Глава 20

Нахождение в нирване, казалось, продлилось мгновение, проклятая действительность ворвалась в мой мозг глухими взрывами. А когда я подскочил и глянул на свой хронометр, донеслись и отдаленные гавкающие звуки стреляющих автоматических зениток «Бофорс». Эти знакомые ещё по временам Финской войны звуки сразу всё поставили на свои места. Немцы бомбили город Острув-Мазовецка, а поляки полковника Дзибальского своими средствами ПВО отбивались от наседавших самолётов люфтваффе.

«Что-то рановато фашисты начали, – подумалось мне, на часах было всего 4-25 утра. – И странно, что начали бомбить сразу город». Я предполагал, что немцы вызовут авиационную поддержку не ранее, чем наткнутся на наш заслон, и это произойдёт часов в 9 утра. Но фашисты, как обычно, действовали по своим правилам, и плевать они хотели на то, чего от них ожидал русский генерал. Я начал одеваться, когда в комнату вошёл Шерхан, занимавший вместе с Якутом и троими рязанцами смежное помещение. По помятости его формы можно было понять, что он спал одетым и, скорее всего, на полу. «Как истинный фронтовик, и побудка тоже боевая, – думал я, застёгивая ремень, – не все же генералы и спят на панцирных кроватях».

Лицо у старшего сержанта было тоже слегка помято, но ход мысли был, как у истинного ветерана, он невозмутимо предложил:

– Юрий Филиппович, может, перекусим, пока фрицы там развлекаются? Вчера местный куркуль много продуктов выделил, испортятся до обеда-то!

В выражении «фрицы» было что-то новенькое, и мне оно понравилось. А то всё штампы – фашисты, гитлеровцы, немцы, как в политических брошюрах, уши начинали вянуть. Улыбаясь про себя, я ответил:

– Давай, Наиль, мечи всё на стол! Только я выйду из дома на минутку – оправиться надо, заодно и посмотрю, что там фрицы с городом вытворяют!

С крыльца дома города не было видно, а самолеты, бомбившие его, заметить было можно. И опять это были вездесущие пикировщики. Вели себя «юнкерсы» довольно нерешительно, в пике они срывались редко, в основном делали противозенитные манёвры. У поляков действительно были весьма неплохие наводчики. За то небольшое время, пока наблюдал за бомбардировкой города, был сбит один «юнкерс». После этого остальное вороньё, беспорядочно побросав бомбы, ретировалось восвояси. Всего я насчитал девять самолётов. Так что завтрак прошёл идеально, почти как в мирное время, без всяких взрывов и стрельбы.

Идиллия прекратилась через полтора часа, когда я расположился на НП. Особо туда не спешил, перекусывал с чувством, толком, расстановкой, пока прибежавший посыльный не сообщил, что по рации поступило сообщение от разведчиков, оборудовавших свой секрет в 20 километрах от нашего расположения, что показалась колонна фашистов, в которой было довольно много бронетехники: шесть Т-3, девять Т-2 «Лукс», четыре самоходных противотанковых орудия «Панцерягер-1». Кроме этого, среди грузовых автомобилей двигалось с десяток бронетранспортёров «ханомаг». Боевым охранением этой колонны служили четыре бронеавтомобиля 222 и до взвода мотоциклистов. Эмблемы на технике говорили, что вся она принадлежит 9-й танковой дивизии вермахта.

Вот так-то, на нас двигалась не моторизованная дивизия СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», а девятая танковая дивизия. Только я начал размышлять, лучше это для нас или плохо то, что гаубичные снаряды покромсают не элиту фашистов, а обычных танкистов, как над головой пронеслось несколько десятков немецких самолётов. И слава богу, они летели бомбить не нас, а многострадальный Острув-Мазовецка. Летело не меньше полка Ю-88. А следом чуть выше проплыл целый полк средних бомбардировщиков «Хенкель-111».

«Ни хрена себе, – завопило моё сознание, – тут никакое польское ПВО не справится с такой тучей стервятников». По-видимому, предыдущие действия польских ПВО так разозлили фашистов, что на город бросили целых два полка, пожалуй, лучших немецких бомбовозов. «Юнкерс-88» сочетал в себе качества горизонтального и пикирующего бомбардировщика и был гораздо совершеннее, чем его предшественник Ю-87 («штука», именно так его называли мои однокурсники в академии). Вот качество горизонтального бомбометания «юнкерсы» и показали, когда долетели до города. А так как они летели на довольно низкой высоте, ПВО полковника Дзибальского среагировать не успело. А затем к этому шабашу тёмных сил присоединились и «хенкели», и Острув-Мазовецка превратился в филиал ада. Поднимающийся над городом дым и пылевое облако подтверждало эту мысль.

Я уже начал про себя материть полковника Дзибальского, уговорившего меня позволить его отрядам разместиться в городе, когда тёмные силы пришли и к нам. А предвестником этого выступил артдивизион полковника Ломакина. Его огнём было встречено боевое охранение надвигающейся на нас 9-й танковой дивизии вермахта. После этого время, казалось, убыстрило свой бег. Немцы не растерялись из-за жёсткой остановки своего боевого охранения – вперёд выдвинулись танки и огнём начали прикрывать нескольких уцелевших мотоциклистов, которые, бросив технику, из кюветов и придорожных канав вели огонь в сторону позиций полка Ломакина. Все их бронемашины были уничтожены. Они горели, распространяя по округе едкий дым. Под его прикрытием четыре «двойки» сползли с шоссе и попытались по полю зайти во фланг остановившей колонну засаде. Нет, не зря на этом поле работали сапёры Ломакина, как танки ни крутились, уклоняясь от огня артиллерии, но два из них получили удар под дых – наехали на противотанковые мины. А затем их добили артиллеристы. После того как уцелевшие танки уползли обратно, всё вроде бы затихло. Танки горели, уцелевшие в первом огневом контакте мотоциклисты, выбравшись из канав, перебежками возвращались к основным силам, колонна невозмутимо стояла вдоль дороги. Фашисты, уверенные в своей силе, даже не попытались рассредоточить технику в колонне.

Через минуту мне стало понятно, почему. Не меньше эскадрильи лёгких бомбардировщиков «Дорнье-17» выскочило из облака и набросилось на позиции нашего полка. Но не тут-то было, этих летающих карандашей встретил поток свинца с земли. Стреляла не только зенитная батарея автоматических 37-мм пушек, четыре спаренных «максима» и два взвода крупнокалиберных пулемётов ДШК (шесть единиц), но были слышны и винтовочные залпы с земли. В этой встрече свинца и фанеры победил, естественно, свинец. Четыре «дорнье» рухнули на землю, остальные, побросав бомбы куда попало, опять скрылись в большом облаке.

За атакой «дорнье» на позиции полка Ломакина наблюдали несколько немецких офицеров. Они забрались на крыши грузовиков и оттуда в бинокли пялились на ожидаемое представление – бегство наглецов, преградивших им путь. Но не тут-то было, сбежали как раз не русские, а хвалёные асы Геринга. Вот после этого за полк Ломакина взялись всерьёз. И первую скрипку в этом взяла на себя немецкая артиллерия. Немцы всё-таки деятельные вояки. Пока моё внимание было приковано к действиям полка Ломакина, фашисты развернули чуть в стороне от дороги три полевые 105-мм гаубичные батареи. Поэтому для меня было неожиданностью, когда в расположении полка Ломакина начали возникать султаны взрывов артиллерийских снарядов. До этого по позициям полка работали только миномёты. А тут вдруг как прорвало плотину. Вскоре всё заволокло дымом, у немцев стали усиленно работать специальные 100-мм миномёты для постановки дымовых завес. Даже мне со стороны, где дыма не было, в стереотрубу сложно было разглядеть, что происходило на поле боя. Скорее всего, там работали сапёры – расчищали проход для своих танков.

Естественно, я приказал находящемуся со мной вместе в окопе радисту немедленно связаться с подполковником Ломакиным. Хотя у нас была довольно мощная рация, но это никак не удавалось, весь радиоэфир был забит помехами. Наверное, немцы специально загадили радиоэфир, и я даже догадывался, при помощи какого оборудования они это делали. Но этот ход фашистов был ожидаемым, поэтому отсутствие связи меня, да, впрочем, и предупреждённого заранее подполковника Ломакина вряд ли могли особо волновать. Неприятно, конечно, что нельзя дать совет, а главное, сообщить точные координаты немецких гаубичных батарей. Но подполковник калач тёртый и сам догадается, что дымовая завеса означает то, что немцы переходят к активным действиям, и наверняка под её прикрытием сейчас работают сапёры, расчищающие коридоры для танкового удара. А учитывая рельеф местности, мы ещё вчера с подполковником определили три коридора, по которым наиболее вероятен танковый удар немцев. Соответственно напротив каждого из коридоров были установлены по две противотанковые пушки. И не кабы какие, а, пожалуй, самые лучшие, которые у нас имелись – это были трофейные 50-мм противотанковые пушки. А то, что поддался эмоциям и хотел дать координаты гаубичных батарей, чтобы имеющаяся у Ломакина батарея трёхдюймовок вдарила по фашистским гаубицам, то это было бы нарушение моего же приказа – не стрелять артиллерией по полосе вдоль шоссе. Если бы у немцев в тылу начали взрываться снаряды, то, чтобы избежать напрасных потерь, они наверняка бы отвели не участвующие в операции силы назад, куда-нибудь в район Соколув-Подлески. И как бы там их достали наши гаубицы? Пусть думают, что у обороняющихся русских имеются только противотанковые орудия, не способные добить до стоящей в пяти километрах от места схватки автомобильной колонны.

А между тем операция немцев развивалась весьма энергично, к гаубицам присоединились САУ и многочисленные миномёты. А затем вперёд пошла бронетехника. Я насчитал не меньше батальона танков Т-2 и шесть самоходных противотанковых орудий «Мордер». А впереди всей этой шушеры двигались десять, пожалуй, лучших немецких танков Т-3. Пехотная поддержка этого железного кулака тоже была весьма солидной. Не меньше двух батальонов пехоты шли в наступление вслед за танками.

В начавшейся бойне я сквозь клубы дыма смог разглядеть только два эпизода этой яростной схватки. Один из них меня очень огорчил и заставил про себя ругаться матом. Ещё бы не ругаться, когда на моих глазах погибло пятеро красноармейцев. Смелые и рисковые были ребята, но обучены безобразно. Решили поохотиться на немецкую «тройку», а кроме смелости, тут нужно и умение. А эти пацаны с ручным пулемётом и гранатами, положив пехотную поддержку немецкого танка, решили уничтожить и само это стальное чудовище. А так как Т-3, лишившись пехотной поддержки, начал отползать, то ребята выбрались из окопа и начали его преследовать, чтобы подобраться на бросок гранаты. Делали это они довольно умело и наверняка бы уничтожили этот танк, если бы не одно но. Неопытные были пацаны, не знали, на что способны немецкие инженеры в разработке средств для убийства людей. На этом и погорели. «Оружие ближней обороны» было стандартным противопехотным оружием, устанавливалось на танк или самоходное орудие и обеспечивало ближнюю защиту боевой машины от пехоты противника. Использовалось вместо пистолетных портов, ослаблявших броневую защиту. Оружие представляло собой мортирку калибром 92-мм, заряжаемую разрывными зарядами. Она выстреливала небольшую гранату на высоту около трех метров, где та взрывалась, усеивая всё вокруг шрапнелью и металлическими шариками. Считалась очень эффективным средством для очистки близлежащего пространства от пехоты противника. Но то, что знал я, закончивший академию, не могли знать молодые ребята, совсем недавно призванные в армию, а бестолочи командиры не довели до пацанов эту информацию.

Второй эпизод, который я сумел разглядеть сквозь клубы дыма, наоборот, заставил сердце сжаться от радости и гордости за своих ребят. Наверное, рота немцев обложила группу красноармейцев, которых было не больше взвода. Хотя на этом участке не было немецкой бронетехники, но численное превосходство и опытность гитлеровских солдат не давали нашим ребятам даже шанса уцелеть. Больно было, но я заставил себя смотреть на предстоящую трагедию, чтобы пропитаться ещё большей злобой к фашистской сволочи. Чтобы не жалеть мразей, которых скоро будут кромсать наши гаубичные снаряды. Немцы уже начали скапливаться для решающего броска, когда с наших позиций раздался залп из не менее чем десяти гранатомётов, а затем еще один. Первый раз я видел, как наши бойцы применили переданное польскими союзниками вооружение, принадлежащее ранее их бывшей армии.

Полковник Тадеуш Коссинский рассказывал мне о лёгких 46-мм гранатомётах образца 1936 года, которые ему удалось спрятать вместе с другим вооружением полка. Этот потаённый склад был создан на одном из хуторов, перед тем как его полк перешел в советскую зону оккупации, где он и был интернирован вместе со своими солдатами. Естественно, я попросил полковника передать нам часть этого оружия, ведь нужно было вооружать многочисленных освобождённых пленных красноармейцев. Моя просьба была Тадеушем удовлетворена. Вот так и попали польские гранатомёты в полк Ломакина. И надо сказать, в увиденном мною эпизоде боя польские гранатомёты показали себя великолепно. Не менее половины немецких солдат были выведены из строя, а остальные, отстреливаясь, начали отходить под защиту своих танков. А затем на позиции полка Ломакина опять посыпались дымовые шашки. Под прикрытием всё уплотняющейся дымовой завесы немцы начали выводить свои обескровленные подразделения из боя. А пощипали немцев ребята подполковника Ломакина изрядно. Насчёт живой силы, конечно, было непонятно, но вот бронетехники вернулось хорошо если половина.

После отхода немцев артиллерийский обстрел глубины обороны нашего полка гаубицами прекратился, стало намного тише, но миномёты продолжали работать по опорному пункту. Дым тоже начал рассеиваться и вскоре я увидел ужасные последствия атаки немцев – все позиции противотанковых пушек были растерзаны, а сами орудия вдавлены в землю. Итак, у полка Ломакина остались против танковых атак только батарея трёхдюймовок, несколько 37-мм автоматических зенитных пушек и польские противотанковые ружья. Сколько осталось зениток и противотанковых ружей, я не знал – вчера вечером было четыре автоматические зенитные пушки и двенадцать ружей. Ясно было, что ещё одной такой атаки полк не выдержит.

Я глянул на часы, было 9-56, самолёты Черных должны были появиться через час с небольшим. Вот тогда я и собирался отдать приказ открыть огонь артиллерийским полкам РГК. Хотя мне хотелось отдать этот приказ прямо сейчас. А что? Немецких самолётов не было, а когда они появятся, то уже подойдёт срок прилёта истребителей Черных. Немцев перед позициями полка Ломакина скопилось уже довольно много, и гаубицы могли работать весьма эффективно.

Мои сомнения разрешились довольно быстро, связь восстановилась, по-видимому, немцы отключили свои глушилки, и с НП связалась разведывательная группа, отслеживающая перемещение по шоссе вблизи Соколув-Подлески. Разведчики сообщили, что в сторону Острув-Мазовецка движется большая колонна немецкой техники. У грузовиков, бронетранспортёров и штурмовых орудий на бортах нарисованы эмблемы дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Как тут было начинать операцию, если в наш капкан забиралась такая жирная добыча. Прихлопнуть две дивизии одним ударом – это была фантастическая удача. Вот я и не стал отдавать распоряжения на начало операции, а вместо этого приказал радисту установить связь с полком Ломакина. Через пять минут он доложил, что связь установлена и сейчас к рации подойдёт подполковник Ломакин. Но только я взял у радиста наушники, как фашисты опять включили глушилки. Наверное, переговорили по рации с теми, кто им нужен, и опять сделали радиоэфир недоступным для нас. Логично действуют, сволочи – не оставляют шансов обороняющимся на помощь.

А ещё через полчаса обстоятельства подтвердили, что никогда нельзя спешить и руководствоваться даже самыми благими намерениями. Немецкие самолёты вынырнули неожиданно и с ходу начали бомбить многострадальный полк Ломакина. Понятно, что было бы, не появись колонна эсэсовской дивизии, и я, желая помочь полку Ломакина, отдал приказ начать операцию – всё наступление пошло бы насмарку. Немцы разбомбили бы вдрызг гаубичные артполки, затем уничтожили остатки полка Ломакина. Думаю, что подошедшие ночью подразделения 7-й ПТАБр не смогли бы сдержать напор двух немецких дивизий, и те вышли бы на оперативный простор. И всё, немцы, зайдя в тыл нашим передовым дивизиям, быстро бы их потрепали и обескровили, а потом уничтожили, как задавили механизированную группу Половцева. И на последнем этапе боя не помогло майору наличие в его группе тяжёлых танков Т-34 и КВ. Закидали с самолётов бочками с горючей смесью и сожгли наши лучшие танки вместе с экипажами.

Между тем к эскадрилье Ю-88, бомбившей позиции полка Ломакина, прибыло подкрепление. Ещё одна эскадрилья, и теперь она вываливала на головы моих ребят не бомбы, а эти чёртовы бочки с горючей смесью. Вскоре на месте опорного пункта полыхал огонь. Как будто на месте окопов разверзлась земля и возникло жерло громадного вулкана. Но фашистам этого было мало, и к летающим дьяволам на подмогу прилетела ещё одна эскадрилья убийц. И на всё это ужасное зрелище с интересом смотрели зрители, и их становилось всё больше и больше. Начала прибывать техника эсэсовской дивизии, и на многие крыши грузовиков, башни штурмовых орудий и САУ вскарабкивались новые зрители. По жестам немцев можно было понять, что им очень нравится зрелище расправы над русскими.

Через пять минут им перестало нравиться. Начали гореть и падать уже немецкие самолёты. Наконец-то прилетели истребители Черных. В основном это были «мессершмитты» с красными звёздами на крыльях, но было и семь МиГов.

Бойня началась страшная, на выручку своим бомбардировщикам пришли истребители прикрытия. Их было не так уж и много, наших истребителей было больше. Поэтому часть истребителей Черных продолжали клевать немецкие бомбардировщики, а остальные закрутили хоровод с «мессерами» люфтваффе. В глазах рябило от кульбитов летающих акробатов. Было непонятно, кто же побеждает в воздушных боях. Одно дело, когда схватывались «мессершмитт» и МиГ, а другое, когда два «худых». Нужно было суперзрение, чтобы разглядеть звёзды на крыльях одного из них. Зрители на крышах машин это тоже не понимали, может быть, поэтому продолжали наблюдать за схваткой, не пытаясь сесть в свои машины и покинуть это проклятое место. Вся эта катавасия продолжалась минут десять, пока небо не очистилось от самолётов с крестами на крыльях.

Всё это время немецких машин становилось больше, они уже стояли в четыре ряда вдоль шоссе. Между колонн плотно стоящей вдоль обочин немецкой техники еле-еле мог проехать автомобиль. Ждать дальше подхода подразделений немцев было опасно, вдруг у них найдётся умная голова, которая почувствует опасность и скомандует покинуть это место. Я посчитал, что мышеловка была уже полна, и пора прихлопнуть эту добычу. Поэтому взяв трубку полевого телефона, скомандовал командирам артполков в 12–20 открывать огонь.

До начала нашего представления оставалось ещё семь минут, и я с интересом наблюдал за поведением гитлеровцев. А там после разгона немецких самолётов и прекращения бомбардировки позиций полка Ломакина началось оживление. Не то чтобы немцы, испугавшись наших самолётов, решили рассредоточиться, чтобы избежать удара с неба. Нет, было видно, что немцы не опасаются русской авиации, они просто готовились продолжить своё движение к городу Острув-Мазовецка. Позиции русских немецким командованием уже не брались в расчёт. Конечно, разве могло выжить в таком аду живое существо?

Но в 12–20 для самих немцев начался ад. Уж на что я человек привычный, но на такое даже мне было жутко смотреть. Стена разрывов 152-мм снарядов впечатляющее зрелище, а когда это происходит среди автомобилей, людей и бронетехники, от которой рикошетят осколки, это ужасная картина. Людей рвало на части, а асфальт стал красным от крови. Я не стал дальше смотреть на все эти ужасы – подошёл к радисту, сидящему в дальнем конце окопа, и приказал вызывать на связь радиостанцию полка Ломакина. Хотелось верить, что подполковник жив. Что радиоэфир очистился от радиопомех, я почти не сомневался. Сам видел, как снаряд угодил в «опель» с параболической антенной на будке. Такой же, как те два, что захватил бронедивизион во время рейда по тылам 7-й танковой дивизии немцев. И которые я сам использовал недавно для блокировки радиостанции немецкого батальона.

Чудо случилось на третьей минуте работы корпусного радиста, полковая радиостанция (5АК) отозвалась. И не меньшее чудо, что рядом с ней находился живой и здоровый подполковник Ломакин. Здоровый то он был здоровый, но явно был неадекватен. Как только я надел наушники, то сразу услышал его крики:

– Товарищ генерал, полк умирает, но не сдаётся! Сейчас немцы проводят артподготовку и скоро пойдут в атаку! Мы все ляжем под фашистскими танками, но не отступим! Слава партии и великому Сталину!

Да… даже такого ветерана, прошедшего огонь и воду, выбила из седла жуткая бомбардировка. Работу наших гаубиц он воспринимает как артподготовку немцев перед атакой. Я начал успокаивать подполковника, сказав:

– Сергей Викторович, я тебя поздравляю с победой! Твой полк дрался сегодня великолепно и полностью выполнил задачу. Я горжусь вами. Все бойцы и командиры достойны награды, а тебя я представляю к званию Героя Советского Союза.

Этими словами я ввел подполковника Ломакина в полный ступор. Он что-то начал мямлить, из всех его слов я только разобрал «спасибо». Затем более отчётливо послышалось:

– А как же немецкая артподготовка, я же слышу звуки артиллерийских залпов?

– Сергей Викторович, ты сейчас где находишься?

– В блиндаже!

– Вот выйди из него и посмотри, что творится снаружи. Гарантирую, что никаких разрывов ты не увидишь, а услышишь только громкую канонаду. Это работают наши крупнокалиберные гаубицы, добивая две немецкие дивизии. Представляешь, подполковник, как мы дали по мозгам фашистам. Сколько советских людей спасли. И в этом очень большая заслуга твоего полка. Так что, Сергей Викторович, ты победитель! Давай приводи мозги в порядок и начинай ревизию своего хозяйства. Подготавливай раненых к эвакуации. Дополнительно медиков и транспорт я тебе пришлю. Легкораненых можешь оставлять в полку. И ещё, в 15–30 на шоссе, которое за твоими позициями, готовь построение всех оставшихся в живых бойцов полка. Я приеду, поздравлю ребят с победой, ну и политработников из гаубичных артполков захвачу, чтобы правильную речь толканули. Все, готовься, Сергей Викторович, до встречи в 15–30.