Глава 6
Смерть мутантам
Майка плохо помнила, как они с женщиной-кошкой добрались до Пушкинской. Сначала нужно было пройти по переходу. По переходу Майка шла сама. Там было много людей, и почти все шагали в одну сторону – на Баррикадную. Но на Баррикадной они задерживаться не стали. Женщина-кошка лишь купила где-то бутылку воды, кажется, отдав за нее последние оставшиеся у нее патроны, и увела Майку в туннель.
Развешанных под потолком лампочек в этом туннеле не было, и женщине-кошке приходилось светить своим фонарем. Но Майке это мало помогало. Ее ножки, прежде такие легкие и быстрые, вдруг стали тяжелыми и совершенно неуклюжими. Они то и дело спотыкались, мешая своей хозяйке идти. К тому же постоянно хотелось пить. Вода, которую купила женщина-кошка, быстро закончилась. Без воды у Майки пересохло во рту и стала кружиться голова. Через какое-то время ее вырвало. Что произошло потом, стерлось из памяти. Запомнилось только, как женщина-кошка вытирает ей лицо влажной тряпочкой и беспрестанно повторяет: «Потерпи, маленькая. Потерпи». Кажется, она даже плакала. Но это, наверное, просто показалось. Представить женщину-кошку плачущей Майка не могла при всем старании.
Потом опять провал в памяти. Видимо, Майка уснула или опять на какое-то время потеряла сознание. Когда она открыла глаза, вокруг светили огни и где-то вдалеке скулили собаки. Женщина-кошка держала ее на руках, прижимая к себе, и что-то говорила стоящему напротив человеку. Наверное, она и принесла ее сюда. Иначе как Майка оказалась среди этих огней, рядом с этим незнакомым человеком? Его лица Майка не видела и даже не могла сказать, высокий он или низкий, толстый или тонкий и во что одет. Фигура человека представлялась одним сплошным размытым пятном, откуда доносились слова, которые забывались, прежде чем успевали сложиться в осмысленные фразы.
Потом Майка долго пила из стакана солоноватую воду, а когда напилась, увидела, что оказалась в ярко освещенной белой комнате. У нее даже заболели от света глаза. Кроме Майки и женщины-кошки тут находился еще один человек, одетый в белый халат. Наверное, это и был доктор, которому женщина-кошка хотела ее показать. Доктор носил на носу круглые очки в металлической оправе без дужек, очень смешные очки. Майка никак не могла понять, как они держатся на его носу. Доктор тоже этого не знал и все время поправлял очки рукой, чтобы они не упали на пол и не разбились. От одного вида доктора Майке сразу стало лучше, она даже расслышала слова, с которыми он обратился к женщине-кошке.
– Госпожа Валькирия, это вы? В таком виде? И кто эта девочка?
Женщина-кошка не ответила ни на один вопрос, зато спросила сама:
– Эта девочка нужна мне живой и здоровой. Вам ясно, док?
Ее приказной тон не вызвал удивления. Похоже, иного и не ожидалось.
– Да, госпожа Валькирия.
– Тогда приступайте.
Женщина-кошка усадила Майку на высокую жесткую кушетку на металлических ножках и отошла в сторону. Доктор нерешительно потоптался на месте, потом перевел взгляд на Майку и сказал:
– Что ж, раздевайтесь… раздевайся, я тебя послушаю.
Майка стянула свой грязный свитер, с помощью женщины-кошки избавилась от заплатанной нательной рубашонки и вопросительно уставилась на доктора. Он снова насмешил ее. Пока она раздевалась, вставил себе в уши гибкие резиновые трубки, концы которых соединялись с третьей такой же трубкой, а та, в свою очередь, заканчивалась круглым и плоским металлическим наконечником. Однако на женщину-кошку смешной вид доктора не произвел впечатления. Она даже не улыбнулась.
Доктор со своими трубками в ушах шагнул к Майке, та слегка прикусила себе язык, чтобы не рассмеяться, и приложил железный наконечник третьей трубки к ее спине. Майка почувствовала на коже холод металла. Потом пальцы доктора коснулись ее спины. И все изменилось.
Залитая светом комната исчезла. Вместо нее Майка увидела перед собой другую комнату, похожую на предыдущую, но только похожую. Там тоже был доктор в своем белом халате и смешных очках и женщина-кошка, но какая-то другая и в другой одежде: черной куртке из хорошо выделанной мягкой кожи, темно-серых брюках и высоких кожаных сапогах до колен, плотно облегающих ее стройные икры. Руки, лицо и волосы чисто вымыты. Майка нигде не заметила ни малейшего намека на грязь. Ее кожа буквально блестела от чистоты, и вся она словно сияла. Но это было холодное сияние. Эта женщина-кошка, которую видела перед собой Майка, никогда бы не заплакала. Даже при большом желании, ее слезы сразу замерзли бы внутри.
Вместо одной голой кушетки в комнате стояли застеленные чистым бельем кровати. На одной из них лежал перевязанный бинтами спящий человек. Возможно, на других кроватях лежали другие люди, но Майка видела перед собой только этого.
– Госпожа Валькирия, – обратился доктор к женщине-кошке. – Мне необходимо отлучиться, чтобы осмотреть других раненых. А вы, пожалуйста, дайте лекарство моему пострадавшему коллеге, вон ту желтую капсулу. Это вас совершенно не затруднит. Я уже все приготовил.
Доктор указал на стол, где на маленьком стеклянном блюдце одиноко лежала продолговатая желтая таблетка. На столе были и другие лекарства, но блюдце с желтой таблеткой стояло отдельно, в стороне от них. Внутри таблетки содержался смертельный яд. Доктор знал это, сам и изготовил ее. А женщина-кошка – нет. Когда доктор вышел из комнаты, она взяла одной рукой отравленную таблетку, а другой стакан с водой и склонилась над спящим.
«Не делай этого! Там яд!» – закричала Майка, но женщина-кошка не услышала ее. Она просунула таблетку между губ спящего человека и поднесла воду ко рту. Он машинально сжал зубы – раскусил таблетку и сделал глоток. В следующее мгновение глаза человека широко открылись, лицо скривилось от боли, а на губах выступила пена. Он захрипел, потом затрясся, так что закачалась кровать, и вдруг с неожиданным проворством схватил женщину-кошку за руку.
– Ты? – прошептали дрожащие от боли губы.
– Нет, – замотала головой женщина-кошка. – Док просил дать вам лекарство.
– Отравил меня, сука, – выдохнул человек. Пена на его губах окрасилась кровью. – Испугался. Хочет быть единственным… врачом. Чтобы никто не тронул. Расскажи фюреру…
Больше человек ничего не сказал. Его тело изогнулось дугой, а вместо пены изо рта полилась пузырящаяся кровь. Потом он забился в судорогах, упал на кровать. И умер.
Женщина-кошка заглянула ему в глаза, даже оттянула пальцем веко, чтобы убедиться, что он мертв, затем поставила на стол недопитый стакан и тщательно вымыла руки. Ее не испугала смерть этого человека и даже не огорчила. Женщина-кошка уже не думала о нем. Она думала о докторе. И ее губы постепенно складывались в зловещую улыбку.
* * *
– Хрипы не прослушиваются. Это не пневмония, – услышала Майка сквозь обволакивающий ее туман голос доктора, а когда туман немного рассеялся, увидела, что сидит на той же кушетке в знакомой комнате.
– Вы убили его! – воскликнула Майка, и доктор, водивший по ее телу железным наконечником резиновой трубки, сейчас же отпрянул.
– Что это с ней? – пробормотал он, обращаясь к женщине-кошке.
– Это вы мне скажите, док.
– Бред. Явный бред, вызванный болезненным самочувствием девочки, – ответил доктор, избегая подходить к Майке. – В общем-то, ничего страшного я не вижу. Скорее всего, имеет место обычное недомогание вследствие усталости, переживаний и общего ослабления организма. Лучшее лечение – это покой, отдых и здоровое питание. Если хотите, сейчас могу поставить капельницу.
– Поставьте, – потребовала от доктора женщина-кошка. – И проведите полный осмотр.
– Слушаюсь, госпожа Валькирия.
Майка чувствовала, что доктор боится осматривать ее, да и сама не желала, чтобы он прикасался к ней. Но еще больше он боялся женщины-кошки, поэтому не посмел ей отказать.
– Пожалуйста, снимите одежду, – доктор снова обратился к Майке на «вы», но на этот раз не стал поправляться.
Женщина-кошка сноровисто расшнуровала Майке ботинки, помогла снять штанишки и старые, неоднократно заштопанные колготки. Майка вопросительно взглянула на нее, чтобы понять, нужно ли ей раздеваться дальше или можно остаться в трусиках. И не узнала женщину-кошку. Ее лицо словно окаменело, а застывший взгляд остановился на двух сросшихся пальцах: мизинце и безымянном на левой ноге Майки.
Убийца-доктор тоже уставился на ее левую ногу, но в отличие от женщины-кошки он часто моргал и раздувал щеки, силясь что-то сказать, пока все-таки не выдавил:
– Это же…
Женщина-кошка не дала ему договорить. Как только он открыл рот, она сбросила сковавшее ее оцепенение и развернулась лицом к доктору, прикрыв Майку собой.
– Вы ничего не видели! Иначе…
– Не надо. Я все понял, госпожа Валькирия, – поспешно сказал тот. – Я ничего не видел.
Хотя женщина-кошка ничего не говорила, доктор как-то съежился под ее взглядом и поспешно закивал головой. Или просто его голова непроизвольно тряслась от страха.
– Никто ничего не узнает, госпожа Валькирия. Обещаю вам. Только не рассказывайте фюреру про тот случай с моим коллегой, и я тоже никому ничего не скажу.
Доктор-убийца не зря испугался женщины-кошки, хотя она и не собиралась кому-то рассказывать о том, как он отравил человека. В этот момент она решала, можно ли оставить его в живых.
«Не убивай его!» – взмолилась Майка к женщине-кошке. Доктор был плохим, но она все равно не хотела, чтобы женщина-кошка его убила. И та услышала ее мольбу.
– Забинтуйте девочке ногу, чтобы ничего не было видно, – приказала она доктору. – И подберите вместо ее тряпья нормальную одежду: брюки, штанишки, курточку, обязательно теплые носки.
– Да, госпожа Валькирия. Конечно.
Доктор понял, что угроза миновала, и позволил себе перевести дыхание. Он открыл запертую дверь металлического шкафчика, где на полках стояли какие-то пузырьки, лежали пачки таблеток, пустые и наполненные чем-то шприцы, упаковки бинтов, и принялся зачем-то перебирать их. Майка решила, что просто хочет успокоить дрожащие руки.
В этот момент распахнулась входная дверь, и в комнату ворвался сердитый человек в черном берете и перепоясанной ремнями черной форме.
– Док! Сколько можно ждать?! – с порога взревел он. – Собаки второй день воют, друг на друга кидаются! Дайте…
Пока сердитый человек говорил, его глаза перебежали с доктора на женщину-кошку, потом на Майку и уставились на ее босые ноги. В тот же миг сердитое лицо налилось отвращением и злобой.
– А это что за мутант?! – еще громче взревел он. – Какого черта он здесь делает?! Почему не на бойне?! Что здесь вообще происходит?!
Никто, кроме Майки, не заметил, как женщина-кошка скользнула к рабочему столу доктора, схватила там что-то и тут же метнулась обратно. Она проделала все это с такой быстротой, что Майка не успела даже рассмотреть, что она взяла со стола.
В следующий миг женщина-кошка оказалась напротив разъяренного человека, и ее сжатая в кулак правая рука ударила его в глаз. Человек пошатнулся, но женщина-кошка не убрала руку от его лица, а еще и ударила сверху ладонью левой. Потом она все-таки отстранилась, и Майка увидела, что из глаза мужчины торчат рукоятки медицинских ножниц.
Девочка икнула. Стоящий у своего шкафчика доктор вытянулся столбом. Заколотый ножницами мертвый человек – Майка точно знала, что он мертв, – начал заваливаться назад и с грохотом обрушился бы на пол, если бы женщина-кошка в последний момент не схватила его за форменные ремни.
– Помогите мне, док, – сказала она. Ее голос совсем не дрожал. Вообще со стороны женщина-кошка казалась абсолютно спокойной.
– Сейчас сюда все сбегутся. Он так кричал, – пробормотал доктор, не двигаясь с места.
– Прекратите ныть! Заприте дверь и помогите мне, – требовательно повторила женщина-кошка. – Нужно спрятать тело.
После ее слов доктор отделился от шкафчика и направился к входной двери, но, оказавшись за спиной у женщины-кошки, он вдруг навалился на нее и вонзил в шею шприц, который ловко спрятал в рукаве своего халата. Женщина-кошка дернула плечами и стряхнула с себя навалившегося сверху доктора. Укол лишил ее сил, она с трудом повернулась к доктору, но не смогла устоять на ногах, зашаталась и опрокинулась навзничь, растянувшись на полу рядом с заколотым человеком. Убийца-доктор перешагнул через нее, распахнул незапертую входную дверь и выбежал наружу.
Майка взглянула на лежащую на полу женщину-кошку, такую сильную и такую беззащитную сейчас, и начала кричать. И кричала, пока в комнату не ворвались вооруженные люди.
* * *
– Ты проснулась? – услышала Гончая, словно сквозь вату, чей-то слабый голос, прежде чем открыла глаза.
Голова гудела так, будто по ней врезали палкой или кастетом. Ее что, били? Но она ничего такого не помнила. И тут же, как вспышка молнии, мозг обожгла внезапная мысль: «Док – сволочь – вколол какую-то гадость!»
– Тебе плохо? Можешь сесть?
Теперь она узнала голос – Майка! Девочка рядом, и она жива. Уже хорошо.
Веки как будто налились свинцом, но Гончая справилась с их тяжестью. Увидела перед собой грязный каменный пол и на нем согнутую голую детскую ножку. Попробовала повернуть голову, чтобы рассмотреть Майку целиком. Со второй попытки ей это удалось. Девочка сидела рядом на коленях, из всей одежды на ней были только трусики. А на бледном лице, плечах, животе, да на всем ее хрупком тельце виднелись свежие ссадины. Очевидно, штурмовики срывали свою ярость на девочке, пока ее взрослая спутница валялась без сознания.
«Больно?» – спросила у Майки Гончая, но изо рта вырвалось только какое-то невнятное мычание. Она оперлась руками на пол, и руки тоже слушались плохо. Что за отраву вколол док? В конце концов, ей все-таки удалось оторваться от пола и занять более или менее устойчивое положение.
– Сзади решетка. Обопрись на нее, – подсказала Майка.
Откинувшись назад, Гончая уперлась спиной в железные прутья. Точно решетка! Значит, они в камере. Всесильная Валькирия угодила за решетку в собственном Рейхе! Кто бы мог подумать? Впрочем, это неудивительно. Рядовые штурмовики не знают ее в лицо, а если судить по одежде, то она больше похожа на бродяжку, чем на любовницу фюрера. Док – единственный, кто знает, кто она такая. Но он, разумеется, не раскрыл штурмовикам правды. Наверное, этот подлец надеялся, что они пристрелят ее на месте за убийство офицера и за связь с мутантом, тогда совершенное им самим убийство коллеги-врача для всех в Рейхе навсегда останется тайной. Неплохо задумано. Вполне могло сработать. Им с Майкой повезло, что они обе до сих пор живы.
Гончая покрутила головой. В камере стоял полумрак, и решетки терялись в темноте. Но для нее не представляло секрета, где они с Майкой оказались – на Тверской, превращенной фашистами в настоящий концлагерь. Здесь не было ни света, ни отопления. Майка должна дрожать от холода. А все вещи… Вещи! Гончая потянулась к лодыжке, но спрятанный там пистолет исчез вместе с кобурой. Она беззвучно выругалась.
– Солдаты все забрали, – подтвердила Майка ее догадку. – И твой пистолет, и твою сумку с вещами.
Много ли было тех вещей: полудохлый фонарь да Майкины рисунки. Рисунки! Гончая снова выругалась, на этот раз вслух, и ругательство вышло вполне узнаваемым. Речь постепенно возвращалась к ней.
С координацией дело обстояло хуже. Гончая пошевелила руками, опираясь на пол, поднялась на ноги и сделала несколько шагов до противоположной решетки. Она не почувствовала ожидаемой боли, но конечности сгибались с трудом, а в таком состоянии глупо было надеяться на успех в рукопашной схватке.
– Тебе больно? – заботливо спросила Майка.
«Лучше бы было больно».
– Терпимо. – Гончая посмотрела на девочку, потом сняла свою рубашку и протянула ей. – Надень, а то вся дрожишь.
Майка послушно влезла в рубаху, которая оказалась ей до колен, и принялась подворачивать рукава.
– Давно мы здесь?
Майка пожала плечами.
– Не имеет значения, – внезапно раздался голос из темноты. – Час-полтора. Шесть тысяч ударов сердца.
– Кто вы?! – крикнула Гончая. По коже пробежал озноб, но Гончая ничем не выдала своего страха, хотя здорово испугалась. У нее даже возникло ощущение, что она разговаривает не с человеком. Уж очень необычно звучали фразы. Люди выражаются по-другому.
– Кто я? – повторил за ней невидимый собеседник. – А кто вы? Такие же представители стремительно вымирающего вида. Вида, который скоро окончательно исчезнет с лица земли.
– Вы заключенный?
Правильнее было спросить: «Вы сумасшедший?» Когда незнакомец заговорил, Гончая так и подумала, но решила не оскорблять его.
– Я обреченный! – ответил тот, выделив интонацией последнее слово. – Все прочее не имеет значения.
Он раздражал своим спокойствием.
– Вы хотите сказать, что вам все равно, за решеткой вы или снаружи? – поддела его Гончая, но ничего не добилась.
– Решетки – ничто. Ваш плен – заблуждения, – вздохнул невидимый собеседник. – Большинство людей наивно считают, что по другую сторону решетки им будет лучше. Думаете, если стражники освободят вас, вам удастся выжить? Увы, это не так. Между вами и вашими стражниками нет никакой разницы. Все обречены на мучительную гибель. Люди методично уродовали Землю, и теперь Земля избавляется от остатков человечества. Уверяю вас, для этого не понадобятся ни века, ни десятилетия. Земля избавится от людей за несколько лет, а может, и в считаные дни.
Гончая почувствовала, как Майка в темноте нашла и обхватила ручонками ее ладонь.
– Кто этот дядя? Я его боюсь.
Но у незнакомца оказался на редкость чуткий слух.
– Я могу замолчать, но это ничего не изменит, – ответил он.
«Так замолчите!» – хотела крикнуть Гончая, но почему-то сдержалась.
– Советую тебе, девочка, смириться с неизбежным, и принять его. Тебе сразу станет легче. Я уже смирился. Хотя это и нелегко, принять собственную гибель.
В голосе незнакомца было столько искренней убежденности, что Гончую невольно пробрала дрожь.
– Но почему вы так уверены, что мы обязательно умрем?!
– Не только вы или они. Вообще все люди, – поправил ее собеседник. – Почему? Это же очевидно! Вы не задавались вопросом, откуда взялись все эти жуткие хищные создания, которые нападают на людей на поверхности и здесь в метро? По всем законам эволюции, эти формы жизни просто не могли возникнуть, да еще за столь короткое время. Дело в том, что они порождения Земли! Да-да, Земля – это живой организм! И как всякое живое существо она защищается от угрожающей ей опасности. А главную угрозу для Земли всегда представляли люди. Они веками и тысячелетиями уродовали Землю: перекрывали реки, осушали болота и затапливали долины, рыли в ее теле глубокие шахты и огромные котлованы, бурили скважины и пробивали ходы сообщения. Они, как паразиты, сосали из нее кровь, которую назвали нефтью, и грызли плоть, именуя это добычей полезных ископаемых, а под конец новейшей истории обрушили на Землю ядерные бомбы и ракеты. Неудивительно, что после многочисленных страданий, причиненных этими существами, Земля стремится избавиться от докучливых паразитов. Да-да, человечество – это паразит, многочисленный и многоликий паразит на теле Земли. Вот она и порождает чистильщиков-чудовищ, которые старательно очищают ее. Выбирающиеся на поверхность сталкеры и блуждающие по туннелям челноки в один голос утверждают, что новые твари, которые им повстречались, стали опаснее и кровожаднее предыдущих. Однако восприятие реальности у человеческих существ крайне ограниченно. Люди еще не осознали своей гибели и продолжают инстинктивно сопротивляться. Однако вся их борьба за выживание – это лишь жалкие потуги обреченных.
– Неправда! – воскликнула Гончая и сама удивилась, как предательски дрогнул ее голос. – Военные гарнизоны отражают все нападения хищных тварей на станции.
– Военные гарнизоны, – повторил за ней скрывающийся в темноте собеседник. – На многих ли станциях есть те гарнизоны? Но и они, как вы сказали, отражают далеко не все нападения. Знаете, сколько прежде обитаемых станций сгинуло за последние годы? Молчите? И я не знаю, но не одна и не две. Много больше. Возможно, именно сейчас, пока мы с вами мирно беседуем, где-нибудь на Калининской, Серпуховской или Филевской линии чудовища, заполонившие одну из периферийных станций, доедают ее последних жителей.
Незнакомец замолчал. Гончая затаила дыхание, одновременно страшась услышать и пропустить новое слово, звучащее как откровение, и когда его голос вновь раздался из темноты, вся обратилась в слух.
– Ганза, Полис и Рейх пока еще держатся, – донеслось из темноты. – Но, уверяю вас, недалек тот день, когда Земля выпустит из своего чрева такого монстра, который сметет всю их оборону и окончательно покончит с остатками человечества. Помните древнегреческий миф о Тифоне? Впрочем, вы еще так молоды… – закончил собеседник и на этот раз замолчал окончательно.
Гончая и Майка тоже молчали. В камере, а может, и во всем концлагере, установилась тяжелая, гнетущая тишина. Потом откуда-то издалека донесся протяжный собачий вой. Гончая отшатнулась от этого звука, больно ударившись о прутья решетки, а Майка, все это время державшая ее за руку, еще сильнее сжала ее ладонь и прошептала:
– Тебе страшно?
Надо было как-то успокоить девочку, но Гончая не смогла перебороть себя. Она не просто испугалась. Это не был страх в привычном понимании. Ей не раз угрожала смертельная опасность, но она всегда находила выход. Даже когда палач-садист пригрозил содрать с нее кожу. А сейчас она совершенно растерялась. Потому что голос из темноты сказал правду.
Путешествуя по разным станциям и веткам метро, Гончая не раз сталкивалась с различными слухами, сплетнями и мнениями других людей, подтверждающими слова таинственного незнакомца. О том, что история человечества подходит к концу, говорили и жители ВДНХ, и плутоватые торговцы с Серпуховской, и брамины Полиса, и военные сталкеры с Арбатской, и даже некоторые офицеры Рейха. Причины назывались разные, но все рассказчики сходились в одном – дни людей сочтены. Нынешний невидимый собеседник не просто развил эту идею – он обосновал ее стройной теорией.
Свободной рукой Гончая погладила Майку по голове.
– Мы… мы что-нибудь придумаем.
Хотя совершенно не представляла, что тут можно придумать.
* * *
«Мы что-нибудь придумаем», – сказала женщина-кошка, но в этот раз у нее не получилось убедительно солгать. Все потому, что женщина-кошка не верила своим словам, она верила невидимому человеку, говорившему из темноты страшные вещи. Ее лицо приобрело такое же испуганно-изумленное выражение, как в тот момент, когда Майка показала ей ее портрет. Сама Майка испугалась не меньше. В этом темном месте все было пропитано страхом. Даже большие собаки, воющие где-то вдалеке, тоже чего-то боялись.
Невидимый человек, рассказывающий о скорой гибели всех людей, наконец-то замолчал. Но вскоре издалека послышались другие голоса, среди которых Майка узнала голос того, который бил ее в комнате у злого доктора, называя «проклятым мутантом». В темноте замелькали сполохи пламени, а потом Майка увидела шагающих по платформе солдат в черной униформе. Их было пятеро. Двое вели или, скорее, тащили за собой четырех лохматых собак, сцепленных ремнями попарно. Трое других освещали им путь горящими факелами. Собаки не хотели идти, упирались лапами в пол, и людям, которые их вели, приходилось прилагать усилия, чтобы заставить животных сдвинуться с места. Один из солдат даже ударил свою собаку толстым ремнем, и та злобно залаяла на него. Собак завели внутрь огороженного деревянными барьерами круга и сняли с них пристегнутые к ошейникам ремни.
Круглый загон Майка заметила, когда злые люди притащили ее и женщину-кошку в это темное место, хотя и не успела толком его рассмотреть. Здесь все было не так, как на других станциях, где Майка успела побывать. Вместо жилых палаток в арках стояли железные клетки. В одну из таких клеток и бросили Майку с женщиной-кошкой. Здесь было холодно и страшно, но еще больше Майка боялась за женщину-кошку, которая так и не очнулась после укола доктора. Вдруг злой доктор вколол ей такой же смертельный яд, каким он отравил другого врача? Эта мысль не давала Майке покоя. К счастью, через какое-то время женщина-кошка пришла в себя и сейчас вместе с Майкой внимательно наблюдала за действиями появившихся на станции солдат.
Те зажгли факелы, расставленные вокруг загона, осветив его со всех сторон, после чего один из них – тот, что поколотил Майку, направился к их клетке. Он еще хотел отстричь Майке сросшиеся пальцы ножницами, которыми женщина-кошка убила другого солдата, но когда выдернул ножницы из глаза погибшего, оттуда брызнула густая бледно-коричневая жижа, забрызгав ему лицо и руки, он брезгливо отбросил их в сторону.
– Очнулись, мутантские отродья?! – спросил солдат, остановившись напротив решетки. – Мы тут с парнями посоветовались и решили вас не убивать. – Он довольно хихикнул и подмигнул женщине-кошке. – Радуйтесь, твари. Не просто так сдохнете, а пользу принесете. Собачки у нас волнуются и воют второй день, вот вы им и поднимите настроение, когда они будут вас на кусочки рвать.
– Акст, Хольц, у вас все готово?! – обернулся он к своим подручным.
– Так точно, герр шарфюрер! – донеслось в ответ.
Невысокий, грузный и широкоплечий, с выпирающим животом солдат действительно походил на шар, но оставалась загадкой вторая часть его имени.
– Тогда забирайте бабу, а мелкую на закуску оставим.
Двое солдат, видимо, те самые Акст и Хольц, подбежали к клетке и принялись отпирать дверь. Когда дверь распахнулась и солдаты ворвались внутрь, женщина-кошка ударила одного из них коленом между ног, а другого ткнула в глаза расставленными пальцами. Но на этот раз ее движения вышли какими-то вялыми, и цели достиг только первый удар. Второй солдат без особого труда отбил ее руку, да еще сам хлестко ударил ладонью по лицу. Майка бросилась на ее обидчика с кулачками, но тот с такой силой оттолкнул ее, что она не удержалась на ногах и растянулась на полу, больно ударившись затылком о каменные плиты.
– Не смей прикасаться к девочке, ублюдок! – закричала женщина-кошка, на которую навалились шарфюрер и второй ворвавшийся в клетку солдат.
Вдвоем они закрутили руки женщины-кошки за спину, и шарфюрер стянул ее запястья припасенным куском толстой проволоки. Третий солдат в этот момент судорожно втягивал ртом воздух, зажав между ног ладони. Видимо, ему сильно досталось, но Майка его ни капельки не пожалела.
– Любишь своего мутантского выродка? – прошипел шарфюрер в ухо женщине-кошке. – А знаешь, я передумал. Сначала бросим твою девку-мутантину псам на потраву, а ты на это посмотришь. А потом и тобой займемся. Эй, Хольц, хватай мелкую!
Солдат, которого назвали Хольцем, схватил Майку за шиворот и поставил на ноги. В этот момент раздался грозный голос женщины-кошки.
– Отпустите ребенка! Это мой трофей. Я Валькирия и выполняю секретное задание фюрера.
Солдаты, даже тот, который ловил ртом воздух, изумленно выкатили глаза. Несколько мгновений они ничего не говорили и лишь молча таращились на женщину-кошку. Потом Хольц взорвался.
– Чё ты несешь?! Какая ты на хрен Валькирия?!
– Не веришь – спроси у фюрера. Он подтвердит, если захочет, – отрезала женщина-кошка. Она уже успокоилась, почти. Даже изобразила на лице надменную улыбку.
Непонятно, что произвело на Хольца большее впечатление: ее слова, голос или эта улыбка, но он отпустил Майку, вытянул руки по швам и попятился назад. Но тут заговорил шарфюрер:
– Складно поешь, тварь. Да только док знает Валькирию в лицо, а тебя он увидел впервые.
– Док лжет, – обернувшись к нему, ответила женщина-кошка. – Среди моих вещей был портрет Валькирии, можете сравнить внешность.
Акст и Хольц вопросительно уставились на шарфюрера, Майка поняла, что он у них главный, но тот молчал: видимо, слова женщины-кошки заставили его задуматься.
– Значит, так, девку-мутантку – псам, – объявил он свое решение. – Мы должны повсюду уничтожать мутантов, к этому и фюрер призывает. Бабу обратно в камеру до выяснения.
– Эта девочка нужна Рейху! Она особенная! – закричала женщина-кошка, но ее больше никто не слушал.
Хольц и Акст выволокли из клетки Майку, а шарфюрер втолкнул туда женщину-кошку. Как только он отпустил ее, она упала на спину, с невообразимой ловкостью просунула ноги между связанных проволокой запястий, так что ее руки вновь оказались впереди, и бросилась к Майке, но захлопнувшаяся дверь преградила ей путь.
Все трое солдат с явным удовольствием наблюдали за стараниями женщины-кошки вырваться из клетки. Потом один из них сорвал с Майки рубашку и со словами:
– Ей больше не понадобится, – швырнул через прутья решетки.
– Отпустите ее, уроды! – Женщина-кошка вцепилась в прутья решетки и в бессильной ярости принялась трясти их. – Если хотя бы волос упадет с ее головы, вас всех повесят!
– Отпустим, обязательно отпустим. Собачкам на забаву, – усмехнулся шарфюрер.
Хольц и Акст подхватили Майку под руки и понесли к загону, где бегали спущенные с поводков собаки. Там они раскачали ее и под свист и улюлюканье остальных солдат перебросили через барьер.
Каменный пол в загоне оказался присыпан землей, но Майка все равно больно ударилась руками и ободрала до крови колено. Посаженные в загон собаки оскалили пасти и зарычали. Одна из них подбежала к Майке, ткнулась в плечо сухим горячим носом и отбежала обратно.
– Ату! Взять ее! Фас! Жрите мутантину, твари! – неслось с разных сторон.
Первая собака присела на задние лапы, подняла голову к потолку и протяжно завыла, две другие неожиданно вцепились в горло друг другу зубами, а четвертая, самая крупная, разинула пасть, из которой летели клочья пены и бросилась на Майку. Но та видела перед собой не открытую пасть и не оскаленные зубы, а слезящиеся глаза собаки, в которых плескался страх. Почему-то вдруг вспомнился разговор двух птичников, подслушанный ею на Белорусской, и слова одного из них, которыми он закончил свой рассказ о гибели кур на неизвестной станции: «Внешнее воздействие!»
– Что тебя напугало? Чего ты боишься? – спросила Майка у собаки.
И собака услышала ее. Внезапно уперлась передними лапами, проехалась когтями по земле и остановилась.
– Я могу помочь тебе? Что надо сделать? – задала Майка следующий вопрос.
Собака посмотрела на нее и наклонила голову, словно кивнула. Майка встала на ноги, подошла к ней и провела ладонью по вздыбленной шерсти. Поначалу шерсть была колючей, но когда Майка погладила собаку, шерсть улеглась и стала мягкой. А потом ее пальцев коснулся влажный и липкий собачий язык, и Майка подумала, что собака ее поцеловала.
Обступившие загон солдаты что-то кричали, но Майка больше не слушала их. Вместе с собакой, которая держалась рядом, не отходя от нее ни на шаг, она подошла к сцепившимся собакам и ласково погладила их.
– Не надо злиться. Вы ни в чем не виноваты. Вы просто напуганы. Это все Внешнее воздействие. Злое Внешнее воздействие.
Подружившаяся с Майкой собака негромко тявкнула, соглашаясь с ней или подтверждая ее слова. А может быть, она советовала своим сородичам прислушаться – и те прислушались. Их челюсти разжались, обе собаки повернулись к Майке, а одна даже вильнула хвостом. Тут Майка заметила, что и четвертая собака больше не воет, а стоит рядом и с надеждой смотрит на нее. Даже обступившие загон солдаты перестали кричать, и один из них, кажется, это был Акст, сказал другому:
– Девчонка-то и вправду особенная. Меньше чем за минуту всех псов успокоила.
– Мутантка, вот и успокоила, – ответил другой.
– А хоть бы и так! – возразил первый. – Собак-то жалко. Некоторые уже лапы до костей содрали, пытаясь из вольеров выбраться. Если она и остальных успокоить сумеет…
Майка так и не узнала, что он хотел сказать, потому что вдруг со стороны лестницы, соединяющей эту темную станцию с Пушкинской, ударил ослепительно яркий луч электрического прожектора, а одновременно с ним пронзительно взвыла сирена, разом оборвав все голоса.
* * *
Из своей клетки Гончая не могла видеть, что происходит внутри загона. Но она видела это раньше, когда в статусе любовницы-фаворитки сопровождала фюрера во время инспекции концлагеря. Видела, как специально натасканные псы загрызают обреченных людей. Видела, как разлетаются клочья одежды и брызжет кровь, когда собаки терзают свою жертву. Видела, как стонут несчастные, и слышала их наполненные болью и отчаянием вопли.
Особенно сильного впечатления это на нее не произвело – она и так видела немало крови и смертей. Но сейчас все было по-другому. Сейчас в загоне с псами-людоедами оказалась Майка! Ее Майка! Майку, а не каких-то неизвестных несчастных, собаки должны были разорвать на куски!
Будь это возможно, она бы выломала прутья своей клетки и передушила всех собак голыми руками. Но прутья оказались слишком толстыми, а решетки сварены надежно. Она ничего не могла сделать. Не могла спасти Майку. Привела девочку в Рейх, чтобы помочь ей, а в итоге обрекла на гибель. Если бы знать заранее, что у Майки на ноге сросшиеся пальцы! Если бы только знать!
Обступившие загон штурмовики размахивали руками и что-то кричали. Гончая закрыла глаза, чтобы не видеть их, и заткнула пальцами уши, чтобы не слышать Майкиных предсмертных криков. Она не смогла спасти девочку. Зато могла отомстить за нее! Месть – единственное, что у нее осталось. И единственное, ради чего стоило еще жить.
В бессмысленном существовании снова появилась цель. Пусть прав невидимый собеседник, и Майкины палачи рано или поздно сдохнут в когтях истребляющих людей чудовищ, она не успокоится, пока собственными глазами не увидит их мертвые тела или то, что от них останется. Если для этого понадобится выжить самой – она выживет. Приложит все силы и все свое умение, но выживет. Если потребуется, переживет всех жителей метро, но увидит смерть Майкиных убийц. А если монстры запоздают с возмездием, сделает это сама.
Внезапно в лицо Гончей ударил яркий свет. Он бы неминуемо ослепил ее, если бы не плотно сомкнутые веки. Следом за вспышкой света взвыла сирена. Она завывала недолго, но и этого времени оказалось достаточно, чтобы во всем концлагере наступила полная тишина.
Гончая убрала руки от ушей и приоткрыла глаза. Свет больше не слепил ее, теперь прожектор был направлен на загон с собаками… и Майкой.
– Всем стоять! Никому не двигаться! Смирно! – прогремел над платформой усиленный громкоговорителем голос. Он принадлежал человеку, который привык отдавать приказания, но сейчас в голосе отчетливо слышались растерянность и страх. Гончей стало любопытно.
Через несколько секунд в луч света, разрезавший пополам темную платформу, стремительно ворвались пять, шесть, семь человек! В первом из них Гончая, к своему изумлению, узнала Стратега. Как всегда, его сопровождали два вооруженных телохранителя, но на этот раз к ним добавились комендант концлагеря со своим адъютантом и два высокопоставленных офицера Рейха. Однако!
Поначалу державшийся немного позади комендант обогнал Стратега и первым подбежал к ограждающему загон барьеру.
– Где она?! Где девчонка?! Что вы с ней сделали?! – заорал он на вытянувшегося в струну шарфюрера.
Гончая узнала голос. Именно он отдавал приказы через громкоговоритель. Сейчас комендант концлагеря обошелся без усилителя, но от этого его рыкающий бас почти не изменился. И страх из голоса тоже никуда не исчез. Кого же он так испугался?
– Согласно приказу… – залепетал шарфюрер.
Но комендант, не дослушав, оттолкнул его и сам заглянул за барьер.
– Жива! – через секунду раздался его радостный вопль.
«Жива», – как заклинание повторила Гончая.
– Здесь она. Жива и здорова. Вот, пожалуйста. Можете убедиться, – залебезил комендант перед Стратегом, как незадолго до этого лебезил шарфюрер перед самим комендантом.
Сообразив, что Стратег не слушает его, комендант отстал от него на полшага и, обернувшись к шарфюреру, распорядился:
– Достаньте девчонку, живо!
Шарфюрер и следом за ним еще двое штурмовиков залезли в загон и вскоре вынесли оттуда на руках живую и практически не пострадавшую Майку.
Стратег с жадным любопытством взглянул на нее, но ничего не сказал и повернулся к коменданту.
– С девочкой была женщина.
– Женщина где?! – набросился на шарфюрера комендант.
– Здесь, – пробормотал тот.
– Так приведите!
Шарфюрер с теми же штурмовиками бросился выполнять приказание.
– И поаккуратней с ней! – крикнул им в спину Стратег. – Если не хотите остаться без глаз!
Он опасался напрасно. Гончая не собиралась выцарапывать штурмовикам глаза. Пока не собиралась.
Следуя полученным указаниям, шарфюрер исключительно бережно размотал проволоку на ее запястьях. В лицо пленницы он старался не смотреть, Гончая тоже не удостоила его взглядом. Ситуация вновь резко изменилась, и она еще не знала, к чему это приведет.
Переполнявшую Гончую радость от чудесного и совершенно невероятного спасения Майки омрачала встреча со Стратегом, которая в данный момент совершенно не входила в планы. Но деваться было некуда, и пришлось подойти к нему.
– Выглядишь неважно, но как всегда прекрасна, – демонстративно всплеснул руками Стратег. – Хочешь выпить?
Он полез во внутренний карман за своей любимой фляжкой, но Гончая отрицательно мотнула головой.
– Хочу, чтобы вот этих троих, – она указала на шарфюрера, Акста и Хольца, – повесили.
Стратег все-таки достал свою серебряную фляжку, сделал долгий глоток и, больше никому не предлагая, спрятал обратно в карман.
– Зачем так кровожадно? Все же закончилось благополучно.
– Я им обещала.
– Обещания, конечно, надо выполнять, – согласился Стратег.
И тут раздался голос Майки, о которой на какое-то время все забыли.
– Не вешайте их. Не надо.
– Раз девочка против, не будем, – кивнул головой Стратег. – Просто пристрелите.
Коротко огрызнулись автоматы его телохранителей, и шарфюрер с двумя своими подручными словно мешки с тряпьем повалились на пол. Гончая бросила быстрый взгляд на коменданта, но ни он, ни сопровождающие его офицеры никак не выразили свое несогласие со столь молниеносной расправой. А ведь комендант, скорее всего, видит Стратега в первый раз в жизни. Неужели у него здесь столь широкие полномочия? Сам Стратег мельком взглянул на раскинувшиеся у его ног трупы, удовлетворенно щелкнул пальцами и указал на застывших в ужасе и изумлении проводников служебных собак.
– И этих двоих тоже.
Автоматы телохранителей снова плюнули свинцом, и к трупам на полу добавились тела еще двух штурмовиков.
Стратег как ни в чем не бывало повернулся к Майке и присел возле нее на корточки.
– Ну вот, все плохие дяди наказаны. Ты довольна?
Майка ничего не ответила. Возможно, она даже не услышала обращенного к ней вопроса. Ее широко распахнутые глаза смотрели мимо Стратега, на залитый кровью пол, и, судя по этому взгляду, она вовсе не была довольна. Но Стратег этого не заметил. Не дождавшись от Майки ответа, он поднялся на ноги и, обернувшись к сопровождающим коменданта офицерам, сказал:
– Я закончил. Передайте фюреру мою благодарность за оказанное содействие и подготовьте дрезину. Мы уезжаем.
Объявив свое решение, он уверенно направился к переходу на Пушкинскую, свита двинулась следом. Один из телохранителей потянул Гончую за руку, но она вывернулась из его лап и, повинуясь внезапно пришедшей в голову мысли, остановила Стратега.
– Где мой сосед по камере?
Тот перевел вопросительный взгляд на коменданта.
– Мужчина из соседней камеры, – уточнила Гончая.
Но комендант только таращился на нее и растерянно хлопал глазами. Гончая начала терять терпение.
– Он недавно разговаривал со мной!
На лице коменданта ничего не изменилось. Лишь когда подскочивший адъютант что-то зашептал ему в ухо, тот наконец заговорил:
– Так нет никого. Только вчера санобработку проводили, всех заключенных вычистили. Все камеры пустые. Вот, сами убедитесь.
Он обвел рукой вокруг, и Гончая увидела ряды совершенно пустых клеток по обе стороны станционной платформы. В тех из них, которые захватывал луч станционного прожектора, если приглядеться, можно было разглядеть на полу даже кучки разбросанной извести. Но если соседние камеры с самого начала были пусты, с кем она тогда разговаривала? И не только она! Майка тоже слышала голос таинственного незнакомца!
Гончая обернулась к девочке, ища у нее поддержки, но Майка по-прежнему глядела на залитый кровью пол и лежащие там тела.
Стратег тоже посмотрел на девочку, потом перевел взгляд на Гончую и нетерпеливо спросил:
– Ты идешь или решила остаться?
Он не слышал откровений таинственного незнакомца, не мог оценить их значение и понять ее состояние. Вообще-то ему всегда было наплевать, что она чувствует, а Гончая не собиралась раскрывать перед ним свою душу. Подойдя к Майке, она взяла девочку за руку.
– Идем, милая. Нам надо идти.
А Стратег пусть думает что хочет.
Позже, когда в сопровождении офицеров они шли по переходу на Пушкинскую (комендант со своим адъютантом остался в концлагере), Гончая взяла Майку на руки, а та обняла ее за шею. Стратег это заметил, хотя шагал впереди. Когда он обернулся, его и без того тонкие губы сжались в едва заметную линию, что являлось у него признаком крайнего недовольства, а на лице промелькнула тень озабоченности. Свои мысли он на этот раз оставил при себе, но это не обмануло Гончую.
Впереди ее ждало серьезное объяснение со Стратегом, которое, судя по молниеносной расправе над штурмовиками, вполне могло закончиться пулей в затылок, а она до сих пор не решила, как себя вести.
