Мадонна

* * *

Элен очнулась от яркой вспышки во тьме. Несколько пугающих мгновений она не могла понять, где находится, затем еще несколько мгновений, пока она вспоминала. Тело не чувствовало боли. Она потрогала шею, за исключением пореза от крюка, никаких повреждений. Элен поняла, что лежит на матрасе. Не пытались ли ее изнасиловать, когда она была без сознания? Элен осторожно трогала свое тело. Крови нет, одежда не порвана. Кэндимэн, казалось, ограничился только поцелуем.

Она села. Сквозь заколоченное окно проникал слабый свет, со стороны входной двери света не было. Возможно, она закрыта, рассудила Элен. Нет, даже теперь слышалось, кто-то шепчется у порога. Женский голос.

Элен не двигалась. Они сумасшедшие, эти люди. Все время они знали, чем вызвано ее появление в Баттс Корте, и они оберегали его — этого сочащегося медом психопата, предоставляли постель и снабжали конфетками, прятали от любопытных глаз и хранили молчание, когда он проливал кровь у их порогов. Даже Анни-Мари, зная, что ее ребенок лежит мертвый на расстоянии нескольких ярдов, все-таки стояла в коридоре собственного дома с сухими глазами.

Ребенок! Вот необходимое доказательство. Они как-то исхитрились забрать из гроба тело (чем его заменили, мертвым псом?) и принесли сюда, в капище Кэндимэна, как игрушку. Она возьмет малыша Керри с собой — в полицию и обо всем расскажет. Даже если они поверят только части рассказанного, тело ребенка — неопровержимый факт. И некоторые из этих психов пострадают за свою скрытность. Пострадают за ее страдания.

Шепот у двери прекратился. Теперь кто-то двигался в сторону спальни. Огня они не захватили. Элен сжалась, надеясь, что ее не обнаружат.

Кто-то возник на пороге. Хрупкая фигура в темноте наклонилась и подняла с пола узел. По белокурым волосам в пришедшей можно было узнать Анни-Мари, узел, который она подняла, несомненно был трупом Керри. Не глядя в сторону Элен, мать повернулась и вышла из спальни.

Элен услышала, как шаги удаляются через гостиную. Она поспешно вскочила на ноги и пересекла проход. Отсюда она могла видеть смутные очертания Анни-Мари на пороге дома. Во дворе не было никакого света. Женщина исчезала, и Элен последовала за ней так быстро, как только могла. Устремив глаза на дверь, она несколько раз споткнулась, но достигла порога вовремя и увидела сквозь ночь впереди неясную фигуру Анни-Мари.

Элен шагнула на свежий воздух. Было холодно, звезды отсутствовали. Свет не горел ни в проходах, ни на балконах, не было его и в квартирах, даже телевизоры не мерцали. Баттс Корт опустел.

Элен колебалась — надо ли преследовать женщину. Почему бы не убежать? — уговаривала трусость — не отыскать дорогу к машине? Но если она это сделает, заговорщики успеют спрятать тело ребенка. Когда она вернется сюда с полицией, их встретят сжатые губы, пожимание плечами, и ей скажут, что она выдумала и труп, и Кэндимэна. Ужасы, с которыми она столкнулась, опять станут достоянием молвы. Надписями на стенах. И каждый день оставшейся жизни она будет проклинать себя за то, что не отправилась в погоню за здравым смыслом.

И она отправилась. Анни-Мари пошла не по краю двора, а двинулась в самый центр. К костру! Да, к костру! Он неясно вырисовывался перед Элен, чуть чернее ночного неба. Она едва могла различить фигуру Анни-Мари, двигавшейся к сложенным грудой дровам и мебели и нагнувшейся, чтобы забраться в середину. Вот как они собирались избавиться от улик. Похоронить ребенка было не слишком надежно, а сжечь его, в порошок растереть кости — кто тогда узнает?

Элен стояла на расстоянии дюжины ярдов от пирамиды и наблюдала, как выбирается оттуда и уходит прочь Анни-Мари, ее фигуру скрывает темнота.

Элен быстро двинулась через высокую траву и нашла место среди сложенных деревяшек, куда Анни-Мари засунула труп. Элен подумала, что может разглядеть белеющее тело — оно лежало в ложбине. Однако Элен не могла до него дотянуться. Благодаря Бога за то, что она такая же тонкая, как Анни-Мари, Элен втиснулась в узкую щель. В этот момент одежда ее зацепилась за какой-то гвоздь. Элен повернулась, чтобы освободиться. Когда она это сделала, она потеряла тело из вида.

Элен, словно слепая, пошарила перед собой, ее дрожащие пальцы натыкались на дерево и тряпки, на то, что она приняла за спинку старого кресла, но не на холодное тело ребенка. Она пыталась приготовить себя к такому прикосновению: за последние часы она пережила вещи куда более страшные. Решив быть непреклонной, Элен продвинулась немного вперед, ее ноги были ободраны, пальцы исколоты занозами. Перед глазами плавали цветные круги, кровь в ушах звенела. Но вот! вот! тело в каких-то полутора ярдах от нее. Элен нырнула, чтобы дотянуться до щели под деревянной балкой, но пальцы ее не доставали до злосчастного узла всего несколько миллиметров. Она потянулась дальше, рев в ушах усилился, но она так и не могла добраться до ребенка. Все, что ей удалось, — сложиться пополам и втиснуться в тайничок, оставленный детьми в центре костра.

Пространство было так мало, что она едва могла проползти на четвереньках, однако она проползла. Ребенок лежал вниз лицом. Она отринула остатки брезгливости и решила забрать его. Когда она это сделала, что-то опустилось на ее руку. Она вздрогнула от потрясения. Она чуть не закричала, но стерпела. Она сдержала гнев. Это зажужжало, когда поднялось с ее кожи. Звон, отдававшийся в ее ушах был не шумом крови, а шумом улья.

— Я знал, что ты придешь, — раздался голос за спиной. И широкая рука закрыла ей лицо. Элен ощутила объятия Кэндимэна.

— Мы должны идти, — сказал он ей на ухо, когда мерцающий свет просочился между сложенных балок. — Должны отправиться в путь, ты и я.

Она боролась, пытаясь освободиться, крикнуть, чтобы они не поджигали костер, но он любовно прижимал ее к себе. Свет рос, потом пришло тепло, и сквозь слабое пламя она смогла разглядеть фигуры, выходящие из темноты Баттс Корта к погребальному костру. Они все время были здесь, ожидающие, выключив свет в домах, рассеявшись по проходам. Их последний сговор.

Костер занялся охотно, но из-за хитрой конструкции огонь не сразу ворвался в ее убежище и дым не проник, чтобы удушить ее. Элен могла видеть, как засияли детские лица, как родители предостерегали детей, чтобы те не подходили близко, и как те не подчинялись, как пожилые женщины грели руки, не согреваемые собственной кровью, и улыбались, глядя на пламя. Тут рев и треск стали устрашающими, и Кэндимэн позволил ей хрипло закричать, прекрасно зная, что никто ее не услышит, да если бы и услышали, они не двинулись бы с места, чтобы вызволить ее из огня.

Когда воздух стал горячим, пчелы покинули живот злодея и испуганно закружили в воздухе. Некоторые, пытаясь спастись, ныряли в огонь и падали на землю, словно крохотные метеоры. Тело малыша Керри, лежавшее поблизости от все подползавшего пламени, начало жариться. Его нежные волосы стали дымиться, спина покрылась пузырями.

Скоро жар проник в горло Элен и выжег ее мольбы. Изнуренная, она упала на руки Кэндимэна, уступая его триумфу. Очень скоро, как он и обещал, они отправятся в путь. И нет спасения, и ничем уже не помочь.

Не исключено, что, как он говорил, о ней вспомнят, найдя ее потрескавшийся череп среди углей. Не исключено, что басней о ней со временем станут пугать расшалившихся ребятишек. Она лгала, говоря, что предпочитает смерть такой сомнительной славе, это не так. Что до ее соблазнителя, он смеялся, находясь в самом центре огня. Эта ночная смерть не была для него вечной и необратимой. Его дела запечатлены на сотнях стен, рассказы о нем не сходили с тысяч уст, и если бы в нем опять усомнились, его паства призвала бы его снова. С его сладостью. У него был повод смеяться. И тут, когда пламя захлестывало их, она разглядела знакомое лицо в толпе зевак. Это был Тревор. Вместо того, чтобы обедать у Аполлинера, он пришел ее искать.

Она видела, как он спрашивал то у одного, то у другого из смотрящих на костер и как те качали головами, неотрывно глядя на погребальное пламя, с улыбками, запрятанными в глазах. Бедный простофиля, думала она, видя его ужимки. Она желала, чтобы он посмотрел в огонь, надеясь, что он увидит, как она горит. Не то чтобы он мог спасти ее от смерти, на это она не надеялась — но она жалела его, недоумевающего, и хотела, пусть он и не поблагодарил бы за это, дать ему нечто, что бы его постоянно тревожило. Это, и еще сказку, чтобы рассказывать.

Уже почти час Джерри Колохоун ждал. Харви на ступенях комплекса плавательных бассейнов Леопольд-роуд Холод прошивал подошвы его туфель, и ступни постепенно теряли чувствительность. Ничего, утешал он себя, придет время, и кто-то другой будет вот так же мерзнуть, поджидая меня. Эта прерогатива и в самом деле казалась Джерри достижимой в не столь далеком будущем — если, конечно, удастся убедить Эзру Харви вложить деньги в развлекательный центр. От инвестора подобная сделка требовала как склонности к риску, так и солидных финансовых активов, но информация доверенных лиц убедила Колохоуна: Харви независимо от его репутации и тем и другим обладал в избытке. Никто не станет допытываться, откуда у Эзры первоначальный капитал; так уговаривал себя Джерри. За последние полгода несколько плутократов посолиднее Харви безапелляционно отвергли проект, и в этой ситуации чрезмерная щепетильность казалась непозволительной роскошью.

Нельзя сказать, что отказы инвесторов удивили Джерри. Сейчас нелегкие времена, и люди с неохотой идут на риск. Более того, без определенной доли воображения — нехарактерного для богачей — трудно было представить себе бассейны преображенными в сверкающий комплекс досуга. Однако проведенные изыскания убедили Джерри, что в этом квартале, где идущие под снос обветшалые дома скупались поколением сибаритов среднего класса и обретали новый блеск, — в таком месте его планы не могут не принести выгоду.

Был еще один побуждающий мотив. Муниципалитет, владеющий бассейнами, стремился поскорее избавиться от бремени ветхой собственности — долгов и без того хватало. Прикормленный Джерри чиновник из управления коммунальных служб (тот самый, что за пару бутылок джина стянул для него ключи от комплекса) сообщил, что здание продадут за гроши, если предложение поступит немедленно. Вопрос лишь в правильном выборе времени. И в проворстве, которого Харви, по-видимому, недоставало: к моменту его появления у Джерри закоченели не только ступни, но и колени, а самообладание истощилось до предела. Тем не менее он ничем не выдал своих чувств при виде того, как Харви выбирается из «ровера» с личным водителем и поднимается по ступеням. Джерри раньше не доводилось встречаться с Харви, они общались лишь по телефону, и он представлял себе мужчину более крупного. Однако, несмотря на недостаток роста, властная солидность Харви не вызывала сомнений. Она проявлялась и в спокойном оценивающем взгляде, брошенном на Колохоуна, и в мрачноватом выражении лица, и в безупречном костюме.

Они пожали друг другу руки.

— Рад видеть вас, мистер Харви.

Тот кивнул, но взаимного удовольствия не выказал. Джерри, страстно мечтавший поскорее спрятаться от холода, открыл входную дверь и повел гостя за собой.

— У меня всего десять минут, — бросил Харви.

— Отлично, — сказал Джерри. — Я только хотел показать планировку…

— Вы хорошо изучили объект?

— Конечно!

Это была ложь. Последний раз Джерри заходил внутрь в августе с разрешением департамента архитектуры и с тех пор несколько раз любовался объектом лишь издали. Вот уже пять месяцев он не переступал порог здания и сейчас очень надеялся, что прогрессирующее обветшание еще не охватило весь комплекс. Они вошли в вестибюль. Пахло сыростью, но не слишком.

— Света нет, — объяснил Джерри. — Придется включить фонарик.

Он вытащил из кармана мощный фонарь, навел луч на внутреннюю дверь — и оторопело уставился на невесть откуда взявшийся замок. Возможно, когда он приходил сюда в прошлый раз, дверь тоже была заперта? Джерри не помнил. Он вложил в замок один из трех имевшихся ключей, заранее зная, что два других не подойдут. Перебирая в уме варианты, Джерри неслышно чертыхнулся. Или придется убраться отсюда ни с чем, оставив бассейны с их секретами (если плесень, ползучую ржавчину и готовую вот-вот рухнуть крышу можно отнести к категории секретов), или же ломать замок. Он глянул на Харви. Тот, вытянув из внутреннего кармана непомерной длины сигару и поводив по ее кончику огоньком зажженной спички, окутался бархатистым дымком.

— Простите, небольшая заминка… — извинился Джерри.

— Бывает, — невозмутимо ответил Харви.

— Думаю, без силовых методов не обойтись. — Колохоун осторожно попытался выяснить, как; Харви среагирует на идею взлома.

— Не возражаю.

Джерри второпях осмотрел полутемный вестибюль в поисках подходящего инструмента. В будке кассира нашелся табурет с металлическими ножками. Вытащив его из будки, Джерри поспешил к двери, чувствуя на себе удивленный и в то же время снисходительный, одобряющий взгляд Харви. Действуя ножкой стула как рычагом, он сломал дужку, и замок с лязгом ударился о кафель пола.

— Сезам, откройся, — облегченно прошептал Джерри и толкнул дверь, приглашая Харви войти.

Когда они шагнули за порог, звон упавшего замка еще летел по пустым коридорам и затем угас до шелеста едва слышного вздоха Уютнее здесь не стало, скорее наоборот, подметил Джерри. Сумрак коридора перечеркивали голубовато-серые лучи света зимнего дня, проникавшего сквозь мутные от грязи световые люки. Несомненно, когда-то бассейны Леопольд-роуд отличались образцовым дизайном внутренней отделки: сверкающие плитки и искусная мозаика, изящно вписанная в стены и пол. Это было давно, до того как Джерри стал взрослым Кафель под ногами вспучило от сырости, вдоль стен тянулись горки из сотен плиток, осыпавшихся и оставивших на стенах вереницы квадратиков белой керамики и темной штукатурки. Они складывались в бесконечный кроссворд. Атмосфера заброшенности была настолько явной, что Джерри почти попрощался с идеей продать проект Харви. Никакой надежды, даже по смехотворно низкой цене. Но Харви, похоже, заинтересовался больше, чем предложение того заслуживало. Он уверенно вышагивал по коридору, попыхивая сигарой и ворча что-то себе под нос. Должно быть, нездоровое любопытство влечет застройщика все дальше в этот гулкий мавзолей, подумал Джерри и упал духом. Однако Харви заговорил.

— Просторно. И перспективно, — сказал он. — Вам известно, Колохоун, что я не обладаю репутацией филантропа, но и чувством прекрасного я не обделен.

Харви помедлил у мозаичного изображения не поддающейся описанию мифологической сцены: резвящиеся рыбы, нимфы и морские божества. Одобрительно крякнув, влажным концом сигары он прочертил в воздухе волнистую линию.

— Теперь такого мастерства не сыскать, — прокомментировал он.

Джерри мозаика показалась обыкновенной, но он поддакнул:

— Здорово!

— Показывайте остальное.

В прежние времена комплекс славился богатым выбором услуг. Сауны, турецкая баня, термальные ванны, два плавательных бассейна — все это соединялось сетью проходов и переходов. В отличие от главного коридора световые люки здесь отсутствовали, и пришлось включить фонарь. В темноте ли, при свете — Харви хотел видеть все. Десять минут, о которых он предупредил, растянулись на двадцать, потом на тридцать; осмотр то и дело прерывался, когда Харви с радостью обнаруживал что-либо, требующее его комментария. Джерри выслушивал с деланным пониманием: энтузиазм этого человека по поводу декора приводил его в замешательство.

— Так, а теперь я хотел бы взглянуть на бассейны, — объявил Харви после того, как они тщательно обследовали второстепенные достопримечательности. Джерри послушно повел гостя по лабиринту в направлении к двум бассейнам. В коротком коридорчике при выходе из турецких бань Харви вдруг произнес:

— Тихо!

Джерри остановился.

— Простите?

— Я слышал голос.

Джерри прислушался. Кафельные плитки стен, куда плескал светом луч фонаря, отбрасывали ореолы слабого свечения. В них лицо Харви казалось обескровленным.

— Не слышу…

— Я сказал — тихо! — оборвал Харви. Он медленно крутил головой из стороны в сторону.

Джерри ничего не слышал. Да и Харви, скорее всего, тоже: пожав плечами, он затянулся сигарой. Убитая сырым воздухом, сигара погасла.

— Это все коридоры, — пояснил Джерри. — Эхо в них обманчивое… Иногда кажется, звук твоих шагов летит навстречу.

Харви опять что-то проворчал. Похоже, ворчание было главной составляющей его речи.

— Я точно слышал, — твердо сказал он, не удовлетворенный объяснениями Джерри, и вновь прислушался.

В коридорах висела звенящая тишина. Не слышалось даже шума транспорта на Леопольд-роуд. Наконец Харви сдался.

— Ведите дальше, — скомандовал он, и Джерри повиновался, хотя понятия не имел, как пройти к бассейнам. Несколько раз оба поворачивали не туда, кружа по лабиринту коридоров-близнецов, прежде чем взяли правильное направление.

— А здесь тепло, — заметил Харви, когда они подходили к меньшему бассейну.

Джерри пробормотал что-то, соглашаясь. В своем стремлении добраться до бассейнов он поначалу не заметил возрастания температуры воздуха. Но сейчас он остановился и почувствовал, что тело его покрылось тонкой пленкой пота Воздух был влажным, однако отдавал не сыростью и плесенью, как повсюду в здании, но каким-то густым тяжелым ароматом. Джерри надеялся, что Харви, укрывшийся за коконом дыма от вновь зажженной сигары, не чувствовал странного запаха, не слишком приятного.

— Отопление включено, — сказал Харви.

— Да, скорее всего, так, — кивнул Джерри, хотя не понимал, зачем оно включено. Вероятно, муниципальная инженерная служба периодически протапливала помещения, дабы поддерживать систему обогрева в исправном состоянии. А значит, не исключено, что кто-то из инженеров находится в здании и Харви в самом деле слышал голоса? Джерри мысленно готовил объяснение своего присутствия здесь на случай, если они пересекутся с инженерами.

— А вот и бассейны, — объявил Колохоун и потянул на себя створку двойных дверей.

Свет дня здесь был заметно слабее, чем в главном коридоре, и едва освещал помещение. Однако Харви это не остановило. Переступив порог, он направился прямиком к краю бассейна. Собственно, смотреть там было не на что: внутреннюю поверхность покрывала многолетняя поросль плесени. Со дна бассейна, едва различимый под водорослями, проглядывал рисунок мозаики: светлый рыбий глаз бессмысленно таращился на вошедших.

— Всегда боялся воды, — задумчиво проговорил Харви, глядя в пустую чашу бассейна. — Не знаю, откуда это во мне…

— Из детства, — отважился предположить Джерри.

— Не думаю, — ответил Харви. — Жена считает, это наследственное.

— Наследственное?

— Потому, говорит, я и не люблю купаться, — промолвил он с улыбкой, адресованной самому себе или, скорее всего, жене.

Отрывистый звук, похожий на падение какого-то предмета, прилетел к ним с противоположной стороны бассейна. Харви замер.

— Слышали?! — Его голос вдруг подскочил на пол-октавы. — Там кто-то есть.

— Крысы, — предположил Джерри. Он очень хотел избежать встречи с инженерами и необходимости отвечать на их непростые вопросы.

— Дайте сюда! — Харви выхватил фонарь у Джерри и пустил луч вдоль противоположной стены: ряды кабинок-раздевалок и открытая дверь, ведущая из помещения. Никого.

— Вредителей не люблю… — поморщился Харви.

— Здание давно заброшено, — отозвался Джерри.

— А особенно их человеческую разновидность. — Харви сунул фонарик обратно Джерри в руки. — У меня есть враги, мистер Колохоун. Вы ведь наводили обо мне справки, не так ли? И знаете, что я не безупречен. — Интерес Харви к звукам, которые, как ему показалось, он слышал, приобретал довольно неприятный оттенок. Не крыс он опасался, а тяжких телесных повреждений. — Ну, ладно, пора закругляться. Показывайте второй бассейн, и на этом закончим.

— Да, конечно.

Джерри, как и его гость, тоже был бы рад поскорее уйти отсюда. Температура заметно поднялась. Пот тек уже обильно, щекоча струйкой загривок, тело за пазухой чесалось. Джерри через зал прошел вместе с Харви к двери, ведущей к большему бассейну, и потянул за ручку. Дверь не поддалась.

— Проблемы?

— Наверно, закрыта с той стороны.

— А другой вход есть?

— Думаю, есть. Хотите, я зайду оттуда?

Харви взглянул на часы и сказал:

— Две минуты. У меня еще дел по горло.

Харви смотрел вслед растворившемуся в темноте коридора Колохоуну — луч фонаря бежал впереди него. Парень не нравился Харви. Слишком тщательно выбрит, и туфли итальянские. Но это мелочи. Проект имел право на жизнь. Харви пришлись по душе бассейны и весь комплекс, единообразие дизайна, банальность оформления. Общественные заведения: больницы, школы и даже тюрьмы — умиротворяли Харви: в самом факте их существования он видел признак социального порядка, они несли покой в тот утолок его души, где прятался страх хаоса. Лучше жить в мире слишком упорядоченном, чем в том, где порядка не хватает.

И вновь его сигара потухла. Сжав ее зубами, Харви чиркнул спичкой. В тот миг, когда вспышка угасла, ему показалось, что взгляд его успел выхватить из темноты обнаженную девушку. Она стояла в коридоре чуть впереди и смотрела на него. Видение было скоротечным, но когда спичка выпала из пальцев и огонек умер, образ девушки, отлично запомнившийся, подсказала память. Девушка юная, не старше пятнадцати, и прекрасно сложена. Пот, покрывавший девичье тело, придавал ей такую чувственность, словно она вышла из самых сладких грез Харви.

Выронив сигару, он нащупал спичку и чиркнул ею, но за пару недолгих секунд темноты красавица исчезла, оставив в воздухе, как напоминание о себе, едва уловимый свежий запах молодого тела.

— Девушка! — позвал Харви.

Ее нагота и смятение в глазах всколыхнули острое желание.

— Девушка!

Огонек второй спички светил лишь на пару ярдов вперед.

— Вы здесь?

Далеко уйти она не могла, рассуждал Харви. Приготовив третью спичку, он пошел искать девушку. Не успел он сделать несколько шагов, как услышал кого-то за спиной. Харви повернулся. Луч фонаря отразил страх на его лице. Ага, ясно, кто это — итальянские туфли.

— Входа нет…

— Как нет нужды светить мне в лицо, — проворчал Харви.

Луч опустился вниз.

— Простите.

— А мы здесь не одни, Колохоун. Тут девушка.

— Девушка?

— Вы будто не в курсе?

— Да откуда ж…

— Абсолютно голая. И стояла вот здесь, в трех-четырех ярдах от меня.

Джерри озадаченно взглянул на Харви: может, тот страдает сексуальными галлюцинациями?

— Да говорю вам, я видел девчонку, — уверял Харви, хотя и слова против не услышал. — Еще секунда, и я бы до нее дотянулся, но тут подошли вы… Ну-ка, посветите туда, — добавил он, оглянувшись.

Джерри направил луч в даль коридора — ни души.

— Вот дьявол.. — Сожаление Харви было искренним. Он повернулся к Джерри. — Ладно, пошли отсюда к чертям собачьим.

— Считайте, что вы меня заинтересовали, — вновь заговорил Харви, когда оба зашагали назад. — Проект перспективный. План первого этажа у вас с собой?

— Нет, но я могу его достать.

— Достаньте. — Харви прикуривал новую сигару. — И пришлите мне свои предложения в более подробном изложении. Тогда и поговорим.

Чтобы раздобыть планы бассейнов, потребовалась солидная взятка знакомому муниципальному чиновнику, но в конечном итоге у Джерри все получилось. На бумаге комплекс смахивал на лабиринт. И как в лучших лабиринтах, трудно было разглядеть какую-либо систему в расположении душевых, туалетов и раздевалок. Однако Кэрол доказала обратное.

— Что это? — спросила она Джерри, когда вечером он сидел над схемами. Четыре-пять часов они провели в его квартире — часы без ссор и неприятного тягостного чувства, в последнее время отравлявшего их встречи.

— План первого этажа плавательных бассейнов на Леопольд-роуд. Хочешь еще выпить?

— Нет, спасибо. — Она вглядывалась в план, пока Джерри вставал, чтобы налить себе еще виски.

— Похоже, Харви клюнул.

— Ты что, собираешься начать с ним дело?

— А что такого? Он — человек с деньгами.

— С грязными деньгами.

— Деньги не пахнут…

Она холодно посмотрела на Джерри, и ему захотелось прокрутить назад последние десять секунд и стереть свой комментарий.

— Мне так нужен этот проект, — произнес он, усаживаясь со стаканом в руке на тахту напротив Кэрол.

План, развернутый на низком столике, разделил их. — Мне нужно доказать себе наконец, что я чего-то стою.

В ее взгляде он не нашел поддержки.

— Мне кажется, не стоит связываться с Харви и ему подобными, — сказала она. — Плевать, сколько у него денег. Он преступник, Джерри.

— Что ж теперь, бросить все к черту, да? Ты так думаешь? — Уже не первый раз за последние несколько недель они начинали этот спор. — Забыть о том, как я вкалывал, забыть, сколько трудов вложено, и добавить еще одну неудачу ко всем остальным?

— А кричать-то зачем?

— Я не кричу!

Она пожала плечами.

— Хорошо, — тихо проговорила она, — ты не кричишь.

— Господи!

Она снова принялась внимательно рассматривать план. А он наблюдал за ней поверх стакана с виски, разглядывал аккуратный пробор тонких светлых волос. «Ничего у нас не получилось», — думал он. Причины, заведшие их отношения в тупик, были слишком очевидны. Вновь, уже в который раз, им не удавалось найти общий мотив, необходимый для плодотворного обмена мнениями. И не только в этом вопросе — как минимум еще в полусотне других. Какие бы мысли ни крутились в ее милой головке, все они оставались загадками для Джерри. А его мысли, по-видимому, были непостижимы для нее.

— Это же спираль, — заметила она.

— Что?

— Комплекс. Он спроектирован в виде спирали. Смотри.

Джерри поднялся, чтобы взглянуть с высоты своего роста на план. Он следил, как Кэрол указательным пальцем проложила путь вдоль проходов. Она не ошиблась.

Несмотря на то что архитектурный лаконизм слегка исказил структуру задуманного рисунка, на плане явно просматривались очертания неровной спирали, встроенной в сеть коридоров и помещений. Повторяя ее форму, круживший по бумаге палец Кэрол рисовал уменьшающиеся радиусы и наконец замер на большом бассейне — том самом, что оказался заперт. Джерри молча уставился на план. Не подскажи ему Кэрол — он бы неделю вот так таращился и не разглядел несущей структуры.

Кэрол решила на ночь не оставаться. Не оттого, попыталась она объяснить Джерри у порога, что между ними все кончено, а лишь потому, что ценила их близость слишком высоко, чтобы злоупотреблять ею как развлечением Он отчасти ухватил смысл; Кэрол тоже сравнивала их двоих с ранеными животными. Что ж, по крайней мере, в их жизни имелись общие метафоры.

Спать одному было привычно. Во многих отношениях Джерри предпочел бы оставаться в кровати в одиночестве, чем разделять ее с кем-то, даже с Кэрол. Но сегодня он хотел, чтобы она была рядом; вернее, не обязательно Кэрол, но кто-нибудь. Он чувствовал себя без причины капризным, как ребенок. Джерри засыпал и тут же просыпался, словно боялся сновидений.

Незадолго до рассвета, предпочтя бессонницу разбитой мечте о сне, он встал, завернул содрогающееся тело в халат и отправился готовить себе чай. План все еще лежал на кофейном столике, где его оставили накануне вечером. Отхлебывая теплый «ассам», Джерри остановился взглянуть на него. Теперь, после подсказки Кэрол, взгляд его невольно сосредоточился — вопреки отвлекавшей внимание неразберихе пометок — на спирали, проступавшей из-под кажущегося хаоса лабиринта Бесспорное доказательство скрытого умысла в работе архитектора, она бросалась в глаза и заставляла их следить за последовательным маршрутом: кругами, сужаясь и стремясь… к чему? К запертому бассейну.

Допив чай, Джерри побрел к кровати. На сей раз усталость всецело завладела им, и Джерри одолел сон, в котором ему было отказано ночью. В семь тридцать его разбудила Кэрол Она решила извиниться за вчерашний вечер.

— Я очень хочу, чтобы у нас с тобой все было хорошо, Джерри. И ты это знаешь, правда? Знаешь, как много ты для меня значишь…

Но он был не в силах говорить о любви. То, что казалось романтичным в полночь, утром вдруг представилось нелепым. Он ответил Кэрол как можно теплее и договорился о встрече сегодня вечером. А затем провалился в сон.

С тех пор как Эзра Харви покинул здание бассейнов, чуть ли не каждые четверть часа он вспоминал о девушке, привидевшейся в коридоре. Ее лицо представало перед ним, когда он обедал, с женой, когда занимался сексом с любовницей. Лицо такое ясное, такое открытое и так много обещающее.

Харви считал себя дамским угодником. В отличие от большинства своих приятелей-магнатов (чьи подруги не доставляли проблем: они получали хорошую оплату и не мешались под ногами, если не требовались их специфические услуги) Харви получал удовольствие от общения с представительницами прекрасного пола. Их голоса, их смех, запах их духов… Его неодолимо тянуло к ним, он чрезвычайно дорожил мгновениями, проведенными с этими восхитительными созданиями, и был готов тратить деньги на их милости. Поэтому карманы его пиджака оттягивали банкноты и дорогие безделушки, когда утром он вернулся на Леопольд-роуд.

С утра зарядила холодная морось, и пешеходы на улице, слишком озабоченные тем, чтобы сохранить головы сухими, не обращали внимания на мужчину под черным зонтом, стоявшего на ступенях, и другого человека, возившегося с навесным замком Чендамен был экспертом по таким замкам. Через пару секунд дужка со щелчком распахнулась. Харви закрыл зонтик и скользнул в вестибюль.

— Жди здесь, — велел он Чендамену. — А дверь закрой.

— Слушаюсь, сэр.

— Если понадобишься — крикну. Фонарик взял?

Чендамен вытянул из кармана фонарь. Харви взял его, включил и быстро скрылся в коридоре. То ли на улице сегодня было значительно холоднее, чем вчера, то ли в помещении — жарче, но Харви расстегнул пиджак и ослабил туго затянутый узел галстука. Он обрадовался жаре: она напомнила ему блеск тела девушки-видения, расслабленно-томный взгляд ее черных глаз. Он шел все дальше по коридору, и отраженный свет лился с кафельных плиток. Чувство направления никогда не изменяло Харви и скоро вывело прямо к тому месту у большого бассейна, где вчера он встретил девушку. Там он остановился и замер, прислушиваясь.

Харви был осторожным человеком. Вся его профессиональная деятельность — в тюрьме ли, на воле — вынуждала жить в вечном ожидании нападения из-за спины. Постоянная бдительность сделала его чувствительным к малейшему признаку присутствия человека Звуки, на которые другой не обратил бы внимания, выбивали отчетливую дробь по его барабанным перепонкам. Но здесь — ничего. Тишина в коридорах, тишина в вестибюле, тишина в раздевалках и турецких банях — во всех кафельных помещениях комплекса Тем не менее Харви был уверен: он здесь не один. Когда пять чувств подводили его, шестое — звериное — чуяло присутствие чужого. Этот дар не раз спасал его шкуру, а сейчас, надеялся он, приведет в объятия красотки.

Доверившись инстинкту, Харви погасил фонарь и, ощупывая рукой стену, осторожно шагнул в коридор, откуда вчера появилась девушка. Ощущение близости жертвы мучительно и сладко дразнило его. Он подозревал, что она не дальше чем за стеной — идет, держась в шаге от него, по какому-то скрытому проходу. Он думал о том, как приятна эта слежка. Только она и он — одни во влажной духоте коридора. Харви продвигался украдкой, биение пульса отдавалось в шее, в запястье и в паху. Крест прилип к взмокшей груди.

Наконец коридор разделился. Харви замер: слабое свечение впереди призрачно обрисовывало своды обоих тоннелей. И не понять, в какой из них идти. Доверясь инстинкту, он свернул влево. И почти сразу наткнулся на дверь. Она была открыта, и Харви шагнул через порог в большее помещение — как подсказало изменившееся эхо его шагов. И вновь замер. На этот раз напряженный слух был вознагражден звуком У противоположной стены на горке осыпавшихся плиток — пара голых ступней. Грезится ему или он и впрямь видит девушку? Контур ее тела чуть бледнее окружающего мрака. Да, это она! Харви чуть не окликнул ее, но вовремя спохватился. Он решил возобновить безмолвное преследование и наслаждаться игрой, которую затеяла девушка, до тех пор пока ей это нравится. Он пересек комнату и прошел через вторую дверь, приведшую его к другому тоннелю. Влажный и приятный, воздух здесь был намного теплее. И тут Харви охватила тревога: он пренебрегает всеми неписаными правилами, добровольно залезая в петлю. Ведь это могло быть подстроено — девушка, преследование. За следующим углом грудь юной красавицы испарится, а его собственная нарвется на нож. И все же он знал, что это не так. Знал, что шаги впереди — это поступь женщины легкой и податливой; что духота, вызвавшая новые приливы пота, несет ему нежность и чувственность. Нож здесь бессилен — лезвие размягчится, и цель будет недостижима. Он в безопасности.

Шаги впереди стихли. Остановился и Харви. Непонятно, откуда сюда проникал свет. Он облизал губы, почувствовал вкус соли и двинулся вперед Плитки под пальцами лоснились от влаги, кафель пола был скользким. Предвкушение росло с каждым шагом.

А свет становился все ярче. Он не был дневным — свету солнца нет доступа в столь уединенное убежище. Он больше походил на лунный свет, вкрадчивый, ускользающий. А может быть, подумал Харви, искусственный. Откуда бы свет ни рождался, с его помощью глаза Харви наконец отыскали девушку. Однако она была не та, что привиделась ему позавчера. Обнаженная — да, юная — да, но во всем остальном — не та. Он встретился с ней глазами, прежде чем она скользнула в коридор и свернула за угол Замешательство в ее пойманном взгляде придало охоте остроту: выходит, не одна, а две девушки находились в этом тайном месте! Интересно зачем?

Харви обернулся, чтобы проверить, свободен ли обратный путь, если ему вдруг придется отступать. Но его память, одурманенная ароматным воздухом, отказалась нарисовать ясную картину маршрута, что привел его сюда. Укол тревоги внезапно сбил радостное возбуждение, но Харви отказался поддаться ему, устремился вперед за девушкой до конца коридора и тоже свернул налево за угол. Короткий проход, и вновь поворот налево — куда только что скрылась девушка. Смутно сознавая, что закругления дороги сужаются, он шел вперед, задыхаясь от плотного воздуха и настойчивости погони.

Внезапно, когда он повернул в последний раз, жара стала удушающе близкой и проход вывел его в тесную, едва освещенную комнатку. Харви расстегнул ворот рубашки. Жилы на тыльных сторонах ладоней напоминали натянутые струны. Он отчетливо слышал, как надсадно трудятся его сердце и легкие. Однако, с облегчением понял он, здесь преследование заканчивалось. Объект охоты стоял спиной к нему у противоположной стены, и при виде ее изящных ягодиц и гладкой спины клаустрофобия Харви испарилась.

— Девушка… — выдохнул он. — Ну и погоняла же ты меня…

Казалось, она не слышала его или, скорее всего, вздумала капризничать.

По скользким плиткам он направился к ней.

— Я с тобой говорю.

Когда Харви приблизился к девушке на шесть футов, она повернулась: не та, которую он преследовал по коридору, и тем более не та, которую он видел два дня назад. Это существо было абсолютно иным. Взгляд Харви остановился на незнакомом лице лишь на пару секунд, прежде чем скользнуть вниз — на ребенка в ее руках. Младенец — вероятно, новорожденный — без особой жадности сосал грудь. Подобных существ Харви в жизни видеть не приходилось. Его замутило. Молоденькая девушка, кормящая грудью ребенка, — зрелище само по себе удивительное, но отродье у нее на руках, животное или человек, выглядело настолько мерзко, что Харви с трудом сдержал рвоту. Сама преисподняя породила бы что-либо более привлекательное.

— Бог ты мой, что за…

Подняв на Харви глаза и прочитав смятение на его лице, девушка вдруг зашлась смехом. Харви замотал головой. Ребенок оторвал от груди хоботок, а потом вновь прильнул к ней, словно устроился удобнее. Это движение как хлыстом подстегнуло отвращение Харви, обратив его в ярость. Не обращая внимания на протесты девушки, он выхватил маленькое чудовище из ее рук, чуть подержал, успев почувствовать корчи блестящего маленького тела, и с силой швырнул в стену. Ребенок вскрикнул, ударившись о плитки, и жалобный протест оборвался в то же мгновение, услышанный лишь матерью. Она бросилась через комнату к тому месту, где лежал ребенок: его бескостное тело удар разорвал пополам. Одна из конечностей (их было по меньшей мере полдюжины) попыталась дотянуться до залитого слезами лица матери. Девушка подняла останки на руки, и потоки сверкающей жидкости побежали по ее животу к паху.

Откуда-то из-за стены комнаты донесся голос Харви понял: это отклик на предсмертный крик ребенка и все возрастающие стенания матери — но отклик куда более скорбный, чем первое и второе. Воображением Харви обладал скудным. За пределами его мечтаний о благополучии и женщинах лежала пустая земля. Однако сейчас, при звуке этого голоса, пустошь осветилась мягким светом и выдала ужасающие образы; Харви сам не верил, что способен такое вообразить. Не просто образы монстров, в лучшем случае являющие собой соединение известных аномалий. То, что сотворил его разум, было скорее ощущением, чем образом. Оно относилось к спинному мозгу, не к рассудку. Его уверенность в себе дрогнула, мужество и сила духа отреклись от Харви. Он задрожал, поскольку прежде пугался лишь во сне. А печальный крик все не смолкал, и Харви развернулся и побежал В сумрачном коридоре бьющий в спину свет швырял его тень под ноги.

Ощущение правильного направления покинуло его. На первом пересечении коридоров он повернул не туда, а затем и на втором. Через несколько ярдов Харви осознал ошибку и бросился обратно, но лишь еще больше запутался. Коридоры походили один на другой — те же плитки, тот же полусвет, каждый новый поворот выводил либо к помещению, которое он видел впервые, либо к полным тупикам Паника нарастала по спирали. Вой прекратился. Харви остался один со своим хриплым дыханием и обрывками проклятий. Это Колохоун устроил ему такую пытку, и Харви поклялся: он заставит парня признаться, даже если ему придется своими руками переломать все кости Джерри. На бегу он цеплялся за мысли о предстоящей расправе — сейчас они были единственным утешением. Наслаждаясь картиной воображаемой агонии Колохоуна, Харви не понял, что повторяет уже пройденный путь и бежит по кругу прямо к свету. Лишь в последний момент до него дошло, что он находится перед знакомым помещением. Ребенок лежал на полу, мертвый и отвергнутый. Матери не было.

Харви остановился и обдумал ситуацию. Если он пойдет назад тем же путем, он снова запутается. А если пойти вперед, через комнату, к свету — тогда, возможно, удастся разрубить гордиев узел и вернуться к выходу. Второе остроумное решение пришлось ему по душе. Харви осторожно пересек комнату, подошел к двери противоположной стены и выглянул. Еще один короткий коридор, а за ним — дверь, распахнутая в большое помещение. Бассейн! Конечно, бассейн!

Отбросив осторожность, Харви вышел из комнаты и направился по коридору.

С каждым шагом жара нарастала, от нее гудела голова. В конце коридора он прибавил шаг и наконец вышел на арену.

В отличие от малого большой бассейн не осушили. Более того, он был полон почти до краев — но не чистой водой, а каким-то пенистым бульоном, над которым поднимался пар даже в таком пекле. Это и было источником света. Вода в бассейне испускала свечение, и оно окрашивало все — плитки, трамплин, раздевалки (несомненно, и самого Харви) в красновато-желтые тона.

Харви начал внимательно осматриваться. Ни единого признака женщин. Путь к выходу по-прежнему не вызывал сомнений, тем более что на сдвоенных дверях не видно ни цепи, ни замка. Он направился туда. Нога скользнула на влажном кафеле, он быстро глянув вниз и увидел, что ступил в какую-то жидкость — в призрачном свете трудно было определить ее цвет, — обозначавшую то ли предел разлива, то ли его начало.

Харви оглянулся на воду бассейна, любопытство пересилило другие чувства. Клубился пар, водовороты играли пеной. И вдруг он заметил нечто темное, непонятной формы, скользящее под самой поверхностью. Он припомнил убитое существо, его бесформенное тело и свисающие петли конечностей. Еще один той же породы? Светящая жидкость лизала кромку бассейна у самых ног Харви, континенты пены разбивались на архипелаги и островки. Пловец не обращал на него никакого внимания.

Харви в раздражении отвернулся от воды — и увидел, что теперь он здесь не один. Появившиеся откуда-то три девушки направлялись к нему вдоль края бассейна. В одной он узнал ту, которую видел два дня назад. В отличие от сестер она была одета Одна грудь обнажена Приближаясь, девушка серьезно смотрела на него. В руке она несла веревку, по всей длине украшенную грязными ленточками, завязанными в причудливые банты.

После появления этих трех граций беспокойные воды бассейна закрутились в неистовом кипении, в то время как его обитатели всплывали, чтобы приветствовать девушек. Харви разглядел три или четыре беспокойно снующих формы, однако на поверхности они не появлялись. Харви растерялся: инстинкт побуждал его бежать (все-таки веревка — это веревка, хоть и украшенная лентами), а желание посмотреть, кто же плавает в бассейне, удерживало на месте. Он бросил взгляд на дверь — до нее оставалось десять ярдов. Быстрый рывок, и он в прохладном коридоре. Отсюда Чендамен сможет его слышать.

Девушки остановились в нескольких футах от Харви и внимательно смотрели на него. А Харви — на них. Все помыслы, приведшие его сюда, угасли. Ему уже не хотелось накрыть ладонями груди этих созданий, не хотелось зарыться меж их блестящих бедер. Эти женщины лишь казались женщинами. Их спокойствие было не покорностью, но наркотическим трансом; их нагота вызвана не похотливостью, а ужасающим и отталкивающим безразличием, оскорбительным для Харви. Даже их юность — нежная бархатистость кожи, блеск волос — даже она была испорченной Когда девушка в платье протянула руку и коснулась влажного от пота лица Харви, он тихо вскрикнул от отвращения, будто его лизнула змея. Девушку абсолютно не тронула его реакция. Она шагнула еще ближе, глядя прямо ему в глаза, и пахло от нее не духами, как от его любовницы, а плотью. Униженный, оскорбленный, не имеющий сил отвернуться, он стоял, не отрывая взгляда от этой шлюхи. Поцеловав Харви в щеку, она обвила вокруг его шеи украшенную лентами веревку.

Весь день Джерри названивал в офис Харви каждые полчаса. Сначала ему сказали, что шефа нет на месте, он приедет во второй половине дня. Однако во второй половине дня ответ изменился. Джерри сообщили, что Харви и не собирался приезжать в офис. Ему нездоровится, ответила секретарша, он отправился домой. Пожалуйста, перезвоните завтра. Джерри оставил сообщение о том, что достал план первого этажа бассейнов и будет рад встретиться, чтобы обсудить с мистером Харви их планы тогда, когда это будет удобно мистеру Харви.

Кэрол позвонила после обеда.

— Сходим куда-нибудь вечерком? — предложила она. — В кино, например?

— А что ты хочешь посмотреть? — спросил он.

— Ой, не знаю… Давай вечером решим, ладно?

Они решили сходить на французский фильм, в котором, насколько смог уловить Джерри, начисто отсутствовал сюжет. Его заменяла череда диалогов: герои обсуждали свои травмы и желания, причем второе было прямым следствием первого. Фильм вызвал у него апатию.

— Тебе не понравилось…

— Так себе. Все эти страхи…

— И никакой стрельбы.

Она улыбнулась своим мыслям.

— А что смешного?

— Ничего…

— Не говори «ничего».

Кэрол пожала плечами.

— Да я просто улыбнулась, и все. Могу я улыбнуться?

— Господи! Нашему разговору без субтитров не обойтись.

Они прошлись немного по Оксфорд-стрит.

— Ты не голодна? — спросил Джерри, когда они подошли к началу Поланд-стрит. — Можем зайти в «Красный форт».

— Нет, спасибо. Терпеть не могу есть на ночь.

— Ради бога, не будем спорить из-за этого дурацкого фильма.

— А кто спорит?

— Ну чего ты заводишься…

— Здесь у нас с тобой много общего, — парировала Кэрол. На ее шее проступили красные пятна.

— Утром ты говорила…

— Что говорила?

— О нас. О том, чтобы не потерять друг друга..

— То было утром. — Ее взгляд был жестким И затем вдруг: — Джерри, да тебе плевать на всех, и на меня в том числе!

Развернувшись, Кэрол впилась взглядом в его лицо, словно не позволяла ему отвечать. Когда ему не удалось ничего сказать, странное удовлетворение мелькнуло на ее лице.

— Спокойной ночи… — проронила Кэрол и пошла прочь.

Джерри смотрел вслед, считая ее шаги — пять, шесть, семь… Самая потаенная часть его души рвалась окликнуть подругу, но дюжина помех — гордыня, усталость, досада — не позволяли сделать это. Единственное, что в конечном итоге заставило его позвать Кэрол, — это мысль о пустой постели, о простынях, согретых лишь его телом и холодных, как могила, справа и слева от него.

— Кэрол.

Она не оглянулась, и шаг ее не сбился. Джерри побежал за ней, думая о том, что эта сценка, наверное, развлечет прохожих.

— Кэрол.

Джерри ухватил ее за руку. На этот раз она остановилась. Он обошел ее, чтобы заглянуть в лицо, и был потрясен и расстроен: Кэрол плакала. Ее слезы он ненавидел лишь немногим меньше, чем свои.

— Сдаюсь, — сказал он, выдавив улыбку. — Фильм — шедевр. Годится?

Кэрол не утешила эта выходка; припухшее от слез лицо было несчастным.

— Не надо, — проговорил он. — Прошу тебя, не надо… Я не…

«Не умею просить прощения», — хотел сказать Джерри. Но он не умел этого настолько, что даже признание оказалось ему не под силу.

— Ничего… — мягко произнесла Кэрол.

Джерри видел, что она не сердилась. Она просто была несчастна.

— Пойдем ко мне.

— Не хочу.

— Я хочу, чтоб ты пошла, — сказал он. Получилось искренне. — Я не люблю выяснять отношения на улице.

Джерри поймал такси, и они поехали в Кентиш-таун; оба всю дорогу молчали. Поднявшись по ступеням к входной двери, Кэрол поморщилась:

— Что это за вонь?

Сильный кислый запах струился по ступеням крыльца.

— Здесь кто-то побывал, — сказал он, внезапно охваченный тревогой, и рванулся вверх по лестнице к двери квартиры.

Дверь оказалась открыта, замок варварски выдран, дверной косяк расколот. Джерри выругался.

— Что случилось? — спросила Кэрол, догоняя его.

— Взлом.

Джерри шагнул в квартиру и включил свет. Всюду царил хаос. Квартира была полностью разгромлена. Повсюду следы вандализма: разбитые картины, вспоротые подушки, расколотая мебель. Он стоял в центре хаоса, и его трясло, а Кэрол бродила из комнаты в комнату и повсюду находила безжалостное разрушение.

— Это что-то личное, Джерри.

Он кивнул.

— Я вызову полицию, — предложила она — Проверь, что украли.

Джерри подчинился. Лицо его побелело. Вторжение ошеломило его. Вяло и апатично бродил он по квартире, переворачивая разбитые вещи, задвигая на место вывернутые ящики: он представлял себе взломщиков в деле, как они, потешаясь, хозяйничают здесь. В углу спальни он нашел сваленные в кучу фотографии. На них помочились.

— Полиция выехала, — доложила Кэрол — Просили ничего не трогать.

— Поздно, — пробормотал он.

— Что-то пропало?

— Ничего, — ответил он.

Все ценности: стерео и видео, кредитки, кое-какие безделушки — не тронуты. И только сейчас Джерри вспомнил о плане. Он вернулся в гостиную и с трудом пробился через завал к столику, зная наверняка: плана он не найдет.

— Это Харви, — проговорил он.

— Что — Харви?

— Харви приходил за планом первого этажа бассейнов. Или прислал кого-то.

— Зачем? — спросила Кэрол, окидывая взглядом разгром. — Ты же и так собирался отдать его.

Джерри замотал головой.

— Ты единственная, кто советовал мне держаться от Харви подальше…

— Я и представить не могла, что все обернется вот так.

Полиция приехала и уехала, вяло извинившись: они думают, что найти и арестовать злоумышленников маловероятно.

— В последнее время столько актов вандализма, — сказал офицер. — А соседи снизу?..

— Они в отъезде.

— Боюсь, это последняя надежда Имущество застраховано?

— Да.

— Ну, тогда все не так уж плохо.

Джерри ничего не сказал им о своих подозрениях, хотя его так и подмывало сделать это. Что толку обвинять Харви? С одной стороны, у того наверняка заготовлено алиби, с другой — необоснованные обвинения еще больше разозлят его.

— Что будешь делать? — спросила Кэрол, когда полиция убралась восвояси.

— Не знаю. Я даже не уверен, что это он. То он лучится добротой и светом, и вдруг такое. Как я могу иметь с ним дело?

— А ты больше не имеешь с ним дела, — ответила Кэрол. — Останемся здесь или пойдем ко мне?

— Останемся.

Они кое-как попытались восстановить статус-кво: подправили, чтобы не валилась, сломанную мебель, подмели осколки стекла Затем перевернули распоротый матрац, отыскали две уцелевшие подушки и легли спать.

Кэрол хотела заняться любовью, но это утешение, как многое в жизни Джерри в последнее время, не получилось. Раздражение сделало его грубым, а грубость, в свою очередь, вызвала раздражение Кэрол. Она сделалась угрюмой, целовала его неохотно и скупо. Ее нежелание подталкивало его к еще большей грубости.

— Остановись, — сказала Кэрол, когда он собрался войти в нее. — Я не хочу.

Она не успела настоять на своем — Джерри не остановился и сделал ей больно.

— Я сказала, не надо, Джерри.

Он не реагировал.

— Хватит!

Кэрол зажмурилась и еще раз велела ему остановиться, на этот раз уже по-настоящему придя в ярость. Но он лишь с большей силой вгонял себя в нее — так, как она иногда прежде просила его, даже молила об этом, умирая от страсти. Но сейчас она лишь шипела, ругалась и угрожала, и каждое ее слово придавало Джерри решимости не верить ее сопротивлению, хотя физически он не чувствовал ничего, кроме напряжения в паху, сухого дискомфорта и желания быть грубым.

Кэрол начала отбиваться, царапать его спину ногтями и тянуть за волосы, словно хотела отодрать его лицо от своей шеи. Пока Джерри трудился, в голове его промелькнула мысль о том, что теперь она возненавидит его, и значит, они придут к полному согласию. Но, отдавшись страсти, к этой мысли он прислушаться не успел.

Яд пролился, и Джерри скатился с нее.

— Скотина… — выдавила Кэрол.

Спину саднило; поднявшись с кровати, он заметил кровь на простыне. Среди свалки в гостиной Джерри отыскал неразбитую бутылку виски. Из стаканов, однако, ни один не уцелел, а из-за нелепой брезгливости пить из горлышка не хотелось. Опустившись на корточки, Джерри привалился спиной к холодной стене. Он не чувствовал себя ни несчастным, ни удовлетворенным. Входная дверь открылась и треском захлопнулась. Он ждал и слушал, как стучат по ступеням каблучки Кэрол. Затем пришли слезы, хотя и от них он чувствовал себя полностью отделенным. Наконец Джерри успокоился, побрел на кухню, отыскал чашку и напился до бесчувствия.

Кабинет у Харви был внушительный, он был отделан как кабинет его знакомого адвоката по налоговым делам: вдоль стен тянулись стеллажи с книгами, закупленными оптом, цвет ковра и обоев приглушенный, будто закопченный сигарным дымом. Когда Харви не спалось — как сейчас, — он мог отдохнуть здесь, посидеть за огромным столом в кресле из кожи черепахи и подумать о законности. Но только не сегодня ночью. Сегодня Харви был поглощен проблемами иного толка. Как ни пытался он отвлечься, мысли его возвращались к Леопольд-роуд.

Он мало запомнил из того, что произошло в бассейнах. И это очень его беспокоило: память всегда оставалась предметом его гордости. Способность запоминать увиденные лица и оказанные услуги в немалой степени помогла Харви обрести власть. Он гордился тем, что среди сотен его работников не было ни одного привратника или уборщицы, кого бы он не знал по имени.

Но о событиях на Леопольд-роуд, случившихся всего тридцать шесть часов назад, Харви вынес весьма смутные воспоминания — о женщинах, медленно окружающих его, о веревке, затягивающейся вокруг шеи, о том, как они вели его вдоль кромки бассейна в некое помещение, мерзость которого убила почти все его ощущения. Дальнейшее вползло в его память, словно те скользившие в грязной воде бассейна существа, смутно различимые и тягостно тревожные Кажется, там произошло что-то унизительное и ужасное. Больше ничего припомнить не удавалось.

Однако Харви был не из тех, кто пасовал перед неопределенностью без борьбы. Если за этим кроется тайна, он сделает все, чтобы открыть ее. В качестве первого шага своего наступления он приказал Чендамену и Фрайеру перевернуть вверх дном квартиру Колохоуна. Если, как он подозревал, затея с бассейнами была продуманной вражеской операцией по завлечению его в ловушку, Колохоун являлся соучастником. Разумеется, в качестве вывески, не более того. Уж конечно, он не руководитель и не вдохновитель. Харви счел, что разгром квартиры Колохоуна станет достойным предупреждением для хозяев Джерри о том, что он намерен вести борьбу. Погром принес и еще один плюс Чендамен вернулся с планом первого этажа комплекса. Сейчас развернутый план лежал на столе Харви. Вновь и вновь он отслеживал свой путь к бассейну в надежде на то, что память очнется. Он был разочарован.

Почувствовав усталость, Харви поднялся и подошел к окну. Огромный сад за домом содержался в образцовом порядке. В этот час, правда, его безукоризненные границы лишь угадывались — свет звезд едва-едва освещал владения. Харви видел лишь собственное отражение на гладком оконном стекле.

Когда он сфокусировал зрение на отражении, его контуры словно всколыхнулись, и он почувствовал шевеление в животе, словно там что-то распустилось. Он приложил к животу руку — тот подергивался и вздрагивал, и на мгновение Харви перенесся в бассейны: нечто осклизлое, голое и комковатое приблизилось к его глазам. Он чуть не закричал, но смог сдержаться, отвернувшись от окна и переведя взгляд на интерьер комнаты: ковры, книги и мебель — трезвая и незыблемая реальность. Но видения отказывались покинуть его мысленный взор. Живот по-прежнему крутило.

Прошло несколько минут, прежде чем Харви смог заставить себя вновь взглянуть на свое отражение в стекле — контуры уже не колыхались. Он больше не позволит себе ни одной подобной ночи, бессонной и мучительной. С первым лучом зари пришла убежденность в том, что сегодня пора расколоть мистера Колохоуна.

Утром Джерри пытался дозвониться Кэрол на работу, но она все время была занята. В конце концов он оставил это и предпринял геркулесовы усилия, чтобы привести квартиру в порядок. Однако не преуспел ни в сосредоточенности, ни в усердии. Убив целый час и ни на йоту не приблизившись к намеченному, он сдался. Разгром точно отражал, его мнение о себе самом.

Незадолго до полудня ему позвонили.

— Мистер Колохоун? Мистер Джерард Колохоун?

— Он самый.

— Моя фамилия Фрайер. Я звоню от имени мистера Харви…

— Вот как?

Хотят позлорадствовать или пригрозить еще большим ущербом?

— Мистер Харви ждет от вас кое-каких предложений, — сказал Фрайер.

— Предложений?

— Мистер Харви очень заинтересовался проектом Леопольд-роуд, мистер Колохоун. Он собирается вложить в него существенные денежные средства.

Джерри промолчал. Эта явная ложь привела его в замешательство.

— Мистер Харви хотел бы с вами встретиться. И чем скорее, тем лучше.

— И где же?

— В бассейнах. Он хочет обговорить кое-какие архитектурные тонкости со своими коллегами.

— Понятно.

— Вы сможете подъехать во второй половине дня?

— Смогу. Конечно.

— В половине пятого, договорились?

Разговор на этом закончился, оставив Джерри озадаченным. В тоне Фрайера не было ни следа враждебности, ни намеков, даже скрытых, на возникшую конфронтацию. Может быть, как предположила полиция, события минувшей ночи — выходка неизвестных вандалов, а кража чертежей — их нелепый каприз? Джерри подавил растущее возбуждение. Еще не все пропало.

Надеясь на такой поворот событий, Джерри вновь набрал номер Кэрол. На сей раз он не стал слушать повторяющихся извинений и потребовал позвать ее к телефону. Наконец она взяла трубку.

— Я не хочу с тобой разговаривать, Джерри. Иди к черту.

— Да ты только послушай…

Она с грохотом бросила трубку, прежде чем он произнес следующее слово. Джерри тут же перезвонил Когда Кэрол ответила и услышала его голос, она, казалось, изумилась тому, что он страстно желал искупить свою вину.

— К чему ты стараешься? — возмутилась она. — Боже мой, какой в этом толк?

Он слышал слезы в ее голосе.

— Хочу, чтобы ты почувствовала, как мне больно. Дай мне исправить все. Прошу тебя, позволь мне.

Она не ответила на его мольбу.

— Не бросай трубку. Пожалуйста. Я знаю, мне нет прощения. Боже, я знаю…

Она молчала.

— Ну просто подумай об этой возможности, хорошо? Дай мне шанс исправить все. Хорошо?

Очень тихо Кэрол произнесла:

— Не вижу смысла.

— Можно мне позвонить завтра?

Он услышал ее вздох.

— Можно?

— Да. Да…

Трубку повесили.

Джерри отправился на Леопольд-роуд с запасом в три четверти часа, но на полпути полил дождь, с большими каплями которого не справлялись дворники ветрового стекла. Движение замедлилось, и полмили машина едва ползла; сквозь пелену ливня проступали лишь красные огни стоп-сигналов идущего впереди автомобиля. Тянулись минуты, и беспокойство Джерри росло. К тому времени, когда он выбрался из пробки в поисках свободного пути, он уже опаздывал. На ступенях бассейнов никто его не ждал, но чуть дальше стоял серо-голубой «ровер» Харви. Шофера за рулем не видно. Джерри нашел место для парковки на противоположной стороне и перебежал улицу под дождем. От машины до бассейнов было ярдов пятьдесят, но пока он достиг цели, он промок до нитки и задыхался. Дверь оказалась открыта: не желая мокнуть, Харви поработал с замком. Джерри нырнул внутрь.

В вестибюле Харви он не нашел, но кое-кто все же там был: мужчина ростом с Джерри, но в два раза шире. На руках — кожаные перчатки, лицо без признака мысли как будто из того же материала.

— Колохоун?

— Да.

— Мистер Харви ждет вас внутри.

— Кто вы?

— Чендамен, — ответил мужчина. — Идите.

В дальнем конце коридора горел свет. Джерри толкнул остекленные двери вестибюля и пошел туда За спиной он услышал хлопок закрывшейся входной двери и звучавшие эхом шаги Чендамена.

Харви разговаривал с третьим мужчиной — ростом пониже Чендамена, с мощным фонарем в руке. Заслышав приближение Джерри, оба посмотрели на него и резко прервали разговор. Харви не поздоровался и не протянул руки, а только сказал:

— Явился не запылился.

— Ливень… — начал Джерри, но потом подумал, что вид его сам говорит обо всем.

— Вы себя не бережете, — произнес человек с фонарем. Джерри сразу же узнал любезный голос звонившего ему.

— Фрайер?

— Он самый.

— Рад познакомиться.

Они пожали друг другу руки, а в это время Харви смотрел на Джерри во все глаза, будто искал на его плечах вторую голову. Целую бесконечно долгую минуту он молчал, спокойно наблюдая, как растет беспокойство на лице Джерри.

— А я ведь не такой дурак, — проговорил он в конце концов.

Неожиданное заявление требовало реакции.

— Я даже мысли не допускаю, будто вы — главный в этом деле, — продолжил Харви. — И я готов отнестись к вам снисходительно.

— О чем вы?

— Снисходительно, — повторил Харви. — Потому как вы, похоже, не понимаете. Не так ли?

Джерри лишь нахмурился.

— Именно так, — подал голос Фрайер.

— Похоже, вы даже теперь не понимаете, как здорово влипли? — поинтересовался Харви.

Джерри вдруг стало не по себе от того, что Чендамен стоял у него за спиной, и от собственной абсолютной уязвимости.

— Но я не считаю, что неведение благословенно, — продолжил Харви. — То есть даже если вы чего-то не понимаете, это не освобождает вас от ответственности, не так ли?

— Никак не возьму в толк, о чем вы, — мягко запротестовал Джерри.

В свете фонаря лицо Харви было бледным и усталым.

— Об этом месте, — пояснил Харви. — Я говорю об этом месте. О женщинах, которых вы здесь поселили… для меня. Что это значит, Колохоун? Вот единственное, что я хочу знать. Что все это значит?

Джерри чуть пожал плечами. Слова Харви сбивали его с толку, но Харви уже предупредил его, что непонимание не является оправданием Возможно, единственным разумным ответом станет вопрос.

— Вы видели здесь женщин? — спросил Джерри.

— Точнее, шлюх, — ответил Харви. Его дыхание отдавало сигарным пеплом недельной давности. — На кого работаешь, Колохоун?

— На себя. Сделка, которую я вам предложил…

— К черту твою сделку, — оборвал его Харви. — Меня не интересуют сделки.

— Понимаю, — сказал Джерри. — Тогда я не вижу смысла продолжать наш разговор.

Он отступил на полшага от Харви, но тот выбросил руку и ухватил его за мокрый рукав пиджака.

— Я тебя еще не отпускал, — произнес Харви.

— У меня дела…

— Подождут, — ответил Харви, не ослабляя хватки.

Джерри сознавал если он рванется к дверям, его остановит Чендамен. Но если он не попытается улизнуть…

— Я не люблю таких умников, как ты, — проговорил Харви, отпуская его рукав. — Думаешь, ты пуп земли только потому, что умеешь ловко говорить и носишь шелковый галстук? Вот что я тебе скажу, — он ткнул пальцем в горло Джерри, — ты — куча дерьма. Мне просто любопытно, кто за тобой стоит. Понял?

— Но я ведь уже сказал вам…

— На кого работаешь?! — Каждое слово Харви сопровождал тычком пальца. — Сейчас тебе будет очень больно.

— Ради бога, да ни на кого я не работаю! И ничего не знаю ни о каких женщинах.

— Не глупи, хуже будет, — посоветовал Фрайер, притворяясь обеспокоенным.

— Я говорю правду.

— Чувствую, парню надо сделать больно, — заметил Фрайер. Чендамен радостно заржал — Ты этого добиваешься?

— Назови имена — и все, — сказал Харви. — Или мы переломаем тебе ноги.

Недвусмысленная угроза нисколько не прояснила мышления Джерри. Он не видел никакого выхода из этой ситуации, кроме как настаивать на своей невиновности. Если назвать фиктивных хозяев, ложь вскроется мгновенно, и последствия неудавшегося обмана будут страшными.

— Проверьте мои рекомендации, — взмолился Джерри, — вам же не составит труда все обо мне раскопать. У меня нет компаньонов, я работаю на себя. И всегда работал так.

Взгляд Харви на мгновение оторвался от лица Джерри и остановился на его плече. Сердце Колохоуна сжалось — он понял значение этого знака слишком поздно, чтобы приготовился к удару по почкам от человека за спиной. Джерри дернулся вперед, но не успел налететь на Харви, потому что Чендамен ухватил его за воротник и швырнул к стене. Джерри скрючился, ослепнув от боли. Он едва расслышал, что Харви снова спросил, кто его хозяин, и помотал головой. Череп был словно набит железными шариками, гремевшими в пустоте между ушами.

— Господи… господи… — бормотал Джерри, будто на ощупь подбирая слово для защиты от следующих ударов, но прежде, чем успел это сделать, его рывком выпрямили. Луч света бил прямо в лицо. Джерри было нестерпимо стыдно своих слез, катившихся по щекам.

— Имена, — потребовал Харви.

Шарики по-прежнему гремели.

— Еще разок, — приказал Харви, и Чендамен шагнул к Колохоуну. Харви остановил его, заметив, что Джерри вот-вот отключится. Кожаное лицо отодвинулось.

— Встать, когда я разговариваю с тобой, — велел Харви.

Джерри попытался выполнить приказ, но тело его не слушалось. Готовое умереть тело била дрожь.

— Встать, — повторил Фрайер, шагнув между жертвой и мучителем, и рывком поднял Джерри. Сейчас, когда Фрайер подошел совсем близко, Джерри почувствовал тот самый кислый запах, на который обратила внимание Кэрол, когда они поднимались по ступеням крыльца: одеколон Фрайера.

— Встать! — не унимался Харви.

Джерри поднял к лицу трясущуюся руку, прикрываясь от слепящего света. Он не видел ни одного из трех лиц, но смутно сознавал, что Фрайер загораживал его от Чендамена. Справа от Джерри Харви чиркнул спичкой и поднес огонь к кончику сигары. Вот он, нужный момент: Харви отвлекся, а на линии удара — Фрайер, заслонивший Чендамена.

Нырнув под луч фонаря, Джерри метнулся от стены, исхитрившись выбить фонарь из рук Фрайера. Звякнув о кафель пола, фонарь погас.

Споткнувшись во внезапной темноте, Джерри сделал еще один рывок к свободе. За спиной он услышал проклятия Харви и то, как столкнулись Чендамен с Фрайером, нагнувшиеся в поисках упавшего фонаря. Он заковылял вдоль стены к концу коридора Разумеется, путь назад к входной двери, где стояли его мучители, был отрезан. Он мог надеяться лишь на блуждание по лабиринту коридоров, лежавшему впереди.

Он добрался до угла и повернул направо, смутно припоминая, что этот маршрут уводит в сторону от главного коридора к вспомогательным переходам. Джерри удалось вырваться раньше, чем его покалечили, но избиение давало о себе знать. Каждый шаг отдавался сильной болью в низу живота и спине. Поскользнувшись на влажных плитках, он чуть не закричал от боли.

За его спиной опять орал Харви. Фонарь подобрали с пола, луч заметался по лабиринту в поисках Джерри. Он прибавил шагу, радуясь слабому свету, но не его источнику. Сейчас они кинутся следом. Если, как говорила Кэрол, в плане здания лежит простая спираль и коридоры представляют собой бесконечную замкнутую кольцевую систему, не имеющую выхода, то он заблудится. Но Джерри был упорным. Ориентируясь на возрастающее тепло, он двинулся в ту сторону в надежде наткнуться на пожарный выход, который выведет его из западни.

— Он пошел туда, — сказал Фрайер. — Больше некуда.

Харви кивнул. Да, Колохоун наверняка идет именно таким путем От света к лабиринту.

— Ну что, за ним? — спросил Чендамен. Он жаждал продолжить начатое избиение. — Далеко убежать он не мог.

— Нет, — ответил Харви. Ничто, даже обещание рыцарского звания, не заставит его снова войти в лабиринт.

Фрайер уже удалился в коридор на несколько ярдов, светя фонарем по бликующим плиткам стен.

— Тепло! — сказал он.

Харви отлично знал цену этому теплу. Оно не было естественным, во всяком случае, для Англии. Здесь умеренный климат, потому-то Харви и не уезжал отсюда никогда. Душный зной других континентов порождал нелепости, которых он не переносил.

— Что делать будем? — спросил Чендамен. — Ждать, пока сам выползет?

Харви обдумал это предложение. Вонь из коридора начала беспокоить его, в животе бурлило, по коже бегали мурашки. Инстинктивно он приложил руку к паху. Страх иссушил мужество.

— Нет, — неожиданно сказал он.

— Нет?

— Ждать не станем.

— Ну не будет же он там сидеть вечно.

— Я сказал нет! — Харви не ожидал, что жара так сильно подействует на него. Страшно раздраженный тем, что Колохоуну удалось улизнуть, он чувствовал если остаться здесь дольше, можно потерять самообладание.

— Вы двое идите в его квартиру и ждите, — приказал он Чендамену. — Рано или поздно он туда заявится.

— Вот зараза, — пробурчал Фрайер, возвращаясь из коридора. — Обожаю догонялки.

Похоже, его не преследуют — вот уже несколько минут Джерри не слышал голосов позади. Сердце забилось ровнее. Теперь, когда адреналин уже не гнал его вперед и не отвлекал от боли в мышцах, Джерри перешел на неторопливый шаг. Тело протестовало даже против такого темпа.

Каждое движение сопровождалось невыносимой мукой, и Джерри, скользнув спиной по стене, тяжело опустился на пол и вытянул ноги поперек коридора. Вымокшая под дождем одежда прилипла к телу и горлу, она охлаждала и душила его одновременно. Он потянул узел галстука, затем расстегнул жилет и рубашку. Воздух в лабиринте веял теплом на влажную кожу, его прикосновение было приятным.

Джерри закрыл глаза и попытался не думать о боли. Что он ощущал, кроме игры нервных окончаний? Есть же какие-то приемы отделения рассудка от тела и, таким образом, от страдания. Но лишь только веки его сомкнулись, он услышал поблизости приглушенные звуки. Шаги, тихие голоса. Они не принадлежали Харви и его спутникам — голоса были женские. Джерри поднял налитую свинцом голову и приоткрыл глаза. То ли за несколько мгновений медитации он привык к темноте, то ли в коридор проник свет. Скорее всего, последнее.

Джерри поднялся на ноги. Пиджак стал лишним бременем, и Джерри сбросил его там, где сидел. Затем двинулся по направлению к свету. За последние несколько минут стало значительно жарче, и возникли легкие галлюцинации. Стены, казалось, утратили вертикальность, а воздух сменил прозрачность на мерцающее сияние.

Он свернул за угол. Свет стал ярче. Еще поворот — и Джерри очутился в небольшом помещении, выложенном кафелем. От жара у него перехватило дыхание. Он хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, и смотрел на дверь противоположной стены, а воздух уплотнялся с каждым ударом его сердца. Желтоватый свет сиял, но Джерри не находил сил, чтобы сделать хотя бы шаг: жара доконала его. Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, он протянул руку к стене в поисках опоры, но ладонь скользнула по влажным плиткам. Джерри повалился на бок, не удержавшись от крика.

Охая от боли, он подтянул ноги к животу и остался лежать там, где упал. Если Харви услышал его крик и послал своих помощников в погоню — будь что будет. Плевать.

Шорох движения донесся до него. Оторвав голову на дюйм от пола, Джерри чуть приоткрыл глаза В дверном проеме появилась обнаженная девушка; а может, ее нарисовало головокружение. Кожа девушки блестела, точно намасленная, на груди и бедрах виднелись подтеки, похожие на запекшуюся кровь. Скорее всего, это не ее кровь: ран на блестящем теле не было.

Девушка начала смеяться над ним, и веселый, беззаботный смех заставил его почувствовать себя дураком. Мелодичность этого смеха, однако, очаровала Джерри, и он сделал над собой усилие, стараясь получше разглядеть девушку. Продолжая смеяться, она направилась к Джерри через комнату, и тогда он увидел, что за ней следуют другие. Значит, вот о ком говорил Харви. Ловушка, в устройстве которой обвиняли Джерри.

— Кто вы? — пробормотал он, как только женщины подошли ближе. Смех оборвался, когда девушка опустила глаза на его скрученное болью тело.

Джерри попробовал сесть прямо, но руки свело, и он вновь скользнул на плитки. Девушка не ответила на вопрос и не помогла ему подняться. Она просто смотрела вниз на Джерри, как пешеход смотрит на пьяного в канаве, и лицо ее оставалось непроницаемым. Джерри же, глядя вверх на девушку, чувствовал, что близок к потере сознания. Жара, боль и это внезапное явление красоты были почти непереносимы. Стоявшие поодаль спутницы расплывались в темноте, все помещение сворачивалось, будто картонная коробка фокусника, а глядевшее на Джерри совершенное существо полностью завладело его вниманием. Теперь, по безмолвному настоянию девушки, разум Джерри словно ослеп, и он весь устремился к ее коже; ее тело стало пейзажем, каждая пора — как яма, каждый волосок — как столб. Джерри принадлежал ей всецело. Она утопила его в своих глазах, оцарапав ресницами, она прокатила его вниз вдоль округлости живота и по шелковистой ложбинке спины. Она укрыла его меж ягодиц и пустила вверх в жаркое чрево, а затем выпустила наружу, лишь стоило ему подумать, что он вот-вот сгорит заживо. Неистовая скорость оживила его. Он сознавал, что где-то там, рядом, осталось его содрогающееся от ужаса тело; но его беспечное воображение, послушное желанию незнакомки, кружилось, как птица, пока его, измученного и ошеломленного, не швырнули назад в чашу черепа. Прежде чем Джерри смог прикоснуться к хрупкому инструменту причины и сути только что испытанного чуда, его веки затрепетали, опустились и он потерял сознание.

Телу не нужен рассудок. У него хватает своих дел: наполнять и опустошать легкие, качать кровь, получать пищу — и все эти процессы лежат вне полномочий мысли. Лишь когда что-то из процессов спотыкается или тормозит, рассудок получает информацию о сложном механизме тела. Обморок длился лишь несколько минут, но когда Джерри очнулся, он осознал (как порой бывало и прежде), что его тело — ловушка. Хрупкость тела — ловушка, его форма, размеры и даже пол — все сплошная ловушка. И выхода из нее нет. Словно в кандалах, он прикован к ней или в ней, в этой руине.

Эти мысли приходили и уходили. А в паузах между ними пролетали скоротечные грезы, в которые Джерри с беззаботной легкостью проваливался, и еще более редкие мгновения, когда он пытался рассмотреть мир вокруг себя.

Женщины подняли его. Голова Джерри свисала вниз, волосы касались пола. «Я — трофей», — успел подумать он в момент просветления; затем вновь — темнота. Когда он выкарабкался из забытья, его несли вдоль края большого бассейна. Его ноздри переполняли противоречивые запахи — восхитительные и зловонные одновременно. Краем затуманенного глаза он видел воду — такую яркую, что она вспыхивала, когда лизала борта бассейна, — и кое-что еще: тени, скользящие в ее сиянии.

«Они собираются меня утопить, — подумал Джерри. А затем: — Я уже тону». Он вообразил, что вода наполняет рот, представил себе, как тени, которые он видел в воде, набиваются ему в глотку и проскальзывают в желудок. Тело его содрогнулось в конвульсиях, пытаясь отрыгнуть их обратно.

На лицо ему легла ладонь. Она была блаженно прохладной.

— Тс-с-с, — прошептал кто-то, и бред угас.

Джерри чувствовал себя так, будто его уговорили вернуться в сознание из иллюзорных страхов.

Ладонь с лица убрали. Джерри огляделся вокруг. Мрачноватое помещение для спасения; но его взгляд не проник далеко. На другой стороне комнаты, напоминавшей общественную душевую, несколько торчащих высоко из стены труб выплевывали упругие дуги водяных струй на плитки пола, откуда по желобам вода сбегала в шпигаты. Воздух заполняли мелкая водяная пыль и брызги. Джерри сел За каскадной вуалью влаги различалось некое движение, и движущаяся фигура была слишком крупной, чтобы принадлежать человеку. Джерри всмотрелся сквозь пелену брызг — животное? Чувствовался резкий запах, напоминающий запах зверинца.

Стараясь двигаться с максимальной осторожностью, дабы не привлечь внимания зверя, Джерри попытался подняться. Однако ноги его не справлялись с задачей. Все, что ему удалось, — лишь немного проползти на четвереньках через комнату и вновь вглядеться: один зверь смотрел на другого сквозь водяную завесу.

Джерри понял, что его учуяли и раскинувшееся на полу темное существо смотрит на него. Под этим взором Колохоун покрылся мурашками, но не смог отвести глаз. Когда он прищурился, чтобы рассмотреть зверя получше, вспышки свечения возникли внутри тела существа и побежали трепещущими волнами желтоватого света снизу вверх и поперек огромной туши, будто демонстрирующей себя человеку.

Это была она. Джерри знал наверняка, что существо — женского рода, хотя никаких признаков пола не разглядел Когда рябь люминесценции засверкала на теле животного, с каждой вспышкой оно стало являть себя в новой необыкновенной конфигурации. Джерри наблюдал, думая о чем-то тягучем, жарком и расплавленном — о стекле, например, или камне: ее плоть выливалась в искусные формы и возвращалась в горнило, чтобы истечь в новом обличье. Ни головы, ни конечностей у существа не обнаруживалось, но на туловище виднелись гроздья ярких пузырьков (должно быть, глаза), а с поверхности тела то здесь, то там выбрасывались вверх радужные ленты. Они неторопливо и неярко вспыхивали и, казалось, воспламеняли воздух.

Внезапно существо издало серию негромких звуков, похожих на вздохи. Джерри подумал: если они адресованы ему, как нужно отвечать? Услышав за спиной шаги, он оглянулся в надежде получить указания от одной из женщин.

— Не бойся, — проговорила она.

— Я не боюсь, — ответил Джерри.

Он и в самом деле не боялся. Чудовище перед ним возбуждало и держало в напряжении, но не пугало.

— Кто она? — спросил он.

Женщина подошла совсем близко. Ее кожа, облитая мерцающим игривым светом, исходящим от существа, была золотистой. Вопреки обстоятельствам (или благодаря им) Джерри почувствовал прилив желания.

— Это мадонна Непорочная Мать.

— Мать? — повторил Джерри, поворачивая голову, чтобы еще раз взглянуть на мадонну. Волны фосфоресценции стихли. Теперь свет пульсировал лишь в одной части тела, и в этом месте, в одном ритме с пульсом, плоть мадонны набухала и разделялась. За спиной Джерри снова услышал шаги, и к шуму воды добавились шепот, мелодичный смех и хлопанье в ладоши.

Мадонна рожала. Набухшая плоть раскрывалась, жидкий свет хлынул потоком, запах дыма и крови наполнил душевую. Девушка вскрикнула, словно сочувствовала Матери. Хлопки зазвучали громче, и внезапно плоть — в том месте, где она разделилась, — сократилась и выдавила на кафельный пол дитя: нечто среднее между кальмаром и ягненком без шкуры. Струи воды из труб тут же привели его в сознание, и ребенок откинул голову назад, чтобы оглядеться. Его единственный огромный глаз смотрел осмысленно. Несколько минут новорожденный корчился на полу, пока стоявшая рядом с Джерри девушка не вошла под завесу воды и не взяла его на руки. Беззубый рот младенца тут же отыскал ее грудь.

— Это не человек… — пробормотал Джерри. Он не был готов увидеть ребенка столь необычного и в то же время явно разумного. — И что, все… все ее дети такие?

Кормилица опустила глаза на живой комочек в своих руках.

— Ни один не похож на предыдущего, — ответила она. — Мы вскармливаем их. Некоторые умирают. А кто выживает, тот живет своей собственной жизнью.

— Бог ты мой, да где же они живут-то?

— В воде. В море. В снах и грезах.

Воркующим голосом она заговорила с ребенком Рифленая конечность новорожденного — по ней, как по телу матери, бежал свет — покачивалась в воздухе от удовольствия.

— А отец?

— Ей не нужен муж, — последовал ответ. — Если ей захочется, она сможет иметь детей и от дождевых струй.

Джерри оглянулся на мадонну. Ее сияние почти полностью угасло. Громадное тело выбросило завиток шафранного света, который коснулся водяной завесы и отбросил пляшущие узоры на стену. Затем она замерла. Когда Джерри повернулся к кормилице с ребенком, их уже не было. Исчезли и остальные женщины. Кроме одной — той, что появилась первой. Она сидела у противоположной стены душевой, на ее лице играла улыбка, а ноги были широко расставлены. Он взглянул на ее лоно и вновь — на ее лицо.

— Чего ты боишься? — спросила она его.

— Да не боюсь я.

— Почему же не идешь ко мне?

Он поднялся, пересек комнату и подошел к девушке. За его спиной все так же плескалась и сбегала по плиткам вода, а из-за водяной вуали слышалось утробное бормотанье мадонны. Ее присутствие не пугало Джерри. Он и ему подобные не интересовали такое создание. Если она способна его видеть, то наверняка считает его странным и нелепым Господи! Да он самому себе казался нелепым. Ему больше нечего терять — ни надежды, ни достоинства не осталось.

Завтра этот мир покажется сном: вода, дети, красавица, поднявшаяся с пола, чтобы обнять его. Завтра он решит, что на день умер и посетил душевую ангелов. А сейчас он приложит все усилия, чтобы использовать момент.

Они занялись любовью, Джерри и улыбающаяся девушка. Когда он пытался припомнить детали совокупления, он не мог понять, делал ли хоть что-нибудь вообще. Память выхватывала лишь зыбкие мгновения — не о поцелуях, не о самом сексе, а о тонкой струйке молока из груди красавицы и о том, как она бормотала: «Никогда… Никогда…» — пока их тела сплетались воедино. Потом все закончилось, а девушка была спокойна и безразлична. Больше ни слов, ни улыбок. Она просто оставила его одного во влажной душевой. Джерри застегнул грязные брюки и ушел, предоставив мадонне ее плодородие.

Короткий коридор вел из душевой к большому бассейну. Он был — как Джерри смутно запомнил, когда они его несли к мадонне, — полон до краев. Многочисленные отпрыски мадонны резвились в искрящейся светом воде. Женщины исчезли, но дверь в коридор, ведущий наружу, оставили открытой. Не успел Джерри выйти за порог и сделать несколько шагов, как дверь захлопнулась у него за спиной.

Только теперь — увы, слишком поздно — Эзра Харви понял; возвращение в бассейны (даже ради акта устрашения, традиционно доставившего ему удовольствие) было ошибкой. Оно приоткрыло рану, которую, как; надеялся Харви, почти удалось залечить. Также оно оживило воспоминания о его предыдущем визите сюда: о женщинах и о том, что они показали ему. Эти воспоминания он старался прояснить, прежде чем постигнуть их истинную суть. Женщины каким-то образом одурманили его. А затем, когда он ослабел и потерял самоконтроль, использовали его для своих забав. Они кормили его грудью, как младенца, они забавлялись им, как игрушкой. Всплывающие воспоминания буквально ошеломляли его; но были и другие, слишком глубокие, чтобы охарактеризовать их в полной мере. Они шокировали, ввергали в ужас: о какой-то потаенной комнате, о воде, падающей завесой, о темноте, вселявшей страх, и о люминесценции, вселявшей страх еще больший.

Пришло время, решил он, растоптать эти бредни и разом покончить со всеми сложностями. Харви был из тех, кто никогда не забывал одолжений — как сделанных, так и принятых. Незадолго до одиннадцати у него состоялось два телефонных разговора, как раз на предмет возвращения кое-каких долгов. Что бы ни поселилось на Леопольд-роуд, житья этим тварям в бассейнах не будет. Удовлетворенный своими ночными маневрами, Эзра отправился наверх, в спальню.

Возвратившись после инцидента с Колохоуном, замерзший и встревоженный, Харви выпил больше половины бутылки шнапса. Только сейчас спирт начал действовать на него. Конечности налились свинцом, голова отяжелела еще больше. Даже не раздевшись, он прилег на двуспальную кровать на несколько минут, чтобы позволить чувствам проясниться. Когда он очнулся, была половина второго ночи.

Харви сел Живот опять крутило, да и все тело ныло. В свои пятьдесят с лишним болел он редко: благополучие и успех сдерживали нездоровье. Но сейчас он чувствовал себя ужасно. Головная боль едва не ослепляла, и, запинаясь, ничего не видя перед собой, Харви на ощупь спустился в кухню. Там он налил себе стакан молока, сел за стол и поднес молоко к губам. Но не выпил. Его взгляд случайно упал на руку, державшую стакан. Сквозь пелену боли Харви впился в нее взглядом Она не походила на его собственную руку — она была слишком изящной и гладкой. Дрожа, он опустил стакан на стол, но тот опрокинулся, и молоко, разлившись по тиковой столешнице, потекло на пол.

Звук капель молока о плитки пола будил странные мысли. Харви поднялся на ноги и нетвердой походкой побрел в кабинет. Ему сейчас нужен был кто-нибудь рядом — кто угодно. Он достал записную книжку и, вглядываясь в странички, попытался найти смысл в небрежных записях, но цифры расплывались перед глазами. В душе росла паника. Может, это безумие? Иллюзия его трансформировавшейся руки, неестественные ощущения, пронизывающие тело. Харви попытался расстегнуть рубашку, и рука, повинуясь команде, встретилась с еще одной иллюзией — более абсурдной, чем первая. Непослушными пальцами он потянул за ткань рубашки, твердя себе, что ни первая, ни вторая — невозможны.

Но очевидность была явная. Харви прикасался к телу, более ему не принадлежащему. Отдельные участки родного тела: плоть, кости, шрам от аппендицита внизу живота, родимое пятно под мышкой — еще оставались, однако изменилась суть организма (и продолжала меняться на глазах), обретя признаки, казавшиеся Харви отвратительными и постыдными. Он хватал и терзал, эти формы, обезобразившие его туловище, будто от таких действий они могли рассосаться; но лишь расцарапал себя до крови.

В свое время на долю Эзры Харви выпало немало страданий, и почти все страдания он причинял себе сам Ему пришлось посидеть в тюрьме, испытать физические травмы, пережить предательства красивых женщин. Но те страдания не шли ни в какое сравнение с нынешними муками. Он перестал быть собой! Его тело забрали, пока он спал, а ему оставили плоть какого-то оборотня. Ужас свершившегося вдребезги разбил его самолюбие и подверг рассудок жестокой встряске.

Не в силах удержаться от рыданий, он потянул за ремень брюк.

— Пожалуйста, — бормотал он. — Господи, прошу Тебя, позволь мне снова стать самим собой!

Слезы слепили Харви. Он смахнул их ладонью и опустил взгляд на свой пах. Увидев, какое уродство прогрессировало там, он взревел так, что задрожали оконные стекла.

Харви никогда не увиливал от прямого ответа; он считал, что долгие рассуждения — плохой помощник в делах. Он не знал, насколько глубоко трансформация вошла в устройство его организма; да ему, по большому счету, это было не очень-то важно. Он думал лишь об одном: сколько раз ему придется умирать от стыда, если это мерзкое состояние явит себя миру. Вернувшись на кухню, Харви взял из ящика огромный мясницкий нож, поправил одежду и вышел из дома.

Слезы высохли. Сейчас они — излишняя роскошь, а Харви не был расточительным. Он вел машину по пустому городу к реке, затем — через мост Блэкфраерс. Там он припарковал машину и спустился к кромке воды. В ту ночь воды Темзы вздымались высоко и стремительно, гребни волн обметали стежки белой пены.

Лишь теперь, когда Харви зашел так далеко, почти не осмысляя свои намерения, страх смерти приостановил его. Он был состоятельным человеком, он обладал властью, так неужели нет иных путей выхода из ордалии, чем тот, по которому он бросился очертя голову? Есть лекарства, что повернут вспять охватившее его клетки помешательство; есть хирурги, способные отхватить пораженные части тела и скроить заново его самого. Но как много времени потребуется на преодоление кризиса? Рано или поздно процесс начнется заново — Харви знал это. Ему ничто не поможет.

Порыв ветра сбил с волн пену. Она рассыпалась на брызги, ударила ему в лицо и сорвала печать с его беспамятства. Мгновенно он вспомнил все: душевую, водяные струи, бьющие в пол из труб в стене, жаркую духоту, женщин, смеющихся и аплодирующих. И наконец, то, что скрывалось за водяной завесой: существо пострашнее любой твари женского пола, какую его помрачившийся от горя рассудок мог воспроизвести. Он совокуплялся на глазах этой бегемотихи, и в ярости случки — в тот момент, когда он на секунду забыл самого себя, — шлюхи обернули его экстаз против него. Какой смысл теперь жалеть… Что сделано, то сделано. По крайней мере он подготовил все для уничтожения их логова. А сейчас он прибегнет к собственноручной хирургии и избавится от того, что они умудрились наколдовать, не дав им возможности полюбоваться плодом своего мерзкого труда.

Ветер был жутко холодным, зато кровь Харви была горяча. Она обильно текла, когда он резал себя. Темза с воодушевлением принимала возлияния, лизала его ноги и крутила вокруг них водовороты. Харви, однако, закончить работу не успел — потеря крови сломила его. Ну и что, подумал он, когда колени подкосились и он повалился в воду; никто ничего не узнает, кроме рыбок. Когда река сомкнулась над ним, на губах его замерла молитва о том, чтобы смерть не оказалась бабой.

Задолго до того, как Харви проснулся в ночи и обнаружил бунт своего тела, Джерри вышел из бассейнов, сел в машину и попытался доехать до дому. Однако эта простейшая задача оказалась ему не под силу. Зрение и способность ориентироваться изменили ему, и на перекрестке он чуть не попал в аварию. Тогда он припарковал машину и решил отправиться домой пешком. Воспоминания о том, что приключилось с ним в бассейнах, были смутными, хотя времени прошло совсем немного. Голова полнилась странными ассоциациями. Он шагал по улицам, но рассудок его пребывал в полусне. Появление Чендамена и Фрайера, притаившихся в спальне его квартиры, швырнуло Джерри назад, в реальность. Не дожидаясь их приветствий, он развернулся и бросился бежать. Сидя в засаде, бандиты опустошили его запасы спиртного и реагировали не так быстро — пустились вдогонку, когда он уже выбежал из дома.

Джерри направился к Кэрол, но ее дома не оказалось. Молено и подождать. Полчаса он посидел на ступенях крыльца ее дома, а когда пришел жилец с верхнего этажа, Джерри попросился внутрь — в относительное тепло лестницы. На ступеньках ее он продолжил дежурство. Там он задремал и во сне отправился обратно к перекрестку, где осталась брошенная машина. Мимо него проследовала большая толпа.

— Куда вы? — спросил Джерри.

— Смотреть на яхты, — ответили ему.

— Что за яхты? — не понял он.

Но люди, оживленно переговариваясь, удалялись.

Небо было темным, однако улицы освещались голубоватым светом, не дающим теней. В тот момент, когда Джерри почти дошел до места, откуда были видны бассейны, он услышал громкий звук, похожий на всплеск.

Поворачивая за угол, он вдруг увидел приливную волну, катящуюся по Леопольд-стрит.

— Как называется это море? — спросил он у чаек над головой. Острый привкус соли в воздухе дарил уверенность в том, что эти воды — никак не река, но море.

— А какая разница, что это за море? — отвечали чайки. — Разве все моря — не единое море?

Джерри стоял и смотрел, как лениво бегут невысокие волны, накрывшие бетонированную площадку: их наступление, на первый взгляд плавное, опрокидывало фонарные столбы и так стремительно подмывало фундаменты домов, что те беззвучно рушились и исчезали под покровом бесстрастного студеного прилива Вскоре волны уже лизали ноги Джерри. Рыбки — маленькие серебряные стрелки — искрились в воде.

— Джерри?

На лестнице стояла Кэрол и смотрела на него.

— Что с тобой стряслось?

— Я чуть не утонул, — ответил он.

Джерри поведал ей о западне, устроенной Харви на Леопольд-роуд, о том, как его били, затем о головорезах в квартире. Кэрол слушала с прохладным сочувствием. Ни слова, однако, он не сказал ни о беге по спирали, ни о женщинах, ни об увиденном в душевой. Он не сумел бы обстоятельно рассказать об этом, даже если бы захотел каждый час, прошедший после ухода из бассейнов, отнимал у Джерри уверенность в реальности увиденного там.

— Хочешь остаться у меня? — спросила Кэрол, когда рассказ закончился.

— Думал, ты уже никогда не предложишь.

— Пойди прими ванну. Ты уверен, что кости целы?

— Да я бы уже почувствовал…

Кости-то целы, зато других отметок на теле предостаточно: туловище покрывала пестрая мозаика вызревающих синяков и все болело — от головы до пяток. Отмокнув в течение получаса, Джерри выбрался из ванны и обследовал себя перед зеркалом: его тело словно распухло от ударов, кожа на груди натянулась и стала гладкой. Зрелище не из приятных.

— Завтра первым делом надо сходить в полицию, — сказала Кэрол, когда чуть позже они лежали рядом. — И сделать все, чтобы этого ублюдка Харви посадили.

— Хорошо бы…

Кэрол склонилась над Джерри. Его лицо побелело от усталости. Она легонько поцеловала его.

— Хочу любить тебя, — проговорила она. Джерри смотрел в сторону. — Зачем ты все так осложняешь?

— Разве?

Веки его падали. Кэрол хотела скользнуть рукой под банный халат, который Джерри не снял, и приласкать его. Не совсем понимая причин его стыдливости, она всегда находила ее очаровательной. На этот раз, однако, сдержанная отстраненность позы Джерри подсказала Кэрол: он не хочет, чтобы его трогали; и она отступилась.

— Я выключу свет, — сказала Кэрол, но Джерри уже спал.

Прилив не был милостивым к Эзре Харви. Подхватив тело, он играючи помотал его туда-сюда, словно приглашенный к обеду гость, наевшийся и потерявший аппетит, а затем протащил вниз по реке около мили и, устав от тяжести, бросил. Течение передало труп более спокойным водам у береговой линии, и там — на траверзе Баттерси — он зацепился за швартовый конец.

Прилив ушел, а Харви остался. Уровень воды спадал, а безжизненное тело обнажалось дюйм за дюймом: отлив выставлял его на обозрение утренней заре. К восьми часам трупом любовалось не только утро.

Джерри разбудил шум воды из ванной комнаты, смежной со спальней. Шторы в комнате были еще задернуты, и лишь узенький лучик света падал на кровать. Желая от него спрятаться и зарыться головой в подушку, Джерри передвинулся, но разбуженный рассудок стал накручивать мысли. Впереди ждал трудный день, и необходимо решить, что именно рассказать полиции о недавних событиях. Возникнут вопросы, и некоторые из них могут оказаться весьма неприятными. Чем скорее Джерри продумает свою историю, тем более обоснованно и неопровержимо она прозвучит. Он перекатился обратно и откинул простыню.

Когда он опустил глаза на свое тело, первой мыслью было: он еще не проснулся до конца. Наверное, он все еще лежит, уткнувшись лицом в подушку, а пробуждение ему снится. Как снится и его тело — с налившимися грудями и мягким округлым животом. Это чужое тело — ведь его собственное было противоположного пола.

Джерри попытался очнуться и сбросить с себя кошмар, но возвращаться из сна было некуда. Он уже вернулся. Измененная анатомия принадлежала ему; щель лона, бархатистость кожи, необычный вес — все было его. За несколько часов, прошедших после полуночи, его расчленили и вживили в новый образ.

Шум воды из-за двери ванной внезапно вернул ему образ мадонны. И образ женщины, соблазнившей его. Женщины, которая шептала, когда он, хмурясь, толчками входил в нее: «Никогда… Никогда..» Она сообщала Джерри — откуда ему было знать! — что для него это последнее совокупление в роли мужчины. Они сговорились, женщина и мадонна, сотворить с ним такое чудо. И не стало ли главной неудачей его жизни то, что он не уберег свой пол, что сама мужественность в виде благополучия и влияния была ему обещана — и тут же вырвана из рук?

Джерри поднялся с кровати, покрутил перед собой руки, разглядывая их обретенное изящество, погладил ладонями груди. Он не испугался, но и радоваться было нечему. Джерри принял этот fait accompli, как принимает свое состояние ребенок — не сознавая, что хорошего или плохого оно несет ему.

Возможно, там, откуда это пришло, осталось еще немало чудес. Если так, он отправится в бассейны и откроет их для себя; дойдет по спирали до ее жаркого истока и поговорит о тайнах с мадонной. Есть чудеса на белом свете! Есть на белом свете силы, способные кардинально изменить плоть, не пролив и капли крови. Способные бросить вызов деспотии реальности и пробить брешь в ее каменной стене!

Вода в душе по-прежнему шумела. Подойдя к приоткрытой двери ванной, Джерри заглянул внутрь. Душ был включен, но Кэрол сидела на краешке ванны, прижав руки к лицу. Она услышала шаги Джерри. Ее била дрожь. Головы она не подняла.

— Я видела… — сказала она. Голос был горловым, низким, с едва сдерживаемым отвращением. — Я схожу с ума?

— Нет.

— Тогда что происходит?

— Не знаю, — просто ответил он. — Тебе это кажется ужасным?

— Отвратительно. Мерзко… Я даже смотреть на тебя не хочу. Слышишь? Я видеть тебя не могу!

Джерри не стал спорить. Она знать его не хочет и имеет на это право.

Выскользнув из ванной в спальню, он натянул вчерашнюю несвежую и перепачканную одежду и отправился к бассейнам.

Джерри пришел незамеченным, а если кто-то по пути и замечал странность в облике прохожего — несоответствие одежды телу, на которое она надета, — то отворачивался, не желая задаваться таким вопросом в такой час.

Придя на Леопольд-роуд, Джерри увидел на ступенях несколько человек. Он не знал, что говорили они о предстоящем разрушении. Джерри помедлил у входа в магазин через дорогу от бассейнов, пока троица не убралась восвояси, и затем направился к входной двери. Он боялся, что замок сменили, но старый висел на месте. Джерри без труда вошел внутрь и закрыл за собой дверь.

Он не захватил фонарь, но, углубившись в лабиринт, доверился инстинкту, и тот не подвел его. После нескольких минут разведки в темных коридорах Джерри споткнулся о брошенный им накануне пиджак и через пару поворотов попал в помещение, где смеющаяся девушка вчера нашла его. Слабый свет, напоминавший дневной, шел со стороны бассейна. Кроме последних признаков того свечения, что впервые привело его сюда, больше здесь не осталось ничего.

Он поспешил через комнату; надежды его таяли с каждым шагом Бассейн по-прежнему был полон до краев, но свечение почти иссякло. Джерри вгляделся в мутноватую поверхность: ничто не двигалось в глубине. Они ушли. Матери, дети. И, без сомнения, первопричина. Мадонна.

Джерри прошел в душевую. Да, она исчезла. Более того — помещение было разгромлено, словно в приступе злобы. Плитки сбиты, трубы выдраны из стен. Повсюду брызги и потеки крови.

Повернувшись спиной к руинам, Джерри пошел назад к бассейну, гадая, не его ли вторжение так напугало обитателей и заставило покинуть импровизированный храм. Какой бы ни была причина, колдуньи исчезли, не позволив ему разгадать тайну, а он, творение их рук, должен теперь сам о себе позаботиться.

В отчаянии Джерри брел вдоль кромки бассейна. На спокойной поверхности воды вдруг пробудился круг ряби и начал шириться в такт ударам его сердца. Во все глаза смотрел он, как маленький водоворот, набирающий силу, распахивался на ширину бассейна. Уровень воды внезапно стал падать. Водоворот на глазах превращался в огромную воронку, пенящуюся по краям. Где-то на дне бассейна открыли кингстон, и вода уходила. Может, через нее ушла и мадонна? Джерри бросился к дальнему концу бассейна и вгляделся в плитки. Так и есть! Уползая из своего храма к спасительному бассейну, она оставила след чуть светящейся жидкости. И если именно туда ушла она, почему бы и остальным не последовать за ней?

Куда сливались эти воды, ему никогда не узнать. Может, в канализационные коллекторы, оттуда — в реку и, наконец, к морю. К смерти от утопления; к исчезновению чуда Или по какому-то секретному каналу — в глубь земли, к святая святых, недоступной для любопытных глаз, где исступленный экстаз не в запрете.

Вода пришла в неистовство, когда давление набрало силу. Водоворот бешено кружился, пенился и плевался. Джерри вгляделся в его очертания. Ну конечно, спираль, изящная и неумолимая! Шум воды, уровень которой падал стремительно, превратился в оглушительный рев. Очень скоро он стихнет, дверь в иной мир захлопнется и исчезнет.

Выбора у Джерри не осталось: он прыгнул. Водоворот мгновенно подхватил его. У Джерри едва хватило времени глотнуть воздуха, прежде чем его утянуло под поду и повлекло кругами, глубже и глубже. Он почувствовал, как его ударило о дно бассейна, а затем перевернуло и потянуло к эпицентру воронки. Джерри открыл глаза И в то же мгновение вода увлекла его к краю пропасти и — за край. Взяв человека под свою опеку, поток подхватил его и понес, яростно швыряя из стороны в сторону.

Впереди забрезжил свет. Как далеко расстояние до него, Джерри угадать не мог, но разве это имело значение? Если он утонет прежде, чем достигнет источника света, и путешествие закончится смертью — что с того? Смерть теперь казалась не более бесспорной, чем призрачная мужественность, в которой он прожил все эти годы. Определения годятся лишь для того, чтобы их меняли либо выворачивали наизнанку. Мир прекрасен, не так ли, и, наверное, полон звезд. Джерри открыл рот и закричал в вихрь водоворота, а свет все ширился и ширился, как гимн, воспевающий парадокс.

Дети Вавилонской башни

Почему Ванесса никогда не могла устоять перед дорогой, не имеющей никаких указателей, перед проселочной дорогой, которая вела, куда одному богу известно? Ее восторженное следование куда глаза глядят в прошлом часто оканчивалось неприятностями. Роковая ночь, которую она провела, заблудившись в Альпах, тот случай в Марракеше, который чуть не закончился изнасилованием, приключения с учеником шпагоглотателя в дебрях Нижнего Манхэттена. И тем не менее, несмотря на то что горький опыт должен был ее кое-чему научить, когда приходилось выбирать между известным маршрутом и неизвестным, она всегда, не задумываясь, выбирала последний.

Вот, к примеру, эта дорога, что извивалась по направлению к побережью Кинтоса, что она могла сулить кроме бедной на приключения поездки через здешнюю землю, поросшую кустарником, возможности столкнуться по пути с козой, и вида со скал на голубое Эгейсткое море. Она могла бы наслаждаться таким видом из окна своего номера в отеле на побережье Мерика, и для этого не надо было даже вставать с постели. Но другие дороги, что уводили от этого перекрестка, были так четко обозначены: одна в Лутру, с его разрушенными венецианскими укреплениями, другая к Дриопису. Она не посетила ни одну из названных деревень, хотя слышала, что они прелестны, но тот факт, что деревни были столь ясно обозначены, серьезно портил их привлекательность, по крайней мере для Ванессы. Зато эта дорога, пусть даже и в самом деле вела в никуда, по крайней мере, вела в неназванное никуда. Довольно веская рекомендация. Таким образом, почувствовав прилив своенравия, она отправилась по дороге.

Ландшафт по обеим сторонам дороги — или проселочной дороги, в которую она вскоре превратилась, — был в лучшем случае непримечательным. Даже козы, которых ожидала увидеть Ванесса, и то отсутствовали, даже редкая растительность выглядела несъедобной. Нет, остров не был райским местом. В отличие от Санторини с его живописным вулканом или Миконоса — Содома Циклад — с его роскошными пляжами и еще более роскошными отелями, Кинтос не мог похвалиться ничем, что могло бы привлечь туриста. Короче говоря, потому она и здесь: ей хотелось забраться как можно дальше от толпы. Эта дорога, несомненно, поможет ей.

Крик, что донесся до нее слева, от холмов, вовсе не предназначался для того, чтобы привлечь внимание. Это был крик, явно окрашенный страхом, и легко перекрыл ворчание взятой напрокат машины. Ванесса остановила допотопное средство передвижения и выключила мотор. Крик долетел снова, но на этот раз он сопровождался выстрелом. Потом пауза, и второй выстрел. Не раздумывая, она распахнула дверцу машины и шагнула на дорогу. Воздух благоухал песчаными лилиями и диким тимьяном — ароматами, которые бензиновое зловоние внутри машины успешно перебивало. Когда она поглубже вдохнула аромат, она услышала третий выстрел и на этот раз увидела фигуру — слишком далеко от того места, где стояла Ванесса, чтобы можно было на таком расстоянии различить даже собственного мужа. Фигура взобралась на макушку одного из холмов только для того, чтобы опять исчезнуть в котловине. Тремя или четырьмя мгновениями позже появились и преследователи. Выстрелили еще раз, но, как она с облегчением увидела, скорее в воздух, чем в человека. Они будто предупреждали его, а не пытались убить. Подробности облика преследователей были так же неразличимы, как и подробности облика преследуемого, кроме одного зловещего штриха: одеты они были в развевающиеся черные одеяния.

Стоя возле машины, она колебалась — стоит ли сесть за руль и уехать прочь, или пойти и разобраться, что значит эта игра в прятки. Звук выстрелов вещь не особенно приятная, а потому можно было повернуться спиной к этой загадке. Люди в черном исчезли вслед за своей добычей, но Ванесса, впившись глазами в то место, которое они покинули, направилась туда, изо всех сил стараясь не высовываться.

В такой мало примечательной местности расстояния были обманчивы, один песчаный холмик походил на другой. Она выбирала дорогу среди каких-то растений целых десять минут, прежде чем уверилась, что потеряла из виду место, откуда преследуемый и преследующие исчезли, и к тому времени она сама заплутала среди травянистых холмов. Крики давно прекратились, выстрелы тоже, она осталась только с криками чаек и дребезжащими пререканиями цикад у ног.

"Проклятье, — выругалась она. — Зачем я все это делаю?"

Она выбрала самый большой холм поблизости и потащилась вверх по его склону, ноги скользили на песчаной почве, пока Ванесса размышляла, даст ли выбранная позиция возможность разглядеть потерянную дорогу или хотя бы море. Если бы ей удалось отыскать скалы, она смогла бы сориентироваться относительно того места, где оставила машину, и отправиться примерно в том направлении, зная, что рано или поздно обязательно достигнет дороги. Но холмик был слишком незначительный, все, что открылось отсюда, только подчеркивало степень ее изоляции. В любом направлении, куда ни глянь, те же неотличимые друг от друга холмы, горбящие спины под полуденным солнцем. Отчаявшись, она лизнула палец и подставила его ветру, рассудив, что ветер будет скорее всего со стороны моря и что она могла бы использовать эту незначительную информацию, чтобы вычертить в уме карту местности. Бриз был слишком слабым, но он был единственным ее советчиком, и потому Ванесса отправилась в том направлении, где, как она надеялась, лежала дорога.

После пяти минут ходьбы, когда одышка все возрастала, а путь лежал то вверх, то вниз по холмам, она поднялась на один из склонов и обнаружила, что видит не свою машину, а скопище зданий, выбеленных известкой, над которыми возвышалась квадратная башня, здания обнесены, словно гарнизон, высокой стеной, — все это с предыдущего возвышения не было видно даже отчасти. До нее дошло, что бегущий человек и его чересчур заботливые поклонники возникли оттуда и что здравый смысл, пожалуй, советует не приближаться к этому месту. И все же без указаний от кого-нибудь она могла бы вечно бродить по этой пустоши и никогда не найти дорогу к своей машине. Кроме того, здания выглядят скромно и успокаивающе. Был даже намек на растительность, проглядывающую над блестящими стенами, что предполагало уединенный сад внутри, где, по крайней мере, она могла бы обрести какую-то тень. Изменив направление, она отправилась к входу.

Она добралась до ворот из кованой стали совсем измотанная. Только тогда, предвкушая отдых, она призналась сама себе, насколько устала: тяжелый путь через холмы так утомил ее ноги, что бедра и щиколотки мелко подрагивали, о том, чтобы идти куда-то, и думать нечего.

Одни из больших ворот находились поблизости, и она шагнула в них. Двор внутри был вымощен камнями и испещрен голубиными каплями: несколько подозреваемых сидели на миртовом дереве и заворковали при ее появлении. Со двора крытые переходы уводили в лабиринт зданий. Риск не умерил ее своенравия, и потому она выбрала один, выглядевший менее опасным, и последовала им. Переход увел ее от солнца и проводил через благоухающий коридор, уставленный простыми скамьями, в замкнутое пространство поменьше. Здесь солнце падало на одну из стен, в нише которой стояла статуя Девы Марии, — ее широко известный сын, воздев пальцы в благословении, громоздился у нее на руках. И теперь, при взгляде на эту статую, кусочки тайны выстроились в определенном порядке: уединенное местоположение, тишина, простота дворов и переходов. Явно религиозное заведение.

Она была безбожницей с ранней юности и редко переступала порог церкви на протяжении двадцати пяти лет. Теперь, в сорок один год, ее уже не переделать, и потому она ощущала себя здесь вдвойне человеком, вторгшимся в чужие владения. И все-таки она не искала святилища, так ведь, а только направление? Она сможет спросить и уйти.

Когда она продвинулась к освещенному солнцем камню, то ощутила странное чувство неловкости, которое объяснила тем, что за ней наблюдают. Это была ее врожденная восприимчивость, которую совместная жизнь с Рональдом усложнила до шестого чувства. Его нелепая ревность, три месяца назад прикончившая их брак, довела его до шпионажа такого класса, что позавидовали бы службы Уайтхолла или Вашингтона. Теперь Ванесса чувствовала, что она не одна, а за ней смотрят несколько пар глаз. Хотя она украдкой взглянула на узкие окна, выходящие во двор, и, казалось, заметила движение в одном из них, однако никто не предпринял даже попытки окликнуть ее. Возможно, предписание сохранять тишину, а то и данный обет молчания, соблюдаются так неукоснительно, что ей придется объясняться на языке жестов. Что ж, если и так.

Где-то за собой она услышала шорох бегущих ног, нескольких пар, спешащих к ней. И — с дальнего конца прохода — клацанье закрывающихся железных дверей. Почему-то сердце ее оборвалось, а кровь побежала быстрее и бросилась ей в лицо. Ослабевшие ноги снова стали дрожать.

Она повернулась, чтобы рассмотреть источник этих упорных шагов, и когда сделала это, уловила, как каменная голова Девы чуть-чуть сдвинулась. Ее голубые глаза следили за Ванессой через двор и теперь, без всякой ошибки, были направлены в ее спину. Ванесса стояла тихо, как неживая. Лучше не бежать, думала она, с Нашей Госпожой за спиной. Ничего хорошего не будет, если понесешься куда бы то ни было, потому что даже сейчас три монашки в развевающихся одеяниях появились из тени крытой аркады. Только их бороды и блестящие автоматические винтовки, что они несли, развеивали иллюзию того, что они Христовы невесты. Ванесса могла бы посмеяться такому несоответствию, но они наставили оружие прямо ей в сердце.

Не было ни слова объяснений, но в месте, что давало приют вооруженным мужчинам, обряженным как монашки, представление о добротных доводах было, без сомнения, столь же редкостно, как пернатые лягушки.

Она была препровождена со двора тремя святыми сестрами, которые обращались с ней так, будто она только что сравняла с землей Ватикан, — ее без промедления обыскали с головы до ног. Она приняла это посягательство без каких-либо возражений. Они ни на мгновение не спускали ее с мушки, и в подобных обстоятельствах повиновение казалось самым разумным. Обыск завершился, один из них пригласил ее переодеться, и ее проводили в небольшую комнату, где заперли. Немного погодя одна из монашек принесла бутылку вкусного греческого вина и, чтобы довершить этот перечень несообразностей, большую пиццу, лучшую из тех, что она пробовала где бы то ни было, начиная от Чикаго. Алиса, затерянная в Стране Чудес, не подумала бы, что может быть страннее.

* * *

— Тут могла быть ошибка, — заключил после нескольких часов допроса человек с нафабренными усами. Она с облегчением обнаружила, что у него нет намерения сойти за Аббатису, несмотря на наряд его гарнизона. Его кабинет — если являлся таковым — содержал мало мебели, единственным украшением был человеческий череп с потерянной нижней челюстью, который стоял на столе и пусто пялился на нее. Человек был одет куда лучше: галстук-бабочка безупречно завязан, на брюках сохранялась смертоносная складка. Под его размеренным английским произношением Ванесса, казалось, распознала скрытый акцент. Французский? Немецкий? И только когда человек угостил ее шоколадом со своего стола, она решила, что он швед. Он назвался мистером Клейном.

— Ошибка? — сказала она. — Вы чертовски правы, это ошибка!

— Мы нашли вашу машину. Также мы поинтересовались вашим отелем. Таким образом, рассказ ваш подтверждается.

— Я не лгунья, — сказала она.

Она перешагнула пределы любезности с мистером Клейном, невзирая на его подкуп в виде сладостей. Теперь уже должно быть поздняя ночь, рассудила она, хотя с уверенностью сказать было трудно, — она не надела часов, а убогая комнатка находилась в центре одного из зданий, а потому не имела окон. Время сложилось, словно телескоп, и только мистер Клейн с его недокормленным Номером Вторым удерживали ее утомленное внимание.

— Ну, я рада, что вы удовлетворены, — сказала она. — Теперь вы дадите мне вернуться в отель? Я устала.

Клейн покачал головой.

— Нет, — ответил он. — Боюсь, это невозможно.

Ванесса резко встала, и от ее стремительного движения кресло опрокинулось. Не прошло и секунды, даже звук падения еще не затих, как дверь отворилась и появилась одна из бородатых сестер, держа наготове пистолет.

— Все в порядке, Станислав, — промурлыкал мистер Клейн. — Миссис Джейн не перерезала мне горло.

Сестра Станислав убралась и закрыла за собой дверь.

— Зачем? — спросила Ванесса, ее раздражение поутихло с появлением стражи.

— Зачем — что? — переспросил мистер Клейн.

— Монашки.

Клейн тяжело вздохнул и положил руку на кофейник, который принесли час назад, он хотел проверить, не совсем ли остыл кофе. Он налил себе полчашки, прежде чем ответить.

— По моему мнению, многое из этого излишне, миссис Джейн, и даю вам свое личное обещание, что увижу вас свободной так скоро, как только в человеческих силах. Покуда прошу вашего снисхождения. Думайте об этом, как об игре… — Лицо его чуть омрачилось. — Они не любят игры.

— Кто?

Клейн нахмурился.

— Неважно, — сказал он. — Чем меньше вы знаете, тем меньше нам придется заставлять вас забыть.

Ванесса тупо посмотрела на череп.

— Ничего из этого ничуть не ясно, — сказала она.

— И не должно, — ответил мистер Клейн. — Придя сюда вы допустили достойную сожаления ошибку, миссис Джейн. А на самом деле мы допустили ошибку, впустив вас сюда. Обычно наша охрана строже, чем вы убедились на своем опыте. Но вы застали нас врасплох… и затем мы узнали…

— Секунду, — сказала Ванесса. — Я не знаю, что здесь происходит. И не хочу знать. Все, чего я хочу, — это чтобы мне позволили вернуться в отель и закончить отдых спокойно.

Судя по выражению лица ее следователя, призыв не оказался особенно убедительным.

— Неужели это так много, что надо выпрашивать? — спросила она. — Я ничего не сделала, я ничего не видела. В чем сложность?

Клейн встал.

— В чем сложность? — повторил он негромко, как бы рассуждая сам с собой. — Ну и вопрос. — Он не пытался ответить, лишь позвал: — Станислав!

Дверь распахнулась и появилась монашка.

— Проводи миссис Джейн в ее комнату, хорошо?

— Я заявлю протест через свое посольство! — сказала Ванесса, негодование ее вспыхнуло. — У меня есть права!

— Пожалуйста, — сказал мистер Клейн, глядя страдальчески. — Крики никому из нас не помогут.

Монашка ухватила Ванессу за руку, и Ванесса почувствовала близость пистолета.

— Пойдем? — вежливо спросили ее.

— У меня есть какой-нибудь выбор? — поинтересовалась она.

— Нет.

* * *

Успех хорошего фарса, когда-то объяснял ей сводный брат, бывший актер, в том, что играют с убийственной серьезностью. Не должно быть и намеков на подмигивание галерке, извещающих о намерении комиковать у играющих фарс, ничего, что могло бы разрушить реальность сцены. Согласно этим жестким стандартам она была теперь окружена составом опытных исполнителей: несмотря на облачения, платки на головах монахинь и подглядывающую Мадонну, все желали играть так, будто эта нелепая ситуация не отличается от обычной. Как ни старалась Ванесса, она не могла подчеркнуть обман, не могла поймать ни единого взгляда смущения. Чем скорее они поймут свою ошибку и освободят ее от своего общества, тем лучше для нее.

Спала она хорошо, полбутылки виски, некой заботливой личностью оставленные в ее комнатке до ее возвращения, помогли уснуть. Она редко пила так много за такой короткий промежуток времени, и когда — перед самым рассветом — ее разбудили, слабым стуком в дверь, голова ее, казалось, распухла, а язык был наподобие замшевой перчатки. Мгновение она не могла понять, где находится, но слабые удары повторились, и с другой стороны двери открылось маленькое окошечко. К нему прижалось лицо пожилого мужчины — бородатое, с безумными глазами и выражением настойчивости.

— Миссис Джейн, — прошипел он. — Миссис Джейн! Мы можем поговорить?

Она подошла к двери и выглянула в окошко. В дыхании старика смешивались чистый воздух и запах перегара от анисового ликера. Это удержало ее от того, чтобы прижаться слишком плотно к окошку, хотя он и поманил ее.

— Кто вы? — спросила Ванесса, не просто из абстрактного любопытства, но потому, что опаленные солнцем жесткие черты кого-то ей напоминали.

Человек бросил на нее взволнованный взгляд.

— Обожатель, — сказал он.

— Я вас знаю?

Он покачал головой.

— Вы слишком уж молоды, — ответил он, — но я вас знаю. Я видел, как вы вошли. Я хотел предупредить вас, но у меня не было времени.

— Вы тоже заключенный?

— В некотором роде. Скажите… Вы видели Флойда?

— Кого?

— Он убежал. Позавчера.

— А, — сказала Ванесса, начиная из разрозненных кусочков составлять целое. — Флойд — человек, за которым они гнались?

— Точно. Он выскользнул наружу, вы видели. Они пошли за ним — олухи — и оставили ворота открытыми. Охрана в эти дни отвратительная! — голос его звучал так, будто он искренне оскорблен сложившейся ситуацией. — Не то, чтобы мне неприятно видеть вас здесь.

В его глазах какое-то отчаяние, подумала она, какая-то печаль, которую он старается сдерживать.

— Мы слышали выстрелы, — сказал он. — Они его не поймали, правда?

— Я не видела, — ответила Ванесса. — Я пошла поглядеть, но ни следа не осталось.

— Ха! — просиял старик. — Тогда, может, он действительно убежал.

До Ванессы уже дошло, что разговор может быть ловушкой, что старик является жертвой обмана тех, кто ее захватил, и это еще один способ выдавить из нее информацию. Но инстинкт подсказывал другое. Он глядел на нее так любовно, и лицо его, лицо маэстро клоунов, казалось не способным на поддельные чувства. К лучшему или к худшему, она поверила ему. У нее был небольшой выбор.

— Помогите мне выбраться, — попросила она. — Я должна выбраться.

Он будто пал духом.

— Так скоро? — спросил он. — Вы только что прибыли.

— Я не воровка. Мне не нравится быть в заключении.

Он кивнул.

— Конечно нет, — ответил он, упрекая себя за свой эгоизм. — Виноват. Это оттого, что прекрасная женщина… — Он прервал себя, затем начал заново. — Я никогда не был особенно ловок в словах…

— Вы уверены, что я не знаю вас? — спросила Ванесса. — Ваше лицо почему-то мне знакомо.

— Действительно? — сказал он. — Это очень здорово. Все мы здесь думаем, что нас, видите ли, позабыли.

— Все?

— Нас сорвали так давно. Многие только начинали исследования. Вот почему Флойд сбежал. Он хотел проделать работу нескольких месяцев, до того как наступит конец. Я иногда чувствую то же самое. — Поток уныния иссяк, и человек вернулся к ее вопросу. — Меня зовут Харви Гомм. Профессор Харви Гомм. Хотя к настоящему времени я не помню, профессором чего я был.

Гомм. Это было странное имя, и оно звенело колокольчиками, но сейчас она не могла отыскать, в какой тональности этот перезвон.

— Вы не помните, да? — спросил он, глядя ей прямо в глаза.

Она бы хотела солгать, но это могло отпугнуть человека, единственный здравый голос, услышанный ею здесь.

— Нет… Точно не помню. Может, подскажете?

Но прежде чем он смог предложить следующий кусочек тайны, он услышал голоса.

— Сейчас нельзя говорить, миссис Джейн.

— Зовите меня Ванесса.

— Можно? — Лицо его расцвело от тепла ее благодеяния. — Ванесса.

— Вы поможете мне? — спросила она.

— Настолько, насколько смогу, — ответил он. — Но если вы увидите меня в компании…

— Мы никогда не встречались.

— Точно так. Аи revoir. — Он закрыл окошко, и она услышала, как его шаги удаляются по коридору. Когда ее страж, дружелюбный головорез по имени Джиллемо, прибыл несколько минут спустя и принес ей поднос с чаем, она превратилась в сплошную улыбку.

* * *

Казалось, ее вспышка принесла плоды. Тем утром, после завтрака, мистер Клейн ненадолго посетил ее и сказал, что ей позволено выходить в сад — в сопровождении Джиллемо, — так что она может наслаждаться солнцем. Ее опять снабдили новым комплектом одежды, немного великоватой, но она испытала приятное облегчение, освободившись от пропитанных потом тряпок, которые были на ней больше суток. Эта последняя уступка, сделанная для ее удобства, однако, ровным счетом ничего не означала. Как ни приятно было надеть чистое нижнее белье, факт предоставления новой одежды подчеркивал, что мистер Клейн не предвидит скорого освобождения.

Она пыталась подсчитать, как долго это все продлится, прежде чем туповатый управляющий крохотного отеля, где она остановилась, не поймет, что она уже не вернется. И что же он тогда предпримет? Возможно, управляющий уже забил тревогу и обратился к властям, вполне может быть, они отыщут брошенную машину и проследят ее путь до этой странной крепости. Последний пункт разбился вдребезги тем самым утром, во время прогулки. Машина оказалась припаркованной в закрытом дворике с лавровым деревом, возле ворот, и если судить по многочисленным каплям голубиного помета, стояла там всю ночь. Поймавшие ее дураками не были. Значит, надо ждать до тех пор, пока кто-нибудь в Англии не обеспокоится и не попытается узнать, где она, но за это время она может умереть от скуки.

Другие придумали себе развлечения, удерживающие их у черты безумия. Когда она и Джиллемо прогуливались по саду тем утром, она слышала отчетливые голоса из соседнего двора, один голос принадлежал Гомму. Голоса были возбужденные.

— Что там происходит?

— Они играют в игры, — ответил Джиллемо.

— Может, мы пойдем и посмотрим? — небрежно спросила она.

— Нет.

— Я люблю игры.

— Да? — переспросил Джиллемо. — Поиграем, а?

Она хотела не такого ответа, но настойчивость могла возбудить подозрения.

— Почему бы и нет? — ответила она. Заслужить его доверие было бы только на пользу.

— Покер? — спросил Джиллемо.

— Никогда не играла.

— Я вас научу, — ответил он. Мысль его явно прельщала. В соседнем дворе игроки разразились теперь яростными криками. Это звучало так, будто там происходило что-то вроде скачек, конечно, если судить по громким подбадривающим возгласам, затихавшим, когда финишная черта пересечена. Джиллемо прервал ее размышления. — Лягушки, — пояснил он. — Они устраивают лягушачьи скачки.

— Неужели?

Джиллемо посмотрел на нее почти с нежностью и сказал:

— Даже не сомневайтесь.

Несмотря на слова Джиллемо, раз сконцентрировав вникание на шуме, она уже не могла выбросить это из головы. Шум продолжался в течение дня, то усиливаясь, то спадая. Иногда раздавались взрывы смеха, частенько слышался спор. Они были похожи на детей, Гомм и его друзья, серьезно отдаваясь такому незначительному занятию, как скачки лягушек. Но удаленных от иных развлечений, как она могла обвинять их? Когда поздним вечером лицо Гомма возникло у двери, чуть ли не первое, что она сказала, были слова:

— Я слышала вас нынешним утром, в одном из дворов. И днем тоже. Кажется, вы здорово забавлялись.

— О, игры! — ответил Гомм. — Занятный выдался денек. Столь многое пришлось рассортировать.

— Как вы думаете, вам удастся убедить их, чтобы мне разрешили присоединиться к вам? Я здесь так скучаю.

— Бедная Ванесса. Хотел бы я помочь. Но это практически невозможно. Мы так перегружены в настоящее время работой, особенно из-за побега Флойда.

Перегружены работой, подумала она. И это гоняя лягушек? Боясь нанести оскорбление, она не высказала сомнения вслух.

— Что здесь происходит? — спросила она. — Вы не преступники? Нет?

Гомм выглядел оскорбленным.

— Преступники?

— Простите…

— Нет. Понимаю, почему вы спросили. Должно быть, это поражает вас, как нечто странное… то, что мы заперты здесь. Но нет, мы не преступники.

— Что же тоща? Что это за большой секрет?

Гомм глубоко вздохнул, прежде чем ответить.

— Если я скажу вам, — начал он, — вы поможете нам отсюда выбраться?

— Как?

— Ваша машина. Она у входа.

— Да, я видела…

— Если мы сможем до нее добраться, вы нас повезете?

— Сколько вас?

— Четверо. Я, Ирени, Моттерсхед и Гольдберг. Конечно, и Флойд может находиться где-то снаружи, но ему следует самому побеспокоиться о себе, ведь так?"

— Это маленькая машина, — предостерегла она.

— Мы маленькие люди, — сказал в ответ Гомм. — С возрастом съеживаешься, знаете ли, словно высушенный фрукт. А мы стары. Считая с Флойдом, нам 398 лет на всех. Это горький опыт, — добавил он, — а никто из нас не мудр.

Во дворе, рядом с комнатой Ванессы, внезапно раздались крики. Гомм скользнул от двери, потом опять появился на краткий миг, чтобы шепнуть: "Они нашли его. Бог мой, они нашли его". Затем он скрылся.

Ванесса подошла к окну и выглянула. Она видела лишь кусочек двора, расположенного внизу, но то, что она смогла разглядеть, было преисполнено бешеной активности: сестры сновали туда-сюда. В центре этого смятения она увидела маленькую фигурку — беглеца Флойда, без сомнения, — бьющегося в руках двух охранников. Он выглядел плохо из-за дней и ночей, проведенных в лишениях, изможденные черты лица в грязи, плешивая макушка шелушилась от избытка солнца. Ванесса услышала голос мистера Клейна, перекрывший болтовню, и затем он сам шагнул на сцену. Он подошел к Флойду и принялся его безжалостно ругать. Ванесса не могла уловить больше одного из каждого десятка слов, но оскорбления быстро довели старика до слез. Она отвернулась от окна, про себя молясь, чтобы Клейн подавился очередным куском шоколада.

Итак, время, проведенное здесь, принесло странную коллекцию наблюдений: в одни моменты приятных (улыбка Гомма, пицца, шум игр, в которые играют на соседнем дворе), в другие — неприятных — допрос, ругань, чему она только что стала свидетелем. И все-таки она не приблизилась к разгадке того, каково назначение этой тюрьмы: почему здесь только пять заключенных (или шесть, если считать ее саму), и все такие старые, высохшие от возраста, как сказал Гомм. Но после ругани Клейна, обращенной на Флойда, она уверилась, что никакой секрет, сколь бы ни был он сомнителен, не удержит ее, она поможет Гомму в его стремлении к свободе.

Профессор не вернулся тем вечером, это ее разочаровало. Возможно, поимка беглеца Флойда означала ужесточение распорядка, решила она, хотя к ней это едва ли относится. Казалось, ее совершенно забыли. Хотя Джиллемо принес еду и питье, он не стал обучать ее покеру, как договорились, и ее не сопроводили подышать воздухом. Оставшись в душной комнате, без общества, с не занятой ничем головой, она быстро почувствовала вялость и сонливость.

И на самом деле, она продремала до середины дня, когда что-то ударило снаружи в стену возле окна. Она поднялась и подошла взглянуть, что за звук, когда в окно с силой бросили какой-то предмет. Со звоном тот упал на пол. Она попыталась разглядеть, кто его бросил, но человек исчез.

На полу лежал ключ, завернутый в бумажку. "Ванесса, — говорилось в записке, — будьте наготове. Ваш in saecula saeculorum Х.Г."

Латынь не была ее сильной стороной, Ванесса надеялась, что заключительные слова являются выражением нежности, а не инструкцией к действию. Она примерила ключ к двери своей камеры, он подошел. Но Гомм явно не имел в виду, что она использует ключ сейчас. Она должна ждать сигнала. Будьте наготове, написал он. Легче сказать, чем сделать. Как искушает, когда дверь открыта и свободен проход к солнцу, позабыть Гомма и других, порвать с этим. Но Х.Г. без сомнения пошел на определенный риск, добывая ключ. Она должна отплатить ему преданностью.

После этого дрема больше не приходила. Каждый раз, когда она слышала шаги, раздающиеся в крытых аркадах, или крик во дворе, она поднималась, готовая. Но призыв Гомма не приходил. День перетек в вечер, Джиллемо появился еще с одной пиццей и с бутылкой кока-колы на обед, и до того как Ванесса успела это осознать, пала ночь и кончился очередной день.

Может быть, они придут под покровом темноты, подумала она, но они не пришли. Поднялась луна и ухмылялась в небе, а знака от Х.Г. все не было, и не было обещанного исхода. Она стала подозревать худшее — их план раскрыт и все они наказаны. Если так, не значит ли это, что мистер Клейн рано или поздно раскопает и ее причастность? Пусть ее участие было минимальным, какие санкции примет шоколадный человек? В какой-то момент, уже после полуночи, она решила, что сидеть и ждать, когда обрушится топор, вовсе не в ее стиле, для нее будет благоразумнее поступить так, как поступил Флойд, — убежать.

Она выпустила сама себя из камеры и закрыла за собой дверь, затем заторопилась вдоль крытой аркады, приникая к теням настолько, насколько могла. Не было и следа человеческого присутствия, но она помнила о зоркой Деве, которая первой подглядывала за ней. Здесь ничему нельзя верить. Крадучись и при благоприятнейшем стечении обстоятельств, она в конце концов отыскала дорогу во двор, где Флойд предстал перед Клейном. Тут она замерла, пытаясь понять, какой выход ведет отсюда. Но по лицу луны проплывали облака, и в темноте ее судорожное чувство направления вовсе покинуло ее. Доверившись удаче, которая покуда оберегала ее, она выбрала один из выходов со двора и скользнула туда, следуя в потемках по крытому переходу, изгибавшемуся и поворачивавшему до тех пор, пока не привел ее все же в другой двор, больший, чем первый. Легкий ветерок трепал листву двух сплетенных лавровых деревьев в центре двора, ночные насекомые гудели на стенах. Но сколь картина ни выглядела умиротворяюще, дороги, сулящей надежду, не было. Ванесса собралась отправиться обратно тем путем, каким и пришла, когда луна освободилась от покровов и осветила двор от стены до стены.

Он был пуст, стояли лишь лавровые деревья, и тень от них падала на замысловатый узор, покрывавший камни, которыми двор был вымощен. Она прошла вдоль одного края, пытаясь вникнуть в значение линий. Затем ее осенило — она видит все вверх ногами. Она двинулась к противоположной стороне двора, и тогда чертеж стал ясен. Это была карта мира, воспроизведенная до самого незначительного островка. Все большие города отмечены, и океаны, и континенты, пересеченные сотнями тонких линий, обозначавших широту, долготу, и много что еще. Хотя большинство символов было своеобразно, легко понять, что карта изобилует политическими деталями… Спорные границы, территориальные воды, зоны отчуждения. Многое начерчено и исчеркано мелом, как бы в ответ на ежедневные размышления. В некоторых регионах, где события развивались особенно остро, земная масса почти затерялась под каракулями.

Очарование заслонило от нее безопасность. Она не слышала шагов у Северного полюса, прежде чем человек не шагнул из укромного места в пятно лунного света. Она собралась бежать, но узнала Гомма.

Назад: Запретное

Дальше: КНИГА VI