И в заключение скажу…
11 февраля 2016 года фонд им. А.И.Солженицына по заведенному обычаю в день смерти Лидии Корнеевны Чуковской проводил поминальный вечер, посвященный ее памяти, а также памяти ее дочери, Елены Цезаревны Чуковской, которой пять лет тому назад в этом же зале была вручена премия имени А.И. Солженицына.
На этот раз, как и в тот день, когда моей подруге Люше вручали эту почетную премию, зал был заполнен до отказа. Собралось человек сто друзей семьи Чуковских, их близких и родных и всех тех, кто так или иначе был причастен к сохранению и выпуску в свет произведений А.И. Солженицына, кто оказывал помощь Люше при подготовке к изданию огромного архива ее Деда и Матери.
Были яркие выступления. Наталья Дмитриевна Солженицына, вдова писателя, прочитала несколько писем Александра Исаевича Солженицына, которые он из Вермонта посылал в Москву Лидии Корнеевне, и ответных писем Лидии Корнеевны из Москвы в Вермонт. Замечу попутно, что эти письма без всяких задержек доходили до адресатов. Оба они поглощены своей работой, чему безмерно рады, поскольку творчество составляет главный смысл их жизни. Лидия Корнеевна жалуется при этом на проблемы со зрением. Солженицын сейчас же посылает ей лекарства в Москву, а через некоторое время узнает, что они Лидией Корнеевной не получены… Как переправить их через океан и государственные границы? Сейчас это первая забота Солженицына.
Александр Исаевич пишет о том, что теперь имеет доступ к архивным материалам, которые были для него закрыты в Москве. 227 свидетельских показаний, полученных им лично от конкретных людей, которых он разыскивал по всей стране в то время, когда находился у себя на родине, в СССР, и пока что зашифрованных, должны лечь в основу работы над «Архипелагом ГУЛАГ». Впоследствии все эти люди будут названы поименно.
Жизнь писателя и его семьи в Вермонте вполне благополучна. Но между строк прорывается тяжкий вздох.
Надо думать, насильственная высылка из своей страны ни для кого не является светлым праздником.
«12 февраля 1974 года Солженицын был арестован, лишен гражданства и вывезен на самолете из СССР. Его книги были изъяты из библиотек, имя запрещено и не упоминалось в нашей стране десятилетиями», – пишет Е.Ц.Чуковская в своей статье «От выступлений против цензуры к свидетельству об Архипелаге ГУЛАГ», («Чукоккала и около», Издательство «Русский Мiръ», Москва 2014 г.)
Эта акция проводилась в отместку за то, что в Париже в декабре 1973 года был выпущен в свет 1-й том «Архипелага ГУЛАГ».
О непосредственном участии моей подруги Люши Чуковской в перепечатке и сохранении рукописи «Архипелага» я узнала уже после ее сенсационного воззвания, обращенного к властям предержащим и опубликованного в «Книжном обозрении» в августе 1988 года, – «Вернуть Солженицыну гражданство СССР».
Привожу заключительные слова этого воззвания:
«Пора прекратить затянувшуюся распрю с замечательным сыном России, офицером Советской Армии, кавалером боевых орденов, узником сталинских лагерей, рязанским учителем, всемирно знаменитым русским писателем Александром Солженицыным и задуматься над примером его поучительной жизни и над его книгами».
Перепечатанные рукописи этой великой книги, перевернувшей сознание людей во всем мире, Люша под одеждой выносила из своей дачи в Переделкине и везла в Москву. Там в условленном месте дожидались люди, которым она отдавала рукописи «Архипелага ГУЛАГ» на хранение, и они прятали их у себя дома.
– Люша, как ты могла так рисковать, когда наблюдатели сидели в каждой канаве и под каждым кустом вокруг вашей дачи? – спрашиваю я Люшу, замирая от страха задним числом.
– Да я как-то не думала об опасности. Мне бы только на поезд не опоздать.
– Но за тобой мог тянуться длинный хвост?
– Ну, это самое простое правило конспирации: выскакиваешь из вагона метро в самую последнюю минуту – и до свидания! Они остались с носом!
– Но как тебе все это разрешали домашние?
– А я их в свои дела не посвящала.
– Они тоже рисковали, приглашая Солженицына к себе на дачу…
– А как же Шостакович?! Ведь Дмитрий Дмитриевич не боялся принимать у себя на даче в Жуковке опального Ростроповича.
Что ей на это можно было возразить? Приходилось признать печальную истину – у нас много сочувствующих, но героев единицы.
Мы все, переделкинские друзья Люши, были счастливы, получив известие о присуждении ей «Литературной премии Александра Солженицына». Это произошло 25 февраля 2011 года.
«Елене Цезаревне Чуковской
за подвижнический труд по сохранению и изданию богатейшего наследия семьи Чуковских; за отважную помощь отечественной литературе в тяжелые и опасные моменты ее истории».
В нашем обиходе нередко употребляется расхожая фраза о том, что «награда нашла своего героя», – в случае с Люшей это именно так. А, ведь, сколько было тех, кого забыли, задвинули, обошли стороной, вычеркнули из списков в связи с каким-нибудь нежелательным фактом биографии.
Итак, Елена Цезаревна стала лауреатом премии им. Солженицына и получила возможность издать книгу своих литературных произведений.
– Я вся в мыле! – звонит мне Люша по телефону. – Никаких романов и повестей, как ты знаешь, я не писала, а можно опубликовать солидный том листов на 30. Так вот сейчас я занята подбором писем, статей и всякого литературоведения, чтобы натянуть объем. Но обедать мы с тобой все равно пойдем.
В последнее время мы с Люшей нередко посещали с этой целью какой-нибудь близлежащий от нее ресторанчик.
– По-моему, «Чукоккала и около» для моей «нетленки» – самое подходящее название! Как ты думаешь?
И вот он лежит передо мной, толстый том «Чукоккалы и около» – это собрание трудов Елены Цезаревны Чуковской представляет собой яркое свидетельство того, что в советские времена она постоянно находилась на передовой, под обстрелом, вела затяжные бои с государственной машиной подавления любых видов инакомыслия, касалось ли это сказок К.И. Чуковского или прозаических вещей Л.К. Чуковской.
Люша бесстрашно кидается в атаку, доказывая необходимость публикации произведений своей Матери и Деда, неустанно пишет обращения в издательства и редакции. Ходит по инстанциям, обивает пороги начальства, ответственного за идейную безупречность нашей литературной продукции. Порой эта борьба затягивается на десятилетия, как это было с «Чукоккалой» К.И. Чуковского.
«Издание альманаха тянулось пятнадцать лет, рукопись была сдана в издательство весною 1966 го– да», – пишет Е.Ц. Чуковская в «Мемуаре о “Чу- коккале”».
Однако, выход в свет альманаха беспрерывно затягивается, и Корней Иванович высказывает свое знаменитое пророчество в ответ на запрос одного читателя, интересующегося: «Где можно приобрести вашу книгу?»:
«Издательство “Искусство”… так загромождено очередной работой, что трудиться над “Чукоккалой” ему приходится лишь урывками. При таких темпах “Чукоккала” выйдет лишь в 1979 году, до которого я едва ли доживу. Как видите, все обстоит благополучно».
Юмор никогда не изменял Корнею Ивановичу. Его пророчество исполнилось в точности, как он сказал. Самое печальное заключается в том, что относительно сроков своей жизни он тоже не ошибся, – Корней Иванович скончался в 1969 году, а в 1965 году он подарил все права на свое любимое детище внучке Люше.
«Отныне это ее полная собственность, и она может делать с ним, с альманахом, все, что заблагорассудится ей. Корней Чуковский, 4 октября 1965 г. Переделкино».
Так что дальнейшую борьбу за выход в свет альманаха Люша вела уже в одиночестве, без поддержки Деда.
Наконец, «Чукоккала» была опубликована именно в тот год, который был назначен ей для выхода в свет Корнеем Ивановичем. Днем 16 марта 1979 года Люше позвонили из издательства «Искусство» и сообщили, что из типографии пришел сигнальный экземпляр «Чукоккалы».
«Я тотчас помчалась, – пишет Люша в своем дневнике. – Лежит на столе толстая, нарядная, нахальная книжка. В комнате сидел Женя (Евгений Евгеньевич Смирнов, художник), смотрел книгу. Говорил, каким был молодым, когда делал макет 15 лет назад. Бессмысленно восклицал…»
А к jaпреля, в день рождения Корнея Ивановича, появился весь тираж: первая Образцовая типография, где печаталась «Чукоккала», носила символическое имя А.А.Жданова, главного душителя литературы в советское время, и Люша заканчивает запись в своем дневнике:
« Этим именем и кончается книга.
Очень странное чувство ее отчуждения от дома, от шкафа, со стола».
Это была победа. Но сколько мытарств надо было пройти, сколько труда было вложено в этот «толстый, нахальный» том рукописного альманаха Корнея Ивановича, который читатель мог теперь держать в руках во всей его первозданной красоте и неповторимости, со всеми его рисунками, шаржами, шутками, экспромтами, а возможно, и серьезными высказываниями художественной элиты ХХ века.
Не удержусь, чтобы не процитировать один из отзывов на альманах Чуковского, полученный издательством после его выпуска в свет:
«“Чукоккала” – книга совершенно единственная в своем роде, во всяком случае – у нас. Не говоря уже о значении самого альбома К.И. – зеркала целой эпохи культурной жизни страны, причем не официальной, формальной, а глубоко интимной… Увидеть этот альбом в печати – это явление абсолютно уникальное. На Западе имеются такого рода факсимильные издания рисунков великих мастеров, как иллюстрации к каталогам музеев. У нас и этого почти нет. Но такое факсимильное воспроизведение изобразительных материалов вместе с литературными записями – это можно сравнить только с редчайшими изданиями рукописей Леонардо да Винчи или Микеланджело», – пишет искусствовед, сотрудница Эрмитажа М.Я. Варшавская, г. Ленинград.
Такие оценки читателей получал изданный трудами Елены Цезаревны Чуковской альманах ее Деда, вверенный ей накануне его кончины.
Казалось, на этом можно было бы успокоиться и отдохнуть. Но ничего подобного моей подруге Люше не светило. Впереди ее ждал титанический труд по изданию творческого наследия Матери и Деда. Список произведений, подготовленных ей к печати и опубликованных после смерти Корнея Ивановича и еще при жизни Лидии Корнеевны, почти совсем потерявшей зрение, занимает несколько страниц.
Однако судьба готовила Люше нежданную встречу, и эта встреча наполнила ее жизнь еще одним, новым смыслом и содержанием. В сентябре 1965 года на пороге дачи Чуковских в Переделкине появился знаменитый автор только что опубликованных в «Новом мире» повестей: «Один день Ивана Денисовича» и «Матренин двор», – Александр Исаевич Солженицын. С маленьким чемоданчиком, в котором он вез уцелевшие после конфискации его архива рукописи, он приехал в Переделкино из Рязани по приглашению Корнея Ивановича пожить у них на даче и в Москве, если ему понадобится. Своей квартиры у Солженицына в городе не было.
Вместе с этим чемоданчиком к ним вошел моложавый человек, сверкающий белозубой улыбкой, веселый и бодрый. Никакой подавленности в облике, скорее бесстрашная решимость и готовность принять бой.
С этого все и началось. Люша перепечатывает его рукописи. Развозит по разным адресам, звонит по телефону, называясь условными именами. Принимает Солженицына в Москве, в своей малометражной квартирке на Тверской, в доме, ныне украшенном барельефом Корнея Ивановича, – там А.И. была отведена комнатушка, едва вмещавшая узкую, потерявшую геометрические очертания койку и какой-то прилавок, где он, кое-как примостившись, мог писать. Пообщаться друг с другом и обменяться новостями они выскакивают во двор, – под «потолком» все разговоры их фиксируются. Угроза обыска и конфискации заставляет торопиться, надо как-то перепрятать уже написанные романы «В круге первом» и «Раковый корпус». И самая большая проблема – как сберечь экземпляры «Архипелага ГУЛАГ», который Солженицын пишет в тайне от всех и о существовании которого знает несколько человек, включая Люшу.
А между тем гонения на писателя набирают обороты. В октябре 1969 года при одном строптиво воздержавшемся, Данииле Гранине, его исключают из Союза писателей. Про Солженицына активно распространяется гнусная клевета, которая порочит доброе имя писателя. Печататься невозможно. 12 ноября 1969 года Александр Исаевич направляет обращение в Секретариат СП СССР: «Гласность, честная и полная гласность – вот первое условие здоровья всякого общества, и нашего тоже. И кто не хочет нашей стране гласности – тот равнодушен к отечеству».
Самому ему никакая «гласность» не грозит. Дорога на страницы печати, на радио и телевидение для него закрыта. Теперь главная мечта начальства, быстро одумавшегося после короткой «оттепели», – заткнуть Солженицыну рот. Его стараются всеми силами отлучить от читателей. Прорваться на творческий вечер к читающей публике он сумел, по всей видимости, лишь однажды. Этот вечер проходил в Доме культуры Института атомной энергии им. Курчатова, где работает мой муж. Дом культуры Курчатовского института в ту пору был средоточием всего самого интересного и передового в культурной жизни столицы. Художественные выставки – скульптуры Неизвестного, Сидура с выступлениями самих творцов этих шедевров. Литературные вечера Евтушенко, Вознесенского, Рождественского. И вот теперь – автор нашумевших произведений, всем известный по «самиздатовским» листкам, передававшимся с рук на руки, по «рентгеновским» перепечаткам, открывавшим глаза нашим людям на разные, до тех пор неведомые им явления окружающей жизни.
Билеты на вечер расхватали в один миг. А кому не досталось, брали вход штурмом. Такого ажиотажа не было со времен вечера Евгения Евтушенко, когда он в этом же зале читал свою знаменитую «Качку». Высокий, как столб, в немыслимом заграничном пиджаке и развевающемся заокеанском галстуке, Евтушенко раскачивался в такт своей «Качке», и ликующая публика, подхватившая это движение, которое для них олицетворяло какую-то надежду, едва не обрушила балконы, окружавшие зал.
Итак, вечер А.И.Солженицына состоялся. Это было какое-то чудо. Когда все, наконец, как-то уселись, на сцене появился А. И.Солженицын. Подпоясанный армейским ремнем, твердый шаг, развернутые плечи. «Очень русский по виду», – как пишет о нем в своих воспоминаниях Лидия Корнеевна Чуковская. Таким предстал перед нами этот бывший узник сталинских лагерей, перемоловших миллионы ни в чем не повинных людей, один из которых, по счастью, выжил и мог рассказать обо всем, что видел сам, глазами очевидца.
Александр Исаевич читал отрывки из неопубликованного романа «Раковый корпус» и недавно конфискованного романа «В круге первом».
Вдохновленный чтением, Солженицын делал поясняющие жесты, иногда переводя дыхание и пристально вглядываясь в зал. Никакой ущербности в облике этого бывшего «зэка» не наблюдалось. Он был воплощением смелости и бесстрашного вызова. Всем было очевидно: то, что им совершенно открыто сейчас читают со сцены, «не созвучно» и «не отвечает запросам нашего народа». Публика замерла, переживая одновременно ужас и восторг. «При чем это мы присутствуем ныне? – по временам закрадывалась беспокойная мысль. – А не могут ли нас всех после этих слушаний – в автобус, и отвезти, куда следует?»
Солженицыну бешено аплодировали, засыпали вопросами. Быстрота его реакции поражала. Он отвечал, не уклоняясь, на все самые рискованные вопросы – обо всем беспределе, творившемся вокруг него и подогреваемом каждую минуту. Задающие вопросы также ставили себя под удар, позволяя себе выражать сочувствие автору, чьи произведения явно подрывают устои и провоцируют несогласие с основной линией партии. Не исключаю, что потом многих вызывали в партком режимного Института атомной энергии, где они получали самое последнее серьезное предупреждение…
Надо полагать, Александр Исаевич испытал душевный подъем после этого вечера, на котором он получил столь мощную моральною поддержку от огромного коллектива думающей и просвещенной научной общественности, полностью разделявшей его мысли и настроение.
Назревала катастрофа. Люша Чуковская предчувствует ее приближение, о чем красноречиво свидетельствуют страницы ее дневника.
В декабре 1973 года в Париже, в издательстве «ИМКА-Пресс» выходит из печати первый том «Архипелага ГУЛАГ», до тех пор хранившийся у надежных друзей Солженицына. Согласие на опубликование за рубежом этого своего произведения Александр Исаевич дал после очередного обыска с изъятием его рукописей и трагической гибели одной его помощницы и машинистки. Она была арестована, пять дней длился допрос, и она выдала местонахождение рукописей Солженицына, которые должна была уничтожить, но не смогла этого сделать. Придя домой, несчастная женщина покончила с собой.
Ну, а затем, 12 февраля 1974 года, последовала высылка А.И. из СССР.
Нобелевскую премию Солженицын получил в 1970 году. За четыре года до появления в печати первых частей «Архипелага». В то время он находился заграницей. Люша пошла на Центральный телеграф, на Тверской, и отправила ему поздравительную телеграмму. После этого ей стали звонить по телефону:
– Вам надлежит тогда-то и тогда-то явиться на Лубянку. Не забудьте захватить с собой паспорт. С вами намерен побеседовать один наш товарищ.
Люша прекрасно понимала, о чем «один наш товарищ» собирается с ней беседовать после обязательной преамбулы: «поймите меня правильно». И, несмотря на угрозы, по указанному ей адресу не пошла. Такой у нее был характер.
На церемонию вручения премии, состоявшуюся, казалось бы, так недавно, в 2011 году, в фонде им. А.И. Солженицына, мы собрались тогда еще все вместе: Владимир Кассиль с женой, я, Татьяна Вирта, пишущая сейчас эти строки, и Николай Каверин – ближайшие переделкинские друзья Люши.
Николай Каверин держал слово. Он говорил о мужестве нашей подруги и ее самоотверженном труде, отданном на благо нас всех – потому что без ее усилий мы могли бы остаться без многих книг ее Деда, Матери и Александра Исаевича Солженицына…
Николай Вениаминович Каверин, сын В.А. Каверина, талантливый вирусолог, академик Медицинской Академии наук, умер совсем молодым от неизлечимой болезни. Он работал рядом с нашим домом, в Институте вирусологии РАМН им. Д.И. Ивановского, на улице академика Гамалеи, и в последние годы мы с ним довольно часто встречались. Коля пересекал небольшой парк, примыкающий к нашему дому, и вот он уже у нас. Улыбающийся, общительный, дружелюбный. С возрастом старые друзья – бесценный подарок судьбы, и когда она отнимает у нас кого-то из них, образуется вакуум, который нечем заполнить.
Окончив в 1957 году лечебный факультет 1-го Московского мединститута, Коля поступает на работу в Институт вирусологии, где с успехом проходит путь от младшего научного сотрудника до академика МАН. Работы Н.В.Каверина посвящены главным образом молекулярно-биологическим аспектам вирусологии, а также исследованиям биосинтеза РНК.
Мы выпивали с Колей рюмку-другую, вспоминали моих и его родителей – они были в добрых, приятельских отношениях, наши дачи в Переделкине находились по соседству, и время от времени кто-то к кому-то заходил под вечер на огонек.
Послевоенные годы были для В.Каверина и Н. Вирты годами успеха: «Два капитана» Вениамина Каверина читали и перечитывали все, от мала до велика.
У моего отца, Николая Вирты, вышел снятый по его сценарию фильм «Сталинградская битва» – первое экранное воспроизведение великого сражения Отечественной войны.
Ну, а потом мы с Колей пускались в воспоминания о нашем переделкинском детстве – об этом мы могли говорить с ним бесконечно.
Коля рассказывал о том, что в настоящее время вовлечен в одну из острых проблем вирусологии – а именно – в проблему адаптации вирусов к лекарственным препаратам и создания новейших средств для борьбы с особо опасными болезнями.
– Еще совсем немного, и мы найдем то, что нам нужно. И тогда все будут спасены, – с уверенностью говорил Коля.
Но не успели, не нашли…. И Колю спасти не удалось. А нам снова остается только вспоминать.
Прошло всего пять лет после того торжественного вечера, когда Люше вручали премию в этом зале. И зал все тот же, и та же публика. Но, к сожалению, повод собраться здесь другой…
И все-таки было одно утешительное выступление на поминальном вечере в центре им. А.И.Солженицына. О Люше говорил священник, о.Иоанн, молодой и красивый, из какого-то дальнего северного прихода. Я не знаю, при каких обстоятельствах они познакомились, но в последние годы они, по его словам, душевно сблизились с Люшей, часто встречались и подолгу спорили, не соглашались друг с другом, но тем не менее находили новые и новые темы для беседы.
– Я атеистка, – сказала ему Люша, – но не воинствующая.
Это мне совершенно понятно. Представить себе Люшу «воинствующей атеисткой» в данном случае просто невозможно, – она никогда не страдала гордыней самоуверенности. На это ее признание о.Иоанн мягко ей заметил, что это и есть внутренняя вера человека во что-то светлое и доброе. В заключение своей проникновенной речи на поминальном вечере о.Иоанн сказал:
– Она была ослепительной красавицей, этот ее внутренний свет с первого взгляда бросился мне в глаза, и я подумал, что жизнь свою я прожил недаром, что совершилось все, о чем можно было только мечтать, раз я встретил на своем пути такой красоты женщину, как Люша. Именно такими, как она, населен, по моим представлениям, Рай. И поскольку я очень хочу снова встретиться с ней, я буду стараться делать все, чтобы тоже туда попасть и увидеть Ее!
Как хотелось бы жить с такой верой и надеждой на будущую нашу встречу. Неизвестно только, —
Где?
И, —
Когда?
Москва, 2014 – 2016 гг.
