Дороги, дороги…
Всего несколько часов занимает перелет в Баку из Вашингтона, из Мюнхена или из Москвы, и вы оказываетесь как бы в другом мире. И снова поражаетесь тому многообразию, которое Кто-то с такой изощренной фантазией устроил все, что окружает нас.
Мы с Юрой прилетели в Баку и привезли сюда высокого гостя, Рудольфа Мессбауэра. Это было в 1994 году. Здесь нас принимал Хафиз Пашаев, когда-то в далеком прошлом аспирант моего мужа, а ныне профессор, ректор Азербайджанской дипломатическй академии (АДА) и глава большой, дружной и счастливой семьи.
Далеко не всегда бывает так, что находясь рядом со счастливой семьей, ты сам, быть может, не вполне счастливый, испытываешь какое-то чувство, которое тоже похоже на счастье. И вообще, что является истинным счастьем для человека?! Когда ты сам счастлив или когда счастливы те, кого ты любишь, при том что сам ты несчастлив?! Совсем уж альтруистом быть все-таки трудно…
Семья Хафиза Пашаева в этом смысле особенная. У них в семье мы с моим мужем всегда и сами счастливы. Их отношение к людям просто удивительно. Ну, кто мы такие – приезжая пара из далекой Москвы – для матери Хафиза, Пюсты-ханум? А она приняла и обласкала нас так, что навсегда сохранилась в нашей памяти, как образ «матери», для которой учитель сына, «мяэлим», и его семья становятся своими. Этих «своих» никогда не забывают, и в праздники, с попутчиками, в виде сердечного приветствия, посылают пахлаву собственного изготовления, чтобы и мы, глядя в окно на нашу северную, хмурую погоду, снова ощутили неповторимые ароматы восточной кухни и почувствовали ее вкус.
Сын Народного писателя Азербайджана, Мир Джалала, дядя первой красавицы и первой леди Азербайджана, супруги Президента Ильхана Алиева, Хафиз Пашаев с достоинством представляет научную элиту как у себя в стране, так и на международной арене. Когда-то он продолжил свое образование в США, у коллеги моего мужа, известного американского ученого Алекса Марадудина. Хафиз Пашаев, кандидат физико-математических наук, пробыл у Марадудина на стажировке два года, защитил докторскую диссертацию и, вернувшись к себе на родину, был послан правительством Азербайджана в должности чрезвычайного и полномочного посла в США.
В 1996 году нам посчастливилось навестить его там, в Вашингтоне. Американские дипломатические и деловые круги относились к азербайджанскому послу Хафизу Пашаеву с исключительным вниманием, он был ассоциирован в «Клуб миллионеров», и в первый же вечер нашего пребывания в столице Америки, Хафиз повел нас в этот клуб.
Юрий Каган, как «мяэлим», учитель, был представлен нескольким олигархам и миллионерам, которые выглядели вполне обыкновенными американцами, сменившими ввиду торжественности приема неизменные джинсы на вечерние костюмы. К моему величайшему смущению, я была единственной женщиной, приглашенной на этот прием, – и сразу же оказалась под покровительством председателя Клуба, почтенного джентльмена, сверкавшего, как и все остальные, белозубой улыбкой и склонного к шуткам и юмору. Никаких серьезных разговоров. Или, Боже упаси, обсуждения каких-нибудь проблем.
Вскоре из гостиной общество пригласили к столу. И был подан ужин, надо сказать, вполне скромный. Впрочем, в подобных собраниях, как правило, предаваться чревоугодию просто невозможно. Так, схватить листок зеленого салата и долго с наслаждением его жевать. А потом заняться каким-нибудь фруктом, тщательно разрезая его на тарелке специальной вилкой с ножом. При этом не возбраняется выпить. Можно даже чего-нибудь крепкого.
…В связи с этим в памяти всплывает один эпизод. Как-то раз, в Мюнхене, встречаю на Мариенплац Рудольфа Мессбауэра в неурочное время и в непривычном виде – время обеденное, а наш Рудик в костюме при галстуке вместо непременной водолазки. Он бросается ко мне:
– Где бы здесь поскорее поесть? Я жутко голодный, а времени у меня нет!
Куда вести этого нобелевского лауреата в парадной форме, находящегося в цейтноте и при этом, по его словам, «жутко голодного»?
Пришлось зайти в кафе «Марше – Мевепюк». Рудольф взял себе необъятное блюдо своих любимых «нудельс», мы сели с ним за пластиковый столик, и он стал с аппетитом уплетать свои макароны.
– Представляете, я только что выступал в Ратуше, – говорит он, – мэр города давал там прием. Но поесть я так и не сумел.
– Что же, вас на этом приеме не кормили?
– Конечно, кормили, но только телевизионщики наставили свои объективы прямо мне в рот, так что я не мог проглотить ни куска и остался совершенно голодным!
Вот какую плату приходится иной раз платить за присутствие в высоком собрании!
Вернемся, однако, в «Клуб миллионеров». Обстановка в нем поражала своей нарочитой лаконичностью: стены, обшитые дубовыми панелями, немного мягкой мебели и лакированные паркетные полы. Современные люстры и светильники. На стенах картины, запечатлевшие исторические события, или портреты знаменитых государственных мужей.
Хафиз Пашаев, свободно владеющий английским языком в американском его варианте, прекрасно вписывался в атмосферу этого узкого круга людей, располагая к себе не только дружественной манерой общения, но и самой своей внешностью, – восточный принц, сошедший с персидской миниатюры. Лучшего представителя далекой восточной страны здесь, на американском континенте, просто невозможно было себе вообразить.
На следующее утро после ужина в «Клубе миллионеров» нас с Юрой ждал еще один сюрприз, подготовленный Хафизом Пашаевым. Мы отправились на плавучем ресторане в путешествие по реке Потомак в обществе Хафиза, его сына Джамала и одной знаменитой пары – академика Роальда Сагдеева и внучки президента Эйзенхауэра, Сьюзен Эйзенхауэр.
Совсем недавно мы наблюдали, как развивался роман Роальда и Сьюзен. Мы тогда близко дружили с Таней и Сергеем Капицами и снимали дачу с ними по соседству, на Николиной горе. Сьюзен, журналистка по профессии, в те годы была заинтересована «российской тематикой» и приезжала на разные мероприятия в Москву. Тут и произошло их знакомство с Сагдеевым. Неотразимое обаяние Сьюзен сильно подействовало на нашего друга Ролика, и он ей не на шутку увлекся. В то время Роальд Сагдеев был депутатом Верховного Совета СССР, но при первой возможности срывался со всяких правительственных совещаний и заседаний и с невероятными охапками роз являлся на дачу к Капицам, где его ждала Сьюзен. Таня Капица начинала сердиться на Сагдеева, поскольку все эти букеты уже некуда было ставить. Но так продолжалось недолго.
Сагдеев развелся с женой, и у них с Сьюзен состоялась свадьба в Американском посольстве в Москве, на которой мы с Юрой также присутствовали.
И вот теперь они вместе. Ролик переехал жить в США и, как всегда, занятия физикой совмещал с активной общественной деятельностью. Они оба были на подъеме: Сьюзен много писала о наших российских проблемах, а Ролик Сагдеев всячески способствовал укреплению связей между американскими и российскими учеными.
С большим сожалением должна заметить, что совместная жизнь этой пары продолжалась не вечно. Не так давно мы узнали, что Роальд и Сьюзен расстались. Инициатором, как нам сказали, была она. Еще одна нить, казалось бы так прочно связывавшая нас с Америкой, оборвалась.
Ничего подобного мы тогда, в том путешествии по Потомаку, не подозревали. Мы были счастливы снова встретиться с ними и провели этот день, как, бывало, когда-то на Николиной горе, у Капиц, оживленно и весело.
С Хафизом Пашаевым у Сагдеевых установились теплые, дружеские отношения. Посольство Азербайджана в Вашингтоне стало своеобразным центром, где встречаются представители разных стран, положения и рода занятий, приезжающие в США и находят здесь доброжелательный прием. Сближать людей – это особый дар Хафиза Пашаева.
И еще одна его особенность как человека своеобразного склада. Для него интересы родины, прошу прощения за пафос, дороже собственной карьеры. И через несколько лет, проведенных с огромным успехом в США, наладив прочные контакты с этой страной, Хафиз со всей своей семьей возвращается в Баку.
И мы с ним встречаемся снова, на этот раз в обществе с Рудольфом Мессбауэром.
Едва сойдя с трапа самолета, вы попадаете в непривычную для нас, северян, атмосферу. Вас окутывает густая горячая волна пряных, живительных ароматов, так что дыхание становится как бы самостоятельным актом, который взбадривает вас и освежает. Вы только потом привыкаете к этому воздуху и перестаете его замечать.
А через несколько минут, в зале ожидания мы попадаем в сердечные объятия нашего друга Хафиза, его дочери Джамили и сестры Эльмиры. Эта встреча определяет все дальнейшие наши отношения с этой семьей, – Рудольф и мы с моим мужем каждую минуту нашего пребывания в Азербайджане чувствовали их неустанную заботу о том, чтобы наш визит был для нас как можно более комфортным, интересным и приятным.
Подобный прием, как в Азербайджане, трудно себе где-нибудь еще вообразить.
В нашем меркантильном современном мире душевный порыв ни за какое золото не купишь, а дружба становится все более формальной и поверхностной.
В первый же вечер в просторной квартире Пашаевых с террасой, обращенной в сторону набережной, собралась едва ли не вся их семья, в которой в ту пору царствовала мать Хафиза, Пюста-ханум. После смерти мужа Пюста-ханум носила траур и никогда ни в чем, кроме черного одеяния, не показывалась. Но глаза по-прежнему сияли, приветливая улыбка не сходила с лица. И для всех, появлявшихся в этом доме, у нее находилось ласковое, одобрительное слово.
Вспоминали отца Хафиза, – по свидетельству Хафиза они вместе с Мир Джалалом были у нас в гостях, и Хафиз привел некоторые трогательные подробности этого визита. Народный писатель Азербайджана, Мир Джалал Али оглы Пашаев, пользовался уважением и любовью как в официальных кругах, так и в кругах творческой интеллигенции. Его романы: «Воскресший человек», «Манифест молодого человека», «Куда ведут дороги?», новеллы, сатирические рассказы, критические статьи представляют собой кладезь восточной мудрости, высоких мыслей и литературного вкуса. Наследие Мир Джалала изучается в школах, активно переводится на иностранные языки. Большая семья Хафиза Пашаева, окружение этой семьи и широкая общественность Азербайджана чтут память Мир Джалала – любимого отца, светлой личности и одного из самых ярких представителей национального художественного творчества.
Женщины в доме Пашаевых – цветы в букете. Каждая из них вносит в него свои краски и обаяние. Жена Рена, хранительница домашнего очага, дочь Джамиля, сестры – Эльмира и Адиба. Мужская половина дома – опора и защита всей семьи: старший брат Ариф, сын Джамал, муж дочери Ульви.
В тот вечер за столом в центре внимания был Рудольф Мессбауэр. Обсуждалась научная программа его пребывания в Баку. Академические и университетские круги азербайджанских ученых предвкушали неожиданно выпавшую им возможность увидеть на кафедре прославленного физика, лауреата Нобелевской премии, ученого с мировым именем, услышать его лекции, объявленные на следующие дни.
Придется повториться и сказать: Мессбауэр обладал особым даром завораживать аудиторию, увлекая слушателей следовать за его прозрением, понятным лишь избранным, просвещенным и высокообразованным, а всем остальным доставляя ощущение счастья от того, что они присутствуют на торжестве чего-то прекрасного, побеждающего хаос и анархию, царящую вокруг. Лекция читалась на английском языке с переводом на русский.
После окончания лекции все замерли. Только потом аудитория, как бы очнувшись и придя в себя, разразилась овациями. Вопросов не было, как это случалось у нас в Москве, – думаю, что на Востоке считается недопустимым затруднять знаменитого иностранного гостя, выдающегося ученого, какими-то вопросами. Разбирайтесь сами, если вам что-то непонятно. И, наконец, научная программа была завершена.
…После приема в ту ночь мы с Рудольфом долго гуляли по набережной. Огоньки буровых вышек уходили вглубь моря, оставляя радужные дорожки на маслянистой воде. Оттуда тянуло запахом нефти, и мы поневоле долго стояли в молчании, приглядываясь к очертаниям этого гигантского промышленного комплекса, возведенного на водах Каспия и составляющего богатство Азербайджана, как и всей планеты.
В завершение полюбовались бастионами «Девичьей башни», освещенной прожекторами, и дальним силуэтом минарета Сынык-Кала.
Над нами было темное южное небо, сияли удивительно крупные звезды, уходить в гостиницу не хотелось, но назавтра мы пускались в путь, и пора было расставаться.
Хафиз Пашаев подготовил для нас сказочное путешествие по этой сказочной стране.
Для кратковременного отдыха нас поселили на противоположной стороне Апшеронского полуострова, недалеко от мыса Шоулян, в каком-то райском саду. Вокруг – виноградники с созревающими кистями винограда, перед нами – особняк.
На фронтоне витиеватая надпись на азербайджанском языке: это «Дом колхозника», перевел нам водитель.
«Дом колхозника» был достоин принимать тружеников виноградных плантаций. Он был устлан драгоценными коврами ручного производства, обставлен в восточном стиле: низкие диваны, пред ними инкрустированные перламутром низкие столики. Напольные вазы с цветами. В просторной гостиной рояль «Стейнвей». Так что колхозники могли тут полноценно провести свой досуг в кругу друзей и близких.
Обслуживающий персонал был к нам бесконечно внимателен. Выйдя к завтраку утром, мы оглядели накрытый стол и попросили к нам официанта.
– А можно все это убрать? – спросила я, оглядывая батареи шампанского, коньяка и вина в самых замысловатых бутылках.
– Шашлык будет готов сию минуту! – на прекрасном русском пояснил нам исключительно предупредительный официант. – Но, может быть, ханум не нравится этот коньяк. Правда, он нашего, азербайджанского производства, однако, смею заверить ханум, этот коньяк – высшего качества. Но если ханум предпочитает что-то из западных марок, мы сейчас же подадим! А что пьет по утрам мяэлим и его высокочтимый друг?
Официант был страшно перепуган, и мне пришлось употребить все свое красноречие для того, чтобы его успокоить и сообщить:
– По утрам мяэлим пьет кефир и кофе с молоком, так же как и его высокочтимый друг. И ест овсяную кашу или творог.
– А как же шашлык? – в ужасе проговорил официант.
– Шашлык мы с удовольствием съедим в обед. А сейчас нельзя ли нам сварить овсяной каши?
Все это было мгновенно исполнено, и все последующие дни нам на завтрак подавали овсяную кашу и кефир, с затаенной тревогой поглядывая на нас: всем ли довольны эти странные гости из Москвы.
По вечерам мы задерживались за столом, попивая местное вино, а потом Рудольф, подолгу отдаваясь своему любимому занятию, с увлечением играл на рояле. Мы с Юрой с не меньшим удовольствием слушали его игру.
Дня через три за нами приехала машина с верным другом Хафиза, Эльдаром. И он повез нас через всю страну, в сторону Нагорного Карабаха, к себе на родину, в Шушу.
Трудно сказать, сколько километров мы проехали на машине. И своими глазами увидели эту страну без прикрас и без грима. Создавалось впечатление, что страна находится в стадии интенсивного развития. Разнообразие рельефа определяло направление местного земледелия. На холмах – чайные плантации и виноградники без конца и без края. На равнинных землях хлопок, пшеница, табак. Отары овец еще паслись на равнине, в горы их угоняют несколько позже, когда здесь полностью выгорит трава. Было такое ощущение, что за каждой глинобитной оградой крестьянских дворов здесь занимались каким-нибудь промыслом – большей частью ткали ковры и паласы. Давили виноград на вино или выпекали лепешки в тандыре. Кроме того, здесь разводится шелкопряд и налажено производство шелковых тканей.
Главная забота сельского хозяйства – вода, вокруг много засушливых степей, и потому каждый ручей или речушку, стекающую с гор, чтобы слиться с Курой, берегут от засорения и заботливо прочищают.
В пути мы останавливались то в придорожной чайхане, то в первом приглянувшемся сельском доме. Невозможно описать восточное гостеприимство. Совершенно незнакомых людей, ни с того ни с сего свалившихся на голову, нас встречали так, как встречают родных, приехавших после долгого отсутствия. Узнав, что мы из Москвы и везем с собой известного немецкого ученого, гостя Азербайджанской Академии наук, нас приглашали в дом, а чаще всего в сад, и усаживали за стол, на котором вскоре появлялось такое угощение, как будто бы нас только и ждали и задолго готовились к нашему приему. После застолья и небольшого отдыха в саду, неизменно следовал ритуал чаепития. Душистый местный чай нам приносили в узких стеклянных стаканчиках с зауженной талией, и к нему подавали мед и варенье. Наступал южный теплый вечер, и нас ни за что не отпускали ни в какую гостиницу.
Разомлевший от этого нескончаемого пиршества, Рудольф сдавался первым, и нас укладывали спать на мягкие, пуховые перины – высокие, с горой подушек, на таких перинах, наверное, ложилась почивать принцесса из волшебной сказки. . .
Наконец, мы приехали в Шушу, и нас поселили в деревенской усадьбе, принадлежащей родственникам Эльдара. За глинобитной оградой в тесном соседстве друг с другом стояли два дома с примыкающим к ним хозяйственным двором. На хозяйственный двор с несколькими подсобными строениями вели деревянные мостки, – там постоянно гудели стиральные машины, расхаживали важные индюки, суетились куры. А на плоской крыше одного из сараев распускал свой хвост павлин.
Гостей обычно принимали на открытой галерее одного из домов или в саду. Под решетчатым навесом располагался большой длинный стол, над которым живописно свешивались гроздья винограда, а в саду в самом причудливом сочетании цвели розы, лилии, ирисы.
Мы не заметили, как пролетели те несколько дней, которые провели в Шуше.
Город, возникший на месте бывшего поселения Панах-Абад, расположенный на высоте полутора тысяч метров над уровнем моря, когда-то был столицей ханства Карабах. Землетрясением 1902-го он был едва ли не полностью разрушен, затем восстанавливался и снова сильно пострадал во время гражданской войны 1917 года. Знаменит производством шелковых тканей и ковров. Сельское население занято овцеводством, процветают кустарные промыслы, разводят виноград, тутовое дерево и шелкопряда.
Производство натуральных шелковых тканей, окраска и прядение шелка требуют невероятного терпения и ловкости рук, а потому в нем используется в основном женский труд. На фабрике, производящей шелковые ткани, Рудольфу подарили отрез роскошного шелка супруге на платье. При вручении подарка выразительно взглянули на меня. «Мяэлим» и его жена считаются здесь своими, как члены семьи. И подарки им дарить не положено. Подарками осыпают гостей. Эта деликатность по отношению к нам беспредельно тронула нас с моим мужем.
Конечно, наше присутствие в Шуше задало местному начальству невероятную головную боль. Чем нас занять? Чем накормить и напоить? В один из первых дней после нашего заселения у родных Эльдара, получаем известие: сегодня местное начальство, кажется, один из секретарей райкома партии, собирается присоединиться к нашей программе. Прекрасно! Мы как раз собирались по просьбе Рудольфа отправиться в горы – его любимый вид активного отдыха.
В джинсах и кроссовках ждем начальство у калитки. Наконец, подъезжает черная «Волга», открывается задняя дверца, и из нее показывается носок черного лакированного ботинка, а вслед за ним и сам его владелец, молодой красавец восточного типа в невероятной элегантности костюме, не иначе как какой-нибудь изысканной западной марки.
Несколько секунд замешательства, и потом на отличном английском:
– So! What are your plans?
– Да вот, профессор Мессбауэр предлагает предпринять небольшой поход в горы! Как вы на это смотрите?
– С большим удовольствием!
Наш сопровождающий оставил в машине пиджак и галстук и таким образом несколько приблизился к нашему спортивному виду.
«Но как он пойдет по вьючной тропе в своих лакированных ботинках на кожаных подметках?» – с тревогой подумала я.
Напрасно я, однако, беспокоилась. С первых шагов по кремнистой, усеянной черным горохом овечьего помета вьючной тропе стало ясно, кто тут у нас будет лидером. Хасан, как звали, насколько я припоминаю, второго секретаря райкома партии, уверенно занял место вожака нашей маленькой группы и повел нас в горы, во всех своих движениях проявляя удивительную ловкость и силу, – подлинное дитя этих гор. Тропа, по которой перегоняли вверх и вниз овечьи отары, не представляла собой никакой опасности, но и комфортной для прогулки ее никак нельзя было назвать. Многочисленные ручьи, стекающие с гор, подмывали твердую почву, ноги скользили. Хасан протягивал мне руку и переводил через рискованные места, пристально наблюдая за тем, как перейдут их наши ученые мужи. Я шла за Хасаном, Эльдар с нагруженным рюкзаком за спиной замыкал шествие. Ученые мужи шли в середине колонны. То есть там, где им и полагалось находиться. Как сказал один великий полководец, перестраивая войска перед предстоящим сражением: «ослов и ученых – в середину».
Эльдар, который и в мыслях не мог допустить, что он разрешит нам одним отправиться в горы, нес в рюкзаке провиант и кое-какие припасы для пастухов. Нашу группу он снарядил в поход по всем правилам, и каждому через плечо повесил флягу с водой. При выходе из леса мужчин нагрузили еще и вязанками хвороста для костра – нести топливо в горы обязан был каждый, сюда входящий.
Мы поднялись на несколько сотен метров выше села, но пейзаж здесь резко изменился. Лес, в основном буковый, закончился, и перед нами простирались альпийские луга, – на эти пастбища и перегоняли отары овец на зиму. Показалась пастушья хижина, она была пуста, поскольку скот пасли еще на равнине. Дверь снаружи была приперта поленом.
Путник! Оттолкни полено ногой и войди в хижину. Ты спасен от холода, пурги, а возможно, от волчьей стаи, завывавшей вдали. Ты закроешь дверь на щеколду изнутри, зажжешь свечу, оставленную тебе вместе со спичками, завернутыми от сырости в целлофан, напьешься воды из глиняного кувшина, съешь ложку меда и заснешь мертвым сном на топчане, под овечьими шкурами, грубо сшитыми вместе кожаной дратвой. Потом ты оглядишь хижину: здесь для тебя оставлено много всего полезного, – дрова и хворост для разведения костра снаружи – его место обложено большими камнями, свечи, свисающие с перекладины пучки травы для заварки чая, мед в банке, соль и, конечно, вода.
Здесь, на высоте двух тысяч метров над уровнем моря, свято соблюдаются правила людской солидарности. Здесь человек человеку брат, независимо от национальной, религиозной или социальной принадлежности. Тебя тут примут в любое время суток, тебе предоставят отдых и ночлег.
Перед хижиной была скамья, и по знаку Эльдара мы на нее опустились с большим облегчением.
– Ну, вот мы и пришли! – заметил он, скидывая с плеч тяжелый рюкзак.
Мы вскипятили воду в прокопченном котелке, подвешенном над костром, и Эльдар разложил перед нами подкрепление: свежеиспеченные лепешки из тандыра, инжир и овечий сыр – пища богов!
Рудольф Мессбауэр был в полном восторге. Подумать только, он находился в сердце Кавказа, пил с костра душистый чай, заваренный из трав, а вокруг него альпийские луга, окаймленные цепями гор, и наверху сияет бескрайнее небо! Поистине, судьба распахивала перед ним двери в самые потаенные уголки земли, и позволяла заглянуть в истоки жизни.
Ну, а как второй (по молодости лет) секретарь райкома партии, Хасан?! На свои вконец загубленные лакированные черные ботинки он не обращал ни малейшего внимания. К концу пути мы с ним окончательно подружились и болтали обо всем на свете. Он рассказывал мне о жизни в Шуше, о его надеждах и планах развития региона. Говорил и о своей семье. Недавно он женился на девушке, которую любил со школьного возраста и еще в школе не давал к ней никому подойти. Этакий Ленский из Шуши. А сейчас она – его жена. Глаза Хасана светились счастьем.
– Тут у нас вообще благодать! Овцы плодятся, виноград поспевает. А через несколько лет будет еще лучше. Не надоел вам пыльный город, ханум? Переезжайте к нам сюда со своим мяэлимом, он будет у нас гордостью республики!
Пыльный город нас и правда временами сильно утомляет. Но почему таким хрупким оказывается покой благодатных краев?
Тогда мы еще не подозревали о том, что мирная жизнь Карабаха совсем скоро будет нарушена и здесь возникнет ожесточенный национальный конфликт. Откуда, из каких недр народной жизни возникает эта вражда и взаимная ненависть? И снова льется кровь, и хоронят погибших… Нарушены многолетние связи между семьями и отдельными людьми, между соседями и друзьями. Как забыть потери, понесенные с той и другой стороны, как после этого перейти к переговорам и попытаться мирным путем разрешить возникшие противоречия?
Все эти вопросы нам предстояло задавать себе после нашего путешествия в Карабах, уже в Москве.
А пока что мы наслаждались гармонией и тишиной.
Мы долго еще сидели на скамье у потухающего костра, пока Эльдар убирался в хижине, вытрясал овечьи шкуры и раскладывал принесенные для пастухов припасы.
В село спустились в сумерки и, переполненные впечатлениями этого нескончаемо длинного дня, рано улеглись спать.
А наутро нас ждал сюрприз. Местное начальство в Шуше давало в честь высокого гостя из Германии прием. Столы были накрыты на открытом воздухе, и, как я припоминаю, было очень много приглашенных, в основном степенных мужей и без жен. Угощение в восточном стиле, когда одно блюдо сменяет другое, превосходило всякое воображение. К сожалению, попробовать все это не было никакой возможности. Произносились заздравные тосты. Из них мы узнали много нового. Оказалось, что «эффект Мессбауэра» с успехом используется в Шуше, помогая налаживанию и развитию современной экономики на основе новейших достижений мировой науки. И что к этому процессу имеет также непосредственное отношение высокочтимый мяэлим и друг мяэлима Хафиза Пашаева – Ю.М.Каган.
А про меня было сказано, что мой отец, Николай Вирта, – знаменитый автор песен, которые распевает вся страна, и потому в Баку он известен так же хорошо, как в Москве. Думаю, мой отец, прозаик, был бы нисколько не обижен превознесением его поэтического дара, к которому при жизни он испытывал, как говорится, белую зависть и перед ним преклонялся. «Евгения Онегина» он постоянно цитировал к месту и не к месту, в связи с чем его близкий друг, поэт Владимир Курочкин, подарил отцу уникальный миниатюрный том – 4 см в ширину и 6 см в длину, – «Евгения Онегина» (Свердловское Областное изд-во, 1937 г., тираж 10000 экз., цена 3 р. 50 коп., переплет 1 р. 50коп.) со следующей надписью:
«Коля, это твое евангелие? Эге! И мое!»
У нас дома Пушкина вообще обожествляли и прибегали к нему и в радости, и в горестях.
Издержки восточного красноречия не затмевали главного, – в Азербайджане, куда бы ни занесли нас пути-дороги, нас принимали с искренней сердечностью, которую так редко встретишь в наших северных широтах, и потому мы были растроганы и счастливы. И с этим настроением покинули этот замечательный край.
Наш путь лежал в столицу Таджикистана, Душанбе. Там проводилась, пользуясь лексикой того времени, «общесоюзная конференция» на тему: «Эффект Мессбауэра – фундаментальный вклад в современную науку» с приглашением на нее самого автора одного из самых значительных открытий нашего столетия. Рудольф Мессбауэр находился тогда в расцвете сил, и как любитель путешествий, с большим энтузиазмом решил воспользоваться таким редким шансом, как возможность посетить эту далекую азиатскую республику.
Шел сентябрь месяц, и стояла аномальная для этого времени года жара. Над плоскими крышами домов курилась мгла, так что иногда казалось, что все пески таджикской пустыни взметнулись и повисли над притихшим от зноя городом. Ощущалась нехватка воды. ТВ и радио, а также местная пресса призывали граждан экономить воду при употреблении ее для бытовых нужд. Страдали посевы, т.к. некоторые отводные каналы высохли до самого дна. Питьевую воду привозили всеми видами транспорта из соседних областей.
В гостинице, где нас поселили, никаких проблем с водой мы, конечно, не испытывали. Единственное предупреждение, которое мы от администрации получили, было извинение за то, что по ночам воду в гостинице перекрывают. Но для чего гостям ночью вода?! Ночью можно без нее и обойтись.
Наш друг Рудольф Мессбауэр остроумно заметил при этом:
– Если в городе нехватка воды, то почему бы не починить краны в гостинице, которые постоянно текут и вода бесполезно уходит в канализацию? Почему бы эти краны не подкрутить, глядишь, и воду сэкономишь?
Ох, уж эти мне прозорливые физики!
Конференция по «Эффекту Мессбауэра» начиналась на следующее утро после нашего приезда и проходила несколько дней. Наш друг Рудольф Мессбауэр находился в эйфории. Ему явно льстило повышенное внимание к его персоне, которое превосходило все его ожидания. Никакого сравнения с тем, как при всем уважении к званию нобелевского лауреата принимают на Западе «visiting» профессора. Зато здесь, в Душанбе, его ждали переполненные аудитории Университета. Восторженные слушатели. После лекций – оглушительные овации. Пышные приемы с произнесением восточных тостов. У кого угодно закружится от такого успеха голова.
А впереди у нас были запланированы поездки по стране, которая поражала воображение своими грандиозными масштабами. Покрытые снегом горные хребты, отроги которых принадлежат к системам Тянь-Шаня, Гиссаро-Алая и Памира с одной из высочайших вершин мира – пиком Коммунизма, вздымающимся на территории Таджикистана, – высота 7495 м над уровнем моря. В какой бы точке Таджикистана вы ни находились, хребты и цепи гор видны вам отовсюду, внушая жителям равнин и плоскогорий особое почтение к этой поднебесной стране.
Перепад высоты между горными хребтами и долинами: Ферганской, Зеравшанской, Вахшской и Гиссарской, составляющий тысячи метров, как бы самой природой предоставляет уникальную возможность для преобразования энергии стекающих с гор потоков в электроэнергию. И в Таджикистане этим активно пользуются. Электроэнергия составляет основу развивающейся горнодобывающей, металлургической, хлопкообрабатывающей и пищевой промышленности. Одну из этих ГЭС нам посчастливилось увидеть воочию.
Нас повезли на Нурекскую ГЭС, стоящую на реке Вахш, правостороннем притоке Амударьи, одной из грандиозных водных артерий планеты. Каким образом люди сумели укротить стихию, оглушившую нас своим ревом? Так и кажется, строители мостов, строители гидроэлектростанций представляют собой людей особой породы, посмевшей поспорить силой с одной из самых грозных стихий на земле…
Из уважения к иностранному гостю нас провели в зал управления. На фоне выкрашенных в синий цвет стен мелькали бесчисленные огоньки, у пульта управления молодые люди следили за показателями работы ГЭС. Они ни на секунду не оторвались от своих датчиков и не повернули головы к вошедшим.
Рудольф выразительно взглянул на Юру. Это какое-то чудо: здесь, в предгорьях Памира, молодые люди управляют современной техникой, сюда пришел прогресс, ранее неведомый этой стране, возникшей на территории средневекового Бухарского ханства… Ради таких впечатлений наш друг Мессбауэр готов был мчаться на край света.
Зной, зной как будто бы стекает с неба и не дает передышки ни растениям, ни животным, ни людям. Но, несмотря на это, мы едем на плантации хлопчатника. Они пушатся белыми, раскрывшимися коробочками, и теперь главное – их содержимое бережно собрать. Машинным способом, а в некоторых случаях, если это особо ценные сорта, и ручным. Работа невероятно трудоемкая, изнурительная при этой жаре.
А как от нее спасаются местные жители? Да очень просто, – надо потуже затянуть пояс на шелковом, ватном халате и сесть в чайхане пить горячий чай. Или из сухой жары на улице отправиться в турецкие бани – в парную жару, где вас на мраморном белом подиуме обдадут отварами разных экзотических трав, разомнут и уверят в том, что назавтра вы помолодеете на десять лет. Ради такой перспективы можно перетерпеть и не такие экзекуции.
После окончания лекций Рудольфу, как почетному гостю республики Таджикистан, был вручен подарок – зеленый шелковый стеганый халат, подбитый ватой, в комплекте с такой же расшитой золотом тюбетейкой. У себя в Грюнвальде он любил под вечер, облачившись в этот халат и в тюбетейку и важно восседая в кресле, беседовать со своими котами. Сидя несколько поодаль от хозяйского кресла, коты внимали ему, одинаково упитанные, рыжие, ушки на макушке, уставившись на него своими неподвижными бусинами-глазами. Готова поспорить, Рудик с невероятным жаром, временами грозя по своему обыкновению указательным пальцем, чтобы подчеркнуть свою мысль, рассказывал котам про незабываемые впечатления, вынесенные из поездок в республики бывшего СССР, и о том, какой прием ему был там оказан.
А дороги звали изведать еще неизведанное. Нас с Рудольфом Мессбауэром давно ждали в Тбилиси и Ереване. Научная общественность этих университетских городов с энтузиазмом встречала прославленного гостя, стараясь продемонстрировать ему свои успехи, услышать его отзывы, а может быть, чем-нибудь его заинтересовать! Или получить приглашение на какой-нибудь научный семинар или конференцию в Германию. Приглашения, действительно, приходили. И такие поездки становились регулярной формой сотрудничества между двумя странами.
Только возможно ли было в Тбилиси или Ереване сосредоточиться на проблемах современной физики, когда тут надо было столько всего осмотреть, оглядеть, обходить и объездить?! Лично я в этом сильно сомневаюсь, хотя на фотографиях того времени наши ученые мужи сохраняют вполне серьезный вид. Но, может быть, это они специально позировали для истории?
В былые времена мы с моим мужем были тесно связаны дружбой, научными интересами и просто любовью с Грузией. Прежде всего – незабываемая дружба с Элептером Луарсабовичем Андроникашвили, академиком Грузинской АН, директором физического института и братом знаменитого Ираклия Андроникова. При этом сложно утверждать, кто из этих двух знаменитых братьев был более знаменит.
Однажды мой муж и Элептер Луарсабович затеяли соревнование в грузинском стиле. На пиру в Алазанской долине они с Андроникашвили – два гуляющих кинто – состязались в том, кто кого перепьет и останется трезвым. Не могу сказать, что мой муж был замечен когда-нибудь в совершении героических подвигов на поприще выпивки, но получилось так, – видимо, от избытка положительных эмоций, – что он из этого соревнования вышел победителем. Вследствие этого ему было присвоено звание «почетного Грузина», которое он принял, как говорится, с чувством глубокой признательности. Примерно в то же время в связи с избранием Кагана членом-корреспондентом АН СССР мы получили от Элептера Луарсабовича телеграмму приблизительно такого содержания: «Не желаете ли вы сменить свой московский адрес на тбилисский, а звание члена-корреспондента на звание действительного члена АН Грузии?» Не знаю, правильно ли мы поступили, оставив прежним свой адрес и звание, но самые сердечные взаимоотношения продолжались у нас с незабвенным Элептером Луарсабовичем до самой его кончины.
Кэтино и Гоги Харадзе из семьи президента АН Грузинской ССР, академика Е.К.Харадзе, просвещали нас по линии древней и столь яркой культуры этой страны. Гоги Харадзе, в то время один из ведущих сотрудников физического института, и его жена Кэтино, пианистка и моя подруга, постарались ввести нас в круги тбилисской элиты общества, и с их подачи Рудольф Мессбауэр и мы с Юрой получили приглашение посетить дом Ладо Гудиашвили. Это было вскоре после смерти великого мастера, (1896—1980) – и мы как бы по горячим следам могли осмотреть его последние работы, все такие же неповторимые и узнаваемые, как и те, что уже вошли во все международные каталоги классики современной национальной живописи.
Рудольфу Мессбауэру был сделан подарок – рисунок Ладо Гудиашвили с дарственной надписью одного из членов семьи. Мы были изумлены этой щедростью. Наш Рудольф становился обладателем неплохой коллекции живописи.
И еще одним знакомством мы обязаны чете Кэтино и Гоги Харадзе – знакомством с Резо Габриадзе. Живопись Габриадзе как бы вводит вас в художественный мир его фантазии, его снов, его видений. Возникающий перед ним сказочный мир художник переносит не только на полотна, но и на сцену кукольного театра, который предстает перед нами зримым образом его творческого воображения. Совсем не «кукольными» выглядят страдания любви в «Травиате», поставленной в кукольном театре Резо Габриадзе. Невероятной выразительности куклы создают в спектакле атмосферу подлинной драмы со всеми ее страстями и переживаниями, – сколько лет прошло с тех пор, когда мы смотрели с Мессбауэром «Травиату», а я до сих пор помню то волнение, которое мы тогда испытали.
По странной случайности, Рудольф Мессбауэр впервые оказался в кукольном театре и смог оценить возможности условного кукольного искусства для передачи всей сложности человеческих взаимоотношений и душевных мук.
Нашим проводником по долам и весям необычайно живописной природы Грузии неизменно был наш друг Гена Кикнадзе, один из сотрудников физического института, гостями которого были мы с Рудольфом Мессбауэром. Без его участия не обходился ни один прием Мессбауэра в Тбилиси. Гена никогда не водил нас туристическими маршрутами. Понятно всем, что, приехав в Грузию, необходимо посетить собор Светицховели в Мцхете и могилу Грибоедова. Об этом написано во всех путеводителях и справочниках. Гена водил нас в заповедные места, куда не ступала нога туриста, – в дальние села, к пещерам в горах. Однажды, в канун какого-то национального праздника, он повел группу мужчин к древнему жертвенному камню, где полагалось совершить жертвоприношение овна. Белого упитанного барана Гена по этому случаю гнал в горы перед собой. Женщин в такой поход не брали, так что мне в точности неизвестно, как развивались события в этом походе и был ли там исполнен древний ритуал. Мужчины хранили на этот счет глухое молчание, но возлияния у этого жертвенного камня, как я понимаю, происходили, и весьма обильные.
Кстати, о присутствии на разных мероприятиях женщин. В этом плане в Тбилиси, как и в Ереване, очень часто наблюдалась одна и та же картина. За многолюдным столом сидят мужчины, а женщины из-за ближайшего дверного косяка напряженно следят, всматриваясь поверх голов друг друга, – не пора ли им что-нибудь поднести, убрать или нарезать. Я нахожусь в невероятном смущении, как единственная женщина за столом, и порываюсь, схватив тарелки, нестись с ними на кухню. Однако меня никуда не пускают.
– Что же это такое? – мелькают в голове сбивчивые мысли. – Ведь Армения и Грузия – цивилизованные страны, с древними традициями христианства, не столь сурово ограничивающего права женщин, как в других религиях… Значит, и здесь влияние Востока столь сильно, что его невозможно преодолеть?! Ну, а как же тогда «клуб миллионеров» в Вашингтоне? Как я помню, на вечер в этот клуб жены членов клуба также не были приглашены. А между тем Вашингтон находится довольно далеко от Востока. Выходит, можно предположить только одно: идеи эмансипации воспламенили не все поголовно мужские сердца. А как насчет женщин? Многие ли из нас готовы существовать совершенно независимо от мужчин? Эмансипация – это что – обещание счастья? Ну, а если нет, то зачем она нам?
Казалось бы, ближайшие соседи Армения и Грузия, расположенные на стыке Европы и Азии, о чем неопровержимо свидетельствуют географические карты, должны иметь много общего уже в силу этого своего местонахождения на земном шаре. Однако это далеко не так. Различия наблюдаются прежде всего и явственней всего в самом характере этих двух кавказских народов – грузин и армян.
Разложите перед собой два альбома на выбор – грузинского классика Ладо Гудиашвили и армянского классика Мартироса Сарьяна: что вы найдете общего между ними?
Ладо Гудиашвили воспевает красоту. Лица полуобнаженных прелестниц выражают истому и негу. Кажется, изображенные художником животные и птицы тоже таят в себе какой-то соблазн.
Кутежи гуляющих кинто, которые не сходят с картин Ладо Гудиашвили, переносят нас в идиллический мир беззаботности и бескрайнего веселья. И вы начинаете поневоле прислушиваться, не польется ли с этих полотен многоголосое мужское пение, в котором каждый грузин исполняет свою партию.
Тбилиси на полотнах Ладо Гудиашвили предстает перед нами в радостных, оптимистических тонах. Вот в его картине «Друзья на винном спуске» по булыжной мостовой несется парная упряжка коней. Кажется, кони разделяют буйное веселье компании, которая после попойки куда-то мчится с бутылками и песнями. От их веселья как бы пошатнулись старинные тбилисские постройки с навесными галереями, и они тоже готовы пуститься в пляс.
Картина «Старый Тбилиси в новом свете» говорит нам о том же: на фоне типичных построек былых времен молодая счастливая чета вступает в новую жизнь. Прощай, уходящий век, теперь мы тут хозяева и строители будущего.
И как бы в противоположность этому творению Ладо Гудиашвили полотно «Ереван» Мартироса Сарьяна. Оно написано скупыми красками, мы как бы ощущаем непереносимый зной выжженного палящим солнцем города. Почти нет тени ни под деревьями, ни от домов. Две женщины несут, ссутулясь, тяжелые кувшины с водой, старуха с порога жилища приветственно машет им рукой. И столь же скупыми красками изображает Сарьян ландшафт Армении. Холмы, уходящие вдаль, без всякой растительности. Возможно, углубившись в горы, вы дойдете до древнего кладбища с сохранившимися до наших дней надгробными камнями – хачкарами, а возможно, и до монастыря, выложенного из огромных каменных плит. Скупые формы, суровый пейзаж вокруг него, и только стойкость людей помогает им переносить трудности бытия и сохранить свою идентичность, самобытность, свои обычаи и нравы.
Характерны портреты, написанные кистью Мартироса Сарьяна. Вглядитесь в лицо армянского поэта Егише Черенца или в лица матери и детей в картине «Моя семья».
Сосредоточенный взгляд с затаенной в глубине глаз тоской и печалью. А может быть, с тревожным ожиданием будущего? Как и многим народам земли, армянскому народу на протяжении его истории пришлось пережить немало трагических, страшных событий.
Быть может, в одном этом взгляде талантом художника с самой большой убедительностью и полнотой отражено мировоззрение и характер народа?
Но есть у этих художников и несомненная общность. Она заключается в том, что оба они не перестают восхищаться щедростью и многообразием жизни, цветами и фруктами, сиянием солнца и бессмертной природы. Смысл жизни заключается в ней самой – эта философия роднит выдающихся художников грузинского и армянского народов.
В Ереване мы с Рудольфом Мессбауэром были гостями АН Армении, а также Института физических проблем. Там мы встретили замечательных людей, с которыми потом сохраняли дружбу всю жизнь.
Иринэ Бабаджанян, женщина-физик и в то же самое время, поэтесса и переводчица армянской поэзии на русский язык. Печатается, издает сборники стихов.
И наш постоянный поводырь – Альпик Мкртчян с Айкушей, его женой, он завлаб института физических проблем, яркая личность и преданный друг. Это он помог нам открыть душу Армении, запечатленную в изобразительном искусстве, архитектуре, в обычаях, передающихся из поколения в поколение.
История их любви с женой Айкушей достойна того, чтобы описать ее в поэме, но я попробую рассказать о ней своими словами.
Завлаб Альпик Мрктчян, как старший товарищ, по случаю какого-то праздника решил устроить у себя дома вечеринку. На вечеринку он пригласил свою лабораторию – молодых людей и девушек. Приготовил угощение, были танцы. Все веселились от души, вечеринка удалась на славу. А время было позднее, и некоторых из гостей Альпик оставил у себя ночевать. Утром молоденькую аспирантку по имени Айкуш поехал провожать домой. Ему открывает дверь отец.
– Доброе утро, уважаемый! Вот я вам привез вашу дочь в целости и сохранности! Примите, пожалуйста, и до свидания! – говорит ему Альпик.
– Что-то я тебя не понимаю, дорогой! Что это значит, что ты мне ее привез «в целости и сохранности»? Как-то ты странно, дорогой, рассуждаешь. А по-моему, где дочь моя ночевала, там ей следует и оставаться!
– О, Боже мой!.. Да я… Да как можно обо мне… Да ничего подобного, уважаемый, не было! Клянусь Богом!
– Ну, дорогой, Бог тут совсем ни при чем, а только я ее обратно в свой дом принять никак не могу!
Все то время, пока шел этот разговор, Айкуш стояла за спиной у Альпика, притулившись к его плечу, и не разомкнула уст.
Дверь перед ними захлопнулась.
Что было делать Альпику?
Как порядочный человек, он прежде всего снял для Айкуш комнату и стал ее всячески опекать.
А девчонка оказалась до того прелестной и милой, никакого нытья, никаких упреков и слез. Гнев отца не подлежит обсуждению, это святое, отец всегда прав. Надо как-то выходить из положения. И Айкуш старалась приободрить своего попечителя, который почему-то впадал в непонятную грусть. А она была все так же весела и приветлива.
Между тем в очередной раз, уходя от нее домой, Альпик в унынии подсчитывал свои годы – на сколько лет он ее старше? Выходило… Нет! Лучше об этом не думать! И Альпик понуро плелся к себе.
Но, наверное, неспроста промолчала девчонка в тот день, когда отец захлопнул перед ними дверь, – что-то уже тогда сложилось в ее хорошенькой головке.
Случилось так, что однажды Альпик все-таки задержался у нее до утра, и вот уже несколько десятилетий, как они вместе, неразлучны и счастливы.
Надеюсь, мои дорогие, вы не рассердитесь на меня за этот рассказ о вашем прекрасном союзе!
Надо ли говорить о том, какое значение имело для наших армянских друзей общение с одним из выдающихся представителей мировой современной физики?!
А для Рудольфа Мессбауэра поездка в Армению была одной из последних. Немало всего повидал он в нашей тогдашней стране, немало и мы вместе с ним поездили по городам и весям. К сожалению, каждая история имеет свое завершение. И мы к этому подходим.
