Глава 14
К их приходу репетиция зашла в тупик. Многие исполнители и оркестранты решили, что сегодня свободный день, и с утра разошлись кто куда в поисках развлечений, какие в будний день мог предоставить Оксфорд. Но поскольку новый Сакс прибыл с завидной оперативностью, — Джордж Грин был грамотный опытный певец, Адам его давно знал, и он ему нравился, — то режиссер Резерстон при отсутствии в оркестре примерно трети музыкантов все же прогнал с ним все мизансцены. Пикок не стал отпускать присутствующих по домам, а объявил перерыв в надежде, что остальные солисты и музыканты все же появятся. Ведь до премьеры оставалось меньше недели.
В зрительном зале горели несколько ламп, но можно было разглядеть великолепную лепнину на потолке и балконы со светящимися часами в центре. В обе стороны от них расходились ложи ярусов с синими бархатными занавесями. Над авансценой в арочном проеме помещалась картина в резной раме с двумя полуобнаженными молодыми женщинами. Сладострастно изгибаясь, они прижимали к губам ангельские трубы.
— Это олицетворение прокторской власти, — заметил Фен, — призывающей университетскую молодежь к добродетели и трезвости.
На сцене Резерстон жаловался Джорджу Грину, новому исполнителю роли Сакса, на поведение подмастерьев в конце второго акта.
— Носятся по сцене как стадо оленей, на которых напал пекинес.
В оркестровой яме тромбонист весьма прилично имитировал полет истребителя на полной скорости, а кларнетист негромко наигрывал джаз.
Джон Барфилд в первом ряду партера поглощал крупный апельсин.
Адам пошел извиниться перед Пикоком за опоздание. Он нашел его за кулисами беседующим с антрепренером Леви, крупным, добродушным австрийском евреем. По-английски он говорил свободно, но с сильным акцентом.
— А, Лангли, здравствуйте, — обрадовался Леви. — Ну что за кошмар у вас тут творится. Schrecklich, gar fabelhalft. Признаюсь, я терпел этого пьяницу из-за голоса. Думаю, он был второй после Шаляпина. Но теперь, когда с ним кто-то жутким образом расправился, ничего не поделаешь.
Адам представил Фена.
— Но мы выпустим спектакль, — продолжил Леви. — Непременно. — Он погладил Пикока по спине. — Посмотрите, какой у нас замечательный маэстро. А как он держит оркестр. Они делают в точности то, что хочет дирижер. И духовики, — Леви повернулся к Фену, — представляете, духовики, когда он говорит, слушают с раскрытым ртом. — Он рассмеялся. — И контрабасисты тоже. Они вообще грубияны, на концертах перемигиваются с девушками из публики, но с нашим маэстро ведут себя как шелковые. — Леви похлопал по плечу смущенного Пикока, после чего, пожелав всем удачи, откланялся. Ему пора было возвращаться в Лондон.
Начали подходить опоздавшие оркестранты. Трубачи тут же принялись раздуваться, скрипачи и виолончелисты настраивали инструменты.
— Я думаю, скоро можно будет и начать, — произнес повеселевший Пикок.
— Как видите, смерть Эдвина Шортхауса никого здесь не опечалила, — произнес Адам, оглядывая артистов, готовящихся к репетиции.
Фен кивнул:
— Вы знаете, мне даже как-то неловко в такой ситуации искать убийцу.
К ним подошла Джоан Дэвис. Адам их познакомил.
— Я видел вас в роли маршалыни, — сказал Фен. — Это было чудесно. В прошлом году слушал Лотту Леман. Вы нисколько не хуже.
Джоан улыбнулась:
— Вы мне льстите.
Они помолчали.
— Уже твердо решено, что это было убийство? — спросила она.
— Я в этом убежден, — ответил Фен. — А как полиция, не знаю.
Затем Джоан неожиданно произнесла:
— Профессор, я в смятении. Мне нужна ваша помощь.
— Рад вам услужить, — отозвался Фен. — Тем более что я собирался с вами поговорить. Мы можем отойти?
Джоан подошла к стоящему неподалеку Пикоку:
— Джордж, с какого места мы начинаем?
— С собрания мастеров и песенного состязания, — ответил Пикок.
— Тогда я пока не занята. — Она повернулась к Фену: — Пойдемте ко мне в гримерную.
Фен в свою очередь повернулся к Адаму:
— Вы можете петь и одновременно следить за своей супругой?
— Вполне.
— А зачем следить? — спросила Элизабет. — Со мной будет все в порядке.
— Наверное, именно так ответил Цезарь на вопрос Кальпурнии в мартовские иды. Так что, пожалуйста, без особой нужды никуда не отходите.
— О чем идет речь? — поинтересовалась Джоан. — Почему с Элизабет что-то может быть не в порядке?
— Я вам скоро объясню, — пообещал Фен. — Надеюсь, ваша гримерная не на последнем этаже? Стыдно признаваться, но я уже не молод. И ноги уже не те. Как говорится: mon beau printemps a fait le saulet par la fenetre.
— Не беспокойтесь, мы уже пришли, — успокоила его Джоан, открывая дверь гримерной.
Комната была такой же, что и та, где встретил свой конец Эдвин Шортхаус, но ее содержимое выглядело, разумеется, совсем по-другому. Фен в очередной раз изумился тому, как женщины могут сделать любой беспорядок симпатичным и уютным. Одежда, косметика, книги, фотографии, разные случайные вещицы…
Джоан включила электрокамин, они сели рядом, закурили.
— И какие же у вас затруднения? — спросил Фен.
— Понимаете, — начала Джоан, — вчера вечером после ужина я и еще несколько участников спектакля собрались посидеть в баре, обсудить ситуацию. Мы были сильно удручены тем, как прошла репетиция. И одинаково сожалели о том, что родители Эдвина когда-то встретились. И тут я ляпнула — хорошо было бы отравить его. Конечно, не на смерть, а только чтобы он не мог петь. Кто мог знать, что через некоторое время Эдвин Шортхаус будет найден мертвым. Все бы ничего, но сегодня нас по очереди опрашивал инспектор Мадж, и кто-то ему рассказал об этом.
— Понимаю, — протянул Фен, выпустив кольцо дыма.
— Когда инспектор говорил со мной, мне ничего не оставалось, как подтвердить свои слова. Это скверно, потому что вырванные из контекста они звучат зловеще. Но, как говорится, слово не воробей.
— Вот именно, — согласился Фен.
— Но это еще не все. Выяснилось, что джин Эдвина был сильно сдобрен нембуталом, а я единственная, у кого здесь был такой препарат.
Фен выпрямился. Издалека донеслась проникновенная и возвышенная музыка. Началась репетиция первого акта. Барфилд затянул: «…я призываю мастеров на сходку…»
Да, неизвестно, какие фантазии могут возникнуть в голове Маджа в связи с этим нембуталом.
— Мне выписывают его от бессонницы, — продолжила Джоан. — Есть рецепт.
— Но то, что у вас есть нембутал, еще ничего не значит.
— Вся беда в том, — сказала Джоан, — что изрядное количество его пропало. Несколько десятков капсул.
— Откуда пропало?
— Из вон того ящика.
— Вы хранили лекарство здесь?
— Нет. Просто несколько дней назад положила в ящик и забыла. В последнее время я спала хорошо, и лекарство не было нужно. А когда сегодня хватилась, больше половины нет.
— Вы что, гримерную не запирали?
— Запирала, но не всегда. Здесь у меня нет ничего особенно ценного.
— Тот, кто украл лекарство, должен был знать, что оно у вас есть.
Джоан усмехнулась:
— Об этом наверняка известно половине труппы. Вы знаете Аделу Брант, которая поет Магдалену? — Фен отрицательно покачал головой. — Она заходила как-то ко мне и видела нембутал. Этого достаточно. Не сомневаюсь, что она тут же принялась нашептывать всем: «Вы представляете, Джоан принимает нембутал. И держит его у себя в гримерной. Говорят, что это наркотик…» В общем, что-то в этом роде.
— Да, — задумчиво проговорил Фен, — в актерской среде такое бывает. Но тут не за что зацепиться. Неужели Мадж всерьез подозревает вас в убийстве Шортхауса?
— Ну до этого, я думаю, дело не дошло. — Джоан глубоко затянулась сигаретой. — Мне показалось, что он считает смерть Эдвина самоубийством. С другой стороны, нембутал в его бутылке с джином противоречит этой версии.
— И что за мотив мог быть у вас для убийства?
Джоан вздохнула:
— Целых два. Бескорыстный и корыстный. Первый — желание спасти постановку, второй — спасти Джорджа.
— Какого Джорджа?
— Джорджа Пикока, дирижера. — Она посмотрела на Фена: — Профессор, что мне делать?
— Ничего.
— Но я должна что-то предпринять. Нельзя, чтобы обо мне подумали…
— Пусть они думают все, что им нравится. А вы не переживайте. Выдвигать против вас обвинения — это такой же абсурд, как изобретение Бленкинсопа.
— А кто это?
— О, мистер Бленкинсоп мой любимый трагикомический персонаж из истории. Он жил в эпоху, когда железные дороги, поезда, локомотивы существовали только в теории. Так вот Бленкинсоп, считая, что локомотивы будут пробуксовывать и не смогут двигаться по рельсам, предложил модель паровоза с зубчатыми колесами. Представляете? — Фен загасил сигарету. — И учтите, у Маджа против вас нет абсолютно никаких доказательств. Если даже на разбирательстве у коронера присяжные вынесут вердикт, что это было убийство, инспектор суду ничего предъявить не сможет.
— То есть я зря запаниковала, — заключила Джоан. — Ладно, не будем об этом. Вы сказали, что хотели со мной поговорить.
— Да. Подробнее узнать о Стейплтоне и Джудит Хайнс.
— Тут особенно нечего рассказывать. Они любят друг друга. Он композитор. Сегодня утром я просмотрела черновик вокальной партитуры его оперы.
— Мадж ее вернул?
— Да. Партитуру нашли в квартире Эдвина.
— И какое впечатление?
Джоан поморщилась:
— Честно говоря, не очень. Но он молод, и главные свершения у него впереди. Композиторский талант у некоторых в полную силу проявляется не сразу. Да мне сейчас трудно судить о чьей-то музыке, когда голова полна «Мейстерзингерами». Как говорил Пуччини: «Иногда мне кажется, что по сравнению с ним мы только тренькаем на мандолинах». Это он о Вагнере.
— А Уолтер Тернер считал лучшей оперой Вагнера «Летучий голландец». — Фен попытался напеть первые такты увертюры. — Что касается «Мейстерзингеров», наверное, еще только «Генрих IV» Шекспира так прославляет величие и благородство человека. В отличие от «Макбета» или «Девятой симфонии» Бетховена, где речь идет о богах. — Он помолчал, а потом, как будто спохватившись, произнес: — А что там было у Шортхауса с Джудит Хайнс?
— Эдвин имел на нее определенные виды, — отозвалась Джоан. — Далеко не благородные.
— И были инциденты?
— Были, — призналась Джоан. — Но я не хочу об этом говорить, потому что обещала…
— Я думаю, в данной ситуации обещание можно нарушить. Надеюсь, это никак не опорочит молодую девушку?
— Нет… но все же…
— Понимаете, Шортхаус мертв, но существует угроза жизни еще кое-кому.
— Вы серьезно?
— Абсолютно.
— Но они не имеют отношения ни к чему такому.
— Наверное, нет, но в данном деле важна каждая мелочь.
Джоан колебалась недолго.
— Не так давно я застала Эдвина в его гримерной, сильно пьяного, когда он пытался изнасиловать Джудит. Я видела своими глазами, как он стаскивал с нее платье. Бедная Джудит, сколько страдания было на ее лице. Пришлось вмешаться.
— И каков был результат? — с интересом спросил Фен.
— Схватила его за воротник и стукнула по голове. Он повалился на спину и заснул.
— Превосходно.
— Потом Джудит умоляла меня никому об этом не рассказывать. Говорила, что ей будет очень неудобно перед людьми. Пришлось обещать.
— Но Стейплтон об этом узнал?
— Да. Ему она рассказала. На следующий день он подошел ко мне с благодарностями. Вид у него был довольно странный. Думаю, он весь кипел от гнева. — Она замолкла. — Теперь, полагаю, в вашем перечне мотивов появился еще один.
— Знаете, я что-то подобное подозревал. — Фен достал свой золотой портсигар, предложил сигарету ей, сам закурил. — Как вы провели вечер, когда погиб Шортхаус?
— Мы посидели в баре, а потом я пошла к себе в номер. Это было в начале десятого.
— То есть алиби у вас нет.
— Как видите.
— И вы могли никем не замеченная выскользнуть из своего номера и через задний выход отеля пробраться в театр, в гримерную Шортхауса и подвесить его в петле на веревке, прикрепленной к крюку в потолке.
— Запросто.
Фен кивнул:
— А что вы делали сегодня после ланча?
— Зачем вам надо это знать?
— Есть причина, — дружелюбно отозвался Фен. — И весьма основательная.
— Вы заставляете меня нервничать. Я сейчас начну рассказывать и что-нибудь со страха перепутаю, а вы засадите меня в тюрьму за то, чего и в жизни не делала.
Фен встрепенулся. От тепла электрического камина его потянуло в сон.
— Ничего страшного. Посидите немного, а потом разберутся и выпустят.
Они посмеялись.
— Ну и чем вы занимались?
— После ланча, — начала Джоан, — я написала несколько писем в комнате отдыха отеля. Там были люди, довольно много, они могут подтвердить. Где-то в четыре появился Карл, и я пригласила его на чай. Потом пришел инспектор. Пил с нами чай и расспрашивал.
— А больше никого из участников спектакля вы не видели?
— Нет. — Она задумалась. — Хотя приходила Элизабет. Побыла с нами несколько минут. Это было уже после ухода инспектора.
— О чем шел разговор?
Джоан пожала плечами:
— Ни о чем определенном. Так, обычная болтовня. Впрочем, перед самым уходом она вдруг объявила, что знает, кто убил Эдвина.
— Ну, наверное, это была шутка.
— Возможно. Карл ушел вскоре после нее, поднялся наверх поговорить с Джорджем, а я допила чай и вдруг вспомнила, что не сказала Элизабет о сегодняшней репетиции. Решила зайти к ней. Дверь была не заперта, в номере никого не было.
«Надо же, — подумал Фен, — тот, кто напал на Элизабет, не потрудился запереть за собой дверь. Какая оплошность. Конечно, если нападавшей не была сама Джоан».
Профессор внимательно посмотрел на нее.
А что, она вполне способна это сделать. Да, оперная дива, шарм и так далее, но за всем этим просматривается твердость и решительность. Но, с другой стороны, именно такие качества свидетельствовали против версии о виновности Джоан. Тот, кто напал на Элизабет, действовал необдуманно и как будто в панике.
— Я окликнула Элизабет, — продолжила Джоан, — но она не отозвалась. И все же мне показалось, в номере кто-то есть. Ощутилось какое-то движение. Я прислушалась и решила, что это в соседнем номере.
— В ванную комнату вы не заглядывали?
— Нет. Дверь была полуоткрыта, но я проверять не стала. — Она испытующе взглянула на Фена: — Профессор, скажите, с Элизабет что-то случилось?
— Пока нет. Но сегодня днем ее дважды пытались убить. Примерно в то время, когда вы заходили к ней в номер. Так что ваши наблюдения очень важны.
Джоан была потрясена.
— Убить Элизабет? Но почему?
Фен пожал плечами:
— Не знаю. Но давайте продолжим. Вы оставили на столе записку и что дальше?
— Записку? — недоумевающе спросила Джоан. — Ах да, конечно. Я написала записку, а потом пошла в театр. Вот и все.
— По пути в номер Элизабет и обратно вы кого-нибудь встретили?
— Кроме горничных, никого.
Фен представил, где мог скрываться нападавший. Скорее всего в туалете. Дальше по коридору совсем недалеко находится номер Пикока. А что, если злоумышленник вышел оттуда?
Фен отмахнулся от этой мысли, как от назойливой мухи. Единственную новость, какую ему удалось получить из беседы с Джоан — что инспектор Мадж разрабатывает свои вздорные версии.
Он решительно поднялся на ноги.
— Ну как, я сдала экзамен? — спросила Джоан.
Фен улыбнулся:
— Да. На отлично.
Она выключила камин.
— Тогда пойдемте.
