Задержание
Версии различных исследователей относительно причин раскрытия агентов Шило-Таврина и Шиловой колеблются в весьма широком диапазоне, зачастую комбинируются друг с другом и видоизменяются. Вариации включают в себя: информацию из Берлина от некоей фрау Зейферт и офицера СС – советских разведчиков; информацию из Риги о заказе на пошив (перешив) нестандартного кожаного пальто; информацию, извлеченную из документов, захваченных в разведшколе главной команды «Руссланд Норд» в деревне Печки Печорского района Псковской области; информацию от пойманных в Смоленской области парашютистов, прибывших для приема самолета с агентами; нарушение Тавриным установленного порядка ношения орденов; сухую и чистую одежду террористов утром после дождливой ночи. Все перечисленные версии заслуживают отдельного анализа и рассмотрения, но предварительно следует вспомнить, что в 2000 году в «деле Таврина» появился, как уже отмечалось, живой и очень важный свидетель – Клавдий Федорович Федосеев. В рассматриваемый период в звании старшего лейтенанта госбезопасности он возглавлял Кармановское РО НКГБ и принимал непосредственное участие в аресте террористов. Очевидно, что для установления истинных обстоятельств событий 5 сентября 1944 года анализ его свидетельств имеет первостепенную важность.
Впервые они увидели свет в книге Вадима Телицына «“СМЕРШ”»: операции и исполнители». Казалось бы, о таком сюрпризе любой исследователь может только мечтать. В общем, именно так и произошло, и впоследствии отставного чекиста-территориала неоднократно цитировали различные авторы, он давал телевизионные интервью и снимался в документальных фильмах.
В процессе работы над своей предыдущей книгой автор полностью убедился в печальной склонности очевидцев к искажению действительного хода событий и в необходимости всесторонне и полностью проверять все их утверждения. Именно это и пришлось сделать в отношении воспоминаний Федосеева. Результат не замедлил дать о себе знать. Увы, они не только явно указывали на подведшую его память, но и со временем претерпевали изменения в сторону красочности, причем зачастую весьма значительные. В нашем исследовании следует непредвзято оценить степень их достоверности, чтобы понять, можно ли использовать эти свидетельства в качестве исторического источника. Начнем с самого первого цитирования в книге Телицына, где бывший старший лейтенант ГБ, кстати, ошибочно назван бывшим начальником Кармановского РО НКВД (впрочем, это явно ошибка автора книги, а не оговорка ветерана, безусловно, знающего, где именно и кем он служил).
Изложение событий 5 сентября 1944 года Федосеев начинает с того, что около 4 часов утра он получил телефонное сообщение из Гжатского РО НКВД об обнаружении вражеского самолета. Вскоре прозвучал еще один звонок (Федосеев не сообщает, откуда) с указанием организовать поиск и перехват диверсантов, предположительно высаженных из совершившего посадку в районе Карманова немецкого самолета. Для этого начальник РО перед рассветом собрал около двадцати своих сотрудников у здания райотделения для инструктажа, и в это время мимо них проехал мотоцикл. Дорога заканчивалась тупиком, поэтому чекисты ожидали, что вскоре водитель развернется и поедет в обратную сторону. Так и произошло. Управлявший мотоциклом майор в кожаном пальто спросил собравшихся о дороге на Ржев, что насторожило Федосеева (он не уточняет, что именно показалось ему подозрительным в таком обыденном вопросе). Начальник РО, увидев документы офицера «СМЕРШа», попросил его пройти в здание райотделения для оказания помощи в розыске диверсантов. Майор торопился и нервничал, это вызвало дополнительные подозрения. Федосеев извинился перед старшим по званию и попросил разрешения задать несколько вопросов его спутнице. Тот согласился и вышел на улицу. Тем временем старший лейтенант госбезопасности разложил на столе карту и попросил женщину показать, по каким дорогам они ехали от штаба своей армии до Карманова. Младший лейтенант растерялась, но взяла себя в руки и заявила, что не может раскрыть маршрут по соображениям секретности. Начальник РО отпустил ее и вновь попросил зайти в дом майора, повторив ему тот же вопрос. Когда и тот затруднился с ответом, Федосееву стало ясно, что перед ним находится враг, и он с тремя вооруженными сотрудниками провел его задержание. После выполнения команды «Руки вверх!» в рукаве у майора было замечено странное устройство, позднее оказавшееся портативным гранатометом (Федосеев, очевидно, оговорившись, назвал его снарядом, пробивающим броню). За поясом у фальшивого контрразведчика находилось три пистолета. Федосеев заявляет, что допросил задержанных и там же, на месте, получил от них признание в намерении убить Сталина. Попутно он утверждает, что не удержался от соблазна и присвоил один из пистолетов и 100 патронов с отравленными пулями, которые при увольнении из органов госбезопасности все же сдал. Кроме того, бывший чекист настаивает на том, что диверсанты имели при себе один миллион рублей, а разница между этой суммой и указанными в протоколе 428 400 рублями, по его мнению, была украдена Берией или Абакумовым. В тексте интервью также содержится утверждение о том, что за период последующей радиоигры с помощью Таврина и Шиловой были пойманы многочисленные группы диверсантов, однако не вполне ясно, принадлежит ли данное высказывание Федосееву, или же это мнение Телицына.
Разберем перечисленное подробно.
Для начала, вызывает удивление сама система информирования райотделения НКГБ о предполагаемой высадке немецких агентов. Подобные вещи не совершаются по звонку в квартиру начальника РО, хотя в качестве дублирования это, безусловно, вполне возможно. В рассматриваемый период оперативному дежурному по РО должна была поступить телефонограмма с указанием по введению в действие плана неотложных оперативно-разыскных мероприятий (под кодом «Диверсант», «Кольцо» или «Перехват»), в котором все действия регламентировались предельно четко и конкретно. Чекисты с приданными им бойцами истребительного отряда должны были немедленно получить оружие и боеприпасы (если таковые уже не находились у них на руках) и занять заранее определенные позиции на дорогах в своей зоне ответственности. Инструктаж в подобных ситуациях был минимален и занимал не более нескольких минут общей ориентировки. Однако не станем придираться и предположим, что мотоцикл с агентами выехал на дорогу как раз в этот краткий промежуток времени. Вызывает удивление определенность, с которой Федосееву якобы дали указание искать именно диверсантов, а не агентов вообще, ибо перед рассветом 5 сентября 1944 года никто еще не знал, кого мог доставить немецкий самолет. Впрочем, все это тоже можно квалифицировать как мелкие придирки. Любопытно другое. Федосеев ни единым словом не упоминает о «канонических» объяснениях причин интереса к агентам: сухой одежде после дождя, разведывательной информации об их предстоящем прибытии или неправильном порядке ношения наград. Если верить Федосееву, следует сразу же признать все остальные версии несостоятельными. Однако в таком случае неясно, что именно насторожило начальника Кармановского РО НКГБ в поведении задержанных офицеров? Вопрос о дороге на Ржев даже при сильной натяжке счесть подозрительным и тем более демаскирующим невозможно, равно как и спешку, и нервную реакцию майора на задержку. По-настоящему Федосеев, по его словам, заподозрил пару только после того, как младший лейтенант не смогла показать на карте, по каким дорогам она ехала от места дислокации штаба армии до Карманова. При этом деликатно обходятся два вопроса: каким образом чекист-территориал в глубоком тылу мог бы проверить ее показания о месте дислокации штаба 39-й армии, а также на какой именно карте могли быть нанесены дороги, которые теоретически должна была показать ему женщина?
Начнем с первого вопроса. Естественно, знать этого Федосеев не мог. В рассматриваемый период войска 39-й общевойсковой армии (второго формирования) под командованием генерал-лейтенанта И. И. Людникова завершили Каунасскую операцию (28 июля – 28 августа) и во взаимодействии с 5-й гвардейской танковой армией вышли на рубеж восточнее Расейняй – Раудоняны. Эта информация была отнюдь не общедоступной, так что в повседневные обязанности начальника Кармановского РО НКГБ совершенно не входило знание дислокации соединений и место пребывания штаба 39-й армии. Ему не должен был быть известен даже сам этот номер, поскольку в сводках Совинформбюро данное объединение фигурировало как «войска под командованием генерала Людникова». Если бы задержанный и сообщил ему такой маршрут, проверка правильности этих утверждений могла быть произведена после звонка в Москву и заняла бы не менее двух-трех часов. Согласно установленному и действовавшему в 1944 году порядку, запрос Федосеева мог быть направлен только по вертикали в НКГБ СССР, где через установленные каналы с указанием причин проявленного интереса можно было лишь направить утверждения задержанного и попросить проверить их правдивость.
Далее рассмотрим вопрос о карте. Поскольку к 1944 году времена Меркатора давно прошли, карты в СССР, как и в других странах, издавались по строго утвержденной номенклатуре. Если не учитывать мелкомасштабные карты мира, полушарий, континента и прочее, приемлемые для показа масштабы были следующими:
1:10 000 – землеустроительные и некоторые другие специальные съемки и планы.
1:25 000 – точные топографические съемки в промышленных районах.
1:50 000, 1:100 000 – съемочные брульоны и карты значительных районов европейской и азиатской частей СССР.
1:200 000 – карта Западного пограничного пространства по новым съемкам и некоторых районов Дальнего Востока и Средней Азии.
1:500 000 – специальная карта европейской части СССР на 177 листах.
1:1 050 000 (25 верст в 1 дюйме) – Военно-дорожная карта европейской части СССР на 27 листах.
Не все из перечисленных карт могли быть использованы для опроса. Федосеев предложил Шиловой показать ее точный маршрут, а поскольку все грунтовые (проселочные) дороги показываются только на карте масштаба 1:25 000, а на карте масштаба 1:50 000 и мельче – с отбором, следует заключить, что начальник РО расстелил карту именно масштаба 1:25 000. На ней 1 сантиметру соответствовали 250 метров на местности. Учитывая, что район действий 39-й армии отстоял от Карманова не менее, чем на 1000 километров, лист карты, положенный на стол Федосеевым, должен был иметь длину 40 метров. Если же чекист поскромничал и потребовал бы карту следующего по сетке масштаба, то и тогда ему пришлось бы раскатать перед подозреваемой 20-метровый рулон бумаги. То есть мы имеем дело с очевидной и явной фантазией.
По поводу арсенала, обнаруженного на «майоре Таврине», также имеется немало вопросов. Во-первых, о нахождении при нем портативного гранатомета справедливо не говорится ни в одном из документов, поскольку тот был оставлен Шило-Тавриным на месте приземления и обнаружен позднее. Да и трудно предположить, чтобы он пристегнул его к предплечью и в таком состоянии вез – зачем? Он ведь не собирался с ходу ворваться на мотоцикле на Красную площадь и без промедления открыть огонь, так что труба в рукаве могла ему только помешать. То же касается и трех заткнутых за пояс пистолетов. Любому приверженцу этой версии можно предложить проделать то же самое и в таком состоянии повести мотоцикл по грунтовой дороге на протяжении хотя бы десяти километров. Этот эксперимент быстро убедит его в несостоятельности своего предположения. Кроме того, даже если бы это и не доставляло никаких неудобств, неясен сам смысл подобной экипировки. Быстрый доступ к расположенному под кожаным пальто и форменным кителем оружию невозможен, потому в гипотетической перестрелке его использовать не удастся. Если уж террорист решил вооружиться еще одним пистолетом, помимо помещенного в штатную кобуру, логичнее было бы положить его в карман пальто, и притом только один, поскольку рук у человека всего две.
Подписи на протоколе задержания.
Упоминания о миллионе рублей нет и в помине
Вопрос о присвоенных высокими должностными чинами деньгах весьма странен. Ни Берия, ни Абакумов на месте ареста не находились, а присутствовали там местные руководители, добросовестно описавшие все изъятое в сохранившемся и поныне протоколе личного обыска задержанного Таврина Петра Ивановича от 5 сентября 1944 года. Ни о каком миллионе в этом документе и речи не было, зато в его пункте 43 упомянуты опечатанные полевая сумка и планшет, в которых, «по словам задержанного», находились деньги в сумме 500 000 рублей. Самое любопытное здесь заключается в том, что протокол составили начальники Кармановского РО НКВД старший лейтенант милиции Павел Евстафьевич Ветров и Кармановского РО НКГБ старший лейтенант госбезопасности Клавдий Федорович Федосеев. Их подписи подтвердил секретарь райкома ВКП (б) Родин. Поскольку этих людей в причастности к краже денег никто не обвиняет, выдвинутое бывшим чекистом обвинение наркома НКВД СССР и начальника ГУКР «СМЕРШ» НКО в хищении можно обратить лишь против него самого и остальных лиц, подписавших протокол. По данной причине упрек в адрес Берии и Абакумова иначе как клеветническим счесть невозможно.
Все перечисленное заставляет с большой осторожностью отнестись к использованию информации Федосеева в качестве исторического источника. Однако следовало исключить возможность того, что Телицын, поместивший упомянутое интервью в своей книге, что-то переиначил или добавил от себя. Тем более, что в его работе, по скверной традиции последних лет, ссылка на источник отсутствует. Проверять следовало все ради выяснения истины и снятия с ветерана подозрений в необъективности.
Сделать это оказалось несложно. В фильме «Заключенный № 35», входящем составной частью в снятый в 2001 году телекомпанией «Останкино» документальный сериал «Лубянка», К. Ф. Федосеев лично перед камерой рассказывает о событиях 5 сентября 1944 года. Увы, его рассказ оказался даже более цветистым и неправдоподобным, чем интервью в книге.
Для начала представляется разумным прочитать стенограмму интервью бывшего начальника Кармановского РО НКГБ (сведены воедино отрывки в разных частях фильма, исключены повторы слов):
«В селе Карманово, где я работал начальником районного отделения госбезопасности, ранним утром 5 сентября 1944 года меня срочно позвали к телефону. По телефону голос сообщил мне, что где-то в Подмосковье выброшен врагом десант. Возможно, какая-то террористическая группа и, кажется, с этими целями враждебными будет действовать по территории нашей. Поскольку ваш район находится недалеко от места предполагаемого выброса этого десанта, вам следует подняться всем защитным силам в ружье. Я быстренько оделся и вышел на улицу. Там уже находилось значительное количество так называемого советского партийного актива, который как раз и составлял понятие по тем нормам «истребительный отряд».
<…>
И вот во время этого разговора (с Шиловой. – И.Л.) – он получился более продолжительным – я перед ней и выложил вот эту топографическую карту. Вот покажи мне, как твоя армия, 39-я, следовала из пункта начальной дислокации до самой Прибалтики. Назови наиболее важные города, дороги, по которым проходила, и я вот это дело буду с тобой повнимательнее рассуждать, думать. А она взяла, да и уперлась: так это же особая государственная тайна, которую я выложить вам не имею права.
Тут, простите, любой, даже не особо подкованный в делах наших чекист должен был, мне кажется, сработать, понять, в чем дело! Оставалось подать команду «Руки вверх! Поднимай руки!»
<…>
Я тогда не спец был по таким кумулятивным снарядам, так. В рукав по штуке. Его пиджак ощупываю – два пистолета вытаскиваю. Два пистолета. Значит больше тут… Все ясно – с кем мы имеем дело.
<…>
Его сопровождал сам фюрер в своем «Вольфшанце» под Ригой и напутствие делал, да еще добавил: чем быстрее я окажусь в центральных органах вашей разведки, тем будет не только лучше мне, тем будет лучше и вам. Ну, тут, кажется, все ясно».
Обращает на себя внимание изменение версии. Теперь Федосеев якобы поставил перед женщиной задачу показать ему даже не маршрут следования от штаба армии до Карманова, а вообще описать весь боевой путь 39-й армии. При этом непонятно, что сделал бы Федосеев, получив любой ответ. Во-первых, германской разведке был прекрасно известен маршрут армии, и верный ответ не означал бы невиновность опрашиваемой. Во-вторых, проверить его самостоятельно, без запроса в Москву, он не смог бы. Непонятно, о чем тут можно было бы «повнимательнее рассуждать, думать». Это не говоря уже о том, что армия представляет собой крупное оперативное объединение, одновременно проходящее по многим дорогам.
Заметим, что странная версия о трех пистолетах за поясом трансформировалась, теперь уже они обнаружились в пиджаке «майора» (кстати, откуда появился гражданский пиджак?) и в количестве только двух.
Последний пассаж о лично наставлявшем диверсанта Гитлере, причем в своей ставке «Вольфшанце», чудесным образом переместившейся из Восточной Пруссии в окрестности Риги, комментариев, судя по всему, не требует. Да и в отношении остальных свидетельств Федосеева правильнее всего воспользоваться его же фразой: «Ну, тут, кажется, все ясно».
Кстати, немного позднее бывший начальник Кармановского РО НКГБ снова появился перед камерой. В канун 59-летия победы в Великой Отечественной войне, 7 мая 2004 года на канале ТВЦ была показана передача под претенциозным названием «Клавдий против Скорцени». В ней 89-летний ветеран вновь рассказывал приехавшим к нему в Кострому журналистам Антону Туманову и Александру Быкову об аресте террористов, в частности, о том, как именно ему, по его утверждению, удалось «расколоть» Шилову. Он утверждал, что та споткнулась на его вопросе о дороге, по которой вместе с Тавриным якобы ехала из Гжатска к Карманово:
«Ну, видимо, раз ее готовил сам Скорцени и другие квалифицированные разведчики, она поняла, что если мы начнем проверять все населенные пункты по маршруту, они влипли, они же там не были никогда, поэтому, говорит, это секретная информация».
Федосеев утверждал, что добраться из Гжатска в Карманово можно было только по одной дороге, а террористы этого не знали и этим расшифровали себя. На самом деле дорог было две, просто вторая была хуже по качеству, а также делала небольшую петлю и проходила через деревни Полозово и Самуйлово, так что это утверждение не может быть принято как бесспорное. Далее отставной чекист заявил, что в результате такого изощренного допроса уже через пять минут Таврин начал признаваться в работе на германскую разведку. Кстати, в этой же телепередаче Федосеев сказал, что о подготовке захваченными агентами покушения на Сталина он узнал только в 1967 году. Со всеми его предыдущими интервью и публикациями это не согласуется никак. С экрана прозвучало и еще одно вводящее в заблуждение заявление о том, что в мотоцикле было якобы обнаружено бесшумное оружие, какового у Таврина изначально не было. Зачем-то Федосеев добавил еще одну экзотическую подробность:
«Когда я обыскивал Таврина, чувствую у него в поле кожаного пальто что-то, распорол, а там удостоверение на имя Таврина, но уже старшего лейтенанта».
Это мифическое удостоверение не фигурировало в протоколе обыска и при передаче дела в суд к вещественным доказательствам приобщено не было.
Поскольку «свидетельствами» Федосеева можно в дальнейшем не пользоваться, вернемся к исходному списку версий. И начнем с берлинского варианта, который появился в 1971 году и произвел серьезное впечатление на читателей, не избалованных документальными материалами об агентурных операциях советской разведки. В то время при условии согласия контролирующих инстанций написать на эту тему можно было что угодно. Никто не стал бы доискиваться истины и задавать неудобные вопросы о том, к какому ведомству принадлежали фрау Зейферт и находившийся у нее на связи офицер СС, были ли они агентами или же кадровыми сотрудниками, когда и как они попали в Германию, когда и как закончилась их работа там, да и вообще, почему сведения об этих нелегалах появились только в связи с «делом Таврина». Однако сейчас, после рассекречивания множества материалов о работе агентуры советской внешней и военной разведок внутри Третьего рейха, ими следует задаться.
Ни журнальная статья Соловьева, ни глава из его книги не позволяют нам даже предположить, кем были упомянутые в них агенты или же офицеры, якобы предупредившие Центр о принятом решении убить Сталина. Однако вполне обоснованное суждение по этой информации мы можем вынести, сопоставив ее с рассекреченными материалами об агентурных сетях ГРУ и НКВД/НКГБ. Ни о ком, даже отдаленно напоминающем фрау Зейферт и офицера СС, никакой открытой информации не имеется. Более того, как известно, в описываемый период на территории рейха все ветви советской разведки практически полностью утратили свою агентуру, а немногие оставшиеся оперативные источники пребывали там без связи и без доступа к секретной информации. И уж тем более не располагал агентурой такого уровня «СМЕРШ», созданный лишь весной 1943 года и по своим задачам сориентированный на несколько иные направления. Безусловно, нельзя с уверенностью полагать, что рассекречиванию подверглись все агенты внешней и военной разведки, работавшие в период войны в Берлине. Однако именно рассматриваемые персоны, если они не являлись плодом фантазии автора, как раз-то и были рассекречены, иначе информация о них не появилась бы в массовом многотиражном журнале. Следовательно, после прохождения этой процедуры скрывать их было уже невозможно, да и не нужно. Более того, если бы такие агенты и в самом деле существовали, они должны были бы являться предметом гордости своего ведомства, из пропагандистских соображений их следовало включать во все специальные и популярные издания, справочники и фильмы. Однако этого как раз и не произошло. Фрау Зейферт и офицер СС так и остались «героями одной истории» о покушении Таврина, что позволяет с уверенностью считать их сказочными персонажами и не принимать данную версию во внимание.
В посвященных покушению работах появляется еще один советский агент – работник ателье в Риге, в которое Таврин принес, по одним сведениям, кожи для пошива пальто «русского покроя» с уширенным правым рукавом, по другим – уже готовое пальто фасона, «который носят советские военные контрразведчики», для уширения (в другом варианте – удлинения) правого рукава, которое позволило бы надеть его на пристегнутый к предплечью гранатомет. Рассмотрим версию подробнее.
Теоретически наличие агента в пошивочной мастерской вполне реально, хотя именно в Риге в 1944 году это менее вероятно. В столице Латвии еще весной немцы ликвидировали практически все советское подполье, а сведения о существовании там агентурного аппарата отсутствуют. Однако это все же не невозможно. Допустим, что кто-то из агентов или подпольщиков к описываемому времени не только уцелел, но и сохранил способность к активным действиям. Органы госбезопасности в оккупированных районах СССР пронизали своей агентурой множество организаций, и подтвердить или опровергнуть внедрение агента именно в это ателье совершенно невозможно. Вопрос в другом: если это было обыкновенное гражданское ателье, агент мог находиться в нем исключительно из соображений прикрытия либо ради подслушивания болтовни жен германских офицеров или чиновников, заказывавших там одежду. Но агент СД никогда бы не принес одежду, специально переделываемую для решения оперативных задач, в такое ателье. Собственно, и в протоколе одного из допросов Таврина прямо сообщается: «За последнее время в Риге в портняжные мастерские «СД» доставлено большое количество материала», то есть такие мастерские существовали не предположительно, а совершенно точно. У спецслужб всего мира существует понятие «оперативный гардероб», под которым понимается совокупность специально подобранных предметов нижней и верхней одежды, головных уборов, аксессуаров, дорожных и иных атрибутов соответствующего пошива и происхождения, предназначенных для экипировки нелегалов. И пошив или перешив кожаного пальто не мог быть заботой лично Таврина, равно как не мог он осуществляться в обычной городской мастерской. По этой причине версия о том, что приемщик ателье или портной сообщил о странном заказе подпольщикам, и те проследили его до рижской гостиницы «Эксельсиор», в которой якобы проживали германские офицеры, не выдерживает критики. Существует, однако, и несколько видоизмененная версия, согласно которой советский агент находился не в городском ателье, а в закрытой пошивочной мастерской СД. Оставим в стороне подозрение в том, что автор данной вариации понял невозможность базовой версии, но не хотел от нее отказываться и просто повысил ее правдоподобность. В конце концов, это может оказаться просто клеветой на добросовестного исследователя. Примем такую возможность и проанализируем и ее. Во-первых, непонятна сама необходимость специального уширения рукава. Пальто периода 1940-х годов шились достаточно просторными, и гранатомет 30-мм калибра, даже с учетом системы его крепления, вполне комфортно мог поместиться в стандартном рукаве. Во-вторых, неодинаковые рукава пальто, тем более такого редкого, как кожаное, неизбежно бросались бы в глаза и привлекали бы нежелательное внимание к его обладателю. В-третьих, утверждение о том, что ношение кожаных пальто было принято в среде военных контрразведчиков, не имеет под собой абсолютно никаких оснований. Кожаное пальто на фронте и в тылу было атрибутом военачальника высокого ранга и очень редко – авиационного или танкового командира. Как правило, его носили генералы в должности командующих фронтами и их заместителей, изредка – командующие армиями. Вот как, например, воспринял бывший командир 878-го стрелкового полка 290-й стрелковой дивизии М. Г. Хомуло (в дальнейшем генерал-полковник, заместитель Главкома сухопутных войск СССР, командующий войсками Сибирского военного округа) появление в расположении своего полка людей, одетых в такие пальто:
«На обочине, в нескольких сотнях метров от опушки леса, действительно стояла колонна легковых машин. А впереди нее, прямо на шоссе, о чем-то беседовала группа военнослужащих. Отметил про себя: двое в кожаных пальто и защитных фуражках военного образца.
– Какое-то, видимо, большое начальство, – будто отгадал мои мысли комиссар.
– Может, командарм?
– У командарма одна эмка, а здесь вон сколько…».
И действительно, обладателями начальственных кожаных пальто оказались командующий Западным фронтом генерал армии Г. К. Жуков и его начальник штаба генерал-лейтенант В. Д. Соколовский. Примеров такого рода можно привести огромное множество. Кроме высоких воинских чинов, кожаные пальто могли носить прибывшие на фронт известные писатели, артисты и другие видные гражданские лица, для которых вопросы субординации не являлись определяющими. Безусловно, введенные в действие приказом НКО № 25 от 15 января 1943 года «Правила ношения формы одежды личным составом Красной Армии» разрешали военнослужащим ношение кожаных пальто, купленных за свой счет как не табельное имущество, но помимо перечисленных категорий генералов и офицеров этим никто не злоупотреблял. Более того, многие военные коменданты зачастую весьма ревностно относились к вопросам нарушения установленной формы одежды, в чем их укреплял ряд соответствующих приказов заместителя наркома обороны СССР, поэтому носящие кожаные пальто рисковали привлечь особое внимание патрулей. Даже если бы военный контрразведчик вдруг решил сравняться в одежде с командармом, ему быстро указали бы на личную нескромность, причем в такой форме, чтобы навсегда отбить у него желание повторять эту ошибку. Так что внезапную бдительность рижского агента тоже можно смело списать на фантазию авторов.
Счастливые супруги в Берлине
При этом любопытно то обстоятельство, что в оперативных документах советских органов государственной безопасности и в самом деле упоминаются и рижский портной, и гостиница «Эксельсиор», и некий инженер Политов (фамилия по легенде прикрытия Таврина у немцев в период его подготовки), заказавший пальто у этого портного. Но в литературе до выхода книги В. Макарова и А. Тюрина «Лучшие спецоперации СМЕРШа: Война в эфире» все это представало в донельзя искаженном виде. Искажение было явно преднамеренным и могло преследовать исключительно цель саморекламы контрразведки, успешно пытавшейся создать у читателей впечатление того, что о подготовке рассматриваемого теракта ей якобы стало известно заблаговременно. Увы, это было не так. Авторы не оставляют камня на камне от такой благостной версии развития событий. Дело в том, что информация о кожаном пальто попала в «СМЕРШ» намного позже задержания Таврина и Шиловой. Донесение начальника ОКР «СМЕРШ» рижского гарнизона полковника Бажова в ГУКР «СМЕРШ» от 1 марта 1945 года гласит:
«В процессе разработки связей официальных сотрудников и агентуры германского разведоргана «Цеппелин» в декабре 1944 года… были получены агентурные материалы о том, что в марте или апреле 1944 года русскому инженеру Политову, который находился при команде «Цеппелин», было сшито кожаное пальто с кармашком в рукаве для пистолета, и последний собирался лететь самолетом в Париж или Белград… Прошу ориентировать нас, что Вам известно о Политове и его связях».
Как видим, ни о каком предварительном информировании по агентурным каналам речь не шла. Кроме того, пальто явно заказывалось Тавриным в частном порядке, а не по линии СД, и не являлось частью его оперативного гардероба.
Следует обязательно проверить и версию о захвате в разведывательно-диверсионной школе «Цеппелина» документов, натолкнувших НКГБ на след агента, отправленного в Ригу для подготовки к выполнению особо важного задания. Для начала выясним, что это была за структура. Данная разведшкола первоначально была создана в марте 1942 года около Люблина и получила известность как «Особая часть СС» или «главный лагерь в местечке Яблонь». В ней обучались советские военнопленные и перебежчики численностью до двухсот человек единовременно, поступавшие из особых форлагерей и от зондеркоманд «Цеппелина». Подготовка велась по специальностям «агент», «диверсант» и «радист». Пять месяцев спустя с момента создания школа была переведена в польское местечко Парчев, а немного позднее – в Восточную Пруссию, в город Волау. После создания главной команды «Руссланд Мите», впоследствии «Руссланд Норд», «Особая часть СС» стала именоваться военной школой (Waffenschule) и в мае 1943 года была переведена ближе к району дислокации главной команды – в деревню Печки, где находилась до начала 1944 года. По статусу школа подчинялась отделу «А» штаба «Руссланд Норд», отвечавшему за подготовку, комплектование и переброску разведывательных и диверсионных групп и отдельных агентов. Следует отметить, что обычно упоминаемая принадлежность деревни к Печорскому району Псковской области верна лишь отчасти. До 15 августа 1944 года Печорского района не существовало вообще, а в состав Псковской области РСФСР он был включен лишь в январе 1945 года. До этого времени Печки относились к Эстонской ССР.
Факт пребывания разведшколы в деревне Печки и ее роль не являлись секретом для советской контрразведки. В конце 1943 года в рамках общей задачи по пресечению деятельности разведывательно-диверсионных органов, центров и школ противника было принято решение совершить налет на нее силами действовавшей поблизости 1-й партизанской бригады. Непосредственным руководителем этой операции, якобы совершенной 1 января 1944 года и потому позднее получившей кодовое обозначение «С Новым годом!», стал начальник Особого отдела бригады капитан И. Е. Локотков. Следует отметить, что это обозначение, скорее всего, никогда не было утвержденным и использовалось исключительно внутри партизанской бригады. Более того, архивы свидетельствуют, что налет был совершен вовсе не 1 января:
«Оперативной группой 1-й партизанской бригады велась агентурная разработка диверсионной школы СД в местечке Печки ЭССР.
В результате разработанной и успешно проведенной операции группа бойцов под руководством агента оперативной группы «Иванова», переодетых в немецкую форму, 3 января 1944 года явилась в расположение школы…».
Планировалось захватить архив школы, по возможности взять в плен ее начальника штурмбаннфюрера СС Хорвата и бывшего прапорщика царской армии, бывшего майора Красной Армии, а потом старшего инструктора школы обершарфюрера СС Владимира Петровича Гурьянова («Лашков»). Операция увенчалась почти полным успехом – почти, поскольку Хорват ранее отбыл в Берлин и захвата избежал. Гурьянов и личные дела агентов школы были отправлены на Большую землю и благополучно прибыли туда. Следовательно, с точки зрения достоверности операции сведения о некоем обучавшемся в Печках и потом направленном в Ригу агенте, подготовленном для совершения акции особой важности, действительно могли иметь место. Однако проблема заключается в том, что в этой разведшколе Таврин никогда не то что не обучался, а даже не бывал. Он проходил обучение в расположении главной команды «Руссланд Норд» в самом Пскове, в барачном комплексе на берегу реки Великой. Более того, в Пскове о том, что Таврин отбыл в Ригу, почти никто не узнал. Дело в том, что после вызова в Берлин он был отправлен в Ригу 2 декабря 1943 года и прибыл туда 5 декабря, без возвращения в Псков. По перечисленным причинам никакие материалы о переводе особо важного агента из разведшколы в Ригу не могли существовать в природе, во всяком случае в привязке к рассматриваемой операции. Собственно, даже в таком серьезном документе, как докладная записка УНКГБ СССР по Ленинградской области от 30 апреля 1944 года № 10298 в НКГБ СССР о работе в тылу противника с июля 1942 по апрель 1944 года, о захваченных в школе материалах упоминается без акцентирования внимания на некоем особо важном агенте:
«Выявлено несколько десятков диверсантов и разведчиков, заброшенных и подготавливавшихся к выброске в советский тыл».
Совершенно ясно, что если бы в захваченных материалах содержалось упоминание о подготовке немцами акта центрального террора, чекисты, естественно, не умолчали бы об этом в отчетном документе.
Кроме того, крайне сомнительно, чтобы в ваффеншуле в январе 1944 года неизвестно зачем хранились документы на особо важного и глубоко законспирированного агента, убывшего из района Пскова. Личные дела даже на самых обычных агентов никогда не оставались по месту их прежней подготовки или пребывания, а отправлялись в те разведорганы, за которыми они числились в каждый конкретный период времени.
Все перечисленное позволяет гарантированно исключить данную версию из числа реальных.
Информация о прибытии Таврина, по версии ряда исследователей, была извлечена советской контрразведкой также и из показаний захваченных в Смоленской области трех (по другим источникам, пяти) агентов-парашютистов, сообщивших, что их сбросили для организации приема самолета. Вот в это действительно можно поверить, хотя бы по той причине, что, как правило, ни один транспортный самолет при выполнении специальных операций в тылу противника не рискнет зайти на посадку на неизвестную площадку, не оборудованную специальными сигналами. Причин тому три: во-первых, недостаточная точность средств аэронавигации не позволяла штурману безошибочно выйти на предназначенные для посадки поляну или луг, во-вторых, группа приема должна проверить пригодность площадки для посадки самолета и убедиться в отсутствии на ней ям, траншей, бугров, столбов или иных опасных препятствий, в-третьих, условленные сигналы с земли не только обозначают место посадки, но и подтверждают, что внизу не ждет засада. Следовательно, вне зависимости от реальности сведений о захвате парашютистов, таковые в любом случае должны были быть выброшены до прибытия террористов. Но поскольку мы проверяем все обстоятельства этой темной и запутанной истории, обратимся опять-таки к документам. На допросе Таврин показал:
«Через линию фронта я был переброшен германской разведкой в ночь с 4 на 5 сентября с. г. с рижского аэродрома на 4-х моторном транспортном самолете специальной конструкции. Немецкие летчики должны были высадить меня в районе Ржева и возвратиться в Ригу. Но самолет при посадке потерпел аварию и подняться снова в воздух не смог.
<…>
Вопрос: – А разве не была заранее подготовлена площадка для посадки самолета, на котором вы были переброшены?
Ответ: – Насколько мне известно, площадка никем не была подготовлена и летчики произвели посадку самолета, выбрав площадку по местности».
Отметим, что последнее утверждение, несмотря на некоторую парадоксальность такого утверждения, вполне может быть правдой. Как мы помним, вылет в сентябре был не первым. О некоторых обстоятельствах предыдущей попытки заброски мы можем судить по воспоминаниям бывшего пилота эскадрильи КГ-200 Пауля Гольдштайна. Он является единственным, кто вспомнил об этом вылете, имевшем место в конце июня или самом начале июля 1944 года (точную дату за давностью лет бывший лейтенант люфтваффе не помнит, а его летная книжка не сохранилась). Из-за неисправности стойки шасси самолет не смог осуществить посадку и вернулся. Самое главное, на наш взгляд, в этих воспоминаниях заключается в том, что, если верить Гольдштайну, его двухмоторный Ar-232 A-0 должен был сесть в заданном районе на выбранную самим командиром площадку, без каких-либо сигналов с земли от принимающей группы. Если это утверждение соответствует действительности, оно означает только одно: руководство разведоргана не желало рисковать ценными агентами и ставить их в зависимость от лояльности высаженной ранее группы прикрытия, а потому не пользовалось ее услугами. Более того, по справедливому суждению исследователя Валерия Белова, такое решение существенно повышало безопасность высаживаемой группы. Он считает, что в случае предательства принимающей команды и работы ее под контролем советских контрразведчиков это становилось дополнительной и существенной страховкой операции. Вылет намеренно осуществлялся в плохую погоду, в назначенную точку самолет не прибывал и высаживал агентов в месте, известном только командиру экипажа, а принимающим агентам уходила радиограмма о том, что намеченная высадка не состоялась по метеопричинам. Такая дополнительная страховка могла успокоить контрразведку и исключить ее активные мероприятия по розыску заброшенных.
В любом случае, агентурная пара была высажена. Свидетели показывали, что по пути Таврин останавливался и спрашивал их о дороге на Ржев. Очень странно, что следствие, всегда подробно выяснявшее все малейшие обстоятельства любой агентурной заброски, в данном случае ограничилось расплывчатым и неконкретным «в районе Ржева». Каноны следственной и контрразведывательной работы требовали установить точное место высадки, подаваемые с земли сигналы, состав принимающей группы, ее дальнейшие действия и прочее. Но это обстоятельство касается качества ведения следствия, здесь же мы рассматриваем обстоятельства ареста агентов и потому удовлетворяемся соответствием версии Таврина о направлении его движения по фактическому маршруту. На данном этапе этого достаточно.
Однако тут имеются иные настораживающие обстоятельства. Прежде всего, захваченные агенты не имели никакого понятия о том, кто из агентов должен прибыть, с какой целью и куда отправиться впоследствии, потому полагать, что контрразведчики после ареста этой группы ожидали именно Таврина с данным конкретным заданием, оснований нет. Второе обстоятельство заключается в том, что подготавливаемая ими посадочная площадка никоим образом не связывалась с ржевским направлением, и вполне возможно, что Ржев интересовал Таврина исключительно как ориентир для выезда на шоссе, ведущее в Москву. Умолчание о группе приема могло быть следствием ее отсутствия, но могло быть и попыткой как-то прикрыть ее от розыска.
Весьма распространенной версией причины задержания Таврина называлось нарушение им порядка ношения орденов Красной Звезды и Александра Невского. Этот вопрос ранее нами уже разбирался. Однако если даже они действительно были прикреплены неправильно, этот демаскирующий агента признак можно было заметить только в помещении, а на открытом воздухе – лишь после расстегивания пуговиц пальто. Любой, кто хоть раз ездил за рулем мотоцикла, понимает, что в средней полосе России ранним сентябрьским утром, да еще после прошедшего дождя, мотоциклист никогда не стал бы расстегивать верхнюю одежду, а, наоборот, предпочел бы поплотнее запахнуться. Естественно, ордена на кителе «майора Таврина» при этом не были видны и потому вне зависимости от их расположения причиной его остановки стать не могли.
Четырехмоторная версия «Арадо» Ar-232
Далее о чистой и сухой одежде. Прежде всего, не думается, что она была такой уж чистой. Как известно, Таврин и Шилова отъехали от самолета и выбирались на дорогу через лес. Это само по себе уже исключало для них возможность остаться не забрызганными грязью, а если еще добавить езду по мокрым после ночного дождя проселкам, то становится ясно, что о чистоте мотоцикла и одежды говорить не приходилось. Другое дело – дождь. В самом деле, результаты любой отчаянной гонки по грязи и лужам не могут сравниться с поездкой на мотоцикле сквозь дождь, когда и водитель, и пассажир должны были промокнуть насквозь и дрожать от холода. Неясно, почему неглупый террорист мог бы допустить столь нелепую ошибку и почему он не мог бы отговориться тем, что пережидал дождь где-то по дороге в укрытии, ведь он не мог не видеть сырой грунт и огромные лужи. Разве что свою роль могли сыграть психологическое напряжение после вынужденной посадки, утрата ориентировки на дорогах, да и сам факт заброски в советский тыл. Как бы то ни было, относительно сухая одежда остается одним из ряда упомянутых в литературе факторов, не заслуживающих особого доверия.
Для правильного понимания причин задержания агентурной пары нам не обойтись без тщательного разбора истории с самолетом, сосредоточившись на трех основных вопросах:
1. Время пролета самолета над указанным районом и его посадки.
2. Маршрут и место посадки самолета.
3. Причина посадки самолета.
4. Характер повреждений, полученных самолетом в воздухе и на земле.
Версий развития событий существует несколько.
Четырехмоторная версия «Арадо» Ar-232
Четырехмоторная версия «Арадо» Ar-232
Основанная на спецсообщении УНКВД Смоленской области и самая широко распространенная из них гласит, что перевозивший Таврина и Шилову «Арадо» залетел слишком далеко к Москве и был трижды обстрелян зенитной артиллерией, располагавшейся на станции Кубинка, в Можайске и в Уваровке – уже не в Калининской, а в Московской области, то есть пролетел дальше расчетной точки примерно на 130 километров. Такие случаи бывали, удивляться этому не стоит. Во время Второй мировой войны нормальное отклонение ночного транспортного самолета с использованием средств астронавигации не превышало 20 километров, но в описываемую ночь небо вдоль маршрута «Арадо» местами было закрыто мощными и плотными кучево-дождевыми облаками с вертикальным развитием до 14 тысяч метров. Штурман самолета с высоты 2500 метров периодически не мог наблюдать звездное небо и потому шел по счислению и едва видным наземным ориентирам с известным результатом. Словом, ничего сверхъестественного в таком отклонении не было. После получения повреждений от огня с земли «Арадо» сел там, где смог – около деревни Яковлево Кармановского района – и так, как смог. Смог неудачно, поскольку площадка оказалась изрезанной канавами, и самолет получил повреждения, исключившие возможность дальнейшего полета. В Смоленской области террористов ждать не могли, они оказались там по чистой случайности. Тем не менее в ряде источников утверждается, что там их ожидали и заблаговременно рассредоточили чекистские группы по сельским дорогам. Увы, все это – чистейшей воды фантазия. Если такие группы и ожидали террористов, то в районе планировавшейся посадки, да и то только в том случае, если авторы версии о схваченных парашютистах не сочинили ее специально для публикации. Единственное, что могло быть – это срочные заградительные мероприятия, начатые еще при нахождении самолета в воздухе. Следует, правда, отметить, что 11 июля 1944 года начальник ГУКР «СМЕРШ» комиссар ГБ 2 ранга Абакумов издал приказ № 00184/СШ, появление которого никак не связывалось с предстоящим появлением двух террористов, но который весьма своевременно обязывал органы военной контрразведки усилить работу по нескольким важным, в том числе и в данной ситуации, направлениям:
«2. Обязать весь оперативный состав органов военной контрразведки:
<…>
в) усилить агентурно-оперативную работу по выявлению и ликвидации агентуры разведки противника с заданиями по террору, обратив особое внимание на выявление и своевременный арест лиц с заданиями по центральному террору;
г) начальникам органов «Смерш», находящимся в Москве… усилить агентурно-оперативную и розыскную работу в Москве и прилегающих к ней районах с целью своевременного выявления и ареста агентов разведки противника, особенно с заданиями по террору;
<…>
5. Начальникам отделов «Смерш» Северного, Южного и Закавказского фронтов ПВО обеспечить соответствующей информацией Главное управление «Смерш» и соответствующие органы контрразведки о трассе пролета вражеских самолетов для организации розыска и задержания выброшенной на парашютах агентуры противника».
Четырехмоторная версия «Арадо» Ar-232
Приказ был почти пророческим, и, возможно, его тщательная отработка и помогла бы военным контрразведчикам задержать Таврина и Шилову, но еще до них это успели сделать милиционеры. Однако в части информирования о посадке самолета свою роль этот документ, несомненно, сыграл. Как будет показано далее, наземные посты наблюдения за воздушной обстановкой имели достаточные основания предполагать реальность доставки агентов и наличие лишь небольшого запаса времени для информирования об этом соответствующих органов.
«Арадо» после неудачной посадки около деревни Яковлево
Рассмотрим хронометраж ночи 5 сентября 1942 года и для начала сделаем это по источникам, приведенным в открытых и массовых изданиях.
Интерьер грузового отсека самолета
Спецсообщение УНКВД указывает, что в 1 час 50 минут пост ВНОС засек вражеский самолет, летевший в сторону Можайска. Через 1 час 10 минут тот же или другой (из текста неясно) пост сообщил, что после обстрела зенитной артиллерией на станции Кубинка, в Можайске и Уваровке самолет с загоревшимся мотором стал приземляться в Кармановском районе Смоленской области. При крейсерской скорости Ar-232 в 288 км/час за указанный промежуток времени он мог покрыть 336 километров или даже большее расстояние, если бы форсировал двигатели при выходе из-под обстрела. Расстояние же от Гжатска до Кубинки и обратно по воздуху составляет примерно 260 километров (добавлен некоторый запас на маневры в воздухе). При этом средняя скорость самолета составила 223 км/час, что слишком мало для самолета этого типа, да еще и стремящегося поскорее выйти из зоны зенитного огня. Теоретически для преодоления такого расстояния «Арадо» могло потребоваться не 70, а 54 минуты, если бы он не увеличивал скорость выше крейсерской. Однако азбукой действий летчиков в подобных ситуациях (обстрел с земли, опасность появления ночных истребителей) является увеличение скорости пусть не до максимальной (350 км/час), но хотя бы до 320–330 км/час. В этом случае из баланса времени выпадают не 16 минут, а не менее 25, что чересчур много для нормальной погрешности в расчетах. Таким образом, неясно, где находился и что делал самолет на протяжении почти 36 % летного времени в Московской и северо-восточной части Смоленской области.
Снимок «Арадо» из судебно-следственного дела № 5071.
Отсюда агенты выкатили мотоцикл
Помимо указанных документов УНКВД, на различных сайтах в сети Интернет был опубликован ряд документов Особой Московской армии (ОМА) ПВО. Они содержат описание и фотоснимки Ar-232 после вынужденной посадки в Кармановском районе, причем информация о загоревшемся двигателе самолета в них отсутствует. Отмечаются только непонятно как установленный с земли ночью в дождь факт отказа одного из двигателей и отвалившаяся при посадке мотогондола, что далеко не то же, что пожар в воздухе от попадания снаряда. Кроме того, сообщается о фиксации самолета постом ВНОС под командой старшего сержанта (в других источниках он ошибочно именуется старшим лейтенантом) Н. П. Мартынова и об однократном освещении «Арадо» прожекторами и обстреле самолета зенитчиками. Во многом эти документы противоречат рассматриваемому спецсообщению, но количество открытых для широкого доступа документов ОМА очень мало, они фрагментарны, и это сильно снижает их ценность.
Командный состав Московской Особой армии ПВО осматривает «Арадо». Третий справа – командующий Северным фронтом ПВО генерал-полковник М. С. Громадин. На переднем плане – отвалившийся при посадке и сгоревший двигатель
Кто же прав? Задаваясь этим вопросом, не следует забывать, что основой для спецсообщения могла послужить только информация, полученная органами внутренних дел от ПВО, поскольку собственных источников контроля за воздушной обстановкой у НКВД не было. Хотя с 7 октября 1940 года система местной противовоздушной обороны (МПВО) – предшественница гражданской обороны страны – и находилась в подчинении Наркомата внутренних дел, но средств контроля за воздушной обстановкой она не имела и отслеживать пролеты авиации над подведомственной территорией не могла. Иными словами, источником информации для органов внутренних дел в этом отношении являлись только посты ВНОС. Все они в рассматриваемый период были телефонизированы на основании Инструкции по взаимодействию и взаимоотношениям между органами ПВО НКО (территории страны) и органами местной ПВО НКВД Союза ССР, утвержденной совместным приказом НКО и НКВД СССР от 13 октября 1942 года № 0817/0404. Этот же документ устанавливал порядок оповещения о воздушном противнике по литеру «ВОЗДУХ» ближайшего узла связи Наркомсвязи, далее действовавшего по имевшейся у него схеме оповещения. В числе первых извещались райотделы НКГБ и НКВД, военкоматы, штабы гарнизонов и командование отдельных воинских частей, задачей которых в данном случае являлось выделение соответствующего наряда сил для поиска сбитых летчиков или парашютистов. Иными словами, чекисты могли взять соответствующие данные либо у ПВО, либо додумать их самостоятельно, третьего варианта нет.
В нашем распоряжении имеются воспоминания человека, 5 сентября 1944 года непосредственно наблюдавшего за воздушной обстановкой в данном районе – бывшего командира Волоколамской роты ВНОС Г. Сидоренко. Следует отметить, что в зоне ответственности ОМА ПВО посты 1-й дивизии ВНОС располагались на расстоянии не более 10–12 километров друг от друга, имелись и радиопосты с радиолокаторами РУС-2 «Редут» и РУС-2с «Пегматит». «Арадо» с Тавриным и Шиловой засекался на маршруте постами Волоколамской и Можайской рот ВНОС, его радиолокационная проводка велась в Волоколамске. Сидоренко сообщает картину прохождения немецкого самолета с агентами на борту, существенно отличающуюся от изложенной в других открытых источниках:
«… Вражеский самолет типа «Арадо-332» после вылета с рижского аэродрома пересек линию фронта, но в районе Смоленска попал под сильный огонь зениток. Несколько осколков пробило фюзеляж, но фашист оказался опытным, искусно маневрируя и уклоняясь от обстрела, он сумел оторваться от яркого пучка света прожектора и скрыться в ночном воздушном океане. Прорвавшись через заградительный огонь под Вязьмой, самолет, изменив курс на северо-восток, устремился к Москве. Но, встретив плотный огонь зенитной артиллерии ОМА ПВО под Можайском, противник развернулся и со снижением высоты направился в сторону Волоколамска. Расстояние до цели сокращалось. Было предложено, что самолет противника намеревается нанести удар по аэродрому у деревни Алферово (в действительности Алферьево. – И. Л.) Волоколамского района, на котором базировалась бомбардировочная авиация. Аэродром постоянно информировался о передвижении самолета. Вначале Волоколамский РП вел противника по данным оповещения. Первым из нашей роты обнаружил фашистский самолет НП ВНОС Осташево, затем почти все одновременно западные посты услышали шум моторов неизвестного самолета и передали донесение на РП Волоколамск, которые немедленно были переданы в Москву. У станции Волоколамск фашист был обстрелян зенитками. Тогда он изменил курс и полетел вдоль железной дороги в сторону Шаховской. Там его тоже встретила сильным огнем зенитная артиллерия, заставив противника изменить направление полета.
Самолет как будто к чему-то присматривался, маневрировал курсом и высотой, выбирая маршрут вдоль железной и шоссейных дорог, то приближался, то удалялся от НП ВНОС.
Наши наблюдатели, прислушиваясь к шуму моторов, убеждались, что это чужой, неизвестного типа самолет. Они хорошо научились распознавать самолеты по звуку. И, действительно, через некоторое время из-за верхушек деревьев вынырнула громадная птица, стремительно пронеслась над постом, заполнив гулом моторов всю округу. На утреннем небе довольно четко различался силуэт огромного четырехмоторного, похожего на летающий вагон, самолета.
Перемахнув еще через один пост у деревни Холмец, самолет включил три мощные фары и, прощупывая темноту длинным ярким конусом света, нашел площадку для посадки.
Машина, коснувшись земли, покатилась по кочковатой поляне. Пробежав больше предполагаемого расстояния и задев крылом большую ель, самолет, вздрогнув мощным телом и ударившись о ствол дерева, уткнулся тупым носом в траву. Крайний мотор, оторвавшись от крыла, улетел далеко вперед и загорелся, озаряя пожаром верхушки сосен.
Ошибка экипажа в расчете привела к аварии и не позволила самолету вновь взлететь. С ближайших постов ВНОС немедленно были посланы группы бойцов для захвата самолета. Группу с поста Холмец Волоколамской роты ВНОС возглавил начальник поста старший сержант Грознов, с соседнего поста Можайской роты ВНОС – старший сержант Николай Петрович Мартынов. Преодолев расстояние километров пятнадцать, бойцы увидели озаренные верхушки деревьев, а затем и поляну, на которой темной громадой высился самолет. Вокруг было тихо, лишь в стороне яростно гудело пламя от горящего мотора. На лужайке были разбросаны термосы, бутылки, бинокли, комбинезоны, оставленные при поспешном бегстве экипажа вражеского самолета. Для посадки был выбран луг у деревни Яковлево, Кармановского района, в 15 километрах юго-западнее НП Холмец».
Как видим, информация о маршруте самолета в значительной мере не совпадает с содержащейся в спецсообщении УНКВД. Следует обратить внимание на информацию о моторе, загоревшемся не из-за попадания с земли, а в результате падения и отрыва его от крыла при неудачной посадке. К сожалению, автор не приводит никаких данных о времени событий.
Зато у нас имеются и другие свидетельства, которые можно использовать для привязки посадки самолета к конкретному времени. Для начала вспомним, что на следствии Шилова дала показания о том, что аварийная посадка произошла в 1 час ночи. Конечно, не приученная фиксировать события по хронометру женщина могла и ошибиться, тем более, что по характеру она была совершенно не боевой разведчицей, а несчастным, запуганным существом, всеми силами стремившимся спрятаться за спину мужа. Однако ее слова подтверждаются и другими свидетельскими показаниями, присмотреться к которым стоит повнимательнее:
«Был обычный летний вечер. Жители деревни Яковлево собрались на посиделки. Шла война, мужчины были на фронте, и на гулянье собирались только молодые девушки, старики да подростки. В тот вечер посиделки шли своим чередом. Примерно в час ночи внимание людей привлек незнакомый гул самолета, пролетевшего низко над лесом и, судя по всему, идущего на посадку. Самолет скрылся за лесом, а через какой-то промежуток времени оттуда послышались взрывы и появилось пламя. Молодежь побежала на зарево.
Тем временем из леса выехал мотоцикл, в коляске которого сидела женщина, а за рулем – человек в форме советского офицера. Он спросил дорогу на Карманово. Показать дорогу вызвалась молодая учительница Анастасия Малинина. Она проводила мотоциклистов до деревни Сидорово.
Ребята, которые побежали на зарево, обнаружили в лесу разбитый немецкий самолет и, вернувшись в Яковлево, позвонили через Ветрово, Мало-Носовые и деревню Никульники в точки воздушного наблюдения».
Приведенный отрывок из воспоминаний является еще одним независимым свидетельством времени посадки самолета. При всей спорности данного источника откинуть его невозможно, вариант с посадкой в 1 час ночи выглядит все же более правдоподобным. Правда, к достоверности воспоминаний можно предъявить множество претензий. Если вечер в начале сентября еще с очень большой натяжкой можно признать летним, а время после полуночи именовать вечером и пренебречь этими небольшими нестыковками, то в посиделки до часу ночи верится мало. Согласно архиву метеосводок и воспоминаниям современников, ночь была дождливой, не располагающей к длительным гуляньям. Кроме того, сентябрь является временем активных полевых работ, утром людям предстояло вставать с зарей, и это было еще одной предпосылкой для прекращения гулянья пораньше. По указанным причинам к данному свидетельству следует отнестись с некоторой осторожностью. Заметим, что очевидцы пишут о военной форме на мотоциклисте и ни словом не упоминают кожаное пальто. А ведь данный предмет гардероба в те годы и в тех местах был редкой экзотикой, не обратить внимание на него было немыслимо.
Мы располагаем еще одним, хотя и косвенным свидетельством относительно времени происходивших событий. Ранее мы уже оценили степень достоверности воспоминаний бывшего начальника РО НКГБ К. Ф. Федосеева, но все же имеет смысл вернуться к ним еще один раз. Бывший чекист сообщил, что телефонное предупреждение о необходимости организации перехвата террористов поступило к нему около 4 часов утра. Здесь следует сделать небольшой расчет. Допустим, что после аварийной посадки летчики и агенты быстро пришли в себя и согласованно начали раскреплять явно экипированный заранее мотоцикл, опускать аппарель и выгружать его, на что, по самым оптимистическим оценкам, у них ушло не менее 15 минут. Допустим, что сразу после этого Таврин и Шилова покинули место крушения «Арадо» и направились в деревню Яковлево. Добавим на это еще 15 минут. Итак, до появления агентов в деревне с момента посадки прошло минимум полчаса. Как раз в это время сельские ребята побежали в лес, увидели брошенный самолет и вернулись. Еще 15 минут в каждую сторону, итого плюс 60 минут. Добавим еще 10 минут на звонки на посты ВНОС. Именно к этому моменту к информации о посадке неизвестного самолета добавились сведения о том, что от него отъехал мотоцикл с мужчиной и женщиной в советской военной форме.
Допустим, что на это оповещение от ВНОС и далее по инстанциям ушло еще 20 минут. Следовательно, начальник РО в данном случае мог получить его к моменту времени «Ч + 90 минут», то есть спустя полтора часа после вынужденной посадки Ar-232. Следовательно, если утверждение Федосеева верно, то при получении им оповещения о высадившихся агентах в 4 часа утра посадка самолета произошла примерно в 2 часа 30 минут ночи. А поскольку ни один из источников не сообщает о таком времени данного события, это служит еще одним доказательством того, что отставной чекист в своих воспоминаниях, мягко говоря, неточен, принимать их на веру даже в отношении времени поступления оповещения не стоит.
Следует особо подчеркнуть, что описанная задержка на 90 минут относится только к факту фиксации отъехавшего от самолета мотоцикла, а не к факту фиксации маневров самолета и самой посадки, о которой наблюдавшие все это посты ВНОС сразу же проинформировали власти в соответствии с установленной процедурой.
В результате у нас пока что имеются два времени посадки (что, строго говоря, не принципиально) и два варианта маршрута Ar-232 (что куда важнее). Спецсообщение УНКВД умалчивает о трассе полета до Кубинки и утверждает, что самолет от нее стал возвращаться мимо Можайска и Уваровки, после чего сел в районе деревни Яковлево. Воспоминания командира роты ВНОС свидетельствуют о прохождении самолета мимо Смоленска и Вязьмы опять-таки к Можайску (в этой точке версии не противоречат друг другу), затем к Волоколамску, оттуда в направлении Шаховской и на юго-запад, к той же деревне Яковлево.
А теперь самое время рассмотреть более серьезные, настоящие документальные свидетельства обстоятельств пролета и посадки самолета с агентами в ночь с 4 на 5 сентября 1944 года. К счастью, таковые имеются в изобилии в ЦАМО, и отсутствие обращений к ним предыдущих исследователей вызывает обоснованное недоумение. Итак, перед нами архивные документы, содержащие материалы о боевой деятельности армии и действиях авиации противника, разведсводки и сводные документы штаба ОМА ПВО, а также журнал боевых действий 1-й дивизии ВНОС ОМА ПВО и подчиненных ей полков. И начнем мы с выяснения маршрута самолета.
Разведывательная сводка № 249 штаба ОМА по состоянию на 09.00 5 сентября 1944 года сообщает:
«С 00.10 до 01.53 один самолет противника на высоте от 3000 до 4000 мт. прошел по маршруту: 40 км юго-восточнее Селижарово, Старица, 40 км западнее Ново-Завидово, Волоколамск, Руза, Можайск, Уваровка, 15 км восточнее и 35 км сев. – восточнее Гжатск. В районах Руза, Можайск, Уваровка, 40 км сев. – восточнее Гжатск самолет находился в течение часа. После обстрела огнем ЗА /в районах Можайск, Уваровка/ самолет начал снижаться и в 1.53 упал в сев. – восточнее дер. Яковлево /35 км. сев. – восточнее Гжатск/».
«Арадо» из архивов ОМА ПВО
«Арадо» из архивов ОМА ПВО
«Арадо» из архивов ОМА ПВО
«Арадо» из архивов ОМА ПВО
Маршрут полета Ar-232 в соответствии со спецсообщением УНКВД Смоленской области
Схема пролета «Арадо» над наблюдательными постами 2-го и 7-го полков 1-й дивизии ВНОС
Сводку подписали начальник штаба ОМА генерал-майор Герасимов и начальник отдела разведки и ВНОС полковник Глазер. Они же в Кратком обзоре боевой деятельности ВВС противника в границах Особой Московской армии ПВО за сентябрь 1944 года указывали:
«В ночь на 5.9. с 0.10 до 1.53 один самолет противника предназначавшийся, по-видимому, для связи с выброшенной диверсионной группой, на высоте от 3000 до 4000 метров прошел по маршруту: Старица, 40 км. западнее Ново-Завидово, Волоколамское, Руза, Можайск, Уваровка, 15 км. восточнее и 35 км. северо-восточнее Гжатск. В районах Руза, Можайск, Уваровка самолет находился в течение одного часа. После обстрела огнем ЗА и ЗПл в районах Можайск-Колочь самолет начал снижаться и в 1.53 упал в районе 3 км. северо-восточнее д. Яковлево /35 км. северо-восточнее Гжатск».
Примечательно, что данный документ содержит серьезнейшую ошибку в определении типа самолета, он указан как десантно-грузовой Ме-34 или Ме-329.
Схема полетов немецкой авиации
Значительно более обстоятелен оперативно-разведывательный обзор № 25 штаба ОМА ПВО за период с 1 по 10 сентября 1944 года. В нем фиксируется следующий факт:
«1. В ночь на 1.9 с 23.42 до 01.05 один самолет противника… на высотах от 500 до 800 метров прошел по маршруту Дорогобуж, Семлево, где кружился в течение часа и через Издешково ушел на запад. 1.9 в 19.00 в районе дер. Станище /16 км. южнее Семлево/ органами НКВД задержана группа 16 человек в военной форме Красной Армии, старший из них в форме подполковника, с орденами. Группа была вооружена большим количеством различного оружия. По показаниям задержанных они вылетели с Верлинского аэродрома на самолете Ю-52; в ночь 3–4.9 должен прилететь еще один самолет с вооружением, продовольствием и людьми.
2. В ночь на 5.9. с 00.10 до 1.53 один самолет противника, повидимому, это тот самолет, который предназначался для связи с выброшенной диверсионной группой, на высоте от 3.000 до 4.000 метров прошел по маршруту: Старица, 40 км. западнее Ново-Завидово, Волоколамское, Руза, Можайск, Уваровка, 15 км. восточнее и 35 км. северо-восточнее Гжатска. В районах Руза, Можайск, Уваровка самолет находился в течение одного часа. После обстрела огнем ЗА и ЗПл в районах Можайск-Колочь самолет начал снижаться и в 1.53 упал в районе 3 км. северо-восточнее д. Яковлево /35 км. северо-восточнее Гжатск/.
<…>
В самолете обнаружено: две рации, из них одна с силовым агрегатом, четыре парашюта, спальный мешок, запас продовольствия, мешок листовок на русском языке.
Из состава экипажа органами НКВД задержаны ехавшие на мотоцикле с коляской два человека – мужчина в форме майора и женщина в форме мл. лейтенанта Красной Армии – по национальности русские. По показаниям задержанных на борту самолета находились еще шесть немцев, которые после приземления самолета скрылись».
Хельмут Фирус
Упоминающиеся в последней фразе немцы – экипаж самолета. О них следует сказать особо. Судьба летчиков, столь неудачно, но все же в целости доставивших террористов в советский тыл, на протяжении длительного периода времени оставалась однозначно не установленной. Архивы эскадры специального назначения КГ-200 числят экипаж «Арадо» Ar-232 В-05, бортовой номер L5+ER, серийный номер машины 110017, пропавшими без вести. В него входили штурман лейтенант Герхард Тидт, пилот обер-фельдфебель Хельмут Эмиль Фирус, кавалер Железного креста обеих степеней и золотого Германского креста, бортрадист фельдфебель Герхард Штедт, унтер-офицеры бортмеханик Вильгельм Браун и Герхард Шнайдер, воздушный стрелок обер-ефрейтор Ойген Хеттерих. Советские источники конкретизируют их судьбу. Все шестеро компактной группой отправились к линии фронта, но на маршруте их уже искали поисковые группы Гжатского и Кармановского РО НКВД, Вяземского ГО НКВД и 80 бойцов отдела контрразведки «СМЕРШ» Московского военного округа. 9 сентября около деревни Луковниково Зубцовского района Калининской области летчики попали в засаду. После шестичасовой перестрелки, в которой погиб Браун (застрелен оперативным работником НКГБ Ольховым), трое летчиков были взяты в плен, а Фирусу и Тидту удалось уйти. Они были захвачены немного позднее.
Честно говоря, в шестичасовый бой летчиков с группой захвата поверить трудно. Это не диверсанты из «Бранденбурга» и не опытные пехотинцы, да и на такое длительное противостояние у немцев просто не хватило бы боезапаса. Имеются свидетельства местных жителей о том, что погибший Браун был застрелен Ольховым случайно. Это выглядит намного реальнее и, возможно, и стало причиной появления саги о героическом шестичасовом бое сотрудников НКВД. Ведь за случайно застреленного пленного летчика можно было получить весьма серьезное взыскание, и требовалось как-то выкручиваться.
Попутно стоит отметить, что в Луковникове находился полевой аэродром, о котором в люфтваффе знали, поскольку совершали на него налеты. Потому нельзя исключить, что летчики стремились именно туда, либо чтобы попытаться захватить какой-то самолет и улететь на нем, либо чтобы неким образом быть забранными присланным за ними немецким самолетом (в распоряжении германской авиации имелись захваченные советские самолеты в рабочем состоянии, так что такая операция теоретически была возможна).
Любопытно, что в Главном управлении по делам военнопленных и интернированных НКВД СССР взятых в плен летчиков не зарегистрировали, несмотря на существовавший строгий учет. На запрос автора был получен лаконичный ответ из РГВА:
«Сообщаем Вам, что в Российском государственном военном архиве по учету бывших военнопленных и интернированных ГУПВИ НКВД-МВД СССР немецкие лётчики Тидт Герхард, Фирус Хельмут, Хоберехт Герхард, Шнайдер Герхард, Хеттерих Ойген не значатся».
Часть экипажа «Арадо» Ar-232 В-05, бортовой номер L5+ER
Летчиков не зарегистрировали надлежащим образом, и это могло означать только то, что их незавидная участь будет скрыта от родных. Так и получилось. Никто из перечисленных из плена не вернулся. На протяжении довольно долгого времени их допрашивали, а в августе 1945 года решением Особого совещания при НКВД СССР приговорили к высшей мере наказания. Формулировка решения ОСО неизвестна. Скорее всего, летчиков осудили за пособничество террористам. Безусловно, для применения ВМН в данной ситуации не было логических оснований, почему, собственно, их дело и не направили в военный трибунал. Зато формальные правовые основания для такого приговора все же имелись. Как вспоминал бывший летчик эскадры КГ-200 В. Шталь, летчики знали о задаче Таврина по совершению террористического акта в отношении Сталина, что, хотя и с натяжкой, но все же давало основание рассматривать их в качестве пособников покушения. Однако абсолютно неясны причины расстрела летчиков уже после войны, в августе 1945 года, почти год спустя после попадания в плен. Допрашивать их могли месяц, максимум два, не более. Вопрос, почему экипаж «Арадо» не был приговорен к ВМН намного раньше и зачем это понадобилось делать потом, является одной из многочисленных загадок этого дела.
Возвращаясь к материалам ОМА ПВО, нельзя не обратить внимание на то, что ее командование явно попыталось выгородить себя и своих подчиненных и представить дело таким образом, чтобы создать впечатление эффективной защиты неба в окрестностях столицы. Хотя нигде прямо не говорится о том, что зенитчики подбили немецкий самолет, но завуалированно это утверждение просматривается в постоянных повторениях того, что после обстрела самолет начал снижаться и упал. В действительности ни одной пробоины в транспортнике обнаружено не было. Да и быть, скорее всего, не могло. В делах имеются данные о расходе боеприпасов на обстрел немецкого самолета различными батареями ЗА с разбивкой по номенклатуре. В Оперативно-разведывательном обзоре штаба ОМА ПВО за период с 1 по 19 сентября 1944 года утверждается:
«В 0.54 5 8 3 ЗАБ МЗА 60 ЗАД и 12 ЗПлР 2 ЗПлД /Можайск/ и в 01.17 один взвод 2 ЗАБ МЗА 60 ЗАД /ж д ст. Колоч/ вели заградительный огонь по Ме-34. Огнем ЗА и ЗПл самолет противника был подбит и упал в р-не 3 км. северо-восточнее д. Яковлево, 85 км. северо-восточнее Гжатск.
Израсходовано: 40 мм снарядов – 105
12,7 мм к/к патронов – 308».
К сожалению, зенитчики приписали себе несуществующую заслугу. Как видим, в обзоре значатся только 12,7-мм патроны к пулеметам ДШК, досягаемость которых по высоте просто была меньше зафиксированной высоты полета, а также 40-мм снаряды к зенитным орудиям «Бофорс», теоретически способным достать эшелон от 3 до 4 тысяч метров, но на практике весьма малоэффективным на этих дальностях. Собственно, и наземный осмотр самолета впоследствии не зафиксировал в нем ни одной пробоины.
Точный маршрут Ар-232 с разбивкой почти по минутам из разведсводок и отчетов высоких штабов неясен, но он прекрасно описан в материалах более низкого уровня. В 1944 году войска ВНОС использовали как радиолокационное обнаружение силами радиопостов, так и визуальное, которое осуществляли обычные посты. В ночь с 4 на 5 сентября самолет с Тавриным и Шиловой видели различные радиолокационные посты, причем с разной степенью успешности. В «Замечаниях по работе станций радиообнаружения при пролете самолета противника в ночь с 4 на 5.9.44» оценку «хорошо» заслужили посты Можайск, Клин и Серпухов. Пост в Яропольце определил высоту цели лишь в самый последний момент, в Балабанове не работали, поскольку чинили поврежденную грозой антенну, а в Вязьме до 7 часов утра ремонтировали вышедший из строя отметчик.
Намного результативнее работало визуальное наблюдение. Самолет наблюдали почти на всех постах, а личный состав оказался первым, кто сумел прибыть к потерпевшему аварию «Арадо», установить факт и примерное направление отхода агентов и принять участие в задержании летчиков. Правда, не без проблем. Донесение командира 7-го полка ВНОС майора Соловьева и начальника штаба того же полка капитана Карагокина от 12 сентября 1944 года командиру 1-й дивизии ВНОС генерал-майору Васильеву дает нам более четкое понимание событий той ночи.
«5-го сентября 1944 г. в 00.27 за кв. 318664 по трансляции передали донесение: «Курсом 90 неопознанный самолет», затем эту цель вели как самолет противника. Первое донесение за этот квадрат было передано всем оповещаемым объектам г. Можайск.
В 00.40 в городе была объявлена воздушная тревога. В сектор наблюдения 2-й роты самолет вышел в 00.52 на 71. С 00.52 до 01.53 самолет ходил почти по всем постам 2-й роты, изменяя курс и высоту.
Над НП 82 самолет снизился до 500 метров, где был опознан как 4-х моторный, 2-х килевой самолет противника.
В 01.53 над НП-82 самолет пошел по курсу 45 на снижение. Предполагалась посадка.
Немедленно к месту посадки были посланы два бойца НП 82. Через полчаса посыльный доложил, что в 2-х км. от НП 82 на курсе 90 в 300 мт от д. Завражье приземлился 4-х моторный самолет неизвестного типа. Экипаж в самолете и около него не обнаружено. Второй боец оставался у самолета.
Посыльный на обратном пути у встречной женщины узнал, что от места посадки самолета по направлению к дер. Гажеево проехал мотоцикл. Водитель в форме советского летчика, звание – майор, с ним женщина.
Все сведения о посадке самолета немедленно передавались органам НКВД, Р/О милиции и отделениям контрразведки и «Смерш», войсковых частей можайского гарнизона.
Все НП 2-й роты правильно и своевременно передавали донесения. НП 82 – начальник ефрейтор Савельев Н. С., непосредственно участвовавший в поимке экипажа самолета, наводивший на след их и как первоисточник, откуда были получены все сведения о посадке самолета, несший бдительно службу разведки представлен к правительственной награде».
Представляют определенный интерес материалы осмотра самолета на земле. Немецкие авиаторы явно были довольно запасливыми людьми, поскольку, помимо штатного оборудования, в «Арадо» нашли мешок с антисоветскими листовками, не входившую в штатное оборудование самолета переносную радиостанцию с силовым агрегатом к ней, 2 автомата, массу продуктов и другое имущество. Мы не можем знать, та ли эта рация, которую не взяли с собой Таврин и Шилова, но определенная вероятность этого существует. В дальнейшем остатки самолета были изучены комиссией авиационных специалистов, и уже в 1944 году на основе результатов осмотра киноотделением 1-го управления ГК НИИ ВВС Красной Армии был оперативно снят учебный фильм «Самолет Арадо-332. Основные данные». Как видим, даже в таком официальном материале авиаторы продолжали неправильно обозначать трофей, истинное наименование данной модели было уточнено лишь годы спустя.
Здесь автору хочется сделать небольшое отступление. Во всей этой злополучной истории уже даже как-то неудобно опровергать многочисленные свидетельства очевидцев, исписавших килограммы бумаги ради демонстрации собственной сопричастности к великому событию, или же ради подтверждения неизвестно кем продиктованных показаний, или же из-за странных отказов памяти. Неудобно, однако приходится, ибо бесстрастные документы свидетельствуют о противоположном. Помимо фальшивого победителя Скорцени Федосеева, в тени которого растворился действительно захвативший Таврина Ветров, теперь приходится опровергать двух бывших вносовцев и множество безымянных авторов легенд этого дела. Рушатся мифы не только разведчиков и контрразведчиков, но и зенитчиков. В самом деле, по кому вели огонь в Кубинке? Да ни по кому. В рассматриваемый период там вообще не стреляли по самолетам, поскольку ведомости умалчивают о расходе боеприпасов. Зато обнаружился якобы мощный огонь в Можайске, который при документальном изучении оказался жалкой кучкой малокалиберных снарядов и пулеметных пуль. И со стороны Вязьмы самолет не прилетал, и не кружил он долго, примеряясь к трассе. И не возвращался к Волоколамску. И не имел ни одной пробоины. И отнюдь не один пост ВНОС его засек. И вовсе не тот, о котором живописали Мартынов с Сидоренко. Да и их на месте посадки, по крайней мере, вначале, не было. И командование дивизии вовсе не их собиралось заслуженно наградить, а простого ефрейтора с НП около Яковлево. Возникает естественный вопрос о степени необходимости нагромождать такое количество лжи и дезинформации – вопрос, не имеющий однозначного ответа.
Теперь стоит подробнее остановиться на обстоятельствах ареста. Спецсообщение о задержании агентов немецкой разведки Таврина и Шиловой гласит:
«В 1 час. 50 мин. ночи 5 сентября Начальнику Гжатского РО НКВД – капитану госбезопасности тов. ИВАНОВУ по телефону с поста службы ВНОС было сообщено, что в направлении гор. Можайска на высоте 2500 метров появился вражеский самолет.
В 3 часа утра с поста по наблюдению за воздухом вторично по телефону было сообщено, что самолет противника после обстрела на ст. Кубинка, Можайск – Уваровка Московской обл. возвращался обратно и стал приземляться с загоревшимся мотором в р-не дер. Яковлево – Завражье, Кармановского р-на, Смоленской обл.
Об этом Нач. Гжатского РО НКВД информировал Кармановское РО НКВД и к указанному месту падения самолета направил опергруппу.
В 4 часа утра командир Запрудковской (в действительности запрудниковской. – И.Л.) группы охраны порядка тов. АЛМАЗОВ по телефону сообщил, что вражеский самолет приземлился между дер. Завражье и Яковлево. От самолета на мотоцикле немецкой марки выехали мужчина и женщина в форме военнослужащих, которые остановились в дер. Яковлево, спрашивали дорогу на гор. Ржев и интересовались расположением ближайших районных центров. Учительница АЛМАЗОВА, проживающая в дер. Алмазово, указала им дорогу в районный центр Карманово и они уехали по направлению дер. Самуйлово.
На задержание 2-х военнослужащих, выехавших от самолета, Начальник Гжатского РО НКВД кроме высланной опергруппы информировал группы охраны порядка при с/советах и сообщил Начальнику Кармановского РО НКВД.
Получив сообщение от Начальника Гжатского РО НКВД, начальник Кармановского РО – ст. лейтенант милиции т. ВЕТРОВ с группой работников в 5 человек выехали для задержания указанных лиц.
В 2-х километрах от пос. Карманово в направлении дер. Самуйлово нач. РО НКВД тов. ВЕТРОВ заметил мотоцикл, движущийся в пос. Карманово, и по приметам определил, что ехавшие на мотоцикле являются те лица, которые выехали от приземлившегося самолета, стал на велосипеде преследовать их и настиг в пос. Карманово.
Ехавшие на мотоцикле оказались: мужчина в кожаном летнем пальто, с погонами майора, имел четыре ордена и золотую звезду Героя Советского Союза.
Женщина в шинели с погонами младшего лейтенанта.
Остановив мотоцикл и отрекомендовав себя начальником РО НКВД, тов. ВЕТРОВ потребовал документ у ехавшего на мотоцикле майора, который предъявил удостоверение личности на имя ТАВРИНА Петра Ивановича – Зам. Нач. ОКР «Смерш» 39 армии 1-го Прибалтийского фронта.
На предложение тов. ВЕТРОВА следовать в РО НКВД, ТАВРИН категорически отказался, мотивируя тем, что ему, как прибывшему по срочному вызову с фронта, каждая минута дорога.
Лишь при помощи прибывших работников РО УНКВД ТАВРИНА удалось доставить в РО НКВД.
В Райотделении НКВД ТАВРИН предъявил удостоверение за № 1284 от 5/IХ-44 г. со штампом начальника п. п. 26224, что он командируется в гор. Москву, Главное Управление НКО «Смерш» и телеграмму Главного Управления КРО «Смерш» НКО СССР № 01024 и такого же содержания командировочное удостоверение.
После проверки документов через Начальника Гжатского РО НКВД тов. ИВАНОВА была запрошена Москва и установлено, что ТАВРИН в Главное Управление КРО «Смерш» НКО не вызывался и таковой на работе в КРО «Смерш» 39 армии не значится, он был обезоружен и сознался, что он переброшен на самолете немецкой разведкой для диверсий и террора».
И спецсообщение, и внимательный анализ всех остальных версий позволяют заключить, что причиной остановки агентов стала цепочка довольно банальных событий, никак не связанных со сложными разведывательными или контрразведывательными операциями:
1. Силы безопасности были подняты по тревоге после сообщения ВНОС о появлении в зоне их ответственности немецкого самолета. Это обстоятельство всегда заставляло предположить возможность доставки им агентов или грузов для уже действующих в советском тылу агентов и являлось достаточным основанием для введения в действие плана «Перехват».
2. Сообщение об отъезде от места посадки самолета двух человек на мотоцикле сориентировало заградительные группы на возможное появление агентов-мотоциклистов.
3. Последнее обстоятельство предопределило остановку мотоциклиста с пассажиркой для проверки при их появлении в Карманове.
4. Имевшиеся у них документы о командировке в Москву никак не объясняли странное пребывание в таком отдалении от обеих трасс, ведущих с фронта в столицу.
Вот так, просто и безыскусно провалился и был задержан Таврин, «суперагент» СД, направленный на советскую территорию для совершения «покушения века» (именно задержан, ибо процессуально арестовали Таврина и Шилову лишь постановлением от 17 сентября 1944 года, вопреки существовавшей практике немедленного санкционирования ареста в аналогичных случаях). Что можно почерпнуть из этого краткого, как и полагается служебному документу, текста? Многое. Прежде всего, ясно, что ни о каких оперативно-чекистских группах, предназначенных для поимки особо опасного террориста, в Смоленской области и слыхом не слыхивали. Если они и формировались, то отнюдь не там, и в поимке этих агентов нет никакой заслуги ни разведки, ни, кстати говоря, контрразведки. Как видим, после сообщения службы ВНОС оперативно среагировала именно милиция, точнее, РО НКВД. Естественно, контрразведка тоже могла записать на свой счет определенный вклад в поимку Таврина, но только в рамках общей постановки заградительных мероприятий.
Существует еще одно доказательство, напрочь исключающее версию о напряженном ожидании самолета с особо опасными агентами и о мобилизации всех сил на устранение этой опасности. Как уже отмечалось, полное расслабление продемонстрировала Первая воздушная истребительная армия (ВИА) Особой Московской армии ПВО. Ни один из ее истребителей не вылетел для перехвата немецкого самолета, появления которого явно не ожидали. За бездействие и нераспорядительность Ставка ВГК отстранила генерала А. В. Бормана от командования ВИА ОМА и заменила генералом А. И. Митенковым.
Имеется в документе и фактическая ошибка: мотоцикл был не немецкой марки, а самый обыкновенный советский М-72.
В спецсообщении указывается ряд обстоятельств дела, противоречащих изложенным Тавриным на последующих допросах. Эти расхождения становятся довольно наглядными при сопоставлении в табличной форме:
Что еще интересное можно почерпнуть из спецсообщения? Думается, в первую очередь странную способность начальника РО НКВД догнать на велосипеде мотоцикл, но не только. Мы помним, что у старшего лейтенанта Ветрова под началом имелось пять человек. Среди них нам известны пофамильно Н. М. Лебедев и Г. Л. Шендрик.
Г. Л. Шендрик
Совершенно очевидно, что никто из них не бежал вслед за мотоциклом, так что начальник милиции беседовал с Тавриным и Шиловой в одиночку. Известно, что в 1944 году в сельских райотделах милиции служили люди, либо непригодные к строевой службе, либо убывшие с фронта по ранению или контузии. Нисколько не желая обидеть память Ветрова, с высокой степенью достоверности можно предположить, что Таврин сумел бы как оружием, так и голыми руками убить его и даже не запыхаться при этом. Думается, для террориста не стали бы препятствием и остальные пятеро милиционеров. Даже если бы они встретили его все вместе, простое чувство самосохранения заставило бы агента совершить весьма вероятную попытку прорыва. Тем не менее он без сопротивления дал себя задержать, как несколькими минутами ранее позволил велосипедисту догнать свой мотоцикл. Не случаен странный на первый взгляд факт отсутствия награждений сотрудников НКГБ, НКВД И «СМЕРШа», причастных к поимке агентов со столь серьезным и опасным заданием. Награждать, собственно, было не за что. Заблудившийся немецкий самолет попал под зенитный обстрел без всякого участия спецслужб, разведывательная информация о подготовке покушения, как мы установили, являлась позднейшей выдумкой, агенты попались случайно и просто позволили себя арестовать, сразу после ареста Таврин дал показания лишь по собственной инициативе. Как видим, основания для награждения отсутствовали, поощрения заслуживал разве что проявивший изрядную смелость Ветров. Весьма странно, что его не только не наградили, но даже нигде не указали его имени и отчества, а в ряде публикаций вообще безосновательно приписали эту заслугу работникам НКГБ. Поиск автором более подробной информации о Ветрове показал, что человеком, реально задержавшим такого опасного террориста, как Таврин, в его родном ведомстве никто не интересуется ни на уровне центрального аппарата, ни на уровне местных органов. Теоретически МВД должно гордиться этим скромным героем, а вот практически выяснилось, что сие никому не нужно. Ситуация парадоксальная, но реальная. Остается надеяться, что хотя бы после опубликования данной книги Ветрову будет воздано должное.
Кстати, в вопросе о награждениях за захват террористов следует особо отметить несостоятельность умозрительных утверждений некоторых исследователей о том, что за данное задержание орденом Кутузова 1-й степени был отмечен начальник ГУКР «СМЕРШ» Абакумов. Он действительно получил этот высокий полководческий орден, однако далеко не за арест Таврина и Шиловой, и к тому же намного позднее данной истории, 21 апреля 1945 года. Сложно сказать, кто впервые запустил по страницам печатных изданий этот безосновательный слух, но таковой оказался живучим. Это утверждение абсолютно надумано, однако ввиду частоты упоминания его все же следует рассмотреть. Даже отбросив бесспорный аргумент о том, что руководителей никогда не награждали за особые конкретные успехи подчиненного аппарата без награждения хотя бы одного-двух низовых сотрудников, посмотрим на это с другой стороны. Какое отношение Абакумов и вся система «СМЕРШа» имели к захвату террористов? Абсолютно никакого. Логичнее было бы наградить наркома внутренних дел Берию, поскольку боевиков смог задержать именно милицейский патруль. Более того, в реальности упомянутый Указ Президиума Верховного Совета СССР от 21 апреля 1945 года извещал о награждении орденом Кутузова 1-й степени не только Абакумова, но и также абсолютно непричастных к аресту террористов заместителя наркома внутренних дел СССР, комиссара ГБ 2-го ранга И. А. Серова и наркома внутренних дел БССР, комиссара ГБ 3-го ранга Л. Ф. Цанава. Орден Кутузова 2-й степени получили 2 генерал-лейтенанта, 3 генерал-майора, 2 комиссара ГБ 3-го ранга и полковник. Разыгравшееся воображение автора «тавринской» версии происхождения полководческого ордена Абакумова не удержало даже наличие этой высокой награды у ряда других руководителей центрального аппарата и фронтовых органов военной контрразведки: заместителей начальника ГУКР генерал-лейтенанта Н. Н. Селивановского, генерал-лейтенанта И. Я. Бабича и генерал-лейтенанта П. Я. Мешика, а также начальника УКР «СМЕРШ» 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенанта А. А. Вадиса. Вклад военных контрразведчиков в обеспечение фронтовых операций был велик, и именно за это их награждали полководческими орденами.
Маршрут агентов от высадки до поимки
Попутно отметим странный факт умолчания в спецсообщении о предполагаемых объектах покушения. В соответствии с этим документом, задержанный «был переброшен на самолете немецкой разведкой для диверсий и террора», однако в нем нет ни слова о намерении осуществить эти действия в отношении Верховного Главнокомандующего и иных членов правительства. А ведь такой факт, якобы сообщенный задержанным агентом, не мог скрываться от руководства, не говоря уже о том, что арест террориста с подобным заданием являлся бы для спецслужб одной из вершин их достижений, потому умалчивать о подобном чекисты никогда не стали бы. Факт, позволяющий предположить, что объекты предполагаемых терактов были озвучены лишь на допросе в Москве.
Весьма интересно посмотреть, как реагировали оперативные ведомства на данное задержание на государственном уровне и что именно они сообщили о нем в инстанции. 30 сентября, то есть с очень большой задержкой, НКВД СССР, НКГБ СССР и ГУКР «СМЕРШ» НКО СССР направили в Государственный Комитет Обороны сообщение № 4126/М о задержании немецких агентов, заброшенных в советский тыл с целью совершения террористических актов против руководителей ВКП(б) и советского правительства. Данный документ отчасти рассматривался в главе «Обзор литературы», здесь же проанализируем его под несколько иным углом зрения. Прежде всего, в глаза бросается отсутствие стремления быстро проинформировать высшее руководство государства о сорванном теракте. Уже само по себе это выглядит достаточно странно. Казалось бы, спецслужбы должны с гордостью доложить о пресечении серьезной и опасной операции противника, но оба наркомата и военная контрразведка почему-то медлят с этим на протяжении более трех недель с момента события. Причем за этот период вводятся особые меры безопасности по Москве и Московской области, но и это не ускоряет составление сообщения. Создается впечатление, что наркомы и начальник ГУКР долго не могли решить, что именно следует сообщать Сталину о попытке покушения на него. Документ составлен очень аккуратно, если не сказать больше. Абсолютно обходится существенный факт наличия у Таврина и Шиловой фальшивых документов «СМЕРШа». Похоже, Абакумов вообще не желал иметь с данным делом (разумеется, до начала радиоигры) ничего общего. Наверняка у него имелись на это веские причины. Крайне любопытно, что, несмотря на утверждение о том, что в действительности задержанный является Шило, везде в тексте документа он, тем не менее, именуется Тавриным. Более того, специалисты могут обратить внимание на примечательное обстоятельство: в качестве Таврина, как утверждается в сообщении, он был опознан лицами, знавшими его по Свердловской области, а вот относительно Шило проверена лишь информация о факте рождения такового в Черниговской области. Таким образом, оперативные ведомства не утверждают окончательно, что задержанный является Шило. Весьма любопытный и примечательный момент. Похоже, что контрразведка во всех ее ветвях старалась скрыть от ГКО ряд обстоятельств, и это заставляет задуматься о том, что в деле не все так просто, как казалось на первый взгляд. Все вопросы прошлого Шило-Таврина старательно оказываются отодвинутыми на задний план.
Данное сообщение, вообще говоря, представляет собой примечательный образчик продуманности в преподнесении информации в инстанции, препарирования информации и ненавязчивого приписывания себе несуществующих заслуг. К примеру, подчеркивалась бдительность спецслужб, остановивших показавшегося подозрительным мотоциклиста. Причины такой проницательности не оглашаются, равно как и умалчивается, что к этому времени в районе шла операция из-за вынужденной посадки немецкого самолета. На первый план выпячиваются такие фигуры, как сам Скорцени, освобождавший, как подчеркнуто в сообщении, самого Муссолини, а также очень известный изменник Родины Жиленков. Предусмотрительно умалчивается о том, что задержанный пользовался документами военной контрразведки. Передергиваются факты: указывается, что террорист вез с собой гранатомет, хотя на самом деле он выбросил его на месте посадки. Но многоопытным в аппаратных играх офицерам госбезопасности и внутренних дел невыгодно фактически подтверждать то, что агент избавился от экзотического оружия, ибо это доказывает, что он не имел намерения выполнять задание по убийству. В общем, явно планировалось заложить основы громкого дела с последующей раздачей орденов за бдительность, предусмотрительность и пресечение. Действительность обернулась несколько иной, но так уж получилось. И отыгрались за это задержанные, а уж Шилова так страшно пострадала вообще практически ни за что.
Но вернемся к агенту, чье поведение в момент задержания не перестает удивлять. Он не только не предпринял ничего для уклонения от встречи с Ветровым, не только не попытался с боем прорваться сквозь патруль после остановки, он еще и покорно ждал результат звонка в Москву, хотя знал ответ заранее, а после задержания немедленно признался в тягчайших преступлениях, заведомо способных привести его в расстрельную комнату. И если на этапе первоначального задержания Таврин действительно мог полагаться на защитную силу своих документов, то абсолютно непонятно, что сдерживало его позднее. Рассчитывать ему было не на что, вероятность побега стремительно уменьшалась с каждой минутой, и все же агент непростительно медлил. Боялся за жену? Возможно. Но, думается, в данном случае сыграл свою роль и другой, не менее серьезный фактор.
Судя по всему, Таврин был не столь наивен, чтобы приложить хоть какие-нибудь усилия к выполнению задания немцев. Неглупый человек, он не мог не видеть все уязвимые места плана и отнюдь не стремился сложить свою голову во славу рейха. Вдумаемся: СД не имела абсолютно никаких возможностей держать агента под контролем. Подбрасывания «СМЕРШем» компромата он не опасался, ибо и без того был скомпрометирован предельно возможным образом. Данные о находившейся в оккупации матери не подтвердились, следовательно, никого из его родных в пределах досягаемости немцев не было, да и вообще ситуация для Таврина складывалась весьма и весьма удачная. Самолет, на котором он летел с Шиловой, потерпел аварию довольно далеко от намеченного района посадки, агенты экстренно покинули его и буквально растворились в ночи. Шансы для кого-нибудь из членов экипажа добраться до своих были минимальны, следовательно, в СД его могли счесть погибшим при падении «Арадо». Даже в том почти невероятном случае, если бы кто-нибудь из летчиков сумел вернуться через фронт, он мог бы сообщить лишь то, что агенты сели на мотоцикл и в страшной спешке уехали от места аварийной посадки. У Таврина и Шиловой были все необходимые документы и снаряжение для новой жизни без оглядки на немцев, да еще и с немалыми деньгами, позволявшими безбедно прожить как минимум год. Многие агенты только и мечтают о подобной ситуации. Похоже, рассматриваемый случай не был исключением. Попробуем проанализировать поведение Таврина в первые часы на советской земле и определить подлинные мотивы его поступков.
Насколько он собирался выполнять взятые на себя обязательства? У нас есть только четыре возможных предположения. Вариант первый: он оставался честным советским агентом, а все его действия якобы в пользу немцев были простой маскировкой. Вариант второй: он действительно перешел на сторону немцев и добросовестно планировал выполнить поставленное ими задание. Вариант третий: он действительно перешел на сторону немцев, но выполнять их задание не собирался, а планировал исчезнуть из поля зрения. Вариант четвертый: он действительно перешел на сторону немцев, но собирался сдаться органам госбезопасности при первом удобном случае. Первый вариант явно отпадает, поскольку после высадки агент не направился сразу же в местный отдел НКГБ, а постарался скрыться. Одно это полностью исключает данную версию. Второй вариант имеет под собой не больше оснований. Уже то, что, по словам Шиловой, ее муж выбросил радиопередатчик и батареи по причине их тяжести и плохой дороги, убедительно доказывает отсутствие у него желания поддерживать связь с радиоцентром «Цеппелина». Ведь еще менее удобные и тоже тяжелые охотничьи ружья он в мотоцикле оставил! Это же служит и добавочным доказательством несостоятельности первого варианта, поскольку любая контрразведка всегда стремится захватить рацию вместе с радистом. Конечно, теоретически рация могла быть и запасной, а пару мог ждать в Москве связник, но никакой информации об этом у нас нет. Кстати, совершенно непонятно, почему Таврин даже не попытался замаскировать выброшенный передатчик. Его обнаружение гарантированно поднимало в ружье все заградительные силы и многократно активизировало розыск, так что мотив подобного пренебрежения требованиями конспирации остается неясным. Думается, в «деле Таврина» мы имеем некую комбинацию третьего и четвертого вариантов, то есть он планировал скрыться, но при первой же встрече с представителями власти решил сдаться. На что он рассчитывал? Очевидно, авантюристичный по натуре агент собирался провести очередной раунд в своей похожей на азартную игру жизни.
