Глава 6
В небесах, на земле и на море не забывай: мементо мори
Открыв глаза, я долго изучал стальной потолок, силился сообразить, где я и что со мной. Только увидев овальный иллюминатор, в котором проносилась синяя тьма, наполненная белесыми тенями, я понял, что подводная лодка уносит меня, Беппе и Энрике подальше от опасного острова.
Движения почти не ощущалось, где-то гудел дизель-генератор, было сухо и тепло. В каюте стоял все тот же пенал-дезактиватор, маленький откидной железный столик и металлический табурет, привинченный к полу. В нише – узкий шкафчик, в нем черная форма.
Я как следует вымылся, сменил зеленую форму на более подходящую, ведь я теперь – моряк-подводник. Сомнения вызвала входящая в комплект шапочка, похожая на шлем танкиста, с валиками на лбу, висках, макушке. Одевать я ее не стал, но взял с собой. На всякий случай: в военном снаряжении бесполезных вещей не бывает. И через два шага меня в этом убедила сначала торчащая часть переборки, а потом и металлическая решетка на потолочном фонаре. Предохраняя себя от неизбежных повреждений, я водрузил шлемофон на законное место.
Коридор был серым и пустым, пахнущим свежей краской, только красные огнетушители оживляли его давящую тоску. Влево обозримое пространство через пять метров перекрывалось переборкой с белой овальной дверью, вправо горизонт оканчивался абсолютно идентично, но до следующей стены было метров десять. На противоположной стене имелся еще один овальный люк, за которым оказалась точно такая же каюта, в которой я ночевал, без признаков жизни и присутствия. Путь влево был заблокирован, правый легко открылся в рубку управления.
Среди диковинных приборов мне была знакома только аппаратура слежения, которая слегка попискивала, обозначая рельеф дна и глубину, вспыхивая изумрудными мазками, словно диковинные языки неземного пламени охватывали силуэт подземного судна. Шкалы и циферблаты показывали некие величины, которые менялись или оставались неизменными. Все это создавало загадочную атмосферу старого фантастического фильма про какого-нибудь профессора Аронакса, не хватало только бурлящих пузырьками колб с разноцветной водой и телевизора, невнятно показывающего морские подводные диковины.
Под ногой неприятно хлюпнуло. Я посмотрел вниз и не понял, что вижу. А когда рассмотрел, то пожалел о том, что у меня такое хорошее зрение.
Беппе сидел в огромной луже темной крови, а его голова…
Она походила на красную грушу с двумя хвостиками, которые оканчивались стальными плодоножками. Какой-то блестящий штырь вошел доктору в левую щеку, а вышел за правым ухом. И вся эта жуткая биометаллическая конструкция опухла чудовищным образом, создавая уродливый плод из плоти и крови.
Но самое поразительное было в том, что Беппе несомненно был жив. Грудь его мерно вздымалась, ноги были сложены в позу лотоса. Руки на коленях лежали ладонями вверх, а пальцы образовали какую-то диковинную мудру.
Перед ним, лицом вниз, лежал забинтованный Энрике, неестественно вывернув конечности. Если быть точным, то его правое колено и левый локоть смотрели в потолок. А левое колено и правый локоть упирались в пол. Понять, что у него сломано, а что нет, было невозможно, и положение головы вызывало сомнение – а в ту ли физиологически верную сторону направлено лицо?
В общем, картина Репина: «Беппе убивает Энрике. С особой жестокостью и циничностью, а затем сводит счеты с жизнью бесконечно болезненным способом, но чудесным образом выживает, а может: «Энрике смертельно ранит Беппе стойкой от капельницы, но не выдерживает мучительных угрызений совести и в сердцах выворачивает себе руки-ноги, упав с высоты собственного роста». Уподобившись известному парнокопытному, столкнувшемуся с новыми воротами, я просто на все это глазел и не знал, «что делать?», в чем-то трогательно напоминая русскую интеллигенцию.
Но кое-что постоянно менялось в этой скорбной скульптурной группе, едва уловимое движение отвлекало внимание, но я не мог понять, что происходит, пока не заметил смену положения кистей рук Беппе. Пальцы доктора периодически складывались в фигуры. Потом замирали и снова продолжали в той же очередности. Доктор явно передавал сообщение, только смысл послания пока был не ясен.
Приглядевшись повнимательнее, я понял, что это предложение из трех слов, поскольку знаки следовали один за другим, но с тремя короткими паузами, потом длинный перерыв… И все начиналось сначала.
Но расшифровку символов пришлось прервать – мою левую лодыжку словно в тиски зажало: Энрике подполз ко мне и схватил за ногу здоровой рукой и неразборчиво залопотал на русском:
– Сыну дьявола, когда приидет день последней битвы, доверят меч черный, и встанет он за тьму во главе воинств бесчисленных. Умелый и закаленный в боях многих, в крови жертв омытый, могучий и непобедимый, свирепый и охочий причинять смерть, аки волк среди овец. И твердые усомнятся, что сила сия не от Бога истинна, и дрогнут… – И с неожиданной силой офицер проорал: – Изыди, так спасешься!!! – перевернулся и тихонько выдохнул: – Пресвятая Дева Мария, слава тебе Непорочная, сына Бога родившая. – После этих слов Энрике испустил дух.
Хоть я и не понял, к чему все эти пророчества, но оценил убежденность и веру латиноамериканца, увидел его безусловный героизм и полное самоотречение. Он, конечно, безусловный смертельный враг, но мужественный человек. Мне захотелось что-нибудь сделать для него. Но посмертные воинские почести можно и отложить, сейчас важнее позаботиться о том, кто еще жив.
Поэтому я оставил Энрике как есть и отправился на поиски медицинского отсека, ведь куда-то же Беппе тащил раненого. Из рубки управления вели три люка, через центральный я сюда пришел. Левый люк вел в небольшую кают-компанию, здесь, на железном полу, лежал ковер. Стоял диван и несколько кресел, обитых коричневой кожей, большой письменный стол, покрытый зеленым сукном. К медицине это помещение не имело отношения.
Во втором, правом отсеке, напротив – все было готово к операции, яркие софиты были включены над стальным столом, застеленным белой простыней, белый же эмалированный пол зловеще бликовал никелированными стоками. На соседнем столе, поменьше, блистали хирургические инструменты, о которые можно было порезаться взглядом. С фонаря свисали гофрированные оцинкованные шланги, среди них я разглядел душ, плазменную горелку и насос для удаления жидкости. Назначение остальных медицинских лиан осталось для меня загадкой.
В углу нашлась каталка в сложенном виде. Я разложил ее, пребольно прищемив палец в шарнире, подкатил к Беппе, аккуратно погрузил его на белую плоскость и подвез к операционному столу. Аккуратно пересадил доктора прямо под софиты, срезал с него одежду, отмыл тело добела с помощью душа. После внимательного осмотра убедился, что других повреждений нет, а кровь из головы едва сочится.
В этот момент откровение посетило меня: я совершенно точно не знаю, что делать дальше.
Было желание просто вытащить блестящий штырь из доктора, но я его подавил, понимая, что это для Беппе верная смерть. А он все передавал свое послание.
Логично было бы предположить, что это фраза на русском языке, ведь адресат не имеет альтернативы. Не люблю шарады, но что делать?
Я сходил в кают-компанию, разжился золотым карандашом и чистой записной книжкой в коричневом кожаном переплете. Принялся фиксировать количество и конфигурацию символов.
Вначале полукружье «С», затем нечто схожее с «Э», потом и вовсе какая-то фигура из трех пальцев, следом – зачеркнутое «О», возможно «Ф».
Пауза и далее: «Г», «О», «Ь», «О» и непонятная фигура, похожая на треугольник, а затем эти же символы в обратном порядке: треугольник, «О», «Ь», «О», «Г».
Первое слово не вызывало сложностей: несомненно, «сейф», хотя я не понял, почему дуля – это «Й», но прочитал: «С» «Е» «неизвестно что» «Ф», догадаться несложно.
Второе слово вызвало затруднение, кроме очевидности того, что оно – зеркальное отражение третьего. Вертелось на языке «робот», но, во-первых, треугольник никак не похож на «Т», а «Т» легко можно изобразить руками, а во-вторых, мягкий знак напоминает скорее «Р», чем «Б», «Г» же на «Р» если и смахивает, то уж очень слегка, и, в-третьих, было бы логично, если эти слова имели бы смысл при чтении в обратном порядке.
Я крутил перед глазами листок с записями, но понимание ускользало, кривляясь и оставляя на глазном дне непонятную рябь. Я решил передохнуть и для начала найти упомянутый сейф.
Начал я, естественно, с кают-компании. Железная дверца отыскалась там, где ей и положено быть: за картиной на стене. Замок сейфа был старого образца, запирался небольшим колесиком, которое блокировалось семью крутящимися ячейками, на которых были и цифры, и буквы, причем латинского алфавита. Час от часу не легче!
Листок из записной книжки с символами лежал на столе, и мне хватило мимолетного взгляда, чтобы вдруг осознать: треугольник – это буква «Д». Итак: ГОРОД ДОРОГ!
Если предположить, что шифр – это название крупного населенного пункта, какой-нибудь столицы, то и его название должно быть анаграммой! Вряд ли это Катманду или Карачи. Скорее всего, Беппе использовал какой-то европейский центр. Город дорог… Ну конечно! Куда ведут все пути – в Рим. Рим – мир! Отлично, но вот только ячеек семь.
А и доктор-то – нерусский! Значит, мир, по-немецки, является ключом!
Благословляя достижения человеческого разума, я на бортовом компьютере нашел переводчика и выяснил, что германцы отсутствие войны именуют «FRIEDEN».
Бинго! Набрать найденное слово – дело одной минуты. Радуясь удаче, я услышал победный щелчок, повернул колесо и открыл бронированную дверцу.
За ней потянулась металлическая проволока, привязанная к кольцу «лимонки», раздался «плюк» вылетевшей пружины, так похожий на предыдущий щелчок сувальды засова сейфа, но уже гораздо менее приятный для моих ушей.
Я захлопнул сейф и запрыгнул за диван, мое тело еще не успело приземлиться, а граната глухо бабахнула, раздался грохот, что-то сильно ударило в пол. Выждав с минуту, я вылез из-за импровизированного укрытия и осмотрелся.
Взрыв вырвал дверцу сейфа и уничтожил содержимое: по кают-компании летали клочья пепла, остатки бумаг и купюр. Что бы там ни хранил Беппе, все пошло прахом.
Но в сейф я все-таки заглянул, непросто пришло ко мне это право! И не зря – внутри загадочно поблескивал тусклым металлическим боком небольшой шар, чуть крупнее бильярдного. От взрыва он был горячий, но с виду повреждений не имел.
Я тряс его. Крутил в разные стороны, бросал об пол, погружал в воду – безрезультатно. На ум приходили изощренные научные методы: «Тело, впернутое в воду, выпирает на свободу, сколько выпертой воды – столько впернуто туды».
Но что это даст? Узнаю объем, потом взвешу и, учитывая плотность железа, смогу вычислить полый шар или цельнолитой. А если пустой – пилить?
Подбрасывая и подхватывая загадочную сферу, я решил проверить, как там Беппе. Похожий на бабочку из коллекции энтомолога-садиста, доктор сидел на операционном столе, но сообщение больше не передавал, его пальцы вновь приняли положение все той же мудры.
Выходит, Беппе понимает, что происходит вокруг него?!
Я протянул в его сторону шар и спросил:
– Что мне делать?
С минуту ничего не происходило, потом руки доктора дрогнули, и оба больших пальца указали вверх, как будто уверяя меня, что все отлично.
Я посмотрел в указанном направлении: софиты и шланги. Ничего нового. В путанице резины и медицинской стали взгляд зацепился за широкий раструб… который идеально подходил для шара.
Как только я распутал шланг и приладил сферу на ее законное место, операционная ожила и задвигалась, подчиняясь воле невидимого управляющего. Софиты разгорелись ярче, достигли такого сияния, что смотреть на них было больно. Шланги размотались и оплели раненого, измеряя давление и температуру. Тело Беппе утратило замершее состояние, мышцы расслабились, и жутковатый медицинский осьминог распрямил обмякшие конечности и уложил доктора на спину, руки разместил вдоль тела. Стойка капельницы звонко брякнула о металл стола, когда голова раненого безвольно запрокинулась.
Из рубки донеслись звуки музыки. Когда я туда вошел, на экране компьютера летели на метлах несколько симпатичных ведьмочек в неглиже под «Полет валькирий» Вагнера. Затем их место занял грустно улыбающийся Беппе и заговорил уже под «Лунную сонату» Бетховена:
– Мой друг, если ты смотришь эту запись, то мое тело мертво или на грани смерти. Судя по тому, что ты сумел открыть сейф и уцелеть, ты неглупый парень и реакция у тебя есть. Теперь ты должен набраться терпения и ждать. После того как дверца сейфа открылась, подлодка перешла в автономный режим, включился автонавигатор и бортовой компьютер передал сигнал на остров Скраб, куда ты в скором времени и прибудешь. Если тебе удастся включить операционную, то лучше воздержись от визита туда: то, что ты там увидишь, не для слабых нервов. Рекомендую набрать на компьютере слово «Саппо» по-испански, так ты получишь доступ к искусственному интеллекту, который поможет тебе скоротать время. Удачи тебе и спасибо!
На экране появился запрос пароля. Я ввел латиницей указанное выше одно из имен Лобаня, и на экране появилась симпатичная мордашка девушки. Эдакая помесь Вайноны Райдер и Олеси Судзиловской и мило мне улыбнулась:
– Можешь называть меня, как пожелаешь, дорогой! Расскажи мне, чего ты хочешь, и я сделаю все-все. Soy una muchacha mala!
Настроение у меня было хреновое, и ее игривый тон вызывал раздражение, поэтому и ответ прозвучал резко:
– Прибраться в рубке нужно, тупая ты сучка! И труп спрятать! Скоро завоняет!
Девушка на экране отпрянула, закрыв голову руками в ужасе, и пролопотала:
– О mi seсor terible! – И уже по-русски, отняв ладони от улыбающегося лица: – Здорово, лапотник, чего разорался, щас побежала швабру искать, может, топлес желаете? – и заразительно рассмеялась, закинув хорошенькую головку. – Ты правда ожидаешь, что я сейчас вылезу из экрана в переднике и давай тут тряпкой шуровать? Ох, милый, насмешил! Ну ладно, не хмурь брови, экие вы, русские, буки! – Она перестала смеяться, надела красивые очки в темной оправе и уже голосом заправского лектора веско заговорила:
– Самый надежный и экономичный способ избавиться от неживой биомассы – снять плоть с костей и засунуть в кухонный агрегат кают-компании для получения питательной пасты, части скелета следует засунуть в дробилку медицинского отсека и впоследствии использовать при приготовлении супов… – И снова эта говорящая голова прыснула смехом, не удержав серьезный тон. – Видел бы ты свое лицо, милый, это же шутка, не дуйся! Ну все-все, теперь серьезно: за пультом управления – две желтые бочки, торчат из бортов. Это торпедные аппараты. Опустишь черную ручку любого из них: установленная торпеда вернется в хранилище. Нажмешь синюю кнопку – люк откроется, сунешь туда, что считаешь нужным, – захлопнешь, снимешь прозрачный пластмассовый колпак с красной кнопки, нажмешь на нее. Камера пуска наполнится водой. Внешняя крышка откроется, автоматически включится продув, жидкость вместе с телом воздух вытеснит за борт, искусственный интеллект, – она отсалютовала, – восстановит герметичность. Все, вонять не будет! Потом ты задраишь люки кают-компании и операционной, выйдешь в жилой отсек, закроешь дверь с той стороны и посидишь в каюте минут двадцать-тридцать. Я включу пожарный режим, пущу в рубку забортную воду (не переживай, тут все водонепроницаемое и водостойкое), потом продуемся и все зальем мылом, потом смоем из питьевой цистерны и высушим горячим воздухом из машинного отделения, снова продуемся, чтобы нефтепродуктами не пахло, – и чистота, приходи кум любоваться!
Нарисованная картинка показалась мне привлекательной, и я начал выполнять инструкции электронной красавицы под градом едких замечаний:
– Ну что ты над ним застыл, как памятник, всплакни еще! Ты бы видел, как он на доктора подло напал, и это при том, что наш лечила собирался этого подонка врачевать! Я тоже касторкиных не жалую, но чтоб вот так – рука б не поднялась! Небось, если б ты Энрике в тот момент застал, особо церемониться не стал бы, а? Громила, как там у вас? Глаз на джопу натянул бы, а!
Под эту музыку пришлось смазать прощание с врагом, тем более приходится с неприязнью признать, что эта пиксель-стерва абсолютно права! Я закинул труп Энрике на плечо и потащил к торпедному аппарату, но не сдержался и буркнул, чтобы оставить последнее слово за сапиенсами:
– Руки б она не подняла – нету у тебя никаких… конечностей!
И тут же получил чувствительный тычок в мягкое место пониже спины манипулятором, выехавшим из панели управления. От удара я потерял равновесие и сделал несколько быстрых шагов к торпедному аппарату под звонкий оскорбительный смех этой наглой новинки софта.
– Эй, потише, – возмутился я, – а то выключу!
– Давай-давай, не задерживай, – по-сержантски распорядилась Вайнона-Олеся, – если все сделаешь как надо – сиськи покажу!
– Очень надо, – хмыкнул я, нажимая рычаги и кнопки, согласно полученным инструкциям.
Когда аппарат открылся, оттуда пахнуло опасностью: порохом и вороненой сталью. Я положил тело Энрике в трубу для пуска торпед, постоял над ним с минуту, мысленно прощаясь с храбрецом, захлопнул люк до щелчка и поспешил задраить люки медицинского отсека и кают-компании. Мне хотелось поскорее убраться и смыть с себя запах смерти и крови.
– Ты куда, мужчина, – промурлыкала Райдер-Судзиловская, – а смотреть?
Я обернулся: теперь эта кучка ноликов-единичек напялила на себя кожаный комбинезон, который обтягивал ее ладную фигурку от шеи до кончиков пальцев. Оставляя открытой только аккуратные шарики грудей со стоячими сосками-вишнями. Признаться, картинка была достойна восхищения. Образ жестокой садо-доминанты дополняли высокий хвост черных волос на макушке и длинный плетеный хлыст, который кольцами ниспадал до блестящих туфель на нереально высоких каблуках.
Я невольно хохотнул. Да, Электроник держит слово: обещала – показала.
– Это еще не все, – лукаво прошептали полные губы.
Девушка повернулась спиной. Тыл был так же черен и блестящ, за исключением ослепительно белых ягодиц, которые вызывающе торчали из овальных прорезей. Сокровенное скрывала только тонюсенькая полоска кожи. Черный глаз ожидающе поблескивал над вздернутым плечом. Внезапно экран побелел, и Всадник-Лодочник предстала передо мной пай-девочкой – в сером деловом костюме и ярко-желтой блузке с отложным воротом, аккуратной стрижкой в стиле «паж».
– Ну, чего уставился?! – вернулась она к прежней хамоватой манере.
– Глаза зачем? – автоматически отшутился я и повернулся, чтобы уйти.
– Постой, красавчик, мы еще не закончили! – остановила меня Валеся (Вайнона плюс Олеся, я решил так ее называть, для краткости).
Обернувшись, я был ошеломлен яркими красками. Валеся мелькала на экране, зовущая и обнаженная, одетая и отстраненная, горячая и страстная, жестокая и холодная, доступная и недосягаемая. Связанная, распятая, молящая на коленях, неумолимая амазонка, шаловливая спортсменка, заботливая медсестра – картинкам не было конца! Вереница образов закружила меня цветной эротической метелью так, что у меня захватило дух и мир слегка пошатнулся.
– Что, змееныш, не ожидал?! – Экран заполнило только лицо электронной дивы. – Ладно, хорошего понемножку! Свободен!
Я, как зачарованный, повиновался, на сетчатке отпечатались многочисленные позы Валеси, как после фотовспышки: зеленые женские фигурки в самых соблазнительных положениях. Так и побрел, себя не помня, в каюту, даже люк не задраил, но электрозамок сработал – автоматика или эро-интеллект помогли. Вот посмотри – пиксели на плоскости, а как забрало! Да, женщины – это соблазн, и неважно, из чего они сделаны.
В каюте меня ждала, к моему удивлению, еда: на небольшом откидном столике стояли тарелки, накрытые металлическими крышками, из-под которых струились пленительные ароматы горячей пищи. Здесь была уха из белорыбицы с икрой морского ежа, приготовленная на пару дикая семга с водорослями и жареная треска с моллюсками. Порции были небольшие, но морепродукты пахли свежестью, и разнообразие с лихвой компенсировало количество.
Пока я наслаждался дарами океана, меня не покидало ощущение, что за мной наблюдают. И действительно, над столом я обнаружил маленькое окошко, в котором блестело лукавое око Валеси.
Когда она заметила, что раскрыта, глаз сменил цвет с черного на зеленый и игриво мне подмигнул. Тихий голосок произнес:
– Понравилось?
– Если ты о блюдах – то да, а если про подсматривание, то – не очень… – откровенно ответил я.
Зеленый глаз стал желтым, а круглый зрачок – вертикальным.
– И все-таки мужлан! – прошипела Валеся и отключилась. Может, и осталась онлайн, но окошко почернело и не подавало признаков жизни. Я допил зеленый чай и как только поставил чашку на столик, он тут же с хлопком припечатался к стене, посуда жалобно зазвенела, уносясь куда-то по желобу вниз.
– Вот стерва! – фыркнул я.
– Я все слышу! – тут же отозвалась Валеся.
– Надеюсь на это, – буркнул я, но все равно смутился.
Оробевшее тело мое полезло мыться в тесную кабинку душа.
Мыло и вода утащили запах крови и смерти, пот и нервное напряжение в дыру слива.
Посвежевший, я улегся на узкую и жесткую койку и задремал. Промелькнула тревожная мысль, что-то про Валесю и ее возможности, но полная темнота уже вела меня к знакомому лектору:
«Эротизм и представления о сексуальной притягательности полностью зависят от культуры народов и соответственно от нарядов, которые приняты в той или иной местности.
Если принято скрывать свое тело, то вполне естественно, что любое частичное обнажение волнует кровь и распаляет воображение. Вспомним пушкинское: «Дон Гуан: Ее совсем не видно под этим вдовьим черным покрывалом, чуть узенькую пятку я заметил. Лепорелло: Довольно с вас. У вас воображенье в минуту дорисует остальное; оно у вас проворней живописца, вам все равно, с чего бы ни начать, с бровей ли, с ног ли».
Как мы видим, отсутствие открытости стимулирует дорисовку в голове, предлагает домыслить скрытое, развивает сознание.
Не то у народов диких и нагих, все открыто взору и не может вызывать подобных чувств. Для таких людей необходимы иные сигналы к возбуждению: особый наряд или раскраска либо вовсе экзотические пристрастия: бритый затылок, намазанный жиром, спрятанный под прядями волос, нависающих с макушки.
Социальный статус издревле подчеркивался одеждой, и наряд всегда носит скрытый или откровенный призыв самца или самки к спариванию или брачным играм.
Посмотрите на ночных бабочек: мини-юбки с разрезом, колготки сеточкой, глубокие декольте – указание на профессию, которую, на основании глубочайшей ошибки, называют древнейшей, хотя без них тоже никак: эротизм без шлюх – так, суходрочка.
Здесь следует сделать небольшой экскурс в историю людей.
Тора и Ветхий завет утверждают, что Адам был первым человеком, затем появились Лилит и Ева. Трудиться начал, естественно, мужчина, и Господь поручил ему называть всех зверей и предметы. Соответственно древнейшая профессия – это неймер или бренднеймер.
Но есть непроверенные истории, которые касаются и более древних событий: например, Друнвалло Мельхиседек утверждает, что люди были выведены исключительно для работы в африканских шахтах по добыче золота для жителей планеты Мардук, которые распыляли драгоценный металл в верхних слоях своей атмосферы взамен озонового слоя. В таком случае самая древняя профессия – шахтер.
Следуя материалистическим взглядам, первые профессии на земле – охотник и собирательница. Как можем видеть – нигде ни слова о труженицах сексуального фронта.
Но современность – время стирания граней: между полами, профессиями и костюмами. Теперь одежда не имеет однозначной гендерной или социальной идентификации в цивилизованных странах, а предполагает возможность разгадки только для людей, разбирающихся в мировых брендах и способных отличить оригинал от подделки».
