Глава 19

Выбравшись из вагона, я обалдел, встретившись взглядом со своим, можно сказать, боевым братом. На меня, улыбаясь, глядел Ежи Топеха. Вот ради него я бы нарушил свой собственный приказ, да и второго поляка, а это был полковник Тадеуш Коссинский, тоже можно было пригласить на чай в бронепоезд. Но вот третьего, тоже в форме полковника польской армии, я не знал и, если честно, мне не понравились его глаза. Поэтому я решил никого не приглашать в бронепоезд, а поговорить с поляками на улице, тем более вечер был прекрасный, не было той духоты, которая постоянно присутствовала в броневагоне. А ещё в компании польских союзников присутствовал лейтенант Кащеев из железнодорожного полка НКВД. Его я недавно назначил комендантом станции, по-видимому, он и привёл поляков к бронепоезду.

Подойдя к полякам, я пожал каждому из них руку, а Ежи ещё и похлопал по плечу. После этих ритуальных приветствий незнакомый поляк представился полковником тридцатой дивизии Станиславом Дзибальским (как обычно переводчиком служил Топеха). Ежи мне также сообщил, что полковник в настоящий момент является командующим Армии Крайовы в Мазовецком воеводстве. Под его командованием находятся отряды общей численностью бойцов 1820 человек. На вооружении имеются 13,2-мм тяжелые пулемёты «Хотчкис», 40-мм пушки «Бофорс» и даже пять бронеавтомобилей «Урсус». Всё это вооружение именно полковник сумел сберечь, когда польская армия потерпела поражение и развалилась.

Я, конечно, всю эту информацию выслушал с интересом. Полковника похвалил за предусмотрительность и патриотизм, но в конце своей речи задал вопрос:

– Господин Дзибальский, я так понял, что ваши отряды готовы принять участие в общей борьбе против фашистских оккупантов? Я это приветствую, а как командующий 10-й армии готов согласовать с вами участок фронта, на котором вы будете воевать с гитлеровцами.

После моих слов началось интенсивное пшиканье между поляками, которое прекратил Ежи Топеха, сказав уже мне понятными словами:

– Господин генерал, Армия Крайовы, конечно, готова участвовать в общей борьбе с тевтонами, но сейчас речь не об этом. Полковник Дзибальский просит вашего согласия, чтобы его отряды вошли в город Острув-Мазовецка. Как ему стало известно, русские войска, занявшие Острув-Мазовецка, в настоящий момент из него вышли и оборудуют укреплённые позиции в пяти километрах от города. В Острув-Мазовецка опять начинают поднимать головы коллаборационисты, которые уверены, что скоро тевтоны снова займут город. Армия Крайовы готова подставить плечо русской армии и обеспечить спокойствие в её тылу.

Мне сразу стало всё понятно – хитрые поляки как обычно хотят, не понеся никаких жертв, получить кусок пирога. Ясно же, что тот, кто станет хозяином в первом освобождённом, относительно большом польском городе, в дальнейшем может рассчитывать на хорошие политические дивиденды. Но мне на эти политические игры поляков глубоко наплевать, а вот спокойствие в тылу это важно. Поэтому я не раздумывая заявил:

– Да ради бога! Пускай отряды этой вашей Армии Крайовы занимают город. Только я хочу предупредить, что по сведениям нашей разведки к городу движутся свежие немецкие части. Поэтому наш полк вышел из города и готовит оборонительный рубеж. Немцев-то он удержит, но вот авиация фашистов, вполне вероятно, начнёт бомбить не только окапавшийся полк, но и город. Средств ПВО у нас недостаточно, чтобы обеспечить безопасность всего города, поэтому вооружённым подразделениям лучше пока в него не заходить. Если в Острув-Мазовецка не будет войск, то немцы вряд ли будут расходовать бомбы и ресурс самолётов на мирный город.

Пространство вокруг меня опять заполнили шипящие звуки – поляки начали оживлённо переговариваться между собой. Минуты две раздавалось пшиканье, но наконец Ежи разродился понятными русскими словами:

– Полковник Дзибальский уверяет, что отряды Армии Крайовы способны оградить город от бомбардировок. ПВО его отрядов очень сильное – семь 40-мм автоматических зенитных пушек «Бофорс», пять счетверённых и семь спаренных тяжёлых пулемётов «Хотчкис» калибра 13,2 мм. Расчёты у этих зенитных систем опытные, не один год прослужившие в польской армии.

Хотя меня и впечатлила сила ПВО этих, можно сказать, партизан, но я продолжал убеждать поляков не лезть на рожон. Зачем? Лучше это оружие и подготовленных бойцов использовать по-умному, например, организовать засаду какой-нибудь немецкой колонне. Но все мои слова уходили в пустоту. Этот Дзибальский был уверен, что если его отряды займут город, то он станет первым парнем на деревне (Польше). А от одной-двух эскадрилий его парни, имея такое вооружение, отобьются. Убеждать этого самоуверенного пана было бессмысленно. Да, может быть, и действительно отобьются? «Бофорс» пушка отличная, у меня ещё с Финской войны сложилось о ней очень хорошее мнение. О качестве пулемётов «Хотчкис» я, конечно, не знал, но ничего плохого об этих изделиях французской оборонки не слышал. А общался я по вопросам качества иностранного вооружения со многими специалистами. Так что если у поляков действительно хладнокровные и опытные солдаты в расчётах зенитных систем, то они действительно смогут закрыть небо над городом.

Потом я подумал, что нам даже полезно будет, если польские отряды действительно зайдут в город и установят свои средства ПВО. Получится, как два зайца у одного охотника – непонятно по кому стрелять. С одной стороны оборонительный пункт, который мешает наступлению немецких войск, а с другой стороны город, где мощная воздушная оборона, и, значит, там находится что-то важное для русских. Поэтому я прекратил свои попытки удержать поляков от входа в Острув-Мазовецка, только посоветовал средства ПВО установить на окраинах по периметру города. Подальше от каменных зданий, осколки которых при попадании авиабомбы станут дополнительным поражающим элементом для расчетов зенитных пушек и пулемётов. Моё предложение поляками было принято, и разговор на эту тему был прекращён.

Но поляки, добившись своего, прощаться не торопились, а дружно начали уговаривать меня принять участие в дружеском ужине. Был арендован ресторан в центре города и повара в нём уже трудились, чтобы удивить русского генерала кулинарными шедеврами. Ежи Топеха, заговорщицки подмигнув, сказал:

– Живая музыка будет, а певички в оркестре о-ё-ёй какие девочки!

Естественно, я начал отказываться, ссылаясь на неотложные дела. А окончательно точку в этом разговоре поставило появление начальника радиоузла бронепоезда, который, подбежав к нам, громко доложил:

– Товарищ командарм, связь с 7-й танковой дивизией установлена. Через минуту у рации будет генерал Борзилов!

Я посмотрел на Ежи, с сожалением пожал плечами и заявил:

– Вот такие дела! Не получится у нас сегодня спокойно посидеть, вкусно покушать и насладиться голосами польских красавиц. Дела, будь они неладны!

Затем, обращаясь к лейтенанту Кащееву, распорядился:

– Лейтенант, обеспечьте беспрепятственный проход в город польских отрядов. В дальнейшем прошу все действия военной администрации станции, связанные с местным населением, координировать с нашими польскими союзниками.

После этих слов я тепло попрощался с поляками и быстрым шагом направился к бронепоезду, за мной поспешил и связист.

Когда добрался до радиоузла, Борзилов уже был на связи, и я сразу с ходу сообщил ему, что завтра у него совсем не будет воздушной поддержки. Но генерала это особо не расстроило, он и так справлялся с воздушными налётами на недавно созданные опорные пункты в районе Элка и Ожиша. Ещё бы ему не справляться, получив столько трофейных пушек «Флак»-30 и 38. На станции Элк его гибридными блиндобронепоездами было захвачено три эшелона, перевозивших малокалиберные зенитные пушки вермахта. В двух из них было загружено 36 автоматических 20-мм зениток «Флаквирлинг-30», а третий эшелон был вообще сказкой. В нём перевозилось 16 счетверённых зенитных установок «Флак-38» и четыре мощных 7,5-см «Флак-264(и)». Мощными они, конечно, были по сравнению с 20-мм автоматами, но проигрывали столь ненавистным мне 88-мм зенитным пушкам, которые могли поразить даже танк КВ. Сказкой были, конечно, не четыре итальянские зенитные пушки, а счетверённые «Флаквирлинги». Они были очень скорострельны, и уж если в прицел попадал самолёт, то через несколько минут части тела пилота можно было собирать на земле.

Борзилов по-хитрому распорядился добычей – 32 зенитки «Флак-30» он оставил в созданных опорных пунктах, а остальные установил на железнодорожные платформы, сформировав четыре зенитных поезда. После эффективных действий блиндобронепоездов генерал стал энтузиастом мобильной железнодорожной войны. Только сердце генерала бронетанковых войск не выносило добавки «блиндо», и он всегда называл это чудо, собранное, можно сказать, на коленке – гибридными бронепоездами. А теперь у него появились гибридные зенитные поезда. Можно сколько угодно смеяться над такой самодеятельностью, но, по словам Борзилова, немецкие пилоты стали бояться наших поездов. Массированных налётов не устраивали, а действовали, как шакалы, – выскочат из-за тучи, произведут неприцельное бомбометание или обстреляют поезд из пулемёта и тут же улетают подальше, чтобы не попасть под смертоносный ливень, который извергают счетверённые «флаки». Если раньше немцы бомбили наши гибридные бронепоезда аккуратно, чтобы особо не повредить железнодорожную насыпь, то теперь их тактика изменилась. Заметив поезд, немецкие самолёты залетают вперёд и уже там, недоступные для зенитного огня, подвергают железнодорожное полотно бомбовым ударам. Теперь по железной дороге даже в светлое время суток двигаться стало более-менее безопасно, но приходилось часто останавливаться для ремонта путей. Расход боеприпасов для «флаков» был сумасшедшим, но, как доложил Борзилов, на недельку захваченных у немцев выстрелов к 20-мм зениткам хватит.

Так что дела в дивизии Борзилова обстояли неплохо. Даже извечная проблема нехватки квалифицированных специалистов ушла после начала дивизией наступления. Сами немцы обеспечили дивизию необходимыми опытными кадрами, не говоря уже о рядовых красноармейцах. Как и в нашем случае, рейдовая группа в ходе боёв за Элк натолкнулась на лагерь военнопленных. К счастью, охрана разбежалась, и жертв удалось избежать. Вот среди этих озлобленных против немцев людей удалось набрать расчёты для зенитных пушек, трёх сапёрных батальонов и четырёх рот пехотной поддержки. Кроме этого, красноармейцев хватило, чтобы довести до штатной численности два мотострелковых батальона. Среди освобождённых из плена было несколько старших командиров и даже два генерала. Одного из них я встречал в Москве и слышал о нём много отзывов как об очень грамотном военном инженере, это был генерал-лейтенант инженерных войск, доктор военных наук Дмитрий Михайлович Карбышев. Теперь он у Борзилова занимался контролем оборудования оборонительных позиций в опорных пунктах. Вот какими кадрами обзавёлся Борзилов, и всё это благодаря тому, что дивизия перешла к решительным действиям, а не сидела в своей лесной берлоге, тупо выполняя приказ о блокировании железной дороги в Сокулки.

Генерал Борзилов, почувствовав вкус побед, преобразился. Теперь это был не генерал, тупо выполняющий приказ без всякой искорки инициативы, а истинный военачальник с иногда нелогическими ходами, но которые в конечном итоге приводили к победе. Вот и сейчас он меня просто озадачил, предложив провести рейд в Восточную Пруссию. Я даже воскликнул:

– На кой черт тебе это нужно? Забыл судьбу армии Самсонова в Первую мировую войну? Они тоже пытались наступать на Восточную Пруссию, и где теперь те солдаты? А я знаю – заросли их могилы чертополохом! А у армии Самсонова силы были не чета твоим!

– Да знаю я всё это, Юрий Филиппович! И наступать сплошным фронтом не собираюсь. Предлагаю силами гибридных и зенитных поездов провести рейд в сердце немецкого милитаризма. Постреляем из пушки по Кёнигсбергу и обратно, под бок наших узлов обороны.

– Ну, ты даешь, генерал, – постреляем по Кёнигсбергу! Да вас ближе чем на сто километров к этой цитадели не подпустят!

– А нам и не надо ближе, мы и с сотни километров по этому гнойнику можем вдарить. Суперпушку мы у немцев захватили, на станции, расположенной между Элком и Ожишем, «Дора» называется. Это уникальное сверхтяжёлое железнодорожное орудие фирмы «Купп», калибра 807 мм. Один снаряд у него весит 7000 килограммов, таких снарядов мы захватили 27 штук.

– Охренеть, один снаряд семь тонн! Сколько же сама пушка весит?

– Такой же вопрос я задал главному канониру, которого мы взяли в плен вместе со всем расчётом этой пушки, он сказал, что 1350 тонн в собранном состоянии. А общая длина орудия, когда его соберёшь и подготовишь к стрельбе, пятьдесят метров, скорострельность два выстрела в час.

– Да… всё-таки чудаки немцы! Вместо того чтобы наклепать танки, которых хватило бы на целый полк, сделали такую дуру.

– Я тоже думаю, что они кретины, но их кретинизм нужно использовать себе на пользу. Долбануть из этой дуры по Кёнигсбергу, пусть их домохозяйки испытают то же, что советские люди в первые часы войны. Когда бомбы падали на мирные кварталы наших городов.

– Согласен с тобой, генерал, но ты сам же говоришь, что эту пушку нужно собирать. Потом, баллистика у неё наверняка специфическая. И даже для опытного артиллериста на таком расстоянии будет проблемой попасть из такой пушки даже в крупный населённый пункт. Это если твои ребята смогут её собрать и зарядить.

– Так для этого пленные немцы есть – зря, что ли, мы их кормим и нормально содержим. Не будут выполнять приказы, я на их охрану поставлю тех, кто прошёл через фашистский плен – они помнят отношение к ним охранников и быстро научат этих немцев любить СССР.

Идея Борзилова, сначала показавшаяся бредом, начинала мне нравиться. Если даже и не удастся эта безумная идея с обстрелом Кёнигсберга, то железнодорожный рейд всё равно принесёт большую пользу. Совершенно точно можно будет не ждать появления немецких дивизий с севера. Вся группа армий «Север» будет гоняться за блиндобронепоездами. В конце разговора я согласился с доводами генерала и дал добро на проведение операции «Прусский поход». Время уже поджимало, и мы завершили сеанс связи.

Больше я не стал ни с кем связываться, скоро будет темно, а нужно ещё проконтролировать качество маскировки артиллерийских полков РГК. Конечно, я поручил этим заняться своим сержантам по особым поручениям Якуту и Шерхану, и они уже несколько часов отслеживали, как полки и, что немаловажно, корректировщики огня маскировали свои позиции. Всё это так, но нужно своим глазом посмотреть всё ли сделано, чтобы немцы до последнего момента не заподозрили присутствия крупных сил русских в опасной близости от шоссе.

Прибыв в расположение 517-го гаубичного артполка РГК, я первым делом осмотрел огневые позиции – никаких нареканий по их маскировке они у меня не вызвали. Затем уже на последнем издыхании (дикая усталость от сегодняшнего дня брала своё), я направился в 525-й артполк. Как сомнамбула походил по огневым позициям, потом выслушал доклады Шерхана и Якута, последние два часа скрупулёзно обследовавших позиции корректировщиков и степень маскировки моего НП. Докладом такого специалиста, как Якут, был в целом удовлетворён, хотя не мешало бы сделать втык командиру 517-го артполка, подчиненные которого первоначально весьма халтурно замаскировали НП. Потом, конечно, после вмешательства моих сержантов, исправили все недочёты, но факт-то безответственности был налицо. Но сил, чтобы куда-то ехать, уже не было, тем более, по словам Якута, после проведения дополнительных работ даже профессиональный охотник не заметит, что из придорожной лесополосы за ним наблюдает не один десяток человеческих глаз. А такая оценка маскировочных мероприятий Якутом дорогого стоит.

Плюнув на всё, я поддался на уговоры Шерхана и с всё разгорающимся нетерпением направился к находящемуся невдалеке хутору польского фермера. Шерхан вместе с местным добровольцем, вступившим в бригаду Коссинского, несколько часов назад провёл с фермером определённую работу, поэтому нас встретили очень радушно. Ужин был великолепным, а кровать просто улёт. Настоящая панцирная, на такой я спал только в Москве. И это было как раз то, что сейчас требовалось моему измученному организму. Как только голова коснулась подушки, мозг отключился, и я провалился в глубочайший сон.