Глава V
Жизнь в России, Петербурге и театре шла своим чередом.
Ненавистный осенний дождь сменился слякотной зимой, нормальная погода установилась только в январе. Весь декабрь дворники мели не мостовые или тротуары, а сплошные лужи, на чем свет ругая погоду и раздатчиков листовок. Тоже взяли моду – совать в руки прохожим листочки с объявлениями, те прочитают и бросают под ноги, а дворнику убирай…
Было серо, мокро и муторно. И на улице, и в душе.
Николай уехал, можно бы и забыть пока о наследнике, имелось немало других поклонников.
Матильда готовила новые партии для сцены, успешно танцевала, флиртовала, не подпуская, однако, никого близко. С ужасом смотрела в зал, боясь появления Воронцова, но того не было. С надеждой и тоской в щелочку между полотнищами занавеса разглядывала царскую ложу – вдруг случится чудо и Ники вернется раньше времени.
Конечно, его не было, весь сезон наследник в царской ложе не появлялся.
Юлия ворчала:
– Маля, хватит! Подумай о себе. Пьерина права. С тебя великие князья глаз не сводят, а ты мечтаешь о несбыточном.
– О каком несбыточном? Я просто мечтаю, чтобы Ники поскорей вернулся и пришел в театр.
– Меня-то не пытайся обмануть. Ты мечтаешь, чтобы он в гримерку к тебе пришел, а не в театр.
– А гримерка где? – упрямо возражала младшая сестра.
Конечно, она мечтала, чтобы Николай пришел в гримерку, чтобы, блестя глазами, говорил комплименты…
Но он был далеко. Газеты каждый день сообщали подробности о визите наследника. Пересказывали удивительные истории городов и стран, дружно врали о чудесах…
– Смотри, Ники на пирамиде. Самой большой, – показывала газету Юлия.
– На слоне! Это Цейлон… Или Индия?
– Маля, а это не все равно?
Если влюбленность в разлуке проходит, значит, это только влюбленность и ничего больше. Но если крепнет, это уже любовь.
Дни тянулись бесконечно долго, упорно не желая складываться в недели и месяцы, не помогали ни бесконечные репетиции, ни новые роли, ни попытки окружить себя поклонниками – перед глазами стоял только Ники, а в ушах звучал его голос. Матильда вдруг поняла, что помнит каждое произнесенное Николаем слово, каждый брошенный им взгляд, даже те, что, казалось, выветрились из памяти мгновенно.
Влюбилась… И в кого? В самого недоступного для нее человека.
Можно было мечтать о встречах с другими великими князьями, но только не с наследником. Дело не в том, что он будущий император, ни для кого не секрет строгое воспитание Николая, за ним амурных приключений не замечено. Значит ли это, что веселым Красносельским сезоном все и ограничится?
Разум подсказывал, что да, что надеяться не стоит, лучше действительно подумать о подходящем покровителе, как постоянно советует Леньяни.
Но когда это сердце слушало доводы рассудка? Ему и впрямь не прикажешь, болит, ноет, кровью обливается от одной мысли, что Ники просто забудет мимолетное увлечение.
Впервые в жизни Матильда почти не радовалась Рождеству.
Обычно Феликс Иванович устраивал настоящий праздник, не отказался от него и сейчас.
Сочельник – это всегда только дома и только свои. Кшесинский делал все, чтобы в этот день не участвовать в спектакле, зная это, его и не ставили.
Кшесинские католики, а потому и праздновали по своим польским обычаям. Глава семьи сам готовил тринадцать рыбных блюд, из которых ему особенно удались уха по-польски и судак. Хлебосольный хозяин, в этот день он делал все только для своей семьи.
Оглядывая богато накрытый стол, Юлия шепнула Матильде:
– Сюда никого пригласить не стыдно. Знаешь, что я загадала?
Сестра постаралась спрятать улыбку, конечно, она прекрасно знала, но все же округлила глаза:
– Что?
– Не скажу…
Матильда только вздохнула, она уже договорилась об осуществлении Юлиного желания. Встретив барона Зедделера, пригласила их заглянуть в Сочельник или на следующий день. А вот как быть с собственным желанием? Его мог исполнить только один человек, но он был далеко-далеко, где-то посреди Индийского океана.
Брат застал Матильду за изучением карты.
– Ты чего это?
– Иосиф, а где Индийский океан?
– Вот, – изумился брат неожиданной тяге Матильды к географии.
До чего же недогадливы эти мужчины!
Когда пришло время поздравлять всех с Рождеством, Матильда прошептала поздравление и для Николая, старательно спрятав от всех крошечный подарок, приготовленный для него в расчете непонятно на что.
Ангел держал в руках звездочку…
– Пусть она будет для тебя путеводной и поскорей приведет домой…
Посреди ночи Мария Федоровна проснулась с ужасной мыслью: с Ники что-то случилось!
Дежурная фрейлина испугалась:
– Что с вами, Ваше Величество?
Мария Федоровна сидела на постели, прижимая руку к груди.
– Что-то дурное случилось с Ники!
Она приказала подать халат и поспешила в спальню к мужу.
Александр Александрович спал беспокойно, а при появлении жены буквально подскочил на своей постели:
– Что, Минни?!
– Что-то произошло с Ники. Там что-то случилось! – твердила императрица.
Государь попытался успокоить жену и приказал срочно связаться с российским посланником в Японии:
– Там день, не спит, небось…
Очень скоро из Японии пришел страшный и радостный одновременно ответ: на цесаревича Николая Александровича в Оцу было совершено покушение! Но все обошлось.
– И там террористы сумели бросить бомбу?! – ужаснулась Мария Федоровна.
– Нет, Минни, нет. Местный городовой напал с мечом. Раны не смертельные, Ники спас греческий принц… – Император от волнения даже забыл имя родственника.
– Георгий, – машинально подсказала Мария Федоровна.
– Да, подставил под саблю свою трость.
– Я чувствовала, что там непременно случится что-то дурное.
– Это может случиться где угодно, даже в Зимнем.
– Ненавижу Японию. Когда Ники вернется? Надо поспешить прочь из этой варварской страны.
Императрица была близка к истерике. Ее можно понять – на старшего сына покушались, нанеся раны (кто знает, насколько они серьезны, вдруг меч отравлен?!), второй сын, Георгий, совсем плох, мало того, что ему пришлось вернуться в Россию, так теперь доктора требовали пребывания в горах!
– Саша, ты уверен, что меч не был отравлен? Кто в этом убедился? Боже мой!
Уже к середине дня они знали, что меч не был отравлен, цесаревич потерял не так много крови и покидает негостеприимную Японию, свернув визит. Вскоре его ждут во Владивостоке.
Цесаревич все же остался на неделю, ведь был готов праздник в честь его дня рождения, японский император нанес срочный визит пострадавшему цесаревичу, предлагал отправить в Россию делегацию из представителей разных городов, особенно Оцу, чтобы объяснить ситуацию и принести извинения императору… Японцы очень переживали из-за нанесенного высокому гостю оскорбления, но не меньше переживал и сам Николай. Цесаревич все твердил, что не относит поступок одного человека ко всей нации.
Однако он был рад, когда «Память Азова» и корабли сопровождения покинули воды негостеприимной Японии и прибыли во Владивосток.
Там его ждал не только теплый прием, но и Высочайший Указ о начале строительства единой железной дороги от Владивостока в европейскую часть страны для соединения в единое целое. Именно Николай Александрович вбил первый колышек Уссурийского участка будущего Транссиба. Строительство продолжалось десять лет, и в начале XX века по дороге прошли первые поезда.
Матильда тоже почувствовала, что с Ники что-то случилось, но ей никто не стал спешно докладывать о телеграмме посланника России в Японии. О случившемся узнала из газет. Рыдала на груди у сестры:
– Я чувствовала, чувствовала!
Та пыталась успокоить:
– Маля, но ведь все обошлось. Бог хранит твоего Ники, значит, будет хранить всегда.
Матильда подняла на сестру заплаканные глаза с надеждой:
– Ты думаешь?
– Конечно, ведь его любят.
Это был серьезный аргумент. Если человека любят, значит, Господь его хранит. Тогда Ники не грозят никакие беды!
Вслед путешествующему Николаю, а часто опережая его, летели письма от родных и друзей. В каждом городе уже поджидала почта, а телеграммы радист и вовсе принимал десятками каждый день прямо на корабле. Да, конец XIX века – это не век XVIII, технический прогресс шагнул далеко, дедушки о таком и мечтать не смели.
Писала великая княгиня Елизавета Федоровна, рассказывала Ники, что отправила его фотографию Аликс, а та поместила снимок под фото старшей сестры и, глядя на нее, внутренним взором видит любимого. Разве не прекрасная идея?
Ники чувствовал укор совести, поскольку не стал брать с собой в путешествие присланную ему фотографию Аликс. Гессенская принцесса передала снимок через сестру и просила хранить тайно. Фотография и хранилась… дома… Николай сам перед собой оправдывался долгим путешествием, в котором неизвестно что произойдет, мол, держать в каюте фотографию принцессы, которая не является его невестой, значит, компрометировать девушку. В действительности же ему просто казалось, что синие глаза Аликс все время смотрят с укором.
Писала сестра Ксения, очень чуткая к сердечным тайнам брата, сообщала, что видела его «друга», маленькую Кшесинскую, в «Пиковой даме», что танцевала Матильда прекрасно, она легка, воздушна и изящна. И, кажется, похорошела за последние месяцы.
Теперь Ники чувствовал укол ревности. Похорошела… Ишь какая! Стоило уехать, и вот тебе…
Понимал, что это глупость, но не думать не получалось.
Чем больше думал, тем лучше понимал, что возобновлять знакомство с Кшесинской после возвращения в Санкт-Петербург не стоит. Просто волочиться за балериной, как это делает дядя, великий князь Владимир Александрович, не в его характере, а что-то обещать Матильде он не может, не имеет права. Даже просто любить не может обещать. Довольно скоро ему предстоит жениться, хорошо бы на Аликс, но не на ней, так на другой принцессе. Это означает клятву у алтаря и верность супруге на всю оставшуюся жизнь. Какая уж тут любовь?
Как и у Матильды, у Николая разум спорил с сердцем, сердце побеждало, и чем ближе к дому, тем победа была явственней.
До Японии он отвлекался, как мог, но стоило во Владивостоке пересесть с корабля на речное судно, сердце просто рванулось домой. А уж в купе поезда по пути в Санкт-Петербург и подавно. Все мысли были не просто в Санкт-Петербурге, но в Мариинке.
Спешил так, как не спешил даже отец тогда в Борках, казалось, что может опоздать, стоит только приехать на день позже, как Матильда куда-то денется.
Глупо, ведь она Ники не принадлежала, никаких обещаний ждать не давала, да он и не просил. Но с каждой верстой нетерпение усиливалось, ожидание становилось невыносимым, Ники очень хотелось увидеть Кшесинскую хоть на сцене. Ночами, под бесконечный стук колес лежа без сна или стоя у окна с неизменной сигаретой, Ники вспоминал их встречи. Оказалось, что и он помнил каждое слово, каждый взгляд лукавых темных глаз, помнил ее смех, движения рук, изящный стан…
Сумасшествие… но какое сладостное!..
В первый же вечер в Петербурге помчался в театр. И был страшно разочарован – в программке значилось, что Кшесинская-2 сегодня не танцует, выступает какая-то итальянка, не Леньяни, другая, Ники даже фамилию не посмотрел, не интересовала. Был готов уйти, но в антракте на лестнице вдруг встретил свой объект мечтаний!
Лестница Мариинки не самое удобное место для таких встреч и падения в обморок, потому они лишь улыбнулись друг другу глазами и разошлись. Матильда не упала, Николай не замер как вкопанный.
Когда люди влюблены, вот такая случайная встреча может значить в сто раз больше тщательно подготовленной дипломатами встречи монархов. Темные глаза спросили: помнишь? Голубые ответили: не забыл, помню. И этого достаточно для счастья.
Но что дальше?
Наследник вернулся в Россию, газеты пестрели рассказами о его путешествии, о нападении в Оцу, о начале строительства сквозного железнодорожного пути с запада на восток…
Матильда разглядывала изображения Николая в журналах, газетах и просто информационных листах, выпускаемых по любому случаю, и вздыхала: где бы увидеть лично?
Кшесинская-младшая не из тех, кто сидит и ждет, когда лучшее яблоко упадет на голову, она скорее сама примется трясти дерево.
– Ты куда? – насторожилась Юлия, ведь в театр было рано, а для репетиции поздно.
– Проедусь по набережной…
– Одна?
– Угу, – кивнула сестра.
– Маля, что ты задумала? – Юлия слишком хорошо знала младшую сестру, чтобы не заметить ее тон.
– Наследник в это время выезжает прогуляться.
– И?..
– Я могу ему кивнуть…
– Ветер ледяной, на набережной ты простынешь и не сможешь не то что кивнуть…
Договорить свое пророчество не смогла, Матильда прижала палец к губам Юлии:
– Тсс! Не отговаривай.
Но старшая сестра оказалась права, Малю продуло, и уже через день она ходила с повязкой на глазу из-за фурункула. Но даже повязка не остановила упрямую девушку, она заметила, что экипаж наследника слишком медленно двигался навстречу, а когда Николай увидел ее, то и вовсе пустил лошадей шагом, чтобы успеть раскланяться.
– Он ищет встречи! Юля, он ищет со мной встречи! – Матильда кружила сестру по комнате.
Та развернула Матильду к зеркалу:
– Это еще кто с кем ищет встречи! Ты на себя-то посмотри. Косая, простуженная, на ногу наступить не можешь.
И это была правда – второй фурункул выскочил на ноге. А она снова поехала кататься!
В результате на следующие дни вообще осталась дома – с больным глазом не шутят.
Они с Юлией жили в своей половине родительской квартиры с отдельным входом, но одна половина от другой отделялась лишь закрытой дверью и приставленным со стороны сестер большим столиком со всякими безделушками. Обе прекрасно понимали, что с той стороны при желании можно все подслушать, но знали, что отец не станет до такого опускаться.
В тот вечер Феликс Иванович и Юлия были в театре.
Читать из-за больного глаза было невозможно, и Матильда сидела, мечтая, когда горничная вдруг доложила, что пришел гусар Волков. Девушка в ужасе вскочила – уже поздно, и если это тот самый сумасшедший, что грозил убить цесаревича, то ничего хорошего ее саму не ждет. Матильда уже открыла рот, чтобы попросить горничную звать на помощь, как увидела единственным глазом (второй еще был закрыт повязкой)… входящего в гостиную Николая!
Кажется, он сказал, что, не встречая ее несколько дней, поинтересовался и узнал, что нездорова. Добавил, что решил навестить без приглашения, подарил цветы и коробку конфет…
Кажется, она отвечала, что безумно рада, что он не забыл, благодарила за заботу и конфеты…
Кажется, он пробыл недолго, обещав навестить вскоре…
Кажется, она ответила, что будет рада любому его визиту…
Кажется, горничная оторопело шептала:
– Барышня, это же наследник!..
Вернувшись из театра, Юлия застала сестру в полном смятении.
– Маля, что случилось?!
Матильда подняла на сестру здоровый глаз и, довольно глупо улыбаясь, ответила:
– Ники приходил проведать.
– Кто приходил? – не поняла Юлия.
Но добиться от ошалевшей Матильды объяснения не удалось, секрет раскрыла горничная:
– Их Императорское Высочество цесаревич Николай Александрович приходили. – И почему-то шепотом добавила: – С цветами и конфетами.
– Маля? – заглянула в лицо сестры Юлия.
– Угу. Я же говорю: Ники приходил.
– Ты уже зовешь наследника Ники?
Матильда глубоко вздохнула и кивнула:
– Угу. – Пожала плечами, словно не веря самой себе: – Он разрешил. А меня звал Малей и панночкой.
– Та-ак… Вера, чтобы завтра с утра выдраила всю нашу половину квартиры до блеска!
Горничная закивала:
– Да что ж я, не понимаю, барышня? Непременно вымою.
– И за цветами надо послать, чтобы стояли везде.
На следующий день Ники не пришел, но прислал записку, сообщив, что ходит как в чаду. Обещал приехать при первой возможности. Снова были цветы и конфеты.
Матильда тоже была как в чаду. Она надеялась на возобновление внимания со стороны Ники, но не так скоро и не в такой форме. Одно дело наносить визиты в гримерную в театре, но совсем иное домой.
Через пару дней наследник приехал не один – привез с собой барона Сергея Зедделера. Юлия вспыхнула маковым цветом, ведь их роман с бароном никак не мог получить должного развития.
Поболтали, пошутили, обещали навещать во время Красносельского сезона.
Но до того…
– Маля, я должен буду уехать… в Дармштадт…
Она насторожилась:
– Почему ты говоришь об этом так… напряженно?
– Там живет принцесса, на которой я намерен жениться.
Порывом ветра задуло свечи? Почему вдруг стало темно? И воздух в комнате закончился…
– Маля? – донесся до нее сквозь эту внезапную темноту голос Ники.
Она что-то ответила, даже не понимая, что именно. Николай стал говорить, что наследник должен быть женат, что представляет в качестве супруги только Алису Гессенскую, она умная, серьезная, достойная…
Сердце обливалось кровью, с трудом взяв себя в руки, Матильда слушала, кивала, даже что-то спрашивала. Ники то ли не понимал ее состояния, то ли оправдывался…
– Когда вы едете?
– Мы постараемся вернуться скоро.
Матильда едва не спросила:
«С Алисой?»
Потом поняла, что Ники говорит о ком-то из великих князей.
На сей раз, счастливая вниманием Сергея Зедделера, Юлия застала сестру занимающейся «уроком» посреди ночи.
– Маля, что с тобой?
Та посмотрела на нее сухими горящими глазами и невесело усмехнулась:
– А что мне еще остается? Стану примой-ассолютой…
– Что случилось?
– Ники едет сватать Алису Гессенскую. Ту самую, скучную, строгую, надменную!
Известие не из приятных, но этого и следовало ожидать.
Утешать Матильду Юлии было нечем. Она быстро переобулась и встала рядом:
– И раз… и два… и три… Выше ногу! И нос тоже.
Они балерины, это их судьба, их крест и счастье. Наследники трона и бароны не для них, нечего было и надеяться ни на что.
А на что они надеялись?
Юлия покосилась на сестру. На что могла надеяться Маля, мечтая о наследнике? Только на короткий период счастья. Было видно, что Матильда влюбилась по уши, и хотя глаза наследника тоже блестели, будущего у этой влюбленности не было.
Принцессе Алисе Гессенской, у которой только что умер отец, было не до наследника российского престола, поездка закончилась ничем, хотя многие подозревали, что на сей раз Ники не очень-то и старался.
Николай вернулся, получив лишь смутные обещания, но не выглядел слишком расстроенным. Мария Федоровна даже радовалась такому повороту дел, она действительно терпеть не могла «гессенскую муху», но понимала, что и роман с балериной вечно продолжаться не может. Наследнику пора остепениться, то есть попросту жениться.
Не решилась согласиться Алиса Гессенская? Прекрасно, есть невесты и получше.
Ники всех «получше» категорически отвергал.
Принцесса Гессенская твердила о своей любви и неготовности переменить веру даже после того, как ее сестра Элла окончательно стала Елизаветой Федоровной, приняв православие всей душой. Аликс попросила время на размышление и изучение православных канонов, Ники тоже попросил у родителей два года на раздумья. Императорская чета согласилась.
Мать Аликс умерла давно, жениться повторно отцу просто не позволили – один раз закон, поскольку он выбрал сестру умершей супруги, второй – родственники и подданные. Вернее, морганатический брак состоялся, но через год был признан недействительным.
Когда нет герцогини, обязанности Первой дамы государства выполняют повзрослевшие дочери. Сначала это была Виктория, потом Ирэн, а потом наступила очередь совсем юной Аликс. Сестры вышли замуж – Виктория и Элла почти одновременно, а Ирэн через четыре года после них. Шестнадцатилетняя Аликс оказалась хозяйкой двора своего отца. Конечно, и двор невелик, и обязанности необременительны, но все же.
В марте 1892 года великий герцог Гессенский и Прирейнский Людвиг IV вдруг почувствовал себя дурно, он просто потерял сознание. Вызванный доктор сокрушенно покачал головой:
– Будьте готовы к худшему…
Он оказался прав, на следующий день отец Алисы скончался, не приходя в сознание.
Это было страшным ударом для его уже взрослых детей. Алиса стала Первой дамой уже при дворе брата, она понимала, что двадцатитрехлетний брат не готов править, и написала своей бабушке, королеве Виктории:
«Бедный милый Эрни так неожиданно оказался в таком положении, какая большая ответственность легла на его молодые плечи. Он такой мужественный и дельный, милый парень. Ему я теперь должна пожертвовать всю себя и попытаться помочь, насколько это в моих силах, и я уверена, что ты, любимая бабушка, всегда готова даровать ему совет и любовь, когда в том будет необходимость…»
Мысли о собственном замужестве несколько отошли на второй план, хотя сестра постоянно напоминала о наследнике российского престола, присылала его фотографии, а фотографии Аликс дарила самому Николаю.
Иногда казалось, что это замужество попросту не состоится, слишком многие ему противились.
Когда приехал Николай, Аликс была по горло занята и… едва не упустила свое счастье!
Из России летели письма ее старшей сестры Елизаветы Федоровны. Кажется, она собиралась принять православие, хотя от великой княгини этого не требовали.
– Зачем, Элла?! – вопрошала Аликс.
– Нельзя жить в этой стране и не быть православной, Аликс. Здесь души у людей иные.
Аликс вспоминала виденных ею в Санкт-Петербурге и Москве людей и не понимала, какие другие души увидела Элла. Те же сплетни, та же зависть, такая же пустая болтовня.
В Москве ей категорически не нравился постоянный колокольный звон, особенно по праздникам, шествия с толстыми священниками в богатых одеждах со странными знаменами, называемыми хоругвями, богомольные старушки, крестившиеся на кресты всех церквей, раздражала непонятная речь, похожая на тарабарщину, пришлись не по нутру многие обычаи – встречать хлебом и солью, пить чарку, то и дело кланяться…
– Почему нужно отламывать кусок непонятно кем испеченного хлеба и макать в соль?
– Это обычай, – смеялась Элла. – Привыкай, если будешь женой Ники, придется принимать.
Аликс очень хотела стать женой Ники, она влюбилась в наследника престола с первой минуты, он мягок, умен, сдержан, хорош собой… Он прекрасный кандидат в мужья.
Ники, но не его страна. Да, Россия сказочно богата, но императорская семья там словно бутафорские куклы на сцене – каждый шаг обсуждается, осуждается, критикуется. Это с одной стороны, с другой – слепое поклонение словно божкам (азиаты, что с них взять! – объяснил кузен в Лондоне). И это поклонение обязывало соответствовать – императору и императрице быть государем-батюшкой и государыней-матушкой.
Подданные готовы носить на руках своих царей, но Аликс вовсе не желала, чтобы ее носила эта толпа, галдящая на непонятном языке!
Представить, что ей придется «являть милость» чужому народу, и вовсе невозможно. Никакие сказочные богатства страны не могли заставить ее превратиться в расписную куклу на троне.
Встреча с Аликс всколыхнула прежние чувства, оказалось, что Ники не забыл ничего, что писал принцессе в предыдущие годы, и хотя на браке больше не настаивал, в его дневнике появилась запись, которой ни Аликс, ни Матильда, доведись им прочитать, не обрадовались бы:
«Два одинаковых чувства, две любви одновременно совместились в душе. Теперь уже пошел четвертый год, как я люблю Аликс Г. и постоянно лелею мысль, если Бог даст, на ней когда-нибудь жениться… А с лагеря 1890-го и по сие время я страстно полюбил (платонически) маленькую К. Удивительная вещь наше сердце. Вместе с тем я не перестаю думать об Аликс, право, можно заключить после этого, что я страшно влюбчив…»
Лукавил сам с собой Ники, не бывает страстной платонической любви, да и не был он влюбчивым, напротив, был однолюбом. Просто в то время сердце оказалось «на перепутье».
Когда-то, еще будучи просто вторым сыном императора, Александр Александрович страстно влюбился во фрейлину двора княжну Мещерскую. Девушка ответила взаимностью. Кто знает, как сложилась бы судьба влюбленных, ведь на Александра не возлагали никаких надежд, наследником был его старший брат Николай – Никс. У Никса и невеста была – очаровательная датская принцесса Дагмар.
Но судьба распорядилась иначе – Никс скоропостижно скончался, наследником стал Александр, вместе с этим получив и невесту старшего брата.
Он был готов отказаться от всего, даже от права на трон, только бы жениться на княжне Мещерской, но родители рассудили иначе: любовь проходит, а трон остается. Император напомнил сыну, что куда важней его «хочу» другое – «обязан».
Княжну Мещерскую срочно выдали замуж и отправили подальше от России, а цесаревич Александр Александрович поехал в Данию делать предложение бывшей невесте брата. Дагмар предложение приняла, стала Марией Федоровной, и уже больше четверти века их семья была просто образцовой не только среди монархов. После убийства террористами отца Александр Александрович стал императором Александром III, а Мария Федоровна – императрицей.
Этот выбор родителей Ники оказался на редкость удачным, а семья – счастливой.
Ники понимал, что совсем скоро и самому придется выбирать между Аликс и Матильдой, троном и свободой, любовью к одной или другой женщине.
Пока время у Ники было, родители подобного выбора за ним не признали бы (как можно выбирать между принцессой и балериной?!), но и с женитьбой не торопили. Причина проста – Марии Федоровне страшно не нравилась немка Алиса Гессенская, а другие принцессы не нравились самому Ники.
Воспользовавшись таким положением, Ники попросил пару лет «на раздумья», отец в шутку согласился:
– Но не дольше, не то я и внуков понянчить не успею.
На редкость приличную веселую весну в Петербурге сменило теплое лето.
Родители как обычно уехали на дачу, а обе дочери снова отправились с театром в Красное Село. На сей раз не было никакого рыцарского турнира, зато было общее веселье после каждого спектакля.
Николай и великие князья бывали на репетициях, обязательно на спектаклях и после того устраивали катания на тройках. Все прекрасно, кроме одного: никак не удавалось побыть наедине, Матильду и Ники все время окружала веселая компания.
А еще… лето в Петербурге всегда короткое, но то лето в 1892 году пролетело мгновенно. Только-только начался летний сезон в Красном Селе, и вот уже последний спектакль…
А осенью Ники предстояло ехать с родителями в Данию…
На следующий день обещала быть прекрасная погода, самое время для катаний.
– Вы поедете с нами завтра?
Николай сокрушенно вздохнул:
– Завтра понедельник, а по понедельникам у меня политика. С утра заседание Государственного Совета, а вечером салон у князя Мещерского, где обсуждаются те же вопросы с той же важностью. Разница только в том, что у Мещерского потом ужинают и ругают Государственный Совет.
– И почему мужчины так любят заниматься политикой? – поддержала тон Ники Матильда.
– Кто сказал, что любят? Терпеть не могу, но вынужден это делать. Самые бесправные люди в этой стране – члены императорской семьи. Все должны и ничего не можем.
Глядя вслед уезжавшему Ники, Матильда подумала, как он прав. И наследник, и даже император ограничены куда больше собственных подданных, они, словно истуканы, поставленные на свои места, вынуждены исполнять обязанности. Наверное, потому императорская семья так любит свои семейные обители, посиделки и путешествия.
Николай рассказывал, как прятались от отца охранники в Гатчине. После стольких покушений на императора Александра II охрана была вынуждена принять серьезные меры и буквально не спускала глаз с государя. Но Александр Александрович терпеть не мог маячивших рядом охранников, пришлось прятаться по кустам или разыгрывать целые обманные спектакли.
– Когда папа́ с мама́ должны были выезжать из Гатчины, на совсем другом направлении устраивалось дежурство, вроде скрытое, но такое, чтоб можно было заметить. Это создавало видимость охраны и обманывало злоумышленников, если те пожелали бы бросить бомбу по пути. Пока охрана отвлекала внимание террористов в одном месте, папа́ и мама́ уезжали совсем в другое.
– Но ведь это невозможная жизнь – все время ждать покушения?! – невольно ахнула Матильда.
Ники развел руками:
– Но иначе нельзя. Иначе никак. Быть императором, значит, жить под прицелом.
– И ты так спокойно об этом говоришь?
– А как я должен говорить? Истерики не помогут, нужно просто довериться охране, а главное – Его Воле. Никакая охрана не убережет, если Господь того не пожелает.
Матильда католичка, и ее всегда поражала уверенность православных в Божьей воле. «На все Божья воля»… Может, так и надо – верить только в Него?
А еще однажды случилось то, чего Матильда никак не желала бы.
Она сидела на полу в своей комнате и перебинтовывала ноги, вернее, только собиралась это сделать.
Балерины часто сидят на полу, так легче растягивать мышцы.
Появления Николая она даже не услышала, обернулась только на его возглас:
– Маля!
Он с ужасом смотрел на ее ноги. Матильда живо поджала их под платье, но не помогло.
Ники присел рядом, чуть подтянул край ее юбки:
– Что у тебя с ногами?
Для тех, кто никогда не видел ног балерины, первое «знакомство» с ними всегда шок.
Часы, проведенные на кончиках пальчиков, не могут не сказаться. Уродуется все – искривляются кости, от нагрузки безобразно выпирают суставы, плющатся и буквально крошатся от постоянного давления ногти, кожа в ссадинах и потертостях, и все в синяках. У балерины самое больное место – ноги, особенно ступни, они болят все время, боль не проходит, и к ней привыкают.
И ни одна балерина не хочет, чтобы ее ступни видели.
Маленькие ножки Кшесинской тоже были изуродованы, тем более она предпочитала жесткий носок пуантов.
Ники настоял на том, чтобы Матильда показала ногу.
Та высунула из-под платья обе:
– Вот. Это обычные ступни балерины. Ты никогда не видел?
Он присел, осторожно коснулся выпирающей большой косточки:
– Бедная моя… это же больно.
Действительно больно, даже ласковые прикосновения удовольствия не доставляли, но Матильда стерпела.
– Ники, не стоит, я сейчас забинтую и буду в порядке.
– Ты ходишь с забинтованными ногами?
– Конечно. Не обращай внимания, это привычно. Пуанты тяжелы для всех.
– А обязательно на них танцевать? Может, просто на пальчиках?
Матильда рассмеялась как ребенок.
– Попробуй подняться на пальцы и постоять. Мужчины жалеют, что у них нет пуантов.
– Почему?
– Почему нет? Это выглядело бы нелепо.
Николай стал смотреть на выступления балерин несколько иначе, он понял, что кроме гигантского труда за легким порханием стоит и сильнейшая боль.
Попробовал обуть пуант и встать, не выдержал и десяти секунд, взвыл:
– Как же ты это терпишь?! И стоять невозможно, а вы прыгаете.
– Не будем говорить о трудностях балета, боли не замечаешь, когда на сцене.
– А на репетиции?
– Тем более, там не до боли.
Им очень хотелось побыть одним, просто посидеть, болтая, или веселиться компанией без оглядки на тонкую дверь, отделяющую от половины родителей.
Матильда была хлебосольной в отца, она мечтала устраивать обеды для друзей, придумывать разные розыгрыши, но как это делать, если даже кухни нет?
Маля обманывала сама себя, больше всего ей хотелось, чтобы Ники однажды остался. Об этом же мечтала в отношении своего барона и Юлия.
Для этого нужно свое жилье.
Хотел ли того же Николай? Да, очень.
Понимали ли они, что расстанутся? Независимо от того, что чувствовали, понимали. Цесаревич и балерина – это пара только для закулисья. Балерина, какой бы гениальной и красивой она ни была, никогда не станет императрицей.
Но они были счастливы в те недолгие месяцы вдали от дворцов и многолюдных балов и приемов, потому что для счастья вовсе не обязательна корона на голове.
И можно ли осуждать двух молодых людей, влюбленных и счастливых своей влюбленностью, за желание быть вместе? Это не возбранялось и не осуждалось, так жил почти весь светский Петербург. Конечно, без сплетен не обошлось, но без них не происходило вообще ничего.
Матильда довольно быстро нашла дом для самостоятельного проживания, Ники помог арендовать.
Особнячок на Английском проспекте был хорош всем – он недалеко и от театра, и от набережной, откуда легко свернуть незамеченным, построен, вернее, перестроен нарочно балериной.
К небольшому двухэтажному зданию с хорошим подвалом-погребом плотно примыкали соседние повыше, закрывая от чужих взоров участок позади. Небольшой сад за высоким забором, конюшня и прочее, и позади снова забор и сад за ним. Это удобно, въехав в ворота, человек сразу скрывался от любопытных взоров.
Сам особняк перестроен с любовью, прекрасно отделаны и гостиная на первом этаже, и спальни, и будуар на втором, и даже три ватерклозета и две ванные комнаты. Места хватало и Матильде, и Юлии, и для встречи гостей. Зеркальные окна надежно скрывали от любопытных взоров с улицы и из противоположного дома. А в кабинете даже имелся потайной несгораемый шкаф для бумаг.
Но главное – там можно принимать гостей и проводить веселые праздники, не боясь помешать кому-то.
Особнячок принадлежал Римскому-Корсакову, арендная плата была умеренной…
Супруга Феликса Ивановича Юлия Доминская, в честь которой и была названа одна из их дочерей, застала мужа… пьяным! Он сидел перед начатой бутылкой, время от времени прихлебывая из стакана и напевая какую-то грустную польскую песню. Впрочем, прислушавшись, она поняла, что это… обожаемая Кшесинским мазурка. Петь мазурку протяжно – надо было очень постараться.
Все в этой сцене было совершенно невозможным. Никогда не бывавший пьяным (хотя поставить на стол отменное вино любил) обладатель неофициального титула «лучшего исполнителя мазурки в мире», Феликс Кшесинский, живший по строжайшему распорядку дня, присущему любому артисту балета, пил и пел.
Повод был серьезный – его дочери стали жить отдельно, но, не выйдя замуж, а съехав в нанятый… Кшесинский старался не думать о том, кем и зачем, дом.
Феликс Кшесинский был личностью примечательной. Он действительно лучший исполнитель мазурки, прекрасный танцовщик, исполнивший все возможные главные мужские партии на сцене Большого, а потом Мариинского (когда Большой начали перестраивать для Консерватории, сначала балетная труппа, а потом и остальной состав перебрались в здание Мариинского театра, стоящего напротив), был прекрасным главой многочисленного семейства и хлебосольным хозяином. Казалось, Кшесинский умел все: он великолепно танцевал сам, обучал Петербург исполнению мазурки, причем не делая разницы между высшим светом и людьми куда менее состоятельными, разве что плату за уроки брал разную. Это не мешало ему надевать большой фартук и вставать к плите, чтобы приготовить большой праздничный ужин. Или брать в руки молоток и гвозди, пилу и топор, чтобы самостоятельно соорудить пристройку к даче, поколдовать над великолепным фейерверком, соорудить качели для детей, а потом вместе с женой и дочерьми шить костюмы для их выступления… Он прекрасно пел, мог аккомпанировать, создавал целые скульптуры из масла, пек уникальные куличи, придумывал игры для детей, мастерил замечательные макеты театральных декораций, разные механические приспособления, движущиеся повозки и еще многое другое. Бывают люди, талантливые во всем. Феликса Ивановича обожали все, кто хотя бы раз видел на сцене, брал у него уроки и, тем более, знал лично.
Юлия Доминская когда-то танцевала сама, но потом вышла замуж в первый раз, родила девять детей, из которых выжили пятеро, овдовела и счастливо вышла замуж за Кшесинского, которому родила еще четверых (один из сыновей умер в младенчестве). Она познала в жизни многое – счастье быть на сцене, счастье любви и материнское счастье, важней которого не может быть, материнское же горе, пусть недолгое вдовство, счастье спокойной и обеспеченной жизни, окруженной заботой достойного мужа.
И вот теперь их дочери решили отделиться.
Ни для кого не секрет, что девушек на их половине давно навещали молодые люди, но никогда не оставались на ночь, соседство с родителями ограничивало свободу. Отныне они будут жить отдельно…
Но в этом не было ничего удивительного для артистического сообщества. Балерины если и выходили замуж, то только так – за своих «балетных» или за своих покровителей. Если покровители высокие, то браки оставались гражданскими. Сколько великих князей и даже императоров имели «балетные» увлечения, поселяя прелестниц в отдельных домах, балуя их и рождавшихся детей. Позже обычно добивались для потомства титулов и оставляли большое наследство. Официальная супруга жила в каком-то дворце, блистая в холодном свете, а князь немало времени проводил в теплой обстановке второй семьи. Это всех устраивало, никому не мешало и никого не смущало.
Конечно, не всегда супруги бывали довольны таким поведением мужей, но при предыдущем императоре Александре II приходилось мириться, тот сам много лет имел вторую семью, которую после смерти жены вообще узаконил, правда, он не ездил ни в какие нанятые дома, а просто поселил любовницу с детьми над комнатами жены, искренне не понимая, почему это вызывает недовольство у законных детей.
Александр II если не поощрял создание вторых семей у своих подданных, то не препятствовал этому. Немало балерин в те годы стали вторыми женами.
Но на престоле давным-давно Александр III, у которого с Марией Федоровной прекрасная семья, никаких не только вторых семей, но и заинтересованных взглядов на сторону – для императора его Минни дороже всех женщин вместе взятых. Конечно, увлечения балеринами никто не запрещал, как и создание вторых семей, требовалось только не афишировать это и не вызывать гнев супруги.
Почему же Феликс Иванович так расстроился из-за переезда дочерей в особнячок на Английском проспекте, кстати, перестроенный когда-то именно для балерины Анны Кузнецовой – дублирующей супруги великого князя Константина Николаевича? Не из-за судьбы же князя, которого разбил паралич и которого жена в отместку за попытку развестись терзала беспомощного многие годы?
Супруга присела напротив Феликса и заботливо спросила:
– Убрать?
Тот коротко кивнул, пить не любил и не умел. Недопитый стакан тоже подвинул к жене.
Та убрала, но продолжала с удивлением смотреть на супруга. В бутылке еще больше половины напитка, вино прекрасное, в доме Кшесинских не держали плохого, почему же муж так пьян? Разгадка нашлась простая – подле его стула стояла еще одна бутылка, уже пустая.
– Феликс…
– Разве я к тому ее готовил? Разве для того учил и воспитывал? Разве для того требовал?
Дочери уходили обе, но было понятно, о какой он ведет речь. Маля общая любимица в семье, именно ее Феликс Иванович прочил в примы, именно о ее блистательной карьере мечтал.
– Но, Феликс, Маля же не перестанет танцевать.
– Она уже перестала. Когда в голове любовь, а не па, ничего хорошего не получается.
– Мы не можем запретить ей любить.
– Юлия, – сокрушенно помотал головой Кшесинский, – я очень хочу, чтобы она стала примой, Маля достойна, она талантливая, упрямая…
– Ты боишься, что Маля родит и бросит балет?
Феликс чуть помолчал и снова покачал головой:
– Даже если не родит и не бросит. Даже если станет примой, настоящей примой без лжи, ей никогда не простят такого покровительства. Понимаешь, – с горечью объяснял Кшесинский жене, – даже если Маля будет лучше самой Леньяни, превзойдет ее, все равно скажут, что роли получила из-за покровительства.
– Ты всегда сам учил девочек, что только танцевать мало, мало даже танцевать лучше всех, нужно, чтобы тебе давали лучшие роли, нужен покровитель.
– Но я не думал, что это случится так…
– Ты просто не готов к тому, что Маля выпорхнет из-под нашего крыла.
– Понимаешь, покровительство не вечно, когда оно закончится с женитьбой наследника, Маля потеряет все.
– Ты не знаешь свою дочь, Феликс, – отрезала Юлия, поднимаясь из-за стола. – Матильда способна поставить под пуанты весь Петербург. Она без памяти влюблена в наследника, но ведь держит подле себя и других великих князей.
– Все равно ей придется доказывать, что лучшая. И делать это будет куда трудней, чем без такого покровительства.
– Справится…
Глядя в спину уходящей супруги, Феликс Иванович подумал, что она права, но мириться с таким положением вещей все равно не хотелось.
Он вспомнил вчерашний разговор с дочерьми.
Маля и Юлия уже все для себя решили, мать согласилась, понимая, что все равно поступят по-своему, оставалось получить согласие отца. Матильда никак не могла начать разговор, на помощь пришла Юлия. В общем-то, она сказала то, чего давно следовало ожидать, – они снимут дом и будут жить отдельно, как давно живут остальные дети Кшесинских.
Но все понимали, что главное в том, кто и зачем будет в этот дом приезжать.
Для рождения сплетен и слухов необязателен разум, а для их распространения не требуется и воздух тоже.
На следующий день Феликс Иванович единственный раз за всю свою многолетнюю театральную службу впервые пропустил спектакль, не рискнув выходить на сцену с тяжелой головой после выпитой бутылки вина.
А еще через день досужие сплетницы в светских салонах Петербурга, не имевшие ни малейшего отношения к закулисному миру театра, уверяли, что отец Кшесинской, с которой у нее дома встречается наследник, запоем пьет горькую и проклинает дочь. Он больше не танцует из-за пьянства, и вообще, серый, никчемный человек.
Записи об «этом кошмаре» появились во многих дневниках…
Конечно, Феликс Кшесинский не читал таких пасквилей, он просто переживал за своих девочек, особенно за Малю, но больше спектаклей не пропускал и служил в Императорских театрах еще многие годы (всего 67 лет на сцене!).
Маля удалась в отца, она была гостеприимна, любила застолья, хотя себе многое позволить не могла, веселые компании. Этого в двухэтажном особнячке на Английском проспекте было с лихвой. С Ники, а то и сами по себе часто приезжали Михайловичи – Георгий, Александр и Сергей. Великие князья родились и выросли на Кавказе, любили грузинские песни и с удовольствием их исполняли.
Болтовня, песни, хорошие ужины, баккара с маленькими ставками только ради развлечения… Веселая молодая компания, где на равных шутили, пели и дурачились великие князья и артисты не только балета, но и оперы. У Николая на всю жизнь осталось пристрастие к этой дурашливости.
Однажды Сергей со смехом пожаловался:
– Минни мне сегодня настоящий допрос устроила, мол, когда я остепенюсь и женюсь. Пришлось сказать, что пока Георгий и Сандро не женятся, я не могу.
Георгий и Сандро – его старшие братья, но Минни…
– Кто? – заинтересовалась Юлия. Матильда не успела шикнуть на сестру, а Сергей спокойно пояснил:
– Тетушка. – Видя, что это мало помогло, добавил: – Императрица Мария Федоровна.
После их ухода Юлия почему-то шепотом интересовалась, понимает ли Маля, что они водят дружбу с теми, для кого императрица просто тетушка Минни? Сестра смеялась:
– А для Ники она и вовсе мама́.
Михайловичи не просто любили петь, они завели такой обычай: каждый входящий еще в прихожей брал первую ноту грузинской песни, если кто-то из братьев уже был в доме, вплетал свой голос. Когда братья собирались вместе, многоголосье становилось полным.
В тот день двое старших уже прибыли, ждали только Сергея и Ники. Сандро пришло в голову пошутить над Сергеем. Тот старался не оставаться в доме, если видел, что он первый, обычно находил повод, чтобы «съездить на пять минут по делам» и вернуться, когда кто-то из гостей присутствовал.
Этим решили воспользоваться и договорились, спрятавшись, не подавать голоса, а когда он будет уже у двери, спеть что-то шутливое.
Сергей, как обычно, начал петь в прихожей, но ответа не получил, хотя время было уже не раннее.
– Я первый?
Матильде показалось, что он догадался о розыгрыше, потом выяснилось, что заметил какую-то мелочь Георгия.
Вопреки ожиданиям братьев, Сергей вдруг объявил, что посидит.
Юлия, в спальне которой пряталась веселая компания, рассказывала, что они очень радовались, представляя, как потом посмеются над младшим братом. Радоваться пришлось долго, Сергей спокойно уселся к роялю, принялся наигрывать, а потом стал рассказывать Матильде забавные случаи из детства на Кавказе. Конечно, все случаи касались прятавшихся братьев. Сандро едва терпел, все порываясь выйти, Георгий его не пускал.
Потом Сандро заявлял, что «этот наглец» рассказывал то, что происходило с ним самим, выдавая за истории про братьев.
А когда приехал Ники, Сергей встретил племянника (Михайловичи были двоюродными братьями императора Александра III) и предупредил того, что «пока никого нет, будем развлекаться без этих балбесов». Его палец при этом указывал на дверь в спальню Юлии.
Ники игру принял, «обрадовался», и дядя с племянником продолжили вечер в обществе сестер, рассказывая им выдумки об отсутствующих. Эти «истории» становились все нелепей, Ники и Сергей все ждали, когда у Михайловичей лопнет терпение, но те не подавали голоса.
Ситуация зашла в тупик, Ники объявил, что ему нужно ехать, Сергей вызвался его проводить. Стоило за ними закрыться входной двери, как из спальни буквально вывалились возмущенные Георгий и Сандро:
– Нет, каковы наглецы, а?! Врут и не смущаются!
Стоило это произнести, как входная дверь распахнулась, и «наглецы» со смехом поинтересовались:
– А вы откуда здесь? Как вы могли пройти мимо нас?
Мгновение вызволенные из засады молчали, потом разразился страшный хохот, от которого буквально сотряслись стены дома. Отсмеявшись, Георгий затянул:
– Я могилу милой искал…
Слушая «Сулико» в исполнении великих князей, проезжавший мимо сосед перекрестился:
– Опять мужиков принимают, прости, господи…
С тех пор Михайловичи, входя в дом, интересовались, есть ли кто, и только потом начинали петь.
Подобные розыгрыши были частыми, к князьям присоединялся и их приятель поручик лейб-гвардии Конного полка граф Андрей Шувалов с Верой Легат, и, конечно, барон Александр Зедделер – сердечная привязанность Юлии. Бывали и Николай Фигнер со своей божественной Медеей. Медея и Николай нередко исполняли дуэты Лизы и Германа из «Пиковой дамы».
Ники называл их посиделки «мини-Мариинкой» и грозил когда-нибудь построить для таких вечеров малый театр:
– Сделаю точную копию.
Все смеялись и обещали непременно выступить. Зедделер клялся ради такого научиться показывать фокусы или глотать шпаги, поскольку ни петь, ни танцевать не мог.
Никому не приходило в голову, что Ники не просто говорил – он начал осуществлять свою задумку, только вот воспользоваться ею веселая компания не смогла…
Однажды после ухода гостей Ники сидел, задумчиво перебирая клавиши рояля.
– Тебя что-то гнетет? Ничего не случилось? – положила руки ему на плечи Матильда.
– Маля, я вот думаю, смогла бы Аликс участвовать в наших вечерах?
Матильда сумела сдержать возглас: «Конечно, нет!» Ответила просто:
– Не знаю.
– Она добрая, очень добрая, но слишком серьезная. Строгая. Ей будет очень трудно здесь…
Матильда вспоминала строгую синеглазую девочку, хотелось крикнуть:
«Зачем она тебе?!»
Но Маля не хуже остальных понимала, что у Ники нет выбора, сам он показывал Матильде дневниковые записи, свидетельствующие о давнишней любви к Алисе Гессенской. Иногда Маля подолгу плакала после таких демонстраций, но так, чтобы не догадался Ники. Юлия утешала:
– Видишь, он ничего от тебя не скрывает…
– Лучше бы скрывал. Неужели он не понимает, как это больно?
– Может, сказать Ники, что у подлой Алиски кровь дурная?
Матильда вскинулась:
– Не смей! Ни слова! Если и узнает, то не от нас.
Сестра вздохнула:
– Наверное, императрица знает о такой беде, потому и противится женитьбе на Алисе Гессенской.
Юлия была права.
Императрица Мария Федоровна была очень добрым человеком и не любила в своей жизни всего двоих – Екатерину Долгорукову, вторую жену императора Александра II, и Алису Гессенскую.
Екатерина Долгорукова такое отношение заслужила, став любовницей императора Александра II и родив ему детей, Долгорукова при живой императрице поселилась с детьми в Зимнем дворце и стала появляться на приемах под ручку со своим царственным любовником.
Родственники-мужчины последовали примеру императора, вторые семьи при живых женах стали у великих князей обычным явлением. Просто романов на стороне оказалось недостаточно, многочисленные незаконнорожденные дети великих князей то и дело получали от императора графские и княжеские титулы. Чтобы не встречаться с любовницей императора и любовницами собственных супругов, придворные дамы стали избегать балов и приемов или попросту уезжали за границу. Но Александр и Мария Федоровна сделать этого не могли, а император еще и требовал от сына и невестки, чтобы те принимали Долгорукову у себя в Аничковом дворце. Каково было сыну привечать любовницу отца, зная, что мать в это время рыдает в своих покоях в Зимнем!
Безобразное поведение мужа окончательно подкосило императрицу, но император не очень расстроился и обвенчался с любовницей в той же церкви, где двадцать дней назад отпевал супругу. Долгорукова стала Романовой, но не стала императрицей. Она сама считала, что скоро станет.
Это было время, когда будущий Александр III всерьез намеревался отказаться от всех прав на престол, лишь бы не встречаться с Долгоруковой, но мудрая Мария Федоровна убедила его потерпеть. Она оказалась права, хотя от настоящего скандала всех спасло только то, что Александр II ненадолго пережил оскорбленную им супругу, а став новым императором, «душка Саша» просто выставил мачеху из России вон. После нескольких безобразных скандалов и требований почитать ее как вдовствующую императрицу Долгорукова наконец уехала в Париж.
У Марии Федоровны были все основания не любить Екатерину Долгорукову.
А вот Аликс Гессенская пока ничем не провинилась перед Марией Федоровной, кроме своего рождения. Аликс была скучной немкой, а немцев императрица терпеть не могла, Дания пострадала от них. Ну, и проклятье потомков королевы Виктории – гемофилия.
Об этом болтали уже во всех светских салонах. Неужели императорская семья решится на такой брак? Никто не знал, здорова ли Алиса Гессенская, главное, не родит ли она больных наследников. Проклятье викторианского рода могло стать проклятьем Романовых.
Конечно, болтали и у Богдановичей на Исаакиевской…
Сначала разговор шел о предстоящей свадьбе великой княжны Ксении Александровны и возможном сватовстве цесаревича.
Если предстоящий брак великого князя Александра Михайловича и великой княжны Ксении Александровны сомнений не вызывал, разве что посмеялись над опытом общения с дамами определенного статуса обретенным женихом во время его многочисленных дальних морских походов, то о предстоящем сватовстве наследника престола мнения разделились.
Княгиня Екатерина Радзивилл заявила, что императрица категорически не желает брака цесаревича с Алисой Гессенской, зовет ту не иначе как «этой немкой» и «гессенской мухой». Мол, Аликс смертельно скучна, любительница мистического вздора, а потому угробит Ники за несколько лет.
Екатерина Адамовна знала, о чем говорит, ее гражданским супругом, несмотря на наличие живого мужа и ребенка, был человек, весьма близкий к императорской семье. Радзивилл намекнула на существование еще кое-каких фактов, мешающих браку цесаревича, о которых ей известно, но говорить не стоит.
Присутствующие дамы объявили, что увлечение наследника балериной Кшесинской ни для кого не секрет, но помешать браку этот роман едва ли сможет. Императорская семья категорически не допускает морганатические браки даже великих князей, а уж о наследнике и говорить нечего. Сам Николай Александрович не того бойцовского духа, чтобы противоречить мама́ и папа́.
Александра Викторовна возразила:
– Наследник не так прост и смирен, как кажется. Барон Фредерикс говорил, что на вечерах у князя Мещерского он слушает внимательно и вопросы задает толковые.
Дамы согласились, что наследник очень себе на уме, ведь столько лет мечтает о своей Алисе Гессенской и ни о ком другом слышать не желает.
– Если она такая же, как Елизавета Федоровна, то у нас будет прекрасная императрица!
Обсудили сестер Гессенских, решили, что Алиса не такая, как Елизавета Федоровна, осудили излишнюю серьезность младшей («это ужасно! в столь юном возрасте быть такой букой!»), перебрали всех остальных возможных невест в Европе и пришли к выводу, что «нынче наследнику жениться решительно не на ком!».
Роман наследника с балериной Кшесинской отошел на второй план, что тут обсуждать? Появился новый объект – Алиса Гессенская.
Ни ту ни другую мнение завсегдатаев салона Богдановичей не интересовало.
