– Держите-ка еще одну! – Отфыркиваясь, я забросил на плот серо-зеленую тарелку с волнистыми краями. – Эта последняя. Хфу-у-у… От глубины уши ломит и в голове… бабочки порхают. Такие, с грудями и попами, чирлидершами кличут. Боюсь, еще одно погружение, и наверх поднимется мой хладный труп. – Встав ногами на риф, я оперся о край плота, пытаясь отдышаться. – Эти заразы держатся за свои места, как наши депутаты! Франног, вы уверены, что это устрицы?

Надменно поджав губы, мудрец взял скользкую, обросшую тиной раковину и бросил в торбу из парусины, которая свисала с края плота в воду, крепко привязанная за люверсы канатами.

– Итого пятнадцать. Воды и пищи на трое суток. Жаль. Не думал, что ты такой слабак. На островах Инабиру за устрицами ныряют женщины, они совершают до тридцати погружений за день, при этом – на глубину куда большую, и…

– И живут, припеваючи, до самой смерти, которая наступает в неполные сорок от кровоизлияния в мозг. А нырять принимаются, еще не встав с горшка. Бросьте, Франног! Вы не ответили: это устрицы?

Франног смерил меня презрительным взглядом:

– Послушай, дружок, я живу на этом свете более восьмидесяти лет и повидал такого, что тебе и не снилось. Я преисполнился мудрости уже к сорока, и с тех самых пор редкий человек подвергал сомнению мои слова. Я сказал раз, и этого раза достаточно. Тем более достаточно, что мой собеседник…

– Да-да, неуч и тупая солдатня, я знаю. Мне и десять раз повтори – не пойму, а если пойму, то неправильно, а если правильно, то сделаю не так, а если так – то все равно криво, а если не криво, все равно развалится, потому что плохая карма. Бросьте, Франног! Что за детские обиды? Вот подумайте: я не обрезаю канаты, «Выстрел» падает набок… Вам знакомо морское словечко «амба»? Или вы предпочитаете сухопутное «хана»? Не обрежь я канаты, получилась бы из вас со всех сторон мокрая лепешка! Ну и я благодаря кваэру отправился бы на тот свет.

Бороденка чудодея, от морской соли похожая на серый веник с выдранными прутиками, мгновенно встопорщилась:

– Глупец! Дубина! Да ты, пустоголовый, даже представить не можешь, что есть для нас детские страхи. Наши переживания! Они въедаются в нашу память корнями. И они сидят там, и шевелятся там, и только последний кретин…

– Кгм! Франног, за «кретина» можно и в глаз.

– Да-да, в глаз! Я еще припомню тебе оплеуху! Я еще припомню мою мать, которая жила с павианом, «старую вешалку» и «кошелку»!

– Кошелку? Нет, вот «кошелкой» я вас не обзывал, это точно! «Старой заразой» – было, но когда я обзывал вас «кошелкой»? По-моему, у вас припадок самокритики. Кошелка, нет, ну надо же!

– О-о, Шахнар, не повторяй этого слова! Ты бросил меня в воду… ты заставил меня пережить то, что я испытал много-много лет назад… Ты всколыхнул мои самые глубинные детские страхи, понимаешь или нет, мерзавец такой?

Я плеснул ладонью, подняв веер брызг.

– Драхл! Ну, если вы об этом… Меня примерно так и научили плавать. Дело в том, что до пяти лет я тоже плавал не шибко. Отдали меня в парусную школу. Тонул я там раза три, один раз меня течением несло… ну, неслабо так несло, пока за корягу не уцепился. Но плаваю я с тех пор как рыба и воду, кстати, люблю.

– О, заткнись!

– Эрт шэрг! А кто говорил, что он собирает всяческие правдивые истории?

Мудрец не ответил.

– Ну и насчет детских страхов. Как-то раз я чуть не убил мешком с гайками своего дядю. Понимаете, просто баловался, бросал мешок со старыми тракторными гайками в забор. Вот так: «Баб-бах!» Невинные детские шалости! И вот мешок случайно перелетел забор, мимо которого как раз проходил…

Франног демонстративно отвернулся и перешел на нос плота, под навес, где сел, скрестив ноги и прикрыв руками мохнатый пупок.

– Это устрикус гигантис, эндемик южных морей, – молвил он так, словно делал большое одолжение великовозрастному балбесу.

– Ну смотрите мне! Если получится, что я корячился зря, а паче того, если мясо этих ракушек будет ядовитым и не сгодится даже на суши… Я сам из вас сделаю сяке-маки, а бороденку пущу на хаяши вакаме!

– Ты говоришь много странных слов, Олег, – задумчиво проронил мудрец. – Слов, значения которых я не понимаю…

Я кивнул с умным видом:

– Франног, вы похожи на покемона.

Как-то так.

Я рывком взгромоздился на плот.

– Мне мнится, сынок, ты сейчас обозвал меня не очень-то приличным словом…

– Забудьте, Франног, это обычный мультисарказм. Он, конечно, больше свойствен правильным девушкам, которые общаются с правильными мальчиками… э-м-м… Так, забудьте. Просто сидите и не сквиртите, тьфу, не трындите мне тут, старый вы сверчок.

Я прошелся по плоту.

Эту постройку вернее было назвать «горе-плотом», так как соорудил я его из всего, что удалось отвоевать у погибшего корабля. Доски, отлетевшие от шпангоутов, брусья, койки, двери, шкафчики, разнообразные обломки. В ход пошел даже рундук, который я вызволил из затопленного камбуза (из него, конечно, вывалили сперва мокрую угольную кашу). Плот удался довольно высоким, но хлипким: без утопших пилы и топора, вооруженный лишь перочинным ножом, я не смог нарезать в дереве зарубки для канатов, так что вся конструкция гуляла под настилом, ненадежно связанная между собой. Хорошая волна грозила разметать это сооружение в считанные часы.

Я сделал плот продолговатым, дабы обеспечить ему хотя бы минимальные ходовые качества, и предусмотрительно оставил щель для мачты, под которую намеревался использовать гик (хотя обычно гик не использует щель, поскольку кто ж ему, бородатому очкарику, ее предложит). Маленький парус я хотел смастерить на досуге. Вместо весел, смытых ураганом, предстояло грести обломками досок.

Я выловил из камбуза остатки еды, и, пока нырял за устрицами, Франног рассортировал то, что еще было съедобно. Немного ветчины, пара яблок, огрызки овощей. Покамест голодная смерть нам не грозила. Хуже было с водой. Я первым делом, еще до постройки плота, успел нацедить с обрывков парусов, не окунувшихся в море, дождевой воды. Получилось на две трети кастрюльки, которую накрыли плотной парусиной и поставили в рундук рядом с пищей.

Мы коротали время на рифах до заката, устроившись под навесом. Слишком утомленный постройкой плота, я решил пуститься в путь, когда спадет жара. Мудрец придремывал, я, сидя неподалеку, без конца молол языком. Растянутая над головой штормовая роба капитана Заррага ужасно воняла прогорклым маслом. Сбоку виднелся темно-коричневый скелет корабля – грудная клетка великана с выломанными ребрами. Иногда «Выстрел» скрипел и постанывал, тягостно и жалобно, как вэйрок в последние мгновения жизни.

Я хотел подкрепиться устрицами, но Франног настоял на том, чтобы съесть их, когда не останется ни еды, ни питья, – болтаясь за бортом, устрицы могли оставаться свежими несколько дней.

Пришлось жевать ветчину и грызть капустные листья, горьковатые от морской соли. Воду – себе полкружки, Франногу – четверть (я распределял справедливо, по массе тела, а вы уж решили, что я трус, подлец и последняя сволочь? Я – добрейший, честнейший и смелейший красавец из всех, кого носила земля, то-то она меня выбросила на воду!), я посоветовал пить, надолго задерживая во рту. Если вам когда-нибудь взбредет на ум поприключаться в море, приключайтесь лучше на яхте какого-нибудь Ромы А. Случится вам претерпеть морскую катастрофу, откормленную тушку Ромы всегда можно пустить на гуляш.

И вот кроваво-красный закат разлился на полнеба, потом загустел, почернел, как и полагается крови. Солнце упало в прорезь горизонта, как жетон в игровой автомат. Давненько, ох, давненько я не видывал игровых автоматов… Волной накатил легкий, пьянящий, но, блин, не попутный ветер.

Старик завозился на бухте канатов, потирая належанные бока.

– Темнеет.

– Да, скоро нам пускаться в дорогу. Хотите еще смешную историю?

– НЕТ!

– Я, на самом деле, Франног, знаю тысячи веселых историй…

– Оставь меня в покое! У тебя слоновье чувство юмора, Олег!

– Даже про двухголового минотавра с острова Ренкас? В канун Нового года его жена – у него была жена, только представьте! – послала его за…

– О небо, ад, боль! За что мне это проклятие? Не хочу!

Ну-ну. А то я бы тебе пересказал по-своему мульт «Падал прошлогодний снег». Хорошо иметь в голове огромный культурный базис мира Земли. Просто подбиваю его под местные реалии – и оп-па, я уже – самый модный и остроумный рассказчик во всей Селистии.

– Сдается мне, вы до сих пор на меня злы.

– Это тебе не сдается, это так и есть на самом деле!

– Ну, раз вам не по нутру анекдоты, не спеть ли мне песню? Да на свой лад?

– О небеса! Проклятый солдафон, тупица, невежа… Рассказывай свой анекдот.

Но я промолчал. Выбрался из-под навеса и, потирая булыжный подбородок, некоторое время пристально разглядывал северный горизонт.

Если Зарраг ничего не напутал, до фалгонарского побережья ориентировочно двести миль. Неделя пути. Случится попутный ветер, выйдет меньше. Но задует ли он? И удастся ли соорудить годный парус? И не умрет ли за это время старый елдун?

Густая щетина скрипела под пальцами. Побаливало, будто его кошка шершавым языком лизала, раненое плечо.

И категорически нельзя забывать, что я проклят на невезение! Возможно, до самого берега нам не встретится ни одного корабля, ни одной рыбацкой шаланды, которые выходят на лов и за двадцать, и за пятьдесят миль от берега! Да, и еще вода… Сказочно! Я уже сейчас чувствую зверскую жажду!

Мудрец завозился под навесом:

– Ну что, нам отправляться в путь?

– Пускай жара спадет. Дождемся звезд и луны. Нам грести пока хватит сил, помните об этом, Франног.

Наконец черный купол опрокинулся над морем, стирая грань между небом и водой. (Нет, я никогда не смогу отрешиться от велеречивого стиля, хотя и пытаюсь его контролировать – но это адски сложно, поймите, тут почти все так говорят!) Среди хрустальной мишуры звезд я легко заметил Большую Медведицу, взглядом провел прямую линию от края ковшика вверх и отыскал Полярную звезду. Север. Наша дорога. Созвездия здесь полностью совпадают с земными. А вот очертания континентов – другие, даже на примитивных картах это видно. Странно, создается ощущение, что Вселенная та же – а вот Землю… Землю заменили на эту планету.

Я вручил мудрецу обломок доски, себе взял другой.

– Гребите размеренно. На выдохе. Торопиться нам некуда. – Тут я, конечно, приврал. – Как устанете, скажите мне, я буду подстраиваться под вас. Бодрячком, папаша! Бодрячком!

Мы разошлись к бортам, уселись, подобрав ноги, и взялись за весла.

– Ну, бурлаки… поехали!

Плот дрогнул, рассек темную глянцевую воду, в которой полоскался серп луны, и, оставляя по правую руку мертвый корабль, двинулся на север.

– А что вы делали раньше? Раньше… Ну, до того, как стали мудрецом? В молодости?

– Шахнар! Дурень! И зачем тебе это знать?

– Я почему спрашиваю: я подумал, может, мой путь приведет меня… ну, допустим, к тому же жизненному итогу, что и вас. И вот, если бы вы поделились опытом прожитой молодости, как пример для меня, понимаете…

– О-о-о-ох! – с надрывом всхлипнул мудрец. – Мой жизненный итог – прозябание на утлом плоту без еды и питья рядом с тобой. Я старый голодранец, ох-ох! Жизнь моя не стоит кучки пепла! На мне грязный, задубевший от соли халат и рваные подштанники страшного цвета! А теперь сядь и подумай: стоит тебе проходить мой жизненный путь, чтобы в конце его оказаться с голой задницей на плоту, посреди океана, без еды и питья, в обществе огромного волосатого детины, который за здорово живешь бросает в воду женщин, детей и стариков!

Памятуя о том, что любой человек часами может говорить о себе самом, я решил начать разговор с мудрецом с этой темы. Грести в тишине, наедине со своими мыслями, казалось мне нестерпимым. Сначала, пока разговор крутился вокруг житья Франнога в Селистии, мудрец отвечал хоть и односложно, но довольно охотно, но едва я попытался заговорить с ним о молодых годах, взорвался, припомнив свежую обиду.

Тем не менее, я отдавал себе отчет, что в прошлом Франнога скрыта какая-то тайна.

Козлиная бороденка мудреца резко повернулась в мою сторону:

– А ты? А вот ты, Олег?

– Что я?

– Посмотри на себя: здоровый, сильный, да и не такой уж, признаться, дурень, каким я тебя полагал. Почему ты не пошел к другим высотам?

– К каким еще высотам я должен был идти, Франног? Я не альпинист, я на тренерской работе.

– Я ведь вижу: тебе дано много! От природы твой потенциал огромен! Ты мог бы стать… политиком! Крупным военачальником! Мужем прекрасной дамы и отцом благородного семейства!

– Ох, только про семейство не надо. И крупным военачальником я быть не желаю. Что до прекрасной дамы – то я как раз от такой и сбежал.

– Я наводил о тебе справки: ты попал в Селистию неведомо откуда, сначала прозябал в рабстве…

Боль воспоминаний резанула по сердцу.

– Про рабство не стоит, Франног!

– Ох, прости…Ну да, ну да… Ты себя выкупил, стал свободным солдатом, поднялся до чина лейтенанта в дворцовой гвардии… и на этом бросил… перестал расти! Я ведь знаю, что такое дворцовая гвардия, сынок! Парады, сладкая жизнь при дворце… Но ведь это путь в никуда, разве нет?

А старик совсем не дурак.

– Именно этого я и добивался.

– Как так?

– С ростом возможностей растут потребности. Человек забывает обо всем, кроме достижения цели – превращается в робота… ну, чтобы вам было понятно, в голема цели. Личность его стирается, он как голем преследует цель, но забывает жить! А я нашел золотую середину. Солдат. Потом гвардеец. Популярная личность. Придворные дамы меня любят, а я люблю дам. Чего еще надо? Такая жизнь мне по душе. Политику я ненавижу: не встречал еще ни одного честного политика, признаться. Становиться военачальником я не желаю – война дело опасное, там, чего доброго, убить могут. Мне хватило войн… в самом начале моего… появления в Селистии. Копить деньги, жить ради прибыли, чтобы под конец жизни сидеть на горшках с золотом? Чушь. Я нашел золотую середину. И никогда бы ее не оставил, если бы не эта дурацкая история с женой герцога…

– Ох-ох, сынок – само небо сказало тебе: блуд не доведет до добра! А твоя трусость прошла испытания и была побеждена не далее чем вчера!

Хм… Нет, Франног, сомневаюсь. И я не сказал вам главного, мой бородатый чародеуюшко: я застыл в одном положении, потому что являюсь закоренелым трусом. И трусость определяет мои поступки. Я лев с заячьим сердцем. В гвардии Барнаха – безопасно. Вот и вся моя подноготная. Дерусь я, только когда меня загоняют в угол. В остальном я предпочитаю вести тихую и спокойную жизнь сибарита… не обделенного женским вниманием, конечно. А мой героизм с вэйроком – да полноте, дружище: выручая вас, я выручал себя, ибо скован с вами кваэром!

– Что до прочих черт твоего характера – уж поверь, я зрю их сейчас как на ладони…

– Зрите, зрите, главное, не узритесь.

Однако старый аскет не услышал подколки.

– Но сдается мне, Олег, что этот мир оказался для тебя слишком тяжелым. Он тебя сначала раздавил, частично разрушил твою личность, и ты, вынужденно, поддался, и все твои скверные душевные качества не более чем наносное, защита собственного я от этого мира.

Психоанализ? Игры, в которые играют люди? Сказочно! Оч-чень любопытно. И бесит. Шел бы ты, мудрило, с анализом в… куда подальше.

– В каждом скрыта крупица добра, как говорил мой знакомый по каторге. Он обычно грабил нищих крестьян. Пять крестьян – золотой. Работа, конечно, муторная, но при известной сноровке можно набить руку…

– Сынок, и все же, это наносное. Мир, зрю, изрядно потоптался по твоей душе…

– Цыц, Франног! Не будем об этом. Теперь мой ход. Какая тайна скрыта в вашей молодости? Откуда у вас на плече татуировка с голой девицей? Признавайтесь: вы опытный бордельный заседатель?

– Шахнар! Да чтоб тебя черти разорвали! – И старик замкнулся во враждебном молчании. К этому времени мы гребли уже более часа, и Франног, что было удивительно, ни разу не приостановился, дабы передохнуть.

– Вы не утомились, Франног?

– Нет!

– Скажете, когда почувствуете усталость.

– Да!

Чертов старикашка.

– Франног!

– Ну что тебе еще?

– Я тут вспомнил про Вомака.

– Ну?

– Понимаете, вы говорили, что можете подселить его в корпус корабля…

– Ну?

– Вы сказали, что «Выстрел» будет двигаться по нашей воле в любую сторону…

– Хочешь сказать, я брехал? Ах ты, сявка!

– Да упаси бог! Вы девственно-правдивы и чисты… ну, как попка младенца! Здесь иное… Я хочу понять, почему демон смог бы разогнать наш корабль всего до двух-трех миль в час? Вомак же, как понимаю, представляет собой мистические силы?

Мудрец подумал и ответил преувеличенно спокойно.

– Дело в массе и весе. Ты видел демона – он далеко не атлет. Чем больше масса и вес объекта, который нужно двигать, тем меньше скорость. Пока тебе ясно?

– Пока ясно.

– Груженый корабль слишком тяжел. Вомак разогнал бы его до трех миль в час. А без людей да без груза Вомак смог бы разогнать «Выстрел», миль до десяти в час, я думаю. Я рискнул его призвать… и проиграл.

– Из-за меня.

– Небо! Больше не вспоминай о проклятии! Считаю, твое покушение на мою жизнь сегодня смыло все обвинения!

– «Смыло»? Гм… Я бы так не сказал. Скорее, сделало промоины. А ветер заклинать вы умеете?

– Нет! Ты чем слушаешь, сявка? Собственной задницей? Повторяю: заклинать ветер – это высшая магия, работа с элементалами ветра. А общение с элементалами блокируют пиратские чародеи с Меркхара! Срединное море – их вотчина, хоть ты тресни, но ежа поперек шерсти не родишь, так и с ветром. Шахнар, ты все-таки тупой солдафон!

– Франног, я бы вам кое-что сказал, да вежливость мешает. А ежа, смекаю, даже по шерсти родить сложновато. Но вам – я верю! – вам все по плечу!

– Как и тебе, сынок! – парировал чародей.

На этом разговор окончательно увял. Часам к трем ночи Франног без предупреждения отложил импровизированное весло, растянулся на досках и захрапел. Я с усмешкой перешел на корму. Там в воду выступал обломок мачты, на который можно было усесться и преспокойно грести в одиночку. Я так и сделал. Оседлав бревно (нос плота слегка приподнялся из воды), я принялся за работу, решив не жалеть сил.

Я гнал плот наедине со своими мыслями, под светом луны и мерцающего огоньками небесного свода. Через некоторое время, в глубокой ночной тишине, на меня накатило чувство, за последние лет десять редко меня посещавшее.

Тоска.

Я жив, и это чудесно. Однако товарищи… проклятые дубоголовые гвардейцы… и матросы… И свита баронской дочери. Я-то жив, а они – на дне морском. Как-то жалко и несправедливо… Но еще более несправедливо то, что «Выстрел» сел на рифы и теперь годится только на дрова. А я-то планировал продать его на фалгонарском берегу, заработать деньжат на мага и снять заклятие кваэра. А теперь чего делать – вообще не ясно. Нет, ясно, что нужно оберегать Франнога и пока, во всяком случае, ему кое в чем потакать. Хочет освободить Нэйту? Ну, пожалуйста, ага, бегу-бегу. Но без денег далеко не убежишь, правда? Может быть, добросовестный и честный чародей использует свое магическое мастерство на берегу, чтобы заработать нам толику денег? Потом добросовестный и честный чародей будет связан и оставлен в надежном месте, пока я не сниму заклятие и вновь не почувствую… свободу.

Ненавижу быть рабом, ненавижу! Мне хватило нескольких лет рабства в этом мире. И вот снова – я, по сути, раб этого старикашки. Кваэра ему захотелось, видите ли! Освободить свою воспитанницу, девственницу-сикуху, из пиратского плена. Вот же старый сморчок!

Я фыркнул, тряхнул головой и чуть не свалился с бревна.

Но вот если кваэр не удастся снять… Тогда и впрямь – с визитом на Меркхар не стоит затягивать. Иначе…

Я решительно налег на весло. Размеренный гребок справа. Пауза… Гребок слева. Потом поскрести в шевелюре, которая хрустит от въевшейся соли. И опять за весло. Миля за милей. Пять миль в час или немного больше под звон однообразных тягостных мыслей и бурчание проснувшегося желудка. Западный ветерок почти не сносит плот с курса: ему не за что зацепиться кроме навеса, но все же направление приходится иногда восстанавливать, следя за Полярной звездой. Ритмично, без плеска, обломок весла погружается в воду, в глубине которой плывут фосфорические борозды – тонкие, золотистые. Изгибаются, словно змеи.

Приятный глазу рассеянный свет под плотом…

И справа.

И слева.

И поднимается.

Расширяется!

Вода стала прозрачной, заиграла янтарными бликами. Нечто стремительно поднималось из глубины.

Я испуганно подобрался и, сжав весло, выскочил на плот.

– Франног!

Старик суматошно дернулся:

– А? Это не я! Я не брал этот кошелек, падло буду! Забожусь-обзовусь!

Я придержал его рукой:

– Тихонечко!

– Шахнар! Ты меня точно убить решил! Мне кошмары снились, а тут…

– Тихонечко! Там, там внизу!..

Мудрец, присев, уставился мне под ноги:

– Где?

– Ох на… За бортом!

Франног выглянул за борт:

– Ох на!..

– Вот и я о том же!

– Ох… Сявки потрошенные!

– Оно прямо под нами и поднимается. Что это? Стая морских змей?

Мудрец схватил весло и макнул в воду.

– Греби! Греби что есть силы, щенок! Без плеска, иначе убью!

Я повиновался молча.

Но впереди, не более чем в десяти метрах, лениво разорвав пленку воды, поднялась гигантская змеиная шея. Россыпь фосфорических точек, приглушенных на миг, снова замерцала вдоль волнистого туловища, как рой светляков.

– Вбок! – неистово прохрипел чудодей. – Принимай в сторону!

Я начал табанить, поворачивая плот. Весло захрустело в могучих руках. Поворот, поворот…

Куда там!

Еще одна тень, кажется, в два раза длиннее первой, встала на нашем пути, раскидав по лицам тускло-желтые отблески.

– Назад, щенок! Снова вбок! Снова вбок!

Плот качнуло. Буквально в трех метрах от борта взметнулся третий силуэт – вначале темный, а затем окрасившийся цепочками янтарных огней, которые заиграли на досках плота мириадами солнечных зайчиков. В звенящей тишине щупальце скрутилось спиралью и с отвратительным чавканьем раскрутилось, ткнув в темноту ночи острым, похожим на копейное жало кончиком.

– Только без плеска, щенок, умоляю, только без плеска, иначе всажу перо в бок! Даем задний ход! Хватит! Хватит!

Перед нами тут и там поднимались из воды циклопические змеиные силуэты, свивались плотными жгутами, демонстрируя светлые присоски, и распрямлялись, настырно прокалывая темноту хищными клювами. Раздался плеск воды, которая стекала со щупальцев.

Менее чем за минуту перед нами воздвигся огромный, высотой до тридцати метров, лес – щупальцев было куда больше десятка. Золотисто-янтарный приглушенный свет наполнился мельтешением змеящихся теней. Вонь гниющих водорослей скребла ноздри. Одни щупальца скручивались, другие распрямлялись со слизисто-влажным «шшшлак!», чтобы через мгновение тоже свиться в клубок, и эта непрестанная гипнотическая пульсация разбудила во мне безотчетный, панический ужас.

Я извлек весло из воды. Плот, подрагивая, как испуганный зверь, был метрах в десяти от первых щупальцев.

Хорошо, промелькнуло в голове, что отростки выстреливают вовне, за пределы светового круга, который сами же и нарисовали, иначе… Не дай бог оказаться на пути могучего удара!

Раздался сиплый голос аскета:

– Тихо! Теперь спокойно! Назад не смотри.

Я, конечно, сразу же оглянулся. Оторопел, зажмурился. Открыл один глаз: наваждение не прошло! Открыл второй…

За кормой плота, на расстоянии примерно двадцати – двадцати-пяти метров, громоздилась вытянутая, похожая на гигантскую сморщенную дыню голова, вся крапчатая от скругленных светящихся пятен. В профиль был виден глаз размером с колесо «БелАЗа»: за прозрачной вздутой роговицей вихрился желтый туман, пронизанный красными струнами, а в самой его середине лениво пульсировал конусовидный черный зрачок. Голову окружал лес щупалец, и их было куда больше, чем у осьминога. Они создали вокруг головы что-то вроде сферической клетки с отверстием наверху, и мы болтались между прутьями и башкой, как дерьмо в проруби.

Пробив беспрерывное многоголосое «шшшлак!», от головы донеслось отвратительное чмоканье, словно тварь была огромным младенцем, жующим пустышку.

– Умоляю, молчи! – просипел мудрец, скорчившись на середине плота; весло он держал перед собой, как защиту. – Он, Предвечный… Ме-е-ерзкая плоть! Мы мошка… в его зенице…

– Да, пожалуй, что и в заднице… – Пытаясь справиться с сердцебиением и одуряющим страхом, я разглядывал великанский калган, вокруг которого едва заметно бурлила вода. Пасти отсюда не видать, однако ясно, что тварь откусит за раз половинку «Выстрела» и не подавится. (Только пусть перед этим выплюнет пустышку.) У осьминогов вместо пасти клюв, но ясно, что это не осьминог и не великанский кальмар, а кое-что другое. – Эй, он же… не видит нас! Он зырит в другую сторону!

– Тихо, тихо, щенок! Он не видит… пока, он не слышит… вообще, но проявляет необыкновенную чувствительность к чужим вибрациям. Экла… маноке! Онтора… – Мудрец начал выводить пассы дрожащей рукой. – Не-ет, не пособит отводящее заклятие… Ой, спаси нас Шахнар!

– Что нам делать… Вот прямо сейчас?

– Не знаю! – Мудрец опять вцепился в весло обеими руками. – Ждать. Логово этого создания там, внизу, в глубинах. Он опустится. Мы подождем. Нам нельзя касаться плотом его тела, нам нельзя мелькать у него на виду! Ох, грешен я, грешен! Сынок, давай помолимся вместе за упокой наших душ!

– Франног, вы, часом, не двинулись? Молиться и ждать? Вы еще скажите: «Есть, молиться и любить», и я на вас лифчик надену; вылитая баба, только с бородой. А вдруг он повернется? А если он надумал встречать тут зарю? А если у него тут свидание с невестой? А ч-черт! – Скользкая доска ушла из-под ног, и я, не сдержав крика, приземлился копчиком на выступ каната.

Щупальца застыли. Сдерживая ругательства, я оглянулся, чуть не вывихнув шею.

Сгусток плоти, который был одновременно и телом, и головой, не шелохнулся. Все так же, повернутый в одном направлении, мерцал чудовищный глаз. Нет, теперь он был обращен к небу; зрачок набух, заполнив всю роговицу.

Мало-помалу полчища отростков возобновили свои однообразные движения. Я перевел дыхание и подцепил из воды весло.

– Ду-у-урень! – просипел чудодей.

– Бросьте, обыкновенная неудача. По вашей вине. – Я огляделся, чувствуя, как кровь бьется в висках. – Вон там, возможно.

– Что возможно? Ох-ох!

– Проскользнуть между щупальцами. Как мошка из задницы.

– Зеницы!

– Один черт. Берите весло, повторяйте за мной.

– Ох, грешен я, грешен! – шепотом, который показался мне громогласным, запричитал старик.

Я едва не пришиб чудодея веслом.

– Встряхнитесь! Мне нужна ваша помощь! Слушайте, мы одолели вэйрока… А теперь, что же, достанемся на обед этой пакости?

Охая, мудрец привстал на колени и, как снулая гусеница, подполз к краю плота. Я отошел к другому борту, присел и окунул весло в воду. Плот двинулся, огибая колоссальную голову со стороны, если так можно выразиться, затылка. Хвала небесам, там не было глаз – лишь необъятные кожистые складки, в которые можно было завернуть наш плот. Благодаря круглым светящимся пятнам они походили на драпировки из великанских леопардовых шкур, драпировки, которые прикрывают… Я не стал задумываться, чем набита черепушка страшилища. Хороших вещей наверняка в ней было немного.

– Туда! Вон просвет!

«Шшшлак!» – огромный ствол щупальца распрямился, выстреливая за пределы светового круга, над темной водой нависли розоватые присоски. Второй отросток был поменьше в обхвате и не столь активен: в неведомых схватках кто-то отгрыз его верхушку. В других местах – не заплывая в поле зрения монстра – между щупальцами было не протолкнуться: это был лес, дьявольские джунгли циклопических извивающихся лиан, которые воняли гниющими водорослями. И мы были в его плену.

– Ох, грешен я, грешен! Многогрешен! Многогрешен!

Стихи еще эти… Рэп какой-то.

Мы выровняли плот так, чтобы его нос смотрел точно в середину просвета щупальцев.

– Ох-ох, да ведь там десяти футов нет!

– Плот в самой широкой части – футов шесть. Мы проскользнем! Я надеюсь… – «Надеюсь» – эхом повторил про себя я.

– Если он случайно заденет нас хваталкой… Учти: он нас заметит!

– А если вы не будете грести, я оторву вам хотелку! Он сейчас повернется, а мы болтаемся у него под хлебальником, как дерьмо в проруби! Гребите, Франног, или плевал я на кваэр, я вас убью! – Я решительно направил плот в проем между щупальцев. – Гребите тихонечко, аккуратненько и быстро…

– Ты либо балда, либо отчаянный сукин сын! – Сипло дыша, Франног подгребал веслом, опуская его в воду на ширину ладони.

– Пожалуй, и то и другое.

– Заметь: я снова пускаюсь на твою авантюру. В который раз ты играешь роль диктатора, а я пляшу под твою дудку!

– Да вы фарисей! Превратили меня в своего раба кваэром, да еще обвиняете в том, что я вами помыкаю! Следите лучше за своей стороной, чтобы не задеть нашего гостя.

– О, Шахнар! Сейчас у меня сердце разорвется!

Я это понимал. Я слишком хорошо это понимал. Еще немного такого стресса, и сердце старика разорвется, а значит, и мне придут кранты. Именно потому, превозмогая дичайший отупляющий страх, я решился на эту авантюру. Страшно мне было? О, спросите о страхе канатоходца, который идет через Ниагарский водопад, надев три комплекта подгузников.

Нос плота скользнул между беснующихся отростков. Небольшие волны раскачивали его. Я молился и одновременно крыл всех богов жутким матом. Прошли треть, две трети… И тут гигантское дитятко с громовым хлопком выплюнуло пустышку: «Чпаааук!» – и щупальца, содрогнувшись, распрямились и замерли вертикально, а потом наша пара щупалец начала сдвигаться.

Настала такая тишина, что я услышал биение своего сердца: стучало оно как пулемет. Перед глазами помимо воли понеслись картины прожитой жизни, причем неведомый демонстратор выбирал не самые удачные моменты вроде моего полуночного бегства от принцессы Вандоры, именно тогда, когда эта дамочка заговорила о том, что подыскивает себе достойного жениха.

А крапчатые щупальца сходились, как лезвия огромных ножниц…

Миг, два, и они коснутся плота!

Франног застыл бледной восковой статуей…

Привстав, я изо всех сил хлопнул веслом по воде.

И получилось!

Щупальца вновь застыли, как борзые, учуявшие след.

Не оборачиваясь, я дал знак чудодею: быстро работая веслами, мы вырвались за пределы светового круга, и принялись грести как бешеные, каждую секунду ожидая, что нас сграбастают в холодные липкие объятия. Но боги, кажется, решили изъявить милость: вскоре громкие сосущие звуки возвестили, что Предвечный снова занялся пустышкой.

– Вперед и молча! – буркнул я.

Франног чуть заметно кивнул.

– Однако, – заговорил я, – теперь, думаю, мы с вами окончательно разочлись, хех, за спасение вашей жизни! Э-э, нет: теперь вы мне должны, если вспомнить о проклятии!

Мудрец не ответил: его била крупная дрожь.

Мы сбавили темп, когда сфера янтарного сияния, в которую был заключен монстр, стала неразличимой точкой на звездном небосклоне. Лишь тогда старый чудодей, задыхаясь, распростерся на палубе. Я устроился рядом и почти мгновенно уснул.