Эту историю отец Браун рассказал профессору Крейку, знаменитому криминалисту, в клубе после обеда, где их представили друг другу как людей, разделяющих невинный интерес к убийству и грабежу. Но поскольку отец Браун постарался приуменьшить свою роль в ней, здесь она изложена более беспристрастно. Все началось с шутливого поединка, где профессор отстаивал научные позиции, а священник выступал в роли скептика.

— Но, сударь, — с негодованием спросил профессор, неужели вы не считаете криминалистику наукой?

— Не уверен, — ответил отец Браун. — Считаете ли вы агиологию наукой?

— А что это такое? — резко бросил ученый.

— Это не изучение колдовства и не имеет ничего общего с сожжением ведьм на костре, — с улыбкой пояснил священник. — Это изучение житий святых, священных реликвий и тому подобных вещей. Видите ли, в раннем Средневековье попытались создать науку о добродетельных людях, но в наш век просвещенности и гуманизма все интересуются только наукой о дурных людях. Судя по известному опыту, любой человек может стать святым, но, полагаю, вы в своей науке тоже убедились, что кто угодно может стать убийцей.

— Мы считаем, что убийц можно четко классифицировать, — сказал Крейк. — Это длинный и скучный, но вполне исчерпывающий список. Прежде всего, все убийства можно разделить на рациональные и иррациональные. Сначала обратимся к последним, потому что они встречаются гораздо реже. Существует такая вещь, как мания человекоубийства, или, проще говоря, жажда крови. Существует также и иррациональная неприязнь, хотя она очень редко доводит до убийства. Затем мы переходим к подлинным мотивам; некоторые из них менее рациональны из-за романтизма или переживаний о былом. Чистая месть — это акт отчаяния. Так, отвергнутый любовник иногда убивает соперника, которого он не сможет заменить, или мятежник убивает тирана после того, как захват власти уже произошел. Но чаще всего даже такие поступки имеют рациональное объяснение. Убийцей движет надежда на лучшее. Такие злодеяния, которые составляют большую часть второй категории, можно назвать обдуманными преступлениями. Они опять-таки распадаются на две группы. Человек убивает либо ради того, чтобы завладеть имуществом другого человека путем грабежа или наследования, либо для того, чтобы помешать другому человеку совершать определенные поступки, как в случае убийства шантажиста или политического противника. И наконец, бывает убийство с целью устранения более пассивного препятствия — жены или мужа, чье существование мешает вести другую жизнь. Мы, криминалисты, считаем, что эта классификация достаточно тщательно продумана и при надлежащем применении учитывает все обстоятельства. Но боюсь, все это звучит довольно скучно. Надеюсь, я не утомил вас?

— Ничего подобного, — заверил отец Браун. — Извините, если я показался немного рассеянным; на самом деле я думал о человеке, которого знал когда-то. Он был убийцей, но, по-моему, он не вписывается в ваш паноптикум злоумышленников. Он не был сумасшедшим, и ему не нравилось убивать. Он не питал ненависти к человеку, которого убил; он едва знал убитого и определенно не имел причин мстить ему. Убитый не имел ничего такого, чего бы он мог пожелать. Убитый не совершал каких-то поступков, которые убийца хотел бы прекратить. Убитый никак не мог причинить вред убийце и даже как-то влиять на него. В деле не была замешана женщина. В деле не была замешана политика. Этот человек убил своего ближнего, практически незнакомца, по очень странной причине, возможно не имеющей прецедентов в человеческой истории.

Отец Браун приступил к рассказу в своей обычной непринужденной манере. История эта началась в довольно респектабельной обстановке, за завтраком в пригородном доме достойной, хотя и не очень богатой, семьи Бэнкс. Обычное обсуждение утренних газет в кои-то веки было прервано известием о загадочном происшествии неподалеку от дома. Таких людей иногда обвиняют в сплетнях по поводу соседей, но на самом деле они почти нечеловечески невинны в этом отношении. Деревенские жители действительно любят пересказывать правдивые или ложные слухи о своих соседях, но культура жителей пригородов такова, что они готовы верить всему написанному в газетах, от греховности папы римского до мученической смерти короля Каннибальских островов, и в своем увлечении этими темами не ведают, что творится у них под носом. Однако в данном случае произошло совпадение двух видов сплетен, что стало чрезвычайно волнующим событием. В любимой газете семьи Бэнкс упоминался их пригород. Когда они увидели название, набранное печатными буквами, это стало для них как бы доказательством собственного существования. Еще недавно они были неизвестны и невидимы, а теперь сделались столь же реальными, как король Каннибальских островов.

В статье сообщалось, что некогда знаменитый преступник, известный под именем Майкл Муншайн и многими другими прозвищами, недавно вышел на свободу после длительного заключения за многочисленные кражи со взломом. Его местонахождение держали в секрете, но считалось, что он поселился в вышеупомянутом пригороде, который для удобства можно назвать Чизхэмом. В том же выпуске газе ты была приведена сводка его наиболее громких преступных подвигов и дерзких побегов. Для подобных газет, предназначенных для вполне определенной публики, характерна уверенность в отсутствии памяти у своих читателей. Если крестьяне веками помнят таких героев-изгнанников, как Робин Гуд или Роб Рой, какой-нибудь клерк вряд ли вспомнит имя преступника, о котором он спорил в трамвае или вагоне подземки два года назад. Однако Майкл Муншайн выказал некоторое сходство с похождениями Робин Гуда или Роб Роя. Он был достоин остаться в преданиях, а не только в газетных статьях. Он был слишком умелым взломщиком, чтобы стать убийцей. Но поразительная сила, с которой он расшвыривал полисменов, как кегли, оглушал людей и связывал их, вселяла благоговейный страх, несмотря на тот факт, что он никогда не опускался до убийства.

Глава семьи, мистер Саймон Бэнкс, был более начитанным и более старомодным, чем остальные. Это был плотный мужчина с седой бородкой и изборожденным морщинами лбом. Он питал склонность к историческим анекдотам и мемуарам и хорошо помнил то время, когда лондонцы бодрствовали по ночам, прислушиваясь, не прозвучат ли шаги Майкла Муншайна, как раньше прислушивались к шагам Быстроногого Джека. В комнате находилась жена мистера Саймона — худощавая смуглая дама. Ее окружал ореол язвительной и немного надменной элегантности, потому что у ее семьи было гораздо больше денег, чем у семьи ее мужа, хотя и худшее образование, и она даже имела ценное изумрудное ожерелье, дававшее ей право на активное участие в любой дискуссии о ворах и воровстве. Здесь же находилась и их дочь Опал, тоже стройная и смуглая, которая считала себя медиумом, но не пользовалась в этом поддержкой других членов семьи, с подозрением относившихся к материализации духов с астрального плана бытия. Присутствовал и ее брат Джон, дородный юноша, особенно громогласный в проявлении своего безразличия к ее духовному развитию, а в остальном выделявшийся только своим интересом к автомобилям. Казалось, он постоянно находится в процессе продажи одного автомобиля и покупки другого, и в силу какой-то особенности, едва ли понятной экономисту-теоретику, ему всегда удавалось приобрести гораздо лучшую машину взамен той, что была побита или устарела. Был здесь также его брат Филип, молодой человек с темными вьющимися волосами, с подчеркнутым вниманием относившийся к своей одежде, что, без сомнения, составляет часть обязанностей помощника биржевого маклера, но, как неоднократно намекал сам маклер, не является их основной частью. И наконец, при этой семейной сцене присутствовал его друг Дэниэл Девин, тоже темноволосый и изысканно одетый, но с бородкой на иностранный манер, которая, по мнению многих людей, придавала ему угрожающий вид.

Именно Девин привлек внимание к газетной статье, тактично использовав ее как инструмент для отвлечения от начала маленькой семейной ссоры. Девушка-медиум повела рассказ о том, как ей привиделись бледные лица, парящие в ночи за окном, а Джон Бэнкс еще энергичнее, чем обычно, попытался высмеять это высокое откровение.

Однако известие о появлении нового и, возможно, беспокойного соседа вскоре заставило спорщиков забыть о своих раздорах.

— Какой ужас! — воскликнула миссис Бэнкс. — Наверное, он приехал совсем недавно, но кто бы это мог быть?

— Я не знаю никаких недавних приезжих, — сказал ее муж. — Пожалуй, кроме сэра Леопольда Пульмана из Бичвуд-Хауса.

— Мой дорогой, но это абсурд... сэр Леопольд! — После небольшой паузы она добавила: — Вот если бы кто-то указал на его секретаря, того субъекта с бакенбардами, то было бы понятно. Я всегда говорила, после того как он занял место, предназначавшееся для Филипа...

— Это пустяки, — вяло произнес Филип, сделав свой единственный вклад в разговор. — Ничего стоящего.

— Единственный, кого я знаю, — человек по фамилии Карвер, который остановился на ферме Смита, — заметил Девин. — Он живет очень тихо, но интересный собеседник. Кажется, Джон имел какие-то дела с ним.

— Он кое-что знает об автомобилях, — признал Джон, одержимый единственной страстью. — И узнает немного больше, когда прокатится на моей новой машине.

Девин слегка улыбнулся: Джон всем угрожал гостеприимством своего нового автомобиля.

— В нем есть нечто странное, — задумчиво сказал он. — Он многое знает об автомобильном деле, путешествиях и тому подобных вещах, но всегда сидит дома и ухаживает за ульями старого Смита. Говорит, что интересуется лишь пчеловодством, поэтому и остается со Смитом. Довольно странное хобби для такого человека. Но я не сомневаюсь, что Джон немного растрясет его в своем автомобиле.

Вечером, когда Девин вышел из дому, на его смуглом лице застыло выражение глубокой сосредоточенности. Его мысли, пожалуй, были бы достойны нашего внимания даже на этом этапе, но достаточно сказать, что их практическим выражением было решение немедленно нанести визит мистеру Карверу в доме мистера Смита. По пути туда он встретился с Барнардом, секретарем владельца Бичвуд-Хауса, отличавшимся долговязой фигурой и большими бакенбардами, которые миссис Бэнкс воспринимала как личное оскорбление. Их связывало лишь шапочное знакомство, и разговор вышел короткий и поверхностный, но Девин нашел в нем пищу для дальнейших размышлений.

— Послушайте, — отрывисто сказал он. — Извините за вопрос, но правда ли, что леди Пульман хранит в доме очень ценные ювелирные украшения? Я не профессиональный вор, но слышал, что один из них околачивается где-то поблизости.

— Я посоветую ей присматривать за ценными вещами, — ответил секретарь. — Сказать по правде, я уже сам предупредил ее об этом. Надеюсь, она прислушалась к моим словам.

В этот момент сзади раздался жуткий вой автомобильного клаксона, и сияющий Джон Бэнкс притормозил рядом с ними. Когда он узнал, куда направляется Девин, то заявил, что тоже собирался ехать туда, хотя по его тону нетрудно было догадаться, что ему просто хотелось подвезти кого-нибудь. Поездка сопровождалась непрерывными похвалами в адрес автомобиля, особенно его приспособляемости к погоде.

— Закрывается наглухо, как коробка, — говорил он, — а открывается легко — все равно что открыть рот.

Но рот Девина оказалось не так-то легко открыть, и они подъехали к ферме Смита под звуки монолога. За воротами Девин почти сразу же нашел того, кого искал. Человек с вытянутым лицом и тяжелым подбородком, носивший соломенную шляпу с обвисшими полями, прогуливался по саду, засунув руки в карманы. Широкие поля шляпы скрывали верхнюю половину его лица в густой тени, похожей на полумаску. На заднем плане находился ряд освещенных солнцем пчелиных ульев, вдоль которых прохаживался пожилой мужчина, предположительно мистер Смит, в сопровождении низкорослого и ничем не примечательного спутника в черном облачении священника.

— Послушайте! — крикнул неугомонный Джон, прежде чем Девин успел вежливо поздороваться. — Я пригнал сюда машину, чтобы вы могли немного прокатиться. Вот увидите, она будет получше «Тан-дерболта».

Губы Карвера сложились в улыбку, изображавшую любезность, но имевшую мрачноватый вид.

— Боюсь, сегодня вечером я слишком занят для развлечений, — сказал он.

— Как хлопотливая пчелка, — заметил Девин. — Должно быть, ваши пчелы очень заняты, если весь вечер не отпускают вас от ульев. Я как раз думал, что...

— Что? — с холодным вызовом спросил Карвер.

— Говорят, что сено нужно косить, когда светит солнце, — загадочно произнес Девин. — Может быть, вы собираете мед при свете луны?

Глаза Карвера на мгновение вспыхнули из-под полей шляпы.

— Может быть, тут не обходится без лунного света, — признал он. — Но предупреждаю, что мои пчелы не только дают мед. Они могут больно жалить.

— Так вы собираетесь прокатиться? — настаивал Джон, не разобравший, о чем идет речь.

Хотя Карвер оставил угрожающе-многозначительный тон, принятый в разговоре с Девином, он ответил вежливым, но решительным отказом.

— Я не могу, — сказал он. — Мне предстоит еще много писанины. Если вам нужен спутник, может быть, вы будете любезны прокатить кого-нибудь из моих друзей. Это мистер Смит и мистер Браун.

— Отлично! — воскликнул Бэнкс. — Пускай все едут.

— Большое спасибо, но я вынужден отказаться, — сказал отец Браун. — Через несколько минут мне нужно идти на освящение церкви.

— Значит, вам суждено ехать с мистером Смитом, — почти нетерпеливо сказал Карвер. — Уверен, что он не откажется от автомобильной прогулки.

Смит широко улыбался и, судя по всему, не собирался отказываться от любых предложений. Это был подвижный маленький старик, носивший весьма откровенный парик — один из тех париков, которые выглядят не более естественно, чем шляпа. Желтый оттенок волос не вязался с его бескровным лицом. Он кивнул и добродушно произнес:

— Помню, ехал я но этой дороге десять лет назад в одном из таких механизмов. Возвращался из дома своей сестры в Холмгейте и с тех пор ни разу не ездил тут на автомобиле. Растрясло нас изрядно, доложу я вам.

— Десять лет назад! — фыркнул Джон Бэнкс. — Две тысячи лет назад вы ездили на повозке, запряженной быками. Думаете, автомобили не изменились за десять лег, да и дороги тоже, если уж на то пошло? В моем салоне вы даже не почувствуете, как крутятся колеса. Вам покажется, что вы летите над землей.

— Уверен, Смиту хочется полетать, — настаивал Карвер. — Это мечта всей его жизни. Давайте, Смит, съездите в Холмгейт и повидайтесь со своей сестрой. Останьтесь на ночь, если хотите.

— Обычно я хожу туда пешком, поэтому действительно остаюсь на ночь, — признал старый Смит. — Не стоит беспокоить молодого джентльмена, особенно сегодня.

— Подумайте, как будет здорово, когда ваша сестра увидит, как вы подъезжаете в автомобиле! — воскликнул Карвер. — Вы просто должны поехать. Не будьте таким эгоистом.

— Вот именно, — жизнерадостно согласился Бэнкс, — не будьте таким эгоистом. Это вам не повредит. Вы ведь не боитесь, верно?

— Ну что ж, — произнес мистер Смит и задумчиво моргнул, — я не хочу показаться эгоистом и совсем не боюсь. Я поеду с вами, если вы так хотите.

Они уехали под прощальные возгласы и взмахи рук, что придало небольшой группе оставшихся вид целой толпы, провожающей своих любимцев. Но Девин и священник присоединились к этой церемонии только из вежливости, и оба чувствовали, что лишь настойчивость Карвера придала ей завершенный вид. Эта сцена создала впечатление, что он обладает незаурядной силой убеждения.

Когда автомобиль скрылся из виду, он повернулся к ним, словно собираясь извиниться, но выражение его лица свидетельствовало об обратном.

— Итак, джентльмены? — произнес он таким сердечным тоном, который прямо противоположен духу гостеприимства. Преувеличенная любезность — то же самое, что предложение уйти.

— Мне нужно идти, — сказал Девин. — Не стоит отрывать от дела хлопотливых пчел. Боюсь, я мало знаю о них; иногда я с трудом отличаю пчелу от осы.

— У меня водятся и осы, — ответил загадочный мистер Карвер.

Когда гости отошли на несколько ярдов по улице, Девин вдруг спросил:

— Довольно странная сцена, вам не кажется?

— Да, — ответил отец Браун. — Что вы думаете о ней?

Девин посмотрел на маленького человека в черном, и что-то во взгляде широко распахнутых серых глаз побудило его к откровенности.

— Я думаю, что Карверу очень хотелось сегодня ночью остаться в доме одному, — сказал он. — Не знаю, есть ли у вас какие-то подозрения.

— У меня могут быть подозрения, — ответил священник, — но я не уверен, что они совпадают с вашими.

В тот вечер, когда последние лучи заката меркли в сумраке сада вокруг семейного особняка, Опал Бэнкс с отрешенным видом проходила по темным пустым комнатам. Каждый, кто пристально посмотрел бы на нее в это время, заметил бы, что обычная бледность ее лица приобрела мертвенный оттенок. Несмотря на буржуазную роскошь, дом в целом навевал необычное уныние. В нем ощущалась печаль, свойственная старым, а не по-настоящему старинным вещам. Он был наполнен призраками ушедшей моды, а не исторических традиций; его отделка и украшения были достаточно современными, чтобы создавать впечатление ветхости. Тут и там викторианские витражи окрашивали сумрак в разные цвета, высокие потолки заставляли длинные комнаты казаться узкими, а в конце одной из таких комнат, где она прогуливалась, находилось круглое окно, обычное для зданий этого периода. Дойдя до середины комнаты, она остановилась и вдруг пошатнулась, словно невидимая рука отвесила ей пощечину.

В следующее мгновение донесся стук в парадную дверь, приглушенный закрытыми дверями в промежутке. Опал знала, что все домочадцы находятся на втором этаже дома, но не могла объяснить, что заставило ее подойти к входной двери. На пороге стояла приземистая и довольно потрепанная фигура в черном, в которой она признала католического священника по фамилии Браун. Девушка была лишь немного знакома с ним, но он ей нравился. Он не поощрял ее веру в потусторонние силы, но обходился без насмешек и находил серьезные аргументы против спиритизма. Казалось, он сочувственно относится к ее взглядам, но не разделяет их. Все это несколько смешалось в ее голове, поэтому она не поздоровалась с гостем и не подождала, пока он изложит свое дело, а сразу же сказала:

— Я гак рада, что вы пришли! Я видела призрак.

— Не стоит расстраиваться из-за этого, — ответил он. — Такое часто случается. Большинство призраков — вовсе не призраки, а остальные не могут причинить никакого вреда. Это был чей-то конкретный призрак?

— Нет, — со смутным облегчением призналась она. — Меня напугал не он сам, а ужасная атмосфера распада, нечто вроде светоносных руин. Это было лицо — лицо в окне. Бледное, с выпученными глазами и похожее на изображения Иуды.

— Что ж, некоторые люди действительно так выглядят, — задумчиво сказал священник. — И осмелюсь предположить, что они иногда заглядывают в окна. Можно войти и посмотреть, где это произошло?

Но когда они вернулись в комнату, там уже собрались другие члены семьи, которые, будучи менее предрасположенными к общению с призраками, решили включить свет. В присутствии миссис Бэнкс отец Браун счел нужным перейти на формальный тон и извинился за вторжение.

— Прошу прощения за столь бесцеремонный приход, миссис Бэнкс, — сказал он. — Но боюсь, это дело имеет к вам определенное отношение. Совсем недавно, когда я был в доме Пульманов, мне позвонили и попросили прийти сюда для встречи с человеком, который собирается сообщить новость, возможно представляющую интерес для вас. Я не стал бы обременять вас своим присутствием, если бы не был нужен в качестве свидетеля того, что произошло в Бичвуде. В сущности, это я поднял тревогу.

— Что случилось? — спросила хозяйка.

— В Бичвуд-Хаусе произошло ограбление, — серьезным тоном ответил отец Браун. — Ограбление и, к несчастью, нечто еще худшее. Драгоценности миссис Пульман исчезли, а ее злосчастного секретаря мистера Барнарда нашли в саду. Судя по всему он был застрелен убегавшим взломщиком.

— Тот человек! — воскликнула хозяйка. - Думаю, он был...

Но тут она встретилась с невозмутимым взглядом священника, и речь внезапно изменила ей, хотя она не понимала, почему это произошло.

— Я связался с полицией, — продолжал он, — а также с другим ведомством, заинтересованным в этом деле. Они говорят, что даже поверхностный осмотр выявил следы, отпечатки пальцев и другие признаки известного преступника.

В этот момент беседа была нарушена появлением Джона Бэнкса, вернувшегося после неудачной поездки. Старый Смит все-таки оказался неблагодарным пассажиром.

— Он струсил в последнюю минуту, — с шумным негодованием заявил водитель. — Улизнул, пока я осматривал покрышку, когда мне показалось, что проколото колесо. Чтобы я еще раз пригласил такую деревенщину!..

Но жалобы Джона почти не привлекли внимания из-за общего интереса к отцу Брауну и его известию.

— Скоро прибудет человек, который избавит меня от этой ответственности, — сдержанно, но весомо продолжал священник. — Когда я сведу вас с ним, то выполню свой долг как свидетель по важному делу. Мне остается лишь добавить, что служанка из Бичвуд-Хауса рассказала мне, как она видело лицо в одном из окон...

— Я тоже видела лицо, — перебила Опал. — В одном из наших окон.

— Ты вечно видишь какие-то лица, — грубовато заметил ее брат Джон.

— Важно видеть факты, даже если это обычные лица, — ровным голосом возразил отец Браун. — Полагаю, то лицо, которое вы видели...

Еще один стук в парадную дверь эхом разнесся по всему дому. Минуту спустя дверь комнаты отворилась и вошел человек. Увидев его, Девин невольно приподнялся со своего стула. Это был высокий мужчина с прямой осанкой и бледным вытянутым лицом, которое заканчивалось тяжелым подбородком. Его лоб с высокими залысинами и яркие синие глаза Девин раньше не рассмотрел за широкими полями соломенной шляпы.

— Пожалуйста, не вставайте, — со спокойной учтивостью произнес Карвер, но в разгоряченном сознании Девина эта вежливость приобрела зловещее сходство со словами разбойника, который заставляет людей сидеть неподвижно под дулом пистолета.

— Прошу вас, сядьте, мистер Девин, — сказал Карвер. — С разрешения миссис Бэнкс, я последую вашему примеру. Мое присутствие здесь требует объяснения. Полагаю, вы подозревали, что я и есть тот самый прославленный взломщик.

— Я подозревал, — угрюмо буркнул Девин.

— Как вы сами сказали, не всегда легко отличить пчелу от осы, — сказал Карвер. После небольшой паузы он продолжил: — Меня можно назвать одним из более полезных, хотя и не менее надоедливых насекомых. Я сыщик и приехал сюда для расследования предполагаемых новых вылазок преступника, называющего себя Майклом Муншайном. Кража драгоценностей всегда была его специальностью, и сегодняшнее ограбление в Бичвуд-Хаусе но всем техническим признакам является делом его рук. Отпечатки пальцев совпадают, но это еще не все. Наверное, вам известно, что во время его последнего ареста, а также в нескольких других случаях он носил простую, но эффективную маскировку в виде рыжей бороды и больших очков в роговой оправе.

Опал Бэнкс резко подалась вперед.

— Это он! — взволнованно воскликнула она. — Я видела его лицо в больших очках и с косматой рыжей бородой, как у Иуды. Я приняла его за привидение.

— Служанка в Бичвуде видела это привидение, — сухо заметил Карвер.

Он положил на стол какие-то бумаги и свертки и принялся бережно разворачивать их.

— Как я уже говорил, — сказал он, — меня послали сюда с целью выведать преступные планы этого человека, Муншайна. Поэтому я заинтересовался пчеловодством и остановился в доме мистера Смита.

Наступила тишина. Потом Девин вздрогнул и пробормотал:

— Вы же не можете всерьез говорить, что этот славный старик...

— Полно, мистер Девин, — с улыбкой сказал Карвер. — Вы думали, что я прячусь среди пчелиных ульев. Почему же он не мог делать то же самое?

Девин угрюмо кивнул, и детектив вернулся к своим бумагам.

— Когда я заподозрил Смита, то должен был как-то убрать его на время из дома, чтобы осмотреть его пожитки. Поэтому я воспользовался любезным предложением мистера Бэнкса, предложившего ему автомобильную прогулку. Обыскав дом, я нашел кое-какие интересные вещи, довольно необычные для невинного пожилого фермера, интересующегося только пчелами. Вот одна из них.

Развернув бумагу, он поднял длинный волосатый предмет почти алого цвета — накладную бороду, какие носят в театральных постановках. Рядом с ней лежали старые очки в массивной роговой оправе.

— Но я нашел кое-что еще, имеющее более прямое отношение к вашему дому, и это может служить оправданием моего сегодняшнего вторжения, — продолжал Карвер. — Я обнаружил памятную записку с названиями и примерной ценой разных ювелирных украшений, имеющихся в окрестности. Сразу же после тиары леди Пульман там упоминается изумрудное ожерелье, принадлежащее миссис Бэнкс.

Миссис Бэнкс, которая до сих пор рассматривала нежданного гостя с высокомерным недоумением, сразу же насторожилась. Ее лицо словно постарело на десять лет и стало гораздо более осмысленным. Но прежде чем она успела заговорить, Джон порывисто выпрямился в полный рост, напоминая слона, который собирается затрубить.

— Тиара уже пропала! — вскричал он. — Но ожерелье... я должен посмотреть, что с ожерельем!

— Неплохая мысль, — заметил Карвер, когда молодой человек выбежал из комнаты. — Хотя, разумеется, мы держим ухо востро с тех пор, как приехали сюда. Мне понадобилось некоторое время, чтобы разобраться с памяткой, которая оказалась зашифрованной, а отец Браун позвонил мне из Бичвуд-Хауса, когда я приближался к концу этой работы. Я попросил его поскорее прийти сюда с известием о краже и сказать, что я последую за ним. Поэтому...

Его речь была прервана пронзительным криком. Опал вскочила, указывая пальцем на круглое окно.

— Вот оно опять! — воскликнула она.

На какое-то мгновение они увидели нечто, развеявшее обвинения во лжи и истерии, которым девушка подвергалась слишком часто. Лицо, появившееся из серовато-синей мглы за окном, было бледным или побледнело оттого, что прижалось к оконному стеклу. Большие выпученные глаза, обведенные темными кольцами, придавали ему вид огромной рыбы, выплывшей из темно-синих морских глубин и остановившейся перед корабельным иллюминатором. Но жабры или плавники этой рыбы имели медно-красный оттенок; они представляли собой ярко-рыжие бакенбарды и верхнюю часть рыжей бороды. В следующий момент лицо исчезло.

Когда Девин шагнул к окну, раздался вопль, от которого, казалось, вздрогнули стены дома. Крик был оглушительным и неразборчивым, но Девин, остановившийся на полушаге, сразу же понял, в чем дело.

— Ожерелье пропало! — крикнул Джон Бэнкс, заслонивший дверной проем своей огромной фигурой, и почти мгновенно исчез со скоростью гончей, преследующей добычу.

— Вор только что заглянул в окно! — воскликнул сыщик, который метнулся к двери вслед за убегавшим Джоном, который уже находился в саду.

— Будьте осторожны, — причитала миссис Бэнкс. — У них есть пистолеты и другие гадости!

— У меня тоже, — громыхнул голос бесстрашного Джона из темного сада.

Девин в самом деле заметил, что, когда молодой человек пробегал мимо него, он грозно потрясал револьвером, и от души понадеялся, что ему не придется защищаться от грабителя. Но он не успел додумать эту мысль, как в саду один за другим раздались два выстрела, породившие какофонию отголосков по темным углам. Потом наступила тишина.

— Джон мертв? — спросила Опал низким сдавленным голосом.

Отец Браун уже проник в темные недра сада и теперь стоял спиной к ним, всматриваясь во что-то.

— Нет, — ответил он. — Это другой человек.

Карвер присоединился к нему, и два силуэта, высокий и низкий, на мгновение загородили картину, озаренную зыбким и неверным лунным светом. Потом они отошли в сторону и остальные увидели маленькую жилистую фигурку, лежавшую в изломанной позе, словно птица, подстреленная на лету. Фальшивая рыжая борода задралась вверх, пренебрежительно указывая в небо, и лунный свет играл на стеклах поддельных очков человека, называвшего себя Муншайном.

— Что за конец! — пробормотал детектив Карвер. — После всех своих похождений оказаться застреленным помощником маклера в пригородном саду!

Виновник происшествия рассматривал свой триумф более серьезно, хотя и с некоторой нервозностью.

— Мне пришлось это сделать, — сказал он, все еще отдуваясь после погони. — Очень жаль, но он выстрелил в меня.

— Конечно, будет расследование, — ровным голосом отозвался Карвер. — Но думаю, вам нечего опасаться. Револьвер выпал из его руки после первого выстрела, и он явно не мог выстрелить после того, как получил пулю от вас.

К этому времени они снова собрались в комнате, и сыщик собирал свои бумаги, готовясь к уходу. Отец Браун стоял напротив него и в мрачной задумчивости смотрел на крышку стола.

— Мистер Карвер, вы, безусловно, завершили это дело самым мастерским образом, — вдруг сказал он. — Я догадывался о вашей профессиональной принадлежности, но не мог представить, что вы так быстро свяжете одно с другим — пчел, бороду, очки, шифр, ожерелье и все остальное.

— Всегда приятно закрыть дело так, чтобы не осталось никаких вопросов, — отозвался Карвер.

— Да, — произнес отец Браун, не отрывавший взгляда от стола. — Я просто восхищен.

Затем он добавил с обычной скромностью, но в тоне его звучало беспокойство:

— Но думаю, будет честно сказать, что я не верю ни единому слову.

Девин подался вперед с неожиданным интересом.

— То есть вы не верите, что это взломщик Муншайн? — спросил он.

— Это взломщик, но здесь он ничего не крал, — ответил отец Браун. — Я знаю, что он не приходил ни сюда, ни в Бичвуд-Хаус, чтобы украсть драгоценности или погибнуть при попытке скрыться вместе с ними. Где драгоценности?

— Там, где они обычно бывают в таких случаях, — сказал Карвер. — Он либо спрягал их, либо передал сообщнику. Это работа не одного человека. Разумеется, мои люди обыщут сад и предупредят местную полицию.

— Может быть, сообщник украл ожерелье, пока Муншайн заглядывал в окно? — предположила миссис Бэнкс.

— Почему Муншайн заглянул в окно? — тихо спросил отец Браун. — Зачем ему понадобилось это делать?

— А вы как думаете? — дружелюбно поинтересовался Джон.

— Я думаю, что ему не хотелось заглядывать в окно, — ответил отец Браун.

— Тогда почему он это сделал? — требовательно спросил Карвер. — Что толку в подобном сотрясении воздуха? Ведь все это разыгралось прямо у нас на глазах.

— На моих глазах разыгрывалось много вещей, в которые я не верил, — сказал священник. — Вы тоже видели подобные вещи как на сцене, так и за ее пределами.

— Отец Браун, — с определенным уважением в голосе произнес Девин. — Вы расскажете нам, почему не поверили своим глазам?

— Да, я попытаюсь, — мягко ответил Браун. — Вы знаете, кто я и что делают такие люди, как я. Мы стараемся не слишком докучать вам. Мы стараемся дружить со всеми нашими соседями. Но вы не можете думать, что мы ничего не знаем и ничего не делаем. Мы занимаемся своим делом, но знаем своих ближних. Я очень хорошо знал убитого, поскольку был его другом и исповедником. Так что — насколько это вообще в человеческих силах — я понимаю, что творилось у него в голове, когда он вышел из своего сада сегодня днем. Его душа была похожа на стеклянный улей, полный золотых пчел. Было бы недостаточно просто сказать, что он честно ступил на правильный путь. Он был одним из тех великих кающихся грешников, которые добиваются большего покаянием, чем другие — своей добродетелью. Я сказал, что был его духовником, но на самом деле эго я обращался к нему за утешением. Мне было приятно находиться в обществе такого хорошего человека. А когда я увидел его мертвым в саду, мне показалось, что я услышал удивительные слова, произнесенные над ним и словно пришедшие из далеких времен. Вполне может быть, потому что если какой-то человек и может отправиться прямиком на небеса, то это он.

— Да бросьте, — нетерпеливо отмахнулся Джон Бэнкс. — В конце концов, он был осужденным преступником.

— Да, — сказал отец Браун. — Но именно осужденный преступник некогда в этом мире слышал обещание: «Ныне же будешь со Мною в раю».

Казалось, никто не знал, что делать с воцарившимся молчанием. Наконец Девин отрывисто произнес:

— Тогда как вы можете все это объяснить?

Священник покачал головой.

— Пока что я не могу все объяснить, — просто сказал он. — Я вижу несколько странных вещей, но не понимаю их. Кроме того, я не могу доказать невиновность этого человека, но я совершенно уверен в своей правоте.

Он вздохнул и поднес руку к своей большой черной шляпе. Когда он снял ее и снова устремил взор на крышку стола, в его глазах появилось новое выражение, а круглая голова с короткими прямыми волосами вдруг наклонилась под другим углом. Казалось, что он, словно фокусник, достал из шляпы необычного зверька. Но остальные собравшиеся за столом не видели ничего, кроме бумаг сыщика, безвкусной накладной бороды и очков.

— Господи благослови, — пробормотал отец Браун. — Он лежит там мертвый, в бороде и очках!

Он резко повернулся к Девину:

— Здесь есть над чем поразмыслить, если хотите. Почему у этого человека две бороды?

С этими словами он вразвалочку выбежал из комнаты, а Девин, снедаемый любопытством, поспешил за ним в сад.

— Сейчас я ничего не могу вам сообщить, — сказал отец Браун. — Я пока не знаю, что нужно сделать. Зайдите ко мне завтра, и, может быть, я расскажу вам все от начала до конца. Когда я наведу порядок в своих мыслях... вы слышали этот звук?

— Это завелась машина, — ответил Девин.

— Автомобиль мистера Джона Бэнкса... — произнес священник. — Кажется, он ездит очень быстро.

— Во всяком случае, он сам придерживается этого мнения, — с улыбкой заметил Девин.

— Сегодня ночью он поедет быстро и далеко, — продолжал отец Браун.

— Что вы имеете в виду? — осведомился его собеседник.

— Я имею в виду, что он не вернется, — ответил священник. — Из моих слов он заподозрил, что мне что-то известно о нем. Джон Бэнкс уехал вместе с изумрудами и всеми прочими драгоценностями.

На следующий день Девин застал отца Брауна разгуливающим перед рядом ульев. У священника был опечаленный вид, но от него все-таки веяло безмятежностью.

— Я беседую с пчелами, — сказал он. — Знаете, сколько можно узнать от пчел! «Поющие зодчие этих крыш златых» — какая строчка! Ему бы хотелось, чтобы кто-нибудь позаботился о пчелах, — отрывисто добавил он.

— Надеюсь, ему не хочется, чтобы люди остались без внимания, когда весь улей жужжит от любопытства, — заметил юноша. — Вы были совершенно правы, когда сказали, что Бэнкс уехал вместе с драгоценностями, но я не понимаю, каким образом вы это узнали и что вообще можно было узнать.

Отец Браун добродушно моргнул, глядя на ульи.

— Иногда просто натыкаешься на разные вещи, и я с самого начала наткнулся на нечто странное. Меня озадачило убийство бедняги Барнарда в Бичвуд-Хаусе. Еще когда Майкл был известным преступником, для него было вопросом чести, даже суетного тщеславия, добиваться успеха без необходимости убивать людей. Казалось невероятным, что теперь, когда он едва не стал святым, он вдруг вышел из себя и совершил грех, к которому относился с презрением, когда сам был грешником. До самого конца я ломал голову над происходящим и не мог ничего понять, за исключением того, что все не так, как кажется на первый взгляд. Свет забрезжил передо мной, когда я увидел бороду и очки и вспомнил, что вор появился в другой бороде и в других очках. Конечно, он мог иметь дубликаты, но по меньшей мере странно, что он не пользовался старыми очками и бородой, которые находились в хорошем состоянии. Опять-таки возможно, что он пошел на дело без них и ему пришлось доставать новые, но это маловероятно. У него не было никаких причин ехать с Бэнксом; если он действительно собирался па дело, то без груда мог положить свой реквизит в карман. Кроме того, бороды не растут на кустах. Ему было бы очень трудно вовремя раздобыть такие вещи.

Нет, чем больше я думал об этом, тем больше убеждался, что в этом деле с новой бородой и очками чего-то не хватает. А потом истина, которую я уже инстинктивно понял, начала доходить до моего рассудка. Он поехал с Бэнксом без всякого намерения прибегать к своей маскировке. Кто-то другой подготовил новый комплект, а потом нарядил его.

— Нарядил его? — повторил Девин. — Как это могло случиться?

— Давайте вернемся назад, — предложил отец Браун, — и посмотрим на дело через другое окно — то самое окно, в котором юная леди увидела призрак.

— Призрак! — повторил его собеседник и едва заметно вздрогнул.

— Она назвала это призраком, — сдержанно произнес маленький священник. — И возможно, была недалеко от истины. Она действительно из тех, кого называют спиритуалами. Ее единственная ошибка состоит в том, что она ставит знак равенства между спиритуальностью и духовностью. В этом смысле некоторых животных тоже можно назвать спиритуалистами. Как бы то ни было, она очень чувствительна, и у нее не зря возникло впечатление, что лицо в окне было окружено ужасным ореолом смерти.

— Вы хотите сказать... — начал Девин.

— Я хочу сказать, что в окно заглядывал мертвец, — сказал отец Браун. — Мертвец, обошедший не один дом и заглянувший не в одно окно. Звучит жутко, не правда ли? Но в некотором отношении он являл собой противоположность призраку, ибо не был гримасой души, разлученной с телом. Это была гримаса тела, разлученного с душой. — Он снова моргнул, глядя на улей, и продолжал: — Но полагаю, самое короткое объяснение можно дать с точки зрения человека, который это сделал. Вы его знаете: это был Джон Бэнкс.

— Последний, кого я мог заподозрить, — пробормотал Девин.

— Первый, кого я заподозрил, — поправил отец Браун, — насколько я вообще имею право кого-либо подозревать. Друг мой, нет плохих и хороших занятий или типов личности. Любой человек может стать убийцей, как бедный Джон; любой человек, даже тот же самый, может стать святым, как бедный Майкл. Но если кто-то иногда и проявляет особую склонность к нечестивым делам, чем все остальные, это жестокосердные бизнесмены. У него не было общественных идеалов, не говоря уже о религиозных убеждениях; он не имел ни джентльменских традиций, ни профсоюзного ощущения классовой общности. Все его заявления об удачных сделках, в сущности, были похвальбой человека, которому удалось обмануть других. Его насмешки над незрелыми мистическими устремлениями его сестры выглядели отвратительно. Конечно, ее мистицизм примитивен, но он ненавидел спиритуалистов только за то, что они говорят о духовности. Так или иначе, нет сомнения, что он главный злодей в этой драме; интерес представляет лишь оригинальный характер злодейства. Это был действительно новый и беспрецедентный мотив для убийства. Он использовал труп в качестве сценического реквизита — как чудовищную куклу или манекен. С самого начала он решил убить Майкла в автомобиле, чтобы потом отвезти его к себе домой и сделать вид, будто он убил его в саду. Всевозможные гротескные концовки вытекали из первоначального факта: в его закрытой машине ночью находилось тело известного взломщика, которого было легко узнать. Он мог оставлять свои следы и отпечатки пальцев, когда прижимал знакомое лицо к окну и снова забирал его. Возможно, вы обратили внимание, что Муншайн появился и исчез, пока Бэнкс вышел из комнаты, якобы для того, чтобы проверить, на месте ли изумрудное ожерелье.

В конце концов ему осталось лишь положить труп на лужайку, выпустить по одной пуле из каждого пистолета, и дело было сделано. Оно так и не было бы раскрыто, если бы не вмешалась догадка о человеке с двумя бородами.

— Почему ваш друг Майкл сохранил старую бороду? — задумчиво спросил Девин. — Это кажется подозрительным.

— Для меня это кажется неизбежным, потому что я знал его, — ответил отец Браун. — Его жизненная позиция была похожа на парик, который он носил. Его маскировка на самом деле ничего не скрывала. Он больше не нуждался в ней, но и не боялся ее; ему казалось неправильным уничтожить фальшивую бороду. Это было бы похоже на заметание следов, а он не хотел прятаться. Он не прятался ни от

Бога, ни от себя самого. Он вышел на свет божий. Если бы его снова отправили в тюрьму, он был бы вполне доволен. Он не обелил себя, но облачился в белые одежды. В нем было нечто очень странное, почти такое же странное, как в гротескной пляске смерти, которую его заставили исполнить после кончины. Когда он улыбался и расхаживал взад-вперед среди этих ульев — даже тогда, в самом возвышенном и совершенном смысле, он был уже мертв. Он был неподсуден этому миру.

Наступила короткая пауза. Потом Девин пожал плечами и произнес:

— Все возвращается к тому, что в этом мире пчелы и осы очень похожи, не так ли?