Глава 17

Когда площадь перед ратушей опустела и затих лязг гусениц штурмового орудия, я повернулся к оставшемуся в нашей компании немцу и, хищно улыбаясь, заявил:

– А вы, господин Пульман, счастливчик, в отличие от своих бывших сослуживцев!

– В каком смысле, господин штандартенфюрер?

– А в том, что остались живы, когда весь ваш бывший батальон дружно отправился в ад! Правда, вы тоже можете отправиться за ними, если, конечно, откажетесь сотрудничать.

Сказав это, я, не обращая никакого внимания на капитана резерва, уже на русском языке приказал стоящему рядом Шерхану:

– Наиль, возьми у этого хлыща пистолет и свяжи ему руки. Теперь это «язык», поэтому, если немец начнёт дёргаться, не повреди ему речевой аппарат.

Шерхан, ни слова не говоря, сделал шаг к Пульману и с размаху своим кулачищем саданул немца ниже пояса. Когда тот согнулся от боли, достал из его кобуры пистолет, сдёрнул с немца ремень и им же связал Пульману руки, предварительно заломив их за спину. Сказать, что немец был ошеломлён и унижен, значит, ничего не сказать. Это было видно по выражению его лица, когда Шерхан одним рывком за шкирку выпрямил немца и повернул того лицом ко мне. Это уже было не лицо интеллигентного человека, а что-то похожее на помойку, с текущими соплями, слезами и перекошенными чертами лица. Губы у этой физиономии тряслись, зубы выдавали частую дробь, дыхание было прерывистое, с какими-то всхлипами. Я с омерзением взглянул на немца, минуту назад бывшего самим воплощением уверенности в себе, непоколебимого спокойствия даже в момент отступления перед недочеловеками, и спросил:

– Так что, господин Пульман, будете сотрудничать?

Тот дрожащим голосом, слегка заикаясь, ответил вопросом на вопрос:

– Так вы русские? Но так же не бывает! Это не по правилам! Вы же немец, как вы можете работать на унтерменшей?

Я зло усмехнулся и ответил:

– Сам ты тупой, чванливый недоносок! И кто тебе сказал, что я не русский?

– Так у вас выговор стопроцентного немца, родившегося в районе Дрездена. Я сам из этого города и местное произношение хорошо знаю. Невозможно выучить язык так, как вы на нём говорите.

– Хм… Учителя были хорошие!

И мне сразу же вспомнился эпизод из прошлой реальности, когда герр Крюгер охаживает моё безвольное, повисшее на верёвках тело отрезком толстого электрического кабеля. При этом ругаясь на чистейшем дрезденском диалекте немецкого литературного языка. Теперь хоть знаю, где корни этой сволочи. Воспоминания заставили скрипнуть зубами и злобно рявкнуть:

– Хватит болтать! Говори, будешь сотрудничать с русскими или желаешь в ад к своему Йордану?

У немца прорезалось мужество, и он отчаянно взвизгнул:

– Сам попадёшь в свой жидовский ад! Утром танки фон Клейста размажут твои кишки по этой брусчатке! Настоящие арийцы из дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер» смешают с дерьмом и твою гориллу.

Злоба, душившая меня от воспоминаний о герре Крюгере, обрела конкретное воплощение в виде омерзительной физиономии Пульмана. Нервы не выдержали, и я с силой ударил по этой харе. Хотел по физиономии, но всё ещё функционирующие в боевом режиме инстинкты направили мой кулак в точку, отработанную на тренировках в эскадроне. А там учили убивать врагов, а не давать пощечины или просто драться, защищая своё достоинство. Вот мой кулак и попал в нужное место, а Пульман, сволочь такая, умер мгновенно.

– Дурак, – завопило моё подсознание, когда я увидел вывалившееся из рук Шерхана и рухнувшее на брусчатку тело немца.

– Какой же ты дурак, – подтвердила очнувшаяся сущность деда, – этот Пульман, по-видимому, что-то знал о двигающихся сюда немецких резервах, а теперь все эти сведения в потустороннем мире.

Силой воли я очистил мозги от охающего и причитающего голоса брюзжащего предка, и этому очень способствовала фраза, которую я бросил стоящему рядом и очумело глядящему на тело Пульмана Шерхану:

– Наиль, убери эту падаль подальше, чтобы не воняло фашистским дерьмом!

Когда старший сержант ушёл, таща за собой тело немца, я смог спокойно, уже без наслоения на мозг различных эмоций, подумать.

Получалось, что я совершил неположенную командарму глупость – поддался эмоциям. Утешать себя мыслью, что я тоже человек и имею право на слабость, глупо и контрпродуктивно. Не имею я права на эмоции и человеческие чувства – судьба слишком большого количества людей зависит от моих решений и действий. А в положении, когда от полученной у врага информации зависит будущее операции, двойная глупость поддаваться эмоциям. Пусть суд решает вину каждого немца в совершённых преступлениях, а не командарм в пылу сиюминутной ярости.

Поклявшись себе больше не допускать таких неконтролируемых взрывов эмоций, начал думать, что делать дальше. По всему получалось, что нужно действовать по разработанному ещё с Пителиным плану. Информацию, которую выкрикнул в пылу ярости Пульман, меня совершенно не пугала, а наоборот даже успокаивала. По его информации, на нас шла всего лишь дивизия, пускай и элитная. Снаряду 152-мм гаубицы глубоко наплевать, кого убивать, элиту немецкой нации или необученного салагу. В свете моего разговора с генералом армии Жуковым было отрадно узнать, что это одна из дивизий моторизованного кулака вермахта, которая должна прессовать наш Юго-западный фронт, брошена против нас. Значит, задача, которую поставил генерал армии перед 10-й армией, выполняется. Мы своим наступлением всё-таки смогли оттянуть часть сил 1-й танковой группы фон Клейста.

В разведсводках ГРУ, которые я получал перед войной как комбриг 7-й ПТАБр, были данные и по немецким войскам, дислоцированным на южном фланге. И я знал, что такое 1-я танковая группа Эвальда фон Клейста. Туда входили четыре армейских корпуса и 16-я моторизованная дивизия. Так вот три армейских корпуса были по существу моторизованными. В их составе было пять танковых дивизий и четыре моторизованные, включая две элитные дивизии СС – «Викинг» и «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Страшный железный кулак, имеющий в своём составе 880 танков, нацеленный на третий по значению город в стране – Киев. И получается, что вермахт ослабил этот кулак из-за действий 10-й армии. И вполне вероятно, не только на одну дивизию СС. Немцы же понимают, что развёрнутый в боевые порядки 6-й мехкорпус даже самой элитной дивизией не остановить. Пускай потери у нас очень большие, но в наступлении на Варшаву всё равно принимают участие более трехсот танков и из них почти половина это новейшие тяжёлые танки – Т-34 и КВ. Немцы далеко не дилетанты в войне. И даже если их агентура после образования Белостокского котла перенацелена на восточный театр военных действий, то всё равно они наверняка прикинули, сколько русских танков каталось по аэродромам люфтваффе. А эти объекты в первую очередь подвергались нашим атакам. Наверное, именно из-за потерь в самолётах, а не из-за шока у командования люфтваффе, мы особо не страдали от действий немецкой авиации. Вполне справлялись наличными средствами ПВО и немногочисленными истребителями авиадивизии Черных. Тем более парк истребителей Черных пополнялся «мессершмиттами». И если раньше был дефицит самолётов, то сейчас остро ощущалась нехватка лётчиков. Их убыль за счёт трофеев не заместишь.

Но надолго ли сохранится это зыбкое равновесие? Информация о том, что немцы начинают перебрасывать боеспособные части со своего южного фланга, говорит, что нет. Наверняка у фашистов скоро прибавится и авиадивизий, и нам опять придётся при виде любого самолёта кидаться в укрытие, чтобы пережить очередной налёт вражеской авиации. Дивизию Черных переброшенные с других участков фронта самолёты люфтваффе раздавят в два счёта. Наши с большим трудом восстановленные ПВО не смогут на равных бороться с многократно увеличенным самолётным парком люфтваффе. Для человека, прошедшего обучение в военной академии, наше безнадёжное положение было неоспоримо, но Юрка Черкасов, имевший память о другой реальности, за плечами которого был эскадрон, не унывал. Не так уж всё было плохо – тысячи и тысячи советских людей встали в полный рост и готовы были отдать свою жизнь, чтобы уничтожить эту коричневую чуму. И убить их, имевших оружие, артиллерию и тяжёлые танки, было не так уж и просто. Окружения мы не боялись, и так были в котле. А значит, любимая и отработанная немцами тактика фланговых ударов против нас не прокатывала. Остаётся у фашистов единственное средство нас уничтожить – лобовое столкновение. Где сила силу ломит. Несомненно, у вермахта сил больше, и он нас, в конце концов, задавит. Но это нас, а остальную Россию ему в этом случае победить не удастся. Время будет упущено, и Красная Армия, получив время для передышки и перегруппировавшись, раздавит всю эту нечисть в их логове – в Берлине. Вот в этом я видел свою задачу, как командующий 10-й армии, как русский человек.

Вот такой я сделал анализ обстановки и свою роль в ней за то короткое время, пока шёл к единственному бронетранспортеру, стоявшему на центральной площади теперь уже нашего города. Шерхану и рязанцам приказал организовать охрану ратуши и ждать подхода ребят Ломакина. С собой взял только Лисицына, ну и в бронеотсеке «ханомага» в оптический прицел следил за окружающей местностью Якут. Ну и пулемётчики бронетранспортёра тоже внимательно следили, но так ювелирно сработать, как Якут, они бы не смогли. Так что я не настолько самоуверенный генерал, чтобы без страховки, в одиночку общаться с гитлеровцами. Если бы кто-нибудь из фашистов меня раскусил и начал дёргаться, тут же получил бы от Якута пулю в лоб. Подойдя к бронетранспортёру, я приказал выглядывающему из бронеотсека Якуту:

– Сержант Кирюшкин, можешь вывешивать над бронетранспортёром красное знамя, фашисты ушли, и мы едем на НП подполковника Ломакина. Но сначала, конечно, к нашему вездеходу – там хоть оденемся как люди!

На своё командирское место я уселся с чувством выполненного долга, хоть и с расшатанными нервами. Когда «ханомаг» тронулся, попытался их хоть как-нибудь успокоить. Для этого я знал только единственное средство – сон. Вот я сразу же и провалился в небытие, хотя понимал, что моё терапевтическое средство будет очень недолгим. Слишком расстояние до «хеншеля» было небольшим – максимум 15–20 минут неспешной езды на бронетранспортёре. Так и оказалось, через 18 минут по моему хронометру я уже переодевался в генеральскую форму, а ещё через десять минут начал давать разнос подполковнику Ломакину и некоторым другим командирам, которые ещё копались на своих старых позициях, хотя город был уже взят. Из-за их нерасторопности основные силы бронедивизиона всё ещё находились в городе, и в случае непредвиденной опасности командарм остался без мобильного резерва.

Спустив пар и этим завершив терапию, начатую коротким сном в бронетранспортёре, я занялся основным делом, ради которого и появился в Острув-Мазовецка. А именно организацией горячей встречи немецким дивизиям, брошенным для нашего уничтожения. Сейчас я знал об одной такой. Тем горячее будет встреча дивизии СС, и стволы гаубиц не так раскалятся. С моей стороны участие в организации огненного мешка для фашистов сейчас заключалось в стимулировании командиров гаубичных артполков к быстрейшей разгрузке многотонных пушек из вагонов и немедленной транспортировке их на позиции. Когда охрип на этой стимуляции, направился на позиции, затем проконтролировал возведение НП и оборудованные проводной связью пункты корректировщиков огня. Во всех этих передвижениях меня сопровождал Якут – главный эксперт по качеству маскировки посещаемых объектов. Благодаря его зоркому глазу и замечаниям по маскировке, ещё несколько артиллерийских командиров получили по фитилю в задницу. Моё постоянное беспокойство по поводу возможного появления в небе немецких бомбардировщиков вылилось, в конце концов, в очередную поездку к железной дороге. К месту, где разгружались эшелоны, перевозившие артполки РГК.

Но там подгонять никого не требовалось, люди и так работали на пределе человеческих возможностей. Посчитав, что своими криками я могу только повредить делу, направился на станцию Острув-Мазовецка. Там происходила разгрузка эшелона с боеприпасами для гаубичных артполков РГК. Ехал и думал: «Вот там-то я оторвусь по полной. Наверняка бывшие советские военнопленные, которых дивизия Вихрева отбила у немцев в районе Замбрува, работают шаляй-валяй, так же как и воевали в своё время. Я им покажу, как родину любить и как сдаваться в плен!»

Недалеко от станции пришлось, ломая хлипкий забор, загонять «хеншель» в какой-то палисадник, маскируясь под развесистой яблоней. Реакция красноармейца Синицына была как обычно мгновенной, когда я, заметив в небе два «мессершмитта», заорал:

– Воздух!

Когда выбрался из кабины «хеншеля» и внимательнее пригляделся к самолётам, то увидел на крыльях красные звёзды. Это ребята Черных, как мы и договаривались с генералом, охраняли небо над Острув-Мазовецка. Последние силы авиадивизии были брошены на то, чтобы на земле достойно смогли подготовиться к встрече с врагом. Матеря себя, я начал забираться обратно в кабину «хеншеля», выглядывающему из прорехи в тенте Шерхану крикнул:

– Ложная тревога. Сидите там, в кузове, не дёргайтесь – сейчас поедем дальше.

То же самое сказал и оставшемуся в кабине Лисицыну. Было, конечно, желание наорать на парня, переложив на красноармейца ответственность за задержку и этот кульбит с порчей имущества гражданского лица, но это было несправедливо. В следующий раз парень будет опасаться сделать что-нибудь не так, и мы действительно можем попасть под бомбёжку. Лучше уж грызть себя за мнительность, перенесение в реальную обстановку тех страхов, которые бродят в моей голове. Накрутил себя неизбежными налётами немецкой авиации, вот тебе и пожалуйста, теперь каждой тени боюсь.

Наверное, ругань самого себя благотворно сказалась на моём настроении, так как, прибыв к эшелону, который разгружали две маршевые роты, сформированные из бывших пленных, я уже не придирался к бойцам. А с сочувствием смотрел на этих измождённых людей, которые, надрываясь, тягали тяжеленные гаубичные снаряды. Грузили их в основном на трофейные грузовики, которые мы отбили у немцев уже в ходе этого наступления. В перевозке снарядов участвовали и «ханомаги» бронедивизиона. Мой приказ на перевозку снарядов бросить все наличные транспортные средства скрупулезно выполнялся.

Влезать в процесс разгрузки я передумал. Зачем? Если тут и так всем командовал надёжный человек. Звонкий голос Бульбы, доносящийся от середины эшелона, ни с каким другим не перепутаешь. Естественно, я направился переговорить со своим боевым братом. Уж кто-кто, а Бульба наверняка знал, успеем ли мы разгрузить оба эшелона со снарядами до темноты. При свете прожекторов это делать не хотелось. Такая иллюминация наверняка привлечёт внимание немецких ночных воздушных охотников. Ночью небо было их, наши истребители в тёмное время суток не летали. Квалификация у лётчиков была не та, чтобы бороздить ночное небо на трофейных истребителях.

Но до Бульбы я так и не дошёл. Увидел, что к эшелону подкатывает «ханомаг» лейтенанта Костина – номер на нём был запоминающийся, две тройки. Проблемы разгрузки эшелона ушли на второй план. Гораздо важнее для меня было узнать, как прошла операция по уничтожению батальона Йордана. И удалось ли взять в плен самого капитана. Наверняка тот знал не меньше, чем его начальник штаба. Уж у этого хлыща я выпытаю всю информацию о двигающихся к нам немцах. Не такие индюки становились очень разговорчивыми в руках Шерхана.

«Ханомаг» Костина подкатил к другому бронетранспортёру, стоящему под загрузкой. Лейтенант, по-видимому, приехал разбираться в происходящем. Кто это без его ведома распорядился использовать боевые машины как обычные грузовики. По крайней мере, я это понял по фразам на повышенных тонах, которые не заглушил даже звук работающего двигателя «ханомага». Впрочем, вся эта разборка прекратилась, как только лейтенант меня увидел. Я, чтобы подчиненные не услышали нашего разговора, отозвал его подальше. Перед тем как выслушать доклад лейтенанта о проведённой операции «Огненный мешок», заявил:

– Можешь успокоиться и не искать виноватых, это я распорядился использовать даже бронетранспортёры для перевозки снарядов. Это сейчас самое главное – снарядами, которые в состоянии перевезти даже один «ханомаг», можно уничтожить несколько танков. Ну, это ладно, теперь докладывай, как прошла операция «Огненный мешок», сколько пленных взяли и удалось ли захватить командира батальона капитана Йордана?

Костин после моего вопроса несколько стушевался, а затем с отчаянной решимостью в голосе произнёс:

– Нет пленных, товарищ генерал! Тех, кого не покрошили пулемёты, штыками добили бойцы маршевой роты. Красноармейцы как обезумели, добивали штыками даже раненых. Потом я, конечно, устроил разбор – но пойди, найди там виноватых. А если даже и найдёшь кого, то дело уже не исправить. Я думаю, ребята возненавидели немцев из-за отношения тех к нашим пленным.

– Да… незадача! А я надеялся допросить пленных фашистов, а тут такое дело! Ты что не провёл инструктаж с командиром роты, я же тебе говорил об этом?

– Времени не было на тщательное согласование всех моментов этой засады. Когда ехали к мосту, я, конечно, обговаривал с лейтенантом Спириным основные моменты, что нужно захватить командира батальона живым. Но после того как немцы остановились и по ним открыли огонь наши пулемёты и миномёты, началось что-то невообразимое. Ещё пулемёты работали, а бойцы маршевой роты в едином порыве бросились в атаку. Никакой Спирин их бы не удержал – ненависть и желание отомстить за пережитые унижения страшная вещь. Никакими вводными и призывами к милосердию это не перебить. Тем более в боевой обстановке. Даже командиры поддались чувству мщения. Я сам видел, как один из командиров взводов добивал из ТТ раненых немцев.

Ну что тут сказать? Я сам, имея за плечами военную академию, в порыве ненависти сделал то же самое, что совершили эти деревенские мальчишки. Что же теперь, под трибунал их командиров, натерпевшихся в плену таких ужасов, что и не снились обычному советскому человеку. Ну уж нет – собакам собачья смерть. И действия бойцов маршевой роты по большому счёту я не осуждал. Поэтому и сказал Костину:

– Ладно, лейтенант, оргвыводов никаких делать не будем. Отчёта по этой операции писать не нужно – доложил мне и хватит. Давай сейчас двигай в место организации новой засады. Сделай там рекогносцировку с учётом того, что именно твоему бронедивизиону придётся идти вперёд после обработки немцев двумя гаубичными артполками. Не забыл ещё рейда по тылам седьмой танковой дивизии немцев?

– Никак нет, товарищ генерал!

– Вот нечто подобное тебе предстоит снова сделать. Вот смотри на карту.

Я достал из планшетки карту и показал Костину предполагаемое место появления гитлеровцев, позиции нашей артиллерии и место сосредоточения бронедивизиона. Оно было в стороне от главного шоссе, и, по логике, немцы не должны были заинтересоваться грунтовой дорогой, уходящей в лес. По мысли Пителина, который и был основным разработчиком этой стратегической ловушки, немцы, столкнувшись с нашим мощным заслоном, роль которого берёт на себя полк Ломакина, тормозят своё движение. Передовая часть, естественно, пытается сбить этот заслон, а в это время другие подразделения отдыхают в удобном для этого месте. По которому и наносят удар наши гаубичные полки. После этого вступает в дело бронедивизион. Он выскакивает на шоссе с просёлочной дороги и наносит удар в тыл проследовавшим к Острув-Мазовецка немцам. В общем-то, уже апробированная под Ружанами операция, но вряд ли немцы, переброшенные с Украины, знают, в какой капкан попали их коллеги из второй танковой группы Гудериана. Обрисовав план предстоящей операции, я стал ставить конкретные задачи бронедивизиону Костина. При этом вспомнил и опыт действий механизированной группы Вихрева – когда его танки были вынуждены остановиться, наткнувшись на перепаханную тяжёлыми гаубичными снарядами полосу. Вихрев не рискнул двигаться дальше – там были воронка на воронке. Это выглядело как ряды противотанковых рвов, непреодолимых даже для КВ. Вот я и приказал лейтенанту Костину зачищать шоссе в сторону Острув-Мазовецка, до появления воронок от взрывов 152-мм снарядов гаубиц. Добравшись до полосы работы нашей артиллерии, разворачиваться и продолжать свой рейд до города Сокулов-Подлески. В самом городе можно немного побуянить, но только в том случае, если немцы дезорганизованны и не будут оказывать особого сопротивления. Если же такое сопротивление будет, то не ввязываться в уличные бои, а отступать к основным силам. Отправив Костина изучать будущий театр действий его бронедивизиона, я не стал искать Бульбу. Его голос уже не был слышен, и мой главный снабженец вполне мог направиться по другим важным делам. Вот и мне следует заняться делами на месте организации засады. Теперь, пожалуй, самым главным становится организация узла обороны полка Ломакина, который будет останавливать рвущихся к Острув-Мазовецка немцев. Поэтому, оглядев ещё раз панораму разгрузки эшелона со снарядами, я направился к своему генеральскому лимузину – трёхосному вездеходному грузовику «хеншель».