Образование и начальный период деятельности ВЧК (декабрь 1917 – начало марта 1918)

Первоначально функции органа борьбы с контрреволюцией и другими антигосударственными явлениями выполнял Петроградский Военный Революционный Комитет (ПВРК), образованный еще до Октябрьской революции 12 октября 1917 г. во главе с левым эсером П. Е. Лазимиром и большевиком Н. И. Подвойским. Активно работал в этом органе и Ф. Э. Дзержинский. На первых порах ПВРК успешно справлялся с ролью высшего чрезвычайного органа новой власти. Дальнейшее развитие политической ситуации в России выявило целый ряд организационных и правовых недостатков структуры ПВРК.

Во-первых, по своему положению он являлся местным, а не общероссийским органом, а объединение всех ВРК в единую сеть, подобно Советам, представлялось малореальным и, безусловно, длительным процессом; переподчинение ПВРК ВЦИК не меняло положение дел. Задачи же охраны революции требовали на данном этапе всероссийского чрезвычайного органа.

Его создание, подобно образованному 1 декабря 1918 г. ВСНХ, было возможно только на принципе подчинения непосредственно Совнаркому. В этом плане разница между ПВРК и ВЧК была примерно той же, что и между двумя проектами учреждения ВСНХ при Совнаркоме (проект большевиков) и при ВЦИК (проект левых эсеров). Принцип подчинения непосредственно СНК обеспечивал контроль коммунистического правительства над создаваемым органом, его большевистскую революционность.

Новый орган должен был вести беспощадную борьбу с различными небольшевистскими партиями, чему противились соратники большевиков по работе в ПВРК – левые эсеры, эсеры-максималисты. На это обстоятельство указывал известный чекист, историограф истории ВЧК М. Я. Лацис в своей работе «Организационный отчет ВЧК за четыре года ее деятельности (1917–1921)»: «В числе контрреволюционных элементов первое место занимали лжесоциалистические партии. Военно-Революционному комитету приходилось в первую очередь сталкиваться с ними. А у них имелись свои «плакальщики» в составе ВРК в лице левых эсеров. Последние сильно тормозили борьбу с контрреволюцией, выдвигая свою «общечеловеческую» мораль, гуманность и воздержание от ограничения права свободы слова и печати для контрреволюционеров. Для руководителей Советской власти становилось ясным, что совместно с ними будет немыслимо вести борьбу с контрреволюцией. Поэтому выдвигается мысль о создании нового органа борьбы, куда бы не входили левые эсеры», – писал позднее в упомянутой работе Лацис.

Во-вторых, ВРК в губерниях были подчинены местным Советам, что усиливало позиции самоуправления, а борьба с контрреволюцией требовала централизации карательно-репрессивных органов. Партийный состав советов на местах также носил многопартийный характер.

В-третьих, в декабре 1917 г. существовало дублирование комитетов ВРК при ВЦИК и целого ряда других правоохранительных органов власти: Чрезвычайной комиссии по охране Петрограда, Комитета по борьбе с погромами, Следственной комиссии при ревтрибунале, Всероссийской междуведомственной комиссии по охране дорог, центральной реквизиционно-разгрузочной комиссии, всевозможных бюро, комитетов и комиссий. Имело место размывание полномочий, компетенции ВРК, к декабрю 1917 г. ставшим громоздким, неповоротливым наследием прежних представлений о диктатуре пролетариата.

Таким образом, можно согласиться с Ф. Э. Дзержинским, что ВЧК возникла «в тот момент, когда не оказалось органа, который взял бы на себя борьбу с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией».

Помимо этих целей и задач возможны и иные причины образования ВЧК, не столько связанные с задачей текущего дня, сколько с дальнейшей политической перспективой. М. Я. Лацис писал по этому поводу в другой своей работе: «Чтобы не остаться побитому, надо было бить врага, и бить на фронте и в тылу. Так стоял вопрос – прямо и определенно… Нужда в этом органе тем острее чувствовалась, что у Советской власти не было аппарата духовного перевоспитания. Отсюда острая необходимость в аппарате принуждения и чистки. Это уже не плод теоретических умствований, а продиктованная жизнью необходимость. Надо было бить тех, кто нас бьет. Более того: надо было предупредить возможное выступление контрреволюционеров, чтобы сохранить жизнь наших товарищей и аппарат советской власти». Таким образом, с самого начала ВЧК создавалась как орган активной превентивной политики, в отличие от ПВРК, не предусматривающего подобного подхода.

21 ноября 1917 г. по инициативе Ф. Э. Дзержинского постановлением ПВРК в его структуре создается Комиссия по борьбе с контрреволюцией в составе пяти человек. Членами комиссии были избраны Н. А. Скрыпник, И. П. Флеровский, Г. И. Благонравов, А. В. Галкин и В. А. Трифонов. Данное решение свидетельствовало о начале процесса реорганизации органов борьбы с контрреволюцией. При ПВРК также существовала Следственная комиссия, решавшая как судебно-следственные, так и административные дела.

22 ноября 1917 г. СНК издал декрет об образовании революционных трибуналов для борьбы с контрреволюционными силами. Часть дел, которыми ранее занимался ПВРК, теперь должны были рассматриваться ревтрибуналами. Еще через три дня, 25 ноября 1917 г., СНК принял решение о разгрузке ВРК от излишней работы и передаче соответствующим ведомствам дел, касающихся их. Борьбу с пьяными погромами взял на себя созданный в начале декабря 1917 г. Комитет по борьбе с погромами Петроградского Совета под председательством В. Д. Бонч-Бруевича. 5(18) декабря 1917 г. ПВРК был окончательно упразднен, уступив место принципиально новой организации, вскоре созданной после его роспуска.

Поворотом к столь решительным действиям послужило обострение в начале декабря 1917 г. ситуации с продолжающейся забастовкой служащих государственных учреждений, саботаж которых вел к дезорганизации всех отраслей управления государства. Саботаж петроградских чиновников грозил крахом всем начинаниям Советской власти в случае перерастания во всероссийскую забастовку. Уже 26 ноября 1917 г. ВРК ВЦИК издал приказ, объявляющий саботажников врагами народа и предусматривающий публикацию их списков в советских изданиях. Однако эти и другие предпринятые меры ВРК не предотвратили решения «Союза союзов служащих государственных учреждений» о начале Всероссийской политической забастовки. 5 декабря 1917 г. большевиками была перехвачена телеграмма «Малого совета министров» (тайного центра саботажников) с призывом к саботажу во всероссийском масштабе. Ситуация в Петрограде могла выйти из-под контроля большевиков. 6 декабря состоялась встреча В. Д. Бонч-Бруевича и В. И. Ленина, на которой проинформировал последнего об ухудшающейся обстановке в городе, о подготовке общероссийской забастовки госслужащих, участии контрреволюции в организации пьяных погромов. Позднее он вспоминал: «Владимир Ильич нахмурился, поднялся, нервно прошелся по кабинету и воскликнул:

– Неужели у нас не найдется своего Фукье-Тенвиля, который обуздал бы контрреволюцию?».

Учитывая многочисленные одновременные антибольшевистские акции, что означало для Советской власти новое обострение ситуации, СНК вечером этого же дня, т. е. 6 декабря, поручил Ф. Э. Дзержинскому «…составить особую комиссию для выяснения возможности борьбы с такой забастовкой путем самых энергичных революционных мер, для выяснения способов подавления злостного саботажа. К завтрашнему заседанию представить списки членов этой комиссии и мер борьбы с саботажем». Постановление Совнаркома Дзержинскому должен был незамедлительно передать нарком внутренних дел Г. И. Петровский, присутствовавший на заседании и являвшийся в тот момент непосредственным его начальником по наркомату.

Дзержинский согласился возглавить комиссию. Екатерина Павловна Пешкова пересказала Софье Сигизмундовне Дзержинской разговор с ее мужем в эти дни. Она его спросила:

«– Почему вы взяли на себя такую тяжелую работу? Ведь с вашими способностями вы могли бы выполнять любую работу.

– Партия поручила мне эту работу. Она очень трудна. Но почему же эту трудную работу должен исполнять кто-то другой, а не я?».

Между тем Ленин, настоявший на заседании СНК на кандидатуре Дзержинского, передал ему 7 декабря записку с проектом декрета о борьбе с контрреволюционерами и саботажниками.

Днем 7 декабря Дзержинский пригласил войти в создаваемую им комиссию по борьбе с контрреволюцией целый ряд видных большевиков: В. К. Аверина, В. Н. Васильевского, Д. Г. Евсеева, Н. А. Жиделева, И. К. Ксенофонтова, Г. К. Орджоникидзе, Я. Х. Петерса, К. А. Петерсона, В. А. Трифонова. Вечером все вышеперечисленные лица, за исключением Жиделева и Васильевского, собрались предварительно в кабинете Я. М. Свердлова в Смольном. Собравшиеся наметили компетенцию и структуру будущей комиссии, а также ее название – Всероссийская чрезвычайная комиссия при Совете Народных Комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Было решено создать три отдела: организационный и информационный и отдел по борьбе с контрреволюцией и саботажем. При этом организационный отдел должен был выпустить воззвание ко всем Советам и другим революционным органам с призывом усилить борьбу с контрреволюционными элементами. Задачи, согласно протоколу организационного собрания, определялись следующим образом: «Пресекать в корне все контрреволюционные и саботажные дела и попытки к ним по всей России; предавать суду Революционного трибунала контрреволюционеров и саботажников, выработать меры борьбы с ними и беспощадно проводить их в жизнь. Комиссия должна вести только предварительное следствие… Комиссия должна наблюдать за печатью и контрреволюционными партиями, саботирующими чиновниками и прочими преступниками, проникающими в советские организации для преступной работы в них».

По мнению самого Дзержинского, необходим был новый специальный орган, наделенный чрезвычайными полномочиями для борьбы с контрреволюцией, в том числе саботажниками (термин, часто употребляемый Дзержинским). Такой орган тем более был необходим большевикам в связи с обострением ситуации вокруг намечавшегося созыва Учредительного собрания.

По окончании организационного собрания Дзержинский отправился на заседание СНК. Вопрос о создании комиссии Дзержинского был девятым в повестке дня. После обсуждения восьмого вопроса был объявлен перерыв и с заседания Совнаркома ушли Ленин, Троцкий, Коллонтай, Стучка, Дыбенко, Раскольников, Урицкий, Елизаров, Шляпников, Свердлов, Бонч-Бруевич, Эссен. Остались на рассмотрение девятого вопроса только Сталин, Петровский, Глебов, Менжинский, Аксельрод, Шотман. Впрочем, есть неподтверждаемое документально, мемуарное свидетельство возможного возвращения Ленина на это заседание. Участник предварительной встречи у Свердлова, Я. Петерс вспоминал: «7 декабря 1917 года на заседании Совнаркома, где встал вопрос о борьбе с контрреволюцией, были желающие возглавить Комиссию. Но Ленин назвал Дзержинского… «пролетарским якобинцем». Феликс Эдмундович после заседания грустно заметил, что если он теперь Робеспьер, то Петерс – Сен-Жюст, по-видимому. Но нам обоим не до смеха…».

После возобновления заседания Совнаркома с докладом о задачах и целях комиссии выступил Дзержинский. Перед создаваемой комиссией Ф. Э. Дзержинским как докладчиком были поставлены следующие задачи:

«1. Пресек(ать) и ликвидир(овать) все контрреволюционные и саботажнические попытки и действия по всей России, со стороны кого бы они ни исходили.

2. Предание суду Революционного трибунала всех саботажников и контрреволюционеров и выработка мер борьбы с ними.

3. Комиссия ведет только предварительное расследование, поскольку это нужно для пресечения…

Комиссии обратить в первую голову внимание на печать, саботаж к. д., правых с.-р., саботажн(иков) и стачечни(ков). Меры – конфискация, выдворение, лишение карточек, опубликование списка врагов народа и т. д.».

После обсуждения доклада Ф. Э. Дзержинского Совнарком 7 декабря 1917 г. образовал Всероссийскую чрезвычайную комиссию при СНК по борьбе с контрреволюцией и саботажем под председательством докладчика. В состав ВЧК вошли Ф. Э. Дзержинский (председатель), Я. Х. Петерс, И. К. Ксенофонтов, Д. Г. Евсеев, Г. К. Орджоникидзе, К. А. Петерсон, В. К. Аверин, Н. А. Жиделев, В. А. Трифонов и В. Н. Васильевский. В значительной степени первоначальный состав комиссии сформировался из членов упраздненного ПВРК. Так, членами ПВРК были Дзержинский, Евсеев, Орджоникидзе, Петерс, Петерсон, Трифонов. Ксенофонтова в комиссию рекомендовал Свердлов. Жиделев ранее выполнял обязанности секретаря коллегии НКВД. Он был принят в ВЧК по рекомендации Дзержинского. Однако пребывание его в ВЧК было непродолжительным, уже в январе 1918 г. он был командирован в Ивано-Вознесенскую губернию, где вскоре возглавил горсовет Иваново-Вознесенска.

Вместе с тем данный состав ВЧК просуществовал только сутки, и лишь четыре члена комиссии, Дзержинский, Петерс, Ксенофонтов и Евсеев, остались в ней для дальнейшей работы на длительный период. Возможно, это было связано со стремительным формированием комиссии, без предварительного согласия на участие в ней ряда лиц. Например, фамилии Орджоникидзе и Васильевского в протоколе заседания СНК от 7 декабря были изначально указаны под знаком вопроса.

Следует отметить, что юридически документ об образовании ВЧК содержит неясность и в вопросе о правах комиссии, т. к. доклад Ф. Э. Дзержинского о правах, структуре и мерах наказания ВЧК не получил четкого подтверждения в постановлении, где говорилось только о названии образуемого учреждения:

«Постановили: 9. Назвать комиссию – Всероссийской Чрезвычайной комиссией при Совете Народных Комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем – и утвердить ее. Опубликовать».

Из приведенного текста видно, что формулировка данного постановления СНК не соотносится с первой частью документа, и, следовательно, определять первоначальные полномочия ВЧК, исходя из постановления от 7(20) декабря 1917 г., возможно лишь с известной оговоркой. Очевидно, что руководители Советской республики «не хотели в деталях предвосхищать задачи, компетенцию ВЧК и даже ее дальнейшую судьбу». Можно согласиться с М. Лацисом, что «это скорее черновой набросок, чем декрет об организации ВЧК. Но в те дни некогда было шлифовать. Необходимо было действовать».

Принятое Совнаркомом решение исходило из представления многих его членов о временном, чрезвычайном характере образуемой комиссии, что не требовало ее формального включения в систему государственных учреждений и регламентации деятельности. Возможно, что именно этим объясняется неполный состав Совнаркома. Вместе с тем В. И. Ленин уже в первые дни деятельности ВЧК подчеркивал исключительно важный характер ее мероприятий.

Подобная постановка вопроса о правах и компетенции ВЧК в дальнейшем обеспечила их чрезвычайную размытость, неоднократные конфликты. Особенностью деятельности ВЧК в первые месяцы существования было постоянное расширение ее компетенции, сопровождавшееся параллельно становлением карательно-репрессивного аппарата чрезвычайных комиссий.

Вскоре после заседания Совнаркома сформировалось руководящее ядро ВЧК – коллегия, члены которой утверждались Советом Народных Комиссаров, что еще раз подтверждало ее подконтрольность СНК и в дальнейшем вызывало нападки на данный порядок назначений со стороны левых эсеров. Уже 8 декабря 1917 года руководящий состав ВЧК начал претерпевать изменения. Не вошедшие по различным причинам в ВЧК Г. К. Орджоникидзе, К. А. Петерсон, В. К. Аверин, В. А. Трифонов и В. Н. Васильевский из первоначального списка принятого СНК 7 декабря 1917 г. заменялись новыми членами.

При этом уже на второй день существования комиссии 8 декабря 1917 г. в нее вошли В. Р. Менжинский, А. П. Смирнов и В. В. Яковлев (К. А. Мячин). Столь оперативное вхождение этих людей в состав комиссии, очевидно, объясняется «их вовлеченностью в процесс»: Менжинский присутствовал на собрании 7 декабря и должен был, как бывший ВРИО наркома финансов, отвечать за борьбу с финансовым саботажем, Александр Петрович Смирнов был работником наркомата внутренних дел, а Яковлев – человеком Свердлова.

Именно этот состав определил первый список Президиума ВЧК, сформированный в этот день: Ф. Э. Дзержинский (председатель ВЧК), Н. А. Жиделев и В. В. Яковлев (К. А. Мячин) (заместители председателя ВЧК), Я. Х. Петерс и И. К. Ксенофонтов (помощники председателя по оргвопросам). Если Дзержинский был выдвинут Лениным, Жиделев – Дзержинским, то остальные члены руководства ВЧК имели прямое отношение к Свердлову. Характерно, что Свердлов принял участие и в становлении вооруженных сил ВЧК, когда направил туда в конце декабря прибывший из Пскова отряд во главе с матросом В. Л. Панюшкиным.

В ближайшие последующие дни в комиссию были также делегированы В. В. Фомин, И. Н. Полукаров, С. Е. Щукин, С. П. Чернов, С. Ф. Реденс, А. Я. Беленький, А. Г. Котельников и др. Ключевое положение в коллегии ВЧК занимали Ф. Э. Дзержинский (председатель), Я. Х. Петерс (отвечавший, в том числе, за финансовые вопросы), И. К. Ксенофонтов (первоначально секретарь комиссии, с 11 декабря эти функции выполнял левый эсер И. И. Ильин), Д. Г. Евсеев (с 11 декабря выполнял обязанности заместителя председателя) и В. В. Фомин. Положение остальных членов коллегии ВЧК определялось более узкими задачами, порою носившими временный характер. Так, В. Р. Менжинский должен был отвечать за борьбу с саботажем чиновников бывшего министерства финансов и банковских служащих. А. Я. Беленький отвечал за вопросы, связанные с типографиями.

10 декабря 1917 г. комиссия получила в свое распоряжение здание бывшего Петроградского градоначальства на пересечении Адмиралтейского проспекта и Гороховой улицы. «Когда мы перешли из Смольного в помещение бывшего градоначальства на Гороховой, 2, то весь аппарат ВЧК состоял из нескольких лиц; канцелярия находилась в портфеле Дзержинского, а касса, сперва тысяча рублей, а потом 10 тысяч рублей, которые были получены для организации ВЧК, у меня, как казначея, в ящике стола. Первое время на работу в ВЧК приходилось брать исключительно коммунистов. И только постепенно вокруг ВЧК стали сплачиваться и беспартийные рабочие, которые верно шли за большевистской партией», – вспоминал один из организаторов ВЧК Я. Х. Петерс.

Впрочем, один беспартийный был принят в ВЧК в первый день пребывания на Гороховой улице. При осмотре здания дверь Дзержинскому открыл незнакомый ему пожилой человек, как позднее выяснилось, курьер петроградского градоначальства Григорий Кириллович Сорокин.

«Дзержинский спросил, кто он.

– Я курьер, – ответил незнакомец, – все разбежались, а я охраняю добро.

– Это очень хорошо. Так и продолжайте, – похвалил его Дзержинский.

Осмотрев здание, Феликс Эдмундович спросил:

– А не желаете ли у нас служить?

– Отчего же не служить? – ответил курьер». Так в ВЧК появился Г. К. Сорокин, ставший личным курьером Дзержинского. У них, несмотря на разницу в возрасте и положении, сразу образовались теплые доверительные отношения, сохранившиеся вплоть до смерти Дзержинского. По старой привычке Сорокин называл его господином Дзержинским, так же величал председатель ВЧК и своего курьера. К другим же чекистам Сорокин обращался «голубок», за что и получил впоследствии соответствующее прозвище.

Сразу же после переезда на Гороховую, 2 был налажен режим работы ВЧК, использовались по назначению и имевшиеся в здании арестные помещения. Объявление мелом о часах приема председателя ВЧК написал сам Дзержинский. 10 декабря 1917 г. газета «Известия ВЦИК» опубликовала сообщение: «По постановлению Совета Народных Комиссаров от 7 декабря 1917 г. образована Всероссийская чрезвычайная комиссия при Совете Народных Комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Комиссия помещается: Гороховая, 2. Прием от 12 до 5 часов дня».

С 11 декабря 1917 г. комиссия, первоначально состоявшая из трех отделов: организационного, информационного и отдела борьбы (руководитель С. Е. Щукин) – пополнилась новым отделом по борьбе со спекуляцией. Его первым руководителем стал В. В. Фомин.

Общая численность сотрудников ВЧК, включая шоферов и курьеров, составляла в этот период всего 23 человека. В обысках и допросах участвовали все сотрудники ВЧК, включая Дзержинского. Лишь 11 декабря 1917 г. было принято решение об организации специального вооруженного отряда при ВЧК общей численностью до 30 человек, а в саму Чрезвычайную комиссию были откомандированы солдаты Свеаборгского полка. Подобный компактный состав сотрудников ограничивал оперативные возможности ВЧК выполнением относительно узкого круга мероприятий, связанных с указаниями Совнаркома или заявлениями рабочих и солдат.

«Почти все крупные заговоры были раскрыты указанием населения, первая нить бралась от них, этих добровольных и бесплатных сотрудников от населения, и потом уже разматывалась аппаратом ВЧК», – вспоминал впоследствии историограф ВЧК М. Я. Лацис.

Впоследствии рост численности состава ВЧК в петроградский период проходил постепенно, по мере увеличения ее полномочий и ликвидации других схожих комиссий. Так, 16 февраля 1918 г., когда была ликвидирована комиссия Бонч-Бруевича по борьбе с погромами, ее полномочия и часть работников перешли к ВЧК. Сам Бонч-Бруевич рекомендовал в отдел по борьбе с контрреволюцией четверых своих бывших сотрудников: Ф. В. Горбатова, Ф. А. Мельника, А. П. Шерстобитова и И. О. Матулевича. Последний из предложенных Бонч-Бруевичем – И. О. Матулевич (Матулявичус), в отличие от многих других чекистов проживет длинную жизнь, успев побыть председателем на многих громких процессах, в том числе на суде по «Ленинградскому делу».

Первым делом ВЧК стала ликвидация забастовки госслужащих в Петрограде. Уже текст постановления об образовании ВЧК четко определил первейшую цель созданной комиссии – ликвидацию саботажа во всех его проявлениях. Термин саботаж и саботажники, забастовщики неоднократно повторялся в тексте этого документа. ВЧК быстро выяснила ключевую организацию, стоявшую за забастовщиками – «Союз трудовой интеллигенции» и «Союз Союзов». С ордером на бланке ВЧК за подписью Ф. Э. Дзержинского сотрудник комиссии, анархо-индивидуалист Ф. П. Другов, в этот период также исполнявший обязанности коменданта ВЧК, провел обыск в квартире № 17 в доме № 46 по Литейному проспекту, где находился центр забастовщиков.

В результате обыска были изъяты платежные ведомости забастовщиков с указанием фамилий лиц, получавших от стачечного комитета денежную помощь во время забастовки. Были выявлены источники этих средств – лица и организации, их предоставлявшие. Тем самым ВЧК удалось лишить финансовых средств забастовщиков, вынуждая их выйти на работу. Также было выявлено участие отдельных лиц в руководстве забастовкой и произведены соответствующие аресты. Изолированными были руководители «Союза Союзов» А. М. Кондратьев, И. А. Ильяшевич и Н. И. Харьковцев. В дальнейшем задержанные освобождались под подписку о неучастии в актах саботажа в будущем. 1 марта 1918 г. ВЧК полностью завершила дело об организации саботажа и передала его в революционный трибунал. На следующий день ревтрибунал освободил единственного остававшегося под арестом фигуранта дела – председателя «Союза союзов» А. М. Кондратьева.

Расследование этого дела стало одной из причин создания в ВЧК в январе 1918 г. специального банковского подотдела для борьбы с преступлениями по должности банковских служащих. Сообщая об организации этого подотдела в штаб Красной гвардии Петрограда, Феликс Дзержинский писал: «Этому подотделу необходимо иметь 5–10 товарищей-красногвардейцев, сознающих великую свою миссию революционеров, недоступных ни подкупу, ни развращающему влиянию золота».

После первых достигнутых декабрьских успехов в расследовании деятельности центрального стачечного комитета «Союза союзов служащих государственных учреждений», руководившего забастовкой чиновников, и ряда других дел ВЧК сосредотачивает свое внимание на проведении оперативных мероприятий, связанных со скорым открытием в Петрограде Учредительного собрания.

11–12 декабря 1917 г. В. И. Лениным были подготовлены «Тезисы об Учредительном собрании», в которых, в частности, говорилось о возможности разрешения политического кризиса «революционным путем, путем наиболее энергичных, быстрых, твердых и решительных революционных мер со стороны советской власти против кадетско-калединской контрреволюции, какими бы лозунгами и учреждениями (хотя бы и членством в Учредительном собрании) эта контрреволюция ни прикрывалась». 12 декабря 1917 г. ЦК РСДРП (б) принял тезисы В. И. Ленина. С этого момента они стали «признанной партийной доктриной» и «своего рода объявлением войны Собранию и политическим партиям, которые, по-видимому, должны были играть в нем главную роль».

Существовали определенные политические обстоятельства более жесткого подхода советской власти к Учредительному собранию. С 25 ноября по 5 декабря 1917 г. проходит IV съезд эсеров, на котором выдвигается на первый план необходимость борьбы с посягательством большевиков на «верховную власть народа». Еще до начала работы съезда Петроградским комитетом эсеров было заявлено: «Мы должны мобилизовать все силы для защиты Учредительного собрания, не останавливаясь перед гражданской войной». Лидеры эсеровской партии предлагали на съезде самые решительные меры, направленные против власти большевиков. Среди выступавших на съезде с резкими призывами были В. М. Чернов, А. Р. Гоц (прислал приветственное письмо съезду), Е. М. Ратнер.

Возобновление террористической деятельности непосредственно увязывалось с судьбой Учредительного собрания, до которого партия правых эсеров заняла в целом выжидательную политику, ограничиваясь политическими акциями против Советского государства. Сам Чернов возражал против существовавших уже в то время планов эсеровских «боевиков» «срезать» большевистскую головку, захватить в качестве заложников, а если понадобится, то и ликвидировать В. И. Ленина и Л. Д. Троцкого.

Одновременно с эсеровским съездом проходил съезд меньшевиков, который занимал в целом схожую позицию ожидания Учредительного собрания, за исключением правого крыла, члены которого выступали за немедленное свержение власти большевиков. Более решительно были настроены кадеты и монархические организации, уже объявленные большевиками врагами народа за участие в осенних контрреволюционных выступлениях.

В этих условиях основной целью ВЧК становится жесткий контроль над деятельностью созданного 22 ноября 1917 г. «Союза защиты Учредительного собрания» (председатель эсер В. Н. Филипповский), выступавшего за досрочное открытие собрания, вопреки декрету Совнаркома от 26 ноября (9 декабря) 1917 г. Изданный ранее декрет об аресте вождей гражданской войны против революции использовался при новом обострении политической ситуации в качестве юридической базы под намечавшиеся аресты делегатов Учредительного собрания.

Немаловажным фактором арестов стали случаи агитации в войсках гарнизона членов Учредительного собрания. Так, на митинге 6 декабря в 86-й.

Вологодской дружине выступал член Учредительного собрания от Вологодской губернии правый эсер Питирим Сорокин, речь которого имела успех. Выступали в частях гарнизона и другие видные представители партии правых эсеров. Активность правых социалистов не осталась без внимания. 18 декабря 1917 г. по ордеру, подписанному Ф. Э. Дзержинским и И. К. Ксенофонтовым, а также членом коллегии ВЧК С. Е. Щукиным, был произведен арест 12 членов «Союза защиты Учредительного собрания». Среди арестованных были видные представители партии эсеров, меньшевиков и трудовой группы: В. М. Чернов, А. Р. Гоц, И. Г. Церетели, Ф. И. Дан, Л. М. Брамсон и другие. Основанием для ареста послужило очередное собрание «Союза защиты Учредительного собрания», на котором было принято решение о начале подготовки политической манифестации. Определенное значение также имели полученные данные о подготовке ЦК ПСР и его Военной комиссией вооруженного выступления в день открытия Учредительного собрания.

Арест членов Учредительного собрания в канун его созыва вызвал резко негативную реакцию руководства партии левых эсеров, вошедших к этому времени в состав советского правительства. Представители этой партии в СНК: нарком юстиции И. З. Штейнберг и В. А. Карелин, – используя свое служебное положение, освободили арестованных из-под стражи, тем самым напрямую вмешавшись в деятельность ВЧК. Создавшаяся конфликтная ситуация между Наркомюстом и ВЧК, обусловленная в значительной степени недостаточной регламентацией их взаимоотношений, была обсуждена 19 декабря 1917 г. на заседании СНК. Были предложены два проекта резолюции по выходу из конфликтной ситуации: левоэсеровский наркома юстиции И. З. Штейнберга и большевистский, подготовленный совместно В. И. Лениным и И. В. Сталиным. Левоэсеровский проект предусматривал подконтрольность ВЧК и других следственных комиссий наркому юстиции, «которому предоставляется право проверки формальных сторон работ следственных комиссий». Также предусматривался особый порядок выдачи ордеров на арест политических деятелей, в том числе на членов Учредительного собрания, при котором наибольшее значение имела бы позиция Наркомюста. В свою очередь, большевистская резолюция признавала действия наркома юстиции И. З. Штейнберга и члена коллегии Наркомата юстиции В. А. Карелина неправомерными и еще раз утверждала принцип подчинения ВЧК и других следственных комиссий непосредственно СНК.

После бурного обсуждения Совнарком принял резолюцию, предложенную В. И. Лениным и И. В. Сталиным, без изменений, а левоэсеровская резолюция подверглась значительной редакции и в принятом виде представляла собой лишь признание необходимости дальнейшего приведения в систему существующих следственных комиссий. Данная формулировка постановления позволила И. З. Штейнбергу 21 декабря 1917 г. вновь поднять вопрос о взаимоотношениях между Комиссариатом юстиции и ВЧК на очередном заседании Совнаркома.

Предложенные восемь пунктов постановления СНК о разграничении функций между Народным комиссариатом юстиции и ВЧК обсуждались и принимались каждый в отдельности. В результате принятого постановления ВЧК не подчинялась Наркому юстиции, но комиссия обязывалась информировать НКЮ и НКВД о произведенных политических арестах. Результаты ее работы передавались в следственную комиссию при ревтрибунале, а сама деятельность ВЧК находилась под наблюдением НКЮ, НКВД и Президиума Петросовета. Остальные следственные комиссии становились подконтрольными Наркомюсту, тем самым подчеркивая особое положение ВЧК как органа «беспощадной борьбы с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией».

Таким образом, ВЧК получила новое подтверждение своего чрезвычайного административно-политического статуса. Значение других комиссий, подконтрольных Наркомюсту, в связи с этим падает, и постепенно начинается переход их полномочий в компетенцию независимой от Наркомата юстиции ВЧК, усиливающейся за счет ликвидации последних. Позднее, когда тенденция станет более очевидна, левые эсеры предпримут, несмотря на их вхождение в состав ВЧК (январь 1918 г.), новые попытки сужения полномочий чрезвычайных комиссий.

В условиях политического кризиса накануне открытия Учредительного собрания с особой остротой встала проблема индивидуального террора. Уже в конце 1917 года идея осуществления индивидуального террора против лидеров большевиков находит себе многочисленных сторонников от правых эсеров до австрийского дипломата графа Чернина, который 26 декабря 1917 года в Брест-Литовске делает запись в своем дневнике: «Шарлотта Корде сказала: «Я убила не человека, а дикого зверя», не найдется ли Корде и для Троцкого?». В этот же день, 26 декабря, в далеком от Петрограда и Брест-Литовска Киеве был арестован и увезен в неизвестном направлении председатель Киевского Совета рабочих и солдатских депутатов Леонид Пятаков. При аресте и обыске на квартире Л. Л. Пятакова был избит его брат Г. Л. Пятаков. В январе 1918 г. тело Л. Л. Пятакова со следами пыток было обнаружено близ Поста-Волынского под Киевом. «На месте сердца была глубокая воронка, просверленная, очевидно, шашкой, а руки были совершенно изрезаны; как объясняли врачи, ему, живому, высверлили сердце, и он конвульсивно хватался за клинок сверлящей шашки», – писал Георгий Пятаков о смерти брата. Впоследствии, осенью 1918 г., советские газеты справедливо считали Л. Л. Пятакова одной из первых жертв белого террора. Специальная следственная комиссия установила причастность к террористическому акту украинской Центральной Рады, требуя в своем постановлении беспощадной расправы с его палачами. Схожие примеры фиксировались и в других городах России, где «неизвестные» убивали местных большевиков, стреляли по советским демонстрациям и митингам, зданиям.

В декабре 1917 г. будут и индивидуальные случаи уничтожения большевистских лидеров. Так, ночью 3 декабря 1917 г. будут убиты председатель Боково-Хрустальского совета Н. В. Переверзьев, начальник штаба Красной гвардии А. И. Княжиченко и красноармеец И. Ф. Григорьев. Их изуродованные трупы были обнаружены утром. В середине декабря, по приказу атамана Семенова, на станции Даурия будет казнен комиссар Совета по охране города Харбина Аркус. 17 декабря арестованы и убиты лидер семиреченских казаков, редактор «Семиреченской газеты» А. П. Березовский и сотрудник газеты К. В. Овчаров.

Еще активнее велась подготовка террористических актов и вооруженного выступления в Петрограде в преддверии созыва Учредительного собрания различными белогвардейскими группами и боевиками ПСР. Под видом Солдатского университета Г. Семеновым была создана база террористов, где проходили обучение 20–30 солдат, вооруженных бомбами и ручным оружием. Общую численность боевой группы ПСР удалось довести до 60–80 человек.

Относительная малочисленность группы заставляла откладывать выступление, несмотря на сдержанную поддержку Преображенского, Семеновского и Волынского полков и явную готовность броневого дивизиона, ставя его в зависимость от результатов демонстрации 5 января 1917 г. в защиту Учредительного собрания. Активизировала свою работу и Военная комиссия ЦК ПСР. По настоянию фронтовых делегатов она была расширена и обрела определенную автономию от ЦК. Ею были предприняты попытки создания боевых дружин. Однако последняя инициатива не получила полной поддержки ЦК. В целом Военная комиссия действовала по тем же направлениям, что и вышеупомянутая организация Семенова. Интересные воспоминания о деятельности этой Военной комиссии оставил Б. Соколов. По его свидетельству, эсеры рассчитывали на все те же Семеновский и Преображенский полки, а также на части Лужского гарнизона. Подтверждает Соколов и создание многочисленных боевых эсеровских дружин. Одному из боевиков удалось даже внедриться дворником в дом, где жила сестра Ленина М. И. Ульянова, а затем перебраться на должность шофера ленинского автомобиля. В дальнейшем подготовка террористического акта против Ленина была по настоянию руководства партии правых эсеров прервана. Таким образом, деятельность боевых эсеровских групп в начале 1918 г. не ограничивалась только агитационно-пропагандистскими и организационными мероприятиями, велась прямая подготовка покушений на лидеров большевиков – В. И. Ленина, Л. Д. Троцкого и В. Д. Бонч-Бруевича. Также велась подготовка вооруженного выступления в Петрограде. Даже спустя неделю после разгона Учредительного собрания отголоски подготовки вооруженного выступления еще будоражили провинциальную прессу.

Более решительные действия предпринимали многочисленные белогвардейские группы, в основном состоявшие из офицеров, перешедших к прямым террористическим актам. 1 января 1918 г. ими организуется первое покушение на председателя Совнаркома В. И. Ленина. Машина Ленина Delaunay Belleville 45 (водитель Тарас Гороховик) была обстреляна неизвестными на пути следования автомобиля с митинга в Михайловском манеже обратно в Смольный. Обстрел был произведен во время переезда по Симеоновскому мосту через Фонтанку, когда машина притормозила. Кузов машины был продырявлен в нескольких местах пулями, некоторые из них пролетели навылет, пробив переднее стекло автомобиля. Задняя гнутая часть автомобиля не поддавалась ремонту, и он был вскоре списан.

Легкое ранение в руку получил швейцарский социалист Ф. Платтен, пригнувший рукой голову Ленина вниз. Сестра В. И. Ленина М. И. Ульянова, так же находившаяся в автомобиле, вспоминала: «1 (14) января 1918 года, под вечер, Владимир Ильич выступал в Михайловском манеже перед первым отрядом социалистической армии, уезжавшим на фронт.

На митинг его сопровождали швейцарский товарищ Платтен и пишущая эти строки. Выйдя после митинга из манежа, мы сели в закрытый автомобиль и поехали в Смольный. Но не успели мы отъехать и нескольких десятков саженей, как сзади в кузов автомобиля, как горох, посыпались ружейные пули.

«Стреляют», – сказала я. Это подтвердил и Платтен, который первым долгом схватил голову Владимира Ильича (они сидели сзади) и отвел ее в сторону, но Ильич принялся уверять нас, что мы ошибаемся и что он не думает, чтобы это была стрельба. После выстрелов шофер ускорил ход, потом, завернув за угол, остановился и, открыв двери автомобиля, спросил: «Все живы?» – «Разве в самом деле стреляли?» – спросил его Ильич. «А то как же, – ответил шофер, – я думал – никого из вас уже и нет. Счастливо отделались. Если бы в шину попали, не уехать бы нам. Да и так ехать-то очень шибко нельзя было – туман, и то уж на риск ехали».

Все кругом было действительно бело от густого питерского тумана. Доехав до Смольного, мы принялись обследовать машину. Оказалось, что кузов был продырявлен в нескольких местах пулями, некоторые из них пролетели навылет, пробив переднее стекло. Тут же мы обнаружили, что рука т. Платтена в крови. Пуля задела его, очевидно, когда он отводил голову Владимира Ильича, и содрала на пальце кожу.

«Да, счастливо отделались», – говорили мы, поднимаясь по лестнице в кабинет Ленина». Обстоятельства этого теракта до сих пор противоречивы, в частности, нельзя назвать с абсолютной точностью его непосредственных организаторов. Возможна причастность группы Орла-Ланского, в меньшей степени правоэсеровской террористической организации или иных групп. Ряд обстоятельств склоняют принять с большим обоснованием первую версию, так как она получила косвенное подтверждение новой попыткой захвата (убийства) В. И. Ленина в середине января 1918 года руководством «Петроградского Союза георгиевских кавалеров»: А. Ф. Осьминым, Г. Г. Ушаковым, А. М. Зинкевичем, М. В. Некрасовым и др. В начале 1918 года план пленения или убийства В. И. Ленина разработал Ф. М. Онипко (эсер, депутат от Ставрополя, член Военной комиссии «Союза защиты Учредительного собрания» и руководитель Подпольного военного штаба союза), но ЦК ПСР резко отрицательно отнесся к этой идее, опасаясь «ярости рабочих». Террористическая группа Онипко была распущена. На роль организатора покушения впоследствии претендовал и князь И. Д. Шаховской, заявлявший через несколько лет в эмиграции, что он выделил на организацию покушения полмиллиона рублей.

Покушение 1 января 1918 г. на В. И. Ленина, накануне открытия Учредительного собрания, вызвало немедленную ответную реакцию советской власти, ее органов печати и чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. Впервые в официальном органе РСДРП (б), газете «Правда», в передовой статье говорилось о возможности введения красного террора, стократно карающего буржуазию в случае повторения террористических актов. «Пролетариат не любит подставлять другой щеки и «прощать врагам». Он борется за освобождение всего человечества. И когда в этой отчаянной борьбе (ибо для него тоже сейчас стоит вопрос о жизни и смерти) негодяи буржуазии пытаются казнить вождей пролетариата, пусть не пеняют, что пролетариат расправится с ними так, как они этого заслужили. Если они будут пытаться истребить рабочих вождей, они будут беспощадно истреблены сами», – говорилось, в частности, в сообщении газеты.

Днем позднее, в той же «Правде», было помещено Обращение Чрезвычайной комиссии по охране Петрограда к населению столицы, в котором говорилось об активизации контрреволюционеров всех направлений в преддверии дня открытия Учредительного собрания. Население призывалось «к полному спокойствию, к поддержке везде и всюду самого строгого порядка, к неучастию в демонстрациях, митингах и уличных собраниях, чтобы случайно не пострадать, если будет необходимо применить вооруженную силу».

Дело не ограничивалось одними только заявлениями и предупреждениями. Одновременно Чрезвычайными комиссиями были проведены аресты лиц, причастных к деятельности «Союза защиты Учредительного собрания», закрытие различного рода оппозиционных организаций.

Также были закрыты редакции газет, выступавших в поддержку Учредительного собрания и готовивших соответствующую демонстрацию. Так, 2 января 1918 г. в Петрограде ВЧК был арестован весь состав редакции правоэсеровской газеты «Воля народа». Среди арестованных были ее редактор А. А. Аргунов, а также сотрудники газеты П. А. Сорокин, А. И. Гуковский и другие члены редколлегии. Для Аргунова это был уже не первый арест при советской власти. Еще во второй половине ноября он был арестован ПВРК и находился под арестом сначала в Смольном, а затем был переведен в Кресты. Причиной ареста была его публицистическая деятельность. В январе последовал второй арест…

Арестованных было много, помимо членов редакции были задержаны сотрудничавшие с ней писатели и публицисты, находившиеся в это время в здании газеты. Так, среди прочих был арестован и известный писатель Михаил Пришвин. В заключении в Петропавловке, после допроса на Гороховой улице, он пробудет с 2 по 17 января 1918 г. Обстоятельства своего ареста Пришвин изложит в своем дневнике. Согласно записям Пришвина, со слов перевозившей их охраны, арестованы они были как заложники. «В темноте у грузового автомобиля несколько солдат латышей спорили между собой и спрашивали прохожих, где находится пересыльная тюрьма. Не решив этого вопроса, они повезли нас куда-то, на счастье. Кто-то из нас спросил латышей:

– Товарищи, за что вы нас арестовали?

– Вы сами знаете, за что, – сказали товарищи.

Не скрыли от нас: на Ленина было совершено покушение, и нас берут как заложников».

Попытка арестованных членов редколлегии указать на свою личную неприкосновенность как членов Учредительного собрания (Гуковский и другие) была проигнорирована чекистами, и их доставили на автомобиле к месту заключения – в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Арест был произведен, как писали в советской периодической печати, на основе полученных сведений об организации «боевых дружин», запасов огнестрельного орудия и пироксилина лицами, близкими к редакции. Г. Е. Зиновьев в своем выступлении в Петроградском Совете обосновал арест этих и других членов редакции тем, что покушение на Ленина было «морально подготовлено» закрытыми ныне газетами.

Очевидно, что покушение на Ленина было лишь поводом для ареста, а главным была активная деятельность указанных лиц накануне открытия Учредительного собрания. Сами же арестованные, в частности Питирим Сорокин, впоследствии крайне скептически относились к истории покушения на Ленина, считая, что все покушение состояло в «лопнувшей шине» и испуге Ленина, принявшего хлопок камеры за пистолетный выстрел. Свой арест они обоснованно объясняли приближающимся открытием Учредительного собрания. Спустя непродолжительное время, уже после разгона Учредительного собрания, члены редколлегии были отпущены, за исключением Питирима Сорокина, освобожденного только после почти двухмесячного заключения в Петропавловской крепости. Предъявленные в начале января обвинения не подтвердились, но атмосфера подозрительности оставалась, и «превентивные» аресты потенциальных террористов продолжались.

Различные слухи о приезде в город многочисленных террористов еще не раз будут основанием для проведения арестов в Петрограде. Так, число предполагаемых приехавших террористов накануне созыва Учредительного собрания достигало, по мнению ЧК, мифической, но всерьез воспринимаемой чекистами цифры в 5000 человек. Для того чтобы предотвратить возможные акции террора в Петрограде, одновременно с предотвращением возможных иных акций протеста, в эти дни в городе была усилена охрана ключевых учреждений, в том числе здания Таврического дворца (матросы с «Авроры» и «Республики» во главе с А. Г. Железняковым). Усилена была охрана и Смольного института – штаба большевиков.

Утром 5 января 1918 г. ВЧК и Комитет по борьбе с погромами произвели аресты группы ударников батальона смерти на квартире у прапорщика В. Н. Синебрюхова на 5-й Рождественской, дом 10 и в помещении курсов Лесгафта. Добровольческий 151-й Пятигорский «батальон смерти», составленный преимущественно из студентов и гимназистов, под командованием прапорщика В. Н. Синебрюхова, был сформирован незадолго до Октябрьского вооруженного восстания. 12 декабря 1917 г. несколько солдат явились в полевой штаб Петроградского военного округа и сообщили, что ударники из батальона Синебрюхова производят вербовку на Дон, в отряды атамана А. М. Каледина, одновременно производя сбор средств в пользу «батальона смерти».

15 декабря наряд солдат с комиссаром «Полевого штаба прибыл в кафе Филиппова и задержал там бывшего юнкера, младшего офицера «батальона смерти» 17-летнего Ф. Г. Малахова. Дело передали в ревтрибунал.

Через несколько дней Малахова освободили. Он дал такую подписку:

«Я, нижеподписавшийся, обязуюсь под честным словом явиться к петроградскому воинскому начальнику не позже 12 января 1918 г., причем заявляю, что отныне никакой контрреволюционной деятельностью заниматься не буду».

Арест ударников 5 января 1918 г. на квартире Синебрюхова положил конец этой деятельности. Арестованные (прапорщика Синебрюхова в квартире не было) признались, что явились по приказу Синебрюхова, чтобы участвовать в выступлении «в защиту Учредительного собрания». Позднее, уже после роспуска Учредительного собрания, ВЧК освободила всех арестованных ударников, а дело о них передала в следственную комиссию революционного трибунала.

30 апреля 1918 г. туда явился с повинной и сам В. Н. Синебрюхов. Он показал: «Я принадлежал к организации ударников, которые должны были принять участие в охране Учредительного собрания, когда оно соберется. Вся эта организация находилась в ведении «Союза защиты Учредительного собрания». Я исполнял ответственную функцию в организации ударников – получал деньги от Анатолия Сомова, вольноопределяющегося, который пригласил меня в эту организацию, для раздачи остальным членам организации ударников. Сомов говорил, что предстоит выступление против большевистской власти и против тех, кто посягает на Учредительное собрание». Далее Синебрюхов рассказал, что все время после ареста его подчиненных он скрывался вне Петрограда. «За время моих скитаний я пережил очень много, со мной произошел полный душевный перелом, взгляды мои совершенно изменились. Мне 21 год, и взгляды мои еще не сложились прочно и окончательно. Я решил добровольно явиться в Следственную комиссию и предоставить себя в ее распоряжение».

Массовые аресты перед созывом Учредительного собрания были и в Москве, где в этот день было задержано 63 эсера во главе с МК ПСР. Проведенные мероприятия значительно ослабили лагерь сторонников Учредительного собрания, деморализуя их накануне 5 января 1918 г. Способствовало этому и предрешение вопроса о власти в «Декларации прав трудящихся и эксплуатируемого народа», в которой Россия объявлялась Республикой Советов, а Учредительное собрание ставилось в подчиненное, вспомогательное положение. В Постановлении ВЦИК от 3 января 1918 г. за советской властью оставалось право применять вооруженные силы в случае сопротивления этому решению.

В этих условиях демонстрация в защиту Учредительного собрания не представляла уже серьезной угрозы советскому режиму и была относительно быстро разогнана красногвардейцами и матросами. В момент роспуска собрания чекисты по личному указанию В. И. Ленина выключили всю телефонную сеть Петрограда. Этой операцией руководил чекист, заместитель председателя ВЧК В. В. Яковлев (К. А. Мячин). Использование оружия при разгоне демонстрации привело к жертвам среди демонстрантов. Данные о погибших в воспоминаниях и исторической литературе противоречивы. Было убито не менее семи – двенадцати человек в Петрограде и шести – пятнадцати в Москве. Среди жертв в Петрограде были эсеры Е. С. Горбачевская, Г. И. Логвинов, А. М. Ратнер (брат члена ЦК ПСР Евгении Ратнер и Григория Ратнер) и А. Ефимов. Через несколько дней они были похоронены вместе с другими погибшими на Преображенском кладбище.

Следует сразу отметить, что наиболее активно в разгоне демонстрации были задействованы красногвардейские отряды. Именно ими был дан залп по демонстрантам, в результате которого погибли люди. Считать это насилие целенаправленным или даже спланированным не представляется верным, скорее это была реакция молодых красноармейцев на всю нервозность тех дней, результат сдавших нервов. Расстрел демонстрантов произошел и в других городах, где проводились акции в поддержку Учредительного собрания, в частности в Козлове. Жертвами пулеметного огня здесь стало не менее двух десятков человек.

Последовавший вскоре за разгоном демонстрации роспуск Учредительного собрания еще раз подтвердил вооруженный перевес большевиков в Петрограде и в целом по стране. Отзвуком этих событий стало покушение на коменданта Учредительного собрания, члена Чрезвычайного военного штаба М. С. Урицкого (будущего первого председателя Петроградской ЧК). В газете «Правда» на следующий день появилось краткое сообщение:

«Покушение на жизнь товарища Урицкого.

Вчера утром было произведено покушение на жизнь М. Урицкого, комиссара над Всероссийской по делам о выборах в Учредительное собрание комиссией. Пуля, слегка задев ухо, полетела мимо. Задержать стрелявшего не удалось».

В других городах реакция на эти события находилась в прямой зависимости от степени организации противников советской власти. Наиболее значительным выступлением на Северо-Западе было новгородское. Здесь проходила забастовка служащих и торговых работников, а вооруженное сопротивление продолжалось до 22 января 1918 г., когда в городе было снято военное положение. Следует отметить, что, как только определился вооруженный перевес большевиков, надобность в насильственном подавлении сопротивления пропала, и репрессии не применялись.

Антибольшевистские выступления отмечаются и в других городах. 5 января 1918 г. в Москве после разгона демонстрации защитников Учредительного собрания поздно вечером было взорвано здание Дорогомиловского районного совета. Погибли начальник штаба Красной гвардии Дорогомиловского района П. Г. Тяпкин, начальник арсенала районных красногвардейцев А. И. Ванторин и трое рабочих-красногвардейцев. Это был целенаправленный террористический акт, рассчитанный на многочисленные жертвы собравшихся в 9 часов вечера в здании членов Совета. Всего в результате взрыва погибло пять революционеров: относительное небольшое количество жертв было обусловлено более ранним окончанием собрания. 8 января 1917 г. Президиум Моссовета принял постановление о захоронении жертв взрыва у Кремлевской стены, где они пополнили формирующийся, по выражению В. В. Маяковского, «красный погост».

Днем позже, 9 января 1918 г., в той же Москве была обстреляна рабочая демонстрация, посвященная очередной годовщине Кровавого воскресенья. В целях безопасности впереди и сзади каждой группы демонстрантов двигались автомобили с пулеметами и шли вооруженные красногвардейцы. Предпринятые меры оказались недостаточными, и во время митинга перед братскими могилами на Красной площади по манифестантам с крыш прилегающих зданий был открыт ружейный и пулеметный огонь. В результате обстрела было убито более 30 человек и 200 ранено. 14 января на Красной площади состоялись похороны семи из жертв.

Данные события в Москве надо увязывать с последствиями разгона Учредительного собрания, демонстраций в его поддержку, и возможно с проходившими 9 января похоронами жертв разгона демонстрации в поддержку Учредительного собрания. Вместе с тем своевременно принятые превентивные меры, в том числе и со стороны ВЧК, позволили предотвратить повсеместное организованное выступление против советского правительства. Первоначально многочисленные стихийные выступления, вызванные разгоном Учредительного собрания, пошли на спад. Аресты же органами ВЧК членов Учредительного собрания продолжались и после его разгона. Остававшиеся на свободе уже в момент ухода из собрания большевиков и левых эсеров были признаны советской властью контрреволюционерами. В оглашенной ленинской декларации говорилось: «Не желая ни минуты прикрывать преступления врагов народа, мы заявляем, что покидаем Учредительное собрание с тем, чтобы передать Советской власти окончательное решение вопроса об отношении к контрреволюционной части Учредительного собрания». Подобная постановка вопроса предполагала незамедлительное проведение решительных мер. «В ночь на 9 января в депутатском общежитии были арестованы свыше 20 человек – нижегородские, тамбовские, сибирские депутаты. Через пару дней их выпустили. Народный комиссар юстиции И. З. Штейнберг позднее признал, что аресты производились без его ведома по инициативе ВЧК».

Постепенно Учредительное собрание уходило в прошлое, не представляя теперь уже большой угрозы для большевиков. Тем самым была подтверждена эффективность превентивной политики ВЧК, чисто силовых методов решения политических проблем. В партии большевиков стала наблюдаться переоценка «ненасильственной политики» первых месяцев послеоктябрьского периода в сторону более «адекватных» мер наказания и принуждения. Л. Д. Троцкий в беседе с американским писателем А. Р. Вильямсом уже заявлял об этом прямо: «Главное наше преступление в первые дни революции заключалось исключительно в доброте». Схожее мнение демонстрировали другие лидеры большевиков.

Косвенным признанием эффективности деятельности ВЧК стало новое подтверждение ее полномочий, особого статуса в конце января 1918 г. 24 января 1918 г. Трибунал по делам печати в лице своего председателя левого эсера Г. И. Шрейдера предложил изъять из ведения ВЧК и других следственных комиссий дела о преступлениях, связанных с печатью. 27 января 1918 г. левый эсер В. А. Алгасов, член коллегии Наркомюста и НКВД, внес в повестку заседания СНК предложение о создании особой комиссии при Совнаркоме для усиления борьбы с контрреволюцией, при этом комиссия в значительной степени дублировала бы ВЧК. Оба предложения были отклонены правительством, т. к. необходимость чрезвычайного органа защиты диктатуры пролетариата, каким являлась ВЧК, была еще раз подтверждена декабрьско-январскими событиями в Петрограде и в целом по стране. ВЧК все в большей степени должна была уделять внимание социально-политическим процессам, происходящим в стране, занимаясь теперь в первую очередь контрреволюционными выступлениями.

Максималистские настроения, в том числе одобряющие принятие смертной казни, были особенно характерны в начале 1918 г. для советских военных деятелей, непосредственно участвовавших в подавлении контрреволюционных выступлении на местах: М. А. Муравьева, П. Е. Дыбенко, В. А. Антонова-Овсеенко и других.

Позднее, в апреле 1918 г., в Москве проходят два процесса, связанные в том числе с самочинными расстрелами начала 1918 года: дело П. Е. Дыбенко и дело М. А. Муравьева. Оба процесса, особенно муравьевский, выявили многочисленные случаи злоупотребления высшей мерой наказания в период, когда она официально была отменена. Частично это объяснялось политическим взглядами конкретных деятелей советской власти, частично ужесточением форм Гражданской войны.

В начале января 1918 г. в Киеве местными антисоветскими силами расстреляно, по различным данным, от 500 до более чем 700 рабочих-арсенальцев, что еще раз подтверждало наметившийся переход к вооруженной борьбе с большевизмом. Ответные меры также характеризовались намеренной жестокостью. На станции Круты, по пути следования эшелонов М. А. Муравьева в Киев, было расстреляно около 20 гайдамаков, среди которых много гимназистов 17–18 лет. После захвата Киева по приказу Муравьева в городе расстреляно в течение трех дней более тысячи человек, а по сведениям С. П. Мельгунова, до двух тыс. Муравьев использовал расстрел также как метод наказания в борьбе с грабежами в своей армии. В конце января 1918 г. на Румынском фронте по его приказу расстреляно за грабежи 30 анархистов из 150 членов анархистского отряда, входившего в его части.

Такие факты самосудных расстрелов, выявленные в ходе следствия над Муравьевым, были осуждены целым рядом свидетелей. Ф. Э. Дзержинский на следствии утверждал: «…худший враг наш не мог бы нам столько вреда принести, сколько он принес своими кошмарными расправами, расстрелами, самодурством, предоставлением солдатам права грабежа городов и сел. Все это он проделывал от имени советской власти, восстанавливая против нас население…». Несмотря на многочисленные свидетельства, следственная комиссия не подтвердила предъявленное обвинение, и 9 июня 1918 г. дело было прекращено за отсутствием состава преступления.

Так же закончился суд над П. Е. Дыбенко, которого в том числе, помимо самостоятельного оставления фронта, обвиняли в самочинных расстрелах под Нарвой, правда, в гораздо меньших масштабах. Оба закончившихся процесса выявили изменение оценок в подходе к вопросу о применении смертной казни, прошедшее за три месяца. То, что ранее в январе-феврале 1918 г. представлялось преступным нарушением распоряжений советской власти, в апреле этого же года казалось лишь служебным упущением и злоупотреблением.

Было несколько причин подобной эволюции взглядов. Требование ужесточения диктатуры пролетариата, возобновления института смертной казни уже со стороны большинства партии усилилось в связи с массовым ростом преступности и самосудов зимой 1918 г. Следует отметить, что если количество погромов и в целом преступлений в первый месяц нового года по сравнению с декабрем 1917 г. сократилось, что свидетельствовало об упрочении позиций советской власти, однако количество самосудов в городе наоборот возросло. Они приобретали все более бытовой, аполитичный характер. Отчасти это было связано с общими показателями преступности в городе. В одном только Петрограде, по данным М. Лациса, насчитывалось до 40 тысяч уголовных элементов, а в Одессе и Москве до 30 тысяч «бандитского элемента».

Грабежи, убийства стали обыденным явлением столицы. За неделю в городе фиксировалось до 40 случаев убийств. Данные «Журналов происшествий по Петрограду» были переполнены сообщениями о различной тяжести преступлениях. Так, за одни только сутки, с 10 по 11 января 1918 г., в городе были зарегистрированы 8 крупных краж (более 300 руб.), 32 мелкие кражи на сумму менее 300 руб., 6 разгромленных магазинов и 1 общественное здание, 2 менее значительных грабежа, обнаружено 5 трупов: всего 93 происшествия. Средние же показатели колебались около цифры в 60 зафиксированных происшествий по городу за сутки. В советских газетах приводилась порою иная статистика. В частности, «Известия ВЦИК» писали, что в декабре 1917 г. по городу было зафиксировано 1368 правонарушений (около 45-ти в сутки), а в январе 1918 года уже только 699.

Однако подобные публикуемые данные, на наш взгляд, являлись попыткой продемонстрировать успехи советской власти в борьбе с одной из наиболее значимых на тот момент проблем, а не следованием реальной статистике. Авторитет властных структур, призванных бороться с бандитизмом, был крайне низок. Характерен пример, приведенный в центральном органе левых эсеров «Знамя труда». «Сегодня к дому булочника Николаева, на 1 Мещанской улице, подъехал грузовик, в котором было около 25 вооруженных человек. В это время мимо дома проходил отряд милиционеров. Неизвестные предъявили последним ордер на обыск квартиры Николаева и потребовали сопровождать их. Милиционеры согласились. Но едва все они только вошли в квартиру, бандиты скомандовали «руки вверх» и открыли огонь. В результате было убито девять милиционеров и четыре члена семьи Николаева. Убийцы успели скрыться».

В Петрограде и Москве зимой 1917–1918 г. в массовом порядке, по образному выражению В. Б. Лопухина, «раздевали и убивали». Об этом же писал в своих «Несвоевременных мыслях» Максим Горький (сам ставший в этот период жертвой преступников). Никто не был гарантирован от разгула преступников. В любой момент, в любом месте, любой человек мог стать их жертвой. Нападению подвергались даже представители высших руководящих органов советского государства. Так, в начале 1918 г. года были остановлены и обезоружены возвращавшиеся на автомобиле с заседания в Смольном «нарком по морским делам Раскольников, помощник по внутренним делам Петровский и тов. Лацис». О похожем случае с известным петроградским большевиком М. С. Урицким рассказал в своих воспоминаниях Р. Г. Брюс Локкарт: «Однажды вечером Урицкий, впоследствии глава Петербургской ЧК, возвращался из Смольного в центр города. Бандиты стащили его с саней, раздели и предоставили ему продолжать путь в таком виде. Ему повезло: он остался в живых».

Последний случай зафиксировал в своих воспоминаниях и В. Д. Бонч-Бруевич. Имея более достоверную информацию об этом событии, прошедшем в день открытия Учредительного собрания, он ее описал очень подробно и точно. «Находясь уже в Таврическом дворце, Владимир Ильич снова захотел видеть Урицкого, которого в этот момент не было во дворце. Но вот открылась дверь, и Урицкий, расстроенный, бледный, пошатываясь, своей походкой вразвалку, пошел к нам и даже как-то смутился.

– Что с вами? – спросил его Владимир Ильич.

– Шубу сняли, – ответил Урицкий, понижая голос.

– Где? Когда?

– Поехал к вам, в Смольный, для конспирации на извозчике, а там вон, в переулке, наскочили двое жуликов и говорят: «Снимай, барин, шубу. Ты, небось, товарищ, погрелся, нам холодно»… Я: «Что вы?» А они свое: «снимай» да «снимай». Так и пришлось снять. Хорошо, что шапку оставили. До Смольного ехать далеко, в Таврический – неловко. Так я пешком переулками и придрал в Таврический». Едко и с явным удовольствием прокомментировала известие об ограблении Урицкого З. Гиппиус в своем дневнике: «1918, февраля 8. …Единственная злая отрада сегодняшнего дня: на Шпалерной ограбили знаменитых большевиков Урицкого и Стучку. Полуголые, дрожа, добрались они до Таврического дворца». Казусное событие закончилось для Урицкого благополучно. Налетчиков же, несмотря на интенсивные поиски, так и не нашли.

Похожие случаи происходили в зимние дни и в других городах. В Москве за один только день были ограблены член ВЦИК левый коммунист Е. А. Преображенский и член ЦК Б. И. Гольдман-Горев (давний знакомый Дзержинского). У первого были отобраны пальто, бумажник и револьвер, второй лишился денег и документов. Позднее, 2 апреля 1918 г., ограблению в Петрограде в дневное время подверглась известная большевичка Е. Д. Стасова (впоследствии летом-осенью 1918 г. она будет работать в Петроградской ЧК). Грабители, напавшие на нее на Фурштадтской улице, отняли под угрозой оружия восемь тыс. рублей и скрылись.

Нападения совершались и на иностранных граждан, в том числе на дипломатических сотрудников. В новогоднюю ночь 1918 г. было совершено нападение на итальянское посольство, с трудом отбитое присланным отрядом солдат. 29 января 1918 г. тремя вооруженными лицами, одетыми в солдатскую форму, был ограблен на Моховой улице голландский консул. На следующий день, на углу Михайловской площади и Итальянской улицы, нападению подвергся итальянский посол маркиз Делла Торетта, лишившийся шубы в 20-ти градусный мороз, и т. д.

Жертвами преступного насилия становились и другие известные люди. Несколько ранее среди ограбленных в Петрограде оказался бывший министр продовольствия Временного правительства, лидер партии народных социалистов (энесов) А. В. Пешехонов, подвергнувшийся ограблению на Французской набережной. Среди убитых в этот период был известный художник В. А. Плотников, которого убили в своей мастерской на Колпинской улице.

Многие преступления в первые месяцы после революции к тому же часто совершались под вывеской советских органов власти, в том числе и ВЧК. Преступники представлялись работниками ЧК, выписывали ордера на «изъятое в ходе обыска» имущество, даже приглашали в ЧК за конфискованными вещами после разбирательства. Подобные случаи подрывали и без того слабый авторитет чрезвычайных органов у населения.

Особенно «прославился» подобными выходками известный преступник-авантюрист, так называемый князь Эболи (он же, по другим поддельным документам, Гриколи, Найди, Маковский, Долматов), за поимку которого ВЧК в советских газетах специально было обещано 5 тыс. рублей.

Он был отнюдь не единственным преступником, который использовал образ чекистов для успешной преступной деятельности. Так, в середине февраля 1918 г. в петроградскую гостиницу «Медведь» явилась под видом чекистов группа вооруженных лиц. Преступники, предъявив фальшивый ордер ВЧК на обыск, забрали у посетителей 40 тысяч рублей и скрылись. Позднее руководителей этого налета, бывшего поручика В. Ф. Смирнова и казака И. В. Занозу (Строгонова), удалось арестовать, и по постановлению ВЧК они были расстреляны.

В условиях безнаказанности и отсутствия твердой власти в Петрограде значительно выросло количество самосудов. Защитники жертв самосуда также подвергались угрозе расправы на месте. Ставшие свидетелями преступления обыватели брали на себя функции судей. Характерно сообщение об одном из грабежей в Петрограде 10 января 1918 г. «Сегодня в 11 часов утра в ювелирный магазин, расположенный по Загородному проспекту, д. 11, вошли пять вооруженных револьверами и стамесками лиц. Убив владельца магазина и ранив мальчика, грабители вытащили у владельца магазина бумажник, в котором находилось 10000 рублей и разные документы, и бросились бежать с криком «держи вора!». Двоих из них удалось задержать и доставить в комиссариат. При обыске у них был найден похищенный бумажник, револьвер и обойма с патронами. Собравшаяся толпа ворвалась в комиссию и потребовала выдачи преступников; когда им в этом было отказано, то толпа собственными силами вывела их во двор и, несмотря на увещания прибывшего представителя от совета и служащих комиссариата, расстреляла их». В деревне Власьево Бегуницкой волости местной властью было расстреляно 13 бандитов, использовавших подложные документы. На окраинах России проблема самосудов стояла еще более остро. На Кубани, по сообщениям газет, была совершена публичная казнь сорока человек, из которых шестеро четвертовано. В Евнянском уезде, по постановлению схода, в присутствии всей волости были сожжены на костре четверо грабителей. В Тарнополе на Соборной площади были отрублены головы трем подросткам, уличенным в краже. Ситуация усугублялась тем, что самосуды часто принимали политическую окраску, и эта тенденция усиливалась. Одним из источников этого явления была временная утрата контроля над анархистским движением, особенно в Петрограде. Экипаж линкора «Республика», подавлявший выступления Краснова-Керенского, в конце 1917 г. стал центром бандитизма. Анархисты «Республики» и других примкнувших к нему морских экипажей устраивали самочинные расстрелы, «до 43 человек на брата», творя произвол от имени советской власти.

Наиболее известный акт самосуда с участием анархистов произошел в ночь на 7 января 1918 г. Тогда в Мариинской больнице были убиты депутаты Учредительного собрания, члены свергнутого Временного правительства Ф. Ф. Кокошкин и А. И. Шингарев. Указанные деятели кадетской партии были арестованы ПВРК на основании совнаркомовского «Декрета об аресте вождей гражданской войны против революции» от 28 ноября 1917 г. Арест произошел уже в первый день действия декрета. Через месяц после ареста, в конце декабря, Шингарев и Кокошкин, учитывая ухудшение их здоровья, подали ходатайство о переводе их из тюрьмы в больницу. Вопрос о переводе арестантов обсуждался в ВЧК, при этом Дзержинский выступил за удовлетворение их просьбы. Вскоре в автомобиле, под символическим конвоем, 6 января 1918 г. они были доставлены в наиболее комфортный, так называемый платный корпус Мариинской больницы.

Однако уже на следующий день Шингарев и Кокошкин были убиты в больнице солдатами и матросами. Часть участников самосуда скрылась в расположении анархистского экипажа транспортного судна «Чайка», а остальные, преимущественно солдаты, были арестованы. Состоявшееся расследование показало отсутствие непосредственной причастности к акту насилия органов центральной советской власти (в том числе чекистов), но само возникновение подобной ситуации возлагало определенную ответственность на советское правительство. И хотя многие советские газеты выступили с осуждением этого самосуда, как и других, ответственность за положение в борьбе с волной самосудов все равно лежала на большевиках. Открещивание советской власти от подобных актов мало чем помогало. При этом существовала угроза новых петроградских самосудных расправ над арестованными. Так, согласно воспоминаниям В. П. Павлова, после убийства Кокошкина и Шингарева в Мариинской больнице подобное же желание возникло у охраны знаменитой тюрьмы «Кресты», солдат Московского полка. «Всех надо их убить, – кричали московцы, – какого черта их кормить». Во избежание возможного самосуда вскоре произошла замена московцев на более дисциплинированных латышей.

Обвинения со стороны противников нового режима в потакании самосудам были еще более жестокими. Самосуды и погромы объявлялись лидерами меньшевиков «организованными по подстрекательству или по попустительству большевиков», советскому правительству приписывались десятки тысяч жертв, убитых в самосудных расправах зимой 1917/1918 гг. Такие обвинения не учитывали, что всплеск преступности и самосудов был порожден, в том числе, тем, что в бандформирования и преступный мир пошли бывшие офицеры и другие деклассированные революцией элементы. Самосуды также являлись последствием еще неконтролируемого большевиками революционного максимализма. Часть ответственности за эти явления несло советское правительство. Но, безусловно, следует учесть, что на рост преступности и анархобандитизма повлияли события 1914–1917 гг., положившие начало процессу формирования террористического сознания у части населения.

Попытки решения проблемы преступности с помощью Красной гвардии, милиции и других вооруженных подразделений местных советов зимой 1917/1918 гг. оказались неэффективны. В поисках выхода из сложившейся ситуации советские учреждения стали применять расстрелы преступников в обход действующих декретов СНК, т. е. организовывая фактически государственные самосуды. В это время в газетах фиксируется значительное число расстрелов на месте преступления или даже при препровождении к месту допроса, якобы при попытке к бегству в самых разных городах и регионах. Позднее, в середине апреля, собрание московской милиции выступило с воззванием о недопустимости подобных случаев.

В январе 1918 г. подобная самоуправная политика не находила поддержки у высшего руководства страны. Наряду с участившимися самосудами и усилением криминогенной обстановки она послужила причиной возобновления института смертной казни. «Эти обстоятельства заставили и нас в конце концов решить, что применение смертной казни неизбежно. Борьба с бандитами поглощала все наше внимание до самого переезда в Москву», – писал впоследствии чекист Я. Х. Петерс.

Огромную роль в возобновлении смертной казни сыграл и внешний фактор: наступление 18–25 февраля 1918 г. германских войск. В этих условиях необходимо было обеспечить надежный тыл фронту, тыл без мародеров, бандитизма, спекуляции и самосудов.

21 февраля 1918 г. Совнарком принял декрет «Социалистическое отечество в опасности!», в котором была изложена программа чрезвычайных мер, направленных против нашествия германского империализма. Наиболее значимыми пунктами в декларации были шестой и восьмой, официально вводившие смертную казнь. В пункте шестом объявлялось о расстреле сопротивляющихся мобилизации в батальоны для рытья окопов «работоспособных членов буржуазного класса» (фактически он не использовался). Пункт восьмой, выделенный, как и пункт 6, в постановлении курсивом, на основании которого и производились первые официальные расстрелы, гласил:

Данное постановление значительно расширяло полномочия ВЧК и других следственных комиссий, ранее передававших расследуемые дела для определения меры наказания в ревтрибуналы. Следует отметить, что уже на следующий день после начала действия декрета, 22 февраля 1918 года левые эсеры предприняли попытку приостановки действия постановления и изъятия из него именно 8-го расстрельного пункта декрета, но этого им не удалось. Декрет в неизменном виде продолжал действовать. 23 февраля 1917 года ВЧК поместила в газетах объявление об изменении методов борьбы с контрреволюцией:

«Всероссийская Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией при Совете Народных Комиссаров доводит до сведения всех граждан, что до сих пор комиссия была великодушна в борьбе с врагами народа, но в данный момент, когда гидра контрреволюции наглеет с каждым днем, вдохновляемая предательским нападением германских контрреволюционеров, когда всемирная буржуазия пытается задушить авангард революционного интернационала – российский пролетариат, Всероссийская чрезвычайная комиссия, основываясь на постановлении Совета Народных Комиссаров, не видит других мер борьбы с контрреволюционерами, шпионами, спекулянтами, громилами, хулиганами, саботажниками и прочими паразитами, кроме беспощадного уничтожения на месте преступления, а потому объявляет, что все неприятельские агенты и шпионы, контрреволюционные агитаторы, спекулянты, организаторы восстаний и участники в подготовке восстания для свержения Советской власти – все бегущие на Дон для поступления в контрреволюционные войска калединской и корниловской банды и польские контрреволюционные легионы, продавцы и скупщики оружия для отправки финляндской белой гвардии, калединско-корниловским и довбор-мусницким войскам, для вооружения контрреволюционной буржуазии Петрограда будут беспощадно расстреливаться отрядами комиссии на месте преступления. Всероссийская Чрезвычайная комиссия».

Первый санкционированный расстрел Чрезвычайной комиссии был произведен 26 февраля 1918 г. над уже упомянутым «князем» Эболи и его сообщницей Бритт, действовавшими под вывеской ВЧК. Согласно А. С. Велидову, приговор от 24 февраля был приведен в исполнение членами комиссии Д. Г. Евсеевым и И. Н. Полукаровым. Расстрел Эболи и его сообщницы был произведен по специальному постановлению Коллегии ВЧК. В тот же день ВЧК расстреляла четвертых матросов-налетчиков и одного немецкого шпиона.

Заместитель председателя ВЧК Я.X. Петерс так объяснял причины расстрела:

«Вопрос о смертной казни с самого начала нашей деятельности поднимался в нашей среде, и в течение нескольких месяцев после долгого обсуждения этого вопроса смертную казнь мы отклоняли как средство борьбы с врагами. Но бандитизм развивался с ужасающей быстротой и принимал слишком угрожающие размеры. К тому же, как мы убедились, около 70 % наиболее серьезных нападений и грабежей совершались интеллигентными лицами, в большинстве бывшими офицерами. Эти обстоятельства заставили нас в конце концов решить, что применение смертной казни неизбежно, и расстрел князя Эболи был произведен по единогласному решению».

Небольшое описание конца жизненного пути Эболи оставил И. Бабель: «В сопровождении сторожа я иду в мертвецкую. Он приподнимает покрывала и показывает мне лица людей, умерших три недели тому назад, залитые черной кровью. Все они молоды, крепкого сложения. Торчат ноги в сапогах, портянках, босые восковые ноги. Видны желтые животы, склеенные кровью волосы. На одном из них лежит записка: «Князь Константин Эболи де Триколи». Сторож отдергивает простыню. Я вижу стройное сухощавое тело, маленькое, оскаленное, дерзкое, ужасное лицо. На князе английский костюм, лаковые ботинки с верхом из черной замши. Он единственный аристократ в молчаливых стенах. На другом столе я нахожу его подругу-дворянку, Франциску Бритти. Она после расстрела прожила еще в больнице два часа. Стройное багровое ее тело забинтовано. Она так же тонка и высока, как князь. Рот ее раскрыт. Голова приподнята – в яростном быстром стремлении. Длинные белые зубы хищно сверкают. Мертвая, она хранит печать красоты и дерзости. Она рыдает, она презрительно хохочет над убийцами…».

Вместе с тем это был именно первый санкционированный расстрел ВЧК, самосудный же расстрел был произведен ранее. Сразу же по опубликованию декрета, в ночь на 23 февраля 1918 г. на Суворовском проспекте в Петрограде работниками ВЧК и красногвардейцами было расстреляно 6 «офицеров-корниловцев». В «Известиях ВЦИК» это сообщение было более конкретизировано, правда, с ошибочной, более поздней датировкой. Согласно газете, в начале марта в ВЧК поступили сведения о собиравшихся контрреволюционерах в доме № 4 по Миллионной улице. Туда выехал отряд красногвардейцев во главе с членами ВЧК В. Л. Панюшкиным и Черкашиным. При аресте находившихся по указанному адресу семерых студентов было обнаружено составленное ими воззвание с призывом к свержению советской власти. Чекисты арестовали и вывезли студентов к амбарам Александро-Невской лавры, где открыли по ним стрельбу. В результате были застрелены пятеро студентов, один умер позднее от ран, и еще одному студенту удалось сбежать. По данному самосудному расстрелу наркомом юстиции И. З. Штейнбергом было возбуждено дело, но вскоре следствие зашло в тупик в связи с потерей материалов дела при переезде правительственных органов в Москву. Позднее, уже в апреле 1918 г., Моссовет примет специальное сообщение об аресте Панюшкина и Черкашина и предании их суду. Однако ВЧК заявило о доверии указанным лицам как истинным революционерам, допустившим в боевой революционной обстановке «невольные ошибки», одновременно выразив протест против травли чекистов, «не обоснованной ни полнотой следствия, ни хотя бы минимальной необходимостью». Вскоре после того как Панюшкина командировали чрезвычайным военным комиссаром по борьбе с контрреволюцией в Тульскую область, дело окончательно заглохло.

28 февраля ВЧК расстреляло еще двух грабителей, действовавших от имени Чрезвычайной комиссии: В. А. Смирнова и И. В. Занозу. Я. Х. Петерс вспоминал: «…некий проходимец со своими подручными якобы от имени ВЧК организовал «обыск» у кутящих буржуев в гостинице «Медведь», забрал у них ценности и деньги и заявил, что это делается по поручению Дзержинского. Проходимец ничего общего с ВЧК не имел. Это был просто хулиган и грабитель, но тем не менее, когда об этом «обыске» узнал Штейнберг, он пустился в такую истерику, что товарищу Дзержинскому пришлось потратить чрезвычайно много времени и сил, чтобы доказать, что борьба с хулиганами и грабителями входит в задачи ВЧК».

В 1918 г. и в последующие годы подобные действия будут неизменно караться ВЧК высшей мерой наказания.

Первоначально в ВЧК не злоупотребляли новыми чрезвычайными полномочиями. Всего в петроградский период деятельности ВЧК по постановлениям чрезвычайных комиссии было расстреляно 16 человек. Девять из них приходились на февраль 1918 г., остальные на первую неделю марта. За исключением одного расстрелянного германского шпиона все это были лица с богатым уголовным прошлым, что особо подчеркивалось как самими чекистами, так и в сообщениях советской периодики.

Вместе с тем ситуация с применением высшей меры наказания зимой 1918 г. обстояла не столь благополучно, как это подавалось большевиками населению. Декрет «Социалистическое отечество в опасности» открыл целую череду новых несанкционированных расстрелов местными органами власти, так как в документе не говорилось об органах, получивших это право.

В результате помимо ВЧК производили расстрелы на месте преступления и другие органы советской власти. Уже в первый день применения смертной казни 22 февраля 1918 г. в Петрограде было расстреляно не менее 13 уголовников. Расстрелы продолжались и после выхода разъяснения ВЧК от 23 февраля, в котором чекисты говорили о закреплении расстрельной функции исключительно за ЧК и недопустимости подобных самосудных приговоров. Расстрелы не стали даже менее массовыми. Так, счет расстрелянных на месте преступления 26 февраля 1918 года доходил в Петрограде уже до 20 человек.

Продолжались самосудные расстрелы и в следующем месяце. В марте советская периодика фиксирует около 100 подобных случаев расстрелов (в среднем по 3 человека в день). Значительная часть из них приходилась на Москву, в Петрограде же ситуация постепенно улучшалась. В частности, 6 марта в Москве на основании декрета от 21 февраля 1918 г. были расстреляны трое неизвестных, 11 марта – 7 анархистов из группы «Ураган» (первый расстрел переехавшей в Москву ВЧК), 20 марта – двое и 23 марта – еще один грабитель.

В дальнейшем расстрелы на месте преступления местными органами власти применялись уже не так часто. Вместе с тем следует отметить, что по целому ряду расстрелов, совершенных самочинно, были впоследствии возбуждены уголовные дела. В первую очередь это было связано с сомнением в обоснованности применения высшей меры «социальной защиты».

Наиболее известным было расследование о расстреле 11 марта семи анархистов на Большой Бронной. Для выяснения обстоятельств была создана специальная комиссия, куда вошли представители московской организации анархистов, группы «Ураган», советских учреждений, в т. ч. Д. И. Курский, Д. А. Магеровский.

В течение месяца газета «Анархия» выходила под лозунгом «Долой расстрелы безоружных!». Анархисты требовали немедленной отмены декрета Совнаркома от 21 февраля, который действует против безоружного населения и анархистских групп. Расследование оказалось безрезультатным – расстрелы на месте преступления продолжались. Советская власть не пошла на уступки анархистам, декрет не был отменен, а уголовников, вне зависимости от их партийной принадлежности, продолжали расстреливать.

Следует отметить, что данные сомнительные расстрелы в большинстве своем осуществлялись отнюдь не ВЧК. Значительная часть приговоров на месте преступления выносилась рабочей милицией и разного рода правоохранительными организациями. Как уже указывалось, Декрет «Социалистическое отечество в опасности!» четко не определял органы власти, которым вменялось в обязанность его выполнение, оставляя тем самым возможность его толкования населением и отдельными учреждениями как право на самосуд в чрезвычайных обстоятельствах. В последующие дни в Петрограде производились расстрелы по распоряжениям различных районных органов власти, таких как Комитет охраны города Петроградской стороны и следственная комиссия Совета рабочих и солдатских депутатов Петроградской стороны. Нередко основанием для вынесения смертных приговоров служила контрреволюционная деятельность, что противоречило декрету СНК, направленного в первую очередь против уголовно-спекулятивного элемента.

Еще более многочисленными были примеры самосудов на основании февральского декрета СНК в губерниях. В Кубанецкой волости Петроградской губернии на основании декрета крестьяне расстреляли 12 человек за налеты и грабежи. В Богуницкой волости той же губернии на основании того же документа – 12–13 «грабителей». Впоследствии ситуация с данным самосудным расстрелом оказалась более запутанной, чем представлялось вначале. Выяснилось, что «реквизицию», а на самом деле грабеж, осуществляли представители соседней волости. «Экспроприаторов» крестьяне расстреляли на месте преступления, на основании декрета СНК. Увещания местных властей ничего не дали. При этом еле удалось удержать от ответного похода и расстрелов «контрреволюционеров» уже со стороны пострадавших.

В Рязанском уезде на основании декрета СНК был объявлен красный террор против кулачества: после 12 расстрелов напуганное кулачество пошло на уступки властям. В селе Белоярское Барнаульского района были заживо похоронены 3 человека. В Петрограде применяли расстрелы комитет охраны города и милиция, в Москве продолжались солдатские и милицейские самосуды.

Фиксировались и безусловные вопиющие злоупотребления при новой карательной политике со стороны отдельных представителей советской власти.

Впоследствии по одному из таких дел о расстреле Районным советом Петроградской стороны гражданина Марка Моисеевича Аптера было возбуждено уголовное дело. Арестованный 23 февраля 1918 г. и обвиненный в спекуляции мануфактурой, он был подвергнут заключению. 3 марта его жене было заявлено, что ее муж может быть освобожден до суда под залог в 35 тыс. руб. и при условии пожертвования в пользу Совета 15 тыс. руб. Деньги были принесены, но их не взяли, так как Аптер был уже расстрелян как контрреволюционер, спекулянт и за попытку взятки. Похожие сведения об этом расстреле «по постановлению Совета рабочих и Солдатских Депутатов Петроградской стороны» поместила на своих страницах петроградская «Красная вечерняя газета». Согласно заметке, крупный спекулянт Аптер, находясь под стражей, оскорблял «членов Совета и следственной комиссии…предложениями взятки в 25 000 рублей».

Выданное жене 6 марта тело мужа свидетельствовало об ином: «резаные раны: одна в живот в область паха с выпадением кишок, а другая в правую руку, остальные огнестрельные: две в спину, в правую сторону, в лопатку и ниже и одна в затылок с направлением сверху вниз». В расследовании этого дела принял участие нарком юстиции, левый эсер И. З. Штейнберг. В результате был задержан весь личный состав следственной комиссии, но в дальнейшем дело ограничилось отдельными его участниками. Вскоре его фигуранты были освобождены.

Наибольшие масштабы практика массовых расстрелов «на основании» декрета от 21 февраля 1918 г. приняла в Красном Крыму. Здесь 22–24 февраля 1918 г. было расстреляно и уничтожено другим способами (порою самыми чудовищными) как минимум 600 человек. К этим масштабным расстрелам и самосудам была причастна как местная власть, так и фактически контролировавшие ее «матросские массы». Среди жертв красного террора преобладали офицеры, но были и священники, представители прежней власти, обыватели. Декрет значительно усилил масштаб имевшихся уже репрессий, легализируя их. Московское правительство не было причастно к этому всплеску казней. Советский Крым, как и ряд других территорий, лишь отчасти контролировался им.

Предполагал использовать смертную казнь на основе декрета «Социалистическое отечество в опасности» и петроградский Комитет революционной обороны, образованный в период немецкого наступления. В приказе комитета от 1 марта 1918 г. за подписями Н. И. Подвойского, М. С. Урицкого, С. И. Гусева говорилось об обязанности всех военных и гражданских пленных прибыть в течение 48 часов в Комитет по демобилизации, а всем неявившимся в комитет приказ грозил расстрелом как шпионам.

Все это стало возможным в условиях децентрализации управления страной и отсутствия единого органа борьбы с контрреволюцией и преступностью. Подобные случаи всячески осуждались советской властью и часто становились предметом публикации. Помимо гласной борьбы с самосудными расстрелами применялись и иные меры. Постепенно сокращалось количество организаций, имевших право расстрела (до июля 1918 г.), многие из них упразднялись, например, следственная комиссия в Петрограде. На участников самосудов заводились уголовные дела. Но окончательно решить эту проблему весной 1918 г. так и не удалось. В центре России удалось установить контроль над вынесением смертных приговоров лишь к середине апреля 1918 г.

На местах же продолжалась практика незаконных арестов и расстрелов, так как деятельность ВЧК сосредотачивалась главным образом в Петрограде и Москве и мало влияла на обстановку в стране в целом.

Вместе с тем следует отметить, что серьезнейшие недостатки были свойственны и самой чрезвычайной комиссии уже в первые месяцы ее деятельности. Ряд арестов ЧК было произведено без достаточных на то оснований. При их проведении, в частности в Саблинской волости Царскосельского уезда, по словам пострадавших, местными чекистами произносились «всевозможные угрозы, как-то: вытянуть жилы, расстрелять и прочее».

Предпринимались уездными чекистами и первые попытки создания псевдоконтрреволюционных организаций и заговоров. В конце февраля 1918 г. фиксируются и первые случаи избиения арестованных сотрудниками уже самой ВЧК. Ф. Э. Дзержинский лично провел расследование этого дела. На протоколе допроса от 11 марта он отметил: «Комиссия рассмотрела и решила сделать самое энергичное внушение виновным и в будущем предавать суду всякого, позволившего дотронуться до арестованного».

В том же феврале 1918 г. произошел первый самосудный расстрел арестованного в ходе следствия членом ВЧК К. Я. Березиным. Следует отметить, что, несмотря на тяжесть совершенного деяния, Березин отделался достаточно легко. Его дело рассматривалось ревтрибуналом, но, учитывая ходатайство со стороны ВЧК, оно вскоре было прекращено. Впоследствии он станет сотрудником отдела по борьбе со спекуляциями и еще не раз – фигурантом различных «темных» дел. Осенью 1918 г., комментируя различные случаи злоупотреблений в ВЧК, в т. ч. Березина, Я. Х. Петерс называл его случайным лицом и сотрудником Петроградской ЧК.

С подобными фактами внутри ведомства в тот период велась определенная борьба, но они, в отличие от противоправных действий местных органов власти, не становились достоянием гласности.

Таким образом, месяц после возобновления высшей меры наказания выявил целый ряд серьезных недостатков в советской правоохранительной системе, которые были обусловлены в первую очередь отсутствием всероссийских структур органов борьбы с контрреволюцией и специальной кадровой политики. Многочисленные расстрелы ранней весной 1918 г., зачастую не обусловленные внутриполитической обстановкой в стране, были вызваны применением чрезвычайных мер наказания местными органами власти, которые не были приспособлены к действиям в чрезвычайной обстановке.

Единственный чрезвычайный орган диктатуры пролетариата (ВЧК) являлся всероссийским лишь по названию. Все крупные операции, проведенные ВЧК в феврале 1918 г., касались контрреволюционных организаций, базирующихся в Петрограде: «Все для родины», «Белый крест», «Черная точка», «Союз помощи офицерам-инвалидам», «Военная лига», «Возрождение России», «Союз реальной помощи», «Союз георгиевских кавалеров», «Заговор Михеля». Преобладание ВЧК в определении и осуществлении всей карательно-репрессивной политики Советского государства начинается только после переезда ее 9 марта 1918 г. в Москву, когда происходит формирование единой системы чрезвычайных комиссий.

Позитивный, с точки зрения советского руководства, опыт, накопленный ВЧК в Петрограде в борьбе с контрреволюцией, саботажем и анархией, давал основания для дальнейшего усиления чрезвычайных комиссий весной – летом 1918 г. Превентивная политика борьбы с контрреволюцией, опробованная в Петрограде, была должна осуществляться теперь в масштабах страны.