Глава 30
Давид Джордан, упираясь носками в задники, снял ботинки, одновременно разговаривая по телефону с редактором новостной передачи.
Редактор сообщил, что собирает материал и хочет подготовить выпуск новостей подлиннее, который пойдет в десять вечера.
Диджей прошел дальше, в столовую. Через высокие окна в комнату лилось невероятное свечение от бушующего моря.
– Ты в курсе, что Рекс Мюллер и министр иностранных дел дружили? – спросил Диджей.
– Правда?
– И я думаю… или даже знаю, что Рекс посодействует, если вам понадобится неофициальная точка зрения. – Диджей скользнул взглядом по скалам, по причалу.
– Это было бы просто великолепно.
– Тогда я скажу ему, пусть позвонит вам.
– Как можно скорее, – попросил редактор.
Пенистые волны накатывались на причал, катер натягивал канаты, волны ударялись о кранцы.
Закончив разговор, Диджей отправил Рексу сообщение о том, что редактор новостной программы клюнул, но пусть Рекс выждет минут сорок и только потом звонит – чтобы не выглядеть слишком окрыленным удачей.
Диджей уже написал несколько текстов, которые Рекс мог бы выдать журналистам. Он был вполне уверен, что, помноженные на телеинтервью, они смогут пре– дотвратить скандал. Если публика узнает, что Рекс помочился в бассейн министра иностранных дел, то истолкует это как последнюю шутку между старыми приятелями. Рекс скажет – он был уверен, что министр рассмеется, посмотрев перед утренним купанием записи с камер.
Диджей остановился у окна. В голове гудели мысли. Он позаботился о Рексе, и теперь пора заняться собственными делами. В последнее время в его жизни происходило много такого, о чем он никому не рассказывал.
Рекс, конечно, выслушал бы его, но работа Диджея – помогать Рексу, а не грузить его собственными трудностями.
Диджей вернулся на кухню и поставил на мраморный разделочный стол черную кожаную папку-портфель. Надо хотя бы просмотреть внимательно ее содержимое, чтобы принять решение.
Пенные волны залива светились насквозь, словно текучее стекло.
Давид Джордан попытался расстегнуть кнопку папки одной правой рукой, но не смог. Кнопка оказалась слишком крепкой. Пальцы были бессильны. Навалилась тяжкая усталость, шея едва удерживала голову.
Слабыми руками Диджей поискал в карманах, нашел пузырек модиодала, высыпал таблетки на стол, уронил пустой пузырек, услышал, как он падает на пол, положил таблетку на язык, проглотил.
Он не мог закрыть рот, но почувствовал, как таблетка соскальзывает вниз по горлу. Диджей осторожно лег на бок, закрыл глаза и тут же увидел свет сквозь веки.
Когда он через полчаса проснулся на полу, резкие солнечные лучи заставили его сердце сильно забиться от страха.
Давид Джордан семь лет страдал нарколепсией с катаплексией. Серьезное, но не смертельное заболевание. Когда он волновался или пугался, он мог внезапно утратить контроль над некоторыми группами мышц и внезапно уснуть.
Нарколепсия возникает из-за недостатка гормонов, регулирующих в мозгу механизмы сна и бодрствования.
Его врач утверждал, что наследственную болезнь запустила, вероятно, стрептококковая инфекция, хотя сам Диджей обычно объяснял свою болезнь тем, что во время армейской службы участвовал в секретных экспериментах.
Диджей сел, ощущая сухость во рту. Опираясь о пол, поднялся; голова гудела. Он бросил взгляд на море. Один из кранцев выбросило на мокрый причал, волны разбивались, разлеталась белая пена.
Он постарался собраться и снова посмотрел на кожаную папку.
Дрожащими руками подергал кнопку. Наконец содержимое папки было у него в руках.
Диджей стал просматривать материалы. Карл-Эрик Риттер. Сердце заколотилось, в ушах зашумело, когда Диджей взглянул на фотографию.
Он постарался найти в душе точку опоры, сконцентрировался и стал читать.
Вскоре ему пришлось отложить бумаги, подойти к большому шкафу и налить стакан “МакАллана”.
Выпил, налил еще.
Подумал о маме и крепко зажмурился, чтобы прогнать слезы.
Он плохой сын. Слишком много работает, слишком редко навещает ее.
Она больна, ему это известно, но все равно ему так трудно свыкнуться с периодами ухудшения ее состояния.
Ему стыдно, что после посещений он всегда плохо себя чувствует.
Чаще всего мать не говорила ни слова, даже не смотрела на него, только неподвижно лежала в постели, глядя в окно.
Все детство и юность Давида его мать лечилась от униполярной депрессии, бредовых состояний и самоповреждающего поведения. Год назад он перевез ее в дорогую клинику, специализирующуюся на психических травмах и посттравматических стрессовых расстройствах.
Здесь ее депрессию рассматривали как самостоятельное заболевание, в дополнение к ПТСР. Матери полностью поменяли медикаменты и терапию.
Во время его последнего посещения мать уже не лежала в кровати; дрожащими руками она взяла у него цветы и поставила в вазу. Из-за болезни и лекарств мать казалась старухой.
Они сидели за столиком в ее палате и пили чай из фарфоровых чашек с двойными блюдцами, ели какое-то тонкое печенье.
Мать несколько раз повторила, что должна была приготовить для него настоящий обед, а Диджей каждый раз отвечал, что уже пообедал.
Пленка дождевых брызг покрывала маленькое окно.
Взгляд матери был робким и смущенным, руки беспокойно перебирали пуговицы на кофте, когда Диджей спросил, как она себя чувствует, помогают ли новые лекарства.
– Я знаю, что была плохой матерью.
– Ты была отличной матерью.
Диджей понимал, что это – эффект новых лекарств, но мать в первый раз обратилась к нему напрямую.
Она посмотрела на него и как-то отрепетированно объяснила, что в ее попытках самоубийства, когда он был маленьким, виновата травма.
– Ты уже говорила с терапевтом об аварии? – спросил тогда Диджей.
– Об аварии? – с улыбкой переспросила мать.
– Мама, ты знаешь, что была больна, иногда не могла заботиться обо мне, и я жил у бабушки.
Мать медленно поставила чашку на блюдце и рассказала об ужасном изнасиловании.
Вполголоса она изложила все, как было.
Некоторые фрагменты воспоминаний были леденяще точными, а иные – почти бредовыми.
Но для Давида Джордана картинка вдруг сложилась окончательно.
Мать никогда не показывалась перед ним голой, когда он был маленьким, но ведь он видел ее ноги и поврежденную грудь.
– Я не заявила в полицию, – прошептала она.
– Но…
Он снова вспомнил, как мать поднесла сухую руку ко рту, заплакала и выговорила имя – Карл-Эрик Риттер.
Щеки у него горели, он попытался что-то сказать, но у него в тот день случился самый тяжелый в жизни припадок нарколепсии.
Диджей проснулся на полу от того, что мать гладила его по щеке. Он едва мог поверить, что такое возможно.
Всю взрослую жизнь он досадовал на то, что мать не боролась со своими страхами.
Как ни страшна была автоавария, но мать справилась, выжила.
А теперь Диджей видел, что она сломлена, что ее немолодое тело все еще переживает страх, все еще инстинктивно старается спрятаться, готовое к насилию и боли.
Иногда она чувствовала себя хорошо и жила обычной семейной жизнью, но иногда проваливалась в черную дыру и тогда становилась не в состоянии заботиться о нем.
Диджею было до боли жалко маму.
Понимая, что это бессмысленно, он все-таки выследил Карла-Эрика Риттера, чтобы посмотреть ему в глаза. Может, этого будет достаточно. Может, Диджею даже не придется спрашивать, думал ли Риттер о содеянном, понимает ли, сколько страданий принес.
Пока Карл-Эрик Риттер спокойно жил дальше, мать Диджея из-за пережитого насилия превратилась в испуганного человека с постоянными депрессиями и мыслями о самоубийстве.
Может быть, Риттер станет все отрицать. С тех пор слишком много воды утекло, дело закрыли за давностью лет. Но он, по крайней мере, услышит, что Диджей знает о случившемся.
Так как с чисто правовой точки зрения Риттер не почувствует угрозы, он, может быть, окажется готовым к разговору, дистанцируется от себя прежнего.
В Диджее укрепилась мысль об этой встрече.
Он перевернул фотографию и снова стал рассматривать лицо Риттера.
Давид Джордан понимал, что встреча едва ли принесет облегчение, но чувствовал: необходимо положить конец этим мыслям.
