Книга: Руки оторву!
Назад: Глава 7 Разговор – испытание, а испытание – предмет разговоров
Дальше: Глава 9 Солнце светит, девки улыбаются, здоровье есть – жизнь продолжается

Глава 8
Вот тебе, сынок, и день Лобаня

Тусклое освещение каюты подводной лодки стало чуть ярче, как только я пошевелился, но встать не смог, как ни старался: мои руки, ноги и тело были стянуты широкими ремнями и плотно прижимали меня к узкой металлической койке. Я позвал Валесю, но не добился никакого ответа.
Ровно гудел дизель-генератор за стеной, и более никаких звуков. Можно назвать подобное акустическое сопровождение звенящей тишиной или белым шумом, и, наверное, при определенных обстоятельствах подобное мерное буханье и скрежет не лишены своего терминаторского очарования.
Но все мое естество желало избавиться от накопившейся за время сна жидкости. А психика требовала истерики, переходящей в членовредительство.
Правда, необходимо признать, что ремни, «стянувшие слабую грудь», очень помогают хранить равновесие. Эта электронная шлюха наверняка за мной наблюдает и будет счастлива видеть мое отчаяние. Не желая доставлять ей это удовольствие, я стиснул зубы и молча ждал, когда эта фурия образумится.
Первой нетерпение проявила Валеся. Маленькое черное окошко над столом осветилось, очаровательная мордашка моей мучительницы возникла в не цветном, монохромном виде. Изображение лица сменялось картинкой в полный рост: Валеся снова примеряла образы. Но в этот раз мне было не до эротики, да и экран был маловат, кроме того, мочевой пузырь давил прямо на глаза.
Но психованное изображение не унималось. Из стены выдвинулись два шланга-манипулятора, каждый из которых оканчивался… огромным фаллоимитатором.
– Ну что – пошалим? – игривым голосом предложила Валеся. – Как же приятно видеть неподдельный ужас на лице мужчины! Ладно, расслабься, я пошутила.
Резиновые дилдо трансформировались в трехпалые руки и расстегнули ремни, окошко погасло, шланги втянулись в стены.
«Сука!!!» – это самое нежное слово, которое я хотел сказать, но приберег энергию до лучших времен, предпочитая удовлетворить естественные надобности, а уж потом метать громы и молнии. Когда я вышел из душа, меня ожидал завтрак: варенные «в мешочек» яйца, овсянка и апельсиновый сок.
«Не нужно мне твоих даров, ни скучных песен, ни пиров. Не стану есть! Не буду слушать! Подумала… и стала кушать».
Я понимал пленницу Черномора и сочувствовал ей, и так же, как она, подпитал организм из вражеских запасов, чтобы иметь силы для борьбы. Это не мешало мне обдумывать, как эту штуковину вырубить и высушить. В сладких мыслях о справедливой мести я отправился в рубку (вот правильное слово, учитывая, что там не так давно устроили Энрике и Беппе).
К моему удивлению и радости, на месте рулевого сидел доктор собственной персоной в форме морского офицера с эмблемами Лобаня.
Валеся красовалась на большом экране в костюме школьницы, теперь – блондинка, с волосами, собранными в хвосты над ушами, белыми бантами и смешными белоснежными гольфами, не достающими до колен.
– Ведь ты простишь меня?! – пролепетала она, теребя кружевной передничек цвета облаков и снега.
Беппе поставил ее на паузу, зафиксировал на экране ее умоляющие глаза и губки, сложенные в пурпурное сердечко.
– Я должен извиниться за все, что произошло на борту этого корабля в мое… э… отсутствие, – начал было доктор.
Я его прервал:
– Да ерунда! Все это было… скажем, достаточно познавательно… к тому же у вас были на это веские и уважительные причины!
– Как раз напротив… – возразил Беппе и отвел глаза, – вам, то есть тебе… лучше присесть.
Я машинально послушался и плюхнулся в штурманское кресло.
– Даже не знаю, как сказать… – мялся доктор, – э… в общем… – И, решившись, выпалил: – Часть, и весьма существенная, произошедших недавно событий не более чем спектакль…
– Чего, чего… Я не понял, – блеснул интеллектом я.
– Ну… в общем… по порядку, – продолжил доктор, – после того, как мы поднялись на борт подводной лодки, раненый Энрике действительно напал на меня, но я не без помощи ИсСИ…
– Кого, кого? – недоумевал я.
– ИсСИ – искусственного самообучающегося интеллекта, – объяснил Беппе и кивнул на экран, – тот код, которым ты ее якобы включил, – часть игры-квеста, придуманного мной, чтобы отвлечь тебя от терзающих насущных вопросов, в противном случае мне уже не удалось бы их избежать или обойтись туманными объяснениями…
– И ты только для этого… – я задохнулся от возмущения, – просто ради того, чтобы отмолчаться, подверг мою жизнь опасности?!
– О, поверь, никакой угрозы не было, ИсСИ все просчитала до мелочей, учитывая скорость Ва… твоей реакции и индивидуальные особенности психики. И, согласись, все получилось наилучшим образом: ты был занят, потом уснул. Правда, под действием безвредных препаратов ты проспал несколько дольше, чем обычно, и сон был несколько глубже. Ты, видимо, участвовал в битвах: все время размахивал руками и ногами, потому и потребовалась фиксация. Что же касается последней выходки ИсСИ, то это вызвано… э… наследием бывшего капитана этого корабля. Тот еще был… шалун, оттого и умер – сердце не выдержало… забав.
– Так, ладно, укокошили вы совместными усилиями Энрике, а он в пылу борьбы башку тебе железкой проткнул? Или ты сам себе спицу в мозг заправил? А может быть, Валеся, то бишь ИсСИ, тебе помогла? – продолжил я попытки разложить весь этот винегрет по полкам или по тарелкам, уж не знаю.
– Да нет же, это сомбрен был, человеку голову так не проткнешь, уж ты мне поверь! А знаки, которые он тебе подавал, я придумал и запрограммировал, а сам в запертом машинном отделении прятался… – продолжил свои объяснения Беппе, но все его лепетание мне уже было неинтересно.
Я хотел, и не в первый раз, кстати, открутить Беппе его хитрую башку и… не знаю, что делают с головами врагов, можно, к примеру, к дверям приколотить. Тогда дух лживого доктора станет дом от непрошеных гостей охранять. Но прежде чем это сделать, фашист мне на пару вопросов все же должен ответить, пока его голова составляет с шеей единое целое. К допросу приступил немедленно:
– Теперь, когда я уже подвергался опасности и был тобой опоен, давай-ка вернемся к тем темам, от которых ты бегаешь столь оригинальными способами. Сам расскажешь или помогать?
– Все столь необходимые тебе знания ожидают тебя в конце нашего путешествия, на острове Саба, куда через две минуты причалит наша посудина, – спокойно и как-то отрешенно и устало проговорил Беппе, – через десять минут, сразу по прибытии, у тебя назначена встреча с Саппо. Он лично ответит на все твои вопросы. Но есть одна загвоздка – ты не заключил договор. По-прежнему формально ты человек с улицы, пусть и очень важный, но все же не состоящий с Саппо в деловых отношениях. Это может помешать искреннему общению. Поверь, я не пытаюсь давить на тебя, но обстоятельства изменились кардинально: наши противники проявляют активность невиданную, и следует поспешить с формальностями, иначе ты свою сделку из Плавильни заключать будешь, а это в планы Саппо и твои точно не входит.
– Слушай, а чего ты Лобаня Саппо кличешь, ведь это женский род, а Лобань несомненный мужик? – поинтересовался я.
– Существа его… породы… мгм… строго говоря, не имеют пола, но могут использовать свойства как мужские, так и женские, – неохотно ответил Беппе, явно не желая говорить на эту тему, и впервые я увидел в глазах своего учителя страх, – но я до конца в этом не разобрался, не хватает материала для исследований. Как мне кажется, они принимают обличья в зависимости от необходимости, но постоянный облик закрепляют в соответствии с личными предпочтениями.
– Давай-ка поточнее… – хотел попытать я доктора.
Валеся сменила позу и сладким голоском произнесла:
– Прибыли, милый, надо прощаться. – Электронная профурсетка извлекла из кармана белый кружевной платочек, промокнула сухие глаза, глядя прямо перед собой. Тут же, без перехода, глаза ее загорелись красным огнем, и она заорала:
– Чего расселся, станцию свою пропустишь! Вали уже, достал! – И экран погас.
– Ух ты! – улыбнулся Беппе и пропел: – Таков наш паренек, расшевелит и пенек!
И тут же получил манипулятором под зад и, хохоча, побежал к выходу, корча уморительные гримасы, подражая рассерженной Валесе. За это ему еще раз чуть не досталось манипулятором, который выскакивал то из стены, то из потолка, но достать проворного доктора искусственному интеллекту подлодки уже не удалось.
Когда к нему вернулась способность говорить, он выдохнул:
– Пойдем, Василий, нам и правда пора.
Подводная лодка была надежно пришвартована несколькими стальными тросами к бетонному пирсу, между стеной и железным бортом висели огромные автомобильные покрышки. На берег вел деревянный приставной трап. Нас встречали несколько парней в черном. Ими командовал высокий сухопарый человек, который мне напомнил полковника Бударина, но Беппе поздоровался с ним иначе:
– Добрый день, майор, как ваша нога?
– Здравствуйте, доктор. Благодаря вашим стараниям отлично! – заулыбался встречающий. – Прошу, вас ожидает автомобиль, самолет господина приземлился минуту назад.
– Поспешим, Вася, Саппо ждать не любит, – заторопился доктор.
Большой черный джип с тонированными стеклами ожидал нас недалеко от пристани. Передние сиденья вместе с водительским были скрыты от нас за черным стеклом. Минут десять мы ехали в полном молчании. Машина остановилась возле большого бетонного здания, похожего на многофункциональный параллелепипед с острова Мюстик, только гораздо большего размера и белого цвета. Сомбрен-охранник проводил нас в просторный зал, все убранство которого было выполнено в красно-черной гамме.
Возле шахматного столика стояли два больших кресла, в одном из них развалился Чен Лобань, попыхивая сигарой. Глаза его были закрыты, лицо было безмятежно, если бы не ритмично поднимающиеся руки, которые попеременно подносили к его рту то сигару, то стакан с ромом, можно было подумать, что Лобань спит. Но как только мы с доктором подошли поближе, черные глаза уставились на меня, как два ружейных дула.
Лобань пожал нам руки, не вставая, и тут же отослал Беппе:
– Йозеф, оставь нас.
Я так привык к постоянному присутствию доктора, что проводил его почти умоляющим взглядом, но друг и учитель даже на меня не посмотрел.
– Садись, поговорим, – с нажимом сказал Лобань, кивнув на кресло напротив, – вижу, ты смущен и дезориентирован, что вполне извинительно в сложившихся обстоятельствах. Тебя терзают даже не вопросы, которые ты хочешь задать, а ответы, бо́льшую часть которых ты уже знаешь, но не позволяешь им приобрести осмысленность в собственной голове. Но прежде чем я облеку их в слова, давай-ка разгоним слушателей!
За дверями зала, на улице, раздались выстрелы, кое-где в здании слышались возня и крики. Когда все стихло, Лобань посмотрел как бы сквозь меня и голосом, от которого мурашки пробежали, как мне показалось, даже по стенам, прогремел:
– А вы тут будете торчать?! Особое приглашение вам необходимо?! Или поглощение для вас не аргумент?!
Послышалось шлепанье по каменному полу, я оглянулся. Несколько несуразных созданий сбились в неприятную кучу серой плоти в углу зала. Выпученные рыбьи глаза в ужасе таращились на Лобаня, когтистые лапы были сложены на чешуйчатой груди в умоляющем жесте. Лобань улыбнулся краем рта, и твари повалились на колени.
– Знакомься, Вася, твои лярвы! – представил вновь прибывших толстяк, попыхивая сигарой. – Тебе и решать, как с ними поступим.
– Кто, простите? – не понял я.
– Лярвы, демоны опьянения, мелкие потусторонние создания, которые питаются твоим желанием выпить, стимулируют одурманенную похоть, чтобы позабавиться, усиливают страхи и депрессию по утрам. А когда человек, ими одержимый, слабеет, они его убивают, приносят в жертву. А потом следуют за тугором и, уже в Плавильне, еще мучают своего… донора. Вон ты их сколько нацеплял! – Лобань направил в угол раскрытую ладонь, согнув пальцы. Твари завизжали и исчезли в багровой вспышке нездешнего пламени, только несколько искр закружилось в маленьком огненном торнадо.
– Теперь мы одни, Василий, но это ненадолго, – продолжил как ни в чем не бывало Лобань, – и прежде, чем ты начнешь меня спрашивать, что… для представителя твоей расы вполне естественно. Первый вашего рода был назначен дающим имена, вам на все нужно навесить ярлычки под номерами и составить каталог. Если бы ты нашел время и узнал, кто такой Чен Лобань в китайской системе верований, то мне бы не пришлось сейчас представляться. Итак, я – Мамона, сын Рассат Тиннина, предводитель демонов-искусителей, честь имею! – На этом оратор сделал эффектную паузу и менее помпезным тоном сказал: – Прежде чем мы продолжим, Володя, было бы неплохо, если ты закроешь рот, а то у меня стойкое ощущение, что я беседую с сельским дурачком. Ты давно догадался, что и я, и Беппе, и Чирчу не являемся, мягко говоря, добрыми христианами. Хотя Иисуса мы все уважаем, особенно после того, что он устроил в Плавильне. Но в силу врожденных особенностей, кроме недоброго доктора, принадлежим к антагонистической группировке, которую, на мой взгляд, несправедливо причисляют к однозначному Злу. Но дело не в нас, а в тебе! Ответь мне, кто ты?
Вопрос был явно нериторический, Лобань-Мамона ожидал ответа, благосклонно глядя на меня. Предмет обсуждения оказался не таким простым, каким казался на первый взгляд. Особенно когда его задает один из столпов преисподней. Кто я?
– Человек прежде всего… – начал я, не зная, чем продолжить эту фразу.
Мамона и не ожидал продолжения:
– Отчасти верно, мой юный друг, но только наполовину! Если быть абсолютно точным, то на три четверти. Учитывая, что я, твой отец, демон только наполовину. Соответственно…
Глава искусителей собирался продолжить свое исследование гамет.
Я прервал его:
– Постой, нечистый, ты лжешь, у меня есть родители: отец и мать. Они живы до сих пор…
– Это ты считаешь себя обязанным этим людям появлением на свет, но это не так! Твоя мать, великая женщина, погибла, защищая тебя, я и теперь скорблю по ней… – Неожиданно Мамона вскочил из кресла и пронесся, как вихрь, вокруг зала, ноги его слились в неясные мазки, так быстро он бежал, сделал два круга и остановился. Черты его одутловатого лица страшно исказились, и он проорал куда-то в сторону: – Я страшно отомщу, легенду сложат о мести Мамоны, и отсвет мучений виновных озарит мой путь в веках!!!
Внезапно все закончилось, Мамона успокоился, вернулся в кресло, принял образ добродушного толстяка, и, если бы не прокушенная нижняя губа, можно было бы подумать, что мне все привиделось: он даже не запыхался.
– Не обращай внимания, – поспешил успокоить меня новоявленный папаша, прижигая сигарой ранку, – ты привыкнешь, у демонов частенько случаются приступы неконтролируемого гнева, это иногда мешает общению, но для тебя абсолютно безопасно. Рому налить?
Я хотел было согласиться, но вспомнил про лярв и помотал головой.
Мамона сидел, вперив невидящий взгляд куда-то в угол, забыв про все на свете. Тени суетились на его лице, то сгущаясь возле рта и вокруг глаз, то играя, будто языки пламени, на его лбу.
Наконец он заговорил:
– Мы чужие здесь, сын, но за долгие годы научились жить на этой планете и даже сумели органично влиться в местную духовную и светскую жизнь.
– Я не вполне… – начал было я расставлять точки над «е».
Мамона меня остановил:
– Нет, ты совсем! Наберись терпения и дослушай до конца. Начнем с моего отца, а твоего деда, Рассат Тиннина, тогда известного под именем Гагтунгр. Он прибыл на Землю около десяти тысяч лет назад с планеты Тартар, из системы Лангор. В вашей системе координат это HD 10700 F, Тау Кита. Его беспокоили раны, нанесенные сородичами во время заварухи, которая закончилась гибелью их родной планеты. Все, кто выжил, разлетелись в разные стороны. Пару сотен лет твой дед приходил в себя, согреваясь возле ядра планеты Земля, но тартары не могут долго сидеть без дела, да и с обстановкой следовало разобраться. Поверхность планеты для него не годилась, и для начала исследованию подверглись горячие недра, примыкающие к ядру.
Как ему тогда показалось, планета была почти необитаема, встречались огненные стихиалии, но они не обладали разумом, в тартарском понимании это даже не животные, скорее амебы. Но опыты управления флеймами оказались успешными, и проворные огоньки стали глазами и ушами твоего деда. На поверхности, вблизи действующих вулканов, удалось получить больше сведений о внешней среде и выявить разумные формы жизни.
Тартарам чужды гуманизм и сентиментальность вследствие подавления интеллектом эмоций, на этом строится вся их культура. Поначалу Рассат захотел поработить слабые местные формы жизни и наслаждаться безграничной властью над планетой.
Но, помня о Судном дне Тартара, Рассат не стал торопиться с получением контроля над всем и вся, ведь его соотечественники добились многого в этом направлении, но в целом потерпели неудачу космического масштаба.
Ему удалось приручить нескольких аэров и с их помощью обнаружить не только тогдашних животных и приматов, но и присутствие местной разумной жизни, а также следы иномирян.
Рассат не стал торопиться, а решил понаблюдать и через несколько сотен лет выяснил, что местные разумные используют волевые импульсы для создания определенных условий проживания, применяя природные и погодные явления как орудие порабощения полуразумных приматов.
А иномиряне занимаются добычей полезных ископаемых, в основном – золота. В жизнь хозяев планеты и их подопечных космические гости не вмешиваются, потихоньку разворовывают ресурсы и доставляют их на родную планету.
В вопросах контроля ничего не меняется тысячи лет: разделяй и властвуй! Осталось разобраться с инструментарием. Как создать конфликт интересов между группами, деятельность которых далека друг от друга, как Земля от Марса? Вначале Рассат отследил, как местные разумные влияют на погоду и другие погодные явления, и осознал, что их могущество зиждется на особом виде энергии, которую они получают от приматов в момент поклонения и ритуальных жертв. В чистом виде тартарианцы не способны такую энергию генерировать. Необходимо было заставить приматов отдавать такую энергию непосредственно Рассату либо использовать технологическое решение и создать соответствующий прибор. Вначале второе показалось перспективным делом, и Рассат сконструировал генератор энергии, похожей на необходимую, но что-то пошло не так, и долбаная штуковина стала выделывать всякую ерунду с магнитным полем, погодой, а иногда и со временем. Пришлось утопить зловредную железяку в океане, но она до сих пор дает о себе знать.
Однако годы наблюдений не пропали даром, Рассат обнаружил миллионы джоулей незадействованной энергии. Она имела ту же природу, что используемая разумными формами жизни (приматы их считали богами), но имела знак минус, являлась противовесом энергии молитвы. Любые негативные эмоции, а также отсутствие позитивных порождало темную субстанцию, пригодную для поглощения и воздействия на внешнюю среду и внутреннее состояние приматов.
И Рассат научился ее использовать! Естественно, разразилась долгая война всех против всех, а в ее результате получился некий сплав интересов и возможностей, который застыл в зыбком подобии равновесия. Это и есть нынешняя цивилизация в том виде, который ты знаешь. Особенно ярко паритет проявился в каноне, где ты родился, но общая картина повсюду одинакова: ни одна из сил не может одержать окончательную победу, не подвергнув опасности существование планеты! Необходима встряска: коллапс, взрыв, война! Только яркая мощная вспышка эмоций, идей, мощных усилий творческих сил человечества способна вывести прогресс из стагнации, в которой сейчас дремлет вечный двигатель процветания и счастья!
«Да, говорить ты умеешь, – подумал я, – темную энергию дедуля научился использовать, всего и делов-то, какое же он зло? А почему светлую не смог? Склонности не было или слишком сложным показалось? А чтобы человечество скачком в распрекрасное будущее направить, всего-то и надо – немного горючего – людской крови: вот чем закончатся все ваши революции – проходили уже! И только для блага!»
Мамона молча изучал мое лицо, тень сомнения коснулась его глаз, но он все же продолжил:
– Ты – принц крови, возможности и привилегии твои не поддаются описанию, но в тебе слишком много от человека. Поэтому ты должен заключить договор со мной. Тогда все конкуренты: Билиал, Бифур и другие – побоятся к тебе и пальцем прикоснуться – таков Закон. Они ведь не то чтобы лично к тебе ненавистью пылают – нет! Они мой успех стремятся уничтожить – у них ведь ничего подобного не вышло! А в пророчествах ясно сказано: легионы поведет человек! А битва близка, все это чуют! Зов Бездны ждет достойную руку! Я вижу: ты колеблешься, твое воспитание, жизненные принципы противоречат новой информации. Священники предлагают жизнь вечную за следование идеалам религии. Но поверь, это плохая сделка: в теле, которое ты получишь, запас прочности неисчерпаем и всегда может быть восполнен, любое повреждение будет излечено! Что тебе райские кущи, когда перед тобой наслаждения битвами, сладость неземных удовольствий и безграничные знания! Князья и вожди склонятся перед невиданной доселе мощью! У меня кровь вскипает от подобной перспективы и гордость за тебя наполняет мое сердце! Я не мог быть с тобой, как подобает отцу. Не научил тебя играть в футбол или забивать гвозди, но клянусь силой судьбы, я очень хотел быть рядом, видеть твои первые шаги! Я жаждал всех радостей отцовства, но ты все время, с самого рождения, находился в опасности, и мое присутствие, явное или тайное, только ухудшило бы положение и наши враги перешли бы к действиям! Мое человеческое тело убили во младенчестве! Мы не хотели, чтобы тебя постигла та же участь! Твоя мать выкрала чужого ребенка, и поменяла вас местами, и погибла вместе с ним, вселив уверенность в злодеев, что тебя больше нет. Настал мой черед: я устроил спектакль скорби, и все наши враги отступились – поверили! Выть и страдать напоказ было просто – я любил твою мать! Но теперь все знают – ты жив, и не остановятся ни перед чем, только бы убить тебя и предотвратить Последнюю битву! От так называемых воинов света я сумею тебя защитить. Они не обладают могуществом и влиянием, ресурсы их ограничиваются моральными принципами. А конкуренты из Плавильни – другое дело! Хотя никто из них не смог зачать ребенка, но у каждого демона есть ярые последователи. Это порождает надежду, что возможны разные варианты будущего, в том числе и такие, где Зов Бездны несет человек – избранник и слуга какого-нибудь адского властелина! Но не твоего отца! Только заключив со мной договор, ты по праву, пусть и формально, станешь одним из моих подчиненных, и ни один из столпов подземного сообщества не осмелится причинить тебе вред; чревато полным поглощением…
Мамона что-то говорил и говорил своим хорошо поставленным голосом, перечисляя привилегии и преференции имеющего договор перед тем, у кого сделка не заключена. Его глаза перестали быть похожими на черные пуговицы, приобрели нездешнюю страшную глубину, полную багровых отблесков и теней. Но смысл его речей мне был знаком и понятен. Примерно то же самое мне вжовывал и Беппе. И все их цветистые обороты и посулы можно свести к нехитрому: без бумажки ты букашка, а с бумажкой – человек!
И тут меня снова охватило чувство легкости и падения, от которого вдох застревает в горле и в груди приятно холодит, будто от мятной конфеты «Взлетная». Ощущение, что я сейчас пойму что-то важное, охватило меня и полностью вытеснило все остальное.
Оно было сильнее и пронзительнее, чем когда-либо, и комната с Мамоной, уплыла куда-то вбок, а на ее место пришла тьма и голос: «Апо́п (Апе́п, Апо́фис, греч. Ἄπωφις) – в египетской мифологии огромный змей, олицетворяющий мрак и зло, изначальная сила, олицетворяющая Хаос, извечный враг бога солнца Ра. Миссией Апопа являлось поглощение солнца и ввержение Земли в вечную тьму. Часто выступает как собирательный образ всех врагов солнца. Имена Апопа также произносятся как Апеп и Апофис на греческом языке».
Фразу на греческом языке я услышал в белой чистой комнате, явно больничной палате. Рядом со мной сидел бородатый мужичок и читал книжку вслух, на тумбе около кровати были сложены стопкой с десяток книг с яркими обложками и не менее заметными названиями на корешках: «Прецессия равноденствий», «Сыны грома, кто они?», «Киты – древние хозяева Земли» и так далее.
Чтец заметил, что я открыл глаза, и заметался вокруг кровати, отключая какие-то аппараты и радостно вопя:
– Ну, слава… в себя пришел, хвала… – И уже куда-то в сторону двери: – Прошка, Алыкель, тащите сюда каталку!
За стеной послушался шум, возгласы, металлический грохот, дверь распахнулась, в нее протиснулись двое крупных мужчин самого разбойничьего вида, толкая перед собой железные носилки на колесиках.
– Грузи его, только осторожно. Слабый он еще, – распоряжался мужичок – любитель чтения, размахивая книжкой. – Ты, Прошка, как поедем, придерживай его, не ровен час, навернется.
Один из «санитаров» положил свою лопатообразную ладонь мне на грудь и явно изготовился меня грузить, но в этот момент в палату вошел седой, гладко выбритый мужчина в очках в сопровождении нескольких юношей и девушек. С удивлением эта группа в белых халатах уставилась на суету трех бородачей. Через секунду предводитель «зимних разведчиков» произнес тоном, не терпящим возражений:
– Какого… а ну прекратить! Амфетаминов, что вы здесь устроили?! Оставьте в покое больного, немедленно! Марш отсюда!
Ворча, мужики отступили. Врач в очках проверил мой пульс, спросил про самочувствие. Не дожидаясь ответа, сказал в сторону своей свиты:
– Интереснейший случай! Больной находился в коме тридцать дней! – И уже обращаясь ко мне: – Вы слышали, что читал санитар, чувство расширения или уменьшения посещало вас?
Я кивнул в смятении, понимая, что события последнего месяца не более чем бред, навеянный алкоголем и медицинскими препаратами, в ужасе прощаясь со своей особой ролью в судьбах нескольких миров.
– А что со мной, доктор? – поинтересовался я.
– Обыкновенное алкогольное отравление, – ответил эскулап и, обращаясь к сопровождавшим его юношам и девушкам, начал вещать профессорским тенором, иногда срываясь в противный фальцет: – Как известно, смертельная доза алкоголя для женщин составляет четыре с половиной промилле в крови и шесть-восемь промилле для мужчин. Содержание этанола в организме этого пациента – двенадцать промилле в жидкостях тела и до восемнадцати – в органах на момент госпитализации. Принятые меры позволили снизить смертельные показатели до нормы, но и в настоящее время опасность комы сохраняется, ибо в некоторые моменты лечения содержание алкоголя возрастает по неизвестным причинам. Создается впечатление, что организм больного вырабатывает спирт…
Раздался щелчок, и палата погрузилась в темноту. Включилось тусклое синее освещение, доктор и его свита спешно покинули помещение, в коридоре слышался командный голос очкарика, отдававшего распоряжения. В палату вернулся Амфетаминов с фонариком в руке, следом за ним грузно ввалились его помощники. Они споро перекинули меня на каталку и шустро покатили ее по полутемному коридору, мимо тусклых синих фонарей и зеленых светильников с изображением белого бегущего человека и стрелкой. Сил для сопротивления или споров у меня не было, так что я просто лежал и старался не выпасть.
После нескольких поворотов мы попали в длинный коридор, дорога, подсвеченная синим, вела куда-то вниз. Как только мы спустились и покатили по ровному полу, вспыхнул свет. Яркое белое сияние на миг ослепило меня, и я крепко зажмурил глаза. Когда ко мне вернулась способность видеть и осознавать окружающий мир, передо мной предстала следующая картина: на пути каталки стоял, расправив плечи, давешний врач, за его спиной маячили две медсестры. Амфетаминов занял позицию между мной и доктором, в его сцепленных за спиной руках сверкал огромный нож, кажется, медики его называют «большой ампутационный».
Прошка и Алыкель выступили чуть вперед. Сестрички тоже пришли в движение. Со скрежещущим визгом они бросились вперед, зажав в обеих руках короткие блестящие металлические трубки, которые заканчивались большими стеклянными шприцами. Они одновременно прыгнули на бородачей, вытянув руки со своим странным оружием.
Прошка отступил в сторону и ударил по направленным на него остриям свинцовым шаром на цепи, неизвестно когда оказавшимся в его руках. Кистень захлестнул шприцы, осколки брызнули во все стороны, блестящие жезлы прижало к полу.
Алыкель, как видно, полагался только на силу своих рук. Он схватил свою противницу за запястья и бросил ее через себя. Но ловкая бестия извернулась, и один из шприцев воткнулся Алыкелю прямо в спину. Он пошатнулся, почернел, сморщился и рухнул как подкошенный.
Прошка отшвырнул ногой девушку в белом халате, атаковавшую его, и прыгнул ко второй, которая так ловко вывела из строя Алыкеля, выхватил у нее жезл с полным шприцем, воткнул иголку медсестре в бедро и снова размотал цепь для нового удара. Получившая укол фурия повалилась на пол, не подавая признаков жизни.
Чего не скажешь про ее коллегу: нисколько не ушибившись от падения, «сестричка» кинулась на Прошку, стараясь пнуть его в пах или ткнуть острыми ногтями в глаза. Прохор уворачивался, волоча за собой бесполезный в ближнем бою кистень. В какой-то момент ему удалось встать подальше, и он отправил свинцовый шар в свистящий полет смерти.
Его противница проворно взбежала на стену, нереально ловко цепляясь руками и ногами за ровную поверхность, подобно пауку. При этом она полностью вывернула голову в сторону противника, неприятно скалясь.
Шар тяжко грохнул об пол с такой силой, что одна его сторона стала ровной. Прошка снова потянул его на себя, но младший медицинский персонал блеснул сноровкой: медсестричка, эротично разрывая халат, прыгнула на оружие. Одной ногой она наступила на цепь, а второй подбила шар вверх. Мягкий металл не выдержал, сорвался с цепи, и тяжелый снаряд бухнул в стену над моей головой да так и остался торчать в штукатурке.
Амфетаминов метнул свой нож в доктора. Эскулап, до этого безучастно наблюдавший за схваткой, сделал резкое движение обеими руками, как будто оттолкнул от себя невидимый груз. Волна чудовищной силы прокатилась по коридору, сметая тела живых и мертвых, их оружие и какой-то мусор, сгребла все это в немыслимый клубок.
Только Амфетаминов остался стоять среди этого бедлама, приосанившись. Волна не причинила ему вреда, докатилась до меня и сильно ударила по каталке, прижала ее к стене, я оказался между металлом и бетоном, меня терзали невыносимое давление и боль.
Через несколько секунд я вырубился. Последнее, что я увидел, – каталка, повинуясь жесту Амфетаминова, встала на колесики, а нож все-таки порезал доктору плечо, кровь залила белый халат.
На этот раз пробуждение было мягким и приятным, рассеянный свет ласкал веки, белая палата пахла чистотой и чем-то знакомым с детства, манящим предчувствием праздника. Тело было наполнено волнующей истомой, и я сладко потянулся, похрустывая суставами, радуясь жизни всеми порами и закоулками своего слегка затекшего тела.
В палате я лежал в полном одиночестве, без всяких капельниц и аппаратов, только на плече побаливали три отметины от уколов. Я встал с кровати, выпил стакан воды из сверкающего чистотой графина, собрался выйти в коридор, но в дверях меня встретил улыбающийся «Айболит».
– Как самочувствие? Вижу, что лучше, напугали вы нас: недавно был новый рецидив, кое-как справились…
– А где санитар, ну этот Амфитаминов? – перебил я подозрительного доктора.
– У нас нет санитаров с такой фамилией, – недоуменно ответил врач, посмотрев на меня поверх очков, – а, ну понятно – видения! Я ведь уже пояснял, что организм, столь сильно отравленный, интенсивно воздействует на мозг, который, в свою очередь, порождает различные галлюцинации…
В этот момент распахнулась дверь, и в палату вошел тот самый Амфетаминов собственной персоной, только без халата, одетый в темно-синюю робу со светоотражающими полосами.
– Да что же это такое? – растерянно пролепетал доктор, удивленно уставившись на бородача.
– Видения, Варлам, галлюцинации, невнятные образы, порожденные винными парами, – весело ответил Амфетаминов и хлопнул врача по плечу, – в таком случае тебе ведь это повредить не может.
Медик вскрикнул, схватился за раненую руку, но сразу как-то подобрался, снял очки и выпятил челюсть, сразу стал похож на бультерьера своей неприятной вытянутой рожей. Доктор Варлам шагнул вперед и занял позицию между мной и Амфетаминовым.
Но санитар замахал на него руками, заговорил с просительными нотками в голосе:
– Ну, что ты, Варламушка, остынь, голубчик, верный мой! Хватит, ей… же ей. Алыкель и Тындар твоя теперь только через Плавильню смогут вернуться, и то если сам знаешь кто разрешит! Прохор не раньше чем через неделю с кровати поднимется. Ты ранен, у меня ребро сломано! А все из-за чего?! Да, знаю, приказ у тебя пациента охранять, за его здоровье головой и тугором отвечаешь. Но ведь про то, что с ним говорить нельзя, ты ведь сам решил, а?!
– Нечего к нему с болтовней лезть, только из комы вышел, – сурово возразил Варлам-доктор.
– Да ты не строжись, аки пес цепной, чай, люди мы, человеки! Я при тебе ему пару слов скажу – и все! – убеждал Амфетаминов своего оппонента. – Ну что ты как не родной, в одном круге же парились, такое не забывается, помнишь, как я печку-капельницу на смоле изладил?! А то померзли бы все, как кальмары, в брикет… Но, знаешь, лучше бы тебе тогда замерзнуть…
– Чего, чего? – не понял Варлам, и… в этот же миг лишился головы. Точным взмахом все того же большого блестящего ножа Амфетаминов расправился с врачом за долю секунды. Голова с противным стуком укатилась в угол палаты, а тело безвольно шлепнулось на пол, заливая все вокруг потоками крови. Несколько капель забрызгали мою кровать, и я непроизвольно вскочил.
Амфетаминов бросил нож на пол и поднял руки вверх, увещевающим тоном заговорил:
– Спокойно, Володенька, будь благоразумен, тебе я плохого не желаю. А если смерть Варлашки тебе не по нутру, то поясняю: умер он давно, и грохнули его небезвинно. Ты на рожу-то его погляди повнимательней, вишь, какие глаза узкие, а скулы высокие… Думаешь, он бурят? Так нет, вообще не местный – с острова Пасхи он, слыхал, наверное. Специально очки таскает, чтобы на местного похожим быть. С ним такая история приключилась: родился он в семье длинноухих белых господ, где-то в тысяча двухсотом году от рождества Христова на том самом острове Пасхи. Только ни в бога, ни в черта тамошние колдуны не верили, желали только вечной жизни и всяческих наслаждений. И научились тела свои нечестивые покрывать татуировками, которые тугор в теле удерживают, да так крепко, что хоть клещами тяни – ни за что не вытащишь. Жизнь их соответственно увеличилась многократно, но с дряблостью кожи и мышц и другими проявлениями старости только физическими упражнениями и морскими ваннами не справишься. В результате бесчеловечных экспериментов над расой темнокожих, с нормальными ушами слуг длинноухие обнаружили, что продлевает красоту и молодость человеческая кровь.
Нетрудно догадаться, что с этого момента темнокожим людям второго сорта пришлось особенно несладко. Они уж и восставали, и воевали, но проклятым белокожим вампирам хоть бы хны – убить-то их нельзя!
Но, как и положено кровососущим, все-таки кой-чего боялись хозяева острова: солнца и соли. Поэтому понастроили подземных тоннелей через весь остров, чтобы спать и скрытно перемещаться.
Голь на выдумки хитра, и темнокожие слуги смекнули, что длинноухих можно просто закапывать на морском берегу прямо в океанскую соленую воду. Но не тут-то было: вампиры ночами раскапывались и всех недовольных высасывали подчистую, чтобы свою подпорченную соленой водой плоть восстановить. Долго эта война длилась, пока среди рабов не родился великий колдун – Рор. Вот он и придумал: над могилами нечестивых кровопийц возводить постаменты – аху, а на них ставить каменную куклу моаи – точную копию захороненного убийцы, прямо с татуировками и растянутыми мочками ушей. Поначалу намаялись с размерами: белокожие силой обладали немереной, из могил вылезали, сдвигая аху и моаи, но весы противостояния медленно и трудно, но все же покачнулись в сторону победы восставших рабов.
Теперь длинноухим приходилось все глубже прятаться в каменных лабиринтах подземелий, выкапывать бездонные провалы: спать-то им все равно необходимо. А короткоухие темнокожие прислужники стали их находить и как картофель выкапывать, а затем и хоронить навсегда.
Наш-то общий знакомый среди вампиров был шишкой немалой величины, и звали его – Паро, дольше всех пробегал от врагов, но когда они его все же нашли, то отгрохали ему самое большое надгробье: на девяносто тонн без малого! Когда морская вода татуировки выела, не смог его тугор дальше за жизнь цепляться, и поступил господин Паро в ледяной круг мучиться, где и получил новое свое имя.
Так что ты о нем не жалей, да и вернется Варлам из Плавильни вскорости, огненный властелин ему благоволит.
Но то дела старые, минувшие, а я к тебе рвался про надежду душ заблудших рассказать.
Кондратий, еще до нового срока, который он через беседу с тобой и получил, пояснял уже, что за канонами теперь смотрят не демоны, а грешники из Плавильни! Но у нас, у смотрителей, большая надежда на тебя! Желаем полностью в грехах раскаяться, да только побаиваемся, что в связи с прошлыми подвигами и нынешним сотрудничеством с демонами прощения нам не видать. Мы даже в контакт с ангелами и прочей светлой братией вступить не способны, сколько ни искали возможностей – ничего не получилось!
А ты – самый подходящий кандидат для испытания возможности искупления: и магией баловался, и с происхождением прямо беда, единственный недостающий штрих – договор с Мамоной.
Заключишь – и все, от нашей братии неотличим! Я ить знаю, откуда тебя выдернул! А сделал я это, чтобы ты дров не наломал: раньше времени на рожон не полез. Подпиши ты бумагу эту проклятущую! Тем более что Мамона тебе самому условия прописать разрешил! А потом и покаешься, обманем рогатых-то – и радость, и почет! А если тебе это удастся, и нам свет в оконце блеснет! А может, сподобишься, да и передашь весточку в светлые чертоги, как мы долю тут тяжкую мыкаем… Ну все, время беседы нашей вышло, ты помни о нас и прощай!
Амфетаминов уплыл куда-то вбок, и я снова очутился в черно-красной зале, в кресле, возле шахматного столика, напротив Лобаня-Мамоны.
Он смотрел на меня и молча ждал ответа. Если ему и было известно о моей отлучке, то он этого никак не показал. Я тоже помалкивал, в голове не было ни одной здравой мысли – так, обрывки недавних событий. До этого дня, когда мне следовало принять решение, даже когда одолевали сомнения, какая-то часть меня уже знала, что из предложенного жизнью я выберу, но сейчас разум молчал, ошеломленный сложностью и неоднозначностью задачи.
С одной стороны, я хотел помочь Кондратию и Амфетаминову и их товарищам. Пусть они душегубы-разбойники и запятнали себя сотрудничеством с адской администрацией, но ведь страдают, желают искупить свою вину. И покаяния ищут не под давлением обстоятельств, могли бы ведь и дальше жить по установившемуся укладу, но их выбор – идти к свету.
С другой стороны, они мне помогают, жертвуя собой, но преследуют свою цель, пусть и благую. И чтобы им помочь, я должен душу свою поставить за них, как будто я им крестный отец или пастырь.
Чтобы оттянуть момент решения, я спросил:
– А кто были эти местные разумные, о которых вы упоминали?!
Мамона удивленно задрал брови и тут же нахмурился, его взгляд красноречиво говорил: «А тебе не наплевать?» – но все-таки ответил:
– Правители духов и стихий. Следы поклонения им есть в любой культуре. Тот, кого русские называют Сварог, греки именуют Зевсом, а скандинавы Тором – рыжебородый повелитель грозы, он существует и по сей день! И такие властелины есть у землетрясений, роста растений, у каждого явления, будь то дуновение ветра или камнепад. Некоторые управляют более сложными процессами – Симаргл направляет ток энергии из Прави, через Явь – в Навь, то есть руководит потоком силы, которая течет сквозь каноны. Его брат Велес не только скотий бог, но и страж границ. Перейти через эти охраняемые пределы бытия практически невозможно, не умерев. Но некоторым это удается, тебе лучше других это известно. При таком пересечении вживую Симаргл делает копию тела объекта, и он существует в нескольких мирах. В твоем родном каноне Амфетаминов с Варламом хранили твое тело в больнице.
Мамона сделал паузу. Посмотрел на меня, и я понял, что ему все известно.
– В очень близком, по сути бытия и развития, к твоему родному, почти неотличимом каноне мы находимся сейчас, а дела славенские – очень далеко, и зачем тебя Симаргл туда отправил, мне неизвестно. И полно об этом! Как я понимаю, интермедии окончены, и ждать я больше не намерен! Эта встреча должна окончиться договором или отказом от оного! Несмотря на твое особое положение, формально ты просто человечиш… человек! А это всегда выбор – добывать золото или накапливать его… Я жду довольно продолжительный промежуток времени, а терпение не входит в число моих добродетелей. Говоря откровенно, у меня их вообще нет! У тебя минута! Отсчет пошел!
Теперь он не был похож на доброго дядюшку. Живот подобрался, плечи и нижняя челюсть выдвинулись вперед, в рыхлых щеках пролегли волевые овраги.
Мамона смотрел мимо меня, явно взвешивая варианты дальнейшего развития событий.
Без дурацкой маски он стал более понятен. Нет, не ближе или симпатичнее, а именно понятнее, ему бы тоже стоило потренировать мимику, прежде чем садиться играть в покер, если его посетит такой каприз.
Все его помыслы прорисовались на его лбу: кровь и огонь ждет любого, кто стоит между ним и его целью. Достал я своего новоявленного папашку, шутки кончились.
В таком незавуалированном и агрессивном виде Лобань-Мамона казался гораздо привлекательнее, чем раньше. И то, что передо мной – несомненное зло, перло из каждой клетки его огромного тела.
С каким наслаждением я отправил бы его в короткую эротическую прогулку. Прямо в эти желваки выпалил бы острую фразу, которая сразу отчеркивает личное пространство и разграничивает интересы и отношения. Но я понял, что не смогу, и вовсе не потому, что чувствую пиетет перед родителем.
Витька-друг у них, где-то в клинике, Амфетаминову сразу наказание выйдет, как Кондратию. Тело мое не зря Варлам охранял – оно тоже заложник. А если они его покалечат или убьют, я никогда домой не вернусь, и неизвестно, как это в других канонах отзовется!
Прочитав по моему лицу, что я созреваю для сделки, Мамона просиял обаятельной улыбкой. Овраги и желваки исчезли с жирного лица, и он зачастил, как продавец кофейных машин или брокер:
– Не подумай плохого, сын! Свобода действий у тебя полная, я же объяснил, зачем заключение контракта так необходимо – для статуса! А в остальном – делай, чего душа желает! Хочешь – Славен твой центром объединения всех окрестных народов сделаем – самым большим и богатым городом Европы станет… Ты только позволь тебя обезопасить, а там… кто не был молод, тот не был глуп… Живи грешником или праведником, я возражать не стану!
– Ладно, давай ознакомимся с документом, что зря о беспредметном разговаривать, – нехотя процедил я, понимая, что этот раунд проигран вчистую.
– Пожалуйста, – тут же протянул мне желтую пергаментную страницу Мамона.
Документ был написан каллиграфическим почерком, с завитушками и вензелями, заглавные буквы исполнены на красном поле и могли бы сойти за миниатюры немалой художественной ценности. Взять хоть первую «Я» в виде прекрасного обнаженного юноши, упиравшего руку в бок и отставившего ногу.
Сам текст был прост и занимал полстраницы:
«Я, нижеподписавшийся, принимаю на себя обязательство передать права на неощутимую и нематериальную часть своего тугора в ведомство демонов-искусителей, по первому требованию оных, за выполнение моих желаний высказанных и невысказанных, а равно потребностей, удовлетворения которых могу впредь требовать в устном и письменном виде».
Далее подпись Мамоны в виде копыта и его печать, на которой была изображена все та же монета с четырехугольным отверстием, на оттиске виднелись надписи на разных языках, которые полностью покрывали ее поверхность: ла динеро эль тодо, деньги – все, и так далее.
Возразить или изменить нечего. Я посмотрел на Мамону, он показал большой палец. Как только я прижал свой, в нужном месте, под текстом, пергамент присосался к коже на несколько секунд, на желтой странице осталось алое пятно моей крови.
На этом спецэффекты закончились. Мамона положил контракт в черный портфель, сослался на занятость и ушел, довольно ухмыляясь. Я сидел в одиночестве и прислушивался к ощущениям.
Мне было страшно. Казалось, я совершил чудовищную ошибку, но исправить ее уже невозможно. Как будто жернова чудовищной мельницы совершили свой неумолимый круг и перемололи все, что я ценил и любил, остались только пыль, боль и разочарование.
Они обхитрили меня, теперь это очевидно. Чем бы я ни руководствовался, принимая решение заключить этот договор, теперь – я часть системы Зла и настанет день, когда за это придется ответить перед самым строгим судьей, перед самим собой! Этот бескомпромиссный обвинитель уже предъявил свой счет – ведь я не сделал ничего плохого, а он уже терзает меня угрызениями совести.
На красно-черный столик легла тень, я поднял глаза и увидел Беппе.
Выглядел я, вероятно, не очень, доктор аж присвистнул, сбегал куда-то и вернулся с бутылкой виски и льдом. И вовремя – я выпил полстакана без льда, как воду. Спиртное приятно зажгло внутри. Я взял из коробки на столе сигару, обрезал ее шоколадный овальный край золотой гильотиной, прикурил от большой кедровой спички, затянулся со вкусом и понял, что не все так безнадежно и как-нибудь наладится, где наша не пропадала.
Назад: Глава 7 Разговор – испытание, а испытание – предмет разговоров
Дальше: Глава 9 Солнце светит, девки улыбаются, здоровье есть – жизнь продолжается