплетясь телами, лежали Тодд и Катя.
Отряд герцога состоял из пяти всадников. Судя по всему, им пришлось проделать нелегкий путь: бока лошадей лоснились от пота, а люди — все в потрепанных кафтанах — выглядели вконец изнуренными. Но даже их усталость была прекрасна и полна жизни. Кожа этих людей казалась такой же светлой, как и кости, которые она облекала; глубоко запавшие глаза лучились блеском. То, что охотники мчались сломя голову, не удивило Тодда — ведь он уже видел необычных животных, которых они преследовали. Да, в этом загадочном лесу водились дикие кабаны и олени, но не только; здесь обитали и другие неведомые животные, к созданию которых, судя по их виду, приложил руку сам дьявол. Без сомнения, то была нелегкая добыча. И, глядя на охотников, можно было предположить, что недавно они подверглись нападению опасного хищника. На крупе одной из лошадей виднелись глубокие раны, всадник ее тоже серьезно пострадал в схватке. Левая его рука безжизненно висела, и большое кровавое пятно расползалось по одежде. Он прикусил губу, сдерживая стон, и в изнеможении опустил веки.
Даже если бы Катя не сообщила ему титул предводителя охотников, Тодд наверняка сам понял бы, что тот занимает более высокое положение, нежели его спутники. Лошадь его отличалась изяществом, свидетельствовавшим о хорошей породе, грива и хвост были перевиты яркой тесьмой. Седок имел не менее холеный вид, чем конь, — его густая темная борода была тщательно подстрижена и расчесана, длинные волосы — в контраст свалявшимся шевелюрам прочих всадников — вымыты и ухожены. На этом, впрочем, отличия заканчивались; тяготы охоты отразились на герцоге ничуть не меньше, чем на его спутниках. Глаза также глубоко запали в потемневшие глазницы, и, несмотря на то, что он держался в седле чрезвычайно прямо, по телу пробегала легкая дрожь, словно ему было тесно в собственной коже. В левой руке он держал поводья, а правая замерла на золотой рукояти меча, готовая в мгновение ока выхватить оружие из ножен.
Тодду ни разу не довелось сыграть в фильме о средневековой жизни — лицо его казалось слишком современным, а приемы игры — очень уж примитивными; он был явно не способен убедить зрителей, что перед ними человек из далекой эпохи. Однако в свое время Пикетт пересмотрел немало историко-приключенческих фильмов, которые в пятидесятые и в начале шестидесятых так любил снимать Хестон; все это были напыщенные и претенциозные костюмные картины. Люди, которых он сейчас видел перед собой, не имели ничего общего с хорошо откормленными героями этих шедевров. Тела их иссохли от усталости и напряжения, взгляды светились тоской и страстью, и вообще они больше походили на сбежавших из клиники душевнобольных, нежели на охотников.
Герцог Гога поднял правую руку (на которой недоставало двух пальцев) и жестом приказал отряду остановиться. Всадники, почувствовав встревоженность своего предводителя, принялись пристально озирать окрестности, выглядывая неведомого врага.
Тодд, как и велела ему Катя, лежал недвижно и беззвучно. «Будь у этих людей ружья, они наверняка открывали бы пальбу по поводу и без повода», — пронеслось у него в голове. С такими измученными, нервными и усталыми охотниками лучше не связываться.
Но даже сейчас, замерев, затаив дыхание, Тодд ощущал, как женская рука, скользнув у него между ног, поглаживает яйца. Он бросил на Катю изумленный взгляд, и она ответила едва заметной лукавой усмешкой. Не прекращая ласк, она довела его член до полной боевой готовности, а потом слегка изменила положение своего тела, и он вновь вошел в нее полностью. Ощущение оказалось еще более восхитительным, чем несколько минут назад. Внешне бедра Кати оставались недвижными, однако своды ее вагины мягко сжимались, доставляя ему невыразимое наслаждение.
Между тем расстояние между лежащими любовниками и всадниками неуклонно сокращалось; вблизи охотники казались еще более измученными. Судя по их лицам, они влачили свои дни в неизбывном страхе. Один из четырех спутников герцога — самый старый, с изрезанным морщинами и шрамами лицом — тихонько бормотал молитву; в руках он сжимал простой деревянный крест, который то и дело подносил к губам, дабы укрепить свой дух.
Охваченный одновременно испугом и любовным экстазом, Тодд был не в состоянии пошевелиться. Меж тем Катя продолжала вытворять чудеса. Он даже не двигал бедрами — в этом не было нужды. Катя все делала сама. Ласки ее становились все более искусными, и Тодд стремительно приближался к моменту высшего исступления.
Тодд не привык заниматься любовью беззвучно, и подчас это даже влекло за собой не слишком приятные последствия. (Так, одна достопамятная ночь, которую он провел в «Шато Мармон» в обществе очаровательной девушки, была прервана на самом интересном месте, так как менеджер позвонил к ним в номер и после долгих извинений сообщил, что его стоны и вопли не дают уснуть соседям.) Теперь ему оставалось лишь до крови закусить губу, изо всех сил сдерживая рвущиеся наружу звуки.
Всадники были так близко, что Тодд не решался даже слегка повернуть голову, чтобы рассмотреть их получше. Однако краешком глаза он мог за ними наблюдать.
Герцог приказал по-румынски:
— Stai! Nauzi ceva?
Всадники остановили коней. Теперь герцога и лежавших на земле Тодда и Катю разделяло не более четырех ярдов. Если бы не солнечное затмение, благодаря которому свет здесь был тусклым и неверным, охотники непременно бы заметили притаившихся любовников и без промедления расправились с ними, пронзив обоих одним ударом меча. Однако, насколько мог судить Тодд из своей неудобной наблюдательной позиции, взоры охотников, выглядывавших добычу в обширном зеленом пространстве, были устремлены далеко вперед, а не под копыта лошадей.
Герцог бросил еще несколько слов по-румынски, и на этот раз один из спутников ему ответил. Тодду показалось, что охотники к чему-то прислушиваются, и он тоже напряг слух. Однако ему не удалось различить каких-либо необычных звуков. До него доносились лишь крики птиц, порхавших над скалами, тяжелое дыхание и всхрапывание лошадей да шлепанье поводьев по их мощным шеям. А еще, совсем близко, прямо под собой, он слышал дыхание женщины и едва различимое ритмичное пощелкивание крошечного жучка, устроившегося за камнем около его руки. Все это — птицы, лошади, жуки — представлялось ему лишь обрамлением дивного места, где слились их тела, того места, где он познал дотоле неведомое наслаждение.
На лице Кати мелькнула едва заметная улыбка, и, слегка сжав вульву, она мгновенно привела его в полный экстаз. Горячая волна, затопившая все его существо без остатка, смыла все прочие чувства. Выбравшись из пелены раскаленного тумана, Тодд увидел ее полузакрытые глаза; зрачки под приопущенными ресницами казались невероятно широкими, едва ли не шире белков. Потом Катины веки смежились, и он начал извергаться в ее восхитительные глубины. Тодду казалось, что, пусть даже от этого зависит его жизнь, в этот сладостный момент ему не сдержать стона наслаждения. И все же ему удалось оставаться почти беззвучным, лишь слабый вздох сорвался с его пересохших губ…
В ту же секунду раздался громкий отрывистый возглас. Герцог, судя по тону, снова что-то приказал своим спутникам. Тодд не мог понять смысла его слов, и все же, не нарушая упоительного ритма своих движений, он глянул вверх. Один из всадников спешился и шел прямо к ним, на ходу выхватывая меч из ножен.
Вновь раздался голос герцога:
— Cine sunt acesti oameni?
Несомненно, он желал узнать, что это за люди и какого дьявола они здесь оказались, ибо в ответ его спутники недоуменно пожали плечами. Сладкая судорога в последний раз пробежала по телу Тодда, и чувство собственной неуязвимости внезапно оставило его. Блаженство оказалось не безграничным. Теперь Пикегт ощущал себя опустошенным и совершенно беззащитным.
С размаху ударив Тодда ногой, обутой в тяжелый сапог, охотник отбросил его от Кати. Пикетт покатился по грязной земле, а самый молодой из охотников громко рассмеялся, как видно найдя весьма забавным разлучить любовников в такой момент.
Герцог опять что-то приказал, и еще один охотник послушно спрыгнул с лошади, держа наготове меч. Тодд выплюнул набившуюся в рот землю и поспешил спрятать в штаны свой поникший член, опасаясь, что тот станет мишенью для первого удара. Катя по-прежнему лежала на земле (ей тоже удалось прикрыть наготу, спустив платье); один из спешившихся охотников стоял над ней, и клинок его меча почти касался белоснежной точеной шеи.
Первое, что выдавил из себя Тодд, была мольба:
— Прошу вас.
Герцог пристально поглядел на Тодда; любопытство в его взгляде смешивалось с настороженностью.
— Я знаю, вы меня не понимаете, — медленно произнес Тодд. — Но поверьте, мы не собирались причинить вам вред.
Пикетт глянул вниз, на Катю, которая не сводила глаз с наставленного на нее клинка.
— Он в самом деле тебя не понимает, — одними губами прошептала она. — Давай я попробую.
И она заговорила, громко и отчетливо, на родном языке герцога:
— Doamne, eu si prietenul meu suntem vizitatori prin locurile astea. Nam strut ca este proprietatea domniei tale.
Тодд слушал, пытаясь по выражению ее липа разобрать смысл сказанного. Впрочем, что бы она там ни сказала, ее объяснения, судя по всему, ничуть не исправили положения. Наточенный клинок по-прежнему был нацелен на ее горло, а второй охотник угрожающе помахивал мечом в нескольких шагах от Пикетта.
Тодд перевел взгляд на герцога. Любопытство, несколько секунд назад мелькнувшее в глазах предводителя охотников, теперь исчезло без следа. Взор его стал подозрительным и грозным. «Возможно, Катя, заговорив на понятном герцогу языке, совершила ошибку, — подумал Тодд. — возможно, она лишь укрепила его в убеждении, что странная парочка — не просто одуревшие от страсти любовники, случайно забредшие на его земли, но опасные злоумышленники».
Тут он почувствовал, как ледяное острие меча коснулось его груди. Клинок проколол кожу, и небольшое кровавое пятно стремительно расползлось по рубашке Тодда.
Катя приумолкла — вероятно, тоже поняв, что слова ее принесли больше вреда, чем пользы. Однако через мгновение она заговорила вновь, стараясь придать своему голосу умоляющее выражение.
Человек, восседавший на лошади с заплетенной гривой, нетерпеливо вскинул руку.
— Liniste, — бросил он.
Несомненно, он приказал Кате заткнуться, потому что именно это она и сделала.
Тут ветер принес слабый звук, поглотивший все внимание герцога. Где-то недалеко плакал ребенок, и эти горестные всхлипывания — хотя их, несомненно, издавало человеческое существо — напомнили Тодду о ночных завываниях койотов в каньоне.
Несколько мгновений герцог молча вслушивался, а потом издал череду отрывистых приказов:
— Lasati-i! Pe cai! Ala-i copilul!
Двое охотников, наставивших мечи на Тодда и Катю, убрали оружие в ножны и поспешно вернулись к коням. В какое-то мгновение плач начал стихать, и Тодд испугался, что охотники вновь обратятся к своим жертвам; однако неведомым ребенком овладел новый приступ тоски, и он зарыдал горше и безутешнее прежнего.
Всадники, указывая в том направлении, откуда раздавался плач, обменялись встревоженными возгласами:
— Este acolo! Grabiti-va!
— In padure! Copilul este in padure!
Про Катю и Тодда они совершенно забыли. К тому времени, как все охотники вновь были в седлах, герцог уже несся вскачь, предоставив усталым спутникам догонять его в клубах пыли.
Как ни странно, Тодд ощущал себя обманутым; подобное чувство испытываешь, когда история внезапно завершается совершенно неожиданным финалом. Тодд знал, что, проникнув в этот таинственный мир, освещенный тусклым светом затененного луной солнца, он подвергает себя опасности. То, что клинок уперся в его грудь, до крови расцарапав кожу, было абсолютно закономерно. Но то, что человек, намеревавшийся его убить, вдруг сорвался с места и сломя голову помчался на детский крик, ни в какую закономерность не укладывалось.
— Что это с ними? — спросил он, наклоняясь к Кате и помогая ей подняться с земли.
— Они услышали голос Квафтзефони, сына дьявола, — последовал ответ.
— Чей-чей?
Катя проводила взглядом всадников. Они уже наполовину преодолели расстояние, отделявшее их от густых лесных зарослей, где, судя по всему, и скрывалось невидимое дитя. Плач его звучал теперь намного тише, словно ребенок отдалялся от своих преследователей.
— Это долгая история, — сказала Катя. — Впервые я услышала ее, когда была маленькой девочкой. И она до сих пор вселяет в меня ужас…
— Ужас?
— Да, ужас.
— Но ты расскажешь ее мне? — нетерпеливо спросил Тодд.
— Боюсь, она произведет на тебя тягостное впечатление.
Тыльной стороной ладони Тодд вытер кровь, струившуюся по груди. На коже осталась глубокая ссадина, которая мгновенно вновь наполнилась кровью.
— Все равно расскажи, — попросил он.
Глава 2
Хотя Зеффер вполне убедительно объяснил, что скрывается в подвалах дома, Тэмми все равно начала разговор с вопроса, который не давал ей покоя с тех пор, как она впервые здесь оказалась. Она вернулась к кухонному столу, за которым недавно ела пирог с вишнями, уселась и спросила:
— Так чего вы боитесь?
— Я уже устал повторять: мне нельзя здесь оставаться. Она разозлится. И тогда мне несдобровать.
— Это не ответ. В конце концов, Катя — всего лишь женщина. Пусть злится, сколько душе угодно.
— Ты не знаешь, на что она способна.
— Откуда мне знать, если никто ничего мне о ней не рассказывает! Расскажите — и возможно, я пойму.
— Рассказать о Кате… — процедил он с таким недоумением, словно Тэмми просила его о невозможном. — Как я могу рассказать о том, что видели эти стены, о том, что было со мной! И о том, что было с ней…
— Попробуйте, может, получится.
— Я не знаю, как к этому приступить, — едва слышно прошелестел Зеффер.
Голос его с каждым словом становился все более слабым и тусклым — Тэмми казалось, что ее собеседник вот-вот окончательно лишится дара речи. Он опустился на стул напротив нее и погрузился в молчание.
— Хорошо, давайте я попробую вам помочь, — предложила Тэмми. Минуту она помолчала, раздумывая, а потом заявила: — Начните с этого дома. Расскажите, кто его построил, зачем и когда. Как вы здесь оказались. И как здесь оказалась она.
— В те времена мы все делали вместе.
— Но кто она такая?
— Я уже говорил, кем она была в прошлом: Катей Люпи, кинозвездой. Некогда ее называли одной из ярчайших звезд на небосклоне Голливуда. В те дни этот дом был самым знаменитым в Лос-Анджелесе. Каждый мечтал попасть сюда.
— А весь остальной каньон тоже принадлежит ей?
— Да, конечно. Каньон Холодных Сердец. Именно поэтому его так и назвали. Катя, знаете ли, пользовалась репутацией бессердечной суки, — Зеффер улыбнулся, хотя улыбка у него вышла скорее жалкой, чем веселой, — должен признать, вполне заслуженной репутацией.
— А что за жуткие существа здесь обитают?
— Существа? Кого ты имеешь в виду?
— Неужели не ясно, кого я имею в виду? — В голосе Тэмми послышалось раздражение. — Монстров. Тех, что на меня набросились.
— А, вот ты о чем. Это отродья мертвецов.
— Вас послушать, так отродья мертвецов — это самое обычное дело, о котором и упоминать не стоит. Наверное, вы мне не поверите, но у нас в Сакраменто мертвецы не производят потомства. Они спокойно гниют в земле.
— Здесь все иначе.
— Биллем, объясните мне, ради бога, каким образом мертвецы могут иметь детей — здесь или в любом другом месте.
— Ты же сама их видела. Поверь своим глазам — вот и все, что я могу тебе посоветовать.
Тэмми сердито затрясла головой. Она пыталась ему поверить и все же ничего не могла понять. Неужели законы, по которым живет мир, не являются едиными и непреложными и существует место, где они не имеют никакой силы? Это не укладывалось у нее в сознании.
— Сказать по правде, я и сам ничего не знаю, — произнес Зеффер, словно услышав ее невысказанный вопрос. — В течение многих лет призраки совокуплялись с животными, и в результате появились создания, о которых ты спрашиваешь. Возможно, состояние, в котором пребывают мертвые, ближе к животному. Впрочем, объяснить это невозможно. Одно несомненно: они существуют. Мы видели их собственными глазами — и ты, и я. Это гибриды — вот и все, что можно о них сказать с уверенностью. Иногда они бывают не лишены своеобразной красоты. Но чаще уродливы… как смертный грех.
— Понятно. Гибриды так гибриды. Но откуда здесь взялись мертвецы? И почему они стали призраками? Из-за нее?
— Полагаю, все это можно истолковать по-разному…
Зеффер осекся, мгновение помолчал, размышляя о чем-то, затем поднялся на ноги с таким усилием, словно каждое движение доставляло ему неимоверные страдания. Он подошел к раковине, открыл кран на полную мощность и принялся пить пригоршнями, шумно втягивая воду. Утолив жажду, Биллем закрыл кран и через плечо бросил взгляд на Тэмми.
— Я чувствую, ты имеешь право знать все… после того, что тебе пришлось вынести. Ты заслужила правду. — Он повернулся и пристально взглянул на женщину. — Но прежде, чем я начну рассказывать, должен предупредить: не уверен, что разбираюсь во всем этом лучше тебя.
— Но я-то вообще ничего не понимаю, — пожала плечами Тэмми.
Он кивнул.
— Хорошо, начнем. Но с чего? Ах да, с Румынии. — Зеффер провел рукой по лицу, стряхивая капли воды. — При рождении эта женщина получила имя Катя Лупеску. Она появилась на свет в Румынии, в маленькой деревеньке под названием Равбак. Летом тысяча девятьсот двадцать первого года, вскоре после того, как мы построили этот дом, я вместе с ней совершил путешествие на ее родину. Мать Кати была тяжело больна, и предполагалось, что жить ей осталось не более года. Катя выросла в ужасающей бедности, — продолжал Зеффер. — В унизительной, беспросветной нищете. Но тогда, в тысяча девятьсот двадцать первом, она была уже кинозвездой первой величины, вернувшейся под родной кров. Произошедшая с ней перемена могла поразить кого угодно. Трудно было поверить, что оборванная девчонка превратилась в столь блистательную даму. Поблизости от деревни, где родилась Катя, располагалась старая крепость — в двадцатые годы там находился монастырь ордена святого Теодора. Нам с Катей было дозволено посетить крепость, но она не проявила особого интереса ни к обшарпанным стенам, ни к монахам, у которых скверно пахло изо рта. Откровенно говоря, меня все это тоже не слишком привлекало, но мне хотелось дать Кате возможность без посторонних ушей и глаз пообщаться со своими близкими, вспомнить о прошлом. Именно поэтому на следующий по приезду день я в одиночестве отправился в монастырь. Сопровождавший меня монах сообщил, что орден ныне переживает тяжелые времена и братия вынуждена распродавать свое имущество. Гобелены, мебель, утварь — все это можно было купить. Но мне вся эта рухлядь была совершенно ни к чему, и я уже собирался уйти. Тогда монах сказал: «Позвольте мне показать вам кое-что особенное. Кое-что необычное». «Ладно уж, потеряю лишних десять минут, — подумал я. — Спешить мне некуда». Вслед за монахом я спустился вниз по лестнице и оказался в удивительной комнате. Никогда прежде я не встречал ничего подобного.
— И что это была за комната?
— Стены ее были выложены плитками — тысячами плиток, — и все эти плитки покрывала затейливая роспись. Стоило войти в комнату, как мне показалось, будто я попал в иной мир. Впрочем, нет, не показалось. Я действительно попал в иной мир.
Зеффер смолк, погрузившись в воспоминания; теперь, много лет спустя, эти дивные изразцы по-прежнему внушали ему благоговейный ужас.
— И что это был за мир? — настаивала нетерпеливая Тэмми.
— Одновременно реальный и диковинный. Мир, который не могла бы породить даже самая причудливая фантазия. Он вмещал в себя небо и море, животных и птиц. Но он вмещал в себя также и ад — легкую примесь ада, которая заставляла людей воспринимать окружающее много острее.
— Каких людей?
— Точнее говоря, одного человека. Его звали герцог Гога. Он был там, на стенах. Предавался охоте, которой суждено было длиться до скончания времен.
— Предводитель всадников — герцог, — сообщила Катя.
— Это я понял, — кивнул Тодд.
— Он жил в стародавние времена. Не знаю точно, когда именно. В детстве, слушая подобные истории, не обращаешь внимания на подробности. Запоминаешь лишь суть. А суть эта состояла в следующем.
Однажды осенью герцог отправился на охоту — он делал это каждый день, ибо охота была его излюбленным занятием. В зарослях он увидел некое существо, которое принял за козла, запутавшегося в ветвях. Герцог соскочил с лошади и сказал своим людям, что сам прикончит животное. Он питал особую неприязнь к козлам и имел на то вескую причину: когда герцог был ребенком, козел лягнул его копытом. На лице герцога до сих пор сохранились шрамы, которые начинали ныть в непогоду и не давали ему забыть о своей ненависти. Возможно, он сам понимал, что ненавидеть козлов — смешно и недостойно столь славного мужа, но порой мы не властны в своих чувствах. Без сомнения, не нанеси один из представителей козлиного племени увечье малолетнему герцогу, у него вряд ли возникло бы желание собственноручно забить запутавшегося в зарослях козла. И, что самое ужасное, в тот день давняя история повторилась. Стоило герцогу приблизиться к животному, как оно, внезапно взбрыкнув, ударило его по лицу копытом. Из разбитого носа хлынула кровь, а козла меж тем и след простыл.
Герцог был в ярости. Никогда прежде он не впадал в подобный гнев. Во второй раз в жизни он не сумел совладать со столь жалкой тварью, как козел. Заливаясь кровью, он вскарабкался на лошадь и бросился в погоню, продираясь сквозь непроходимую чащобу. Его людям пришлось мчаться вслед за ним, ибо сопровождать герцога везде и всюду было их первейшей обязанностью. Вскоре они стали замечать, что лес вокруг становится все более странным и необычным. Все они чувствовали, что разумнее всего было бы повернуть коней и вернуться в крепость.
— Но Гога не имел ни малейшего намерения так поступать? — вставил Пикетт.
— Разумеется, нет. Он был одержим одним желанием: во что бы то ни стало догнать животное, дерзнувшее нанести ему удар. Жажда мести кипела в его крови. Он хотел вспороть козлиное брюхо мечом, извлечь сердце и съесть его сырым. Столь велика была овладевшая им ярость.
И герцог продолжил преследование. Спутники его, опасаясь возражать своему господину, послушно следовали за ним, отдаляясь от крепости и от знакомых троп, все дальше углубляясь в лесные дебри. Постепенно герцог начал прислушиваться к боязливому шепоту своих людей и понял, что страхи их обоснованны. В зарослях, куда завел их злополучный козел, встречались диковинные существа, отнюдь не похожие на создания Божьи. Меж деревьями мелькали удивительные твари, каких герцог, бывалый охотник, никогда прежде не видал в лесах вокруг крепости. Странные твари, смущавшие взор.
Слушая Катю, Тодд рассматривал темную чащу, где только что скрылись Гога и его свита. Возможно, это и есть тот таинственный лес, который она описывает? Наверняка это так. Те же самые всадники. Те же самые деревья. Иными словами, сейчас он пребывал в той самой истории, которую рассказывала Катя.
— …Но несмотря ни на что, герцог упорно пробирался через гущу деревьев, погоняя свою измученную лошадь. Проворный козел уводил его все дальше от дома. Наконец Гога и его свита оказались в глуши, где, судя по всему, никогда не ступала нога человеческая. Тут уж все спутники герцога, даже самые преданные и отважные, стали молить его повернуть назад. Воздух в том неведомом лесу был пропитан едким запахом серы, и сквозь топот копыт до всадников доносились приглушенные рыдания, словно под жесткой, пыльной землей таились живые души.
Но герцог не привык отказываться от своих намерений.
— Что вы за горе-охотники, если не можете догнать поганого козла? — насмешливо спросил он у своих людей. — Или вы не верите в милосердие Всевышнего? Тем, чьи сердца чисты, нечего опасаться.
И охотники продолжали путь, вполголоса шепча молитвы и умоляя Господа о помощи и защите.
Наконец, после долгого преследования, они вновь увидели свою добычу. Козел стоял в роще, в окружении деревьев — настолько старых, что они, вероятно, были посажены еще до Всемирного потопа. Грибы, росшие на их узловатых, спутанных корнях, распространяли запах гниющей плоти.
Герцог спрыгнул с лошади, выхватил меч и приблизился к козлу.
«Кем бы ты ни был, пришел твой смертный миг», — изрек он, обращаясь к животному.
— Эффектная реплика, — заметил Тодд.
— Козел взбрыкнул, явно намереваясь лягнуть герцога копытом в третий раз, но Гога был начеку. Он ловко вонзил меч в брюхо животного. Ощутив, как безжалостная сталь рассекает внутренности, козел издал жалобный плач…
Катя помедлила» ожидая, пока в голове Тодда разрозненные кусочки впечатлений сложатся воедино.
— О господи, — прошептал он. — Ты хочешь сказать, козел заплакал, как ребенок?
— Именно так. Он заплакал, как ребенок. Герцог, услышав столь горестный человеческий вопль, вырвавшийся из груди животного, попытался вытащить свой меч. Он чувствовал: здесь творится что-то нечестивое… Тебе случалось видеть, как убивают животное?
— Нет.
— При этом всегда бывает много крови. Очень много, куда больше, чем можно предположить.
— Так было и на этот раз?
— Да. Козел судорожно бился в луже крови, его задние ноги колотили о пропитанную кровью землю, и багровые брызги летели в лицо Гоге и его людям. А потом козел вдруг начал превращаться…
— Превращаться? В кого?
Катя одарила его загадочной улыбкой опытного рассказчика, намеревающегося поразить слушателей неожиданным поворотом событий.
— В малое дитя, — неторопливо произнесла она. — В крошечного мальчика с желтыми глазами, козлиными ушами и коротким хвостом. Герцог не отрываясь смотрел на жуткое создание, корчившееся перед ним в пропитанной кровью грязи. Ледяной ужас, который давно уже владел душами его спутников, сжал наконец и его бесстрашное сердце. Губы начали шептать молитву:
«Tatal Nostra care ne esti in Cerari, sfinteasca-se numele lau. Fie Imparatia Та, faca-se voia Та, precum in cer asa si pe pamant».
Тодд вслушивался в звучание незнакомых слов, понимая, что сейчас Катя повторяла какую-то необычную молитву.
— «…Painea noastra cea de toate zilele dane-o noua azi si ne iarta noua greselile noastre».
Слушая напевное бормотание Кати, Пикетт вновь оглядел раскинувшийся перед ним пейзаж; с тех пор как он увидел это место впервые, ничего не изменилось. Рассеянный свет прикрытого луной солнца по-прежнему делал размытыми и нечеткими контуры деревьев, кораблей, линчевателей, все так же отдыхавших под деревом».
По мере того как Катя продолжала свой рассказ, радость, которую Тодд испытал, проникнув сюда, неуклонно убывала. Теперь он чувствовал, что все в этом мире проникнуто тревогой, что она буквально витает в воздухе. Пикетту хотелось прервать Катин рассказ, но он понимал: попросить ее замолчать будет равнозначно признанию собственной трусости.
Между тем Катя заговорила вновь:
— Итак, герцог отступил, оставив свой меч в теле этого полукозла-полуребенка. Он хотел вскочить на лошадь и умчаться прочь, но конь его, перепугавшись, сорвался с места и ускакал, не дожидаясь всадника. Герцог приказал человеку из свиты спешиться, дабы на его лошади догнать свою, но, прежде чем тот успел повиноваться, земля под ногами охотников начала сотрясаться, и прямо перед ними разверзлась черная бездна.
Люди поняли, свидетелями чего довелось им стать. Перед ними раздвинулись врата ада. Расщелина была не менее тридцати футов шириной, и корни древних деревьев переплетались в ней, словно вены лишенного кожи тела. Из бездны исходил удушающий запах, омерзительнее которого невозможно себе представить. Тысячи гниющих существ не способны породить такое зловоние. Отвратительные миазмы разъедали глаза, так что герцог и его люди начали плакать, точно малые дети.
Гога, полуослепший от слез, лишившийся лошади, вынужден был оставаться на месте, у самых врат ада, рядом со своей жертвой. Сорвав с рук перчатки, он пытался вытереть слезы.
И пока он тер воспаленные глаза, из расщелины появилось еще одно существо. То была женщина с волосами столь длинными, что они покрывали ее всю и шестифутовым шлейфом волочились сзади. Наготу нарушало лишь ожерелье из белых блох, чьи крошечные глазки горели пронзительным огнем. Тысячи этих тварей ползали по шее и лицу женщины, составляя замысловатый узор.
Женщина не смотрела на герцога. Взор ее черных глаз под красными веками — глаз, не имевших ни бровей, ни ресниц, — был устремлен на диковинный гибрид козла и ребенка. За то время, что врата ада разверзались, остатки жизни покинули тело монстра, и теперь уродливый труп недвижно распростерся в луже крови.
«Ты убил мое дитя, — молвила женщина, по-прежнему не удостаивая герцога взглядом — Моего обожаемого, прекрасного Квафтзефони. Посмотри на него. Мир не видывал подобной красоты. Он был моим счастьем, моей радостью. Как мог ты совершить подобную жестокость?»
В этот момент один из охотников, стоявший поодаль, попытался спастись бегством и что было мочи пришпорил свою лошадь. Но мать убитого чудовища простерла руку, и, подчиняясь ее приказу, из глубин ада вырвался вихрь, такой сильный, что волосы женщины, дотоле лежавшие на земле, поднялись и устремились в сторону беглеца, словно тысячи извивающихся пальцев. Бедняге не суждено было скрыться. Порыв вызванного женщиной урагана был полон колючек, подобных крохотным злобным насекомым. Будто тысяча острых крючков, они впились в тело несчастного. Ослепленный, он упал с лошади и закрыл лицо руками, пытаясь защититься. Однако новые и новые смертоносные колючки вонзались в его кожу, вспарывая ее, и в мгновение ока человеческое тело было все испещрено багровыми ссадинами. Душераздирающие крики, вырвавшиеся из груди охотника при первом прикосновении колючек, быстро смолкли. Меж тем злобные твари, лишив его кожи и мускулов, описали вокруг своей жертвы еще одну спираль и впились в обнаженные кости. Окровавленный остов несчастного упал на груду искромсанной плоти и затих.
Над ним вились уже хищные птицы; предвкушая пиршество, они выжидали, пока убийцы покинут свою жертву.
«Этому человеку повезло больше, чем всем вам, — молвила женщина из ада. — Ему досталась легкая смерть. Всех прочих ждут долгие, неисчислимые страдания. Такова расплата за то, что ты совершил сегодня».
Женщина повернулась к распростертому на земле телу сына, и волосы ее принялись ласкать его, точно нежные материнские руки.
Герцог опустился на колени и, молитвенно сложив руки, обратился к женщине на своем родном языке.
«Госпожа, — сказал он. — Я не хотел убивать твоего ребенка. Я принял его за животное. Он убегал от меня, приняв облик козла».
«Это излюбленный облик его отца. Бывают ночи, когда он предстает в этом облике», — рекла женщина.
Гога понял, каков смысл этих слов, и похолодел. Представать в облике козла способен только дьявол. Значит, эта женщина — не кто иная, как Лилит, супруга дьявола, а убитое чудовище — дьявольское отродье. Сказать, что это открытие потрясло герцога, — значит не сказать ничего. Он пытался скрыть охвативший его ужас, для которого, надо признать, были все основания. Под ногами у герцога разверзлась адская бездна; он умертвил отпрыска самого дьявола, и его неминуемо ожидала страшная кара. Он боялся, что в качестве расплаты дьявол завладеет его бессмертной душой. Все, что оставалось герцогу, — это вновь повторить:
«Я принял твоего сына за козла. Конечно, это была непростительная ошибка, и я сожалею о ней всем сердцем».
Женщина подняла руку, повелевая ему замолчать.
«Я подарила своему супругу семьдесят семь детей. Но ни одного из них он не любил так, как Квафтзефони. Что я скажу ему, когда он пожелает увидеть своего возлюбленного сына, а тот не явится на зов?»
Во рту герцога пересохло, и онемевший язык не повиновался ему. Однако, сделав над собой усилие, он проронил:
«Я не знаю, что ты ему скажешь».
«Ты ведь догадался, кто мой супруг, не так ли? Не пытайся оскорбить меня, делая вид, что пребываешь в неведении».
«Я полагаю, твой супруг — не кто иной, как дьявол, госпожа», — с достоинством ответил герцог Гога.
«Ты прав, — кивнула головой женщина. — А я — Лилит, первая из его жен. Как ты думаешь, многого ли стоит твоя жизнь после того, что ты совершил?»
После минутного раздумья Гога произнес:
«Верю, что Господь спасет мою душу. Что до моей жизни, то, боюсь, она не стоит ничего».
— Так вот, — продолжал Зеффер свой рассказ, — на всех четырех стенах этой комнаты были изображены сцены охоты. И не только на стенах. Потолок и пол тоже были расписаны. Неведомый художник использовал каждый дюйм плитки. Я был потрясен, изумлен, восхищен. И тут же в голову мне пришла мысль…
— Подарить эту восхитительную комнату женщине, которую вы боготворили, — подсказала Тэмми.
— Да. Именно это я и подумал. К тому же я понимал, что передо мной уникальное творение. Удивительное, не знавшее себе равных. Впрочем, теперь, вспоминая тот день, я сознаю, что отнюдь не только эти соображения заставили меня купить картины из плиток. Эта комната уже имела надо мной власть. Переступив ее порог, я ощутил себя сильнее. Почувствовал прилив жизненной энергии, если можно так выразиться. Конечно, это произошло не случайно. Комната хотела, чтобы я ее освободил.
— Как может комната чего-то хотеть? — недоуменно пожала плечами Тэмми. — Стены не имеют желаний.
— Поверь мне, то была далеко не обычная комната, — возразил Зеффер. И добавил полушепотом, словно опасаясь, что дом может услышать его слова: — Думаю, некогда роспись была выполнена по приказу самой госпожи Лилит, супруги дьявола.
Тэмми, никак не ожидавшая подобного поворота, лишилась дара речи. У нее уже была возможность убедиться в том, что злополучный каньон является прибежищем всяческих диковин. Однако, сколь бы загадочным ни было их происхождение, у нее не возникало сомнений в том, что все это — творение рук человеческих. Но, оказывается, здесь не обошлось без дьявола. Это заставляло воспринимать происходящее совершенно в ином свете. И бесспорно, именно здесь присутствие дьявола более чем уместно. Не случайно его порой называют отцом лжи. И если такое имя заслуженно, Голливуд — вполне подходящее место для его обладателя.
— А когда вы покупали комнату, вы догадывались, что она собой представляет на самом деле? — спросила Тэмми.
— Возможно. Но то были лишь слабые догадки, и я сам не решался в них поверить. Отец Сандру упоминал о некоей женщине, которая жила в крепости как раз в те годы, когда расписывались стены.
— И вы думаете, это Лилит?
— Я полагаю, это именно она, — кивнул головой Зеффер. — Ты сама понимаешь, она приготовила эту ловушку, чтобы заманить в нее герцога.
— Пока что я абсолютно ничего не понимаю.
— Герцог убил ее любимого сына. Она хотела отомстить. Хотела, чтобы месть была долгой и мучительной. И в то же время Лилит понимала, что это вышло случайно. Герцог и в самом деле убил ее отродье по ошибке. И она знала: закон не позволяет ей завладеть его душой.
— А вы полагаете, она подчинялась законам?
— Речь ведь идет не о человеческом законе. Этот закон установил Господь, чья воля едина для земли, небес и ада. И она решила: чтобы обречь герцога и его людей на страдания, которые она им уготовила, необходимо найти потаенное место, скрытое от взора Господа. Необходимо сотворить внутри этого мира некий замкнутый мир, где герцог будет обречен вечно охотиться за ускользающей добычей, не зная ни отдыха, ни покоя…
Наконец Тэмми начала догадываться.
— Так вот для чего ей понадобилась комната, — пробормотала она.
— Да, она нашла выход. Хитроумный и коварный выход. Она прибыла в крепость, убедила всех, что является дальней родственницей пропавшего герцога…
— А где в это время был герцог?
— Об этом никто не знал. Возможно, он томился в своем подземелье, ожидая, пока для него приготовят новую, еще более страшную тюрьму.
Так вот, Лилит пригласила мастеров-плиточников со всей Европы — из Голландии, Португалии, Бельгии, даже из Англии. К тому же она наняла лучших художников. Днем и ночью они трудились в течение полугода и в результате создали то, что ты можешь увидеть внизу. На первый взгляд, их произведение изображает охотничьи угодья герцога. Там во всех подробностях воспроизведены леса и реки, море, сверкающее у горизонта. Но этим миром правит не Всевышний, а Лилит. Она населила этот мир существами, порожденными ее собственными чарами, — чудовищами и монстрами. Их уродливые формы, покорные ее воле, художники изображали с великим тщанием. А потом Лилит взяла души герцога и его людей — живые души, ибо она не хотела переступать закон — и поместила их в этот мир. Теперь они обречены вечно скакать под вечным солнечным затмением, одержимые вечным ужасом. Они не могут сомкнуть глаз, так как чудовищные звери угрожают сожрать их. Но разумеется, есть в этом мире и кое-что еще. Лилит подчинила себе работавших на нее людей и взамен предоставила им полную свободу воплотить на этих стенах свои самые сокровенные, самые греховные мечты и помыслы.
Для художников не существовало запретов. Рисуя, они получали возможность отомстить. Чаще всего жертвами этой мести становились женщины. Одна из их кошмарных фантазий до сих пор заставляет меня содрогаться, хотя я видел ее множество раз.
— А вы уверены, что все это правда?
— Я давно уже ни в чем не уверен. То, что я тебе рассказал, — всего лишь предположения. Долгие годы я пытался выяснить истину и складывал воедино разрозненные факты. Некоторые из них неопровержимы. Например, я знаю точно, что герцог Гога и его свита пропали во время солнечного затмения, которое произошло девятнадцатого апреля тысяча шестьсот восемьдесят первого года. Мне известно также, что в лесу было найдено тело с содранной кожей, в котором опознали одного из людей герцога. Тому существуют документальные свидетельства. Все прочие участники охоты исчезли бесследно. Герцог лишился жены и детей во время эпидемии чумы, так что прямых наследников после него не осталось. Впрочем, у него было три брата. Через полгода после исчезновения герцога, в сентябре, они собрались — и этому также есть документальные подтверждения, — дабы разделить имущество старшего брата. То было с их стороны прискорбной ошибкой. В ту самую ночь госпожа Лилит завладела крепостью герцога Гоги.
— Значит, она убила его братьев?
— Нет. Они добровольно отказались от причитавшегося им наследства, заявив, что не претендуют ни на крепость, ни на земли и передают все права некоей дальней родственнице, ибо таково было желание их брата. Дарственную они заверили собственноручными подписями. После этого братьям герцога позволено было отправиться восвояси. Однако в течение года все они при разных обстоятельствах умерли в своих владениях.
— И все это не возбудило никаких кривотолков?
— Не сомневаюсь, многие подозревали, что дело тут нечисто. И все же Лилит — или кем там она была на самом деле — стала полновластной хозяйкой крепости. У нее было много денег, и она сорила ими направо и налево. Если летописи правдивы, то благодаря ей местные купцы обогатились, а местные чиновники были осыпаны ее милостями…
— А где вы откопали эти летописи?
— Я купил у святых отцов все документы, имеющие отношение к крепости. Монастырю они были не нужны. Сомневаюсь, что монахи хоть раз в них заглядывали. И, сказать откровенно, по большей части документы эти не представляют ни малейшего интереса. Перечисляются цены на свинину, стоимость починки крыши… одним словом, речь идет о самых заурядных хозяйственных делах.
— Значит, Лилит была неплохой хозяйкой?
— Судя по всему, да. Думаю, она хотела превратить крепость в свой собственный дом. В неприступное убежище, куда никогда не явится ее супруг, куда он просто не сможет проникнуть. Мне удалось обнаружить черновик письма, которое, как я полагаю, Лилит писала ему…
— Самому дьяволу? — прошептала Тэмми, не верившая своим ушам.
— Своему супругу, — уклончиво ответил Зеффер, — кем бы он ни был. — Он похлопал себя по карману. — Кстати, это письмо у меня с собой. Хочешь, я прочту его?
— Оно что, написано по-английски?
— Нет, на латыни.
Зеффер сунул руку в карман и извлек сложенный кусок бумаги, истершийся по сгибам и пожелтевший от времени.
— Взгляни сама.
— Я не знаю латыни.
— Все равно взгляни. Потом будешь вспоминать, что тебе довелось держать письмо, написанное рукой супруги дьявола. Возьми, не бойся. Оно не кусается.
Женщина протянула руку и осторожно взяла письмо. Конечно, его нельзя было считать неопровержимым доказательством. Но и на грубую подделку оно тоже не походило. К тому же в каньоне Тэмми повидала уже достаточно, чтобы понять: то, с чем встречаешься здесь, не объяснить посредством заученных в школе правил.
Она развернула письмо. Оно было написано весьма изысканным почерком; чернила, хотя местами и выцвели, по-прежнему сохраняли сверхъестественный блеск, словно при изготовлении в них добавили растертый перламутр. Тэмми пробежала глазами по строчкам и уперлась взглядом в украшенную замысловатыми завитушками подпись: «Лилит».
Пальцы женщины слегка дрожали, когда она возвращала письмо Зефферу.
— И о чем же там говорится? — спросила она.
— Ты действительно хочешь знать?
— Конечно.
Зеффер принялся переводить, не глядя на листок. Несомненно он давно выучил содержание письма наизусть.
— «Супруг мой, я обосновалась в крепости герцога Гоги и намереваюсь остаться там до тех пор, пока возлюбленный сын наш вновь не пребудет со мной…»
— Значит, она не сказала ему, что их сын погиб?
— Судя по письму, нет. — Зеффер скользнул глазами по строчкам. — Потом она сообщает о работах, которые затеяла в крепости. Это все можно пропустить. А вот что она говорит напоследок: «Тебе не следует являться сюда, супруг мой, ибо объятия мои закрыты для тебя. Если мир между нами возможен, не думаю, что он наступит скоро. Нарушив клятву, ты нанес мне величайшее оскорбление. Я боле не верю, что ты любил меня все эти годы, и прошу тебя: не усугубляй моей обиды, пытаясь меня в этом разубедить».
— Ну и ну, — пробормотала Тэмми.
Кем бы ни являлась женщина, сочинившая это письмо, чувства ее были вполне понятны. Тэмми и сама могла бы написать нечто в этом роде — конечно, в менее высокопарном стиле, зато с большим количеством грубостей. Жизнь не раз давала ей повод для подобных упреков. Бог Свидетель, Арни, этот человек без стыда и совести, не единожды нарушал собственные клятвы.
Зеффер сложил письмо.
— Ты можешь думать об этом все, что хочешь. Но лично я уверен: письмо подлинное. Полагаю, его написала не кто иная, как Лилит. Она готовила в крепости месть и не желала, чтобы ей кто-либо мешал — ни Бог, ни ее супруг. Как бы то ни было, комната кем-то создана. И этот кто-то обладал силой, далеко выходящей за пределы человеческого понимания.
— А что произошло после того, как она наконец отомстила?
— Она собрала свои вещи и исчезла. Вероятно, жизнь в крепости ей наскучила. Может, она вернулась к мужу. А может, нашла любовника. Так или иначе, она скрылась в неизвестном направлении, оставив изразцовую комнату в целости и сохранности. А Гога и его люди по-прежнему были пленниками ловушки, созданной по ее злобному замыслу.
— И все это вы купили?
— И все это я купил. Конечно, лишь некоторое время спустя я понял, что приобрел маленький кусочек ада. И должен сказать, что перевезти его оказалось поистине адской работой. В комнате насчитывалось тридцать три тысячи двести шестьдесят восемь плиток. И каждую из них необходимо было снять, протереть, пронумеровать, запаковать, погрузить на корабль, а потом, по прибытии, поместить в точности на то место, где она находилась прежде. Я занимался всем этим в то время, пока Катя участвовала в мировом турне — она разъезжала по свету с одной из своих картин.
— Думаю, вы чуть с ума не сошли.
— Мне помогала только мысль о том, как обрадуется Катя, увидев мой подарок. О деньгах и усилиях, потраченных на эту комнату, я ничуть не сожалел. Мне хотелось одного: поразить Катю. Наверное, я надеялся, что после этого она иными глазами взглянет на меня — человека, преподнесшего ей такую необычную вещь. Я жаждал ее благодарности. Рассчитывал, что в порыве радости она бросится в мои объятия с криком: «Женись на мне». Я упивался этими мечтами.
— Но им не суждено было сбыться?
— Разумеется, нет.
— Но почему? Ей не понравилась комната?
— Напротив. Она с первого взгляда поняла, что это за комната. А комната поняла, что за женщина в ней оказалась. Катя начала водить в подвал своих друзей. Избранных друзей. Тех, кто ее обожал. Тех, кто сходил по ней с ума. Таких в ту пору хватало — и мужчин, и женщин. Они пропадали там часами.
— Вы думаете, они занимались там любовью?
— Именно это я и думаю.
— Но вы сказали, там были и женщины?
— Разумеется. Катя обожала разнообразие. Любила одновременно наслаждаться и мужской, и женской любовью.
— И все об этом знали?
— О ее пристрастиях? А как же иначе. Но это никого не шокировало. В те времена, знаешь ли, это было очень модно. По крайней мере для женщин. «Сладким мальчикам» вроде Наварро и Валентино приходилось действовать менее откровенно. Но Кате всегда было наплевать, что о ней думают люди. Особенно после того, как у нее появилась эта комната.
— Значит, комната ее изменила?
— Эта комната изменяет всех, кто переступает ее порог. Включая меня. Человек становится другим — и духовно, и физически.
— Но как это происходит?
— Посмотри на меня и поймешь сама. Да будет тебе известно, я родился в 1893 году. Как видишь, в это невозможно поверить. Все это благодаря колдовской комнате. Я думаю, плитки пропитаны особой энергией. Магия Лилит по-прежнему жива. Она использовала свои чары, чтобы превратить герцога и его людей в пленников иллюзорного мира. То были сильные чары. Монахи об этом знали. И у них хватало ума держаться от этой комнаты подальше.
— Значит, всякий, кто туда войдет, остается вечно молодым?
— Нет, все не так просто. На каждого комната воздействует по-разному. И не каждый может это выдержать. Многие, зайдя туда, выскакивают через мгновение.
— Но почему?
— Тэмми, это творение дьявола. Верь мне, так оно и есть.
Женщина в растерянности покачала головой.
— Значит, некоторые люди выбегают прочь, потому что ощущают присутствие нечистого?
— Да, ты угадала. Но по большей части люди, попав в эту комнату, испытывают мощный прилив энергии. Чувствуют, что помолодели, стали сильнее, красивее.
— И какова же расплата за это?
— Хороший вопрос, — проронил Зеффер. — Дело в том, что каждый платит свою цену. Некоторые сходят с ума, не в силах вынести увиденного. Некоторые кончают самоубийством. Но большей частью… продолжают жить и при этом довольны собой, как никогда раньше. По крайней мере, в течение некоторого времени. Ну, а потом эффект кончается, и они вынуждены приходить сюда за новой порцией… В своей жизни я встречал немало людей, попавших в зависимость от опиума. Одним из них был русский художник, Анатолий Василинский. Ты о нем никогда не слышала?
Тэмми молча покачала головой.
— Неудивительно. С тех пор как он умер, прошло много лет. Он работал у Дягилева, в «Русском балете». На редкость талантливый был человек. Но «маковая соломка», как он называл это зелье, полностью его поработила. Однажды он оказался здесь, и, конечно, Катя повела его смотреть комнату. Никогда не забуду, с каким лицом он оттуда вышел. Бледный, как мертвец, руки трясутся, на лбу испарина. Сказать, что он был в ужасе, — значит не сказать ничего. «Ноги моей больше здесь не будет, — заявил он. — Хватит с меня одного наркотика. Двух мне не вынести». И он был совершенно прав, — продолжал Зеффер. — Эта комната — действительно наркотик. Мощный наркотик. Она порабощает плоть, наделяя человека силой и красотой. Она порабощает дух, даруя ему видения, которые кажутся более реальными, чем сама реальность. Она порабощает душу, потому что тот, кто хоть раз здесь побывал, не желает уже никаких иных радостей. Тот, кто здесь побывал, забывает, что такое молитва. Забывает, что такое смех. Забывает о своих друзьях, об идеалах, стремлениях. В вечных сумерках, которые здесь царят, все это кажется таким незначительным. И, выходя в большой мир, человек думает лишь о том мире, что скрывается в стенах волшебной комнаты. И мечтает вновь попасть туда.
Тэмми снова недоуменно покачала головой. Она оставила всякие попытки объяснить услышанное с точки зрения здравого смысла. Рассудок ее признал свое полное бессилие.
— Теперь ты поняла, почему тебе следует бежать отсюда и забыть про Тодда? Он видел комнату. Катя увела его именно туда.
— Вы уверены?
— Сейчас он там, — кивнул Зеффер. — Ручаюсь, это так. А куда еще она могла его увести?
Женщина вскочила из-за стола. Еда определенно пошла ей на пользу. Хотя голова по-прежнему слегка кружилась, сил у Тэмми, несомненно, прибавилось.
— Ты, конечно, можешь принести себя в жертву, но, по-моему, в этом нет ничего героического, — изрек Зеффер. — К тому же Тодд наверняка не стал бы жертвовать собой ради тебя.
— Я это прекрасно знаю.
Зеффер вслед за ней подошел к дверям кухни.
— Раз так, значит, подумай о себе. Беги, пока есть возможность. Прошу тебя, Тэмми, не теряй времени. Я выведу тебя из каньона, и ты вернешься домой.
— Домой, — эхом повторила Тэмми.
Это слово показалось ей пустым и бессмысленным. После того, что произошло, у нее не осталось дома. А если и остался, это был совсем не тот дом, что прежде. Арни, маленький домик в Сакраменто… Сама мысль о том, чтобы вернуться туда, казалась ей невыносимой.
— Я должна найти Тодда, — заявила она. — Найти во что бы то ни стало. Именно за этим я сюда и явилась.
И, не оглядываясь на Зеффера, женщина выскочила из кухни и побежала к лестнице. Вслед ей летел встревоженный голос Виллема. Несомненно, старик хотел переубедить ее или рассказать новую невероятную историю. Но Тэмми было не до него; она торопливо устремилась вниз по ступенькам.
Глава 3
Катя продолжала свой рассказ:
«Жизнь моя не стоит ничего», — ответил герцог супруге дьявола.
Отважный воин, предводитель армий, некогда возглавлявший крестовые походы против неверных, он видел, что жизнь его подошла к концу. И что привело его к краю гибели? Нелепая ошибка. Жалкое существо, которое он принял за козла и умертвил.
«Это была случайность! — повторил герцог. Ярость, вызванная сознанием несправедливости происходящего, одержала в нем верх над всеми прочими чувствами. — Я хочу, чтобы меня выслушал иной, высший судья».
«Ты говоришь о моем супруге?» — осведомилась Лилит.
Герцог бросил на нее презрительный взгляд. Ужас, владевший им, был так глубок, что, как ни удивительно, придал Гоге мужества.
«Я говорю о Господе, — произнес он. — О том, кто взирает на нас с небес».
«Ты в этом уверен? — усмехнулась Лилит. — В том, что он по-прежнему на небесах? Что до меня, я видела Его всего один раз — в день, когда Он меня создал. И с тех пор Он более не являет нам своего лика. Ты в Стране дьявола, Гога. Здесь повелевает Люцифер, мой супруг. А в его отсутствие бразды правления принадлежат мне. Сомневаюсь, что Господь, на которого ты так рассчитываешь, протянет руку, дабы спасти твою душу».
«Значит, я спасусь бегством», — ответил Гога.
«Ты видел, что случилось с твоим товарищем. Прежде чем ты успеешь вскочить в седло, тебя ждет такой же удел. Тебе придется валяться у меня в ногах, заливаясь слезами».
Гога был отнюдь не глуп. Он понял, что спорить с этой женщиной не имеет смысла. Страшная смерть охотника, попытавшегося бежать, все еще стояла у него перед глазами, и он не сомневался, что Лилит выполнит свою угрозу. Все, что ему оставалось, — уповать на ее милосердие.
Герцог опустился на колени, принял самую что ни на есть смиренную позу и взмолился:
«Пожалуйста, милостивая госпожа, не откажись меня выслушать».
«Я слушаю тебя».
«Мне ведомо, что такое потерять ребенка. Чума отняла у меня шестерых детей и горячо любимую жену. Я знаю, что стал невольной причиной твоих страданий, и горько сожалею об этом. Но сделанного не исправишь. Да, я совершил ошибку, в которой буду раскаиваться до конца дней своих. Но поверь, я не имел злого умысла. Знай я, что эти земли принадлежат твоему супругу, я никогда не посмел бы здесь охотиться».
Лилит устремила на него пронзительный взор, словно пыталась понять, насколько искренни его слова.
«Но охота здесь доставляла тебе удовольствие, — наконец изрекла она — Так знай же, отныне ты и твои люди будете охотиться тут вечно. Это доставит мне удовольствие».
И, сопровождая ее слова, из разверстой пасти ада вновь вырвалось раскаленное дыхание. Волосы Лилит обвились вокруг ее обнаженного тела, а несколько жестких, как железо, прядей оцарапали лицо Гоги.
«Садитесь на коней, охотники, — приказала Лилит. — Вас ожидает любимая забава. В чащах бродят дикие вепри. На ветвях распевают птицы. Вы можете убивать их сколько угодно. Никто не будет чинить вам препятствий».
Герцог внимал ее словам, не доверяя собственным ушам. Неужели после всего, что случилось, она оказалась столь милостива к нему и его людям? Полагая, что, воззвав к снисходительности Лилит, он добился цели, Гога поднялся с колен и поблагодарил ее.
«Очень любезно с твоей стороны пригласить меня поохотиться на принадлежавших твоему супругу землях, — сказал он. — Возможно, когда-нибудь я воспользуюсь вашим приглашением. Но сегодня мне не до охоты. На сердце у меня слишком тяжело…»
«Иначе и быть не может», — кивнула женщина.
«Поэтому, я полагаю, нам лучше будет вернуться в крепость и…»
«Нет, — возразила она и вскинула руку. — Ты никогда не вернешься в крепость. Ты будешь охотиться».
«Но я не могу, милостивая госпожа. Поверь мне, я не в состоянии».
«Ты не понял меня, — проронила она, слегка покачав головой, у тебя нет выбора. Отныне ты будешь охотиться вечно. Точнее, до тех пор, пока не найдешь моего сына и не принесешь его мне».
«Но как я могу сделать это?»
«Ты найдешь его во второй раз».
И она указала на труп ребенка-козла, лежавший в луже остывшей крови. Волосы ее вновь коснулись окоченевшего тела, лаская его грудь, живот, конечности. К великому удивлению герцога, мертвый ребенок ответил на ласку матери. Из уст его вырвалось слабое дыхание, а пенис — чрезмерно крупный для его возраста — поднялся и напрягся.
«Выдерни свой меч», — приказала Лилит, обращаясь к герцогу.
Но зрелище дьявольского воскресения из мертвых так потрясло герцога, что ноги его словно приросли к земле. При всем своем мужестве он едва не намочил штаны.
«Все вы, мужчины, одинаковы, — пренебрежительно бросила Лилит. — Вонзаете меч без колебания, а когда дело доходит до того, чтобы его вытащить, у вас словно руки отсыхают».
И, омочив босые ноги в крови собственного сына, она взялась за рукоять меча. Почувствовав это, мальчик открыл глаза. Потом он медленно поднял руки и схватился за острое лезвие ладонями, словно пытаясь помешать матери извлечь меч наружу. Однако она решительно потянула за рукоять.
«Потише, мама, — попросил мальчик-козел, и в голосе его послышались сладострастные нотки. — Ты причиняешь мне боль».
«Тебе больно, дитя мое?» — нежно переспросила Лилит, поворачивая лезвие в ране, словно хотела усилить причиняемые сыну страдания. Он откинул голову, по-прежнему глядя на мать из-под полуопущенных век. Губы его приоткрылись, обнажая мелкие острые зубы.
«А так? — осведомилась она, поворачивая лезвие в другую сторону. — Это причиняет тебе невыносимую муку, не так ли, дорогой мой мальчик?»
«Да, мама».
Лилит вновь повернула меч в ране.
«А так?»
Мальчик не мог больше выдержать. Издав шипящий звук, он выпустил несколько зарядов спермы. Запах ее был таким едким, что у герцога защипало глаза. Лилит подождала, пока сын ее извергнет всю сперму, и одним движением выдернула меч.
Мальчик-козел растянулся на пропитанной кровью земле. На лице его застыло блаженство.
«Благодарю тебя, мама», — произнес он.
Герцог с удивлением увидел, как зияющая рана на животе мальчика мгновенно затянулась — словно чьи-то ловкие, проворные пальцы зашили ее невидимыми нитями. То же самое произошло с ранами на ладонях, которые монстр причинил себе, схватившись за лезвие. Не прошло и полминуты, а ребенок-козел вновь был цел и невредим…
— Но если ребенок не умер, почему герцога обвинили в убийстве? — подал голос Тодд.
— Так или иначе, герцог совершил преступление, — пожала плечами Катя. — Разумеется, сын дьявола бессмертен. Но герцог посягнул на его жизнь и должен был понести наказание за это.
Пикетт вновь взглянул на лесные заросли, в которых исчезли герцог и его свита. Он вспомнил, какой надеждой осветились изможденные лица охотников, когда они услышали детский плач. Теперь он понял, в чем дело. Неудивительно, что они в мгновение ока сорвались с места. Они по-прежнему надеялись отыскать мальчика и вырваться из Страны дьявола.
Внезапно на Тодда накатил острый приступ клаустрофобии. Теперь он чувствовал, что его окружает вовсе не бескрайний пейзаж, как это казалось вначале. Он очутился в тюрьме и должен был отсюда освободиться. Пикетт судорожно осматривался по сторонам в поисках выхода — пусть даже самой крошечной щели, позволяющей вырваться из этого иллюзорного мира. Но выхода не было. Перед ним расстилались леса, моря и долины, над ним сияли высокие небеса — и все же он ощущал себя запертым в тесной камере.
Ладони его увлажнились, а сердце лихорадочно заколотилось.
— Где дверь? — выдохнул он.
— Ты хочешь уйти? — с недоумением спросила Катя. — Прямо сейчас?
— Да, прямо сейчас.
— Но то, что я рассказала, — всего лишь легенда.
— Какая уж там легенда! Я только что видел герцога собственными глазами. И ты тоже.
— Это не более чем игра, — пояснила Катя, снисходительно пожимая плечами. — Успокойся. Тебе нечего бояться. Никто и ничто не причинит нам вреда. Я бывала здесь сотни раз и, как видишь, жива и здорова.
— Значит, ты и раньше видела герцога и его людей?
— Да, порой мне доводилось его увидеть. Правда, не так близко, как сегодня. Но они всегда охотились.
— Тогда ответь мне: почему они всегда охотились? Почему здесь всегда солнечное затмение?
— Не знаю. Почему всякий раз, когда крутят фильм с твоим участием, ты делаешь одно и то же?
— Значит, всякий раз, когда ты приходишь сюда, все повторяется в точности как в кино?
— Нет, не в точности. Но солнце здесь всегда на три четверти закрыто луной. И деревья, скалы… даже корабли там, вдали, — указала Катя рукой в сторону моря, — все остается неизменным. И корабли никогда не уходят далеко в море. И никогда не приближаются к берегу.
— Значит, это не похоже на кино, — заметил Том. — Судя по всему, время здесь остановилось. Оно словно заморожено.
Катя кивнула.
— Думаю, так оно и есть. Время здесь замуровано в четырех стенах.
— Но я не вижу никаких стен.
— Однако они окружают нас, — возразила Катя. — Все дело в том, куда смотреть. И как смотреть. Поверь мне на слово.
— Если хочешь, чтобы я тебе доверял, уведи меня отсюда, — попросил Тодд.
— По-моему, тебе здесь нравилось.
— Мне перестало здесь нравиться, — заявил Тодд и вцепился в Катину руку. — Пошли, — умоляюще повторил он. — Я хочу отсюда вырваться.
Хозяйка резко стряхнула его руку.
— Не смей меня хватать, — с неожиданной злобой прошипела она. — Я этого не люблю. — И Катя указала куда-то ему за спину. — Если хочешь уйти — вон она, дверь.
Тодд оглянулся, однако не увидел никаких признаков выхода. Его по-прежнему со всех сторон окружала Страна дьявола.
К тому же ситуация принимала еще более неприятный оборот: до слуха Тодда вновь донесся далекий топот копыт.
— О господи…
Бросив взгляд в сторону леса, Тодд увидел, как к ним мчатся герцог и его люди. Судя по всему, вожделенное дитя вновь ускользнуло от них.
— Они возвращаются и сейчас снова примутся за нас, — прошептал Тодд. — Катя, ты меня слышишь? Мы должны немедленно отсюда выбраться.
Катя тоже видела всадников, но, похоже, не испытывала ни малейшего страха. Она наблюдала за их приближением, не двигаясь с места. Тодд тем временем устремился к двери, точнее туда, где, по заверению Кати, должна была находиться дверь. Но напрасно он обшаривал глазами пространство в поисках хоть чего-то, говорившего о наличии двери, — ручки, замочной скважины, уголка косяка. Выхода не было.
Тодд упорно брел по каменистой земле, вытянув перед собой руки. Однако стоило ему сделать несколько шагов, воздух внезапно затвердел, и руки уперлись в холодную, жесткую плитку. И как только это произошло, иллюзия исчезла. Том не мог поверить, что так долго находился в ее власти. То, что мгновение назад казалось очевидной реальностью, превратилось в обман — перед ним была всего лишь стена, покрытая старинной, искусно расписанной изразцовой плиткой. Неужели собственные глаза ввели его в столь глубокое заблуждение?
Обернувшись, чтобы позвать Катю, Том увидел, что ее по-прежнему окружает иллюзорный мир: по бескрайней долине несутся всадники, вдали темнеет лес, с небес изливается рассеянный свет затененного луной солнца. «Все это обман, обман, обман», — несколько раз повторил про себя Том. Но раскинувшемуся перед ним миру не было дела до его слов. Пикетт понял, что ему не справиться с наваждением, и счел за благо отвернуться к стене. Руки его по-прежнему ощущали холодок гладких изразцов. Но где, спрашивается, могла быть дверь?
— Она справа или слева? — крикнул он, обращаясь к Кате.
— Что?
— Дверь! Справа или слева?
Катя нехотя отвела глаза от всадников и взглянула на стену, за которую цеплялся Тодд.
— Слева, — невозмутимо бросила она.
— Поспеши, иначе…
— Им опять не удалось найти сына дьявола.
— Плевать на них!
Если Катя пыталась поразить его своим бесстрашием, ее усилия пропали втуне. Все, что ей удалось, — вывести Тодда из себя. Она показала ему эту комнату, показала здешние чудеса. А теперь с него хватит. Пришло время уносить отсюда ноги.
— Идем! — крикнул Пикетт.
Не получив ответа, Тодд осторожно сделал шаг влево, потом еще один. При этом он не отрывал рук от стены, словно боялся, что комната выкинет какой-нибудь новый фокус. Ему казалось, пока он ощущает ладонями успокоительную прочность изразцовых плиток, никакие чары не смогут разуверить его в том, что перед ним — всего лишь расписные стены. Сделав три или четыре шага, Пикетт нащупал рукой дверной косяк. Из груди его невольно вырвался вздох облегчения. Ему удалось-таки найти выход! Тодд провел рукой по двери — она тоже была сплошь выложена плитками, чтобы не нарушать иллюзию. Тодд нащупал ручку, попытался ее повернуть…
Как раз в этот момент Тэмми добралась наконец до двери и тоже повернула ручку, но с другой стороны.
— О господи, — пробормотал Тодд. — Заперто.
— Это вы, Тодд? Вы меня слышите?
— Слышу. А кто вы такая?
— Тэмми. Тэмми Лоупер. Вы пытаетесь повернуть ручку?
— Да.
— Пока оставьте ее в покое. Дайте мне попробовать.
Тодд подчинился. Тэмми повернула ручку. Прежде чем распахнуть дверь, она оглянулась на Зеффера. Он по-прежнему стоял на лестнице пролетом выше и сосредоточенно смотрел в окно.
— Мертвецы, — донесся до Тэмми его приглушенный голос.
— Мертвецы? Где?
— Повсюду. Никогда прежде я не видел их так близко. Они знают, что люди входят в комнату и выходят из нее, и это их тревожит.
— Но я должна открыть дверь. Ведь там Тодд.
— Ты уверена, что это действительно Тодд?
— Уверена. Это Тодд, и никто другой.
Услышав свое имя, Пикетт нетерпеливо закричал:
— Это я, я! И тут со мной Катя. Открывайте наконец эту чертову дверь!
Руки у Тэмми тряслись, ладони взмокли от пота. Ей никак не удавалось совладать с ручкой.
— Ничего не получается. Попробуйте теперь вы, — крикнула она.
Тодд принялся сражаться с дверью, но то, что казалось самой легкой частью освобождения — простой поворот дверной ручки, — неожиданно превратилось в неодолимое препятствие. Создавалось впечатление, что комната не желает отпускать своего пленника, что она стремится задержать его как можно дольше, ибо каждое мгновение, проведенное здесь, усиливало ее магическое воздействие, ее власть.
Тодд беспомощно оглянулся. Катя стояла, устремив взгляд в небо; поза ее свидетельствовала о покое и невозмутимости, словно красота этого поразительного мира поглотила ее полностью. На мгновение он представил ее обнаженное тело, омываемое призрачным небесным свечением, но тут же оборвал собственные фантазии. Несомненно, все это происки комнаты, которая хочет удержать его всеми возможными способами. Наверняка это дьявольское место способно насылать тысячи видений — сексуальных, мистических, кровавых.
Тодд крепко зажмурил глаза, надеясь таким образом защититься от соблазнов Страны дьявола, и прижался лбом к двери. Плитки, казалось, тоже покрылись прохладной испариной, словно были живыми.
— Тэмми! — окликнул Тодд — Вы все еще здесь?
— Да.
— Когда я досчитаю до трех, толкните дверь изо всех сил. Понятно?
— Понятно.
— Отлично. Готовы?
— Готова.
— Раз. Два. Три!
Одновременно Тэмми налегла на дверь всем телом, а Тодд потянул ручку к себе. Когда дверь распахнулась, перед глазами Пикетта предстало не слишком привлекательное зрелище. Стоявшая за дверью женщина выглядела так, словно только что выдержала несколько раундов против боксера-тяжеловеса. Ее лицо, руки и шею покрывали глубокие ссадины, волосы растрепались, одежда пребывала в весьма плачевном состоянии. В довершение ко всему на лице ее застыл испуг.
Однако Тодд узнал ее в ту же секунду. Перед ним стояла дамочка по имени Тэмми Лоупер, лидер его фэн-клуба. Да, не кто иная, как Тэмми! Совершенно непонятно, откуда она здесь взялась. Впрочем, наплевать. Слава богу, что она здесь.
— Я думала, с вами случилось что-то ужасное, — сказала миссис Лоупер.
— Возможно, главные неприятности еще впереди, — усмехнулся Тодд.
Топот копыт за его спиной с каждой секундой становился все громче. Обернувшись, Пикетт опять позвал Катю.
— Скорее! Скорее!
Вновь взглянув на Тэмми, он понял, что открывшееся за дверью зрелище потрясло ее до глубины души, хотя ее рассудок наверняка изо всех сил противился этому. Глаза Тэмми округлились от изумления, рот приоткрылся.
— Так вот как все это выглядит, — прошептала она.
— Да, вот так все это выглядит, — эхом повторил Тодд. Тэмми бросила торопливый взгляд на сутулого пожилого мужчину, стоявшего на лестнице. Судя по его виду, этот человек был буквально парализован страхом. Однако в отличие от Тэмми, чье изумленное лицо недвусмысленно говорило о том, что она видит все это в первый раз, спутник ее, несомненно, был хорошо знаком со скрытым за дверью миром. Не вызывало сомнений и то, что больше всего он сейчас хотел повернуться и броситься наутек.
До Тодда донесся Катин голос; она звала незнакомца по имени.
— Зеффер, — окликнула женщина, и голос ее приковал стоявшего на лестнице мужчину к месту.
— Катя… — пролепетал он, понурив голову.
Хозяйка подошла к двери, бесцеремонно оттолкнув Тодда, переступила через порог и обвиняюще вытянула руку в сторону Зеффера.
— Я велела тебе никогда сюда не возвращаться! — процедила она. — Разве не так?
Тот испуганно вздрогнул, хотя трудно было поверить, что хрупкая Катя представляет для столь крупного мужчины серьезную угрозу.
Хозяйка поманила его пальцем.
— Иди сюда! — рявкнула она. — Иди сюда, старый ты кусок дерьма! Ты что, оглох?
Прежде чем Зеффер выполнил приказ, Тэмми решила вступиться за своего нового друга.
— Он ни в чем не виноват, — выпалила она. — Это я попросила его привести меня сюда.
Катя бросила на нее взгляд, полный невыразимого презрения. Она ясно давала понять, что Тэмми, по ее мнению, не способна изречь ничего, достойного внимания.
— Не знаю, кто вы такая, — процедила Катя, — но в любом случае не суйтесь не в свое дело.
И, оттолкнув Тэмми с дороги, она протянула руку, чтобы схватить Зеффера. Тот, хоть и спустился послушно по ступенькам, все-таки попытался увернуться. Однако попытка оказалась тщетной; Катя поймала его за шиворот и несколько раз крепко ударила кулаком по спине. При этом она приговаривала:
— Тебе было сказано не соваться сюда, так куда же ты лезешь?
Катя почти не прикладывала усилий, однако удары получались тяжеловесными. У Зеффера перехватило дух, а она все била и била его по спине, не давая отдышаться; бедняга слабел на глазах. Тэмми наблюдала за экзекуцией, оцепенев от страха, но не вмешивалась, поскольку опасалась навредить Виллему. Однако ни Тодд, ни избиваемый Зеффер не поглощали ее внимания полностью. Простиравшийся за дверью мир неодолимо приковывал взгляд Тэмми. То был изумительный мир. Хотя Зеффер предупредил ее, что все это не более чем иллюзия, и взор ее, и душа были очарованы открывшимся перед ней зрелищем: лесистыми холмами, скалами, поросшими колючим кустарником, поблескивавшим вдалеке морем. Все это казалось таким реальным, таким убедительным и прекрасным.
«А это что за тварь?» — с недоумением спросила себя Тэмми.
Какая-то странная, покрытая перьями ящерица с ярким желто-черным гребнем мелькнула на одной из скал и исчезла за камнями.
Потом неведомое создание выскочило вновь и замерло; казалось, взгляд неподвижных глаз был устремлен прямо на Тэмми. Она тоже не отрываясь смотрела на чудовище — нечто подобное ей доводилось прежде видеть на средневековых гравюрах, изображающих монстров.
Потом женщина оглянулась на Зеффера. Он по-прежнему безвольно мотался в безжалостных руках Кати.
Открытая дверь неодолимо манила Тэмми; она не видела причин, мешавших ей переступить через порог — пусть всего на несколько секунд, — и получше рассмотреть удивительный пейзаж и диковинных животных. В конце концов, она надежно защищена против пленительных обманов этого мира. Она знает, что все это — лишь красивая ложь. Следует помнить об этом, и тогда все ухищрения комнаты не причинят ей вреда.
Лишь Тодд был реальным в этом призрачном мире, и она направилась прямиком к нему, ступая по пыльной земле, по высокой, колеблемой ветром траве. Стоило Тэмми сделать первый шаг, как пернатая ящерица, опустив гребень, шмыгнула в щель меж двумя валунами и исчезла. Однако Тодда, судя по всему, ничуть не интересовали животные. Взор его был прикован к всадникам, которые двигались со стороны темневшего на горизонте леса и с каждым мгновением приближались. Они мчались на большой скорости, и копыта их лошадей вздымали клубы пыли. «Неужели эти люди — тоже иллюзия?» — удивилась про себя Тэмми. Но хотя этот вопрос чрезвычайно занимал ее, она отнюдь не горела желанием на собственном опыте убедиться в реальности или призрачности всадников.
Между тем с каждой секундой, проведенной Тэмми в иллюзорном мире, комната подчиняла ее своей власти; женщина чувствовала, как ее сомнения рассеиваются. Она физически ощущала, как некая неведомая сила проникает внутрь ее существа не только через глаза, но и сквозь поры кожи. Голова Тэмми закружилась, словно она один за другим осушила несколько бокалов вина.
Но это ощущение отнюдь не было неприятным — особенно по сравнению с волнениями и страхом, что терзали ее в предшествовавшие несколько часов. Как ни странно, войдя в комнату, Тэмми обрела покой; казалось, комната видела ее насквозь, со всеми ошибками и обидами, и готова была стереть даже память о былых обидах. Красота окружающего мира заставила женщину забыть обо всем, и теперь ей больше всего хотелось поверить в подлинность этой красоты.
— Тэмми, — донесся до нее голос Зеффера.
Голос был слабый, неуверенный, и неудивительно, что Тэмми оставила призыв без внимания. Она даже не посмотрела в ту сторону. Взор ее жадно блуждал по раскинувшейся перед ней картине — деревьям, скалам, дороге, всадникам.
Скоро, совсем скоро дорога, по которой мчатся всадники, сделает резкий поворот, и они поскачут прямо на Тэмми. Любопытно, думала она, будет увидеть их в новом ракурсе.
С усилием отведя глаза от всадников, женщина оглянулась. Выход оказался совсем близко, всего в нескольких ярдах от нее. Но она лишь равнодушно скользнула взглядом по двери, не успев даже рассмотреть, что делается в коридоре. Все происходящее за пределами комнаты казалось ей далеким и незначительным.
Тэмми вновь вперила взор во всадников. Они уже миновали поворот и теперь с бешеной скоростью летели прямо к тому месту, где стояли Тэмми и Тодд. Никогда прежде глазам ее не представало столь диковинное зрелище. С каждой секундой скачущие становились больше и объемнее, словно ожившая иллюстрация из книги. Окружающий пейзаж то удалялся, то приближался, словно выталкивая всадников вперед, а земля под копытами лошадей откатывалась, подобно волне отлива. Необъяснимая, загадочная красота этого движения окончательно пленила Тэмми. Она уже не слышала голоса Зеффера, не думала о собственной безопасности; теперь она была зрительницей невероятно увлекательного фильма, зрительницей, которая в любую секунду могла превратиться в участницу действия. Вдруг она ощутила на себе взгляд Тодда.
— Надо уходить, — произнес он.
Земля под ногами сотрясалась от ударов копыт. Не прошло и полминуты, как Тодд и Тэмми оказались у двери.
— Пошли, — приказал он.
— Да, — пробормотала женщина, — сейчас.
Однако она словно приросла к месту. Лишь когда Тодд схватил ее за рукав и потащил к двери, Тэмми неохотно повиновалась. Взгляд ее, полный изумления, по-прежнему был устремлен назад, в тот мир, который ей приходилось покинуть.
— Я глазам своим не верю, — прошептала она.
— Эти люди настоящие. Поверь мне на слово, — заявил Тодд. — И они способны причинить вам вред.
Они были уже у самого порога, и Тэмми покорно позволила Тодду вытащить себя в коридор. Легкость, с которой комната завладела всем ее вниманием, всеми ее помыслами, поразила женщину.
И даже теперь оставшаяся за дверью картина неодолимо притягивала ее взгляд. Наконец, сделав над собой усилие, она повернула голову и отыскала глазами Зеффера.
Учиненная Катей расправа между тем продолжалась. Зеффер стоял на коленях в нескольких ярдах от двери, даже не пытаясь защититься от града ударов.
— Я ведь предупреждала тебя, правда? — сквозь зубы цедила Катя, отвешивая Зефферу очередную затрещину. — Я ведь сказала тебе, чтобы ты никогда больше не смел появляться в этом доме! Никогда больше! Ты что, меня не понял?
— Прости, — пролепетал Зеффер, виновато склонив голову. — Я всего лишь привел…
— Мне плевать, кого ты привел. Этот дом для тебя — запретная территория.
— Да… я знаю.
Однако готовность, с которой Зеффер признавал свою вину, ничуть не умилостивила Катю. Напротив, его покорность, казалось, лишь сильнее распаляла ее гнев, и удары, которыми она его осыпала, становились все тяжелее.
— Ты мне отвратителен, — прошипела она.
Биллем скорчился, словно хотел превратиться в крошечный, незаметный комок. Катя с размаху пнула его ногой, и он упал. Но и этого ей показалось мало, и она приготовилась к новому удару, на этот раз целясь в лицо. И тут Тэмми издала громкий возмущенный вопль:
— Оставь его в покое!
Катя медленно повернулась к ней.
— Что?
— Ты меня прекрасно слышала. Оставь его в покое.
Выражение надменного презрения исказило Катины изящные черты. Щеки ее полыхали, грудь тяжело вздымалась.
— В своем собственном доме я делаю все, что мне угодно, — проронила она, изогнув губу, — и не позволю всяким жирным уродливым шлюхам меня учить.
Тэмми кое-что знала про Катю Люпи; ей довелось уже выслушать несколько жутких рассказов про эту женщину. Однако, увидев, как избитый в кровь Зеффер валяется на полу, услышав оскорбительные слова Кати, Тэмми так разозлилась, что позабыла обо всех своих страхах. Она позабыла даже о Стране дьявола, во власти которой находилась минуту назад.
Метнувшись к Кате, Тэмми изо всех сил толкнула ее в грудь. Хозяйка явно не собиралась терпеть подобное обращение и набросилась на Тэмми точно фурия.
— Как ты посмела меня коснуться, мерзкая толстуха! — издала она пронзительный визг и ударила Тэмми тыльной стороной ладони — умело, сокрушительно.
Тэмми покачнулась, ощущая во рту металлический привкус крови. В глазах потемнело, и несколько мучительных мгновений ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание. Собрав в кулак всю свою волю, Тэмми приказала себе не сдаваться. Нет, ее не свалить одним ударом, пусть даже нанесенным с нечеловеческой силой.
Тэмми протянула руку в поисках опоры и нащупала дверной косяк. Схватившись за него, она сразу вспомнила пленительную красоту Страны дьявола и бросила быстрый взгляд через плечо. Однако комната уже утратила власть над ней. Иллюзия рассеялась. Теперь взгляд женщины натыкался лишь на стены, покрытые изразцами. Она видела лес, скалы и реки, нарисованные на плитках, но изображения были вовсе не так искусны, чтобы принять их за реальность. Реальным оставался лишь Тодд, по-прежнему мешкавший у порога. По всей видимости, он увидел нечто, скрытое от глаз Тэмми, потому что перескочил через порог с внезапной резвостью, подобно человеку, гонимому страшным преследователем. Схватившись за ручку двери, он попытался ее захлопнуть, однако Катя, заметив это, моментально подскочила и уперлась в дверь ногой.
— Не закрывайте! — крикнула она.
Тодд повиновался и выпустил ручку. Дверь, ударив Катю по ноге, распахнулась вновь.
Тэмми с новой силой ощутила магическое воздействие комнаты. Она снова вдохнула прохладу сумеречного воздуха, увидела четырех всадников, скачущих по дороге прямиком к дверям.
Предводитель — Тэмми догадалась, что это герцог, — натянул поводья, приостанавливая своего скакуна. Лошадь испуганно заржала, словно примитивное животное сознание не в состоянии было осмыслить представшую взору картину. Она резко остановилась, вздымая клубы пыли. Гога спрыгнул на землю, выкрикнул несколько непонятных слов, обращаясь к своим людям, которые тоже придержали коней и спешились. До слуха Тэмми донесся встревоженный шепот, пронесшийся между охотниками; наверное, они, подобно лошадям, были совершенно сбиты с толку, увидев открытую дверь и коридор за ней. Растерянность, однако же, не помешала им выполнить волю своего господина. Обнажив мечи, они вслед за герцогом покорно направились к двери. К этому времени Тэмми опомнилась и, схватив Тодда за руку, потянула его прочь от порога.
— Идемте скорей, — взмолилась она.
Пикетт бросил на нее недоуменный взгляд. Разумеется, Тэмми до мельчайших подробностей изучила лицо своего кумира и знала все присущие ему выражения. Но никогда прежде женщина не видела его в подобном состоянии. На висках Тодда судорожно пульсировали вздувшиеся жилы, нижняя губа отвисла, а взгляд налитых кровью глаз словно застыл.
Она еще раз потянула Пикетта за руку, надеясь вывести из оцепенения. За его спиной она видела герцога Гогу со свитой — спешившиеся охотники шли к двери, и по мере того, как они приближались к порогу, шаги их становились все осторожнее. Катя, помешав захлопнуть дверь, отступила в сторону, и теперь ближе всех к порогу находился Тодд. Расстояние, отделявшее его от охотников, было столь ничтожным, что, будь на то желание герцога, он мог бы прикончить Тодда одним ударом меча.
Однако Гога не сделал этого. Не решаясь подойти к двери вплотную, он рассматривал ее с испугом и подозрением. Хотя горевшие в коридоре лампы были не в состоянии осветить мир, существовавший по ту сторону двери, Тэмми отчетливо видела лицо герцога: его резкие угловатые черты, длинную холеную бороду, черную с проседью, его темные глаза под тяжелыми веками. Он был далеко не так красив, как Тодд в свои лучшие годы, но при этом наделен внушительностью, которая не имела ничего общего с легковесным обаянием вскормленного кукурузными хлопьями актера. Без сомнения, на совести герцога лежало немало всякого рода кровавых деяний — в том мире, где он жил, убийство являлось обыденностью. И все же теперь миссис Лоупер, охваченная внезапным помрачением сознания, охотно предпочла бы это суровое выразительное лицо смазливой физиономии Тодда.
Если она когда-нибудь и была влюблена в Тодда Пикетта — а надо признать, что чувство, которое она к нему питала, имело много общего с влюбленностью, — в это мгновение Тэмми излечилась. По сравнению с лицом герцога Гоги лицо ее кумира выглядело каким-то невзрачным.
Однако это вовсе не означало, что она не желала спасти Тодда от этой комнаты, от этого злополучного дома и его обитателей — и в первую очередь от опасной женщины по имени Катя. И Тэмми вновь вцепилась в его руку и закричала, умоляя Пикетта отойти от двери. На этот раз ее слова, судя по всему, достигли его ушей.
Тодд сделал несколько шагов в сторону, а Катя меж тем схватила Зеффера за волосы и заставила подняться. Тэмми, охваченная беспокойством за Тодда, совсем позабыла о Виллеме. А тот ничего не делал для собственного спасения. Он смиренно позволял женщине, которую обожал, вытворять с ним все, что ей заблагорассудится; с той же самой нечеловеческой силой, воздействие которой Тэмми недавно ощутила на себе, Катя швырнула Зеффера в открытую дверь.
Герцог и его люди поджидали жертву с мечами наготове.
Очутившись по ту сторону двери, Зеффер поднял руки, пытаясь защититься от направленных на него клинков. Возможно, герцог принял этот безобидный жест за проявление агрессии, а возможно, рука его давно зудела от желания нанести удар — этого Тэмми не дано было знать. Так или иначе, меч со свистом описал дугу и рассек до мяса правую руку Зеффера, лишив его четырех пальцев и половины пятого. Из ран хлынули потоки крови, и Зеффер испустил пронзительный крик, полный боли, недоумения и ужаса. Несколько мгновений он смотрел на изувеченную руку, потом повернулся к своему мучителю спиной и заковылял к двери.
В это самое мгновение Зеффер поднял голову и встретился глазами с Тэмми. Однако они глядели друг на друга не более секунды. Герцог Гога с легкостью догнал Зеффера и вонзил меч ему в спину. Клинок с отвратительным хрустом разломал кости, и окровавленный его конец показался из груди несчастного. Но Зеффер, покачнувшись, все же протянул оставшуюся невредимой руку и вцепился в дверной косяк. Он по-прежнему не сводил глаз с Тэмми, словно черпал в ее взгляде силу и поддержку. Несколько томительных мгновений он, шатаясь, стоял на пороге; веки его бессильно опустились. Потом последним, героическим усилием воли Биллем слабо улыбнулся Тэмми и захлопнул дверь прямо перед ее носом.
Все это походило на внезапное пробуждение от кошмарного сна. Мгновение назад перед глазами Тэмми были искаженное болью лицо Зеффера, разъяренные охотники за его спиной, изливающее рассеянный тусклый свет небо. Секунду спустя жуткое видение исчезло; она вновь стояла в тесном коридоре, и рядом был Тодд.
Кровавая расправа над Зеффером на некоторое время завладела вниманием Кати. Она неотрывно смотрела на закрытую дверь, словно проникала взглядом сквозь нее и видела происходившую по ту сторону жестокую сцену.
Тэмми не стала ждать, пока Катя опомнится и решит разделаться с ними. Она бросилась к лестнице, волоча за собой Тодда.
— Господи Иисусе, — бормотала Тэмми. — Помоги нам, Господи Иисусе…
Поднявшись на пять ступенек, она оглянулась, однако Катя по-прежнему стояла неподвижно, уставившись на дверь.
«Интересно, о чем эта стерва сейчас думает? — недоумевала Тэмми. — Неужто она в ужасе спрашивает себя: „Что я натворила?“. Нет, такие бессердечные суки никогда не сожалеют о содеянном. Теперь, после смерти Зеффера, Катя останется в каньоне Холодных Сердец одна. Точнее, наедине с мертвецами. Не слишком-то приятная перспектива. Возможно, она все же раскаивается. Слегка».
Пока Катя предавалась раскаянию (если именно этим она занималась, стоя у закрытой двери), Тэмми упорно тащила Пикетта вверх по ступенькам.
Позади осталось шесть ступенек, затем семь, восемь, девять.
Теперь беглецы оказались на лестничной площадке, и, мельком глянув в окно, Тэмми увидела, что же так занимало Зеффера несколько минут назад: к стеклу прижимались лица мертвых обитателей каньона Холодных Сердец.
«Почему они не вломятся внутрь? — удивилась про себя Тэмми. — В конце концов, их ведь не назовешь бесплотными созданиями. Они обладают весом, силой. Если им так хочется проникнуть в дом, они вполне могут разбить стекло или разнести дверь в щепки. Почему же они не делают этого?»
В следующее мгновение вопрос этот улетучился из головы Тэмми, потому что снизу раздался возглас:
— Тодд!
Катя наконец стряхнула с себя оцепенение и бросилась в погоню. Теперь голос ее казался ласковым и требовательным одновременно. Он манил, неодолимо притягивал:
— Тодд, куда же ты?
Внутри у Тэмми все болезненно сжалось. Катя могла сотворить с ними все, что ей вздумается. Тодд находился во власти очарования этой женщины, и та прекрасно знала это — потому и пустила в ход такой неясный, слегка обиженный голосок маленькой девочки.
— Тодд! Подожди меня, дорогой.
Тэмми чувствовала: стоит ей выпустить руку Пикетта, он бросится навстречу Кате — и тогда он пропал. Катя не даст ему уйти. Она скорее убьет его, чем позволит добыче ускользнуть от нее вторично.
Чем тут могла помочь Тэмми? Лишь умоляюще прошептать на ухо Тодду:
— Не оглядывайтесь.
Пикетт бросил на нее жалобный взгляд. Тэмми даже показалось, что она держит за руку ребенка, а не взрослого мужчину.
— Мы не можем бросить ее здесь, — прошептал Тодд.
— Вспомните, что она только что сделала!
— Не слушай ее! — снова раздался голос Кати. По-детски наивные нотки в нем исчезли бесследно, теперь это был голос сирены, пленительный и мелодичный. — Она сама хочет заполучить тебя!
Пикетт нахмурился.
— Не бросай меня, Тодд, — пропела Катя и добавила с невыразимой нежностью: — Я не позволю тебе меня бросить!
— Вспомните, что она сделала несколько минут назад, — как заклинание, твердила Тэмми.
— Бедняга Зеффер был для нас помехой, — продолжала Катя. Тэмми чувствовала, что преследовательница приближается; голос ее перешел в сладострастный шепот:
— Я никогда не любила его, Тодд. Ты это знаешь. Он доставлял мне одни неприятности. Послушай. Ты ведь не уйдешь от меня с этой женщиной. С этой жирной коровой. Ты этого не хочешь. Взгляни на нее, а потом взгляни на меня. И сделай выбор.
Тэмми замерла, ожидая, что Тодд последует Катиному совету. Однако Пикетт по-прежнему упорно смотрел себе под ноги, на ступеньки; в данных обстоятельствах это можно было счесть маленькой победой. «Возможно, он все же сохранил остатки воли, — пронеслось в голове Тэмми. — Катя не успела всецело подчинить его себе».
Однако эта кровожадная сука не собиралась сдаваться.
— Тодд! — вновь позвала она, на этот раз беззаботно, словно между ними не произошло ничего особенного. — Ты не мог бы на секунду повернуться? Всего лишь на секунду! Я хочу увидеть твое лицо, прежде чем ты уйдешь. Согласись, я прошу немногого. Позволь мне взглянуть на тебя в последний раз. Я не вынесу, если ты уйдешь вот так. Прошу тебя… Тодд, я не вынесу.
«О господи, теперь эта хитрая тварь ударилась в слезы», — отметила про себя Тэмми. Она знала по собственному опыту, что поток слез, пущенный в нужный момент, способен творить чудеса. Ее сестра, например, чрезвычайно ловко управляла своими слезными кранами и с их помощью всегда добивалась желаемого.
— Прошу тебя, любовь моя…
Тэмми едва сама не поверила в искренность этих рыданий: жалобные всхлипывания Кати были так непритворны.
— Не уходи, не покидай меня. Я не смогу без тебя жить.
От входной двери их отделяли несколько шагов. Потом, выбравшись отсюда, им надо будет пробежать по садовой дорожке и выскочить на дорогу. Тэмми надеялась, что сила Кати не простирается за пределы дома. Когда-то этой женщине принадлежал весь каньон, но лучшая ее пора осталась далеко позади, и она давно утратила господство над ним. Теперь в каньоне хозяйничали призраки и животные, а также их отвратительные отродья.
Не выпуская руки Тодда, Тэмми бросилась через холл к тяжелой входной двери.
Вслед им неслись слезные призывы Кати, прерываемые страстными заверениями в любви. Она снова и снова молила Тодда повернуться и взглянуть на нее.
— Ведь ты не хочешь уходить, — стонала она. — Я знаю, не хочешь. Неужели ты уйдешь с ней, Тодд? Посмотри на нее. Не верю, что ты предпочтешь ее мне. Ты не можешь этого сделать.
Наконец Тэмми не выдержала.
— Тебе-то, суке, откуда известно, чего он хочет, а чего — нет? — прошипела она, поворачиваясь к преследовательнице.
— У нас с Тоддом родственные души, — всхлипнула Катя.
Тэмми с удовлетворением заметила, что глаза соперницы распухли и покраснели, а по щекам струятся черные от туши ручьи слез.
— Он и сам знает, что это правда, — продолжала Катя. — Мы оба много страдали. Правда, Тодд? Помнишь, ты как-то сказал, что я словно читаю твои мысли? А я ответила: это потому, что по сути мы с тобой едины. Неужели ты все позабыл?
— Не обращайте на нее внимания, — бормотала Тэмми. От вожделенной двери их теперь отделяло не более трех шагов.
Но Катя — видя, что добыча от нее ускользает, — пустила в ход последнее, самое сильное средство.
— Если ты выйдешь из этого дома, Тодд, между нами все кончено, — заявила она. — Ты меня понял? А если останешься — о дорогой мой, я знаю, ты останешься! — я стану твоей. Ты завладеешь мной безраздельно. Я отдамся тебе и телом, и душой. Но если ты уйдешь, для меня ты больше не существуешь. Ты потеряешь меня навсегда.
Наконец ее посулы достигли цели: Тодд остановился как вкопанный.
— Не слушайте ее, — отчаянно повторяла Тэмми. — Прошу, не слушайте.
— Ты знаешь, я говорю правду, — манил бархатный голос Кати. — Тебя ожидает блаженство.
И тут Пикетт сделал то, чего так боялась Тэмми: он обернулся. Катя стояла почти на самом верху лестницы; даже царившая в доме темнота не могла скрыть ее сверкающего взора. Глаза хозяйки мерцали во мраке, словно в каждом из них горело по мощной лампочке.
Теперь, заставив Тодда обернуться, она заговорила еще неяснее, еще ласковее. «Да, — подумала Тэмми, — у этой дамочки обширный репертуар, ничего не скажешь. Она способна в мгновение ока переходить от злобы к нежности, от угроз к мольбам, от слез к страсти. Интересно, что у нее еще имеется в запасе?»
— Я знаю, о чем ты думаешь сейчас, любовь моя… — пропела Катя.
«Понятно, — вздохнула Тэмми. — Следующий фокус — чтение мыслей на расстоянии».
— Ты думаешь, что за стенами этого дома тебя ждет жизнь. А я хочу запереть тебя в четырех стенах.
Тэмми была сбита с толку. Она не ожидала от соперницы подобных саморазоблачений.
— Ты хочешь вернуться в свой мир. В мир, где светят прожектора и работают камеры…
Пока Катя говорила, Тэмми приняла решение и выпустила руку Пикетта. Она сделала для него все, что могла. И если после того, что было, Тодд повернется и бросится в объятия этой мерзкой лгуньи, Тэмми бессильна ему помочь. Значит, он пропал.
Тэмми стремительно преодолела расстояние, отделявшее ее от двери, и потянула за резную ручку. Сначала дверь показалась ей невероятно тяжелой, но вдруг она распахнулась — легко, словно по волшебству. На пороге не было никаких призраков; в лицо Тэмми пахнуло свежим ночным воздухом, пропитанным сладким ароматом цветущего жасмина.
За спиной ее раздавался голос Кати.
— На самом деле в этом мире нет ничего, о чем стоит жалеть, Тодд, — убеждала она. — Ты понимаешь меня? Ровным счетом ничего, о чем стоит жалеть!
Прежде чем переступить порог, Тэмми оглянулась и встретилась с жалким, смущенным взглядом Тодда. Судя по всему, он пребывал в полном смятении.
— Не смотрите на меня так, — отрезала Тэмми. — Вы сами должны сделать выбор.
На лице Тодда мелькнуло обиженное выражение. Он явно ожидал от нее совсем других слов.
— Тодд, вы взрослый мужчина, — произнесла Тэмми. — Вы своими глазами видели, на что она способна. Если после всего этого вы хотите остаться с ней, значит, так тому и быть. Надеюсь, вы найдете свое счастье.
— Тодд… — зазывно протянула Катя.
Она выступила из мрака, как и всегда выбрав для этого наиболее удачный момент. Злобная бестия, только что избившая Зеффера и бросившая его на расправу Гоге, исчезла бесследно.
Теперь Катя казалась воплощением мягкой грусти, заботы и ласки. Подобно любящей матери, она ждала Тодда, распахнув объятия.
— Иди ко мне, — звала она.
Он слегка качнул головой, и сердце Тэмми болезненно сжалось.
Тодд уже поворачивался спиной к двери, когда где-то в глубине дома внезапно раздался оглушительный шум. Кто-то из обитателей Страны дьявола разбушевался в своем подвале; и хотя он был всего лишь рисунком на стене, ярости ему не приходилось занимать.
Для Тодда это явилось спасением. Услышав шум, он словно стряхнул с себя наваждение и, вместо того чтобы броситься в объятия Кати, начал задом пятиться к выходу.
— Знаешь что? — бросил он на ходу. — Все здешние чудеса меня достали. Извини, но я должен идти.
Катя, протянув руки, бросилась за ним. Глаза ее чуть не вылезали из орбит.
— Нет! — крикнула она. — Ты должен остаться! Я хочу, чтобы ты остался!
Для Пикетта это было уже слишком. Повернувшись к Кате спиной, он спотыкаясь побежал через холл.
— Наконец-то, — пробормотала Тэмми. Тодд судорожно вцепился в ее руку.
— Выведите меня отсюда, — прошептал он.
В этот раз в его голосе не звучало ни сожаления, ни колебаний. Не теряя времени, они выскочили за дверь и ринулись через сад. Тэмми с шумом захлопнула железные ворота. Она вовсе не думала, что закрытые ворота помешают Кате, этой взбесившейся стерве, броситься за ними в погоню. Просто ей хотелось показать всем обитателям каньона, что они вырвались-таки из этого чертова дома.
— Моя машина стоит на дороге, — сообщила она Тодду. Впрочем, в том, что это действительно так, Тэмми очень и очень сомневалась — ведь с тех пор, как она оставила машину, прошло целых три дня. И ключи, куда подевались ключи? Неужели они по-прежнему торчат в замке зажигания? Скорее всего, так — но на этот счет у Тэмми тоже не было особой уверенности. Минувшие три дня были слишком насыщены невероятными событиями; неудивительно, что она позабыла про какие-то несчастные ключи.
— Я полагаю, вы поедете со мной, — обратилась она к Тодду. Он устремил на женщину недоумевающий взгляд.
— На машине, — уточнила она.
— Да, — проронил Пикетт.
— Машина стоит на дороге.
— Да. Я понял.
— Ну, тогда пошли.
Тодд кивнул, но не двинулся с места. Только что покинутый дом, казалось, притягивал его взор. Оставив его любоваться на обиталище покинутой Кати, Тэмми отправилась на поиски машины. Как назло, на небе не было ни луны, ни звезд; серо-желтые облака затянули его, подобно толстому одеялу. Шагая по дороге, погруженной во мрак, Тэмми вскоре потеряла Тодда из виду. Ее заняли воспоминания о недавнем ночном приключении и обо всех кошмарах и видениях, это приключение сопровождавших. Однако Тэмми строго приказала себе выбросить все эти ужасы из головы. Через несколько минут она выберется из проклятого каньона, не дав ему возможности сыграть над ней очередную шутку.
Наконец Тэмми увидела свою машину, стоявшую на обочине в целости и сохранности. Распахнув дверь, которая оказалась незапертой, она скользнула на водительское сиденье и протянула руку к замку зажигания. Ключи были на месте. «Благодарю тебя, Господи!» — прошептала женщина, охваченная запоздалым приступом благочестия.
Она завела мотор и включила фары, залившие светом всю улицу, после чего нажала на газ и с ревом свернула за угол. Тодд прохаживался по самой середине дороги, и она непременно сбила бы его (положив тем самым бесславный конец этой ночи приключений), не отскочи он неожиданно в сторону. Однако взгляд Пикетта стал уже более осмысленным, и в машину он уселся с обрадовавшей Тэмми поспешностью.
— Нам надо скорее отсюда выбраться, — заявил он.
— А я уж решила, что вы намерены остаться.
— Нет… Я просто думал о том, какой я дурак…
— Забудьте об этом, — улыбнулась Тэмми. — Сейчас нам надо не думать, а поскорее делать ноги.
Она нажала на педаль, и машина помчалась по извилистому шоссе.
После того как они проделали примерно половину пути, Тодд вновь подал голос:
— Как вы считаете, она гонится за нами?
— Нет, — покачала головой Тэмми. — По-моему, она слишком горда, чтобы за кем-нибудь гоняться.
Не успела она договорить, как свет фар выхватил из темноты некое диковинное создание. Тодд издал изумленный возглас, а Тэмми моментально поняла: это один из тех гибридов, с которыми она уже сталкивалась на склонах каньона. Он был чрезвычайно уродлив далее по меркам своего отнюдь не привлекательного племени — нижняя половина лица этого существа была лишена плоти и черная пасть зияла, как пещера.
Тэмми даже не попыталась избежать столкновения с чудовищем. Напротив, она направила машину прямиком на него. За миг до удара жуткое создание распахнуло свою безгубую пасть, словно хотело отпугнуть несущийся на него автомобиль. А в следующую секунду машина ударила его бампером — тестообразное тело взлетело на капот и размазалось по ветровому стеклу. Несколько мгновений Тэмми вела машину вслепую — перед ней была лишь кошмарная рожа, закрывавшая обзор. Затем, совершив рискованный вираж, она сбросила монстра с капота. Теперь от него остались лишь грязно-желтые потеки.
— Что за дьявол сунулся нам под колеса? — невозмутимо осведомился Тодд.
— Потом расскажу, — пообещала Тэмми. И, закончив на этом все объяснения, она продолжала гнать машину в полном молчании.
Извилистая дорога наконец вывела их на какую-то неизвестную, но ярко освещенную улицу. Они вырвались из каньона Холодных Сердец и вновь очутились в городе ангелов.
